Письма Чокана Валиханова.

Письмо юного Чокана к родителям.

Письмо - половина свидания.
Мир вам и тем, кто присутствует у вас! Обладателю уважения и счастья и возвышающемуся великодушием и милосердием любезному батюшке и дражайшей и непорочной матушке, чтимою нами наравне с высокоуважаемой Каабой, посылаем многие и премногие салемы наши; затем, если будет милость ваша осведомиться о положении бюджета ваших сыновей, хвала Аллаху и благодушие! Мы здоровы и невредимы по благодати ваших святых молитв, а что последует за этим, то дело божье.
Далее, получив посланное на прошедшей почте благословенное письмо ваше и поняв его содержание, мы сделались веселы и радостны; во-вторых, возымев смелость, нижайше просим у вашей чести, наших старших, чтобы, бросив взор милосердия своего на положение, обстоятельства сокрушенного сердцем и расстроенного духом сына вашего, вы послали нам сколько-нибудь денег, - это было бы величайшею милостью, потому что у студентов, как мы, бывают большие расходы, например, на покупку бумаги, чернил, на переписку книг, для посылки писем в почтамт, при получении их; на подобные вещи очень нужны бывают деньги; по той причине надеюсь, что, когда с письмом о своем здоровьи пошлете какую-нибудь малость на расходы с верным попутчиком, вы обрадуете нас, вашего сына. Остаюсь с нетерпением ожидая вашего святого благословения, известный вам сын ваш Якуб.

Комментарий к письму юного Чокана к родителям.

Перевод Н. Ф. Костылецкого хранится в архиве Г. Н. Потанина (НБТ ГУ, л. 7357). Письмо датируется 1849 г. Сам оригинал, написанный Чоканом от имени своего брата Якуба на казахском языке, не сохранился. Перевод на русский язык осуществлен Н. Ф. Костылецким и хранится в архиве Г. Н. Потанина (Научная библиотека Томского государственного университета). Это письмо представляет значительный интерес как единственный пока известный документ, по которому можно судить об интересах юного Чокана.

Письмо Ф.М. Достоевскому.

«Ф. М. Достоевскому. Автограф Чокана Валиханова хранится в рукописном отделе ВГБИЛ (Дост., II, 2/6). Датируется 5 декабря 1856 г. О дружбе Ч. Ч. Валиханова с Ф. М. Достоевским имеется большая ли­тература. (См.: Л. П. Гроссман. Жизнь н труды Ф. М. Достоевского. М.Л.»,

5 декабря 1856 г., Омск.

Многоуважаемый Федор Михайлович!
Спешу воспользоваться случаем, чтобы написать Вам это письмо. После Вашего отъезда я только ночевал в Вашем граде и утром на другой день отправился в путь. Вечер этот был для [меня] ужасно скучен.
Расстаться с людьми, которых я так полюбил и которые тоже были ко мне благорасположены, было очень и очень тяжело. Мне так приятны эти немногие дни, проведенные с Вами в Семипалатинске, что теперь только о том и думаю, как бы еще побывать у Вас.
Я не мастер писать о чувствах и расположении, но думаю, что это ни к чему. Вы, конечно, знаете, как я к Вам привязан и как я Вас люблю. Здесь по приезде в Омск мне предстояла неприятность – проститься с лучшим другом Александром Николаевичем Цуриковым, который теперь едет к Вам в Семипалатинск.
Рекомендую Вам, добрейший Федор Михайлович, этого доброго человека, Вы его должны полюбить, и чем больше будете видеть, тем более. Омск так противен со своими сплетнями и вечными интригами, что я не на шутку думаю его оставить.
Как Вы думаете об этом? Посоветуйте, Федор Михайлович, как это устроить лучше. Дуров что-то нездоров. Здесь ему, кажется, не так хорошо с чиновническими крючками – все это, впрочем, Вам может подробно рапортовать Цуриков.
Как провели время в Барнауле с глубокомудреным в рассуждении… мистификации человеком? Поклонитесь от меня свету моему, тайному секретарю Василию Петровичу. Ковригин на него сердится, что он ничего не пишет.
Впрочем, долго ли обидеть сироту. Кстати, о сиротах. В последний вечер я занят был любовью по вашему совету с С. Расспросите ее, кажется, мы провели вечер приятно. Прощайте пока, Федор Михайлович.
Скоро я буду писать более подробно и многогласно. Жду я Вашего ответа. Анне Андреевне я отдал Ваше письмо: она, кажется, очень довольна.

Ваш покорный слуга Чокан Валиханов.

Примечание к письму Ф.М. Достоевскому.

Это одно из четырех писем Чокана Валиханова, написанных из Омска Федору Михайловичу Достоевскому, находившемуся в ссылке. Дошедшие до настоящего времени четыре письма Чокана Валиханова и одно письмо Ф. М. Достоевского свидетельствуют, что переписка их продолжалась в течении шести лет, с декабря 1856 г. по октябрь 1862 г. Исследователи уверены, что определенная часть эпистолярных документов Валиханова и Достоевского безвозвратно утрачена или еще не найдена в архивах.

Шоқанның әкесі Шыңғысқа жазган хаттары.

Бірінші хат.

21 август 1857 ж. Омбы.

Сізге белянд һурматлу ұлұғ мансаблу атамызға, меһірбанлу анамызға, уа барша іні қарындастарымызға көптен көп сәлем. Сәлемнің бағдыда біздерден есендік сұрасаңыз алхамдлилла ифтиля деп білесіз. 13 числада августың Омбу шаһаріне келдік.
Генерал-губернатор бір күн бұрын келген екен. Ешбір жат хабар жоқ, есенішіліктен басқа. Гутковский мұнда, Сіздерге көп-көп сәлем көндіреді. Аға сұлтандық хақында кеше Гасфорт нешік үшбу күнгеше «представление» қылған жоқ деп Фридрихсқа сөгіс қылды.
Хұда бұйырса бір жұмада аларсыз. Хатта советник орны бұрынғыдай вакансия болып жәй тұрады, ешбір лайық кісі таба алмадық. Сабалақ бен Ханқожа балларын корпуске принимать қылдық. Ыштабдан Гутковский хат алды,оларды корпусқа алдық деб.
Омбыға келерде Қошығұлдың советниктен дәмесі болса алып бірге келіңіз. Гутковский жаһат етермін деп уағда берді – жанаралға таныстыру керек. Біздің Шұрықтың үйі судан жаман болып, сасып кетіпті, ешбір тұруға ләзім емес.
Бір кісі жіберіңіз деп едім – жібере көріңіз. Һәм өзіңіз келерде біздің жәйді ұмытпаңыз. Гасфорт ыхыласты жіберуге. Мұхаммедия мен Қозыкені менен сүйіңіз.

Ұғұлыңыз Мұхаммед-Ханафия Уәлиханов.

Отцу Чингису Валиханову.

«Отцу Чингису Валиханову. Впервые опубликовано в переводе А. X. Маргулана в журнале «Про­стор» (1960 г., № 9, с. 142 - 143). В публикации ошибочно указан год: вместо 1857 Дан 1860. Автограф Чокана не сохранился. Копия казахского текста хранится в архиве Г. Н. Потанина (НБТГУ, дд. 7355 - 7356). Копия снята Г. Н. Потаниным в 1895 г., во время пребывания в гостях у отца Чокана. Копия удовлетворительная, несколько подправлена студен­том Д. Султангазиным, сопровождавшим Потанина в аул Валихановых. (См.: Записка Г. Н. Потанина. «Известия РГО», т. XXXI, СПб., 1895 г., с. 637 - 638; О поездке Г. Н. Потанина в Кокчетавский округ. «Этнографическое обозрение», 1895 г., № 3; Г. Н. Потанин. В юрте последнего киргизского царе­вича. «Русское богатство», 1896 г., № 8; его же. Казак-киргизские и алтайские предания, легенды и сказки. «Живая старина», 1916 г., И - III, с. 189 - 190).

Первое письмо.

21 августа 1857 г., Омск.

Вам, дорогому и любимому отцу, и милой моей матери, и всем братьям и сестрам пламенный привет. За сим, если желаете осведомиться о нашем здоровье, то, слава Аллаху, мы в полном благополучии. 13 августа прибыл в город Омск.
Оказывается, что генерал-губернатор вернулся только за день раньше до моего приезда. Никаких новостей нет, кроме благоденствия. Гутковский по-прежнему остается вакантной, покуда подходящего человека не находим.
Сыновья Сабалака и Хангожи приняты в кадетский корпус. Гутковский получил утверждение из штаба о принятии их в корпус. Когда будете ехать в Омск, то привезите с собой Кошугула6, если он метит в советники.
Гутковский обещает протежировать ему, нужно представить его генералу. В нашем доме на «Мокрой» отсырело, воняет затхлостью, жить в нем дальше нет никакой возможности. Я просил прислать одного человека, пожалуйста, пришлите его поскорее.
Когда будете ехать сюда, не забудьте и обо мне. Гасфорт охотно одобряет мою поездку. Поцелуйте за меня Мухаммедию и Козыке.

Ваш сын Мухаммед-Ханафия Валиханов.

Екiншi хат.

9 август 1860 г., Петербург.

Сіздің мүбәрак намаңызды, июльдің 6-да жазған, жолығып көб шад болдым. Көбтен хабар алмағанға хафа болып тұрып едім, инша-алла, сіздер сәлеметтіктеріңізді жіберіп тұрсаңыз көб жақсы болар еді. Бізден хал ахуал сұрасаңыз, алхамдлилла, сау сәлемат деп білесіз.
Мақыжан һам сәләмат. Ол бұ күнде дачада тұрады. «Пойус» дегені – кәмар белбеу. Ләкін аңа еш ләзімі жоқ бекер жазған. Петербурға келгеннен бері өзімнің халімні бұрынғыдан жақсырақ көремін. Һауасы маған жақсы, жағымды болды.
Оны мұңда ашна болған ұлықтар, һам военный министр хұт біледі. Барон Ливен деген жанарал, граф Толстой, сенатыр Любимов, уа ғайри ұлықтар. Бұларға асқа барып жүремін. Ләкін бұ күнге шейін Бутковқа уа Гулькевичке барғаным жоқ. Ондайлардың һаммасы мен ашналығым бар, бәлки ғайрилары мен достығым бар.
Өзім һам бірнеше кітап тасанниф қылып жатырмын. Газетлерде менім хақымда көп жазған еді, есіткенсіздүр. Өздеріңіз жүрерде маған бұйырған едіңіз – ақшаның қанша шыққанын жазып тұр деп. Һар нешік.
Сіздерге жалған айтып болмас, әуелгі жыл білмеген шаһар көбірек шықты: киім қылдырдым, форма сатып алдым, көйлек, дамбал, падшаға «представить» еткенде, ұлықтарға асқа барғанда кәретемен жүрмек керек, һар нешік бұ күнде һам шықты.
Жалование формуляр список келгенше берілмейді, қашан келерін хұда білсін. Бірнеше күн ақшасыз отырып көп хажелет көрдім. Өзіңіз білесіз, бұ шаһарда ақшасыз адам аштан өледі, әзер-әзер екі жүз теңге займға алдым.
Енді бұ хатты алған[нан] кейін азырақ ақша жеберсеңіз жақсы болар еді. Мен Сіздерден сұрауға ұяламын, сұрамай, болмайды. Борыш қылсам мұнанда жаман. Әгар һар айда жіберіп тұрсаңыз жақсы болар еді, һам аз шығар еді.көп ақша қолда [болса], көбірек шығады.
Мұндағы мұсылмандардың біріне сөздесіп, Сіз айына оған жіберсеңіз, айында маған беріп тұр – деп [айтсаңыз] жақсы болар еді. Мұса әкем ақша жібере ме, жібермей ме хұда білсін, Ол өзі ғажап адам, мен өзім одан сұрамаймын. Һар нешік.
Бұл хатты алғаннан кейін біраз ақша жіберсеңіз жақсы болар еді. Арамыз алыс, мұнда аз кешіксе, хал хараб. Орынбордан шыққан сұлтандар бір жұма болды мұнда келгеніне. Мұқан сұлтан бәріне председатель. Бір письмоводитель бар, атын ұмыттым, һаммасы сегіз-тоғыз кісі.
Патшаға бүгін көрісетұғын күн. Пристав болып келген Плотников деген – председателінің товарышы. Переводчигі қазақ төресі офицер Альмұхаммед Сейдалин. Жақып оны біледі, Ахметтікінде көрген. Башкен ханум сәлем айтыпты. Апама, балаларға, барша ағайындарға сәлем айтарсыз.
Жақыпқа сәлем. Әгар Жақып Омбыға барса, сурет қылып жіберсін. Сіздің «дворянский» княздық хақында өзіңіз арқылы хлопотать етсеңіз [дұрыс] болар, ия Областное правление арқылы, Карл Казимирович білән ақылдасыңыз (на основании Указов 1746 – 1776 г. марта 14 и 1784 г. февраля 22).
Сонда қазақ хандарының әуләдіні князь қылмаққа қосқан. Ләкін происхождениясын анық көрсете алмаған үшін 1804-ншы жылдан бері ноғайларға князьдық берілмеген. Әгар Сіздің свидетельствода дворяндық дұрыс көрсетілсе – княздық сұрасаңыз һам болады, законге тура келеді. Орынборға губернаторлыққа Безақ деген жанарал баратын болды.
Орынбор қазақтарының облыстық губернаторы Григорьевбен мен қыс күні ол Петерборға келгенде көп дос болдық. Ол маған келіп жүрді.
Адресті мұндай қылып жазсаңыз, инша-алла, тисе керек. Мой адрес: В кавалерийское Отделение Департамента Генерального штаба.

Второе письмо родителям.

«Второе письмо родителям. Впервые опубликовано в переводе А. X. Маргулана в журнале «Прос­тор» (1960, № 9, с. 143). Рукопись казахского текста хранится в архиве Г. Н. Потанина (НБТГУ, дд. 7356 - 7357).»

9 августа 1860 г., Петербург.

Я очень обрадовался, получив Ваше любезное письмо от 6 июля, потому что соскучился по Вас. Было бы хорошо, если бы Вы чаще писали о своем благополучии. Коли хотите справиться о нашем житье-бытье, то, по милости Аллаха, мы живы и здоровы. Здоров и Макыжан.
Он в настоящее время живет на даче. Под словом «пойус» он имел в виду кавказский пояс. Напрасно он писал Вам об этом, он ему вовсе не нужен. За время пребывания в Петербурге я стал чувствовать себя лучше прежнего. Видимо, его климат мне не так уж вреден.
Об этом знают хорошо все мои приятели, знакомые и большие начальники, с коими я познакомился здесь, в частности военный министр Милютин, барон Ливен, граф Толстой, сенатор Любимов и многие другие. Бываю я у них в гостях.
Однако до сих пор еще не был у Буткова и Гулькевича. Со всеми этими людьми я близко знаком, с некоторыми завел даже тесную дружбу. Сейчас готовлю к печати несколько своих трудов. Много пишут обо мне в газетах. Наверное, уже читали сами или слышали.
Перед моим отъездом в Петербург Вы наказывали, чтобы я отчитывался перед Вами в произведенных мною расходах. Ни в коем случае я не позволю себе обманывать Вас. В первый год после приезда в незнакомый город издержки были значительные: заказывал у портных форму и всякое обмундирование, покупал белье.
Чтобы представиться императору, ездить на обед к высокопоставленным лицам, нужно было нанимать карету. В такие дни бывали и другие издержки. Жалованья не будут выдавать до получения формулярного списка (из Омска), а когда он придет, известно только одному Аллаху.
Несколько дней жил совсем без денег. Вы сами знаете, человек без денег в этом городе может умереть с голоду. С большим трудом достал взаймы двести рублей. Хорошо, если Вы по получении этого письма переведете мне немного денег.
Мне и самому совестно просить у Вас, но приходится. Быть в долгу еще хуже. Было бы разумно и удобно, если бы Вы переводили понемногу, ежемесячно, тогда и расходов было бы меньше. А когда под руками большие деньги, от расходов нельзя удержаться.
Было бы еще надежнее, если бы перевели мне деньги на кого-нибудь из мусульман, проживающих здесь, с поручением выдавать понемногу ежемесячно. Аллах знает, пришлет или нет мне деньги дядя Муса7. Ведь он на редкость чудесный человек, но просить у него деньги я не стану.
Самое лучшее - всякий раз по получении моего письма переводить понемногу. Учтите, что нас разделяет огромное расстояние, малейшее опоздание с переводом может создать катастрофическое положение. С неделю как прибыла депутация султанов из Оренбурга, возглавляемая Мукан-султаном, есть у него письмоводитель (позабыл его имя), их всего 8 - 9 человек.
Сегодня они должны быть представлены императору. При них - еще пристав Плотников - заместитель главы депутации, и переводчиком приехал казахский султан офицер Альмухаммед Сейдалин. Жакуп его хорошо знает, видел его в доме Ахмета. Башкен-ханум прислала мне привет.
Передай мой сердечный привет маме, ребятишкам и всем родственникам. Привет Жакупу. Пусть Жакуп, когда он поедет в Омск, снимется у фотографов и пришлет мне свою карточку. О присвоении дворянского достоинства или титула князей следует хлопотать лучше Вам самим через областное управление; по этому вопросу следует посоветоваться с Карлом Казимировичем (на основании Указов 1746 - 1776 г.г. от 14 марта и 1784 года от 22 февраля).
Согласно этим указам, потомкам казахских ханов разрешено предоставлять титул князей. Однако с 1804 года потомкам ногайских ханов было отказано в предоставлении титула князей, поскольку они не могли предъявить достоверных документов о своем происхождении.
Если в Вашем свидетельстве будет указано правильно Ваше ханское происхождение, то можете хлопотать, все будет вполне по закону. Генерал-губернатором Оренбургской области назначен генерал барон А. П. Безак.
Завел тесную дружбу с губернатором Области оренбургских казахов Григорьевым, когда он был зимой в Петербурге. Он часто бывал у меня. Если будете писать мне по нижеуказанному адресу, то Ваши письма и переводы скорее дойдут до меня.
Мой точный адрес: Кавалерийское отделение Департамента Генерального штаба.

Примечание ко Второму письму родителям.

Второе из известных писем Чокана Валиханова родителям, отправленное уже во время его пребывания в Петербурге. На русском языке впервые опубликовано в переводе А. X. Маргулана в журнале «Простор» (1960, № 9). Рукопись казахского текста хранится в архиве Г. Н. Потанина. Интересно жалобой Чокана на значительные финансовые издержки и просьбой о переводе денег. Из письма также следует, что родители Валиханова были заинтересованы в предоставлении им русского княжеского титула.

Үшінші хат.

 4 ноябрь 1860 ж.

Бижанаб. Сізге ұлұғ хұрметты уа сүюклу атамызға сәлем, уа меһірбан анамыз, уа іні аға қарындастарымызға зияда ғұмыр уа ықбаллар. Бағда бізден хабар сұрасаңыз алхамдлилла, сау уа саламатбіз.
Бір айдан берлі жүрегімнің дерті тұтып, аурып тұрамын. Петербордың һауасы дешт-сахаралыққа жақсы емес екен. Дәрігерлер қысқа заграницаға баруға бұйырдылар. Хұда разы болсын, хауф қылмаңыз..,
Ғайри ол жерлерге һеш неме жоқ. Хұда қаласа Батюшков губернатор болса, Сібірге қайтамын. Мұнда сөз бар Батенков (?) губернаторлыққа менің ашна дос кісімді қояды деген. Оның атын ілгері жазбаймын, әгар болмаса ұят болмасын.
Хұда бұйырса бір айдан кейін Петербордан Парижге шығамын. Ақшаны өтілге аламын – мұндағы бір кісіден. Аның үшін Сіздің жіберген ақша мені Петербургта таппас. Һар нешік емді бұ хатты алғандан кейін ақша һаммасын жібергейсіз, мың теңгедей.
Жат жерлерде борышты кісі не қандай машһур болсада, жанарал болсын, – қараулға жіберер. Сіздердің халіңізді біліп мың тенгеден артық сұрамаймын. Мұсафіршілікпен тұрсам, кім біледі, ас-суға жетер.
Енді Мұса һам көмек берсе болар еді. Оның баласына, кім біледі пайда болар. Адресті түзік жазыңыз. Үш жүз теңге жіберген хатыңыз мені әзер тапты. Аның үшін кім, Сіз екі адрес жазыпсыз – бұрынғы адресті және соңғы адресті. Керек соңғыны жазбақ. В Кавалерийское Отделение Департамента Генерального штаба. Басқа сөз керек емес. Хұда қаласа, жаз көрішмекні алла нәсіп еткей.

Дәю, жазғушы ұғлыңыз Мұхаммед-Ханафия.

P. S. Мақажан ұғлыңыз жалқау, һеш неме қылмайды, ұстаздары айтады, және «ұры». Менің алты паршалық кітаптарымды ұрлап алғанын учитель Васильев табып беріп мені бәледен құтқарды. Мен әуел келгенде келгенімді білдіріп қызметкерден хабар жібердім.
Бәр жақтан үйге келсек, Мақыжанды көрдім, ол мені таныды: – Жүзіңізді ұмыттым, – деді. Оның есендігі жақсы, дерті жоқ, ақша көп сұрайды. «Ұрлық» қылған соң мен ақша бермедім, наказание болсын! Жақып жанға сәлем, келінге (сәлем), балаларын сүйіңіз. Рахия, Бадығұлға жазсаңыз – сәлем жазарсыз.

Мұхаммед-Ханафия.

Третье письмо родителям.

«Третье письмо родителям. Впервые опубликовано в переводе А. X. Маргулана в журнале «Простор» (1960 г., № 9, с. 144); рукопись казахского текста хранится в Архиве Н. Г. Потанина (НБГТУ, дд. 7358 - 7359)."

4 ноября 1860 г. 

Шлю мой привет Вам, дорогому и любимому отцу, милой моей матери и всем братьям и сестрам. Желаю Вам всем счастья и долголетия. Коли хотите справиться о нашем житье-бытье, по божьей милости, живы и здоровы.
Но болею уже более месяца, возобновилась старая болезнь в груди. Оказывается, петербургский климат неподходящ для жителей вольных степей с сухим климатом. Доктора предписывают к зиме поехать за границу.
Ради бога не унывайте, не выдумывайте никаких ужасов. Ведь в тех странах, куда я собираюсь ехать, нет ничего страшного. Если губернатором станет Батюшков, то приеду в Сибирь. Здесь ходят слухи, что назначат туда моего близкого друга.
Назвать заранее его имя воздержусь1, ибо неудобно будет, если этот слух не оправдается. Бог даст, через месяц выеду из Петербурга в Париж, для чего занял деньги у одного человека, боюсь, что Ваш перевод не застанет меня в Петербурге.
Теперь по получении настоящего письма переведите мне тысячу рублей, предназначенную Вами мне на годовое содержание. Говорят, за границей несостоятельного должника, будь он хотя бы архизнаменитостью, даже генералиссимусом, сажают в долговую тюрьму.
Считаясь с Вашим положением, прошу лишь одну тысячу рублей сверх положенной. Если буду жить как нищий, то этих денег хватит на пропитание. В такое время было невредно получить помощь и от Мусы. Может быть, это пошло бы на пользу и его сыновьям. Пишите адрес правильно.
Ваш перевод на 300 рублей с трудом дошел до меня, так как Вы написали два адреса: и старый, и новый. Нужно писать по новому, т. е. Кавалерийское отделение Департамента Генерального штаба. Больше ничего не нужно писать.
Пусть ниспошлет Аллах нам приятную встречу весной будущего года.

Ваш сын Мухаммед-Ханафия.

Р. S. Ваш сын Макы большой лодырь. Ровным счетом ничего не хочет делать. Кроме того, как говорят его воспитатели, он ока¬зался еще и «вором». Он украл у меня шесть томов книг. Спасибо его учителю Васильеву, который обнаружил у него их, вернул мне, тем самым он выручил меня из большой беды.
По приезде в Петербург я сразу дал знать ему через работника. Когда я вернулся домой, то Макыжан уже сидел у меня на квартире; он с первого взгляда узнал меня. Говорит: «Обличье твое позабыл».
Он вполне здоров, ничем не болеет. Часто просит у меня деньги. В наказание за «воровство» я ему денег больше не даю. Привет милому Жакупу и снохе, поцелуйте за меня их ребятишек. Когда будете писать Рахие, Бадгулу, то не забудьте передать им от меня привет.

Мухаммед-Ханафия.

Ініміз Жақып Уәлихановке.

10 декабрь 1857 ж.

Бейсенді жібергенге бір айдан артық болды. Себебі не? Мен мұнда бекер жатып, бекер шығын қыламын. Ұлықтар жүріңіз деп өкпелеп жатыр. Бір жауап беріңіз. Бұ іс жақсы емес. Әгар Бейсен бері шықпаса, үшбу поштавай мен Сейфуллинді жіберіңіз.
Ақшаны аямаңыз, алла разы болсын, 700 сом жібер, екінші рет сұраймын. Поштавайды барған күні қайтарыңыз. P. S. Әлбетте олай-бұлай деп кешікпеңіз, бір жауап беріңіз тез! Атамның заданиесі бір-екі күнде шығады, үшбу күнде Главное Управлениеде басып жатыр. Утверждение отца вышло, а теперь печатается приказ об утверждении.

Брату Жакупу Валиханову.

«Брату Жакупу Валиханову. Впервые опубликовано в переводе А. X. Маргулана в журнале «Просттор» (1960 г., № 9, с. 144); рукопись казахского текста хранится в архиве Г. Н. Потанина в НБТГУ. Копия снята Г. Н. Потаниным в 1895 г., несколько подправлена студен­том Д. Султапгазиным.»

10 декабря 1857 г. Брату нашему, Жакупу-султану. Прошло уже более месяца, как ты писал, что отправил ко мне Бейсена. Где он? Я живу здесь без дела, вхожу в лишние расходы. Начальство выражает большое недовольство, что я все еще задерживаюсь тут.
Все это никуда не годится. Пришли исчерпывающий ответ. В случае, если Бейсен еще не выехал, то с этим же посыльным пошли Сейфуллина. Денег не жалей. Ради бога, пришли мне 700 рублей, второй раз просить не буду. Ни одного дня не задерживай посыльного.
Р. S. Разумеется, с нетерпением жду всеисчерпывающего ответа, не затягивай дело под разными предлогами. Утверждение отца на должность старшего султана уже подписано. На днях выйдет приказ, он уже печатается в Главном управлении.

Примечание к письму к брату Жакупу Валиханову.

Это письмо на казахском языке было скопировано Г. Н. Потаниным в 1895 году, во время его визита в аул родителей Чокана Валиханова, и несколько подправлено студентом Д. Султангазиным.
Копия хранится в архиве Г. Н. Потанина. На русском языке впервые опубликовано в переводе А. X. Маргулана в журнале «Простор» (1960, № 9). Перевод несколько отличается от оригинального содержания письма. 
В письме Валиханов возмущается по поводу долгого отсутствия акына Бейсена и требует у своего брата денег. В постскриптуме Чокан сообщает об утверждении своего отца старшим султаном.

К. К. Гутковскому.

«К. К. Гутковскому. Рукописная копия хранится в ЦГАЛИ СССР, ф. 159, оп. 1, д. 179, л. 154 и об. Впервые опубликовано в сочинениях Ч. Валиханова, под ред. Н. И. Ве­селовского (СПб., 1904 г., с. 519 - 520); см. также: Ч. Ч. Валиханов. Статьи и переписка, под ред. Х.Г. Айдаровой. Алма-Ата, 1947 г., с. 107 - 108; Чокана Валиханов. Избранные произведения, под ред. А. X. Маргулапа. Алма-Ата, 1958 г., с. 547 - 548. Датируется 4 июля 1858 г.»

4 июня 1858 г., Аксу.

Милостивый государь, Карл Казимирович! Казалось, что все было устроено хорошо, но вышло напротив. Дело мое принимает прескверный оборот. Я совершенно потерялся и не знаю, что делать.
Гирей устроил все прекрасно: я купил двух лошадей, сшил платье, белье и нашел товарища из к(иргиз) К(аркаралинского) округа, но остановка стала за караваном, что менее всего я ожидал, судя по Вашим словам.
Возможность, что караван может опоздать, занимала меня более всего, но Вы совершенно отрицали этот пункт. Вот уже восемь дней, как я живу у Гирея. Аулы все ушли в горы, только его юрта торчит на берегу Аксу, о караване же нет ни слуху, ни духу.
Я все еще надеялся: думал, вот подъедет завтра или послезавтра, но надежды на будущее совершенно рушатся. Гирей был сейчас на пикете, видел татарина, едущего из Семипалатинска в Верное, и узнал, что до 23 числа не выходил никакой караван.
Оставаться мне более у Гирея нельзя: крутом ходят воры и уже по моей милости успели потерять трех лошадей; через несколько дней будет и Гасфорт, нужно избегнуть с ним встречи. Ехать вперед по пикетам нельзя: вы увезли все регалии и подорожную.
Остается одно - сделать превращение и ехать по степи на Семипалатинск. Предприятие это довольно опасно: могут схватить казаки и представить в приказ как бродягу или же киреевцы могут ограбить и отправить в виде Адама, изгнанного из рая.
Но я решился на это. Да будет воля Аллаха! Да, Карл Казимирович, настали тяжкие дни скорби и испытаний. Я должен буду день скрываться где-нибудь в камнях, подобно филину, а ночью рыскать, как барантач.
Это все еще ничего, но что я буду есть? Со мною нет ничего: ни огнива, ни кремня, ни хлеба. Вот Вы нападали на dandysme, а я на все это решаюсь; между тем как Вы, поборник натуральной школы, не перенесли бы и половину подобных мучений.
Я не имею ничего для удобства пути. Вы лишили меня всего. Если бы Вы оставили плащ и подорожную, я спокойно проехал бы Ит-Кечу, а там скрылся бы в волостях. Теперь же надо того и ждать, что какой-нибудь байджигитовский батыр оберет догола и (чего доброго) уведет на Черный Иртыш.
Скажите, ради бога, где Ваш караван? Поймите мое положение: что мне делать? Как же это Вы не обратили внимания на самый главный пункт - на слона: где Ваш караван, вышедший, по достоверным сведениям, 15 числа из Семипалатинска.
Все было бы отлично, дела мы вели хорошо. Все было замаскировано. Ни один мудрец киргизский не постигнул хитрости и вдруг… срываюсь, срываюсь жестоко. На чем же? На приходе каравана. Прощайте. Сегодня я исчезаю. Что будет, ведает один лишь Бог.

Комментарий к письму к К.К. Гутковскому.

Письмо Чокана Валиханова Карлу Казимировичу Гутковскому, председателю правления области Сибирских киргизов и помощнику военного губернатора Семипалатинской области. Еще с периода обучения в кадетском корпусе Чокан поддерживал дружеские связи с Гутковским, а тот, в свою очередь, принимал деятельное участие в образовании и служебном продвижении Валиханова. 
Гутковский активно участвовал в подготовке экспедиции Чокана в Кашгар.
Письмо написано в то время, когда Валиханов находился в горах Тянь-Шаня и ожидал прибытия торгового каравана, с которым под видом купца Алимбая он должен был отправиться в опасное путешествие.
Караван задерживался, поэтому в письме Валиханова чувствуются некоторые панические нотки. Письмо датируется 4 июня 1858 годом. С караваном Чокан встретится только 28 июня в ауле Сарыбаса у подножья хребта Карамула.

Ф. М. Достоевскому.

«Ф. М. Достоевскому. Автограф Чокана Валиханова хранится в рукописном отделе ВГБИЛ (Дост- II, 2/6); см. также: Ч. Ч. Валиханов. Статьи и переписка, под род. X. Г. Айдаровой, Алма-Ата, 1947 г., с. 106; Чокан Валиханов. Избранные про­изведении, под ред. А. X. Маргулана. Алма-Ата, 1958 г., с 549 - 550. Дата письма неразборчива. Как видно из содержания, оно написано уже больным Чоканом по дорого из Петербурга в Казахстан. По-видимому, пись­мо можно датировать не ранее 1861 г., т. к. здесь указаны лица и события, имевшие место в петербургский период жизни Ч. Валиханова, и содержится упоминание о прогрессировании болезни, первые признаки которой Чокан почувствовал в Петербурге. Об атом он ранее писал отцу.»

18 июня 1859 г. (?)

Любезный друг, Федор Михайлович!
Я обещал тебе писать из Казани, но вследствие разных причин, главнейшим образом вследствие лени, пишу из Сибири, из Петропавловска, куда приехал вчера вечером и где буду ожидать генерал-губернатора.
Потом думаю ехать прямо к себе в Орду. Здоровье мое не хуже и не лучше, покашливаю, как и прежде, хотя пью кумыз, - впрочем, что скажет степь, вольный воздух, повозки. Я теперь расстроен нравственно и телесно и много писать не могу, а расстроен оттого, что взял себе в Казани попутчика, и этот господин надоел мне смертельно, а отвязаться от него никак не могу: куда я, и он туда же. Одно его присутствие меня терзает и приводит в бешенство…
Вот, любезный друг, сам себе сотворил муку и поделом - не бери впредь попутчиков с собой. Писать более не хочется, прощай, голубчик, кланяйся от меня Марии Дмитриевне, Мих(аилу) Михайловичу и дому его, Майкову, Полонскому и всем нашим знакомым. Извини за краткость, в другой раз постараюсь быть пространнее. 

Валиханов.

Пиши, пожалуйста, адресуй в Кокчетав, через Петропавловск, в Тобольскую губернию.

Комментарий к письму к Ф.М. Достоевскому.

Одно из писем Чокана Валиханова Ф. М. Достоевскому. Дата письма неразборчива. Как видно из содержания, оно написано уже больным Чоканом по дороге из Петербурга в Казахстан. По-видимому, письмо можно датировать не ранее 1861 года, т. к. здесь указаны лица и события, имевшие место в петербургский период жизни Ч. Валиханова, и содержится упоминание о прогрессировании болезни, первые признаки которой Чокан почувствовал в Петербурге. Об этом он ранее писал в письме родителям.

(Отрывок из письма Чокана к неизвестному).

(Отрывок из письма Чокана к неизвестному). Черновой автограф хранится в архиве АН СССР. Письмо не датировано; судя по переписке с Мусабаем, может относиться к 1859 г.»

Письмо Ваше от 29 ноября я получил только сегодня. Удивляюсь, где оно до сих пор могло странствовать. Немудрено, например, что письма Мусабая до меня не доходят, если он (будет продолжать писать) адрес таким образом.
Поклонитесь, пожалуйста, баронессе и скажите, что я поздравляю ее с сюрпризом, который будет иметь. Я (очень) радуюсь за б(арона) Сильвергельма, твердо убежден (и думаю), что история о Катерине Моне, которая (К. М., а не история) из больших блюд и (которая, т. е. история) оставалась до сих пор не конченной, наконец может быть досказана и досказана еще кому? Шведскому подданному - дворянину Адольфу Кнорингу.
Я не знаю, знаком ли с ним барон, но знаю наверное, что… на знаменитой Еженхе, когда барон Ашенов и Гряфузов рубили саблями сахар, он был.

Комментарий к письму Отрывок из письма Чокана к неизвестному.

Одно из сохранившихся в виде неполного черновика писем Ч. Валиханова. Дата на черновике не указана, но, судя по упомянутым письмам Мусабая, его можно отнести к 1859 году. Кому адресовалось письмо, до сих пор остается неизвестным.

К. К. Гутковскому.

«К. К. Гутковскому. Рукописная копня хранится в ЦГАЛИ СССР, ф. 159, он. 1, д. 179, а. 162 л об. Впервые опубликовано в сочинениях Ч. Валиханова, изданных под ред. 11. 11. Веселовского (СПб., 1904 г., с. 529 - 530), см. также: Ч. Ч. Валиха­нов. Статьи и переписка, под ред. X, Г. Айдаровой, Алма-Ата, 1947 г, с. 128 - 129, Чокан Валиханов. Избранные произведения, под ред. А. X. Маргулана. Алма-Ата, 1958 г., с. 551 - 552. Письмо не датировано, начало отсутствует. Судя по содержанию, оно написано после взятия кокандских крепостей Пишкека и Токмака, т. е. в начале октября 1860 г. Эту датировку подтверждает упоминание имени Перемышльского, который в это время возвратился из Семиречья в Петер­бург. В «Избранных произведениях Ч. Ч. Валиханова» (Алма-Ата, 1958 г., с. 552.) - опечатка: вместо 1861 г. нужно 1860 г.»

(Листок без начала) …и дикокаменных киргизов. Уже неудовольствия между зачуйскими и нашими киргизами начались. И теперь сношения разорваны, всякий, перешедший за Чу, теряет свободу на том основании, что Суранчи и Супатай выдали посланцев русским.
Во всяком случае, лучше было бы для нас, какие бы мы ни имели виды на кокандские владения, не возбуждать против себя дикокаменных киргизов, которые после обременительных налогов и зякета, положенного в три раза более против прежних годов, ждут русских как избавителей.
Это верно.
Третье, если отпустить Алишира и его спутников, не обращая на них особенного внимания, - это будет иметь больше нравственного значения, чем речи, которые он выслушает в Омске. Кокандцы все убеждены, что он будет отправлен скоро в Пипшек на том основании, что под Ак-Мечетью все их пленные выпускались очень скоро.
Русским, кажется (им), нечего держать Алишира или другого какого-нибудь среднеазиатца. Для кокандцев личность Алишира не имеет никакого значения, и если б он совершенно погиб, то и тогда не будут считать это большой потерей.
Между тем как нравственно - великодушие и сознание своего превосходства - подействуют гораздо благодетельнее на кокандцев и киргизов, чем страх потерять Алишир-датху. Кокандцы в Пишпеке ждут русских, якобы идущих для взятия их кургана в числе 5 000 человек.
Народная молва представляет всех воинов наших в сажень ростом и одела их в непроницаемые для пуль латы. Здесь всякое обыкновенное происшествие в устах киргизов принимает фантастический характер: качественно преобладает сверхъестественный элемент, количественно - увеличивает в прогрессе, равносильном действию сильнейшего микроскопа.
Войско это едет под начальством старого вождя с одним глазом на лбу: кто это мог быть?

Валиханов.

Р. S. Перемышльский кланяется Вам и Катерине Яковлевне. Относительно Алишира он соединяет мольбу с моей. Дай бог, чтобы это не было гласом вопиющего в пустыне.

Комментарий к письму К.К. Гутковскому.

Одно из писем, найденных составителями «Сочинений Ч. Ч. Валиханова», изданных в 1904 г. Письмо не датировано, начало отсутствует. Судя по содержанию, оно написано в Петербурге после взятия кокандских крепостей Пишпека и Токмака, т. е. в начале октября 1860 года. Эту датировку подтверждает упоминание в постскриптуме имени Перемышльского, который в это время возвратился из Семиречья в Петербург.

Отрывок из письма Чокана некоему Аркадию Константиновичу.

"Отрывок из письма Чокана некоему Аркадию Константиновичу. Черновой набросок хранится в архиве АН СССР, ф. 23, оп. 1, д. 15/г, л. 7 об. Без даты; судя по содержанию, написано в 1862 г., когда Чокан отдыхал в своем ауле."

Добрейший друг Аркадий Константинович.
Письмо твое от 12 июня я получил в своем ауле и до приезда в Кокчетав не имел возможности ответить, хотя имел на то сильное желание. Волость наша была в дальних кочевьях, и почтовых сообщений с Кокчетавом совершенно не было: ни отца, ни старшего султана до (сих пор) не видел, через которых можно было бы.

Комментарий к Отрывку из письма Чокана некоему Аркадию Константиновичу.

Еще одно из писем Ч. Валиханова, сохранившееся в виде чернового наброска. Кроме имени-отчества, об адресате ничего не известно, но очевидно, что это был человек, с которым Валиханов поддерживал теплые отношения. Дата отсутствует, но, судя по содержанию, написано в 1862 году, когда Чокан отдыхал в своем ауле.

А. Н. Бекетову.

«А. Н. Бекетову. Автограф Ч. Валиханова хранится в архиве Института русской литера­туры АН СССР, ф. 462, д. 134. Архив М. А. Бекетовой. Датируется 1 янва­ря 1862 г. Автограф написан на бумаге почтового размера больным Валихановым. Впервые опубликован с комментариями М.И. Фетисова («Письмо Чокана Валиханова к Андрею Николаевичу Бекетову». Альманах «Казахстан», 1950 г., № 21, с. 89 - 93; М. И. Фетисов. Литературные связи России и Казах­стана. М., 1956 г., с. 337 - 339; Чокан Валиханов. Избранные произведения. Ал­ма-Ата, 1958 г., с. 553 - 555).»

2 января 1862 г., Орда при Сырымбете.

Многоуважаемому профессору свидетельствует свое почтение киргиз-кайсак Валиханов из Средней орды и просит прощения за неаккуратность в переписке, причем он, Валиханов, возлагает свое упование на Аллаха и надеется, что неаккуратность как его национальное качество приносит ему более чести, чем осуждения.
С этим согласна вся Средняя орда и некоторые старейшины Большой и Малой орд, и все они готовы в удостоверение сего приложить свои родовые тамги, если обстоятельства того воспотребуют.
За сим слово его заключается в нижеследующем.
Первое, так как богатство киргиза и других номадов заключается в скоте и при столкновении с народами цивилизированными является у сих кочевников потребность в деньгах, то и Ваш покорный слуга, находясь в обстоятельствах, требующих удовлетворения деньгами, и сам не имея ни раба, ни вола, ни даже осла, желал бы продать некоторое свое произведение о Кашгаре, не имеющее никакого применения в бродячем быту, в Императорское Русское географическое общество и потому просит г-на профессора как редактора известить его, на каких условиях может общество приобрести его «Кашгар».
Шутки в сторону. Я в самом деле желал бы, если это только будет возможно, продать в Общество целиком свои заметки о Кашгаре. Цена будет самая умеренная - 50 рублей за печатный лист, исключая те главы, за которые Вы при отъезде моем из Петербурга дали деньги.
Ради бога, Андрей Николаевич, похлопочите в Обществе, чтобы выслали мне в степь барометр, психрометр и несколько термометров, - та часть степи, в которой я живу, очень слабо исследована, а в климатическом отношении известно кое-что только о Верном.
Занятия мои в степи идут успешно. Я собрал очень много сказок, эпических сказаний, песен и занимаюсь теперь изучением киргизских законов, которые имеют связь с уложением Чингисхана.
Я начал одну статью для Общества «О картах географических Средней Азии», но по неимению некоторых справочных книг (она) остается неоконченной.
Позвольте теперь поговорить о себе. Здоровье мое все еще плохо, и доктора не позволяют теперь выехать в дорогу, поэтому я остаюсь в степи до лета, до августа. Поэтому прекрасно бы Вы сделали, Андрей Николаевич, если бы выслали заметки ко мне в степь.
Адрес мой вот: Кокчетав, через Петропавловск в Западной Сибири. Извините, я хочу просить Вас еще кое о чем. Во-первых, нельзя ли будет узнать, где живет г-н Потанин, а у него - где г-н Усов, казачий офицер, и г-н Ядринцев, купец из Тюмени. Тому и другому я остаюсь должным.
Если заметки мои будут Вами куплены, то нельзя ли будет Вам удовлетворить того и другого. Ядринцеву я должен 300 рублей серебром, а Усову - 50 р., следовательно, 350 р., а заметки, я думаю, будут по числу листов превосходить эту сумму, а в противном случае скажите г-ну Потанину, чтобы он отослал этих господ к Петру Ивановичу Лерху (спросить в Академии наук), которому я поручил их удовлетворить.
Дмитрию Ивановичу передайте мой поклон, когда увидите. Достоевскому тоже, я сам скоро буду (ему) писать. (Жду) Вашу карточку. Мое нижайшее (почтение) Вашей супруге и целую Ваших детей.

Ч. Валиханов, из Средней орды.

Комментарий к письму А.Н. Бекетову.

Письмо Ч. Валиханова, датированное 2 января 1962 года, в адрес знаменитого профессора Андрея Николаевича Бекетова, который в то время, ко всему прочему, занимал должность редактора «Вестника Императорского Русского географического общества». 
Целью письма являлась попытка остро нуждавшемуся в деньгах Ч. Валиханова продать Русскому географическому обществу часть своих трудов по экспедиции в Кашгар. Любопытно, что при этом страдавший от болезни Валиханов не оставлял своей исследовательской деятельности и просил Бекетова помочь ему в этом материалами и научным оборудованием.

Ф. Достоевскому.

«Ф. М. Достоевскому. Автограф Ч. Валиханова хранится в рукописном отделе ВГБИЛ (Дост. П. 2/6); см. также: Ч. Ч. Валиханов. Статьи и переписка, под ред. X. Г. Ай­даровой. Алма-Ата, 1947 г.,с.109 - 110, Чокан Валиханов. Избранные произве­дения, под ред. А. X. Маргулана. Алма-Ата, 1958 г., с. 556 - 558. Датируется 14 января 1862 г.»

Января 14, 1862 г., Киргизская степь.

Любезный друг, Федор Михайлович. Ты, верно, полагаешь, что я давно умер, а между тем я жив, и доказательством тому может послужить это письмо. Я до сих пор не писал тебе по разным уважительным причинам, которые будут теперь изложены.
Во-первых, я сам думал в октябре быть в Петербурге, потом заболел и оставил это намерение до декабря. Так как здоровье мое и в декабре оказалось очень слабым, то я склонился на совет сибирских докторов зиму провести в степи, а теперь пришел и сам к тому заключению, что с моим здоровьем в Петербурге жить постоянно нельзя.
Поэтому я хочу получить место консула в Кашгаре, а в противном случае выйти в отставку и служить у себя в Орде по выборам. В Кашгаре я бы стал получать хорошее содержание, климат хороший, может быть, здоровье мое поправилось бы.
Если это не удастся, и в степи будет недурно. Буду заниматься хозяйством, торговлей, а в случае выбора народа буду честным чиновником и, вероятно, принесу своим родичам более пользы, чем их безграмотные и дикие султаны.
Через год или два мы станем ездить в Петербург, проведем с добрыми друзьями несколько приятных месяцев, запасемся новыми книгами, новыми идеями и опять в Орду к киргизам. Ведь это будет не совсем дурно, не правда ли, голубчик, Федя?
Все это хорошо, и вещь очень возможная, если бы здоровье мое несколько поправилось. Правда, и теперь я чувствую себя относительно лучше, но все-таки не так, как бы следовало. Итак, я остаюсь на зиму в Орде, лето проведу также в Орде, чтобы взять полный курс лечения кумызом, и к осени, если останусь жив, явлюсь в Петербург и обниму тебя так здорово, что, наверное, закричишь.
В степи, брат, только скучновато, зато ленюсь как хочу, и никто не мешает. Следуя совету одного доктора сибирского, но человека достойного уважения (ты его не знаешь), я зарок дал ничего не делать, ничего не пишу, ничего не читаю, одним словом, не изнуряю умственных способностей - в этом заключается мое лечение, и от этого происходит моя скука.
Здесь можно бы найти развлечения другого рода: охота с орлом, собакой, ружьем, и проч., но проклятое мое здоровье это никоим образом не дозволяет. Лежи, да и только. Что делает Михайло Михайлович, как идет юное его детище и наш добрый приятель «Время»?
Я газет не получаю и потому решительно ничего не знаю. Кланяйся Михайле Михайловичу, Николаю и всем вашим. Майкову и его жене передай мой усердный поклон. Полонскому, Страхову тоже.
Если увидишь Николая Курочкина, скажи ему, что собираюсь ему писать.
Теперь моя просьба к тебе. Читать нечего, как я уже сказал. Поэтому высылайте, пожалуйста, «Время», после рассчитаемся за это, да если твои средства позволят, подпишись для меня на «Современник».
Адрес мой: Кокчетавская станица, через г. Петропавловск в Западной Сибири. Не забудь. Вышли мне свою фотографическую карточку и собирай то же самое со всех моих хороших знакомых, (которые) все мне обещали - Майков, Полонский, Крестовский.
Марии Дмитриевне свидетельствую мое глубокое уважение, надеюсь, что (будете) здоровы, не забывайте нас грешных.

Валиханов.

Комментарий к письму Ф. Достоевскому.

Письмо, написанное Ч. Валихановым Ф. М. Достоевскому после долгого перерыва, связанного с состоянием здоровья. Текст письма интересен изложением планов Валиханова по дальнейшей своей судьбе.
Он рассчитывал получить должность консула в Кашгаре (чего осуществить не удалось) или участвовать в выборах султана у себя на родине (что было сделано, но Чокан не был утвержден в этой должности).

Ф. М. Достоевскому.

«Ф. М. Достоевскому. Автограф Чокана Валиханова хранится в рукописном отделе ВГБИЛ (Дост. П, 2/6). Впервые опубликовано: Ч. Ч. Валиханов. Статьи и перепис­ка, под ред. X. Г. Айдаровой. Алма-Ата, 1947 г., с. 110 - 13; Чокан Валиханов. Избранные произведения, под ред. А. X.,Маргулана. Алма-Ата, 1958 г., с. 562 - 565. Датируется 15 октября 1862 г.»

15 октября 1862 г., Кокчетав.

Любезный друг, Федор Михайлович. Письмо твое с известием, что скоро едешь за границу, я давно уже получил и с того времени все собираюсь писать и, как видишь, наконец-таки пишу. Вероятно, ты думаешь бог знает что обо мне.
Не умер ли? Не болен ли? Я между тем жив, хотя чувствую себя очень плохо как физически, так и нравственно. Во-первых, скука, во-вторых, беспрестанное раздражение от киргизских несообразностей, которые видеть должен каждый час, каждую минуту.
Впечатление от всего этого делается тем более невыносимым, что не видишь надежды, вернее луча надежды когда-нибудь освободиться от гнета окружающей пустоты. Я думал как-то сделаться султаном, чтобы посвятить себя (работе на) пользу соотечественников, защищать их от чиновников и деспотизма богатых киргизов.
При этом я думал более всего о том, чтобы примером своим показать землякам, как может быть для них полезен образованный султан-правитель. Они увидели бы, что человек истинно образованный - не то, что русский чиновник, по действиям которого они составили свое мнение о русском воспитании.
С этой целью я согласился быть выбранным в старшие султаны Атбасарского округа, но выбор не обошелся без разных чиновничьих штук. Господа эти, как областные, так и приказные, поголовно восстали против этого. Ты понимаешь почему.
Областные лишились (бы) нескольких тысяч, которые они стягивали со старшего султана, а приказным, действительно если бы я был султаном, пришлось бы идти по миру. Видишь, что тут для чиновников своего рода «быть или не быть».
Надо заметить, впрочем, что на моей стороне из всех властей русских был один только г. Гутковский, который в это время исправлял должность губернатора и производил выборы. Чиновничество начинает подстрекать самолюбие богатых и честолюбивых ордынцев и пугать их, что если Валиханов будет султаном, то всем будет худо, он, мол, держится понятий о равенстве и отличать вас по роду, богатству как свой брат натуральный киргиз не будет; пустили в ход и то, что я не верю в бога и с Магометом состою в личной вражде.
Понятно, что подобные вещи, (действуя) на народ полудикий и преданный своим обычаям, не могли не остаться без последствий, особенно когда исходили от русских майоров (так киргизы называют всех русских чиновников).
Мои земляки, как ты сам знаешь, всегда держатся русских указаний, может быть, вследствие восточной вежливости. Таким образом, составляются две партии: одна, состоящая из четырех волостей баганалинцев, поколения дикого и кочующего около кокандских границ.
Эта дикая толпа не хочет иметь султаном человека, который имеет голову, не гладко выбритую, и притом не совершающего омовения пять раз в день; при этом баганалинцы выражают опасение, что если меня сделают султаном, то я всех киргизов отдам в солдаты, а детей их в школу.
Так им внушено. Другая партия, преданная мне, состоит из трех волостей староподданнических и из всех султанов этого округа. Начинаются выборы, перед тем ночью противная партия посещает секретаря губернаторского, баварского немца, который оставил родной Мюнхен с сестрицей, оканчивающейся на chen, чтобы обирать киргизов в независимой Татарии и на их деньги шить жене «померанцевые платья на цитроновых лентах».
На выборах я торжествую. Меня выбирают большинством голосов. У меня 25, а у моего противника баганалинца 14. По закону старшего султана избирают: во-первых, султаны и киргизы, имеющие чины или служившие в должностях по округу 9 лет; во-вторых, султан утверждается по большинству голосов, и, в-третьих, старший султан избирается по преимуществу из султанов. Противник мой - простой киргиз, это бы решительно ничего, но он человек неграмотный и бывший не раз под судом.
Дело, конечно, решенное: я имею все законные основания и притом, как человек образованный, должен быть бы предпочтен дикому ордынцу, если бы даже был бы избран меньшинством голосов.
Губернатор говорит, что «надейтесь, господин Валиханов», я же думаю: еще бы не надеяться, когда закон на моей стороне. Но противник мой не унывает, он по опыту знает, что деньгами можно сделать все, в прошедшую зиму он возил в Омск 3 000 рублей и освободил двух арестантов.
В этом ему помогал секретарь, а секретарь говорит ему и теперь: собирай деньги и посылай людей в Омск - будешь ханом. Деньги идут в Омск. Я хотя много читал обличительных статей, но на этот раз думал - постыдятся подлецы, ведь я не просто кто-нибудь.
Гордость обуяла. Вдруг получаю известие от Гутковского, что поездка баганалинцев осталась не без успеха и что генерал-губернатор не хочет тебя ни за что утверждать. Оно и правда, что законы у нас на Руси пока еще пишутся не для генералов, известно мне также, что генералы больше любят натуральных киргизов, потому что в них, знаете, больше этой восточной подобострастности. «Гирей сидел, потупя взор, в устах его…» и проч.
Но при всем том, признаться, я такого пассажа вовсе не ожидал. Каково, мой друг? Ты представь себе положение наше (я говорю о киргизах, воспитавшихся в России). Земляки нас считают отступниками и неверными, потому что, согласись сам, трудно без убеждения из-за одной только политики пять раз в день хвалить бога, а генералы не любят потому, что (у меня) мало этой восточной подобострастности.
Черт знает, что это такое, хоть в пустыню удаляйся. Пожалуйста, посоветуй, что делать. Просить удовлетворения, по-моему, то же самое, что просить конституции: посадят да потом к Макару на пастбище пошлют.
Я уже написал к некоторым властям в Петербург, а ты дай этому побольше гласности, расскажи всем нашим друзьям, пусть разойдется по городу. Михайло Михайловичу и всему его семейству передай мой искренний поклон, засвидетельствуй мое почтение Марии Дмитриевне, Николаю поклонись. Мой поклон вообще, кто спросит.

Валиханов.

Адрес мой, вероятно, ты помнишь, названия сибирские для тебя не так неуловимы, как истому петербуржцу. На всякий случай: Кокчетавская станица, через г. Петропавловск Западной Сибири.

Комментарий к письму Ф. Достоевскому от 15 октября 1862 года.

Последнее из четырех известных писем Ч. Валиханова Ф. М. Достоевскому. Интересно подробным изложением процесса участия Чокана в выборах старшего султана Атбасарского округа. Валиханов делится своими соображениями, подтолкнувшими его к участию в выборах.
В процессе Чокан ощутил на себе противодействие как со стороны части соплеменников, так и со стороны русского чиновничества, не желавших видеть в качестве султана образованного человека демократических взглядов и использовавших против него дискредитирующую агитацию (то, что сегодня принято называть «черным пиаром»).

А. Н. Майкову.

«Д. Н. Майкову. Автограф хранится в архиве Института руской литературы АН СССР, 16743, С/УН б-д. Опубликовано: Ч. Ч. Валиханов, Статьи и переписка, под редакцией Х.А. Айдаровой. Алма-Ата, 1947 г., с. 116 – 119: Чокан Валиханов. Избранные произведения, под редакцией Х.А. Маргулана. Алма-Ата, 1958 г., с. 553 – 555.»

Декабрь, 6 (1862 г.), Кокчетав в Киргизской степи.

Давно собираюсь писать к Вам, многоуважаемый Аполлон Николаевич, чтобы поблагодарить Вас и все Ваше доброе семейство за то участие и благорасположение, которое Вы оказали мне во время нашего знакомства.
Особенно дороги стали мне мои петербургские друзья теперь, когда я живу в степи, хотя среди родных и окруженный милыми земляками, но разъединенный с ними чем-то неодолимым. Как я ни стараюсь с ними сблизиться, но все как-то не удается.
Иногда все идет хорошо, но как только дело доходит до убеждений, до серьезных разговоров, мы начинаем расходиться. Мои родные - люди добрые, честные и очень неглупые, но все-таки - киргизы, и притом киргизы аристократы (дикие аристократы, надо заметить, несколько сноснее образованных, потому что проще их) и потому имеют множество как национальных, так и сословных предрассудков и качеств.
Особенно выделяется непомерное упорство и тщеславие (последнее качество можно назвать национальным). Понятно после этого, что они имеют слишком высокое мнение о себе, о своем уме и проч.
И понятно и то, что всякие советы или споры только раздражают их тщеславие и укрепляют упорство. Я вижу теперь, что трудно одному бороться со всеми, вижу, что истина, как бы она ни была светла, не может изгнать самых неверных заблуждений, когда они освящены временем, и особенно у киргизов, которые до сих пор держатся шаманства, примешивая к нему гомеопатическую дозу ислама.
Основание этой религии, как известно, составляет боготворение умерших предков, через это все обычаи и предрассудки предков делаются для киргизов священными. К тому же у киргизов много песен (я разумею это слово в том смысле, в каком разумели его в средние века, например, песня о Роланде), бездна поговорок и афоризмов, сочиненных когда-то их умными отцами.
На все свои убеждения и обычаи они находят готовый аргумент старины и думают, что правы. Я теперь сам начинаю избегать споров с ними, - это, как я заметил не раз, ставит меня же в смешное положение и возбуждает в них жалость, какую мы чувствуем при разговоре с слабоумными простаками.
«Сказки собирает, - говорят киргизские старейшины про меня, - и слабодушествует» (это говорится про гуманность); я ведь дворянин самой белой кости и потомок хана Аблая. Чтобы видеть всю незавидность моего положения в Орде, я приведу вам некоторые стычки, бывшие у меня с отцом и матушкой.
А (из)-за чего? Отец был дружен с одним султаном из оренбургской степи и дал ему слово породниться. Приехал я, грешный. Отец с матушкой решили меня женить: будет ему таскаться. Надо сказать, что предназначенная мне невеста была влюблена в брата моего и писала к нему в это самое время часто нежные послания.
Я, разумеется, отказался от женитьбы, особенно при таких обстоятельствах, и выразил мой взгляд на супружество. Это совершенно озадачило моих родителей и привело в ужас. Сын против отцовской воли.
«Вот на что я воспитал его, - роптал отец, - не уважил меня и мать на старости». Мать заговорила о своем молоке, даром потраченном. Действительно, с киргизской точки зрения это была ужасная неблагодарность и дурно ставила меня в глазах народа.
А как бы я поступил иначе? Отец был так огорчен этим обстоятельством, что где-то торжественно объявил, что не намерен более воспитывать детей своих по-европейски. «Они портятся», 0 так говорил он в заключение.
С местными султанами и богачами из черной кости я также не лажу, потому что они дурно обращаются со своими бывшими рабами, которые теперь хотя и освобождены, но живут у них, не зная, как уйти.
Я требовал не раз, чтобы они платили им жалованье и чтобы обращались как с людьми, в противном случае грозил законом. Зато с пролетариатом степным я в большой дружбе и скоро сходимся.
Об отношениях моих к Сибирскому правительству?
Вы, вероятно, слышали от Федора Михайловича, которому я писал об одном случае, где со мной поступили, как с инородцем. А с инородцами в Сибири делают что хотят, только разве собаками не травят.
Вот мои обстоятельства, любезный Аполлон Николаевич. Скверны они, но я несу крест мой, как Иисус, но только с ропотом. Протестовать следует, хоть и толку от того никакого не выйдет. Вероятно, письмо мое навеяло на Вас грусть: Вы были всегда так симпатичны ко мне.
Будем говорить теперь о Вас, о Петербурге, о друзьях моих петербургских. Что делают Достоевские? Они редко пишут, в чем я, впрочем, сам виноват, потому что редко отвечаю. Как их журнал идет?
Кажется, хорошо, судя по объявлениям на продолжение издания.
Говоря между нами, я что-то плохо понимаю их почву, народность, то славянофильством пахнет, то западничеством крайним, примирения что-то не видать или не удается им это примирение?
По-моему, что-нибудь да одно: или преобразования коренные по западному образцу, или держись старого, даже старую веру надо исповедовать. Китайская середина не идет теперь к делу. Ведь национальных качеств, как говорит Бокль, нет, а образование должно быть общечеловеческое.
И оттенок народности оно получит само собой, под влиянием местности, влиянием языка и нравов наших. Истории, как известно, у нас нет. Интересно было бы узнать от Вас о некоторых крупных литературных скандалах и ученых критиках.
Что с «Современником», и что будем делать мы, его подписчики? Я говорю о деньгах за эти 8 месяцев вавилонского пленения. Я уже исписал лист вопросами, надо теперь закидать Вас просьбами.
1. Прошу отвечать мне, чем доставите большое удовольствие Вашему инородцу слуге.
2. Я бы хотел быть корреспондентом «Санкт-Петербургских ведомостей» о делах среднеазиатских и киргизских степей. Нельзя ли поговорить с редактором? Впрочем, Вы можете избрать другую газету, более близкую Вам.
Нельзя ли также узнать у «Отечественных записок», можно ли у них будет напечатать киргизские сказки, сходные с русскими, и мои исследования о шаманстве у киргизов и киргизские песни (в средневековом смысле) о золотоордынских героях, бросающие новый взгляд на историю этой Орды и объясняющие причины падения Орды.
Вот все мои комиссии, прошу извинить меня за докучливость. Я обращаюсь к Вам бесцеремонно, зная вашу доброту и снисходительность.
Свидетельствую мое глубочайшее почтение всем Вашим родным и целую Ваших детей, особенно мою маленькую приятельницу.

Ч. Валиханов, из Средней орды.

Адрес мой: Кокчетавская станица, через г. Петропавловск в Западной Сибири.

Комментарий к письму А.Н. Майкову.

Письмо Ч. Валиханова в адрес поэта Аполлона Николаевича Майкова. Интересно изложением мыслей Валиханова о своих неоднозначных взаимоотношениях с соплеменниками. Дата на письме обозначена только как «Декабрь, 6».
Однако ссылка на запрещенный на восемь месяцев (с июня 1862 года по февраль 1863 года) журнал «Современник» позволяет точно датировать письмо декабрем 1862 года.

К. К. Гутковскому.

«К. К. Гутковскому. Оригинал хранится в ЦГАЛИ СССР, ф. 159, оп. 1, д. 179, лл. 155 об, 157 и об. Опубликовано: Ч. Ч. Валиханов. Статьи и переписка, под ред. X. Г. Ай­даровой. Алма-Ата, 1947 г., с. 122 - 123; Чокан Валиханов. Избранные произве­дения, под ред. А. X, Маргулана:.. Алма-Ата, 1958 г., с. 559 - 561. Письмо не датировано, начало отсутствует. Однако, судя по содержа­нию, его можно отнести к 1862 г., когда западно-сибирская администрация была недовольна Чоканом.»

6 февраля /1862 г./

…Кури объявляет нам решительную войну. Нет почты, чтобы отец не получил выговора или предписания в резких формах. Нестеровв наших волостях буйствовал, как разбойник, и возбуждал есенбаевцев против моего отца.
О выходках Ердена я уже писал. Скажите, пожалуйста, что это значит? Я не помню даже при Гасфорте ничего подобного. Кури и Нестеров жили тогда очень тихо. Откуда взялась у них свирепость теперь, и неужели все это мы должны терпеть.
Все волостные управители, которые не дали [взятки] Кури в нынешнюю ревизию, уже сменены или же ждут смены. От Кусене уже получено громовое послание. Отец получил на днях письмо от Фридрихса, который, препроводя копию с просьбой киргиза Малтабарова «о насильственном отобрании» его жены мною, без дальних околичностей приказывает отцу немедленно возвратить этому киргизу жену и удовлетворить его за все убытки, а в заключение делает моему отцу упрек, что он употребляет власть старшего султана для потворства неблаговидным поступкам сына.
Я уже писал Вам об этом как-то. Кури же, вероятно, хорошо знает, что я жену у этого киргиза не отбирал, поэтому мог бы сначала спросить отца, в какой степени все это справедливо; ему также хорошо было известно, что отец мой не принимал в этом деле никакого участия и даже был со мною в ссоре, следовательно, упрек сделан намеренно.
Я знаю, что Малтабаров находится при Ердене, и он его научил подать просьбу. Очень может быть, что Ерден действовал по наущению Кури. Я Вас покорнейше прошу, дорогой Карл Казимирович, прочитать эту просьбу.
Там написан вздор. Во-первых, мой отец выгнал этого киргиза с женой и дал ему еще лошадь. Назад его вытребовал не отец, а я через Гафара Мандаева и вытребовал потому, что он сам, Малтабаров, уведомил меня, что желает развестись с женой.
Я в это время был в Кокчетаве, а не в своем ауле, как пишет проситель. Разводную дал он при указном мулле, который внес в метрическую книгу, и при многих свидетелях из почетнейших биев Кокчетавского округа.
При них же он получил от меня 200 рублей и одну лошадь. Этого в просьбе нет. Развестись с женой заставило его то, что жена была не вполне законна. Она была вдова старшего его брата, и, по мусульманскому шариату, она была свободна в выборе мужа до тех пор, пока не будет обвенчана указным муллой, и брак внесен в метрическую книгу.
Ничего этого у Малтабарова не было. Все остальное в просьбе - не более, не менее как выдумка. Я во всяком случае не хотел бы потерять 200 рублей и лошадь напрасно и притом заплатить за какие-то небывалые расходы и похищения.
Во-вторых, было бы несправедливо отдать обратно этому негодяю женщину, которая уже свободна юридически через данную ей разводную. В-третьих, история эта при волнении умов в нашем округе будет иметь весьма неблагоприятное последствие для отца.
Я прошу справедливости и больше ничего. Надеюсь, что Вы, Карл Казимирович, примете в этом деле участие и защитите меня от преследований Кури и Ердена. Через неделю я буду в Омске вместе с отцом и сам объяснюсь с Фридрихсом, а Вас прошу предупредить его и объяснить ему это дело, как есть.
Мне больно, что отец получил незаслуженный выговор и грубое письмо, будучи ни в чем не виноват. Отец думает подать в отставку, и я совершенно разделяю его мнение: что за приятность зависеть от какого-нибудь Кури.
Платить этому негодяю не стоит за мировые блага, а избавиться от него нельзя. Скажите, можно разве служить, когда само областное начальство возбуждает киргизов и интригует в Орде. До свидания.

Валиханов.

Р. S. Через неделю едем в Омск непременно. Муса Чорманович, конечно, будет так любезен, что подождет нас. Что нового из Питера? Нет ли движения планет? 6 февраля, аул наш.

Комментарий к письму К.К. Гутковскому от 6 февраля 1862 года.

Одно из многочисленных писем Чокана Валиханова своему другу К. К. Гутковскому. Начало письма отсутствует. Датировано, как и многие другие письма, лишь указанием числа и месяца (6 февраля). Однако, судя по содержанию, его можно отнести к 1862 г., когда западно-сибирская администрация была недовольна Чоканом.

К. К. Гутковскому.

«К. К. Гутковскому. Рукописная копия хранится в ЦГАЛИ СССР, ф. 159, оп. 1, д. 179, л. 155 и об. Впервые опубликовано в Сочинениях Ч. Валиханова под ред. Н. И. Ве­селовского. СПб., 1904 г., с. 520 - 521; см. также: Ч. Ч. Валиханов. Статьи и переписка, под ред. X. Г. Айдаровой. Алма-Ата, 1947 г., с. 120 - 121; Чокан Валиханов. Избранные произведения. Алма-Ата, 1968 г., е. 570 - 571. Датиру­ется 1 января 1863 г.»

1 января 1863 г.

Достойнейший Карл Казимирович. От Вас в последнее время, что называется, ни слуху, ни духу. Как Вы поживаете? Здесь слышно, что Вы будто едете в Петербург. Я, признаюсь, этому не очень верю, во-первых, потому, что Вы уже лет 10 как думаете посетить Питер и до сих пор живете в Омске, не выезжая далее Новой деревни, и, во-вторых, потому что Дюгамель, вероятно, будет не очень этим доволен и едва ли даст Вам возможность по службе ехать в столицу.
Разрешите мое недоуменье. Хорошо было бы, если бы Вы поехали. Я имею из Петербурга много писем. Все мои знакомые узнали случай атбасарского выбора и утешают меня. Некоторые сильные мира сего принимают во мне, как пишет Романовский, живейшее участие.
От генерала Игнатьева получил письмо. Он пишет мне, что он не раз писал обо мне Дюгамелю и еще прежде получения моего письма был сам удивлен, узнав, что меня (не) выбрали, и спрашивал Врангеля, адъютанта Дюгамелевского, что это значит.
Тот сказал, что начальство через султанство мое боялось дать большое влияние моим родичам. Не понимаю, что это значит. Далее генерал пишет, чтоб я потерпел немного, «а терпеть вам нужно недолго».
Романовский сделался редактором «Русского инвалида» и в первых номерах этой газеты напечатает мое приключение. Курочкину тоже сообщено мной. Я имею основание думать, что у Вас будут скоро перемены в начальствующих лицах, начато будет с начальника штаба, затем повыше…
Скажите, ради бога, что у Вас делается в Областном управлении. Старший султан рекомендовал начальству Сапака как скверного правителя Вы были того же мнения, а теперь он производится в хорунжие.
Я видел этого господина в Кокчетаве, он постоянно пьян и мне говорил, что он дал всем в Омске деньги и никого теперь не боится. Когда уберут от нас Кури? Научите, как нам от него избавиться? Подать просьбу на высочайшее имя что ли?
Не можете ли Вы это как-нибудь устроить. Мы Вам соорудим за это памятник и напишем: «благодарные киргизы Карлу Гутковскому, избавителю своему» и проч. Что теперь делает высшее начальство? Не думает ли мстить отцу моему? Все это легко может случиться. Кланяюсь Семочке, целую Ваших детей.

Валиханов.

Р. S. Забыл, что сегодня 1-е число. С Новым годом, с новым счастьем! Дай бог, чтобы старый год пожрал, как Сатурн своих чад, Дюгамеля и проч. и дал нам новых, не спящих, а трезвых администраторов.

Комментарий к письму К.К. Гутковскому от 1 января 1863 года.

В этом письме своему другу К. К. Гутковскому Валиханов рассказывает о сочувствии своих знакомых по поводу результатов выборов султана в Атбасарском округе, которые Чокан выиграл, но не был утвержден администрацией. В письме также выражается надежда на перемены в областном управлении.

К. К. Гутковскому.

«К. К. Гутковскому. Рукописная копия хранится в ЦГАЛИ СССР, ф. 159, оп. 1, д. 179, л. 456 Ш об. Впервые напечатано в сочинениях Ч. Валиханова под ред. Н. И. Весе­ловского, СПб., 1904 г., с. 521 - 523; см. также: Ч. Ч. Валиханов. Статьи и пе­реписка, под ред. X Г. Айдаровой, Алма-Ата, 1947 г., с. 121 - 122; Чокан Валиханов. Избранные произведения, под ред. А. X. Маргулана. Алма-Ата, 1958 г., с. 572 - 573. Датируется 16 января 1863 г.»

16 января 1863 г.

Достойнейший Карл Казимирович. У нас в степях есть слух, что будто Колпаковский1 назначается киргизским губернатором, а Фридрихсу дают другую должность. В какой степени все это справедливо, Вы должны знать лучше.
Я сам нисколько не удивляюсь всем этим слухам и даже готов радоваться, если бы Колпаковского сделали ханом нашим, в той надежде, что он, вероятно, не захочет иметь при себе Кури. Скажите, ради бога, неужели этот господин, т. е. Кури, будет терзать степь вместе с Колпаковским?
Представьте, что он теперь делает с отцом. Вчера уехал отсюда Ерден, он жил несколько дней здесь, собирал киргизов и давал им какие-то советы, чтобы сменить моего отца, и говорил им, что это поручил ему Кури.
В какой степени все это нагло и низко, Вы увидите и без моих пояснений. Я не знаю, что и думать о сибирском начальстве. Дело это кончится скверно для Кури, потому что я намерен совершить преступление и объявить, что до этого преступления я был доведен несправедливостью сиб(ирского) правительства и особенно интригами г-на Кури.
Вы можете после этих слов подумать, что я не совсем здоров, я же Вас уверяю, что никогда я не чувствовал себя так хорошо, как теперь. Во всяком случае я уверен, что Вы будете до последней степени защищать моего отца, но, вероятно, Вам самим бывает иногда не лучше от разных интриг, чем нам.
Здесь киргизы толкуют, что будто Вы не в милости у Дюгамеля и в ссоре с Фридрихсом. Откуда они все это узнают, не могу понять. Про меня что они сочинили - это потеха! Видите ли, когда меня посылали в Кашгар, я там не был, а жил в горах, где-то около Верного, и, приехавши в Омск, написал разную чепуху Царь, как-то читая мой отчет, видит, что все это неладно, на сказку что-то смахивает.
Думает: дай-ка поиспытаю, и послал другого, более благонадежного человека в Кашгар. Тот, конечно, был в Кашгаре и, приехавши, донес, что у Валиханова все вздор написано: таких рек там нет и городов таких нет, как у Валиханова.
Царь рассердился и говорит: «Послать Валиханова в Кашгар в другой раз», – а он сказался больным, тем это дело и кончилось. Вдруг Валиханов захотел быть султаном. Царь и говорит: «Нет, брат, ведь ты болен был, когда я посылал в Кашгар, будь и теперь больным».
Как это Вам нравится? Эту дикость рассказывал один султан, мой родственник. Отец мой скоро поедет в Омск, дней через 10. Ибрагимова нельзя ли сделать секретарем в нашем приказе?

Комментарий к письму К.К. Гутковскому от 16 января 1863 года.

В этом письме Ч. Валиханов просит К. К. Гутковского подтвердить слухи о назначении губернатором Г. А. Колпаковского, который состоял с Валихановым в дружеских отношениях. Чокан выражает надежду, что это назначение могло бы избавить край от произвола таких чиновников, как Густав Кури, возглавлявшего тогда канцелярию военного губернатора Области сибирских киргизов. Колпаковский стал военным губернатором Семипалатинской области только в 1865 году.

К. К. Гутковскому.

«К. К. Гутковскому. Рукописная копия хранится в ЦГАЛИ СССР, ф. 159, оп. 1, д. 179, л. 161 п об. Письмо не имеет даты, ее можно установить из содержания, зная, что Гутковский был уволен в 1863 г. Впервые опубликовано в сочинениях Ч. Валиханова, под ред. Н. И. Веселовского, СПб., 1904 г., с. 527 - 528; см. также: Ч. Ч. Валиханов. Статьи и переписка, под ред. X. Г. Айдаровой. Алма-Ата» 1947 г., с. 126 - 127. Чокан Валиханов. Избранные произведения, под ред. А. X. Маргулана. Алма-Ата, 1958 г., с. 574 - 575.»

11 мая (1863 г.), Сырымбет.

Я, как все, был глубоко поражен, многоуважаемый Карл Казимирович, известием о Вашей отставке, хотя удивляться несправедливостям можно бы нам, сибирякам, перестать. Известие это дошло до нас через киргизские слухи, ибо письмо Ваше было в приказе затеряно, чего при прежних обстоятельствах, вероятно, не случилось бы.
Но еще более был я изумлен, прочитавши письмо Семена, в котором он вину Вашей отставки кладет на какой-то мой донос, где я жаловался на дурные дела в области, не упоминая имен виноватых лиц, и вследствие этой неясности виновником сочтены были Вы.
Но этого положительно не могло быть, кто бы Вам ни говорил. Я действительно писал статью о несправедливостях, сделанных мне при выборе меня в султаны, в «Русский инвалид» и писал по приглашению самого редактора, друга моего, Романовского, следовательно, статья моя была более жалоба и ни в каком случае не донос, разве с египетской точки зрения жалобы на несправедливость называются доносами.
Далее, я упоминал поименно всех господ, которые интриговали против меня и брали взятки с баганалинцев, именно: г. Кури, г. Ивашкевича (пожалованного за эти гадости землей), заседателя Безверхова и, конечно, при этом не похвалил состояние нашей области, ибо это была бы неправда вопиющая.
О Вас же я выразился, как и было в самом деле, как о единственном моем защитнике, и даже привел какое-то место из Вашего письма (кажется, в таком роде: некоторые господа успели склонить наше светило на сторону неправды и проч.).
Из этого Вы можете видеть, что все говоренное Вам - сущий вздор, чтобы оправдать свою личную ненависть, которая, вероятно, побудила избрать Вас жертвой. Но чтобы не было никаких недоразумений, чтобы дело было на чистую, я просил теперь же Романовского напечатать мой донос (пусть так будет), а если этого нельзя, то сообщить копию с моего письма за своим скрепом. А это письмо, если хотите, можете показать тому, кто говорил Вам о безымянных доносах.
Мне очень жаль Вас, Карл Казимирович, когда подумаю о Ваших денежных обстоятельствах: куда Вы денетесь? Пожалейте Вы и нас, оставленных в жертву г. Кури, Нестерову, которые будут возить по степи Ягернаутского идола.

Валиханов.

Р. S. Если только мое письмо было причиной Вашего уволь¬нения, то я сделаю все, что только возможно к исправлению дела! Я уже написал Романовскому и просил его доложить военному министру. Как только позволит здоровье, поеду в Питер и буду просить всех - и Милютина, и Горчакова и непременно доведу до сведения государя императора.
Теперь пишу к Семенову и прошу его ходатайствовать через Елену Павловну. Отец мой свидетельствует Вам и Катерине Яковлевне свое глубокое почтение и просит считать его преданным навсегда. Если будете затрудняться, куда ехать, приезжайте на лето к нам, пока устроитесь.
Ради бога не унывайте, может, будет лучше.

Комментарий к письму К.К. Гутковскому от 11 мая 1863 года.

Очень важное письмо Чокана Валиханова, написанное после отставки К. К. Гутковского. Гутковский был единственным чиновником в аппарате областного правления, который встал на сторону Валиханова при выборах султана в Атбасарском округе.
Чокан, возмущенный произволом чиновников, не позволившим ему стать султаном, написал обличительную статью в газету «Русский инвалид». После этого в областном правлении начались разбирательства, и вскоре последовала отставка Гутковского, причиной которой некоторые посчитали «донос» Валиханова. 
В письме Чокан заверяет Гутковского, что не желал ему ничего дурного, очевидно опасаясь, что его друг на него обижен. Письмо, как и многие другие письма Чокана, датировано только числом и месяцем, но, зная, что Гутковский был уволен в 1863 году, его можно отнести именно к этому году.

К. К. Гутковскому.

«К. К. Гутковскому. Рукописная копия хранится в ЦГАЛИ СССР, ф. 159, оп. 1, д. 179, л. 160. п.об. Впервые опубликовано в 1904 г. (См. Ч. Валиханов. Сочинения, под ред. Н. И. Веселовского, СПб., 1904 г., с. 526 - 527; Чокан Валиханов. Избранные произведения, под ред. А. X. Маргулана. Алма-Ата, 1958 г., с. 576 - 577). Дати­руется 20 мая 1863 г.»

(С припиской Ф. М. Достоевскому).

20 мая (1863 г.), Кокчетав, в Киргизской степи.

Посылаю письмо на имя Романовского, чтобы Вы могли передать, как будете в Петербурге. Ради бога побывайте у Семенова. Этот господин может Вам много сделать. Не забудьте и Слуцкого (?) он у военного министра, говорят, в милости.
Не знаю, как Вас примет Егор Петрович, но у него тоже нужно побывать. Как служивший некогда в ведении Министерства иностранных дел, Вы можете рассчитывать на помощь со стороны Игнатьева.
Для этого Вам нужно будет познакомиться с Сакеном а это можете устроить через Татаринова. Но как Вы поедете? С Катериной Яковлевной или один? Во всяком случае, чтобы Вы могли иметь семейный дом, чтобы проводить вечера, я посылаю на другой стороне сего письма записку к Федору Достоевскому.

Валиханов.

(Сбоку). Пишите, если что будет нужно, без церемоний.

(Записка на втором листе).

Давно не имею от тебя никаких известий, любезный Федор Михайлович. Жив ли ты? Впрочем, если бы ты умер, то написали бы о том в газетах. Поэтому надо полагать, что ты жив, но забыл нас, живущих и вопиющих в пустыне киргизской.
Что со мной и как я живу, узнаешь подробно от Карла Казимировича Гутковского, моего друга, который едет в Петербург по делу, касающеуся отчасти и меня. Надеюсь, что и ты и Мария Дмитриевна примете его хорошо и познакомитесь с его семейством.
У них в Петербурге нет никакого знакомства. Гутковские люди очень добрые и без всяких провинциальных предрассудков, которые так шокируют Вас, петербуржцев. Я буду в Петербурге с первой зимней дорогой. Кланяюсь Михайле Михайловичу с его семейством, Исаковым, Майковым и всем, которые меня помнят.

Валиханов.

Комментарий к письму К.К. Гутковскому от 20 мая 1863 года.

По-прежнему чувствующий себе виноватым в отставке К. К. Гутковского Чокан Валиханов в этом письме советует своему другу, к кому ему лучше всего обратиться за поддержкой в Петербурге. Письмо интересно еще и припиской на оборотной стороне, адресованной Ф. М. Достоевскому.
Это последнее из известных обращений Валиханова к Федору Михайловичу. Здесь он просит писателя также оказать содействие Гутковскому.

К. К. Гутковскому.

«К. К. Гутковскому. Письмо не датировано, но ссылка на «Записку о судебной реформе» (на­писана 28 февраля 1864 г.) позволяет точно датировать его 4 марта 1864 г. Оригинал хранится в ЦГАЛИ СССР, ф. 159, оп. 1, д. 179, л. 162 и об.»

4 марта (1864 г.), Омск.

Добрейший друг, Карл Казимирович.
Премного виноват перед Вами и Екатериной Яковлевной, что до сих пор не писал Вам. Сначала думал ехать в Петербург и там видеть Вас лично, потом обстоятельства изменились, и поездку оставил до мая.
Теперь живу в Омске и думаю, впрочем, скоро отправиться в степь к себе домой. Муса Чорманович тоже здесь, и мы живем вместе в вашем доме. Здоровье мое зимой было не совсем хорошо, теперь опять поправился.
Вел себя, признаться, не совсем хорошо: играл в карты, таскался по клубам и шампанское стал пить. В четыре месяца проиграл около трех тысяч и теперь бросил, потому что нет денег, а просить у отца совестно.
Если б Вы были здесь, конечно, ничего этого не было бы. У меня, Вы сами знаете, в Омске не было ни одного хорошего знакомого, кроме Вас. С Тыртовым я в ссоре, т. е. собственно с Лизаветой Михайловной.
Мы поссорились (из)-за чепчика с перьями, который нынче стала носить Лизочка в подражание мадам Шаховской. Я не одобрил этот наряд - и вышла история. Уже более трех месяцев, как я не бываю у Тыртовых, и Лизавета Михайловна со мной не кланяется и продолжает носить перья.
С Дюгамелем мы так себе - я имею честь быть приглашенным на бал, но визита мадам Д. все-таки не сделал. Только с Лещовым я нахожусь в более коротких отношениях. Фридрихс дурит по-прежнему, Майдель двуличничает и, вероятно, скоро потеряет всякое значение.
Кури выходит в отставку, хотя за него сильно хлопотал Фридрихс. Затем все остается по-прежнему. Вы, вероятно, помните, что я был приглашен Дюгамелем содействовать г-ну Яценко. Нечего говорить, что с Яценкой я не сошелся.
Областное правление написало проект с целью изменить прежний суд биев. Я подал записку, чтобы оставить суд биев без всякого изменения. Проект мой будет принят, и суд биев останется по-прежнему.
Теперь мы хлопочем о том, чтобы Баян-Аул перевести в Бель-Агач. Не знаю, выйдет ли что. Майдель, Ивашкевич, Николай Лещев едут в комиссию для разбора претензий между оренбургскими и сибирскими киргизами.
Толку, конечно, не будет, и вся тяжесть падет на киргизов. Вот наши новости. Как Вы сами поживаете, как здоровье добрейшей Катерины Яковлевны, что поделывает моя милая Катерина Карловна?
Коля здоров ли? Пишите, пожалуйста, обо всем подробно. Вы знаете, как нам интересно все, что касается Вас. Муса Чорманович на Вас немного претендует. Вы послали всем своим знакомым свои карточки, а нас забыли.
Но тем не менее, он собирается с следующей почтой послать Вам свою карточку. Спешу к почте и потому нацарапал Вам так, что едва ли разберете. Прощайте.

Ч. Валиханов.

Р. S. Если в мае поеду в Петербург, может, заверну в Оренбург. Шишка на носу уничтожилась давно. Я очень рад этому.

Комментарий к письму К.К. Гутковскому от 4 марта 1864 года.

Письмо написано в Омске и, хоть не имеет в датировке указания года, но упоминание И. Е. Яценко – председателя комиссии по проведению судебной реформы и ссылка на «Записку о судебной реформе» (написана 28 февраля 1864 года) позволяет точно датировать его 4 марта 1864 г. Письмо интересно также описанием не очень приятной для Валиханова атмосферы, царившей в светском обществе Омска.

К. К. Гутковскому.

«К. К. Гутковскому. Впервые .опубликовано в Сочинениях Ч. Валиханова, под редакцией Н. И. Веселовского (СПб., 1904 г.). В этом издании имена ученых и государст­венных деятелей, вычеркнуты, даны лишь их инициалы. В настоящем изда­нии имена полностью восстановлены на основе рукописных копий. В под­линнике письмо заканчивается фразой на казахском языке, в копии ее нет. Письмо не датировано, но фраза «выезжаю в Аулие-Ата» позволяет ут­верждать, что оно написано, 24 марта 1864 г., т, е. накануне похода в Аулие-Ату в составе экспедиции полковника Черняева. Рукописная копия хра­нится в ЦГАЛИ. ф. 159 оп. 1, д. 179, л. 159.»  

24 марта (1864 г.), Омск.

Любезнейший Карл Казимирович.
Завтра мы выезжаем: я в Аулие-Ату, чтобы пожинать победоносные лавры, а Муса к себе в Баян-Аул, чтобы подвизаться в доблестях гражданина. Думал в Питер, а попал в страну диких и каменных киргизов.
Еду я, признаться, для того, чтобы получить чин. Черняев, кажется, человек хороший и чина, может, не пожалеет. Еду и для того, чтобы оттуда через Ак-Мечеть проехать на Оренбург. Если б это удалось, было бы хорошо.
Здесь, в богоспасаемом Омске, все по-старому, так что становится даже досадно, что только Крупеников идет все в гору. Нынче он выиграл в Ирбите 70 000 и на радостях купил жене диадему (стремление очевидное к верховной власти), Воинову - шпильку на галстук, Врангелю - красный халат, Струве - бухарскую епанчу и в заключение всего приобрел дом Лещева за 2 000 руб. Ал. Н., кажется, рад этому.
С Фридрихсом, генералом, случился казус. Он попал в число опальных и скоро, кажется, уедет в Ревель. Кури выходит в отставку. Я, видимо, примиряюсь с мосье Дюгамелем: подал ему записку о суде биев, и он ее одобрил, но с madame Дюгамель все еще не знаком.
Кто будет нашим ханом - еще неизвестно; одни говорят о Колпаковском, другие - о Майделе6. Оба хорошие ребята. Областное правление и канцелярия ведут междоусобную войну. Бойцом от канцелярии выступил Крохалев и киргизские деньги прибрал себе, в правление никто не ходит.
Ивашкевич в бешенстве и подстрекает Майделя, который, однако ж, прямо действовать не решается, но в клубе ругается. Все ждут новых порядков и пользуются междуцарствием. Берут страшно и явно, сегодня пишут, чтоб подали в отставку, завтра, взяв деньги, отменяют и проч.
Отец мой совсем перестал ездить в Омск. Муса бьется как рыба об лед, и туда, и сюда, но пристроиться все-таки не может. Вообще все идет скверно. Посылаем при этом письме фотографические карточки.
Я расстегнут, но это лучшая карточка. Надеюсь, Катерина Яковлевна извинит меня. Как Вы поживаете? Напишите ради бога. Мне адресуйте в укрепление Верное. Прощайте.

Чокан.

Комментарий к письму К.К. Гутковскому от 24 марта 1864 года.

Последнее из известных писем Валиханова к К. К. Гутковскому впервые опубликовано в «Сочинениях Ч. Ч. Валиханова» под редакцией Н. И. Веселовского в 1904 года В этом издании имена ученых и государственных деятелей вычеркнуты, даны лишь их инициалы.
В представленном здесь варианте имена полностью восстановлены на основе рукописных копий. Письмо не датировано годом, но фраза о выезде в Аулие-Ату позволяет утверждать, что оно написано 24 марта 1864 года, т. е. накануне похода в Аулие-Ату в составе военной экспедиции полковника Черняева.

Г. А. Колпаковскому.

«Г. А. Колпакопскому. Рукописная копия хранится в ЦГАЛИ СССР, ф. 159, оп. 1, д. 179, лл. 145 - 147. Опубликовано в с Сочинениях Ч. Валиханова, под редакцией Н. И. Веселовского (СПб., 1904 г., с. 505 - 508), см. также: Ч. Ч. Валиханов. Статьи и переписка, под ред. X. Г. Айдаровой. Алма-Ата, 1947 г., с. 130 - 133, Чокан Валиханов. Избранные произведения, под ред. А. X. Маргулана. Ал­ма-Ата, 1958 г., с. 582 - 585. Датируется 20 ноября 1864 г.»

20 ноября 1864 г., Тугерек.

Ваше превосходительство, милостивый государь Герасим Алексеевич. Вчера вечером Со-Колдай панож с семью товарищами опять приехали в аул султана Тезека. Они привезли лист от нового цзян-цзюна, бывшего тарбагатайского хебе-амбаня (старый цзян-цзюнь, по словам Со-Колдая, смещен со своего места за самопроизвольное столкновение с русскими в прошлом году и будет судиться в Или), Вашему превосходительству и султану Тезеку листы эти я посылаю с этим письмом.
Со-Колдай приехал на встречу с русскими вспомогательными войсками, которые должны, по их ожиданию, прийти через 15 дней. В Тургене ими заготовлены провизия и разные вещи, нужные для наших войск.
Я предлагаю Колдаю ехать обратно в Кульджу и там ждать известий от Вас, так как Вы уехали в Омск и, вероятно, не скоро будете в Верном, но он обнаружил решительное желание видеть Вас здесь и объявил, что это воля цзян-цзюня.
Положение Кульджи крайне плачевное. Последнее столкновение с инсургентами было 8 дней тому назад. Маньчжуры сначала, по словам киргиза-очевидца, успели обратить тунгеней в бегство и взяли три пушки и несколько сот верблюдов, но потом были решительно разбиты хой-хоями и лишились всей пехоты.
Из 1500 человек чампаней и китайцев вернулись только 300 человек, сибо и солоны спаслись бегством без больших потерь. Дунганей в этом деле убито до 300 человек, и это, кажется, преувеличено.
Кульджа находится в осадном положении. Баяндай еще не взят. Из Кашгара, говорят, пришел какой-то ходжа, но это, надо думать, киргизские сказки. Всего более маньчжуры страдают от своих киргизов, которые воруют лошадей, хлеб и почти все (находятся в сношениях) с инсургентами.
Только башча остался по-прежнему покорнейшим слугой богдыханского величества. Колдай посылает Вашему превосходительству большой поклон и просит по секрету передать Вам, что дела их очень плохи.
От Бектаира известий еще нет. Донося о сем Вашему превосходительству, прошу Вас, если можно, облечь мое агентство в официальную форму, чтобы после мне быть полезным Вашим сотрудником.
Молдыбай, Мурат-Али и прочие послали сюда к Тезеку письма и спрашивают, можно ли им вернуться и надеяться на милость вашего превосходительства. Им хочется иметь своего манапа, и потому я ничего им не сказал, заметил, впрочем, что они могут просить Вас обо всех своих нуждах, и что они, если просьба их имеет основания, вероятно, будут удовлетворены. Нужно заметить, что все маньчжуры и сибо, бывшие в Верном, получили высшей степени шарики, точно сделали великий подвиг.
С истинным почтением и совершенною преданностью имею честь быть Вашего превосходительства покорнейшим слугой.

Ч. Валиханов.

Р. S. В числе наград, вышедших киргизам Тезековского ведения, есть золотая медаль и 25 рублей серебром какому-то Усербаю Алибаеву, бывшему в Куртке с г. Проценко5, но такого имени между киргизами-албанами, бывшими в Куртке, нет; вообще с Проценкой Усербая Алибаева не было.
Вследствие этого недоразумения двое албанов претендуют на эту награду. Один чалаказак Тордубек Абдрахманов, другой Тохтарбай Кемебаев. Первый из них был начальником лаучей6 и служил г-ну Проценко в лагере как служитель, другой ездил с почтой к Адилю, ходил на караул к реке Онарча и вообще был на трудных разъездах.
Нельзя ли будет разузнать от г-на Проценко, которого он разумел под именем Усербая? Так как лист цзян-цзюна был, по словам маньчжуров, написан таранчой, не совсем хорошо знающим их язык, и так как в Верном перевод прежнего листа был сделан при их помощи, они просили меня перевести вместе с ними лист цзян-цзюна.
Я осмелился поэтому распечатать и сделать перевод. Надеюсь, что Ваше превосходительство не будете в претензии на это самоволие. 

Перевод письма цзян-цзюня.

Великого Дай-Цинского государства управляющего илийскими провинциями цзян-цзюня Минь-сю лист. Великого Российского государства управляющему провинцией и заведующему делами киргизов и бурутов генералу.
Письмо Ваше я получил и посылаю ответный лист. В письме, посланном от Вас, видно, что Вы, узнав о бунте илийских хой-хоев от Со-Колдая, посланного нами к Вам с просьбой собрать русские войска, привести их для освобождения города от воров, тотчас собрали начальствующих в крае лиц и, посоветовавшись с ними, донесли о нашей просьбе белому царю.
Затем Вы пишете, что, когда придет разрешение от Вашего государя, Вы с войсками губернатора (?) придете тотчас же, освободите куру (т. е. город). Со-Колдай, благополучно возвратясь, донес мне о всем, и я хорошо понял Ваши добрые намерения.
Высоко ценя дружбу двух великих государств, я послал к Вам навстречу Со-Колдая, чтобы он принял русские войска. Если Вы придете и скоро освободите город от хой-хойских воров, Вы сделаете дело, которое мы тысячу и тысячу лет будем помнить.
Наш народ умеет ценить добро. Узнав, что построенную Вами на Или факторию воры-тунгены начали портить, я послал наши войска и спас Ваши здания от разрушения. Однако у хранителя фактории взяты некоторые вещи.
Сообщите секретарю, заведующему делами торговцев верхних мест (?), чтобы он по-прежнему занял факторию и открыл бы там торговлю на прежних основаниях. По вышеизложенным причинам лист написан царствования Тун-джи 3 года, 11 месяца, 28 дня.

Комментарий к письму Г.А. Колпаковскому от 20 ноября 1864 года.

Первое из известных писем Чокана Валиханова к генерал-майору Г. А. Колпаковскому, который к тому времени стал командующим войсками Семипалатинской области. По своей сути письмо представляет собой разведывательный отчет о деятельности российской агентуры в Кульдже. Интересно также просьбой Чокана Валиханова о придании его разведывательной деятельности официального статуса.

Г. А. Колпаковскому.

«Г. А. Колпаковскому. Публикуется по автографу, хранящемуся в ЦГА КазССР, ф. 825, оп. 1, д. 4. Впервые издано: А. X. Маргулан, И. П. Ивлев. Неизвестные письма Чокана Валиханова. Известия АН КазССР, сер. общественная, 1970 г., № 6, с, 61 - 64 Датируется 1 декабря (1864 г.).»

1 декабря (1864 г.).

Ваше превосходительство, Герасим Алексеевич.
По делу Тавасара я принял самое горячее участие, и, несмотря на мои старания, он не мог представить ясных доказательств. Тезек в это дело совершенно не вмешивался. Дело разбирал я вместе с бием Исмаилом, который, как я имел время заметить, человек честный и правдивый.
При допросах Уваш показал, что девку высватал сам, заплатил за нее 13 голов скота (в том числе 3 лошади), и что это известно всем его товарищам. Девка подтвердила слова султана Уваша и объявила прямо, что она Тавасара вовсе не знает, что Тавасар был раб, а она женщина свободного сословия и за раба не могла быть высватана.
Дело это можно было бы решить двояко: или мусульманским шариатом или судом биев. По мусульманскому духовному суду Тэвасар бы ничего не получил, ибо ислам предоставляет совершенную свободу даже высватать невесту, если только не совершен обряд венчания.
Суд биев при неимении ясных доказательств прибегает к присяге. Чтобы Тавасар не имел сомнения, я предложил ему ехать в Верное и там попробовать счастья, в противном же случае взять присягу с двух теленгутов, бывших с Увашем в походе, и даже сам указал ему одного из них, человека несколько порядочного.
Между тем Исмаил с своей стороны убедил султана Уваша выкупиться от присяги, заплатив Тавасару 6 лошадей. Наконец дело кончилось тем, что Тавасар согласился на последнюю сделку, принимая в расчет то, что теленгуты при настояниях своих султанов примут присягу и в деле совершенно не правом.
Суд биев, как известно Вашему превосходительству, принимает во внимание только слова к показаниям и вовсе не руководствуется умом или совестью. По частным расспросам я узнал следующее.
1-«ое. Девка была высватана за сына киргиза, у которого Тавасар был рабом. Хозяин, чтобы не пропал калым и чтобы приобрести лишнюю рабочую силу, думал ее взять за Тавасара, но родители девки на это не были согласны, считая бесчестием отдать дочь за раба.
В это самое время русские взяли Куртку, и Тавасар выбежал в наш лагерь. Вы хорошо знаете, какие пакости делают обыкновенно киргизы, находящиеся при русских, отрядах и даже при русских чиновниках.
Султан Уваш воспользовался Тавасаром, чтобы приобрести киргизскую девку. И пугая ее родителей русским именем, взял девку, заплатил за нее одну корову и 13 коз. Родители, отдавая девку султану, действительно просили его не отдавать ее за Тавгсара.
Затем девка постоянно, чувствовала отвращение к Тавасару и искала для себя более красивого жениха. Это сущность дела и здесь нет неправды. Хотя из этого и ясно, что султан низким обманом взял от родителей 13-летнюю девочку и бессовестно лжет, что за нее заплатил 13 голов крупного скота, но тем не менее не видно из этого и того, что девка никогда не была женою Тавасара.
Принимая во внимание все эти данные и полагая не совсем приличным насильно навязывать женщине немилого человека, я посоветовал Тавасару взять 6 лошадей и отказаться от иска. Он согласился.
Я докладываю еще раз Вашему превосходительству, что я сделал все, что мог. и сам Тавасар может это подтвердить. Меня пугает только одно - чтобы султан; Уваш не обратил девку эту в рабыню. Впрочем он обещает ее выдать за хорошего жениха. Киргизочка не дурна собою и женихи найдутся.
Известий верных из Кульджи еще нет. Какой-то ташкенец, проезжая из Кульджи, сообщил султану Тезеку, что будто бы дунгане взяли Баяндай и заняли Талкинский проход, чтобы запереть дорогу чихарам и торгоутам, если б они вздумали дать помощь манджурам.
Цзян-цзюн, по словам этого сарта, посылал к дунганам грамоту, но дунгане отказались от мира и предложили самому цзянь-цзюну отстоять Кульджу. В какой степени все это достоверно - ведает один аллах.
С искренним почтением и совершенною преданностью имею честь быть Вашего превосходительства покорный слуга Ч. Валиханов.

P. S. Когда письмо это было написано, Тавасар обратился ко мне с просьбой предоставить его дело на благоусмотрение Вашего превосходительства. Я остановил решение биев и прошу Ваших приказаний.

Ч. В.

«Г. А. Колпаковскому. Автограф Чокана хранится в ЦГИАЛ, ф. 967, оп. 1, д. 20, лл. 1 - 2 и ЦГА КазССР, ф. 825, оп.1, д. 4 л. 1 - 1 об. Датируется 2 декабря 1864 г.»

2 декабря (1864 г).

Тавасар снова одумался. Тезек к 6 лошадям, определяемым Исмаилом, прибавил еще две сверх существующих бийских кесымов. Теперь Тавасар получил 8 лошадей. Он остался очень доволен и дал подписку, что более просить не будет.
Значит дело это окончено. У меня побаливает грудь. Не будете ли так добры выслать мне мазь из рвотного камня или что-нибудь другое (только не мушку), чтобы вызвать нарывы на груди, еще что-нибудь, способствующее отделению мокроты. Этим крайне обяжете преданного Вам.

Ч. Валиханов.

Комментарий к письму Г.А. Колпаковскому от 1 декабря 1864 года.

Из этого письма Ч. Валиханова Г. А. Колпаковскому следует, что Чокан в последние месяцы своей жизни не только активно занимался агентурными делами, но и участвовал в судебных разбирательствах. 
Само письмо датировано 1 декабря 1864 года, но приписка к нему об окончании дела и с просьбой о предоставлении лекарств для облегчения болезни Чокана составлена 2 декабря. Этим же числом датировано приложенное письмо, написанное Ч. Валихановым от имени султана Тезека.

Г. А. Колпаковскому.

«Г. А. Колпаковскому. Рукописная копия хранится в ЦГАЛИ, ф. 118, оп. 1, д. 658, лл. 1 - 3 об. Ранее печаталось в Сочинениях Ч. Валиханова, под редакцией Н. И. Веселовского. СПб., 1904 г., с. 508 - 514, см. также: Ч. Ч. Валиханов. Статьи и пе­реписка, под ред. X. Г. Айдаровой. Алма-Ата, 1947 г., с. 133 - 137, Чокан Валиханов. Избранные произведения, под ред. А. X. Маргулана. Алма-Ата, 1958 г., с. 586 - 591. Датируются 14 декабря 1864 г.»

14 декабря (1864 г.)

Сегодня приехал Итбала, который все время находился при маньчжурском войске. Спешу сообщить Вам некоторые подробности последних схваток маньчжуров с дунганами. Это будет дополнением к показаниям бокачевского приказчика.
Бегство дунганей из Кульджи случилось 9 числа прошлого месяца. Утром этого числа все кульджинские и из соседних местечек хой-хои выступили к Сарыбулаку, их подкрепляли таранчи в числе 400 человек под начальством какого-то сарта, которого они называли ходжой.
(Впрочем, этот ходжа не из тех, которые претендуют на Кашгар, и, надо думать, что он уроженец Или). Китайцы стояли у городских стен и стреляли из пушек и фальконетов. Таранчи, однако ж, занимались более маневрами, чем делом.
В рукопашных схватках в этот день было убито немало дунганей, но потерю чампаней и хамбыней (китайских солдат) считают до 800 человек. В то время как маньчжуры были отвлечены бесполезной для них стрельбой, жены и дети дунганей со всеми своими вещами беспрепятственно выходили из своего предместья.
К вечеру, когда последние верблюды дунганей выступили из города, дунгане стали отступать, оставив для прикрытия отступления до 50 человек конницы. Но дело этим не кончилось. Чампани, узнав о бегстве дунганей, бросились в их предместья, думая найти там что-нибудь, но здесь их встретила засада, и чампани после кровавого боя бежали, потеряв убитыми до 300 человек. Дунгане, отступив из Кульджи, стали у каменноугольных копей, в 20 верстах от Кульджи.
Таранчи увеличились до 600 (человек). 11 числа маньчжуры, ободренные бегством врага, выступили из Кульджи для окончательного уничтожения инсургентов. Маньчжуров было 400, хамбыней - 300, солонов и сибо левого берега - 300, правого берега - 800, чампаней - 500.
К несчастью китайцев в самом начале сражения дунгане овладели их артиллерией (4 пешками) и захватили все фальконеты (60) и до 200 ружей. Порох китайцы сами уничтожили. Чампани, засевшие в каком-то кургане, были сожжены, хамбыни частью перешли к инсургентам, частью были убиты, всего их вернулось человек 10.
Поражение было совершенное; начальник китайского войска Чи-Джен, солонский ухурдай и еще два амбаня были убиты. Дунгане преследовали бегущих до самой Кульджи. В настоящее время дунгане занимаются осадой Баяндая, жены и дети их в большой мусульманской Кульдже.
В Кульдже китайской войска считается до 800, между тем как к дунганам пристали все таранчи с новым своим акимбеком Магзум Зитом. Наш Сотрук тоже соединился с дунганами и, как говорят, вместе с таранчами думает взять Куджутур; под именем Куджугура известна группа нескольких селений с сибоским населением.
Жители его частью перебежали в Кульджу, частью укрепились в одном из этих селений. Начальник сибосцев правого берега, называемый киргизами Ак-Колдай, взят под арест будто бы за сношения с инсургентами и, вероятно, будет казнен.
Каракиргизы и наши кызыл-боруки совершенно уничтожили калмыков, кочующих на Текесе. Можно положительно сказать, что калмыки лишились решительно всего - жен, детей и всего скота. Киргизы, говорят, не знают, куда девать скот и пленниц.
Калмычки попали и на Чилик к Чокан-бию. Это, по-моему, не совсем красиво. В Кульдже чувствуется большой недостаток съестных припасов, ибо дунгане сожгли все хлебные запасы и угнали весь скот городской, даже маньчжурам не оставили и свиней.
Цзянь-цзюнь на все солонские городки наложил по 100 капов пшеницы. Сегодня приехал (несколько часов тому назад, я сейчас только узнал) в аул к Тезеку один таранча, прежде живший в ауле. Он привез верные известия о дунганах, ибо он послан от таранчинских беков к султану Тезеку, чтобы узнать, можно ли им послать посольство к русским властям.
Он рассказывает, что ходжа их называется Сеидахмет-хан, он уроженец Маргелана и лет пять как приехал в Или. По его словам, все хамбыни пристали к мусульманской инсуррекции — и это верно.
Из Кашгара и Аксу они ждут помощи. Цзянь-цзюнь им предлагал мир, по они не приняли.
Баяндай, как он полагает, теперь должен быть взят. В самом деле, что прикажете делать, если инсургенты пришлют посольство? Если они будут, например, просить нашего подданства? Уведомьте поскорее.
Войсками командуют у инсургентов: китайцами - Джун-Тань, тунгенами - Па-ту-за и таранчами - Садыр. Так как в настоящее время производятся беспрерывные реформы и преобразования, то нет основания думать, чтобы киргизская степь осталась забытой.
Вероятно, Ваше превосходительство, позаботитесь о Вашей Орде, которая, надо признаться, находится в самом незавидном положении. Во время пребывания в Орде мне удалось узнать кое-что неизвестное Вам и могущее быть Вам очень полезным при Ваших соображениях.
Я буду говорить откровенно, так как это останется между нами. Со времени вступления Вашего в управление Ордой Вы были постоянно заняты походами против киргизов и защитой границ, внутреннее родовое управление Ордой оставалось по-прежнему, и в этом отношении было сделано очень мало.
А родовое народное управление Орды представляет ужасный хаос и крайнее безобразие. Первое. Адбаны. Племя это беднее других и держится более старых порядков. Султан здесь управляет только своими туленгутами, которых, правда, очень много, и управляет ими, как плантатор неграми.
На адбанов, кочующих за Или, он почти не имеет влияния, и адашевцы, чаирбеки зависят от него, как вассалы от барона: по временам приезжают на поклон, принимают хорошо его есаулов и только.
Словом, султан считает себя владельцем, а не чиновником русского правительства, каким он есть в действительности. Второе. Джалаиры. Управление у джалаиров представляет диаметральную противоположность управлению у адбанов.
Джалаирские султаны, волостные и прочие, похожи на наезжих сибирских чиновников, которые приезжают только затем, чтобы постоять и потом уехать. Между джалаирскими родоправителями существует круговая порука, чтобы грабить народ.
Я знаю наверно, что эти господа научают татар и прочих подать просьбу в Алматы и потом, получив бумагу из Верного, пугают своих киргизов и берут тогузами, одну - Султангази, другую -Тынги, третью - Камбару и проч.
Подводы в этом роде назад не возвращаются - продаются, и деньги разделяются между вышеупомянутыми лицами. Плата за подводы подвергается той же участи. Вообще поборам нет счета.
Третье.
У дулатов несколько лучше, хотя султан их считается слабым. Там много богатых и влиятельных киргизов, которые могут в случае надобности дать султану отпор. Прежде было основание церемониться с киргизской властью, теперь же, когда границы наши закреплены, можно положить конец их самоуправству и произволу и дать почувствовать им, что они не владельцы, а чиновники, и что правительству нужен народ, а не султаны, ибо математически 100 вернее, полезнее, чем 10.
По моему мнению, этого можно достигнуть, только подчинив формальным выборам должность султанов и управителей; ослабить аристократический элемент и поднять и дать значение суду биев. В Большой орде суд биев не существует, дела решаются по капризу властей.
В Дикокаменной орде аристократического элемента не существовало исторически, точно так же, как и централизации родового управления. Там каждый род управлялся своим бием.
Случалось, правда, что некоторые манапы, сильные родовичами, успевали приобретать главенство, как Урман и Бурамбай, хотя это было насилие, но люди эти имели несомненные достоинства, один храбрость, а другой - замечательный ум.
Мы же, назначив ничтожного и известного лживостью Сарымбека в звание ага-манапа9, случайное явление возвели в постоянное достоинство. Это уже само по себе ошибка. Пользы от ага-манапа мы положительно не имеем, и, поддерживая его значение, мы вредим самим себе, отталкиваем от себя народ и вооружаем против себя других манапов; Мурад-Али, Чон-Карач и прочие ушли не от нас, а от Сарымбека.
Кроме того, Сарымбек постоянной ложью от имени русского правительства возбуждает недоверие в народе к нам. Этот господин продавал чирикам русские чины, т. е. русские бумаги - это факт. Сверх того, ни один абсолютный восточный монарх не делает таких насилий, как он.
У него содержится одна женщина под именем подводной бабы, если так можно выразиться; он ею угощает приезжих казаков и других лиц, и она взята так же, как берут в подводы верблюдов и лошадей.
Эти немногие факты говорят сами за себя. Я полагаю, что в Дикокаменной орде надо поддерживать древний порядок управления, чтобы каждый род управлялся своим бием. Тогда будет между ними соревнование, чтобы отличиться одному перед другим.
Прошу у Вашего превосходительства снисхождения, что я решился написать о том, о чем Вы меня вовсе не просили. Как киргиз я не могу удержаться, чтобы не сказать несколько слов относительно моих страждущих земляков.
С истинным почтением и совершенной преданностью имею честь быть Вашего превосходительства покорный

Ч. Валиханов.

Р. S. Бектаир завтра выезжает отсюда. Что касается до писем, посланных с Измаилом, я должен сказать, что они все были мной запечатаны моей печатью с литерами М. В.10 точно так же, как и настоящее письмо.

Комментарий к письму Г.А. Колпаковскому от 1 декабря 1864 года.

В этом письме Чокан Валиханов ставит в известность Г. А. Колпаковского о ходе боевых столкновений между восставшими дунганами и китайскими войсками, а также рассказывает об административном хаосе, царящем на подконтрольных России территориях так называемой Дикокаменной орды (Киргизии) и предлагает свои рекомендации по этому поводу.

Г.А. Колпаковскому.

«Г. А. Колпаковскому. Рукописная копия хранится в ЦГАЛИ СССР, ф. 159, Он. 1, д. 179, лл. 143 -144. Впервые напечатано в Сочинениях Ч. Валиханова, под редакцией Н. И. Веселовского. СПб., 1904 г., с. 513 - 514; см. также: Ч. Ч. Валиханов. Ста­тьи и переписка, под ред. X. А. Айдаровой. Алма-Ата, 1947 г.,. с. 137 - 138, Чокан Валиханов. Избранные произведения, под ред. А. X. Маргулана. Алма- Ата, 1958 г., с. 592 - 593. Письмо с уверенностью можно датировать 1864 г., так как события, описываемые в письме, развернулись в Илийском крае в кон­це 1864 г.»

27 декабря (1864 г.).

Милостивый государь Герасим Алексеевич cегодня приехал в аул Тезека казак Павел Богдашин, остававшийся до сих пор в Кульдже. Так как все торговцы, поселенные китайским начальством в нашей фактории, бежали, то и Богдашин последовал их примеру.
Торговцы принуждены были к бегству постоянными требованиями китайских властей - то лошадей, то верблюдов. В последний раз маньчжуры потребовали 300 лошадей и, когда торговцы отказались от дачи такого большого числа лошадей, цзян-цзун объявил, что он возьмет от них силой.
Тогда ночью все обитатели фактории бежали, оставив все свое имущество и товары. Едва торговцы вышли из фактории, как конур-бурковский) башчи). Башча с 100 человеками напали на факторию и ограбили все дочиста.
Впрочем, и прежде, в начале восстания, таранчи немного пограбили в консульском доме, но взято было немного. На другой день Башча нагнал караван н требовал выдачи Богдашина, но семипалатинский ташкенец Осман не дал.
Этот же Осман дал казаку лошадь и во все время нахождения Богдашина в Кульдже оказывал ему покровительство и помощь. Киргизское) начальство взяло от Богдашина под расписку все железо, бывшее в фактории.
Киргизы, (бывшие под протекцией китайцев), сделались теперь заклятыми врагами своих патронов и гра­ бят маньчжуров и солонов, где только можно. Кезенкара напал даже на один солонский городок, угнал до ста лошадей, но сам потерпел потерю с лихвой: до 5 человек его киргиз пали от солонских стрел.
Голдай все еще живет у Тезека и не едет, что хо­ тите. Сейчас получено еще известие. Цзян-цзун послал погоню за караулом и особенно за Богдашиным, чтобы вернуть его, но посланные со­ лоны не догнали каравана и вернулись в Турген.
Если китайцам будет дана помощь, то с известием об этом в Кульджу, надеюсь, Ваше превосходительство, пошлете меня. Пожелав Вам всего хорошего и успеха в ваших начинаниях, с истйнным почтением и совершенною преданностью имею честь быть вашего превосходительства покорный слуга.

Ч. Валиханов.

Комментарий к письму Г.А. Колпаковскому от 27 декабря (1864 года.)

Письмо с уверенностью можно датировать 1864 года, так как события, описываемые в письме, развернулись в Илийском крае именно в конце 1864 года. В письме рассказывается о бегстве торговцев из русской фактории в Кульдже из-за событий, связанных с восстанием дунган.

Г.А. Колпаковскому.

«Г. А. Колпаковскому. Рукописная копия хранится в ЦГАЛИ СССР, ф. 159, оп. 1, д. 179, лл. 149 - 151. Впервые напечатано в Сочинениях Ч. Валиханова, под редакцией Н. И. Веселовского. СПб., 1904 г., с. 514 - 517, см. также Ч. Ч. Валиханов. Ста­тьи и переписка, под ред. X. Г. Айдаровой. Алма-Ата, 1947 г., с 138 - 141, Чокан Валиханов. Избранные произведения, под ред. А. X. Маргулана. Ал­ма-Ата, 1958 г., с. 594 - 597. Датируется 14 января 1865 г. Копия письма иска­жена.»

14-генваря (1865 г.).

Милостивый государь Герасим Алексеевич.
Я имел честь послать к Вам в Омск три письма (одно с листом от китайского начальства), но ответа до сих пор еще нет. Со-Голдай все еще здесь, ждет Вас, как еврей мессию. Вообще, все илийские маньчжуры уповают на нас и от нас только чают избавления.
Впрочем, по полученному сейчас известию из Кульджи, инсургенты, очевидно, утомились. Маньчжурам удалось их разбить наголову в окрестностях самой Кульджи (20 числа дня 12 месяца по-китайскому стилю, сегодня 28).
В этом деле убито до 400 человек хой-хоев и таранчей и взято много оружия: ружей, копий и сабель. Эта неудача нанесла хой-хоям такой нравственный удар, от которого они едва ли поправятся. Дело в том, что хой-хой не в ладу с таранчами, которые составляли большинство инсургентов, последние начинают тайно сноситься с цзян-цзуном, который обещал им совершенное прощение.  Говорят также, что у оставшихся нет ни зерна, пороху, а провизии у них давно не было.
Тунгени думают снять осаду Баяндая и перейти на правый берег Или и взять сибоский городок Хиджугур. По крайней мере так писали они киргизам в своих прокламациях. Снятие осады Баяндая и. наконец, то, что тунгени декабря стали просить помощи у наших киргиз, бывших в про­шлом году под китайской протекцией, доказывает, что инсурекция приходит к концу.
Если инсургенты будут стеснены с Или, они, говорят, думают уйти на другой пункт в Аксу или Кашгар. В последнее время тунгени успели своими (эмиссарами) и прокламациями взволновать большую часть приилийских родов адбанов и всех бугинцев.
Башчи (глава) Джузен, Саурук, словом все (чаджи джарты и конурборуки) явно пристали к тунгенам и дают им лошадей и джигитов. Джетен, Дур- Султан, Кезеикара еще колеблются; преданными нам остаются только Чормак и Кожамбет.
Бугинцы тоже портятся, не говоря о тех головорезах, которые на Текесе. Сарынбек, говорят, только и говорит о ходжах святоборцах. Бектаир остался им недоволен, так как ага-манап совершенно отказался собирать киргизский барантованный скот.
Киргизы все заговорили о нас­ тающих годах мусульманского величия, от тунгеней они чего-то ждут, на бухарцев тоже полагают большие надежды. При сем посылаю два листа, присланные от цзян- цзуна, одно на ваше имя, а другое на имя «ваших сибирских генералов».
Лист от цзян-цзуна я перевел при помоши Со-Голдая и соображаясь с маньчжурским текстом, так как пакет и сам должен был подпороть. Надеюсь, ваше превосходительство, не будете за это на меня сердиться - и в Омске нужно было бы обращаться к перевод­чику.
Перевод листа цзян-цзуна; «Великого Дай-цинского государства илийских провинций цзян-цзуна лист. Великого Российского государства генералу, находящемуся в Алматах, посланное для скорейшего прихода русских войск.
Прежде сего вследствие войны тунгеней и сартов (хойзя), т. е. таранчей, мы несколько раз посылали письма, прося у Великой державы (Рос­сии) войска для истребления и избиения воров имеете с нашими войсками, и, кроме того, послали трех наших чиновников на пограничные караулы для встречи Вас, но известий о приходе регулярных войск высокой дер­жавы до сих пор нет, и мы находимся в чрезвычайном нетерпении.
Между тем наши войска имели дело с ворами, и воры, придя в слабость, бежали и укрылись в город Кульджу (мусульманский город в 40 верстах от Кульджи) и оттуда, выходя в разные стороны, делали грабежи и посылали своих людей, в окрестные земли для возмущения и к Тезеку с серебром и чаем, чтобы рас­ строить согласие двух наших государств, но Тезек, находясь в повиновении у вашей высокой державы, не внял злым наветам их.
12 месяца 19 и 20 числа воры тунгени наступили на лагерь наших войск, наши вои­ны, победив их, убили стрелами до 400 с лишним че­ловек, но истребить и уничтожить их логовище в Кульдже мы находили трудным, чтобы в случае неудачи не было еще больших бедствий - Вашему великому государству не чужды законы и обычаи, и Вы должны нам сочувствовать.
Эти восставшие воры в один час забыли милости и попечения Срединной империи, делаемые им в продолжение 100 лет, и причинили нам много зла. Мы думаем, что и ваше высокопревосходительство, узнав о сих зло­ деяниях воров, должно придти в немалый гнев.
Много лет, как наши две высокие державы находятся в неразрывном согласии. Будучи близки, как язык к зубам, нашим государствам нельзя быть равнодушными к бедствиям друг друга. Отсюда мы послали эчже-ку-хафина (чин) Сабитуна (манджурское имя Со-Голдая) к Тезеку, чтобы ожидать там прихода войск высокой державы, а куцзяйда (чин) Чжа-Чжури (имя) послали в Турген так­ же к вам навстречу.
По сим причинам, посылая спешно этот лист к высокому генералу, прошу по получении этого письма, как можно быстро привести русские войска в Или) и потом, соединившись с нашими войсками, разбить воров, и, успокоив страну, покрыть себя доброй славой.
Еще. Один русский, сарты иностранные и кашгарские купцы, находившиеся в вашей торговой фактории, в) Т. е. в Кульджу одну ночь по неизвестной причине бежали из фактории и неизвестно, где теперь находятся.
В ту ж е ночь на рассвете (в час пятого джина), киргизы вместе с тунгенями вошли в факторию и ограбили находившиеся там вещи и товары и укрылись неизвестно куда. Остался один старик сарт с женой.
На другой день мы собрали оставшиеся вещи и, взяв их в город, поручили надзору старика-сарта, чтобы он после был обличителем. Для охранения фактории мы назначили особый караул из наших войск.
Было бы очень хорошо, если бы секретарь по-прежнему занял факторию и открыл бы торговлю. По сим причинам послал лист. Тунчжи 5 год царствования 12 месяцев 24 дня». Слышно от китайцев, что в Урумчи пришли халхасцы под начальством цзун-вана, рожденного от ки­тайской принцессы, но от больших снегов они не могут до весны придти в Или.
В какой степени все это справедливо, ведает Голубое Небо.
С истинным почтением имею честь быть ва­шего превосходительства покорный слуга.

Ч. Валиханов.

Р. S. Ваше превосходительство оказали бы боль­шую милость, если бы привезли мне несколько ящиков сигар гаванских от Терехова и один, так называемый, пробный ящик.

Комментарий к письму Г.А. Колпаковскому от 14 января (1865 года.)

В письме Ч. Валиханова находящемуся в Омске Г. А. Колпаковскому констатируется фактическое поражение восстания дунган в Восточном Туркестане (хотя позже на помощь повстанцам придут подкрепления из Коканда во главе с Якуб-беком, который ненадолго создаст здесь государство Йеттишар). Вместе с тем Валиханов написал перевод письма цзян-цзюня (китайский аналог губернатора), в котором тот просит у Колпаковского военной помощи в борьбе с повстанцами.

Г.А. Колпаковскому.

«Г. А. Колпаковскому. Рукописная копия хранится в ЦГАЛИ СССР, ф. 159, оп. 1, д. 179, лл. 141 - 142. Впервые опубликовано в Сочинениях Ч. Валиханова, под редак­цией Н. И. Веселовского. СПб., с. 518; см. также: Ч. Ч. Валиханов. Статьи и переписка, под ред. X. Г. Айдаровой. Алма-Ата, 1947 г., с. 142 - 144, Чокан Валиханов. Избранные произведения, под ред. А. X. Маргулана. Алма-Ата, 1958 г., с. 598 - 599. Датируется 30 января 1865 г.»

30 января 1865 г.

Милостивый государь Герасим Алексеевич!
Сегодня получил письмо от Бектаира, которое при сем посылаю. Садыкбек, о котором он пишет, есть родоначальник каракиргизского племени тургайгыр- кипчак и был прежде правителем города Ташмалыка и имел от китайского правительства красный шарик.
Надо заметить, что ташмалыкские киргизы были единственные буруты, бывшие в непосредственном китайском подданстве. Предки Садыкбека служили китайцам еще при завоевании Восточного Туркестана и за усердие были пожалованы наследственными правителями города Ташмалыка Кашгарской округи.
Другое лицо, упоминаемое им, именно Бузрукхан-ходжа или тюре, есть единственный сын Джангир-ходжи, который в 1825 году произвел большое восстание в Малой Бухарин и был потом, пойманный, казнен в Пе­кине.
Ходжи этот пользовался, как я мог заметить в бытность мою в Кашгаре, большим уважением народа, и на него полагали туркестанцы большие надежды. Что касается до тунгенского восстания, то ничего важного в последнее время не совершилось.
Тунгени три раза подходили к Кульдже и всякий раз были выгоняемы с уроном. Но тем не менее, впрочем, китайцы ждут от нас помощи, и Со-Голдай все еще живет у Тезека. Искренно поздравляю ваше превосходительство с новым назначением и желаю Вам на новом месте за­служить еще больше славы и чести.
С истинным почтением и совершенною предан­ быть вашего превосходительства. 

Ч. Валиханов.

Г.А. Колпаковскому.

«Г. А. Колпковскому. Печатается по автографу Чокана, который хранится в ЦГА КазССР, ф. 825, оп. 1, д. 4, л. 6 - 7. Впервые опубликовано А. X. Маргуланом в газете «Казак эдебиетi» 26.7.1969 г.; см. также в «Известиях АН Казахской ССР, серия общественная, 1970 г., № 6. Датируется 19 февраля 1865 г.»

19 февраля 1865 г.

Ваше превосходительство, милостивый государь, Герасим Алексеевич!
Сегодня я получил три ваших письма и не поверите как им обрадовался» Я полагал, что не рассердил ли вам чем-нибудь. Сообщить теперь Вам те сведения, которые вы пишите, я не мог, поверьте, потому, что здесь нет ни одной лошади, чтобы послать в ташкентский каравая, который находится в Добуне и откуда только можно получить сведения белее или менее близкие к истине.
Там есть один мой приятель.
Тезека здесь нет, он с табуном своим на Чилике. Кроме того, я сам сильно болею. Когда вы уезжали, я был простудившись: болела грудь и горло. На горло я снова не обратил внимание и лечился от груди, между тем теперь грудь поправилась, но горло разболелось так, что едва могу глотать пищу, голос совершенно слаб.
Попасть в Верное оказалось невозможным по трудности пути и по неимению экипажа, и я отдал себя в руки киргизского врача-плевого, который поит бог знает чем. Все-таки это лучше, чем умирать сложа руки.
ак только будет лучше, я пришлю Вашему превосходительству особую подробную записку о причинах восстания и хотя еще, как я сам понимаю, принимая во внимание исторические факты, и постараюсь разузнать все, что вами писано.
Я могу и теперь сказать, что известия о 12 т. кашгарцах, прошедших через Музарт - есть киргизская утка. Слух этот был распущен месяц и более тому назад бурутами, которые ждали этой луны, чтобы вместе с ходжами взять Верное.
Что англичане пришли в Хотан - это может быть и правда. Народ что-то при подобных обстоятельствах никогда не остается зрителем. В Каратегин англичане попасть не могут - страна эта недоступна со стужами, инеями и зачем англичанам лезть в горы, когда очень удобно можно пройти через Кашгар.
Вообще рассказы об англичанах составляют слабость ага-манапа Сарынбека - не есть той же службы припев и этот слух? Во время восстания в Кашгаре в 1825 и 30 и 45 годах всегда было слышно здесь, что едут англичане и всякий раз это оказывалось ложным.
Я не понимаю хорошо - какой доверенности хочет Кроериус от меня. Я уже раз писал доверять Романовскому, но если этого недостаточно, то научите как поступить. Я бы желал, чтобы деньги были прямо высланы в Верное.
Что касается до вопроса о биях, то у меня есть записка, которую я подавал корпусному командиру и была им оная одобрена. Я пришлю ее с кем-нибудь при случае в Верное. Предложение Ваше - состоять при Вашем распоряжении я принимаю с полным удовольствием и вместе с тем прошу Вас в счет жалованья прислать мне рублей сто серебряной мелкой монетой.

С истинным почтением и совершенной преданностью имею честь быть Вашего Превосходительства покорнейшим слугою. 

Примечание:
В Государственном историческом архиве Казахской ССР в фонде Г. А. Колпаковского хранятся три письма Чокана Валиханова на русском языке. Они были выявлены А. К. Маргуланом еще в 1957 году (см. контрольный листок фонда 825, опись 1, дело 4).
Одно из них опубликовано в четвертом томе собрания сочинений Ч. Ч. Валиханова, два других по не зависящим от издателя и редактора причинам оказались не включенными в этот том. Между тем они представляют громадный интерес, так как содержат неизвестные до сих пор биографические сведения о последних днях короткой жизни Валиханова и о характере его взаимоотношений с семиреченской администрацией.
Одно письмо датируется 1 декабря 1864 года с припиской от 2 декабря, другое - 19 февраля 1865 года. Оба письма являются автографом Валиханова. Письмо от 1 декабря - это целая записка на семи страницах с припиской на восьмой странице дополнительных данных о Тавасаре и уточненной датой (2 декабря).
Написано оно жестким стальным пером, чернилами бурого цвета, на тонкой белой бумаге с водяными знаками. Размеры страниц: ширина 132 мм, длина 212 мм. Письмо от 19 февраля 1865 г. написано на четырех страницах тонкой белой бумаги теми же чернилами. Размеры листа: длина 265 мм, ширина 210 мм.
Почерк трудночитаемый, характерный для автографов Валиханова. Особенно это относится ко второму письму. Кроме того, чувствуется, что оно написано совершенно ослабевшей рукой смертельно больного Чокана.
Оба письма адресованы начальнику Алатавского округа Герасиму Алексеевичу Колпаковскому. Характер их полуофициальный, получастный. 

Источник:
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 5 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985, 2-е изд. доп. и переработанное, стр. 132 - 175.