|| 27 февраля.

Трактация о романах вообще, о романах, написанных е. п.самим.

Конечно, ты, жена, удивишься, когда узнаешь, что я, да, я - твой муж, писал тоже романы. Но это было давно, в годы моей юности, когда я был и молод, и горяч и... увлекался подобно всем смертным катоптрическим обманом неопытной юности.
О юность, юность, что не заставишь ты делать... Действительно, господа, я писал романы, но писал не так, как нынче... у меня порок был наказан, выставлен в самом грязном и отвратитель­ном виде, а добродетель, как звезда первой величины, ярко сияла на безоблачном горизонте келейной жизни, черные тучи, омра­чавшие небосклон, расходились и добродетель торжествовала.
Мне казалось, что я романист по призванию ех ргоfessо.
Если за maximum - высшее мерило литературных способностей инди­видуума - принять светлый взгляд, увлекательное изложение, естественность и натуральность в изображении фазисов
обществ­енной и частной жизни человека во всех ее обстановках и кол­лизиях, то все, конечно, мои труды вполне соответствовали этим требованиям и могли выдержать самую строгую критику. Я ни (в) каком случае не апробую писателей нынешнего времени.
Пресловутая Жорж Занд идеями в высшей степени утопическими, с желанием какого-то изолированного счастья, бесплотного совершенства и с желанием еще чего-то неопреде­ленного кажется, на мой взгляд, не более, не менее как вздорной бабой, которую нужно высечь (его высокопревосходительство изволили смеяться).
Все, что она ни писала - это пустая отвле­ченность, риторические фигуры, грубая утилитарность. Только женщины с испорченным вкусом, не имеющие никакой женст­венности, могут кричать в восторге, читая эмансипированные химеры госпожи Дю Деван, и, закатив свои белки, восклицать que c’еst charmant!.
Совсем это не «charmant», а просто фанта­смагория и неприличная ехsalte. Вот еще один идол - Гоголь. Ну, что, скажите на милость, господа, вы находите в его творениях - циничную вседневность грубой жизни, описание смачных блюд, мир галушек и вареников и непристойные выражения, собранные в кабаке и на яр­марках.
Как возмешь книгу, так и пахнет салом, дегтем, «титу­ном». Fi done! Machere, ты никогда не читай Гоголя. Эти его планы разве только для чумаков. Какая в самом деле прият­ность, вдруг перед Вами открывается совершенно новый мир, мир, как я уже сказал, галушек и жирных вареников, мир, в котором первую роль играют свиньи.
Это мне нравится. В при­сутственном месте гуляют свиньи. Это значит не иметь никакого уважения к законам отечества и дерзко насмехаться над святы­ней зерцала. Его «Ревизор» - ложь, бесконечная, нескончаемая ложь!
Где он видел этих молохов, которые сидят на кончиках стульев. Я, слава богу, изъездил матушку Россию повдоль и по­перек, а, признаюсь, нигде не встречал Добчинских и Бобчинских, что ли? у нас даже в Сибири нет подобных образов.
Вот судья в Канске - урод! (Вы его И. В. пишете), ха, ха, ха, а исправник в Бердске - этот певный род зверолова, да и тот молодец сравнительно с гоголевским городничим (пауза). Ну, так о чем бишь я говорил?
Да, о моих романах. Нуте-с, господа, слушайте же, да мотайте себе на ус: уверяю вас, что все, что ни сказал, можете себе усвоить. Я говорю в назидание всех вас чающих и в особенности тебе, знаешь: жена, да убоит­ся мужа (смеется).
Я писал романы только не тово..., чтобы сентиментальности какие. Жаль, что я не издал свои романы..., но мне тогда было не до них. Служебные занятия, военные экзерции и, наконец, главное мое призвание быть генералом давно уже покорили романтические наклонности, и я в тиши своего кабинета, окруженный военными авторами, погрузился в дру­гую, более фундаментальную эрудицию - начал изучать воен­ное искусство и математику как науку, тесно соединенную с главным предметом моих занятий.
Сюжет для одного романа был взят мною из библейского сказания о посольстве аравийской и абиссинской царицы к Соло­мону. Я легким языком и увлекательным изложением хотел наглядным образом ознакомить большинство, массу публики с историей, религией и нравами древних аравитян и абиссинцев и сделать популярными свои открытия в области наук и ис­кусстве.
Многие темные факты в истории тогдашнего времени были разъяснены мною до степени занимательной ясности. Факты изложены до возможной степени логично, аргументации сильны... Театром, местом действия я избрал пролив Баб-эль-Мандеб.
Ночь. Стойбище арабов и уединен(ная) палатка царицы на песчаном холме. Стада верблюдов, пасущиеся на сытых пажитях счастливой Аравии (Arabia felix).  Звездное небо и луна в ущербе. Све­тила ночи бросают дрожащий свет на всю эту картину.
Грозные утесы пролива как-то страшно и грозно чернеют, море спокойно и луна отражается на багряных водах Нептуна. Там и сям горят костры и по временам ярко светят, мерцая, огни, и аравитянки перед походным костром своим сидят у дымного очага и готовят скудный ужин.
Только в уединенной палатке царицы не видно огня. Она сидит задумчиво, облокотившись на (одну) руку, а другой перебирает коралловое ожерелье (ибо кораллы добывались в Черном (море), следовательно, у нее должно быть ожере­лье).
Она думает о Соломоне, о его мудрости, она любит его самой чистейшей, платонической любовью. Вдруг она с лихорадоч­ной живостью поднимает глаза в глубь небесной тверди, на звездное небо и тихие слезы льются ручьем - она молится, ибо арави­тяне были сабеисты (звездопочитатели).
Особенно любопытны были в ученом отношении V и VI гла­вы. В V описывается в нескольких эксказах способ добывания кораллов в Черном море. Я преимущественно развил индиви­дуальную мою мысль, что эта коралловая индустрия была при­чиной колонизации и миграции аравитян на африканский кон­тинент.
Пунктом переселения был пролив Баб-эль-Мандеб, наз­ванный поэтому Вратами плача. У меня была страшная, парали­зующая сцена. Буря воет, море вздымает огромные зеленые волны и с шумом разбивает о береговые скалы, покрывая мшистые камни белой пеною и рассыпаясь влажною пылью, ту­манит берег.
В объятиях свирепой стихии чернеют челны отважных мигрантов и как щепки скользят по его поверхности. Волны набегают, как бы желая проглотить утлые судна, вдруг покры­вают их. На берегу раздается оглушительный вопль и крик отчаяния.
Это их жены с распущенными власами, как голова медузы - Аты, верные супруги ломают свои руки и испускают вопли. Ветер заглушает их крики и развевает их власы и легкую одежду. На черном утесе они кажутся ведьмами, собравшимися па шабаш. 

Трактация о романтизме вообще и о романах е. выс. п. в частности.

|| Нравственно-философическо-назидательный роман 900-х годов до Р. Христа в умозрительно-наглядном тоне. Роман нрав­ственно-поучительный в эстетическо-созерцательном духе. Цель - дидактически-беллетристическая.
Поводом или лучше канвой для развития сей трактации о романтизме послужило следующее обстоятельство: М. Г., не говоря дурного слова, наотрез объявила: романы врут, следова­тельно, все, что в них ни есть, - вздор и что все дамы, читаю­щие романы, учатся врать и, следовательно, лгуньи.
Все это было сказано так твердо, решительно, как факт, как аксиома, не подлежащая сомнению, на что все мы присутствовавшие были вызваны, приглашены и наглядным действием и словесно изъя­вили полное и совершенное согласие.
Тогда-то его высокопревос­ходительству благоугодно было изречь в назидание всех чающих и в особенности жены следующие правдивые словеса, или, выра­жаясь, как он, экспрессии. Конечно, ты, жена, удивишься, когда узнаешь, что я, да, я, некогда, это было очень давно, тоже писал романы.
Действи­тельно, господа, я писал романы и писал очень хорошо. Мне казалось, что я романист по призванию, что называется ех ргоtessо. Но служебные занятия, военные экзерциции и, наконец, главное мое призвание быть генералом и тактиком испарило эту детскую наклонность, и я пустился в другую, более глубокую, более фундаментальную эрудицию - начал изучать философию, историю и религиозные поверья всех живых и мертвых народов обоих полушарий.
Сюжет для одного романа был взят мною из библейского сказания о посольстве аравийской, или все равно абиссинской, царицы (это все равно, я это доказал первый и выразил все в своем романе), так, аравийской царицы к Соломону.
Я легким языком и увлекательным изложением этого романа хотел нагляд­но познакомить большинство, массу с историей, религией н нра­вами древних абиссинцев и арабов в сделать популярными свои открытия в области наук, которые удовлетворительно объяснят многие томные факты, как и истории тогдашнего времени, так и в истории развития человечественности вообще.
Все у меня было написано хорошо, аргументации сильны... Жаль, что я не издал их тогда, но увы, мне было тогда не до них. Местом действия (самодовольный смех) я выбрал берег про­лива Баб-эль-Мандеб (таковой же смех).
Вы знаете, где этот пролив? Вопрос прямо относился ко мне, я отвечал утвердитель­но и в качестве мусульманина дозволил себе дерзость сделать перевод названия - Врата вопля и плача. // Да, особенно любо­пытны были в ученом отношении V и VI главы.
В V, описав в нескольких картинах способ добывания жемчуга, я преимущест­венно развивал самородную индивидуально, одному мне принад­лежащую мысль, что жемчужная ловля была причиною колони­зации и эмиграции аравитян на африканский материк (абиссинцев я почитаю за эмиграционную колонию аравитян).
Переселение это... (долгое молчание) происходило, по всей вероятности, т. е. пунктом переселения был, по всей вероятности (смех, беспокой­ные порывистые жесты, обнаруживающие состояние человека, которого забирает смертельная охота острить и который по известной ему, по неизвестной другим причине не может привести в исполнение свою забавную шутку), наконец, с силой ударив ру­кою по столу, он произнес - мыс Грардафуй.
По секрету мы можем поведать, что е. в. п. окончанию названия этого мыса дал другой звук в произношении, отчего все слово получило характер юмористическо-умозрительного каламбура, чрезвычайно забавного свойства, и заставило супругу его покраснеть до ушей, а нас при­вело в такое патетически трепетное состояние, что мы долго, дол­го, выражаясь словами его в. и., старались профундировать таин­ственный смысл их и, наконец, разом постигнув результаты и почувствовав в головах своих чрезвычайную пустоту, окунулись еще глубже в созерцание повествовательного таланта, глубокого критического ума, энциклопедических познаний е. в. п. и глав­ное - в его неподдельный гоголевский юмор.
Другой роман имел чисто нравственно-психологическое значе­ние. Я назвал его «Альфа и Вита», (выражение глубокого глубо­комыслия). В нем, олицетворив царь-разум, свободную силу воли и судьбу, фатум, я доказал, что гетерономия (зависимость чело­веческой воли от внешних сил природы) не реальна и не суще­ствует.
Изобразив сначала, так сказать, субстанцию (substantia) этих душевных двигателей, составляющих в некотором смысле интеллектуальность индивидуума, я определил вообще их анало­гию, в другом смысле - реляцию воли и разума, взаимное соот­ношение, атрибут - свойство.
И в частности обратил особенное внимание на реакцию разума с фатумом и реляцию (relation), разумея это слово в строгом смысле, на реляцию разума со свободном волей и на разумность судьбы-мачехи.
Для второй главы я выбрал латинский эпиграф: Volentem ducunt fata, nolentem trahunt - хотящего идти судьба ведет, не хотящего - тащит. II Взгляд мой был несколько сходный с congruism ом, но несколь­ко антиномически.
На судьбу я смотрел как на а н о м а н и ю и развил мнение, что Ариман древних персов выражал неумолимую и карательную силу фата-морганы. Действительно, этот роман за­ключал в себе очень много новых идей, доказанных рационально a priori, и был основан на экспериментах, собственно про­исходивших со мною.
Это в сущности была книга совершенно абстрактно-философская и написана в виде романа именно с целью явно назидательною - многие философские и богословские проблемы, не ясно рассмотренные, да и что можно рассмотреть через туман и мрак немецкой флегмы (улыбка), так, проблемы, не ясно (рассмотренные) германскими философами: превыспренным Кантом, братьями Шлегелями, Гердером и проч., были мною до замечательной ясности определены в этом романе и в других диссертациях.
Я в свое время рассуждал и писал о anthropomrphism’e об учении, приписывающем богу человеческий образ, о «Человечес­кой сперме» - вопрос богословский. Читал много и на разных языках и с разными взглядами, читал сочинения трансцендентно-­абстрактные, фундаментально-положительные, читал сочинения в религиозном духе, в духе индифферентизма, абскурантизма и все проверял экспериментально, на опыте, через фокус военного критеризма и дошел до весьма важных результатов, которые вы­разились осязательно-автономически (потенция, когда только разум служит законом разуму) в двух произведениях моих: теория о миссиях – богослов(ских) и в теории об идеализме.
Женка моя (просим извинить, е. в. п. иногда в припадке эстетически-созерцательного умозрения возносится мысленно в область абсолютного, забывая грубую материальность и тленность нашей надзвездной планеты и нас - Земле-людинов, так е. в. п. называ­ет нас, индивидуумов Европейского, Азиатского, Африканского, Американского и Австралийского континентов, для отличия от таковых индивидуумов, обитающих на луне и планетах, - они называются Луно-людииы, Марсо-людипы, Юпитеро-людины и т. д.), так воздушно легко, забавно и мило (неправда ли - женка, жоночка - очень мило) нарицает свою супругу, респектабельную генеральшу Гасфорд.
Так будем продолжать. Женка моя устала, господа (легкий удар рукою по плечу оной женки и в ответ нес­колько поцелуев в оную ударившую руку), я заговорился слишком, || пора вставать.
- Да, матушка, муж твой был некогда романист, но занят крепко был, романист, да только, так сказать, не тово (улыбка), не сентиментальный, н е т о в о, чтобы какая-нибудь Жорж Занд или Гоголь, что ли там у вас, господа, которым вы так восхищае­тесь, я не нахожу в нем ничего.
Я... (ковыряет между клыков). А сам я писал вроде Диккенса: в глубоко патетическом и вместе с тем забавно-юмористическом тоне (выпивает последний глоток пива). Жаль, г-н В., что этих романов теперь у меня нет, я бы дал бы Вам их в полное и неотъемлемое право («т» с особенным ударением и скрипом), если бы Вы их издали под своим именем то, нет сомнения, Вы бы получили репутацию и авторитет лучшего писателя и смогли бы повторить стих древнего поэта: Nostri non plena ix boris (Конец концов). 
2 марта. Некоторое остроумное умозаключение о действитель­ных и страдательных качествах индивидуумов, посвятивших себя пользе близких и науке, нарицающихся от всех смертных медиками, но е. в. известных под именем эмпирических эгоистов.
Все лекари, или, так сказать, жрецы Ескулапа, - хранители и друзья здравия общечеловеческого, если посмотришь на них с точки воззрения философской - сущие и первые эгоисты. С этим положением согласится всякий человек сколько-нибудь консек­вентный, ибо самые эгоистичные индивидуумы те, которые жи­вут в счет других, или, говоря фигурально, жизнью других, т. е., понимаете, я разумею здесь жизнь в смысле эмпирическом (смех).
Что есть жизнь человека? Или в чем состоит сущность жизни людей? - Разумеется, я говорю о массе, о толпе людской: в день­гах и удовольствиях. Источник последнего проистекает из резеруара первого. Доктор берет, если не берет, то может взять - отнять по произволу от вас и то и другое.
Я не хочу развивать эту матерррию (с особенным ударением и скрипом буквы «ррр»), Вы, как доктор, должны знать лучше (обращение к г(осподину) доктору К. и открытая, широкая, масленая улыбка).
Скажите, положа руку на сердце, как Вы смотрите на нас: как на субъекты, надлежащие изображать тово... понимаете... рубль побольше. Признайтесь. Так... что бишь я говорил...
- Да, да, о вашей братии докторах. Они, м(илостивые) г(осудари), эгоисты, я это доказал уже сейчас индукциями. Сле­довательно, логический ergo: доктора - аподиктические эгоис­ты, а эгоисты совсем не друзья рода человеческого, а ужасное зло общества, как местная болезнь члена, имеющая влияние на весь организм, как бельмо на глазу.
Итак, доктора должны отныне называться эмпирическими эгоистами, а не иначе. Dit haut!. 
5 марта. Притча об одной венгерской даме, долженствующая доказать, подтвердить и дополнить неоспоримую истину о стран­ностях женской натуры.

Источник:
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 1 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1984, 2-е издание дополненное и переработанное, стр. 287 - 293

(Заметки по истории южносибирских племен).

«Работа написана приблизительно в 1856 году, когда Ш. Уалиханов занимался изучением истории и этнографии народов Средней Азии, Казахстана и Южной Сибири. Тем самым он надеялся заполнить большой пробел в российской этнографической науке, в которой мало внимания уделялось специализированным статьям о кочевом населении России того времени. 
Впервые опубликована в «Сочинениях Ч. Ч. Валиханова» (ЗРГО ОЭ, т. XXIX. СПб., 1904).» 
(Большая часть этих бумаг переписана другим лицом, причем переписчик многие слова не разобрал и оставил для них пустые места, иные переписал неверно. К сожалению, сам Валиханов почти нигде не сделал исправлений и вставок. Не подлежит сомнению, что автор, при печатании, многое изменил бы в своих статьях и пополнил пропуски, которые во многих случаях восстановляются легко; но редакция не взяла на себя последнюю задачу, чтобы не вводить читателей в заблуждение. - Ред)!

Из черновых бумаг Чокана Валиханова.

Записка № 1.

На пространстве юго-восточной части европейской России и по тундрам, лесам и степям всей Сибири живут оседло, кочуют и бродяжничают множество разноплеменных народов, известных у нас под именем инородцев.
Народы эти принадлежат к финскому, тюркскому и монгольскому корню или же составляют любопытное соединение элементов от всех этих племен. Образ жизни, язык этих народов почти неизвестны, хотя Импер. Геог.
Общество в своей полезной деятельности и старается собрать этнографические сведения о инородческих и иноверческих племенах России, но до сих, пор мы не имеем ни одной капитальной статьи.
Племена монголо-тюркские, живущие в юго-восточной Сибири, в стране по Алтаю и Енисею, - в стране, которая была колыбелью Тюрков и Монголов - сохраняя до сих пор чистоту тюркского языка и обычаев, представляют обильную жатву наблюдательному филологу-монголисту Академик Кастрен, бывший в Сибири, многих из них относят к племени самоедскому отуречившемуся и Саянские горы считает колыбелью финнов.
Нет сомнения, что племена: финское, тюркское и монгольское имеют нечто общее, как в совокупном влиянии их на развитие человечества в разные эпохи его жизни, так и в.. . (Точками обозначены пробелы в рукописи. - Ред) языке. Родство языков финского, тюркского и монгольского признано уже многими учеными, особенно же двух последних.
Сибирские номады и бродячие звероловы, тюркского и монгольского племен, исповедывая свое шаманство - жреческую веру, - имеют в характере, жизни и языке более самобытства, нежели тюрки-османы и татары казанские.
Мухамеданская религия (гасит) в них всякую искру самобытства, всякую национальность: - возьмите казанских татар, они, как гласит нам история, потомки монголов Батыевых или смесь воинов Батые с тюркским Половцами.
Скажите, пожалуйста, есть ли что нибудь в волжском монголе напоминающее его происхождение?
- Ничего.
Казанцы, османы, крымцы так вдались в коран и ислам, что не имеют ни одной народной сказки и не сохранили ни одну древнюю песню. Единственное произведение казанской музы поэма . . . . . имеет содержание религиозное.
В языке их вы встречаете наполовину слов арабских и персидских. Что ни говорите, учение Мухамеда вполне достигает своего назначения: обратить всех последователей в арабов и заставить их ни о чем не думать, ничего не уважать, кроме корана и его, Мухамеда.
В тюрках мусульманах вы видите одну только односторонность направления религиозно-схоластического; во всем же другом они до крайности тупы и не способны ни к какой иной деятельности, - между тем их языческие собраты, находясь на гораздо низшей степени образованности, умственно стоят выше.
Бродячий якут, . . . . . . , монгол, не говоря о его народной характерности, имеет свою поэзию, следовательно, свою самобытную сферу, хотя и ограниченную, но свою сферу интеллектуальной, прогрессивной жизни.
Прочитайте поэмы якут, кроме достоинств поэтических, по свидетельству Щукина («Поездка в Якутск»), имеют и значение историческое. Оногой-бай (герой поэмы того же названия) вышел, по преданию народа, из Алтая с 150 человек.
Миф этот имеет основание: между карагасскими татарами (в Енисейской губ) есть волость, называемая до сих пор Саха; якуты толю называются Саха. Таких поэм у якут много: «Элей-Батырь», начальник эмиграции, последовавшей за Оногой-баем, Басыни-Батырь, Немей-бай-тоён.
Каждая из них обессмертила для народа известные случаи разных эпох его истории. Поэмы, знакомящие с верой и религиозными обрядами народа, - это: Харылаи, Мохсогол, Эбирень-Эмеяхсин, романтическая, воспевающая любовь Кланных-кыз-батырь (Замечания о якутском языке Огородникова, «Отеч. Зап». 1846).
Карагасы (Енисейской губ., Минусинского уезда), телеуты, кераиты (Томской губ) (Абуль-Гази говорит о последних, как об обитателях этих . . . . . . . мест еще Киргизы были в союзе ойратов (Geschichte der Ost-Mongolen)) и другие имеют также много преданий и сказок.
Поговорки их заключают в себе много практических истин; напр., пословица телеутов: «Раб знает иногда больше князя, да говорить ему не позволяют», «В бороде ума нет», и проч.
Язык у всех енисейских и томских инородцев, сколько можно судить по словам, чисто тюркский, близкий, как справедливо заметил г. Чихачев, к джагатайскому, который считается из исследованных диалектов более коренным, с небольшою примесью финских и обще-тюркско-монгольских слов.
Это было бы особенно полезно для тех ученых, которые стараются определить родство финско-тюрко-монгольского языка. Все до сих пор помещаемые замечания в журналах и брошюрах о языках якутском («Замеч. о языке якут» в «Отеч. Зап». том XLVII, смесь; «Известия Географич. Общ.» . . . . . . . ) и карагасском (ibid., князь Костров) не дают никакого понятия.
Выражения звуков тюркских русской азбукой, без особых фонетических знаков, чрезвычайно их уродует; сравнения же автора некоторых слов с словами турецкими или монгольскими по карикатурной . . . . . . . . последних, заставляют заподозривать и точность первых.
Для совершенной пользы науки желающие познакомить нас с языком этих народов, при составлении словарей, что обещал относительно якутского языка г. Огородников, автор статьи - «Замечания о якутском языке», еще в 1846 году, должны бы избрать или монгольский, или арабский алфавит, на которых утвердилось . . . . . . . . . . . . . . . этих языков:
1) для того, чтобы передача звуков была бы правильна;
2) для того, чтобы можно было легко видеть уклонения и различия от подобных же слов, существующих в монгольском и татарском языках.
Не считаю нужным говорить также, что для составления хорошего словаря или грамматики необходимо нужны фундаментальные знания монгольского, или одного из диалектов тюркского языка. Без этого ничего не будет дельного.
Г. Огородников в своей статье делает следующие сравнения для подтверждения «весьма основательной догадки Шотта о сходстве языка тюркского с якутским». Вот его доказки (Выражение заимствовано от г. Огородникова (зри От. З)) - Ueber die Iakutische Sprache (Archiv v. Erdman).

Прикажите после этого судить о неизвестном языке якутском, когда нельзя узнать под французскими слов турецких. Это сравнение принадлежит еще ориенталисту Шотту.  Г. Огородников предлагает азбуку из 21-й буквы и приводит примеры, но от этого не легче.
Однакож из всех примеров и выписок очевидно, что преобладающий элемент — тюркский; есть, впрочем, слова неизвестные, должно быть финские; формы грамматические обще-тюркские. Вот склонение (см. ст. Огородникова):

Из этого запутанного изложения ничего нельзя извлечь. Подобное руководство ни к чему не ведет. Слова почти все тюркские, но обезображены ужасно. Вот одна якутская поговорка: Ким бар бу ола эрегя сох бары тылынан капетярь, - ойдорана. 
Можно разобрать . . . . . что бу есть указательное (местоимение), ола не знаю, эрегя - тоже, сох - тоже, бары от (бар) (у киргиз также (бар),  слова кепетяр окончание турецкое третьего лица изъявительного наклонения, ойдарана, по уверению Огородникова, значит эхо; слово это, кажется, составное. . . ложбина, пещера, дупло и. . . крик.
В сложности - крик ложбины, крик дупла. По автору вся поговорка значит вот что: кто может (перевод не буквальный) не учась (там, как можно полагать по частице указательной бу. этого нет) говорить на всех языках? - эхо. 
Бу ола эрегя - кажется, близко татарскому (йер). Тогда смысл будет таков: кто (есть) в этих местах (разумея свою землю) все языки знает? - Эхо.
По всему видно, что автор сам не очень силен в языке и не изучал его, а писал по расспросам. Через подобные замечания мы никогда не узнаем языки инородческие; надо ждать и ждать, когда какой-нибудь ученый, знающий языки тюркские и монгольский, исследует и укажет только на особенности, больше, кажется, не нужно.
Посещение кочевьев инородческих Енисейской, Томской и Иркутской губ. принесло бы и историческую пользу. Географические сведения восточных историков достойны исследования. Открытие урочища Дэлюнь-Булдах, по указанию Абульгази, дает им большую цену (Вестник Р. Г. Общества. Банзаров, продолж).
Многие названия рек - Барфучин (Баргузин), Керулан, Онон и другие, существующие и теперь. Может быть Икар-Мурун, о котором писали так много, название «10 рек», существует таюке в языке туземцев?
К числу этих малоизвестных народов принадлежат киргизы, народ тюркский. По свидетельству Абульгази, они жили в южной Сибири по рекам Селенге и Икар-Муруну (Ангаре) (Абуль-Гази. «Журн. Мин. Народн. Просв.», 1843 г. май).
Он их называет  или киргизы и говорит, что они происходили от внука Угузова - Киргиза (Ibid). - Рашидеддин относит их к числу лесных народов, обитавших в стране Бархуджин Тукум. При Чингиз-хане, Иналом (так назыв., по уверению Абульгази, князья этого народа) киргизским был Урус.
Он покорился Чингис-хану, и с послом его Бору отправил белого сокола с красными глазами и ногами. В китайских летописях под 1207 годом нашей эры говорится, что Чингис-хан послал двух чиновников своих, Алтаня и Бору, к поколению Кир-цзис и что вследствие того Идыр-нэрэ и Алдар (должно быть послы князей киргизских) привезли лучших соколов (История Четырех ханов, стр. 40). После Чингиса киргизы достались в удел Тулую, следовательно остались на прежних местах и не участвовали в военной эмиграции других монголо-тюркских поколений. Рубруквис, бывший в 1254 году у великого хана Мункэ, говорит, что киргизы живут на север от Каракорума.
Где бы ни был Каракорум, - в истоках Селенги, или на верхнем ли Орхоне, - киргизы все-таки остаются обитателями южной части Сибири и могли . . . . . . до Байкала. Буряты до сих пор курганы в новой Сибири называют Киргиз-гёр (киргизские домы).
Фишер (Сибирская история) полагал, что Икар-Мурун есть Хуан-хе, почему предполагал, что киргизы переселились в южную Сибирь гораздо позже Чингиса. Клапрот (Memoires retatifs a l’Asie) опровергнул эту, приводя выписки из истории династии Юань (1280 – 1367 г.г.) о народе Ki-li-ki-zse (читай Kirkis).
Последующая история этого народа неизвестна до появления в Сибири русских и до столкновения казаков с киргизами и урянхайцами. За то в течение всего XVII столетия в сибирских летописях мы встречаем их беспрестанно.
То нападают они на Томск, Кузнецк, то соединяются с телеутами, с урянхайским Алтан-ханом или с джунгарским таишием. В 1606 году Немча просил подданства и отправил для этих дипломатических переговоров (жену свою), матрона повела дела не совсем удачно, ее оскорбили, и киргизы в отмщение сделали набег на Тару и Томск.
В 1607 году они были подданные русские, в 1642 г.-подданные зюнгарского владельца Батора, а в 1657 г. - (сына) Алтан-хана, урянхайского Лобзана. Кочевали они тогда по Белому и Черному Юсам, Абакану, на юге до Саянских гор, на запад до Томи и на восток до Енисея (О киргизах смотри Фишера, «Сибирская История». Иакинфа - «Историческое обозрение Ойратов»).
В исходе XVII века вдруг совершенно исчезают киргизы, и их имя более не встречается в Сибирских летописях. По свидетельству Фишера они были переселены зюнгарским хон-тайдзием, но куда, - он не знал, однакож предположил, основываясь на слухах, что новое их место переселения должно быть около Тибета и гор Гинду-Куш.
Левшин говорит, что шведские офицеры, бывшие в Сибири, первые внесли в историю это событие (Левшин, «Описание киргиз-кайсацких орд и степей»). Клапрот подтверждает это известие, ясно указывая на новое их место (Journal Asiatique, 1823 г).
Чрезвычайно трудно предположить, чтобы целое племя могло вдруг исчезнуть и обратиться в один калмыцкий оток (отделение), как уверяет отец Иакинф. Иакинф уверен, что киргизы - буруты, когда последние есть совершенно отдельный от сибирских киргизов народ - тюркского корня, а имя их Кэргыз - есть турецкое.
«Сибирские казаки, говорит автор, имели дело с одним калмыцким отоком, который наз. кыргиз». Подобные предположения ни к чему не ведут: в числе башкирских волостей есть род Кирей, у ногайцев крымских и у кундуровских татар астраханской губ. также, и у казаков (Киргиз-Кайсаков) - тоже.
Неужели из этого следует, что киргизы енисейские происходили от башкир, ногайцев или казаков, или обратно: башкиры, ногайцы и казаки происходят от киргиз. Ученый монах не обратил внимания ни на восточные, ни даже на свои китайские источники, откуда черпал так много.
Киргизы под именем Хакасы, как народ родственный с тюркскими хойху, упоминаются у историков поднебесной империи (Klaproth, Mem. relatifs a l’Asie); в его истории Чингис-хана говорится о посольстве к народу Кир-цзис.
Оток же киргиз между калмыками мог образоваться из остатков киргиз после их переселения, или из военно-пленных, как оно произошло у киргиз-казаков (Смотри ниже о родовом разделении казаков) и у кундуровских татар; Георги в своем описании народов издание 1776 года говорит, что между ними (кундуровскими татарами) находится несколько бурутов, или большой орды киргизов (автор везде мешает, благодаря соседству, большой орды кайсаков с киргизами), которые в 1758 г. с некоторым числом зюнгарцев соединились.
У башкир и ногайцев (они) могли попасть по той же причине. Башкиры еще в 1780 году угоняли скот из . . . . . волостей Средней кир.-каз. орды с реки Аягуза, а ногайцы, как известно из истории, так и согласно преданию, обитали в степях киргизских до 1680 года - до движения Хо-Урлука, главы торгоутов, из Тарбагатая.
Баранта существовала у кочевых степняков всегда, и для набегов их не было препятствий (?) (о ногайцах см. ниже примечание). Китайская география Дай-цин-и-тун-чжи говорит о каком-то народе тюркского племени полу или пулу, искони будто кочевавшем в местах нынешнего кочевья Черной орды, и что они, китайцы, современники династии Танов, по имели с ними сношений (Tableaux histoir. de l’Asie; Journal Asiatique, 1823.
Memoires relatifs a l’Asie). Основываясь на существовании в Кашгаре пулу, китайский географ выражает следующее предположение: «Имя полу, очевидно, сходное с бару, и нет сомнения, что народ пулу есть буруты».
Автору непременно хотелось объяснить имя бурут, и только китаец может из полу делать борута (Описание киргиз. орд и ст. Левшина, Klaproth, Magasin asiatique). Интересно знать, откуда происходит слово бурут; сами киргизы называют себя просто киргиз или кара-кергиз, а о полу, буру и о бурутах не знают, кажется, ничего. 
Название это, как видно из вышеприведенного, совсем не китайское, а видно, что китаец хочет непременно ученым, мудрым образом объяснить это слово. Если между киргизами есть род и отделение бурут, то по нашему мнению, оно могло произойти только от выходцев из племени бурут, которые, по Рашидеддину, также, как и киргизы; были, лесные народы и принадлежали к ойратам (Ж. М. Народн. Просв., 1843 г., май).
Сохранились ли у потомков сказания о прежнем кочевании их на Енисее и о движении на юг - мы не знаем. Известно нам одно то, что преданиями они очень богаты. По сведениям, собранным бывшим приставом от правительства при большой киргизской орде майором Г. Франелом 1849 года по рассказам, видно, что они почитают себя потомками ногайцев, будто бы кочевавших тут до них.
Киргиз-бай, родоначальник их, с двумя сыновьями, Атыгеном и Тогаем, удалился от притеснения ногайских князей, Манача и сына его Саметея, с берегов Или в горы, лежащие на юг. Старший сын Киргиз-бая стал кочевать по вершинам рек Аму и Сыра, в возвышенной долине Памир, что лежит между горами Бадакшана (Борнс, «Пут. в Бухару», на стр. 297, т. III, говорит: «Возвышенная плоскость Памира лежит между Бадахшаном и Яркендом; на ней живет кочевое племя киргизов. Центром этой столовой земли служит озеро Сайрикул (Сары-куль), из которого, как говорят, вытекают Яксарт, Окс и один источник Инда.
Белого и черного хлеба в этой стране нет никакого; киргизы питаются только мясом и молоком»; далее: «живут они в круглых хиргахах подобно тюркманским племенам и перекочевывают с места на место»), а младший засел в горные долины Кунги и Терс-акай, образуемые:
1-я -южным склоном гор Кунги-алатау и северным берегом озера,
2-я - горным берегом озера и северным склоном Киргизын (В рукописи это имя написано неразборчиво. - Ред) - алатау вместе с течением озера.
Нам известны только три рода собственно исык-кульских киргиз, а о родовичах их, живущих южнее, сведений не имеем; впрочем, по уверению китайцев, они состоят из 15 поколений.  Развалины древних городов и башен, разбросанные на берегу озера Исыка, также относятся народом ко временам ногайским.
Вообще же, сведения наши о дикокаменной орде слишком ограниченны; остается ожидать более новых сведений, собрать которые теперь, после вступления богу в наше подданство, предстоит возможность.
Озеро Исык-куль… киргизских, выбрасывает в бурную погоду разные принадлежности домашнего быта. Народ рассказывает или объясняет это явление так: в древние, ногайские времена было на берегу озера много цветущих городов и селений.
Бог наказал жителей за распутство и безверие: восточная часть берега на значительное пространство оборвалась вместе с городами и селениями, и озеро проглотило весь этот безбожный смрад ногайский.
Предания эти о ногайцах замечательны тем более, что они почти общи для всех кочевых средне-азийских племен. Киргиз-кайсаки тоже все развалины в южной и западной полосе своей земли приписывают также ногаям.
Кара-катаки и башкиры также имеют притязания на ногаев. Пункт этот особенно достоин исследования, и я намерен говорить о нем более подробно в другом месте и при другом случае, теперь же обратимся к казакам.
Киргиз-кайсаки принадлежат по языку к народам тюркским и почитаются многими и по происхождению тюрками. Народность киргизская не была никогда предметом серьезного ученого исследования, даже дельных этнографических и нравоописательных статей мы не читали, исключая Описания Киргиз-Кайсацких орд и степей Левшина («Отеч. Зап.»), этого во многом достойного и замечательного труда, но, в некоторых случаях, стоящего ниже посредственности.
Многие труженики в области науки, говоря о гуннах, печенегах, узах, аварах, делали прямые заключения: - киргиз-кайсаки и калмыки, обитающие в стране, откуда вышли гунны, суть потомки последних, возвратившиеся, после падения монархии Атиллы, на Волгу и долго еще бывшие известными под именами кути-гуров, арзи-гуров и проч.
Действительно, трудно определить происхождение народа, подобного киргизам, народа кочевого, который не имеет письменности, следовательно никаких памятников прошедшего. Не отрицаю, что такой предмет, как история и происхождение кочующих народов, не представляя никаких данных, фактов, может повести только к разным темным догадкам, не доказывающим ничего, но все-таки, изучая внимательно этнографию народа, мы можем открыть, если не истину, то, но крайней мере, слабое отражение ее, сколько-нибудь раздирающее густой слой тьмы неизвестной.
Если поэтические сказания Гомера и предания, собранные по слухам Геродотом, имеют сколько-нибудь достоинство историческое, если всякое искаженное, баснословное предание имеет в основании своем происшествие и истину, то, нет сомнения, что положительные и последовательные сказания киргиз, их образ жизни, обычаи и нравы современные, отражающие быт их предков и, при сличении, во всем согласные с историческими указаниями, могут иметь значение историческое.
Как . . . . . . . . . . . . . . . . произведения чисто народного ума, обусловливающие чувствования, жизнь и прогресс всей массы общества, наконец, как . . . . . . произведение вылившееся из уст всего народа, как от лица одного существа, они не лишены как исторического, филологического, так и психологического интереса.
Кочующие татары хотя и исповедуют ислам, но подобно языческим собратам составляют совершенный контраст с оседлыми одноплеменниками. Мусульманская религия, принятая ими хотя и давно, не имела на них разрушающего влияния, как на татар и др. Кайсаки были за 20 лет перед сим, до введения Русским правительством . . . . . . . . . . . . . . . . правоверные по имени. Они по-прежнему усердно продолжали свои шаманские обряды и заклинания и чтили баксу, служителя духам.
Ни один батырь в степи не знал, что за птица Магомет. Рассказывают за факт, что знаменитый в Средней Орде султан Барак (умер в 1749 году), слыша беспрестанно от татар и бухарцев восклицания в роде: «О, Мухамет!
Нет Бога, кроме Бога, а Мухамет пророк его», так заинтересовался им, что полюбопытствовал спросить: «Все татары и сарты говорят: Мухамет, да Мухамет, должно быть был малый разбитной». Но теперь уже совсем не то: в короткое время с открытия первых округов в 1822 году, ислам, благодаря заботам правительства, сделал чудовищный прогресс.
В каждом ауле есть мулла и подвижное медресе-школа; кто не содержит 30-ти-дневную уразу и 5-ти временный намаз, тот не имеет голоса и уважения родичей; словом: киргиз степняк в фанатизме ни сколько не уступает какому-нибудь стамбульскому дервишу, кувыркателю ордена Мевлеви. . .
Бог знает, лучше ли будет для благополучия будущего от ново-религиозного направления в степи. Не лучше ли было бы оставить их при прежней терпимости? Киргиз, как подобает живо увлекающемуся сыну степи, по уши погрузился в и не терпят ничего, что не согласно с кораном. Песни, древние поэмы, борьба, свобода женского пола и участие его в публичных увеселениях - все начинает выходить из употребления.
Нашлось уже много ратоборцев гаремного заключения и бедные . . . . . . . . их, заключенные в юртах, украдкой вырезывают войлок юрты, чтобы смотреть на белый свет и на проходящих. Такова натура женщины: они мучатся и страдают до тех пор, пока не вкусят запрещенный плод.
Старики жалуются на новизну; женщины симпатизируют тайно мнению стариков, молодежь большею частию колеблется - до женитьбы они вспоминают старину, а с женитьбою тотчас делают таубя (раскаяние) и исправно совершают требы; но заповеди и высокое подражание пророку (сунне) оставляют в стороне.
Не лучше ли бы было оставить киргиз так, как они были прежде. Природные их таланты - усвойчивость, их живой ум - в своей деятельности находят гранитный оплот в вере, и разбивается, и . . . . . . прогресс массы их, хотя и делает большие шаги, но некоторые из них идут диаметрально противоположным ходом.
В настоящее время, можно сказать, происходит незаметная, но сильная борьба старины с новизной: мусульманской, подражающей востоку, и русской. Так теперь. Подобное явление представляют и ногайцы, башкиры, так недавно барантовавшиеся с киргизами, в настоящее время совершенно отатарились.
Знаменитые в степях музыканты башкирские Чибизгичи (Длинная деревянная или камышовая дудка) не поют и не исторгают более взгляды удивления и слезы умиления от слушающих батырей. Не слышно больше «плача на падение Золотой орды» - свобода их кончилась.
Перерождаются и киргизы, вымирает племя Кара-Калпаков, и старина татарская грозит падением и совершенным стиранием с лица вселенной. «Будь воля Аллаха! Мы все от Бога и к нему возвратимся!».
В Европе до сих пор господствует ложное понятие, представляющее кочевые племена в виде свирепых орд и беспорядочных дикарей. Понятие о кочевом монголе или киргизе тесно связано с идеей грубого и скотоподобного варвара.
Между тем большая часть этих варваров имеет свою литературу и сказания - письменные или изустные. К числу первых принадлежат монголы и зюнгары, а к числу вторых - кочевые орды монголо-тюркского корня.
Степной ордынец-киргиз стоит морально, по своим умственным способностям, гораздо выше оседлого простолюдина татарина или турка. Склонность к поэзии, особенно к импровизации, отличает все кочевые расы. Поэтический ум бедуинов и поэты-импровизаторы их хорошо знакомы европейцам.
Все путешественники, посещавшие аравийские пустыни и шатры, писали с удивлением о голых мальчишках, которые на все вопросы выстреливали правильно сложенными, размеренными четырехстишиями. Такие же явления представляют и монголо-тюркские поколения.
Влияние ли беззаботной кочевой жизни или постоянное созерцание природы, - всегда открытого звездного неба и беспредельных и зеленых степей были причиною к поэтическому и умозрительному расположению духа этих степных кочевников - нам нет нужды знать: решение этого вопроса предоставляем ученым наблюдающим природу, ее влияние на человека и следствия этого влияния.
Мы же представим только факты и данные. Из всех народов татарских, относительно поэтических способностей, киргизы занимают едва ли не первое место. Об них можно сказать то же, что заметил наш заслуженный ориенталист Сенковский о арабах: бедуин - стихотворец от природы и по преимуществу поэт.
Хотя в произведениях киргизских бардов нельзя заметить, в строгом смысле, той правильности стиха, как в поэзии арабов, но все-таки и они имеют известное правило и рифму. Язык киргизский, как выдающийся из диалектов тюркских, не имеет той обработанности и, так сказать, эластичности, как гиперболический и фигулярный язык араба; следовательно, и поэтические достоинства их должны быть различны.
Как поэзия степей, она имеет отношение к поэзии Аравии, к жизни пустыни - однообразие сюжета -картины кочевой жизни, описание раздоров племен и вражда их еще более сближают это сходство.
Во всяком случае поэзия киргиз, как верный очерк жизни, понятий и отношений своего общества, чрезвычайно любопытна и представляет множество занимательных сторон. Этим очерком ограничим дальнейшие толки о поэзии и импровизаторах киргизских. Обратимся к нашей основной идее.
В историческом отношении поэтический дух народа замечателен: 
1) потому, что, через удивительную память импровизаторов, все древние поэмы, воспевающие подвиги героев, многие из них, по древности языка, но многим словам, непонятны для нового поколения, и по историческим известиям о своих героях принадлежащие ко времени Золотой орды, сохранились до нас без искажения; 
2) что импровизаторы, жившие в разные времена, обессмертили в памяти народа замечательные происшествия своей эпохи так, что все они в совокупности составляют нечто целое; 
3) все эти поэмы в совокупности с обычаями, пословицами, поговорками и с их кодексом прав народных, составляя полную картину прошедшей исторической и духовной жизни народа, дают нам возможность к пополнению известных исторических данных и к определению их происхождения.
Изумительно с какою свежестию сохранили киргизы свои древние предания и поверья, и еще изумительнее, что во всех отдаленнейших концах степи, особенно стихотворные саги, передаются одинаково, и приключения были буквально тождественны, как списки одной рукописи.
Как не странна кажется подобная невероятная точность изустных источников кочевий, безграмотной орды, тем не менее это действительный факт, не подлежащий сомнению.

Источник:
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 1 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1984, 2-е издание дополненное и переработанное, стр. 294 - 305