Путешествие в Киргизии по маршруту Роборовского

Роборовский в Тянь-Шане.

Старинный, казачий храм в поселке Аксу (Теплоключенка).

Описание туристских маршрутов по Кыргызстану.

"Весьма важны многочисленные определения Роборовского и Козлова. Их было более 400 и притом некоторые основные пункты определены многократными наблюдениями стационарного характера, каких в Азии даже у Пржевальского почти не было. Впервые во время экспедиции барометр наблюдался 3 раза в сутки и только теперь мы имеем суточный ход давления в самом центре Азии. Многочисленные высоты и отдельные определения метеорологических явлений примыкают к этим стационарным наблюдениям, что делает дневники по метеорологии и гипсометрии гораздо более ценными, чем все прежде доставленные сведения этого рода из тех же стран"

Тилло Алексей Андреевич (1839 – 1899 г.г.), российский картограф, геодезист, географ.

Туристские автомобильные маршруты Кыргызстана.

Подготовка к путешествию и маршрут экспедиции Роборовского в Восточном Тянь-Шане.

Снаряжение: серебро; инструменты для сбора коллекций. - Выезд из С.-Петербурга. - В Москве. - От Москвы до Пржевальска. - Приезд в Пржевальск. - Окончательное снаряжение в путь.- Начало коллекций. - Учебные занятия. - Приглашение В. Ф. Ладыгина. - Состав сформированной экспедиции. - На могиле Н. М. Пржевальского. - Выступление. - Первый переход до села Аксу - Сел. Аксу. - Наши первые экскурсии в горы. - Ключи Арашан. - К селу Джергес. - Под перевалом Санташ. - Пропажа лошади. - Перевал Санташ и река Тюб. - Урочище Ташбулак. - Урочище Kap-кара и ярмарка. - Горы Сары-Джас. - Р. Кап-как. - Р. Баин-гол. - Поселок Охотничий.

Приняв крайне лестное для меня, но и ответственное поручение Русского Географического общества заведывать новою его научною экспедициею в Центральную Азию, я, будучи уже знаком по предыдущим своим путешествиям с приемами исследования своеобразных во всех отношениях центрально-азиатских стран, должен был озаботиться прежде всего соответствующим сформированием и таким снаряжением самой экспедиции, чтобы в ее устройстве не встретилось недостатков, которые могли бы помешать гладкому ее ходу.
Для этого мне нужно было: собрать подходящий личный состав экспедиции; решить денежный вопрос; запастись соответствующими и в необходимом количестве научными инструментами для производства съемки, а равно наблюдений: астрономических, магнитных, метеорологических и др.
Различными препаратами для сборов всесторонних научных коллекций; аптекой; охотничьим и боевым снаряжением, прокладывающим путь экспедиции в крайних случаях; обеспечить экспедицию перевозочными средствами и продовольствием, чтобы быть вне всякой зависимости от местных случайных обстоятельств.
Все это потребовало многих хлопот, деятельное участие в которых принимал мой ближайший помощник -- товарищ по экспедиции П. К. Козлов. В помощь при работах по снаряжению в Петербург был вызван из Москвы 2-го гренадерского Ростовского полка старший унтер-офицер Гавриил Иванов, участвовавший ранее в экспедициях с покойным Н. М. Пржевальским и М. В. Певцовым, приобретший значительную опытность и определенный вновь на службу в полк из запаса для участия в снаряжаемой экспедиции в качестве вахмистра и вообще заведующего караваном.
Вопрос денежный в Китае довольно затруднителен. В местностях, где нам предстояло производить свои исследования, другой монеты не существует, как только серебро в слитках (ямбы), расходуемое, при посредстве особых китайских весов, в рубленом виде.
Приобрести его можно без особого убытка только в Кяхте, или в Семипалатинске, и не всегда его можно иметь сразу необходимое количество, а потому нужно об этом заботиться заблаговременно.
В этом деле мне любезно помог знакомый еще по Кяхте уважаемый Альберт Александрович Хомзе, представитель Кяхтинской чайной фирмы Цзинь-лун. По моей просьбе он приобрел восемь пудов ямбового китайского серебра с доставкой его в Пржевальск, пункт выступления экспедиции, и выписал для меня из Гамбурга четыре пуда лучшего слиточного серебра тоже с доставкой в Пржевальск.
Все необходимые для экспедиции инструменты я озаботился приобрести заранее, чтобы иметь время их хорошенько выверить перед путешествием и получить для каждого точные поправки.
Главный штаб снабдил экспедицию необходимыми для производства и вычерчивания съемки инструментами и материалами, буссолями Шмалькальдера, тремя анероидами Naudet, двумя барометрами Паррота и запасными к ним налитыми ртутью трубками; астрономической трубой для наблюдения покрытия звезд луною, и тремя бокс-хронометрами Frodsham, из которых один шел по среднему времени и два по звездному.
Русское Географическое общество приобрело для экспедиции маленький универсальный инструмент Гильдебрандта для астрономических наблюдений с деклинатором для определения магнитных склонений.
Для станции в Люкчюне оно купило самопишущий барометр Ришара. Кроме того, Географическим обществом были заказаны механику Мюллеру два психрометра (один для станции), четыре ртутных термометра (два для станции), два термометра maximum'a (один для станции), два minimum'a (один для станции) и два фонаря для астрономических наблюдений.
Братья покойного Н. М. Пржевальского, Владимир и Евгений Михайловичи, предупредительно разрешили мне пользоваться в экспедиции инструментами, принадлежавшими лично покойному: малым универсальным инструментом Брауэра, буссолью Шмалькальдера, гипсотермометрами Бодена и многими книгами, оставшимися после смерти Н. М. Пржевальского.
Из Главной физической обсерватории были получены для Люкчюнской метеорологической станции спиртовой термометр и часы Флеша. На средства экспедиции приобретено было несколько запасных компасов, циркулей, транспортиров, графленая и съемочная бумага, книжки для записей дневника, перья, карандаши, чернила, резина, запасная бумага и проч.; спиртовая лампа для кипячения ртути для барометра и для него же замазка Менделеева и проч.
Для препарирования шкур зверей и птиц были приобретены различные ножи, пинцеты, кисточки, мышьяковое мыло, квасцы; в большом количестве вата и пакля для набивки птиц; нитки, различные бичевки и иголки.
Для помещения этих коллекций должны были служить ящики, а для шкур и скелетов крупных животных устраивались тюки, обшитые войлоками. Масса заготовленной ваты и пакли служила для укладки в ящиках всех вообще экспедиционных запасов в дорогу.
Для сохранения пресмыкающихся и рыб были взяты деревянные ящики, уже служившие в экспедициях покойного Н. М. Пржевальского и М. В. Певцова, наполненные склянками с притертыми пробками, и значительный запас для них спирта. Для ловли рыб - запасы удочек, сачков и небольшой невод, а для ловли змей - большой пинцет.
Для ловли летающих насекомых у нас были сачки из кисеи и широкогорлые склянки с цианистым калием для отравления пойманных насекомых. Бабочек мы помещали в бумажные пакетики, а мух и жуков в деревянные коробки, которыми весьма предупредительно и любезно снабдил экспедицию высокоуважаемый П. П. Семенов.
Для сборов растений было взято три стопы непроклеенной, пропускной бумаги; 8 досок, между которыми укладывались пачки с растениями, и крепкие крученые веревки с кольцами для перевязывания пачек в досках.
На бивуак собранные растения приносились в холщевом мешке, носимом через плечо. Для сбора семян не было взято никаких особых запасов, кроме небольших холщевых мешочков и простой бумаги для мелких пакетиков, а также ниток для перевязки их.
Экспедиционная аптека, оказавшая неоценимые услуги в путешествии, была снаряжена при весьма любезном участии доктора Л. В. Андронова, составившего для экспедиции список лекарств и способов употребления их в необходимых случаях.
По распоряжению Главного артиллерийского управления были высланы в Пржевальск 8 берданок для нижних чинов и 25 тысяч боевых патронов; кроме того, в распоряжении экспедиции оказались еще 4 берданки, не принадлежавшие казне.
Для охоты и сборов зоологических коллекций помимо берданок имелись: у меня скорострельное, центрального боя ружье работы Гано, берданка, служившая мне в трех предыдущих путешествиях, и маленькое ружье Монте-кристо, для случайных охот у палатки. П. К. Козлов имел с собой ружье Перде, память покойного Н. М. Пржевальского, и тоже берданку, которую он брал теперь в третье путешествие.
Для препаратора была взята двухстволка, произведение родной Тулы. Прочие же пользовались для охоты на зверей имевшимися на руках берданками. Для ружей центрального боя имелся значительный запас гильз Элея и разных номеров дроби и лучшего пороха в большом количестве. Снаряжение караванное производилось по образцу прежних экспедиций Н. М. Пржевальского, т.е. в Петербурге заготовлялось все то, чего не достать в исходном за границу пункте, в данном случае в Пржевальске. В нашем удачном снаряжении мы много обязаны парусной мастерской Кебке, где нам сделали три отличных палатки, из них одну маленькую для разъездов в стороны; все они нам вполне отменно прослужили три года.
Там же нам шили кожаные и брезентные сумы для вьюков, чехлы на ружья, охотничьи яхташи; делали доски для растений, обручи к сачкам для ловли рыб и насекомых и весьма многое иное, прекрасно служившее во время всей экспедиции. В этой же мастерской по данным размерам делались ящики для укупорки запасов снаряжения в дорогу до Пржевальска, где они впоследствии с удобством были переснаряжены для вьюков.
Снаряжение для нашей походной кухни было выполнено почти все в Петербурге. Резиновой фирме Макинтош были заказаны резиновые мешки, по пяти ведер каждый, для воды при переходах каравана безводными пространствами, они сослужили нам весьма почтенную службу в путешествии. 3 медных котла, 3 медных чайника, 4 толстых ведра белого железа делались на заказ по особым указаниям.
Прочая необходимая посуда покупалась готовою или глазированная, или белого железа. Дорожные шанцевые и столярные инструменты были куплены в Гостином дворе у братьев Леонтьевых.
Не были забыты и другие многие запасы: большие иглы для шитья верблюжьих седел, ремни и шила для подшивки проношенных верблюжьих подошв сыромятной кожей; скипидар и чистый деготь, чтобы смазывать у караванных животных места, изъеденные различными оводами, москитами и клещами. Хлопоты и заботы по всестороннему снаряжению в продолжительный путь заняли у нас весь январь, февраль и март месяцы, и только первого апреля я нашел возможным тронуться из Петербурга с огромным багажом.
Три хронометра, заверенные в Пулкове и требующие особого к себе внимания и ежедневной заводки, я взял с собой в вагон, равно как и два ртутных барометра, во избежание какой-либо случайности, могущей с ними произойти без моего личного присмотра. Поезд тронулся. Дорогие родные и близкие знакомые провожали меня и напутствовали лучшими искренними пожеланиями успехов начатого славного дела и крепкого здоровья.
Они посылали мне вслед свои приветы, пока поезд не умчал меня из их вида. В Москве ко мне присоединились мой товарищ-помощник, поручик Петр Кузьмич Козлов, и старший унтер-офицер Гавриил Иванов, прибывшие сюда из Петербурга несколькими днями ранее меня. Здесь же нужно было выбрать еще одного спутника, солдата из гренадер.
Выбор пал на ефрейтора 7-го гренадерского Самогитскогр полка Зиновия Смирнова, которого указал мне мой товарищ по гимназии и по третьему путешествию с Н. М. Пржевальским ротный командир того же полка Ф. Л. Эклон, и которого прекрасно снарядил в путь командир полка генерал-майор Мациевский.
Часы отдыха я с удовольствием проводил в радушных, всегда относившихся ко мне самым родственным образом, семьях двух братьев покойного Н. М. Пржевальского - Владимира Михайловича и Евгения Михайловича Пржевальских. Покинув Москву, мы по железной дороге приехали в Севастополь, где были ласково встречены хорошими знакомыми по Петербургу.
Далее прямым рейсом по Черному морю пришли в Батум, оттуда проехали Закавказской железной дорогой через Тифлис в Баку. Здесь сели на пароход, на коем пересекли поперек Каспийское море; войдя в порт Узун-ада, мы сели на Закаспийскую железную дорогу, перенесшую нас через равнины и пески области, мимо Бухары, в Самарканд. Отсюда быстро проскакали на почтовых в Ташкент, где нам было оказано самое широкое гостеприимство и покровительство со стороны туркестанского генерал-губернатора барона Н. В. Вревского и со стороны всех властей. Командир 4-го стрелкового Туркестанского батальона дал мне возможность выбрать двух стрелков - Павла Замураева и Ефима Ворошилова.
В Ташкенте я нашел подводчика-сарта для перевозки клади в Пржевальск и, под охраной Г. И. Иванова и вновь выбранных стрелков, отправил все снаряжение вперед; сам же я с П. К. Козловым и ефрейтором Смирновым поехали на почтовых. Дорогой я перегнал свой обоз и прибыл в Пржевальск 20 мая.
Мы остановились в доме кашгарского аксакала, в том самом, в котором экспедиция покойного Н. М. Пржевальского дожидалась решения своей участи после его смерти и откуда заместитель его, полковник М. В. Певцов выступил продолжать дело, начатое Пржевальским.
В Пржевальске нас весьма радушно встретили хорошие и добрые знакомые, участливо предлагавшие свою помощь по снаряжению, чем мы с сердечной благодарностью и пользовались при случае. Свободные часы отдыха проводили в приятном обществе радушных людей, последних в пределах милого отечества. 23 мая прибыл старший унтер-офицер Иванов со стрелками и экспедиционной кладью.
Затем приехали из Забайкалья казаки: старший урядник Бадьма Баинов, младший урядник Семен Жаркой и казак Гантып Буянтуев; вслед за ними и старший урядник Семиреченского казачьего войска Николай Шестаков.
Сейчас же мы приступили к окончательному сформированию караванного отряда. Всем были назначены известные обязанности и должности и заведены экспедиционные порядки.
По сформировании отряда нижних чинов и по введении экспедиционных порядков было приступлено и к окончательному снаряжению каравана: фельдфебель отряда Гавриил Иванов, имея в распоряжении нескольких молодых людей, идущих в путешествие в первый раз, занимался присмотром за работами и руководил ими по приготовлению вьючных ящиков, кожаных сум и снаряжением вьючных верблюжьих седел, для шитья которых были привлечены несколько киргизок.
Закупались войлоки, арканы; снаряжалось продовольствие, состоящее из муки, сухарей, печеного хлеба и дзамбы на полгода и даже долее. Старший урядник Баинов был отправлен с джигитом по окрестным киргизским аулам для закупки верблюдов для вьюков каравана. Старший урядник Шестаков, тоже с джигитом, был послан по аулам для покупки лошадей под верх для людей каравана.
Поездки Баинова и Шестакова были выполнены вполне успешно: Баинов купил 35 верблюдов хорошего качества по недорогой цене; Шестаков купил 15 лошадей прямо из табунов. Чтобы не держать в загоне этих привыкших к свободе и воле животных, я решил и тех и других пасти за городом, в степи, для чего был отряжен урядник Жаркой с одним казаком и наемным дунганином в помощь им.
По случаю высоких цен на баранов мы купили только пять штук и к ним, в качестве вожака, козла, названного людьми отряда "Максимкой". Через несколько переходов мы надеялись найти у кочевых киргизов более дешевых баранов и приобрести их в большем количестве. В течение пребывания в Пржевальске на кухне прикармливалось несколько бродячих собак, и из них намечались наиболее подходящие для службы в караване экспедиции.
Нам нужны были всего 2--3, но мы взяли их в двойном числе на всякий случай. Уважаемый уездный начальник Пржевальского уезда Николай Григорьевич Сатов, которому я вообще много обязан за оказанные мне услуги по снаряжению в Пржевальске, подарил мне в путешествие прекрасного умного пойнтера "Яшку", который вскоре стал другом экспедиции.
По указаниям хороших знакомых, тут же, в Пржевальске, мы подыскали для исполнения обязанностей препаратора молодого человека, местного мещанина Куриловича, недавно окончившего курс городского училища; П. К. Козлов усиленно занимался подготовкою его к предстоящим обязанностям, для чего делал с ним почти ежедневные экскурсии в соседние горы и, так сказать, натаскивал его. занимал стрельбою и обучал приготовлению шкурок убитых птичек.
Эти учебные экскурсии и положили начало обильной впоследствии орнитологической коллекции. Впрочем, и другие коллекции зарождались тоже еще в Пржевальске. Я положил здесь начало и своему обширному гербарию, делая, в свободное время, сборы весенней растительности в роскошных лесных ущельях южных Терскейских гор, где растительная жизнь уже находилась в полном развитии, и мне удалось найти много интересных образцов, чему в значительной доле содействовала и прекрасная травянистая приозерная степь, изрезанная речками, бегущими с гор в Иссык-Куль.
Ежедневно, рано утром, и изредка перед вечером, мы упражняли свой небольшой отряд в стрельбе из берданок, в чем наши люди достигли замечательных результатов. Так как назначение старшего урядника Шестакова в экспедиции было служить наблюдателем на предполагаемой в Люкчюне метеорологической станции, то я его упражнял в обращении с ртутным барометром, солнечными часами Флеша и другими инструментами, которые должны были служить на станции.
Шестаков оказался очень понятливым и способным для своего назначения. Во время предстоявшего путешествия я намеревался устраивать склады и станции в удобных пунктах, из которых я и Козлов могли бы предпринимать рекогносцировки по сторонам для более широкого обследования страны.
Чтобы оставлять на таких станциях надежного человека для производства, за время нашего отсутствия, всякого рода сборов и метеорологических и прочих наблюдений, мне необходим был второй помощник.
На эту должность, по рекомендации многих весьма уважаемых и доброжелательных экспедиции лиц, я наметил совсем еще молодого человека, заведывавшего в то время каракунузскою дунганскою школою, учителя ее, губернского секретаря Вениамина Федоровича Ладыгина. Заручившись его согласием, я просил семиреченского военного губернатора генерал-майора Григория Ивановича Иванова, в ведении коего он состоял, командировать его в состав экспедиции.
Генерал Иванов любезно исполнил мою просьбу, и 14 июня В. Ф. Ладыгин прибыл в Пржевальск. Здесь же из местных мещан был взят калмык Ульзабад Катаев работником в помощь нижним чинам при караванных работах.
Таким образом персонал экспедиции составили: два офицера - начальник экспедиции и его помощник (штабс-капитан Всеволод Иванович Роборовский и поручик Петр Кузьмич Козлов), чиновник, исполнявший обязанности второго помощника начальника экспедиции, а также переводчика китайского языка (губернский секретарь Вениамин Федорович Ладыгин).
Восемь нижних чинов: фельдфебель отряда старший унтер-офицер Гавриил Иванов; старший урядник Семиреченского казачьего войска Николай Шестаков, назначенный быть оставленным наблюдателем на метеорологической станции в Люкчюне, Забайкальского казачьего войска старший урядник Бадьма Баинов, младший урядник Семен Жаркой и казак Гантып Буянтуев, ефрейтор Зиновий Смирнов, стрелки Ефим Ворошилов и Павел Замураев, двое вольнонаемных: препаратор Курилович и работник Катаев; всего, без проводника, экспедиция составляла отряд в 13 человек.
14 июня утром оканчивали снаряжение каравана; кончали укладывать багаж. К первому часу дня уложили последние сумы; собралась вся наша экспедиция и, кроме дежурного, оставленного дома, отправились к могиле незабвенного учителя нашего Николая Михайловича Пржевальского на озеро Иссык-куль. Нам сопутствовали многие пржевальцы, усердно чтущие память Николая Михайловича.
На другой день, к 10 часам утра, привели с пастьбы лошадей и верблюдов. Заседлали первых и захомутали вторых. Люди пообедали, немного отдохнули и в 2 часа приступили к вьючке.
Для молодых солдат дело это было новое, еще не привычное, да и старые поотвыкли немного, почему эта процедура длилась около часа. Тем временем я послал в Главный штаб и в Русское Географическое общество следующую телеграмму: "Экспедиция окончательно сформирована и выступает из Пржевальска в составе: 2 офицеров (я и Козлов), 8 нижних чинов, переводчика (он же второй мой помощник, В. Ф. Ладыгин), препаратора и двух проводников.
С нами идут 25 вьючных и 10 запасных верблюдов, 15 лошадей, 5 баранов, козел и 3 собаки. Мы все здоровы. После панихиды на дорогой нам могиле Николая Михайловича Пржевальского, укрепленные духом, полные сил, энергии и надежды на счастливый успех предприятия, выступаем в трудный, славный путь 15 июня".
Добрые знакомые пржевальцы собрались нас проводить в далекий путь и интересовались нашими последними приготовлениями.
Караван был готов и завьючен к трем часам. Мы сердечно распрощались со всеми, участливо провожавшими нас. При этом случае не обошлось без слез. Тронулись по главной улице на восток через город. Громадная толпа народа, местные горожане, дунгане, конные киргизы посылали нам свои напутствия.
Не успели мы оставить город, случилась небольшая неприятность: привыкший к тишине и простору степей один верблюд, испугавшийся городской сутолоки, выбросил из седла казака Буянтуева; к счастью, последний не ушибся.
За городом верстах в двух у дороги мы увидели раскинутую палатку, в ней ожидали нас с хлебом-солью гостеприимные пржевальцы и вновь напутствовали нас самыми сердечными пожеланиями в начатом нами предприятии.
Я, Козлов и Ладыгин, не задерживая каравана, остановились на несколько минут, чтобы принять хлеб-соль и перецеловать последних русских людей, и, сказав им надолго "прости", пустились догонять мерно подвигавшийся вперед караван.
Из Пржевальска до первой нашей остановки, селения Аксу, было семь с небольшим верст. Дорога тянется вдоль северной подошвы гор; вправо от дороги подымаются прекрасные мягкие луговые предгорья Терскея, а выше стоят темной щетиною еловые леса, уходящие в глубокие темные ущелья. На севере растянулась довольно широкая долина реки Джаргалана, пришедшего с востока к озеру Иссык-кулю.
За нею, подёрнутый дымкой, стоит хребет Кунгей Ала-тау, тоже покрытый лесами. Под влиянием массы различных, пережитых только что и еще не улегшихся впечатлений мы не заметили, как дошли до Аксу, прошли через деревню и в одной версте выше ее остановились на берегу речки Аксу, по имени которой называется и деревня, населенная украинцами, пришедшими сюда не так давно и довольно крепко уже осевшими на новых местах, так что деревня имеет вид уже давно существующей.
Прекрасные дома, масса скота, множество скирд еще немолоченного хлеба и уходящие вдаль тучные пашни, хорошие и чистые одежды обывателей, цветущие лица краснощеких ребят и девиц, - все свидетельствует о довольстве жителей и отсутствии гнетущих нужд нашего крестьянина в сердце коренной и великой России. Селение это быстро растет и ширится в стороны.
Наш бивуак расположился на цветущем лугу у самой речки, при выходе ее из гор. Довольно быстро мы поставили наши палатки, устроили сейчас же и кухню. Я решил передневать, чтобы исправить недостатки вьюков, замеченные дорогой. Перед вечером нам доставили Яшку, которого пришлось привязать, чтобы не сбежал в Пржевальск обратно.
Бедняга отказывался от пищи и завываньями выражал свою тоску по своим прежним хозяевам. Ночью нас окропил первый дождь, стихший в 8 часов утра. После утреннего чая отправились на экскурсии: П. К. Козлов с Куриловичем на орнитологическую, а я с В. Ф. Ладыгиным на ботаническую. Мы направились в красивое лесное ущелье р. Аксу, манившее к себе нас еще с вечера своими таинственными лесами и цветущими лугами.
Это была наша первая экспедиционная экскурсия. Да, мы покинули цивилизованную жизнь, полную всяких стеснительных, так называемых, удобств и начали новую свободную жизнь - полную наслаждений природою, в объятия которой мы с любовью предавали себя на три года!..
Мы с увлечением лазили по скалам, цепляясь за кусты и деревья, разыскивая для себя подходящую добычу, в удобных местах мы приседали и, отдыхая, наслаждались окрестными видами, вдыхая полной грудью ароматы изумрудных лугов, пестревших чудными цветами.
Множество прелестных мелких пернатых певунов наперебой услаждали слух наш своими веселыми мелодичными песнями, под аккомпанемент соседнего ручья, журчавшего по камням и разбрасывавшего на нависшую в него траву брызги бриллиантов, отливавших на солнце всеми цветами радуги.
Они без особой боязни перепархивали по ветвям черемухи, защищавшей нас от пригревавшего солнышка своею ароматною прохладною тенью. Расцвеченные разнообразными красками бабочки соперничали с цветами лугов по красоте, которою блистали на солнце. Шмели и трудолюбивые пчелы проносились жужжа мимо уха и напоминали о труде. По сине-голубому небу плыли кучевые, белоснежные облака, принимая странные формы, временами загораживая солнце. Но куда они плывут! Разве здесь не так хорошо, чтобы побыть еще?!.
Полные восторгов природою мы пришли, наконец, к теплым минеральным ключам Арашан, в которых насладились купанием, и повернули обратно вниз по ущелью. На ключах этих устроены ванны, тут же выстроено помещение в несколько номеров для приезжающих сюда лечиться больных; вода этих ключей целебно действует от различных простудных, параличных и других болезней и, по рассказам, производит чудеса.
Мне еще ранее, в Пржевальске, указывали нескольких лиц, которые были лишены всякого движения, а после лечения купаньем в этих ключах совершенно свободно ходивших. На обратном пути к бивуаку чувствовали, что было довольно жарко; но все-таки хорошо дышалось в вольном горном воздухе.
Мы пришли на бивуак только к двум часам дня, обремененные добычей из растительных видов, приводящих в восторг истинного любителя. Нехитро сваренный из баранины обед мы съели с завидным для петербуржца аппетитом, запив удивительно вкусным после прогулки чаем на воде горной речки, совершенно свободной от всяких микробов, обычных в нашей родной Неве и ее фильтрах. Укладка всего добытого заняла у меня с В. Ф. Ладыгиным много времени. П. К. Козлов с Куриловичем тоже спешили приготовить шкурки добытых ими птичек. Не успели мы пообедать, как пошел сильный дождь и продолжался до 7 часов вечера. Животные наши наслаждались, поедая вкусную, сочную траву. Перед ночью разъяснило.
Оставив селение Аксу, мы продолжали держаться к востоку по долине реки Джаргалана, тучными пашнями, среди которых много перепелов выпархивало из-под ног каравана; наш Яшка поминутно делал на них стойку.
Другие же две собаки - Марс и Кутька - их только гоняли, делать же стойку они не умели, хотя смотрели на Яшку и пытались подражать ему, но это им не удавалось. Пройдя всего 22 версты, мы остановились на одном из оросительных арыков в версте от деревни Джергес и в полуверсте от дороги.
Джергес тоже не старая деревня, хотя носит характер довольно обсиженного места; хорошие дома и другие постройки, масса скирд немолоченного еще хлеба, обширные пашни - все говорит о довольстве жителей ее, пришедших сюда украинцев.
Множество поселенцев-крестьян приходили к нам на бивуак, интересовались местами, куда мы идем, и с завистью смотрели на нас, высказывая даже желание нам сопутствовать, чтобы поглядеть, не найдется ли удобных мест и для них.
Не взирая на свое полное довольство, простор, они находили все-таки поводы, чтобы жаловаться и желать лучшего. То жаловались, что киргизы их будто бы "забижают", то на пашнях "овсюк" давит хлеб, то "поливка не способна" и множество различных причин.
"Хлеб здесь, слава богу, родится вволю, да вот кабы цены российские!" "Оно ничего, работать бы можно!" - говорили мужики. Далее сильно наезженная дорога идет по левому берегу реки Джаргалана, сопровождаемого зарослями стелющегося можжевельника (Juniperus Sabina), сидящего большими клумбами по берегам, пересекает множество ручьев, сбегающих с южных лесных гор.
Река Джаргалан разбивается на несколько рукавов; через два из них, наибольших, устроены мосты, а через остальные ездят бродом. С самой переправы через реку замечается уже подъем в гору на перевал Санташ.
Дорога входит в живописное ущелье, поросшее еловыми лесами; она подымается правой стороной ущелья и, перейдя небольшой увал, красиво вьется, сбегая немного вниз по зеленым цветущим лугам мягких гор; затем она идет по дну ущелья, а в гору отделяется другая, вьючная, по которой направился наш караван. Нам попадалась масса перекочевывавших на новые стойбища киргизов и разодетых киргизок.
Они крайне радушно нас встретили и угощали кумысом. Далее по пути нам попадались киргизские аулы, из юрт которых выбегали киргизы и киргизки, с ребятами довольно неряшливыми, предлагали кумыс, молока, простоквашу и унимали своих злых собак, кидавшихся с остервенением и лаем под ноги наших лошадей в верблюдов. Наш Яшка куда-то исчез; Кутька просил защиты у казаков и прижался к каравану, а Марс так перетрусил и растерялся, что не знал, куда ему деться, и потому был порядочно искусан. Недалеко от перевала роскошь окружающей флоры сманила нас на дневку.
Мы расположились на цветущей луговине под елями (Abies [Picea] Schrenkiana.), у края крутого лога, по дну которого гремел ручей, вырывавшийся из объятий высоких мощных трав, столпившихся возле бурных его вод: тут был знаменитый иссыккульский корешок (Aconitum sp.), столь прославленный в Семиречье своим ядовитым соком, которым лихие жены-казачки изводят нелюбимых мужей; какой-то другой Aconitum, приходящийся сродни первому; голубоглазая синюха (Polemonium coeruleum); роскошные экземпляры чемерицы (Veratrum sp.) с зеленой метелкой цветов; множество голубой и розовой герани (Geranium sp.); буроцветная кровохлебка (Sanguisorba sp.); различные зонтичные, Archangelica sp. и борщевик (Heracleum sp.), красиво выделявшийся своими резными крупными листьями.
Между ними протискивались злаки (Gramineae sp.), осоки (Carex sp.); роскошные палевые махровые купальницы (Trollius sp.), скромная голубая вероника (Veronica sp.), едва заметная среди массы других цветов, гордо выставляющихся напоказ из зелени, и много, много других, успешно пополнивших наш быстро разраставшийся гербарий.
Луг, охватывавший бивуак наш, представлял такое же разнообразие и красоту своего пестреющего цветами фона: здесь особенной красотой выделялись огненные астры (Aster sp.) и красивые губоцветные (Lamium sp.) с крупными мохнатыми листьями, выставлявшие свои головки оригинальных неправильных розовых цветов. Синие колокольчики (Campanula sp. и Adenophora sp.) колебались на легком ветерке, сородичи же их (Campanula glomerata), с цветами, собранными в густые головки, уверенно стояли на твердых стебельках.
Травы здешних лугов так высоки и густы, что присутствия пасшихся баранов не было заметно. На более крутых склонах и покатостях обращали на себя внимание оранжевые альпийские маки (Papaver alpinum) и купальницы (Trollius sp.), необыкновенно крупные и приятно-душистые.
Прекрасная погода довершала прелести очаровательного места. П. К. Козлов нашел интересные виды птиц и препарировал их с Куриловичем. На этом бивуаке нас посетили проезжавшие из поселка Охотничьего в Пржевальск бухгалтер Пржевальского казначейства {Знакомый всем, бывавшим в Пржевальске, Николай Иванович Коллиженский, страстный охотник и рыболов.} с учителем школы поселка Охотничьего; они пробыли у нас часа четыре и поехали дальше.
Утром у нас не досчитались одной лошади. По ее скромному нраву нельзя было предполагать, чтобы она убежала, да и аркан, к которому она была привязана, был перерезан; очевидно, что то было дело рук киргизов, ночью укравших ее. Киргизам, кочевавшим невдалеке, было объявлено, что до вечера мы подождем лошади, а если ее не найдем, то принуждены будем взять от них, уведомив начальство о пропаже нашей.
Киргизы уверяли, что украли лошадь соседи, из соседней волости, чтобы сделать им неприятность, а они ничего не знают и лошади не брали. Тем не менее, к вечеру лошадь нашлась: незаметным образом ее привели и оставили около опушки ближайшего леса, откуда она сама пришла к нашим лошадям.
До перевала Санташа было всего лишь 2 версты прекрасной мягкой дороги, слабо поднимающейся вверх. Спуск, тоже не представляющий никаких трудностей, вывел нас на многоводную и рыбную реку Тюп, идущую на запад в озеро Иссык-Куль, среди густых ивовых (Salix sp.) зарослей, служащих притоном множеству кабанов (Sus scrofa), которых, впрочем, мы не только не убили, но даже и не видели, несмотря на то, что несколько человек было отпущено на охоту, да и я, П. К. Козлов, В. Ф. Ладыгин и Курилович все свободное время были на экскурсиях.
Местность здесь также живописна и одарена роскошными травами. Мой гербарий перешел на третью сотню номеров. С самого вечера целую ночь шел дождь, и мы оставили свой бивуак на Тюбе лишь после 12 часов пополудни, выбрав минуты, когда дождь немного стих и не мешал нам вьючить караван. Мы направились на восток междугорной долинкой, хорошо орошенной ключами и ручьями.
Пройдя верст 15, мы встретили небольшое озерко, на котором увидели пару важно шагавших по отмели журавлей (Grus cinerea или G. virgo), турпанов (Casarca rutila), поднявших крик и гвалт при виде каравана, крачек (Sterna sp.) и каких-то куликов (Tringa sp.); шедший во время всей дороги дождь помешал охоте.
Наконец горы раздвинулись, и мы вышли на широко раскинувшееся урочище Таш-Булак (Каменный ключ), изрезанное множеством ключей и различных мочежинных болот, со множеством водяной птицы, заполненное юртами киргизов с тысячными табунами.
Дождь не переставал и продолжал лить всю ночь. Наши вьюки намокли; аргал плохо горел под костром, и мы не скоро могли добыть чаю; спать легли в мокрые постели. Ночью, часов в 12, мимо нашего бивуака со страшным шумом пронесся табун лошадей, гонимый барымтачами-киргизами; наши лошади перепугались и многие сорвались с арканов, но, благодаря бдительности дежурного, были вовремя пойманы.
Дежурный сделал выстрел из берданки, чтобы предупредить воров, что здесь караулят. Утром прекрасная погода дала нам возможность рано выступить в путь, и часа через два хода мы встретили речку и внизу по ней множество киргизских юрт, около 400, и необыкновенно оживленное движение множества всадников.
Оказалось, что это урочище Kapкара, разрезаемое с юга на север небольшою речкою того же имени, а необыкновенное скопление киргизов здесь - по случаю временной ярмарки, торгующей почти исключительно скотом, красным товаром, железом и мелочами, необходимыми в кочевом быту.
Обороты этой ярмарки, продолжающейся от 15 мая до 15 июля, на этот год предвиделись до 700 000 рублей. Мы побывали в ярмарочной толчее, встретили там знакомого по Пржевальску капитана Грязнова, ныне заведующего Нарынкольским участком.
Ночью у нас ушла с пастьбы лошадь и при пособии капитана Грязнова была отыскана у киргизов. Надо думать, что была ими украдена. Отсюда шли две дороги: одна, степная, низом, а другая горами; мы пошли по последней, более удобной для наших целей, как идущей лесами, обещавшими обильные естественно-исторические сборы. Съемки я еще не делал, потому что путь пока пролегал по родным пределам и съемка на этом пути уже была ранее произведена топографами.
Мы шли прекрасными еловыми лесами и кормными лугами, на которых паслись тысячи скота кочующих в большом количестве киргизов. Мы восторгались горными пейзажами, сменявшимися на нашем пути, и пополняли свои коллекции.
С бивуака мы увидели впереди на довольно высоком предгорье красивое и казавшееся удобным для бивуака место под серыми скалами гранита, верстах, по видимому, в трех, не более, и решили перекочевать туда на другой же день, 24 июня.
Но это соблазнительное местечко оказалось на самом деле в 8 верстах; по дороге к нему пришлось овладеть незначительным перевалом, с которого мы увидели чудную картину долины верхнего Текеса, огораживаемой с юга крутыми темными лесными горами Сары-Джас.
Кругом кочевали киргизы со своим скотом. Мы с трудом забрались с караваном почти под самые скалы. Здесь мне удалось измерить линию крайнего верхнего предела ели, которая простирается до 11 000 футов абсолютной высоты; на тысячу футов выше распространяется альпийская ива (Salix sp.), немного выше луга, а затем россыпи и в них камнеломки (Saxifraga sp.), хохлатки (Corydalis sp.), твердочашечник (Androsace sp.), крупка (Draba sp.) и др. Снега по северному склону сползают до 13 000 футов абсолютной высоты.
В еловом лесу нам попадались ивы (Salix sp.), рябина (Sorbus aucuparia) и три вида жимолости (Lonicera sp. sp.); ниже попадались: черемуха (Prunus padus), барбарис (Berberis sp.), кизильник (Соtoneaster nigra), боярка (Crataegus sp.) и красная смородина (Ribes rubrum). На лугах несколько видов острокильника (Oxytropis sp. sp.), 2 вида астры (Aster sp. sp.), чемерица (Veratrum sp.), девясил (Inula sp.), 2 вида аконита (Aconitum sp.), конский щавель (Rumex sp.), герань (Geranium sp.), водосбор (Thalictrum sp.), синюха (Polemonium sp.), клевер (Trifolium sp.) красный и белый, 2 вида лука (Allium sp.), 3 вида злака (Gramineae sp. sp.), лютики (Ranunculus sp.), мак желтый и оранжевый (Papaver 2 sp.), купальница (Trollius sp.) и многие другие.
Прекрасные скалы подали П. К. Козлову надежду встретить здесь улара, но самые усердные поиски его и Куриловича были безуспешны. Здесь мы встретили красивых бабочек, собрали немного жесткокрылых.
После удачной естественно-исторической поживы мы пустились далее. Спуск из-под скал в долину реки Текеса был затруднительнее подъема. Река Текес, сопровождаемая прекрасными елями, березой (Betula daurica?) и ивой по берегам, быстро несется по дну своей неширокой долины, поросшей богатейшими травами.
Мы отвернули от реки немного на юго-восток, перевалили, хотя довольно высокий, но удобный, пустынный выжженный солнцем отрог, и вышли на реку Капкак, левый приток реки Текеса.
За рекою с гор к ней спускался еловый густой лес, возле которого мы выбрали себе прелестный уголок для бивуака. В лесу оказались косули (Cervus sp.); из птиц -- хищники, в значительном числе, выкармливавшие своих птенцов; тут же П. К. Козлов встретил и убил черного тетерева. Когда мы, покидали этот бивуак, из леса вышел большой самец-козел (косуля), но наши собаки немедленно угнали его обратно в лес.
Мы слышали выстрелы, но самих охотников не видали, равно как и кочевий близко к нашему бивуаку не было. В числе многих собранных растений нашли 2 вида ревеня (Rheum sp.), не попадавшегося до сих пор нам на глаза.
Горной дорогой вдоль Баин-гола, тоже правого притока реки Текеса, мы прошли двумя перевалами по крутизне довольно значительными и остановились среди кустов и деревьев на берегу его.
Река Баин-гол, довольно многоводная, несет беловатые мутные воды, вероятно, известкового свойства. Долина ее в верховьях узкая и лишь местами достигает ширины одной версты.
Растительность ее густо поросших берегов заключала в себе, кроме двух видов ив, елей и даурской березы, рябину (Sorbus aucuparia), 2 - 3 жимолости (Lonicerasp.), таволожку (Spiraea sp.), белую розу, золотарник (Garagana sp.). Из травянистых тут появились: золотой ломонос (Clematis orientalis), пчелка (Delphinium sp.), 2 вида подмаренника (Galiam sp.), белый и желтый, не попадавшиеся ранее лютики (Ranunculus sp.), мелкие розовые орхидеи (Orchis sp.), зонтичные (Umbelliferae sp.), колокольчики (Gampanula sp.), гималайская купена (Polygonatum sp.), белозор (Parnassia sp.), первоцветы (Primula sp.), скабиоза (Scabiosa sp.), луки (Allium sp.), злаки (Gramineae sp.), осоки (Carex sp.) и др.
Сила растительности доходит здесь до необыкновенных размеров. Высокие травы во многих местах скрывают человека. Наши животные, в особенности верблюды, наедались так сильно, что вечером тяжело дышали, даже охали. У положенных на ночь верблюдов животы расплывались по земле.
Близ реки наши люди видели барсука (Meles sp.). Поселок Охотничий, последний здесь к востоку населенный пункт, виднелся вниз по реке верстах в 15. По реке идти мешали заросли кустов и деревьев, и потому мы шли немного в стороне; пройдя его, остановились на северо-восточной окраине его по реке Баин-голу.
Поселок расположен на ровной местности текесской, довольно широкой, долины, верстах в десяти от северной окраины знаменитой в Тянь-шане группы Хан-Тенгри, переходящей за 24 000 футов абс. выс.
Ледяные массы этих гор, хотя и загораживаются своими высокими передовыми горными бастионами, но все же достаточно видны, чтобы судить об их удивительной высоте. Горы обильны лесами, в которых во множестве водятся маралы (Cervus maral), косули (Cervus sp.), медведи (Ursus sp.), лисицы (Canis vulpes) и пр.
Поселок населен казаками Семиреченского войска; вечно пьяные и крайне ленивые и развратные они не способны без энергичного понуждения ни к какой работе, но при всяком удобном случае не прочь посетовать на свой несчастный удел, в котором сами виноваты.
Пашен кругом совсем не видать, и хлеб, вследствие лени, возделывается неохотно, причем отговоркою служит ссылка на мнимые холода и ветры. Охотничий лежит на 6 500 футов над уровнем моря; принимая его южное положение (42°54'29" сев. шир.) нельзя допустить, чтобы хлеб там не родился от холодов. Улицы разбиты на правильные кварталы, обсажены деревьями.
Дома, многие прекрасно выстроенные, требуют ремонта, но предоставлены домохозяевами полнейшему разрушению. Многие дома заброшены своими хозяевами и, необитаемые, предаются еще скорейшему тлению.
Есть небольшая церковь, обнесенная решетчатой оградой, внутри которой густо насажены деревья и кусты. Кое-где по окраинам поселка пристраиваются татары, которые живут несравненно лучше казаков, вследствие своего трудолюбия, аккуратности и любви к сельскому хозяйству.
В поселке живет нарынкольский участковый начальник, который на время от 15 мая по 15 июля пребывает на ярмарке в Kap-Карах. Кроме того, здесь устроены казармы и стоит пикет в 20 человек Сибирского казачьего войска под начальством очень милого есаула Е. С. Елгаштина, которому подчинены еще два соседних пикета; Е. С. Елгаштин сердечно встретил нас и любезно помог пополнить наше продовольственное снаряжение.
Кроме него, помогал нам П. А. Волков, смотритель продовольственного магазина, самоучка-ботаник, страстно увлекающийся флорой; несмотря на свои пожилые годы, он все свободные минуты проводит в соседних горах, в степи, экскурсирует по рекам Баин-голу и Текесу.
Несмотря на облака, закрывавшие от меня солнце, мне, хотя и с немалыми трудами, удалось все-таки изловить его и определить широту и время на своем бивуаке. Верблюды наслаждались кормом, но их беспокоили оводы (Gastrus equi). В ночь на 30 июня воры подбирались к каравану, но несколько выстрелов дежурного прогнали нахалов.
Повторение астрономических наблюдений и снабжение каравана продовольственными запасами заставили нас пробыть в Охотничьем и четвертый день - 1 июля. Отсюда мы послали последние из родных пределов письма родным и знакомым и извещение о своем движении по начальству.
С ближайшего китайского пикета Сумбе приехали несколько солдат-калмыков от китайского начальника, приглашавшего нас зайти на пикет, где он желает оказать нам почести и постарается удовлетворить все наши нужды, если таковые есть.
Заходить в Сумбе не было в моих расчетах, ибо для этого мы должны были сделать лишних 50 верст по крайне печальной местности и уйти на север от реки Текеса, которая представляла для нас немалый интерес.
Я показал свой паспорт из пекинского цзун-ли-ямыня, но калмыки не могли его прочитать; я просил передать китайскому начальнику, что у меня плохие животные, спешу скорее дальше, должен поэтому лишить себя удовольствия с ним познакомиться, посылаю ему самые лучшие пожелания, с надеждой видеться на обратном пути; для памяти я послал ему небольшой подарок.