Отрывок из письма П. П. Семенова к В. П. Безобразову.

20 октября 1857 г., Семипалатинск.

Время и место не позволяют мне входить в подробности даже в [вопросах о] самых интересных результатах моих исследований, тем более, что многие еще не разработаны мною. Коллекции мои состоят из более 300 образцов горных породу значительного числа окаменелостей и до 1000 различных видов растений, между кото­рыми в особенности полны горная и альпийская флора Тянь-Ша­ня и обоих Алатау.
Частые пребывания между киргизами дикока­менными и Большой орды дали мне случай ознакомиться с нрава­ми, обычаями и жизнью этих народов, а в особенности полезны были для меня сведения, сообщаемые лучшим# здесь знатоками киргизского быта поручиком султаном Чоканом Валихановым и переводчиком Бардащевым.

Отрывок из письма Е. Капустиной к Ф. М. Достоевскому.

4 генваря 1862 г., Томск.

Милостивый государь, Федор Михайлович!
Давно бы следовало мне написать Вам и очень [по] благода­рить Вас за приятный, милый мне подарок Ваш две первые ча­сти изданных ваших сочинений. Но поверите ли? Они только не­сколько дней назад, как, наконец, в руках моих.
Жаль мне, что в вашей подписи не означено было число, тогда я еще вернее знала бы, как долго эти книги не [пере] давались мне в руки. Когда Валиханов был в Омске, он передал книги родным моим, а те на­силу собрались послать мне их с ехавшим сюда на службу про­курором Шмановым, которому почему-то отдали книги незапеча­танные, и вот этот господин, познакомясь со мной, держал долго и читал эти книги, и, наконец, прислал мне.
Добрый Федор Ми­хайлович! Недолго и немного были мы знакомы, мало случилось мне беседовать с вами, но я знала вас по многому гораздо более, чем видела, но и эти несколько часов я никогда не забуду.
Мне приятно было, что вы навестили нас, а теперь [иное?] милое было мне утешение - ваш подарок книг, ваша подпись. Это показало вашу память, а я дорожу этим и потому не могу не написать к вам; не поблагодарить от души, искренне.
Не знаю, как дойдет до Вас письмецо моё; собственно вашего адресуя не знаю, не хочу адресовать в редакции журнала вашего, брата, прося передать Вам. А как бы [о] много [м] хотелось мне поговорить с Вами, хотя бы теперь; вместо вашего портрета, который у меня от Валиханова, где вы вместе с ним. И этот портрет в числе других портретов друзей моих.
Если б и видела теперь Вас в простой, уютной приемной моей комнате, сколько бы нашлось [о чем можно было бы] гово­рить и говорить с Вами. Вы много пережили превратностей судь­бы, вы испытали много, и горе и лишения знакомы вам, а все это такие спутники и учители наши, которые более всего учат нас, истине и делают не хуже, а лучше людей...

Отрывок из письма Ф. М. Достоевского А, И. Гейбовичу.

Добрейший и незабвенный друг наш, благороднейший Артемий Иванович, не стану перед вами оправдываться в долгом молчании но если перед вами виноват, то, клянусь, без вины!.. Никогда не забуду нашего последнего дня расставания, когда (говоря мимоходом) я порядочно почокался со всеми.
На другой день езды мы все время о вас говорили. Приехали, наконец, в Омск; погода была бесподобная и дорога прекрасная. В Омске я пробыл трое суток. Взяли из корпуса Пашу; был у старых знако­мых и начальников, как-то: Де-Граве и проч.
Валиханов объявил мне, что его требуют в Петербург и что через месяц он туда едет. Познакомился через него с хорошим семействам с Капустиным (не знаете ли?), они теперь в Томске; люди простодушные й бла­городные с хорошим сердцем.
На случай, если приведется быть в Томске (ну, так когда-нибудь), непременно познакомьтесь и обо мне им напомните. Мы познакомились хорошо, люди без всяких претензий.

Отрывок из письма Ф. М. Достоевского А. Е. Врангелю.

31 октября 1859 г., Тверь.

В Твери мне решительно скучно, хотя тут и есть два-три чело­века. Книги ваши некоторые спасены, хотя и поистерлись немного дорогой. А из минеральной коллекции был у меня только список (теперь затерянный) и не более трех или четырех штук минера­лов.
Я их оставил в Семипалатинске. Куда девалась вся коллек­ция, не знаю. Ягдташ же ваш и маленький кинжал (как лежав­ший в чемодане), я почел своею собственностью, так как вы мне все подарили и, уезжая подарил в свою очередь, между прочим, кинжалик Валиханову.
Уж за это простите. Валиханов премилый и презамечательный человек. Он, кажется, в Петербурге? Писал я вам о нем? Он член Географического общества. Справьтесь там о Валиханове, если будет время.
Я его очень люблю и очень им интересуюсь. Прощайте, друг мой: Обнимаю вас. Хотел бы написать больше, но спешу. Авось увидимся. Дай-то бог. Марья, Дмит­риевна вам кланяется.

            Ваш весь Достоевский.

Письмо Г. Н. Потанина А. Н. Пыпину.

16 апреля 1889 Иркутск.

Многоуважаемый Александр Николаевич!
Я получил ваше письмо и посылку, из которой часть передал г. Штейнфельду. Карточки фотографической, которую Вы надея­лись включить в посылку, я, к крайнему своему огорчению, не нашёл в посылке, но вижу в этом хорошую сторону - значит я буду иметь от Вас еще одно письмо. Брошюру Вашу я еще не просмотрел, это я соберусь сделать на досуге.
Пока укажу только на один пробел, на мой взгляд, - у Вас не упомянуты ни Чокан Валиханов, киргиз, ни Дорджи Банзаров, бурят. Об этих первых лучах в инородческом темном царстве желательно было бы слы­шать Ваше слово.
Статья Банзарова «О черной вере» и теперь служит материалом при изучении шаманизма, единственным в своем роде, как статья, написанная инородцем. При этом эта статья есть первый опыт изучения шаманизма на научных началах.
Просьбу Вашу г. Ядринцеву я передал, и он Вам будет писать особо. Напишет и о судьбе этой библиографии, которую составляли под его руководством сибиряки-студенты..

Список статей Валиханова.

Очерки Джунгарии. «Записки РГО», кн. 1. 
О состоянии Алтышара, или шести восточных городов Китай­ской провинции Наньлу (Малой Бухарин) в 1858 - 1859 г.г. «За­писки РГО», кн. II - III, СПб., 1861 г. т IV. 
О поездке. Валиханова в Кашгар. «Известия Геогр. общ.» т. IV. 
Некролог Чокана. В отчете общества за 1865 г. 
Я постараюсь тщательно просмотреть Ваш труд и, накопивши материал, [его] пришлю. Теперь же я спешу только известить о получении посылки.

Готовый к услугам Григорий Потанин.

Письмо Г. Н. Потанина А. Н. Пыпину.

28 июня 1889 г., Улус Ирхирик.

Многоуважаемый Александр Николаевич.
На пароходе во время переезда через Байкал еще раз перечитал Вашу брошюру о сибирской этнографии, но прибавить к тому, что уже написал после первого: ее прочтения, ничего не пришло в голову.
Нам, сибирякам, только остается благодарить Вас за та­кой обстоятельный труд. Только позволю себе повторить просьбу, нельзя ли упомянуть имена двух наших инородцев, киргизского султана Чокана Валиханова и бурята Дорджи Банзарова.
Вот Вам и сведения о них:     
Чокан Валиханов, потомок последних киргизских независимых ханов Аблай-хана и Вали-хана, правнук первого и внук последнего, родился в киргизской степи Сибирского ведомства в урочище Кушмурун, к юго-западу от города Петропавловска (Тоб. губ.); образование получил в Сибирском кадетском корпусе в Омске.
Из корпуса был выпущен офицером в 1853 году и был тотчас же назначен адъютантом к генерал-губернатору Западной Сибири. Вскоре потом ему было дано сибирским начальством опасное пору­чение - секретно пробраться в закрытые тогда еще пределы им­перии до города Кашгара и собрать сведения о торговом и поли­тическом состоянии Восточного Туркестана.
Чокан превосходно исполнил поручение. Один кашгарский выходец, богатый торговец города Семипалатинска, взялся свезти переодетого русского офицера в Кашгар и выдать его там за юношу Алима, который в дет­стве был вывезен отцом в Семипалатинск, оттуда вместе с семейством переведен в Саратов и исчез без вести для кашгарских род­ственников.
Ни облик, ни язык не могли выдать Чокана. Он был принят в Кашгара, за действительного Алима. Его приняли как, родного, засыпали подарками, затаскали по пирам и написали в Коканд бабушке, жившей за снежным хребтом, что Алим отыскал­ся.
Бабушка выслала мнимому Алиму зашитую золотом тюбетейку, или аракчин (шапочку на голову). По обычаю, Чокана женили на временной жене. Вернувшись, Чокан напечатал в «Известиях Геогр. общества» «Очерки Джунгарии» и «Алтышар» (т. е. Щестиградие), или провинция Наньлу.
К этим очеркам приложены портреты туземцев степей, нарисованные карандашом самим Чоканом. В 1860 г. приезжал в Петербург, жил год, но слушать лекции по факультету восточных языков ему не удалось.
Он заболел чахоткой, признаки которой замечались еще ранее - общая судьба кочевников, прошедших русскую школу в закрытом заведении. Доктора выслали его в степь. Он уехал к отцу в Кокчетавский округ.
Поход Черняева вырвал его из, степи. Он принял участие в походе на Ташкент, но дорогой разошелся во взглядах с генера­лом и, оставив отряд; выехали Большую орду (в нынешнюю Семиреченскую обл.).
И здесь, на границе России с Китаем, в ауле султана рода албанов, Тезека, умер не более, как 29 лет от роду.  Дорджи Банзаров был сын казака-бурята Селенгинского окру­га; родина его бурятский улус в долине реки Джиды.
Вместе с другими бурятскими мальчиками в числе 6 человек он был отправлен в Казанскую гимназию; откуда, кончив курс, переведен в университет. По окончании курса он защитил диссертацию «О черной вере, у монголов», которая стала краеугольным камнем последующих исследований о шаманстве у сибирских инородцев.
Умер Банзаров, кажется, в 1852 г. в Иркутске, также очень рано, только возбудив, как и Чокан, одни только большие на­дежды. О Чокане Валиханове биографическая заметка была в «Сибир­ском вестнике» в 60-е годы, который издавался в Иркутске Бори­сом Милютиным.

Готовый к услугам Григорий Потанин.

Письмо Г. Н. Потанина А, Н. Пыпину.

14 сентября 1891 г., С.-Петербург.

Многоуважаемый Александр Николаевич!
Послал Вам пока заметку о Чокане Валиханове. О И. С. По­лякове еще не получил ничего от Кузнецова, который намерен писать биографию Полякова и которого я просил письмом дать краткие сведения.
О Банзарове не знаю, писать ли, потому что у меня собственно материала почти нет. Если пожелаете, то достав­лю такую же заметку о Банзарове, как и о Валиханове. Вы, кажется, в своем труде не упоминаете о сибирском писа­теле Мих. Васил. Загоскине.
Для сибирских читателей Вашей книги будет не неполезно найти в ней описание трудов Вагина и не встретить ни слова о М. В. Загоскине. Литературный багаж его не велик, но влияние его в рядах сибирской интеллигенции значи­тельнее, чем Вагина.
В течение более десяти лет он был редакто­ром газеты «Сибирь», а ранее был редактором первой частной газеты в Сибири «Амур», издававшейся в Иркутске. Как он сам выражается, он старался сделать газету «Сибирь» защитой для обездоленных и притесненных и строго выдерживал эту програм­му.
Для сибиряков он был примером бескорыстного служения крестьянскому делу, верным которому остался и до сих пор... По­этому очень бы хотелось в Вашей книге видеть страницу о За­госкине... Если разрешите, то я постараюсь подобрать более под­робный материал о Загоскине.

Адрес: Озерный пер., д. 9, кв. 7.
Готовый к услугам Григорий Потанин.

Отрывок из письма Г. Н. Потанина к Г. Е. Катанаеву.

...Одновременно с этим письмом я посылаю Вам рукопись, кото­рую прощу напечатать в «Записках» Вашего отдела. Рукопись, которую я Вам посылаю, есть копия с рукописи, случайно найден­ной Леонидом Николаевичем Майковым; с согласия последнего я приготовил ее для «Записок» отдела, а самую рукопись передал вновь г. Майкову.
Хотя рукопись эта никем не подписана, но она, несомненно, принадлежит перу покойного Чокана Валиханова. Статья «О во­оружении киргиз» вписана в тетрадь им самим, что узнается по почерку на этих страницах, следующие страницы - «О шаманстве» переписаны какой-то другой рукой.
Первая статейка снабже­на рисунками. Статья о шаманстве написана после 186., что видно из того, что автор ссылается на статью г. Ильминского, на­печатанную в 1860 г.  Статья о шаманстве очень интересна.
Леонид Николаевич Майков хотел сначала поместить ее в здешних «Известиях», но потом разрешил ее отослать в отдел ввиду того обстоятельства, что в рукописи встречаются пропуски, которые могут быть в Омске при помощи сведущих переводчиков восстановлены.
Эти пропуски, вероятно, произошли под пером переписчика или пото­му, что тут были киргизские слова, термины, собственные имена, пословицы или поговорки, написанные хотя и в русской транскрип­ции, но неразборчиво, или, может быть, потому, что тут было употреблено татарское письмо.
Хочу обратить Ваше внимание на следующее обстоятельство. В «Записках Имп. Русского географического общ.»,, кн. XII, в статье Спасского о сибирских древностях говорится о надписях на реке Бухтарме.
Некоторые из них у него скопированы, но все ско­пированные состоят из звериных фигур или тамгообразных знаков. С настоящим же письмом надписей у него нет. В этой же статье упоминается, что Клапрот видел надписи, писанные отвесными строками, но не мог их разобрать и будто бы соскоблил...

Письмо степного генерал-губернатора Г. А. Колпаковского Г. Н. Потанину.

6 мая 1887 г., № 2287, г. Омск.

Милостивый государь, Григорий Николаевич!
Вследствие письма Вашего от 19 минувшего апреля имею честь препроводить при сем копию докладной записки штабс-рот­мистра Валиханова по вопросу об устройстве судебной части в Акмолинской области, составленной на основании наблюдений и актов, заимствованных из дел Областного правления и окруж­ных приказов.
Записка эта подана в 1864 г., но не лишена интере­са и в настоящее время. Кроме того, прилагаю еще:
а) пять под­линных сохранившихся у меня частных писем того же Валиханова о восстании хой-хоев в том же году и
б) особый список с обо­значением числа киргизских молодых людей, обучающихся в высших и средних учебных заведениях.
Если на издание сочинений и биографии Чокана потребуются средства, то я со своей стороны готов принять в этом участие.

Примите уверение в истинном уважении и совершенной пре­данности, с какими имею честь быть Вашим, милостивый государь,
покорным слугою Гер. Колпаковский.

Письмо Н. И. Веселовского Г. Н. Потанину.

10 июня 1887 г.

Многоуважаемый Григорий Николаевич!
Из моих объяснений с Зиновьевым ничего не вышло. Не вый­дет ничего, если и продолжать дело. Но можно довольствоваться немногим: не агента послать в Тибет, а просто попросить грамот­ного монгола из тех, что отправляется в Лхассу, описать для нас свой путь (подробный маршрут), празднества, церемонии на своем языке, а мы же здесь извлечем из таких записок, что нужно.
Это можем мы сделать ни к кому не обращаясь, если вы захотите по­хлопотать. Но если бы поездка хутухты не состоялась в нынеш­нем году, тогда за год можно было бы это дело устроить. За присмотр за печатанием трудов Валиханова мне дадут сколько-нибудь экземпляров?
Может быть, я еще удосужусь написать о хуторе Петру Петро­вичу Семенову (он около 20 числа приедет в Питер), но навряд ли. Если Вы с ним увидитесь, то поговорите об этом деле.

Искренне преданный Вам Я. Веселовский.

Письмо Г. А. Колпаковского Г. Н. Потанину.

5 декабря 1887 г., г. Омск.

Милостивый государь, Григорий Николаевич!
Долгом считаю уведомить Вас [в ответ] на письмо Ваше от 21 октября сего года, что я вполне разделяю предлагаемый Вами план выпуска сочинений Чокана Валиханова и не могу не выра­зить своего удовлетворения по поводу участия, принятого в этом издании профессором Веселовским, от которого и ожидаю уведом­ления.
Пользуюсь случаем, чтобы засвидетельствовать Вам мое ува­жение и преданность.

Имею честь быть Вашим, милостивый госу­дарь,
покорнейшим слугою Гер. Колпаковский.

Письмо Н. И. Веселовского Г. Н. Потанину.

6 февраля 1888 г.

Многоуважаемый Григорий Николаевич!
Не отвечал я Вам так долго потому, что не получил сочинений Чокана Валиханова, не получил и до сих пор. Н. М. Ядринцев говорил мне, что он получил от Вас список сочинений Валиханова, хотел передать его мне, но уехал в Иркутск, не исполнив обеща­ния, вероятно, за недосугом своего времени.
Вероятно, вы разы­щете список и доставите его мне; но затем возникает другой воп­рос - о средствах на печатание. Я ничего не знаю: сколько экземпляров печатать, какая сумма ассигнована, куда направить отпе­чатанные экземпляры и т. д.
Самое главное, конечно, вопрос денежный. Деньги могли бы быть направлены в Географическое общество, чтобы не хранить их у меня, но без этого как же начинать печатание? Затем, что будет зависеть лично от меня как относительно исправности текс­та, так и вообще опрятности издания, в этом Вы можете быть спокойны.
Я желал бы только получить несколько экземпляров в свою пользу. Буду ожидать от Вас подробной инструкции, чтобы приступить к делу без замедления, когда будет все готово.

Преданный Вам Н. Веселовский.
Забалканский проспект, д. 29, кв. 15

Письмо Н. И. Веселовского Г. Н. Потанину.

8 мая 1888 г., Петербург.

Многоуважаемый Григорий Николаевич!
Рукописи Валиханова получил и Колпаковскому писал. Давай­те биографию султана; сам я ничего сделать не могу. В долгий ящик не откладывайте, а то задержите печатание. Кто такой Цуриков в Калуге? Как его зовут?
В отделении этнографии Географического общества образова­лась комиссия для составления программы по собиранию сведе­ний. Мы зачислили в нее и Вас. Надеюсь, что Вы не откажетесь послужить обществу, а Ваша большая опытность дает Вам полную возможность сделать ценный вывод и вклад в наше пред­приятие.
На Вас мы рассчитываем по [получении сведений о] группе инородцев России и Азии. Дело это очень важное, и откла­дывать его в долгий ящик не следует. Теперь мы составляем программу и для пятого путешествия Пржевальского в Тибет, куда он отправляется в августе сего года.
Несколько, лет тому назад я предложил-удостоить золотой ме­дали этнографический труд Агапитова и Хангалова о шаманизме, писал рецензию и очень желал бы иметь эту книжку: купить ее здесь невозможно, вот я и обращаюсь к Вам за содействием - не можете ли Вы приобрести для меня эту книжку в Иркутске?
Деньги вышлю, сколько потребуется. Я теперь собираю сочинения по шаманизму, и эта книжка мне нужна. Извините, что беспокою Вас, но зато готов служить Вам в Петербурге, чем могу.

Готовый к услугам Н. Веселовский.

Письмо Г. А. Колпаковского Г. Н. Потанину.

8 июня 1888 г., № 147, г. Верный.

Милостивый государь, Григорий Николаевич!
Письмом от 8 мая Николай Иванович Веселовский уведомляет меня, что к изданию сочинений султана Чокана Валиханова он мог бы приступить в августе месяце, если ему будут отпущены необходимые на то средства, по приблизительному расчету, - 500 рублей.
Уведомив г. Веселовского, что при разговоре с Вами по поводу названного издания о денежных средствах, насколько могу при­помнить, не упоминалось, вследствие чего немедленно...

Письмо Н. И. Веселовского Г. Н. Потанину.

Многоуважаемый Григорий Николаевич!
Еще раз обращаюсь к Вам по поводу Валиханова, Вы обещали дать биографию его, и теперь она необходима, так как на днях я приступаю к печатанию сочинений султана Валиханова. Не отказывайтесь от своего намерения и не откладывайте его.
Печатать сочинение без биографических сведений об авторе неудобно. Дайте то, что у Вас имеется, хотя бы и недостаточно полно, но лучше хоть что-нибудь, чем ничего.
Во всяком случае, я книгу не выпущу до Вашего ответа.

Примите уверение в совершенном моем уважении
и преданности Н. Веселовский.
Забалканский проспект, д. 29, кв. 15.

Письмо Г. Н. Потанина Н. И. Веселовскому.

Многоуважаемый Николай Иванович!
Я оставил материал для издания статей Валиханова у Ник. Мих. Ядринцева, так как опоздал свести его к Леон. Ник. Майко­ву до отъезда последнего в Ярославль. Николай Михайлович передает Вам и портрет Чокана Валиханова, лучше которого он пока не нашел.
Я напишу генерал-губернатору Колпаковскому о том, что рукописи передал Вам. Тут Вы найдете: 
1) «Очерки Джун­гарии», 
2) «Алтышар» (обе напечатаны в «Записках Русского ге­ографического общества»), 
3) «Аблай» (напечатана в Энцикло­педическом словаре), 
4) «Остатки шаманства у киргизов» (хотя и написана не рукой Чокана, но что это его статья, надо полагать из того, что первые листы той же тетради заняты заметками о киргиз­ском вооружении, написанными рукой Чокана), 
5) «Отрывок из дневника рукописи», 
6) «О кочевках киргизов», 
7) несколько пи­сем Чокана к г. Колпаковскому.
Биографические заметки о Чокане пришлю из Сибири. Может быть, Вам удастся пополнить их рассказами других лиц, знавших Чокана: П. П. Семенова, Семена Яковлевича Капустина, Цурикова (который, где находится, не знаю, [кажется] , чуть ли не в Ка­лужской губ.).

Письмо степного генерал-губернатора Г. А. Колпаковского непременному секретарю Академии наук К. С. Веселовскому.

15 июня 1889 г., № 332, С-Петербург.

Милостивый государь, Константин Степанович!
Член Императорского Русского географического общества есаул Потанин передавал мне, что ваше высокопревосходительство при­няли на себя труд издания оставшихся после смерти полковника Валиханова записок и что мое содействие этому изданию может выразиться материальной поддержкой в размере трехсот рублей.
Вполне сочувствуя предпринимаемому Вами изданию и желая, чтобы труды этого выдающегося киргиза как можно скорее появи­лись в печати, покорнейше прошу Вас не отказывать уведомить меня, достаточно ли будет названной суммы и куда мне следует препроводить деньги.
С почтением и совершенной преданностью имею честь быть Вашим, милостивый государь, покорнейшим слугою.

Гер. Колпаковский.

Письмо Г. Н. Потанина Г. Е. Катанаеву.

27 июня 1892 г.

Не поможете ли Вы мне в издании собрания статей Чокана Ва­лиханова. Статьи все собраны и находятся у проректора Петербург­ского университета Николая Ивановича Веселовского. Остановка за деньгами, нужно 500 руб. Колпаковский обещал, но не дал, ос­тавил пост. Писал я отцу Чокана в Сырымбет, Садвокасу и Мусе Чорманову в Аккелин Баян-Аульского округа; последний обещал, но не прислал.
Я думаю так: открыли бы Вы при отделе подписку на сбор денег; книга должна быть издана в Петербурге под ре­дакцией г. Веселовского. Издание продается в пользу Западноси­бирского отдела, как я это сделал с Доржи Банзаровым.

Григорий Потанин.

Письмо Г. Н. Потанина Н. И. Веселовскому.

3 декабря 1893 г., Иркутск.

Многоуважаемый Николай Иванович!
Очень обрадовали Вы меня своим письмом, потому что я по­нял его так, будто Вы имеете уже деньги на издание Чокана Валиханова. Откуда добыли и достаточно ли? Приложите ли портрет? Я набросал заметки о Чокане, но, извините, писал не для пе­чати, а для Вас, так что Вам придется только воспользоваться этим материалом, а не печатать в том виде, как вышло из-под моего пе­ра. За это прошу извинить; работы другой случалось много, а тут еще инфлюэнца, от которой должен был десять дней высидеть дома.
Года я выставил зря, перезабыл их. Всего, оказывается, с Чоканом я встречался в жизни четыре раза: пять или шесть лет жизни в корпусе в Омске; потом года два в Омске, когда оба мы были офицерами, я - казачьим и служил в Войсковом казачьем управлении, Чокан был адъютантом у Гасфорта; потом в Петербур­ге не более года; и, наконец, в последний раз в Омске.
Не найдете ли в Штабе послужного списка Чокана. Забыл упомянуть, что Чокан рисовал недурно. В «Записках Ге­ографического общества» при его статьях помещены портреты ди­кокаменных киргизов.
Это его собственный карандаш. Я видел у него также каран­дашный набросок озёра Иссык-Куля и горного прохода Санташ. Не встретите ли в Петербурге г. Лещева, он очень хорошо знал Чокана в Омске и может Вам сообщить о трудах Чокана для администрации по управлению киргизами. Также, если Вы дадите мои заметки прочесть Семену Яковлевичу Капустину, он, вероятно, что-нибудь добавит и поправит.
Знали его также П. П. Семенов и А. Н. Бекетов. Они могли бы дать оценку Чокану.

Готовый к услугам Григорий Потанин.

Р. S. У меня срисован вид деревянного памятника над могилой Чокана, но, я думаю, он Вам не нужен и потому не посылаю. 
Р. S. Биографические заметки о Чокане посланы с этой же почтой отдельной посылкой.

Письмо Г. Н. Потанина Н. И. Веселовскому.

13 апреля 1901 г., Гусев, 4.

Глубокоуважаемый Николай Иванович!
Простите великодушно, что я не сообщил Вам своевременно о своем разговоре с Петром Петровичем. Я был у него на страстной неделе. П. П. сказал мне, что недавно ему действительно попались под руку рукописи Чокана, завалявшиеся в его бумагах, и он еще подумал, что нужно их передать тому, кто редактирует издания статей Чокана.
Может быть, среди них и находилась статья «О ша­манстве у киргизов». П. П. хотел снова пересмотреть свои бумаги и найти рукописи Чокана, а я собирался к нему зайти на Фоми­ной, но заболел, простудил горло, почему не мог вчера пойти на об­щее собрание.
Напишите, пожалуйста, Петру Петровичу сами, на­помните ему или устно спросите при встрече в совете. Я надеюсь дня через два выйти, и тогда первым долгом отправлюсь к Петру Петровичу.
Если же статьи о шаманстве у Петра Петровича не окажется, остается только одно -. искать ее у вдовы Леонида Николаевича Майкова.
Корректурные листы пошлю в особом пакете.

Готовый к услугам Григорий Потанин.

Письмо Н. И. Веселовского А. А. Достоевскому.

2 апреля 1903 г., С-Петербург.

Многоуважаемый Александр Андреевич!
Печатание сочинений Валиханова подходит к концу, набраны две последние статьи, но с ними выходит положительный скандал. Оригиналы их находятся у Петра Петровича Семенова, я их не видел, а П. П. найти их не мог, когда к нему обращался.
Между тем список, переданный мне Г. И. Потаниным, возму­тителен до последней степени. Все слова перевраны: вместо ташей написано пашей, вместо токсаба - токба и т. д. Хорошо, когда я знаю, как надо поправить, но чаще я этого не знаю.
Все собствен­ные имена исковерканы (одна статья содержит маршруты). Много исправить положительно не по чему. Еще хуже того, что перепис­чик не разбирал руку Валиханова и оставлял пробелы по несколь­ку строчек, ввиду всего изложенного и во избежание действительного скан­дала (я должен буду оправдываться в печатании чепухи), покор­нейше прошу Вас попытаться добыть две рукописи Валиханова у Петра Петровича. Может быть, вы будете счастливее меня.

Переданный Вам Н. Веселовский.
абалканский проспект, д. 29, кв. 15.

Источник:
Источник: Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 5 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985, 2-е издание дополненное и переработанное, стр. 215 – 226.

Письма родных Чокана к Потаниным.

Письмо Мусы Чорманова А. В. Потаниной.

30 августа 1881 г., урочище Саумал-Кулъ.

Добрейшая Александра Викторовна!
Посылку Вашу - русскую книгу «Первый шаг», татарскую и рисунки из «Естественной истории» для маленького Масхута - я получил и за все это сердечно Вас благодарю, а Масхут целует Вашу ручку и с восторгом рассматривает рисунки, и с детской любознательностъю подробно расспрашивает значение и название каждой, жаль только, что подписи на них сделаны не по-русски.
Крайне огорчаюсь тем, что Вы послали посылку, но не написали письма, чем лишили меня удовольствия читать драгоценные Ва­ши строки и не знать о Вашем здоровье. Любезнейшая Александра Викторовна, пишите, пожалуйста, чаще и больше обо всем, что Вы найдете интересным, и это для меня будет большое удовольствие и сердечная отрада.
Простите меня великодушно за долгое мое молчание, причиной которого была продолжительная и упорная болезнь - простудная горячка, однако же благодаря бога и хорошего русского доктора здоровье мое восстановилось почти.
Семейство мое и родные все здоровы и шлют Вам низкие поклоны. Я же свидетельствую Вам глубочайшее почтение и желаю всех благ от создателя. Если Григорий Николаевич находится вместе с Вами, то ему передайте все наши добрые чувства с пожеланием ему хороших успехов во всех его предприятиях и начинаниях и [по] благодарите от меня за фонографическую его карточку, если же он находится в поездках, то сообщите ему о нас в своих милых письмах.

Остаюсь с глубочайшим к Вам уважением и преданностью и всегда готовый к услугам Вашим
Муса Чорманов.

Р. S. Сакен Мусович Вам кланяется, а Нурида Чингисовна бла­годарит Вас за посланный Вами ей глицерин и желает Вам здо­ровья.

Письмо Мусы Чорманова Г. Н. Потанину.

7 декабря 1881 г., урочище Аккелин.

Многоуважаемый Григорий Николаевич!
Письмо Ваше из Казани от 27 августа сего года я получил и сер­дечно благодарю Вас, что Вы не забываете нас, степняков, и ду­шевно радуемся, что Вы здоровы. Книгу Вашу и карточку мы получили и за все это приносим искреннюю нашу благодарность.
Похвалы Ваши относительно чекменя, подаренного брату Ва­шей жены, мы принимаем с восторгом и желая сделать этот пред­мет еще занимательнее, с большим удовольствием посылаем Вам 30 аршин армячины, на что только она может быть для Вас при­годной.
Относительно просимых Вами сказок, то для этого собирается материал, а когда достаточно наберется, тогда составим целое и вышлем Вам немедленно. Вы, как человек, занимающийся археологией, то и письма Ва­ши пишутся старинным почерком, напоминающим время Дмит­рия Донского, - такое писание, быть может, Вас обременяет, то усерднейше просим Вас писать Ваши письма к нам обыкновенным Вашим почерком, которые мы читаем без затруднения.
Просим Вас настолько быть любезным относительно исполне­ния Вашего намерения о составлении доклада о кочевой гимназии и прислать нам. А то киргизский народ без учения коснеет в гру­бом невежестве.
Расстроенное мое здоровье плохо поправляется. Ныне осенью я простудился и с октября месяца не выхожу из комнаты. Здоровье жены Садвокаса Нуриды тоже неудовлетворительно. Остальное мое семейство и все родные мои находятся в добром здоровья.
Прошу принять от меня, многоуважаемый Григорий Николае­вич, мое душевное почтение, а также от всего моего семейства и всех родных моих глубокие поклоны. Если будете писать супру­ге Вашей, то потрудитесь передать от всех нас самые низкие пок­лоны.

Всегда готовый к услугам Муса Чорманов.

Первое письмо Садвокаса Чорманова Г. Н. Потанину.

10 февраля 1887 г., урочище Аккелин.

Многоуважаемый Григорий Николаевич!
Старое знакомство наше дает мне полное право поздравить Вас и любезнейшую супругу Вашу, Александру Викторовну, с благо­получным возвращением из дальнего и вместе с тем трудного, но полезного пути.
В Ваше долгое отсутствие [Вы выезжали] из России, мы лишились любимого нашего отца, Мусы Чорманова, который считал Ваше с ним знакомство и всегдашнее доброе расположение за величайшее счастье.
Мы, желая сколько-нибудь познакомить русскую публику с жизнью покойного, просили находившегося у них пись­моводителя г. Путинцева, бывшего слишком 20 лет в самых близ­ких отношениях с [нашим] отцом, написать небольшой очерк под названием «Воспоминания о покойном [Мусе Чорманове]», кото­рый и был, по нашему настоянию, отослан в редакцию «Восточного обозрения» для помещения в газете, в полной надежде на издателя оной Н. М. Ядринцева.
Но, к крайнему сожалению, его не напеча­тали в газете; вероятно, он нашел его плохо написанным и [может быть] вовсе негодным для печати. Мы же были уверены, что Н. М., как хороший знакомый отца, извлечет из него нужное и напечата­ет, но этого им сделано не было.
Вам ведь хорошо известно, что в степи нет образованных людей, и мы довольствуемся тем, что имеем. Как я уже сказал, раз записка о жизни папаши находится у Н. М., то не будете ли настолько добры, что ее возьмете у него, прочитаете и если найдете в нем [что-либо] достойное напечатания (разумеется, с исправлением слабых мест), отдадите в печать и по напечатании один экземпляр вышлите мне.
Если же еще что нужно Вам знать о наших кайсаках, то у ме­ня имеются списки с [докладных] записок [отца], которые были подаваемы высшему начальству, - напишите мне, я их Вам вышлю. На могиле отца поставили мраморный памятник, обнесенный железной решеткой.
Памятник выписали из Екатеринбурга, и его привез к нам в Аккелин сам мастер В. А. Свечников. О смер­ти отца можете все подробно узнать из записок. Мы все, слава бо­гу, здоровы, кроме жены моей, Нуриды, она все по-прежнему бо­леет и посылает Вам свои нижайшие поклоны.

Жду Вашего ответа и остаюсь искренне Вас уважающим.

Садвокас Чорманов.

Екішні хат.

Омбы каласы, 25 февраль, 1887 ж.

Зияда құрметтілеріміз Григорий Николаевич осындай ардаңты ханымыз Алексаңдраға зор ыхыласымьгзды куәландырғанымыз, Бағдында январь ііщнде Еркебұлановтен Омскіге жазып қал- дырып кеткен сәлеміңізді алдым 20 февральда Омске шаһарында. Ескерід жазғаныңызға көп-көп ырзамың.
Өзіміз Нұриданың науңасың мұңдағы докторларға көрсетдек үшін кедген едік. Екі-үш кун болды, царата бастадыд. Әзір мағлүмы жоқ. Сапарыңыздан сәләмет ңайтңаныңыз цұтты және мүбәрәк бол сын. И. А. Козловтан сұраған едім, сізді бек жүдеп қартайып қайт- ңан екен, - бізде бірнеше күн қонақ болды, - деп сөздеді.
Біздер апрельдің басына шаңты Омскіде болсақ керек. Онан соң Баянауылға қайтамыз. Жақында хат жазсаңыз Омскіге Аблайханов атына жазыңыз, тапеырмаң шартымен, маған тапсырар. Бұл күнде ңазақтар һар медіреседе оқи бастады.
Гимназияда 19 бала оқйды, кадетский корпуста 5 бала оқиды, учительский се- минарияда 4 бала оқиды, және техническийдё екі бала оқиды. Бар- лығы 30 бала ңазірде Омскіде оқиды, бір бала Петербургский уни- верситетте оңиды, руы Сырттанов, соған мүмкін болса көрісіп, ла- йық болған қадари жәрдеміңізден тастай көрмеңіз.
Н. М. Ядринцевке мёйен поклон айтыңыз. Маған таныс болмаса да менің атама таныстығы турасында.

Қош, сізді, һам жамағатыңызды құрметтеуші.

Садуакас Мусаулы Шорманов.

Второе письмо Садвокаса.

25 февраля 1887 г., г. Омск.

Глубокоуважаемый Григорий Николаевич, дорогая Александра Викторовна.
Свидетельствуем Вам: наше доброе расположение. Ваше январ­ское послание, оставленное в Омске, у Еркебуланова, мы получили здесь же 20 февраля. Большое и большое спасибо за внимание.
Мы приехали сюда на консилиум врачей по болезни Нуриды уже третий день, как мы лечимся. Относительно диагноза пока ни­чего не известно. От всего сердца поздравляю с благополучным возвращением из путешествия. И. А. Козлов мне рассказывал, что Вы были в гостях в омском обществе и выглядите очень худым и состарившимся. До начала апреля мы будем в Омске, а затем поедем к себе в Баян-Аул.
Если у Вас появится желание написать в ближайшее время письмо, то пишите в Омск на имя Аблайханова для передачи мне. В настоящее время казахские дети стали обучаться в разных учебных заведениях. В гимназии их учится 19 человек, в кадетском корпусе - 5, в учительской семинарии - 4 и в техническом учи­лище 2 воспитанника.
Всего обучающихся в учебных заведениях города Омска 30 казахских детей, один учится в Петербургском университете. Это Сырттанов. Хорошо было бы, если найдете воз­можность, повстречаться с ним и по силе возможности оказать ему поддержку.
Прошу также передать от меня привет Н. М. Ядринцеву, хотя он со мной не знаком, но по памяти моего отца, с ко­торым он был знаком.           

Уважающий Вас и Вашу супругу
Садвокас Мусаулы Чорманов.

Yшiншi хат.

Март, 1887 ж.

Бек сүйіклі Григорий Николаевич.
Мұндан ілгері бір хат жазған едім, бү күнде алған шығарсыз. Мәзкүр хатымда Омскіге келген себеплерінің баршасы айтылған жоң шығар: Хамиладан бір «докладная записка» бермек едім ге- нерал-губернаторға, [қазір] ол ниетімнен қайттым - господин Чистяковтың уа гайрылардың басқалардың мәслихатты илян.
(Ол записка) «Восточное Обозрение» (газетіне) басуга жіберілді. Ла- йың көрілсе, енді сізден өтінішіміз бәлки, бағзы бір жерлері бек лайыңсыз [болып], ұлықтарға тік (жазылған жерлері болған болса, алып тастап, бізге ұят келместей етіп бастыра көріңіз. Әгәрда ба- сылса бізге хат жазып хабарландырыңыз.
Әр уақыт газетке хабар беріп тұрармыз - ңазақ халқының зәру болған істерінен, кем жер- лері болса толтырып, артық жерін алып тастауыңызды үміт етіп ңаламын.

Нұрида екеумізен Александра Викторовнаға поклон айтасыз.

Сізді дайым хұрметте қалаушы
Садуакас Шорманов

Третье письмо Садвокаса.

Март, 1887 г.

Любезнейший Григорий Николаевич.
До этого я Вам писал одно письмо, которое, надеюсь, Вы уже получили. В том письме я не успел Вам сообщить подробно, почему я приехал в Омск. Я намеревался через Хамилю подать докладную записку на имя генерал-губернатора, а теперь раздумал и оста­вил свое намерение, ибо Чистяков и другие не одобряют.
Эту же записку направил в редакцию газеты «Восточное обозрение» для публикации. Если можно, я просил бы Вас просмотреть [ее], от­редактировать и сгладить резкие места, задевающие самолюбие высших чиновников, и затем печатать так, чтобы потом нас не уп­рекали.
В случае публикации [записки] прошу сообщить мне пись­мом, я всегда готов сообщать [Вашей] газете о нуждах казахского народа. [Если в моих заметках] окажутся недочеты, прошу их восполнить и надеюсь, что вы уберете все лишнее и ненужное.

Нурида шлет привет Александре Викторовне.

Неизменно уважающий и почитающий Вас
Садвокас Чорманов.

Четвертое письмо Садвокаса.

26 апреля 1888 г., г. Омск.

Высокоуважаемая Александра Викторовна, высокоуважаемый Григорий Николаевич!
Получив ответную телеграмму от Вас, я был крайне удивлен, что до сего времени, оказывается, не получен Вами портрет покой­ного Чокана Валиханова, посланный в прошлом в 1887 году 3 но­ября из города Павлодара в С.-Петербург на имя редакции «Вос­точное обозрение» с передачей Вам.
Поэтому прошу Вас спросить в редакции «Восточного обозре­ния», если не окажется там, то сообщите мне в станицу Баян-Аул для разыскания в почтовом ведомстве и вручения Вам. О Вашем настоящем местопребывании я узнал по приезде мо­ем в Омск от Ивана Александровича Козлова.
Я сего числа отправ­ляюсь пароходом в свой аул. Портрет этот был послан мною со­гласно Вашему письму, посланному через господина султана Аблайханова, который постарался тотчас же отправить [это письмо] ко мне в аул, но отсутствие мое на некоторое время заставило ис­полнить Вашу просьбу лишь 3 ноября, но, оказывается, не получен Вами до сих пор.
Просим принять наше сердечное почтение. Будь­те здоровы!

Садвокас Чорманов.

Источник:
Источник: Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 5 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985, 2-е издание дополненное и переработанное, стр. 227 – 232.

Современники о Ч.Ч. Валиханове.

Врангель А.Е.

Компиляция по книге А. Е. Врангеля. «Воспоминания о Ф. М. Достоевском в Сибири 1854 - 1856 г.г.» (СПб., 1912 г.).

Приятель Достоевского – Валиханов.

Я представился генерал-губернатору Г. X. Гасфорту, приятелю многих моих родных. Вот характеристика Гасфорта и военного гу­бернатора генерала Фридрихса из сохранившегося моего письма к отцу от 8 декабря 1854 года.
«Он принял меня свысока, руки не дал, хотя и пригласил обе­дать. Он так пуст и глуп, что много говорить о нем не буду.
C’est une encyclopedie renverle, un homme qui se croit presque Empereur ici lui - meme a bea coup lu, mais ne eopnait pas la rue prati­que, sa tete est vide comme un tonneau.
Он, пожалуй, и желал бы добра краю; да взяться не умеет. Здесь слово его закон и ему ока­зывают чуть не божеское почитание. Ваш товарищ когда-то, добрый мой папенька, военный губер­натор Киргизской области генерал-майор Фридрихе добрый, от­личный человек, но глуп, как пробка.
Доклады выслушивает стоя, играя на флейте. Поднесенные ему для подписи бумаги взвешивает на безмене и потом хвастает, сколько пудов ему нужно было Под­писать за неделю, словом, мой Адамка был бы таким же военным губернатором.
Я не выдумываю, папенька, а пишу вам сущую правду... Пришло известие, что генерал-губернатор Гасфорт выехал из Омска в Копал, затем посетит Верное, а через две-три недели надо его поджидать к нам.
Все встрепенулось, войска упражнялись, чи­новники работали, все приводилось в порядок, чистилось и краси­лось. Я полагаю; у многих поднимался вопрос: я что, как накроет «ревизор». Особенно интересовались, кто из чиновников Омского главного управления будет сопровождать генерала во время реви­зии?
Узнав, что приедет советник С., немного успокоились.
- «Ну с этим-то не так страшно, можно «поторговаться».
Только, и дорог же он, шельма», - прибавляли при этом. Ехал к нам и Крамер, мой приятель, избавивший меня в Омске от бильярдного ложа. При имени его чиновничьи физиономии вытягивались:
- «Ах! Пес его возьми! Ну его! Ну, к чему ему-то ехать!».
И вот в начале июля прискакал казак-летучка с известием, что гроза приближается, что сам уже в Аягузе, а завтра прибудет к нам. Двумя днями ранее прибыли ревизоры и два адъютанта с докладами и бумагами для губернатора.
В день приезда уже чуть свет все высыпали на берег реки. День был ясный, солнечный. Мы, чиновники, переехали на ту сторону Иртыша, к самой киргизской слободе. По приказу мы явились все в вице-сюртуках, так как после должен был состояться прием у генерал-губернатора.
Река была усеяна плотами и лодками. Очень типично было зрелище пестрой толпы. Немного особняком стояли приехавшие аристократы из Омска, свысока оглядывавшие нашу братию. Генерал Спиридонов, начальник округа Ш., пристав киргизов, а также масса почетных киргизов в жалованных халатах и татар из разных ханств: Рахимбай, Букаш и другие уехали далеко на­встречу - первые на своих тройках, последние на своих аргамаках.
Тысячи киргизов, глазея, напирали на нас; с ними не церемони­лись, отгоняли нагайками. Долго ждали мы, испеклись на солнце, проголодались в горле пересохло. Но вот вдали показались несущиеся во весь карьер три всадника.
Толпа заколыхалась. Это были летучки - авангард. Че­рез полчаса, значит, ожидай. Сам пожалует. Так и вышло. Далеко, версты в три поднялось огромное облако пыли, все ближе и бли­же к нам, скоро ясно обрисовались скакавшие впереди с колокола­ми тройки, - это и было наше с таким трепетом ожидаемое началь­ство.
За ними летел тарантас, запряженный восемью лошадьми по четыре в ряд, за тарантасом еще и еще тройки - свита. Сотня киргизов в ярких халатах, составляя почетную свиту, живописно гарцевала по сторонам. Пыль столбом, все путешественники от нее черные, как негры.
Лошади генерал-губернаторского тарантаса так разогнались, что не будь десятка услужливых чиновничьих рук, остановивших за уздцы разгоряченную восьмерку, быть бы генерал-губернатору с супругою в реке Иртыше.
Почему Гасфорт таскал повсюду свою жену, чиновничество не­доумевало. Старик Гасфорт, выйдя из экипажа, едва кивнул нам. Началась переправа; все двинулось на тот берег за ним. Батюшка робко и скромно заметил, что по смыслу церковного наказа трезвонят приветствие царю или царским особам.
Старик Гасфорт расхорохорился, задвигался.
- «Здесь я царь!, чтобы в сле­дующий приезд, приказываю, трезвонить во все колокола!» - гроз­но закончил он.
Но, несмотря на все эти выходки, следует все же сказать, что в сущности Гасфорт был добрый старик. Но что поделаешь, - сла­бость имел напускать на себя важность и грозность. Имел он и еще слабость - страшный охотник был до составле­ния всевозможных проектов.
Так, например, он сочинил «новую религию для киргизов». Киргизу, надо сказать, хотя и были магометане, но совсем не фанатики. Вот Гасфорт и задумал дать им новую религию, вроде православной, и, говорят, что когда этот проект провалился в Петербурге, ужасно разобиделся бедный, но, кжется, унывал недолго и вскоре, принялся за новый. Когда он, был кем-нибудь недоволен, он говорил:
«Вы, миленький», - а впрочем - «ты»...
Версты за три от города [Семипалатинска] по дороге в Омск ле­жала заимка Попова, на нагорной стороне Иртыша, среди богатой рощи. Здесь были большая мельница, кожевенный завод и разные хозяйственные постройки.
Большого выбора для наших прогулок с Ф. М. не было, и вот особенно часто ходили мы на эту заимку. Как раз там только что были найдены, остатки каких-то кирпичных развалин и разные вещи буддийского культа.
Надо, сказать, что на всем огромном пространстве от Китая до гор Урала обитали некогда монголы, за­воевавшие наши киргизские степи при Чингисхане. Потомки этих монголов - калмыки совсем, не давно были вытеснены из наших степей киргизами, [точнее] в 1715 году их ханом Аблаем, родона­чальником всех ханских родов.
Он их герой, и они, и в мое время, нападая на неприятеля, кричали:
- «Аблай! Аблай!»
В степи и вдоль Иртыша сохранилось много развалин от мон­гольской эпохи, везде видны были следы большой культуры, за­брошенные арыки, плотины и валы. Такие остатки прошлого мон­гол содержит и вся местность близ Семипалатинска, сам же город Семипалатинск был основан при Петре Великом.
А крепость, как оплот против киргиз-кайсацких орд и как защита развивавшимся серебряным рудникам Алтая, была сооружена в 1718 году. Из немногих посещавших нас последнее время лиц помню, между прочим, заехал проездом, чтобы повидать Достоевского, мо­лодой, премилый офицер-киргиз, воспитанник Омского кадетского корпуса, внук последнего хана Средней орды, Мухаммед-Ханафия Валиханов (имя Валиханова упоминается в последних письмах Достоевского ко мне).
Он познакомился с Ф. М. в Омске у Ивановых и очень полюбил его. Ехал он с секретным поручением правительства в Ташкент и Коканд, сопровождая торговый караван. Между прочим, он рас­сказывал нам, дабы удачнее исполнить правительственное пору­чение и не навлечь на себя внимание туземцев, чтобы скорее ра­зузнать все, что ему требуется, он в обоих городах женился по кир­гизскому обряду.
Рассказал, он нам и о ценах, по которым можно было приобретать невест. За самую знатную девушку ханского ро­да платили тогда калым по 9 голов всякого скота, т. е. 9 штук вер­блюдов, 9 лошадей, 9 коров и 9 овец.
Валиханов имел вид вполне воспитанного, умного и образованного человека. Мне он очень понравился, и Достоевский очень был рад повидать его. Впоследст­вии я встречал; его в Петербурге и Париже. Как я узнал, вскоре он погиб, бедняга, от чахотки - петербургский климат доконал его.

Примечание:

Врангель Александр Егорович (1833 – 1915 г.г.).
«Валиханов имел вид вполне воспитанного, умного и образованного человека. Мне он очень понравился, и Достоевский очень был рад повидать его. Впоследствии я встречал его в Петербурге и Париже».  
А. Е. Врангель.
Русский дипломат, камергер. В 1853 году закончил Императорский Александровский лицей и поступил на службу в Министерство юстиции, причем отказался от карьеры в столице и поехал добровольно на должность стряпчего по уголовным и гражданским делам в Семипалатинск.
Здесь встречался с бывшим в ссылке Ф. М. Достоевским, помогал ему деньгами, хлопотал о присвоении Достоевскому офицерского чина и разрешении вернуться в Центральную Россию. Через писателя был знаком с Чоканом Валихановым и упомянул о нем в своих воспоминаниях о Достоевском.

Источник:
Источник: Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 5 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985, 2-е издание дополненное и переработанное, стр. 234 – 237

П. П. Семенов-Тян-Шанский.

Встречи в Западной Сибири и Семиреченском крае.

озвращаюсь к воспоминанию первого дня моего знакомства с генералом Гасфортом в Омске. Принял он меня очень приветливо; несомненно, что в тех условиях, в которых он тогда находился, приезд командированного в его край члена пользовавшегося тогда уже большим авторитетом Русского географического общества был как раз в интересах генерал-губернатора, искавшего всякой поддержки в своих начинаниях со стороны независимых, беспристрастных и сколько-нибудь авторитетных свидетелей его действий.
При представлении моем Гасфорту я имел осторожность не произнести ни одного слова по поводу главной цели своего путешествия в Тянь-Шань… Я выразил только глубокое сочувствие Географического общества к деятельности Гасфорта на юго-восточной окраине Киргизской степи, и в особенности к колонизационному движению в Заилийский и Семиреченский края, и сообщил ему, что общество поручило мне изучить как природу мирно завоеванного им края, так и успехи в нем русской колонизации.
- «Вот почему я и не сомневаюсь, - сказал я, - что просвещенный инициатор нашего поступательного движения в Центральной Азии даст мне возможность не только посетить Верное, но и изучить, по возможности, геологическое строение края, его флору и фауну, а также и население соседней горной страны».
Гасфорт в ответ на это высказал надежду, что его роль как носителя просвещения в Средней Азии может принести более пользы для России, чем скороспелое, по его мнению, занятие водного пути, проходящего по чужому государству, прославленным его соседом по генерал-губернаторству, и что его мирное завоевание богато одаренного природой края будет оценено впоследствии историей, а пока ему приходится радоваться, что уважаемое всей Европой Русское географическое общество обратило свое внимание на только что занятый им край, почему он и приветствует молодого ученого, стремящегося к его изучению.
При этом Гасфорт обещал немедленно исполнить мое желание и предписать местным властям оказывать самое широкое содействие моим исследованиям и давать мне достаточный конвой для поездок в горы Заилийского края, а также посылать вслед за мной топографов для съемки, по возможности, всех моих маршрутов.
Гасфорт тут же познакомил меня с находившимся у него в это время начальником всех топографических работ в Западной Сибири генерал-майором бароном Сильвергельмом и поручил ему показать мне не только все сводные картографические работы, но и все съемочные планшеты, исполненные в киргизских областях за время управления Гасфорта.
В Семипалатинске я встретил самый предупредительный прием со стороны губернатора, генерал-майора Главного штаба Панова, который, будучи предупрежден о моем приезде, выслал мне навстречу своего адъютанта, блестящего армейского офицера Демчинского, любезно пригласившего меня остановиться у него, так как в Семипалатинске в то время никаких гостиниц не было.
Но всего более обрадовал меня Демчинский деликатно устроенным сюрпризом: он мне представил совершенно неожиданно у себя на квартире одетого в солдатскую шинель дорогого мне петербургского приятеля Федора Михайловича Достоевского, которого я увидел первым из его петербургских знакомых после его выхода из «мертвого дома».
Достоевский наскоро рассказал мне все, что ему пришлось пережить со времени его ссылки. При этом он сообщил мне, что положение свое в Семипалатинске он считает вполне сносным благодаря добрым отношениям к нему не только прямого своего начальника, батальонного командира, но и всей семипалатинской администрации.
Впрочем, губернатор считал для себя неудобным принимать разжалованного в рядовые офицера у себя как своего знакомого, но не препятствовал своему адъютанту быть с ним почти в приятельских отношениях.
Надо заметить, что в Сибири вообще к находившимся уже на свободе ссыльным или поднадзорным начальство в то время относилось благодушно. …Федор Михайлович Достоевский дал мне надежду, что условится со мной при моем обратном переезде посетить меня на моих зимних квартирах в Барнауле, списавшись со мной по этому предмету заранее…
Итак, 6 августа, около полудня, я подъехал с Демчинским к переправе через Иртыш, где нас уже ждал мой тарантас, прошедший осмотр таможни, и где нас встретил Ф. М. Достоевский. Переправа была довольно продолжительная, потому что летом вместо одной их бывает две: одна через Семипалатинский рукав Иртыша, а другая через самый Иртыш.
Переехав через обе переправы, я простился со старым и новым своими приятелями, получив от них искренние пожелания успеха, и сел в свой тарантас, тронувшийся в путь в сопровождении четырех конвойных.
…После трехдневного беспрерывного переезда по почтовому тракту вернулся в Семипалатинск, где остановился по-прежнему у радушного Демчинского и, на этот раз пробыв у него дней пять, имел отраду проводить целые дни с Ф. М. Достоевским.
Тут только для меня окончательно выяснилось все его нравственное и материальное положение. Несмотря на относительную свободу, которой он уже пользовался, положение было все же безотрадным, если бы не светлый луч, который судьба послала ему в его сердечных отношениях к Марье Дмитриевне Исаевой, в доме и обществе которой он находил себе ежедневное прибежище и самое теплое участие.
Молодая еще женщина (ей не было и 30 лет), Исаева была женой человека достаточно образованного, имевшего хорошее служебное положение в Семипалатинске и скоро по водворении Ф. М. Достоевского ставшего с ним в приятельских отношениях и гостеприимно принимавшего его в своем доме.
Молодая жена Исаева, на которой он женился во время своей службы в Астрахани, была астраханская уроженка, окончившая свой курс учения с успехом в астраханской женской гимназии, вследствие чего она оказалась самой образованной и интеллигентной из дам семипалатинского общества.
Но независимо от того, как отзывался о ней Ф. М. Достоевский, она была хороший человек в самом высоком значении этого слова. Сошлись они очень скоро. В своем браке она была несчастлива.
Муж ее был недурной человек, но неисправимый алкоголик с самыми грубыми инстинктами и проявлениями во время своей невменяемости. Поднять его нравственное состояние ей не удалось, и только заботы о своем ребенке, которого она должна была ежедневно охранять от невменяемости отца, поддерживали ее.
И вдруг явился на ее горизонте человек с такими высокими качествами души и с такими тонкими чувствами, как Ф. М. Достоевский. Понятно, как скоро они поняли друг друга и сошлись, какое теплое участие она приняла в нем и какую отраду, какую новую жизнь, какой духовный подъем она нашла в ежедневных с ним беседах, и каким и она, в свою очередь, служила для него ресурсом во время его безотрадного пребывания в не представлявшем никаких духовных интересов городе Семипалатинске.
Во время моего первого проезда через Семипалатинск в августе 1856 года Исаевой уже там не было, и я познакомился с ней только из рассказов Достоевского. Она переехала на жительство в Кузнецк (Томской губ.), куда перевели ее мужа за непригодность к исполнению служебных обязанностей в Семипалатинске.
Между нею и Ф. М. Достоевским завязалась живая переписка, очень поддерживавшая настроение обоих. Но во время моего проезда через Семипалатинск осенью обстоятельства и отношения обоих сильно изменились.
Исаева овдовела, и, хотя не в состоянии была вернуться в Семипалатинск, но Ф. М. Достоевский задумал о вступлении с ней в брак. Главным препятствием тому была полная материальная необеспеченность их обоих, близкая к нищете.
Ф. М. Достоевский имел, конечно, литературные труды, но еще далеко не вполне уверовал в силу своего могучего таланта, а она по смерти мужа была совершенно подавлена нищетой. Во всяком случае, Ф. М. Достоевский сообщил мне все свои планы.
Мы условились, что в самом начале зимы, после моего водворения в Барнауле, он приедет погостить ко мне и тут уже решит свою участь окончательно, а в случае, если переписка с ней будет иметь желаемый результат, и средства позволят, то он поедет к ней в Кузнецк, вступит с ней в брак, приедет ко мне уже с ней и ее ребенком в Барнаул и, погостив у меня, вернется на водворение в Семипалатинск, где и пробудет до своей полной амнистии.
Этими предположениями и закончилось мое свидание с Федором Михайловичем и путешествие 1856 г., и я вернулся на зимовку в Барнаул в начале 1856 г. Во время краткого моего пребывания в Омске я успел познакомиться, хотя еще довольно поверхностно, с лучшими деятелями города, о которых я уже упоминал выше.
Но особенное внимание мое обратили на себя двое талантливых молодых офицеров, незадолго перед тем окончивших курс в Омском кадетском корпусе, которые сами искали случая познакомиться со мной.
Один из них, родом казак, поразил меня не только своей любознательностью и трудолюбием, но и необыкновенной, совершенно идеальной душевной чистотой и честностью своих стойких убеждений; это был прославившийся впоследствии как путешественник и исследователь Сибири и Центральной Азии Григорий Николаевич Потанин.
Он был сыном весьма талантливого и любознательного казачьего офицера, который в первой четверти XIX века был часто командируем в Киргизские степи. Путешествуя по ним в пределах Области сибирских киргизов (ныне Акмолинской), он доходил до берегов реки Чу и пределов Кокандского ханства.
Некоторые из интересных его маршрутов и глазомерных съемок дошли до Гумбольдта и были им использованы в его «Центральной Азии». Под конец жизни, несмотря на свою известность и заслуги, отец Потанина был разжалован в простые казаки, но сын его был принят в кадетский корпус в городе Омске и окончил там курс с большим успехом.
В это время казачьи офицеры в чине хорунжего получали в год только по 90 рублей жалованья и пополняли свои бюджеты легкими при их командировках и исполнении служебных обязанностей в Киргизской степи поборами с киргизов.
Но в этом отношении один Г. Н. Потанин составлял исключение. Действуя неуклонно по своим чистым и честным убеждениям, он не собирал с киргизов никаких поборов и ухитрялся жить на свои 90 рублей.
С разрешения высшего начальства он занялся разборкой омских архивов и извлекал оттуда драгоценные для истории Сибири и сибирских казачьих войск данные. Само собой разумеется, что я не только заинтересовался судьбой молодого офицера, но при дальнейшем с ним знакомстве старался развить в нем любовь к природе и естествознанию, что впоследствии и привлекло выдающего молодого человека в Петербургский университет и выработало из него замечательного путешественника, этнографа и натуралиста.
Другим лицом, особенно меня заинтересовавшим в Омске, был Чокан Чингисович Валиханов. Киргиз родом из Средней орды, он был внуком последнего киргизского хана Валия и правнуком знаменитого Аблай-хана, потомка Чингисхана.
Его мать была родная сестра Митридата киргизского народа - Кенесары Касымова. Родная его бабка по отцу - вдова хана Валия - со своими детьми оставалась верной России в то время, когда остальные сородичи, дети хана Валия от первого брака и его братья, не хотели признавать того, что хан Вали принял русское подданство.
Александр I с большим вниманием отнесся к вдове хана Валия и велел выстроить ей первый в киргизской степи дом, в котором и родился Чокан Валиханов. Обладая совершенно выдающимися способностями,
Валиханов окончил с большим успехом курс в Омском кадетском корпусе, а впоследствии уже в Петербурге под моим влиянием слушал лекции в университете и так хорошо освоился с французским и немецким языками, что сделался замечательным эрудитом по истории Востока, и в особенности народов, соплеменных киргизам.
Из него вышел бы замечательный ученый, если бы смерть, вызванная чахоткой, не похитила его преждевременно на двадцать восьмом году его жизни. Само самой разумеется, что я почел долгом обратить на этого молодого талантливого человека особенное внимание генерала Гасфорта и по возвращении моем из путешествия в Тянь-Шань подал мысль о командировке Валиханова в киргизской одежде с торговым караваном в Кашгар, что и было впоследствии осуществлено Валихановым с полным успехом…
В Омске я не нашел никаких перемен. Омское общество даже не прислушивалось к «далекому шуму» того, что происходило в России. Реформы, там готовившиеся, не волновали омского общества, непосредственно в них не заинтересованного.
Оно еще не соображало, что освобождение крестьян неминуемо повлечет за собой ряд других реформ, которые изменят весь строй русской провинциальной жизни. Ни высшим чинам Главного управления Западной Сибири, ни мелким чиновникам омских канцелярий не приходило в голову, что возможность для первых получать дополнительное содержание от откупщиков и поставщиков провианта войскам, расположенным за государственной сибирско-иртышской границей в Семиреченском крае, а для последних возможность лихоимствовать столь открыто и безнаказанно - прекратится.
Только молодое поколение чиновников с высшим образованием, привлеченных в Сибирь преимущественно стараниями генерал-губернатора Гасфорта в качестве чиновников особых поручений, и вообще его ближайших сотрудников, еще не теряли мужества в своей тяжелой борьбе с хищничеством старого строя, но и они, убеждаясь вместе с генерал-губернатором в своем бессилии в этой борьбе, стремились к переходу в Европейскую Россию.
Даже самые юные, талантливые и чистые душой развивающиеся местные деятели, как Г. Н. Потанин и Ч. Ч. Валиханов, глубоко проникнутые стремлением и жаждой к знаниям, стремились закончить высшее образование в Петербургском университете.
Расставаясь уже на этот раз навсегда с почтенным деятелем, оказавшим мне, во всяком случае, несомненные услуги, и поблагодарив его от имени Географического общества за широко оказанное им содействие моему путешествию, я еще ходатайствовал перед ним по двум частным вопросам.
Во-первых, я просил его командировать поручика Чокана Валиханова переодетым в его национальный костюм в Кашгар для того, чтобы собрать обстоятельные сведения о гибели д-ра Адольфа Шлагинтвейта, одинаково интересующие как Русское и Берлинское географические общества, так и вообще весь образованный мир, а также постараться собрать все, что могло уцелеть из собранных им материалов, дневников и т. д., а затем по возвращении Валиханова дать ему возможность, оставаясь на службе при генерал-губернаторе, приехать в Петербург на продолжительное время для разработки превосходных, уже собранных им этнографических и исторических материалов о Киргизской степи.
При этом я обещал Валиханову широкое покровительство и содействие Географического общества. Вторым моим ходатайством было освобождение сотника Потанина от окончания обязательных лет военной службы с целью дать ему возможность получить высшее образование в Петербурге.
На оба мои ходатайства Г. X. Гасфорт с удовольствием дал согласие, объяснив мне, что он всегда и везде подавал руку помощи всем талантливым людям, ему встречавшимся. В Омске я пробыл только три дня и поспешил в Петербург, куда я стремился ко времени пылко мной ожидаемого обновления России. Приехал я в Петербург к 15 ноября 1857 г.

Источник:
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 5 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985 года, 2-е издание дополненное и переработанное, стр. 237 – 244.