Степные уезды Семиречья.

«Там обо мне будут верно судить, где научное исследование не есть безумие, где не в жадном захвате - честь, не в обжорстве - роскошь, не в богатстве - величие, не в диковинке - истина, не в злобе - благоразумие, не в предательстве - любезность, не в обмане - осторожность, не в притворстве - умение жить, не в тирании - справедливость, не в насилии – суд»

Джордано Бруно.

Суд биев в Семиречье.

Год путешествия моего с Алтынбаем в степной уезд был особенно удачным для нас столько же встречею со многими ишанами, доставившею материал для наблюдений, сколько и тем, что он был кануном следующего трехлетия новых выборов на должности волостных управителей, биев (судей), аульных старшин у кочевников, аксакалов (полицейская, городская и сельская власть), казиев (судей), членов хозяйственного управления, ведающего раскладку и сбор податей у оседлых туземцев.
Мне недолго, всего три недели, пришлось ждать избирательной процедуры, и за это время я познакомился с несколькими весьма толковыми киргизами рода конград, а расспросами пополнил свои сведения о многом, касающемся самоуправления, суда и податного дела у кочевников.
Я узнал, между прочим, также, что киргизы имеют счастие видеть своих гг. хакимов только один раз в трехлетие, когда им дается «предписание» сделать очередные выборы.
В это-то счастливое для народа время гг. хакимы выезжают в 3 - 4 пункта вверенных им владений, собирают десяточных (ун-баши) и пятидесяточных (илю-баши) избирателей, выслушивают жалобы просителей по разным делам, передают немедленно эти жалобы на разбирательство биев и, само собою разумеется, осведомляются потом, как решено то или другое дело, причем, конечно, стараются отклонить влияние посторонних, например переводчиков, на решение суда.
Но вот - я на выборах в той самой степи, в которой встретил «счастливого» ишана вора-муллу возвратившимся из кочевьев акмолинских киргизов. Народа собралось от трех волостей, которым назначен здесь сборный пункт, до 2000 человек.
В назначенный день, с примерной аккуратностью, без просрочки, так утомляющей кочевников в других случаях, подъезжает к ставке из 12-ти кибиток джуваш-хаким, т. е. скромный начальник, верхом на скромной лошади, с скромным кортежем, состоявшим из коршуновидного кичкине-наиба (в переводе: младший помощник) и пяти джигитов (конные рассыльные). Киргизы выстраиваются в одну линию и приветствуют приезжающих низким поклоном, с легким приподниманием шапок и с приговариванием «здрышка» (искаженное «здравствуй»).
- Сегодня отдых, - объявляет от имени хакима наиб, - завтра разбор жалоб, а послезавтра выборы.
Однако программа эта не вполне прошла: жалоб предъявлена была такая масса, что джуваш-хаким, при всей старательности своей, не успел выслушать в один день даже половины их. Здесь были и преобладание иски по делам краж, и иски жен и невест о расторжении брака или брачного условия с нелюбимым мужем или женихом, и иски женихов, обманутых невестами и вышедших замуж за других без воли родителей, и споры о неполной уплате калыма за невесту, и споры поземельные.
Как я сказал выше, самою большею cepиею жалоб были иски по кражам, со всеми вариациями: воровство чрез угон из табуна нескольких десятков лошадей, среди белого дня, в виду табунщиков, которым шайка пригрозила дубинами, кражи из табуна ночью, отнятие лошади грабежом в степи или в городе, кража скота из аула, иск за невыполнение обязательства открыть украденный скот за полученное от потерпевшего вознаграждение (сююнчи), иск двух киргиз, по делу кражи, за неправильное взыскание биями, при участии кичкине-наиба [знакомый с жизнью туземного населения, с его злобою дня, не по отчетам, не по данным канцелярских архивов, а непосредственным наблюдением, я отвечаю уверением, напоминая характеристику сартов, что помощники из туземцев такая аномалия, которая приносит русскому делу в крае один вред], огромного штрафа в 860 рублей, неизвестно куда поступившего, обвинение некоторых волостных управителей и их кандидатов в тесной солидарности с ворами.
По всему видно было здесь, да я знал это и раньше, что воровство в Киргизской степи, по своими размерам и организации, составляет страшное хроническое зло, разъедающее и благосостояние народа, и его нравственность.
Вслушавшись в судебные процессы по делам краж, во мнение населения кочевого и отчасти оседлого, я пришел к тому убеждению, что воровство у киргизов совершается вовсе не по нужде, а, так сказать, по баловству вначале, жадности впоследствии и привычке в заключение.
Несколько молодых людей вполне состоятельных родителей, также подвизавшихся в былое время в кражах, сводят знакомство с однородичем, опытным, закоренелым вором, уговариваются сделать кражу из «такого-то», отдаленного за 30 верст, табуна, расставляют на пути, куда предположено сбыть украденное, станции у союзников вора-учителя и в том городе, в который отправляют лошадей для продажи, делают удачно кражу из табуна, бродившего без всякого присмотра, выручают за украденное порядочную сумму денег, миролюбиво делят выручку по трудам и заслугам каждого, не обходя, конечно, и станции держателей и аульного, бия и волостного, если они проведали о краже; каждый соучастник получает некоторый куш денег и тем поощряет себя на дальнейшие подвиги.
Пока хозяин табуна случайно очнется, украденные лошади в пять дней сделают 400 верст. Начинаются розыски расспросами, объявлением такого-то (смотря по размеру кражи) вознаграждения (сююнчи) тому, кто укажет воров или украденное. Доказчики в большинстве случаев выискиваются, получают от потерпевшего назначенную сююнчу в 20 - 100 рублей и затем уже объявляют, где надо искать украденное. Если оговор окажется неосновательным, доказчик возвращает полученную сююнчу, из которой урвет все-таки некоторую частицу, в 5 - 10 руб.
При несомненности доказательств к обвинению такого-то в краже, потерпевший, если не покончить с ворами миролюбиво, при содействии однородичей, отправляется на разбирательство к биям, восседающим всегда почему-то и вопреки положению в центральной резиденции хакима, за 300 - 500 верст от кочевьев своих родовичей, нуждающихся часто в их юриспруденции. Избранные истцом бии делают вызов ответчику, который, по явке, избирает также и с своей стороны равное число биев.
Эта коллегия судей отбирает для формы подписку от тяжущихся в том, что они согласны предоставить им разбирательство дела. Публичный суд открывается расспросами истца и выслушиванием возражений ответчика, затем спрашиваются под присягою свидетели, если они представлены истцом. В случае отсутствия свидетельских доказательств, дело решается очистительною присягою одного родовича ответчика в неповинности его клиента во взводимом обвинении.
Выбор одного или двух человек для очистительной присяги (джамга-устамган) предоставляется в большинстве случаев истцу. Неявка к присяге избранного, в назначенный срок, в указанное место, решает дело в пользу истца.
Явившийся, выбранный для, присяги, собрав сведения о достоинстве обвинения, дает клятву на алкоране пли, при непонимании догматов веры, на возвышенном кургане, что на основании собранных сведений и по внутреннему убеждению он не признает «такого-то» виновным в взводимом на него «таким-то» обвинении. Такой присягой постороннего родовича обвиняемый освобождается oт всякой ответственности, а обвинитель платит судебные издержки.
В случае доказанного обвинения в воровстве, не имеющем у киргизов подразделения на простое и квалификацированное, ответчик обязан уплатить истцу, сверх стоимости украденного, по два животных за каждое из украденных (муйне кусок кутене-теркау) и приговаривается также к возвращению судебных издержек (чигин), исключительно с сююнчей (плата доказчику), и к платежу штрафа (аип), назначаемого биями, в противность обычаю (зану), в произвольном размере, иногда до того отяготительном, что одна такая доказанная кража 4 - 6 лошадей окончательно разоряет и ответчика, и его родственников, привлекаемых почему-то к платежу всего штрафа, в случае несостоятельности обвиненного.
Обыкновенно, постановив обвиняющее решение, бии, не уклоняясь от назначена штрафа, сводят тяжущихся к мировой (ала-джип), для сокращения имущественной ответственности обвиненного. Бийлик, т. е. вознаграждение биев, участвовавших в решении дела, принято уплачивать здесь в размере произвольном, но не обидном для судей, обеим сторонам, избиравшим биев.
В основании киргизского суда по зану (обычаю), с очистительной присягою постороннего за ответчика при отсутствии в иске прямых доказательств, лежат два начала: одно — непосредственно вытекающее из условий быта кочевников и связанной с этими условиями невозможности представлять на каждое дело свидетелей; другое - тесная солидарность киргизов во взаимном поддержании, при случае, интересов отдельных лиц и обществ.
Первый фактор такого судопроизводства остается в неизменном существовании теперь, и останетя таким надолго, пока степь будет степью, а кочевники - кочевниками; о втором можно сказать, что он утратил свое значение с того времени, как, с понижением нравственного уровня массы, присяга и по алкорану, и простым обещанием говорить в деле сущую правду потеряла свое обаяние; с того времени также, как солидарность киргизского народа искусственно ослаблена положением, задавшимся целью подорвания потомственного начала (чингир-гатар) в кочевом народе.
Теперь, если очистительная присяга падает на родовичей обвиняемого, солидарных с ним в разных грешках, они поспешат явиться по вызову и не колеблясь подойдут К могиле родовитого киргиза или выпьют чашку воды [в прошлые времена девствовали только эти роды присяги; алкорана не знали] в оправдание своего клиента, от которого получат условленный гонорар; а киргиз действительно нравственный, пользующийся некоторым уважением общества, и при близком родстве с ответчиком, в большинстве случаев, откажется дать в оправдание его очистительную присягу, с которою связано собрание сведений о нравственности обвиняемого вообще и о достоинстве обвинения его в данном иске.
При таких анахронических началах судопроизводства, при отсутствии у биев до сего времени письменного сборника узаконений обычного суда (зан), неизвестного большинству биев, в практике этих судов единоличных и коллегиальных (съезды) встречаются такие крайние аномалии, которые указывают на действие в судах скорее полного, безотчетного произвола, чем начал справедливости.
Из множества имеющихся у нас примеров печальных решений киргизского суда той части степного уезда, где я застал очередные выборы, приведем два, наиболее рельефные и совершенно достоверные, как оберегаемые и по сей день архивом областного правления.
Киргиз Чулакской волости, Кулман Кулджанов, предъявляет биям, в центральной резиденции джуваш-хакима, иск в киргизу Бердыбеку Кулмагометову о двух украденных верблюдах. Восемь биев принимают к разбирательству дело и подают истцу решительный совете требовать с ответчика, кроме двух верблюдов своих, еще 2-х верблюдов и 2-х лошадей, по слухам, будто бы украденных у кого-то Бердыбеком. За непредставлением свидетелей, истцу предоставлено право привлечения кого-либо из родственников ответчика дли очистительной присяги. 
Выбор пал на Татыма Караева и Батырбека Бейбитова, которые не явились в суд в назначенный срок, чрез 6 дней от времени извещения их, и тем подали повод к постановлена решения в пользу истца. Первоначальным решением ответчик присужден к платежу 720 рублей, но затем бии как бы опомнились и сбавили с этой суммы 400 рублей, будто бы по родству (оганчилык), существующему между тяжущимися. Таким образом, Кулману следовало получить 320 рублей, вместо которых один из биев, киргиз Тыншибай, приводивший в исполнение решение и взыскание с ответчика 3-х верблюдов и 200 рублей, занятых за 100 р. в процент, отдал истцу 3-х верблюдов и 40 рублей; но из 3-х верблюдов одного пришлось тогда же отдать в бийлык (вознаграждение) Тыншибаю, - итого Кулман остался при 2-х верблюдах и 40 рублях, которые, конечно, не покрыли его потери, включительно с судебными издержками.
Он, однако, быль бы счастлив вместе с биями и от такого чудесного решения, если, бы в ответчике не проявился задор доказать свою невинность. Бердыбек, проигравший иск только потому, что родственники не хотели потрудиться явкою в срок для очистительной присяги, воспользовался проездом по почтовому тракту начальника области и подал письменную жалобу.
Рассмотрение дела привело к тому, что истец Кулман возвратил Бердыбеку ответчику 40 рублей и 2-х верблюдов, действительно полученных от бия Тыншибая, и 48 рублей за третьего верблюда, оставшегося у Тыншибая в виде бийлыка.
Таким образом от этого дела истец понес убытку: 2-х украденных верблюдов - 80 руб., расходов по розыскам и судбищу - 60 рублей и 48 рублей, оставшиеся у бия, а всего - 188 рублей. Ответчик поплатился 250 рублями, которые, однако, были взысканы впоследствии с Тыншибая, оборудовавшего это дело по праву бия и силою влияния своего, как брата кичкине-наиба.
В этом деле замечательно также обозначилось заместительство отсутствовавших при постановлении решения биев посторонними, совершенно уже некомпетентными киргизами, пойманными на базарной площади.
В судоговорении они участия никакого не принимали, а к постановленному письменному решению приложили и своя печати, наряду с печатями действительных биев. В примере втором - пять биев, в отсутствие ответчика, киргиза Нолибая, не получившего своевременно вызова в суд, определили взыскать с него 200 рублей в пользу истца сююндука и 300 рублей в штраф за украденных, будто бы, 4-х верблюдов.
За отсутствием у Нолибая, действительно закоренелого вора, всякой собственности и даже юрты, взыскание пало, в силу каких-то местных распоряжений, на двух родственников его - Мергеня и Колдыбая, которые и разорились вследствие такого странного решения, даже не поддававшегося на совершенно основательные доводы возражения, что родственник их, Нолибай, при крайней испорченности, никаких отношений к ним не имеет и уже три года никто не знает, где он скитается.
Таковы образчики решений киргизская суда «по обычаю», истолковываемому каждым бием и вкривь и вкось, с одной стороны, вследствие отсутствия для руководства кодекса обычного права, с другой - вследствие ввода очередными выборами в институт народного суда элементов, не только незнакомых с обычаями, но и совершенно неспособных к судебной практике по своему крайнему неразвитию.
Нельзя не сказать, что одною из причин такой неудачной организации туземного суда служат, без сомнения, особенные приемы выбора на должности не открытым голосованием, а баллотировкой со всеми ее атрибутами, какие могла только канцелярия джуваш-хакима и других ввести в степь.
Представьте себе вольных сынов степи, не знающих ни чернил, ни бумаги, тем паче канцелярских «столов», собравшихся на выборы и выслушивающих пространные истолкования о шарах черных и белых и о расположении избирательной урны в виде перегороженного надвое короба, накрываемого черным сукном, торжественно поддерживаемым за концы самим джуваш-хакимом и его кичкине-наибом.
Надо слишком много времени и терпения, чтобы выдрессировать таких избирателей в отчетливом понимании всей этой баллотировочной механики, на которую туземцы смотрят пока просто как на забаву (тамаша), неизвестно почему претендующую на непогрешимость выборов таким ухищрением.
Туземцы и не могут иначе относиться к баллотировке таким способом, по замечаемым каждым при выборах разным курьезам, например: опусканию в одно отделение короба обоих шаров, или поползновению киргиза-избирателя забраться под сукно с головою, и т. п.
Да и может ли киргиз уяснить себе право на баллотировку таким утомительным способом только 4 - 6 человек его волости в то время, когда претендентов на эту должность имеется полтораста человек? Естественно отсюда нередкое изумление народа, получившего сюрпризом для самих избирателей такого волостного или бия, которого они никогда не желали видеть на этой должности и
ткрытым голосованием ни за что не избрали бы
- То ли дело, - говорил своему родовичу толковый киргиз Бекбай, - первые выборы в «таком-то» уезде.
- Да, то было отрадное время, - соглашался Бектемир. - Я живо его припоминаю.
Открытым совещанием 50-ти юртовладельцев назначался тогда один избиратель (юлю-баши - пятидесятенный). В устранение интриг и подкупов, здесь же, в присутствии начальника, в отделении от массы народа, избиратели, тотчас по назначении народом, садились в кружок среди степи и начинали толковать, кто к какой должности пригоден.
Долго, часа по три иногда, длились оживленные, крикливые, с приветованием избирателей с места своего, эти выборы, и в конце концов результаты получались такие отрадные, что народ приветствовал их подбрасыванием на радостях своих малахаев (шапки зимние). Если при выборах избирательные голоса распадались поровну, дело решалось здесь же, в кругу, под надзором в таких случаях хакима, жребием (чек), - и споров затем никогда не возникало.
Всякий видел, что дело делалось начистоту, влияния на избирателей не имел ни народ, ни претенденты на должности, ни начальник и его окружающие. Со всею отчетливостью, без малейшего повода для народа к подозрениям в пристрастии, такие выборы всех должностных лиц, аульных старшин, биев, управителей 2 - 3 волостей, оканчивались обыкновенно в один день и никакого никогда смехотворства, подобного раздающемуся всякий раз над коробом, не возбуждали в народе.
При таких выборах народу предоставляется широкий простор смелой критической оценки прошлой деятельности и способностей избираемого лица, а при нестеснении избирателей назначением претендентов, как это делает короб, действительная способность не будет затерта и явится на службу обществу.
Совсем не то выходит с коробом: народ толком не смыслит значения белых и черных орехов, исправляющих должность шаров, процесс опускания в одну из половин ящика избирательного ореха вводит всей обстановкой в ажитацию киргиз, и подготовленный пустить избирательный шар кладет в волнении и по неловкости неизбирательный, и наоборот.
Интригам открывается широкий, хотя и не совсем надежный простор возможностью переговоров с избирателями, несколько раз призываемыми к баллотировочному столу. Вся эта затаенность, важная торжественность, все эти часто происходящие случайности опускания двух шаров в одну половину, останавливания избирателя каким-нибудь назиданием в самый момент намерения его сплавить поскорее свой орех и отделаться производят на живой, нетерпеливый киргизский народ крайне дурное впечатление и вызывают во всех, даже в бабах киргизских, не совсем выгодные для короба толки.
В общем следует признать баллотировочные, посредством шаров, выборы неправильными уже потому, что они ограничивают избирательное право народа назначением пред баллотировкой претендентов на должности.
Я того мнения, что выборы открытым голосованием, сохраняя за народом всеполное избирательное право, гарантируют успех избрания в должности соответствующих лучших людей, и главное - способствуют здоровому воспитанию массы соревнованием и свободным критицизмом, чем траурный короб не отличается.
Действительно, по многим весьма поучительным аргументам, представляющимся каждому, кто присматривался к развитию народной жизни, нельзя не согласиться, что in agora Киргизской степи имеет больше смысла и практической пользы, чем канцелярский стол, перерождающийся на время в избирательное бюро со своими типичными атрибутами.
Каждый, всматривавшийся сколько-нибудь в организацию, путем закрытых выборов, туземной администрации и суда, мог всегда подметить, по результатам деятельности должностных лиц, преобладание в них элементов нравственно и умственно слабых, но крепких настойчивостью добиться звания волостного управителя или бия, какими бы то ни было путями и прежде всего подкупом избирателей, вызывающим иногда претендентов на большие материальный затраты.
Естественно ли ждать добросовестного исполнения своих обязанностей от должностного киргиза, добивавшегося на трехлетие места затратою годичного [волостной управитель получает 800 рублей] содержания?
Конечно - нет, если сообразить, что киргиз настоящего времени ценит почет прибыльный, а не бездоходный, убыточный, и при собственных средствах добиваться хлопотливой должности волостного управителя не станет, не имея в виду возвратить с лихвою все затрата на выборы, на русские сапоги, вино и стуколку, устраиваемые каждым степным рыцарем с получением должности управителя.
Да, забрались-таки и к номадам эти пионеры цивилизации и, нечего сказать, шлифуют податливых сынов природы весьма быстро. Конечно, никто не станет утверждать, что эти три ассимилирующее фактора - вино, карты и русские сапоги - находятся в одинаковом прогрессивном взаимодействии у всех туземцев; до этого еще не дошло дело цивилизации, но что они охватили уже некоторую часть кочевого и оседлого населения, это не откажутся, вероятно, признать и гг. стражи народной жизни.
Нельзя не сказать, что эти два печальные одухотворителя - вино и карты, проникают в кочевой народ не стимулами потребностей самой жизни, а к сожалению, теми низменными путями подражания, гаерства, которые оказывают на свои жертвы двойное нравственно расслабляющее влияние.
Это видят сами, не приобщившиеся еще такой цивилизации, номады, прекрасно анализирующие факты жизни; это видит каждый посторонний наблюдатель, это должны бы видеть все, наделенные природою органами зрения и понимания.
Не ясны ли также для каждого, справедливо относящегося к явлениям жизни, прямые последствия такого одухотворения: ослабление нравственности и упадок благосостояния со всеми безотрадными вариациями.

Источник:
Г. А. Арандаренко. «Между туземцами степного уезда». «Досуги в Туркестане. 1874 – 1889 г.г.. СПб., 1889 год. http://rus-turk.livejournal.com

Использованы фотографии
из Туркестанского альбома, созданный по распоряжению генерала Константина Петровича фон-Кауфмана (1818 - 1882 г.г.), первого генерал-губернатора российского Туркестана, состоит из четырех частей в шести томах. Составители Туркестанского альбома русский востоковед Кун Александр Людвигович фон (1818 - 1882 г.г.) при помощи Н. В. Богаевского.