Туры по маршрутам русских путешественников в Центральном Казахстане.

«Скрывай свое золото, свою веру и цель своего путешествия» 

Эрнст Хайне.

Древние караван-сараи Центральной Азии.

(Начало изданного текста совершенно отлично от рукописи, которая начинается следующим образом: «По выпуске из Азиатского училища поступил я в 1804-м году переводчиком Тобольской губернии Иртышской линии Железинской дистанции в форпост Чарлаковской, откуда, будучи переводим в разные пограничные места и неоднократно командирован за границу, искал всегда случая показать ревность свою и усердие к службе его императорского величества, долгое время я просил неотступно корпусного командира генерал-лейтенанта Глазенапа поручить мне особенную экспедицию, и к щастию в 1813-м году представился удобный случай к исполнению моих желаний»). Народы, обитающие в средней части Азии, до сих пор остаются мало известными. Будучи к ним послан и задержан ими в продолжении полутора года, я старался замечать нравы, обычаи, положение мест и укрепления городов сих народов; а знание тамошнего языка как своего собственного доставило мне те средства, кои редко находят путешественники. Сделав краткое о сем описание, я предпринял издать оное в.свет, чтобы тем познакомить соотечественников моих с сими внимания достойными землями, из коих некогда вышли народы, поглотившие наше Государство. Записки сии, представляемые мною на суд просвещенных читателей, остались бы неизвестными без великодушного содействия знаменитого в Государстве нашем мужа, споспешествующего новым открытиям, мужа почтенного характером и добродетелями, и кто из россиян не узнает в нем достойного сына героя Задунайского. Возвращавшиеся в 1812 году от высочайшего двора его императорского величества коканские посланники остановились в крепости Петропавловской; один из них в сем месте умер от болезни, а развратная жизнь другого среди распутных женщин завела его в сообщество сосланного на поселение солдата, который, заманив его в баню, убил в надежде воспользоваться его деньгами и кинул в реку. Сие самое заставило корпусного командира, в отвращение различных толков, могущих дойти до Коканского владения, отправить в Кокант посланника. (В рукописи такое начало фразы: «От жестокого характера коканцов должно было ожидать, что за смерть посланника их они будут мстить нашему казнею, но с охотой желая жертвовать жизниюпо данной мною присяге государю императору и желая отличить себя, я вызвался... (и далее, как в изданном тексте). Я вызвался принять на себя сие поручение, и корпусный командир немедленно отправил меня 16 майя 1813 года (в качестве посланника) Коканскому владетелю с высочайшею его императорского величества грамотою и всемилостивейшими подарками (В рукописи далее следует перечисление подарков: «...состоящими из золотых часов, осыпанных бриллиантами, двух кусков богатой парчи, лучшего сукна и атласа, дав мне повеление проводить до места помянутых посланников»). Я должен был следовать под собственным прикрытием отряда козаков с купеческим караваном, нарочно посланным в Коканию для открытия тракта. Караван сей состоял из 100 верблюдов и заключал в себе на 200 тысяч товаров. Корпусный командир дал мне инструкцию: сохранить подарки в целости, обходиться с посланниками со всевозможною ласковостию, наблюдая, однако ж секретно, крайнюю осторожность, дабы они не могли тайно скрыться, и не подавая им никакого подозрения; на коканских границах отпустить отряд, а с посланниками и купеческим караваном следовать в самой Кокант; вручить самому владетелю подарки и испросить от него ответные письма к его императорскому величеству и государственному канцлеру; прилагать всевозможное попечение, дабы киргизы не покусились на грабеж каравана, и, естьли нужда потребует, отправить нарочного на линию с требованием секурса. Я простился с женою и детьми, поруча их покровительству всевышнего провидения, и мы все выступили в поход из Омска чрез Петропавловскую крепость в Киргиз-Кайсацкую степь. Степь сия примыкает с запада к реке Уралу, с севера до Уя и Сибирской линии от реки Тобола до Иртыша, к востоку граничит рекою Чуем, провинциями: Хивою, Туркистаном и проч., на юго-восток же и юг рекою Сыр-Дарьею, Оральским озером и Каспийским морем. Обширные степи сии состоят большею частию из открытых и сухих лощин с песчаными местами и солончаками, полей плодоносных мало, а лесистых мест и того менее. Северная полоса оных находится в суровом климате. Там зима продолжается около 6-ти месяцев, морозы начинаются с октября; в марте уже показывается трава, а лето почти всегда жаркое. Тучные луга и безпрестанно встречающиеся ключи, речки и озера способствуют скотоводству. Кочующие в сих степях киргизы по большой части среднего роста, смуглы, постоянный климат делает их здоровыми. Живучи целый век на воздухе и ведя кочующую жизнь, они способны переносить жар и холод; имеют грубую пищу, состоящую летом из кумыса и молока, а зимой из лошадиного мяса с разболтанною мукою. Занимаясь скотоводством, они пренебрегают хлебопашеством. Киргизы все вообще славные наездники, ибо детей своих с 4-х летнего возраста сажают уже на лошадей. Чрезвычайно честны, никогда не нарушают данного слова, вспыльчивы, мстительны, сродны к хищничеству, и все страсти в них сильно действуют. Говорят, что они потомки разсеявшихся моголов, кои некогда мнили завоевать всю вселенную. Народы сии, заставлявшие трепетать при одном своем имени, исчезли вместе с временем, оставянам по себе одно только воспоминание о их злодеяниях; но, вступая в степь, при виде бродящего народа, разбросанных во множестве юрт и пасущихся стад и табунов лошадей, перегоняемых с места на место, как бы переносишься в те века и воображаешь видеть воинский стан сих моголов. Киргизский народ разделяется на 3 орды: большую, среднюю и малую. Каждая орда разделяется на волости, заключающие в себе каждая от 3 до 5 тысяч юрт, под управлением султанов, а волость разделяется на аулы, имеющие каждый от 30 до 70 юрт, под управлением почетных биев, или старшин. Они не платят никакой дани: кочующая жизнь избавляет их от большой подчиненности, и право сильного господствует там во всей силе. Сие столь гибельное для общества право поселяет почти безпрестанную вражду между волостями. Они часто ездят по ночам партиями к соседам для баранты или отгону скота, за который с обеих сторон дерутся с остервенением; жены их, будучи также хорошими наездницами, сражаются вооруженные кольями и бердышами и едва ли не превосходят в лютости мущин. Киргиз имеет при себе ружье с фитилем, дротик, бердыш, саблю, лук и стрелы. Народ сей исповедует магометанскую веру, которая дозволяет им иметь столько жен, сколько кто в состоянии прокормить. Женщины их самым большим безчестием почитают безплодие; они статны, пригожи, сильны и здоровы. Так как киргизы свято сохраняют данное обещание, то сватовство делается между отцами при самом младенчестве их детей. Отец мальчика посылает сватов с предложением сыновней руки, обещая дать за сие калым, состоящий из стольких-то калмыков, лошадей и рогатого скота, и будущий женихов тесть, дав на сие согласие, посылает ежегодно к своему свату для получения части обещанного калыма. Когда сговоренные подрастают, то их знакомят друг с другом, а потом жених ездит гостить на неделю и на две к невесте. Будущий тесть за четверть версты от своего жилища становит для жениха особую юрту. Женщины на каждую ночь приводят к нему невесту и оставляют с ним наедине, но скромность, можно сказать взлелеянная между сими грубыми дикарями, не дозволяет жениху употребить и самомалейшую дерзость против невесты. В назначенный для свадьбы день сбираются родственники; невеста сквозь решетку поднятых пол у юрты протягивает к жениху, который стоит под открытым небом, руку. Мулла спрашивает их о согласии и потом, соединяя руку жениха с невестиною, читает молитву.
После сего они делаются уже супругами. Если бы узнали, что невеста не сохранила до брака свою непорочность (что слишком редко случается), то сваты убивают убранную женихову лошадь, раздирают в лоскутки его платье и осыпают невестиного отца ругательствами. Законов никаких не имеют и утверждаются на одном Алкоране либо на естественном праве. Целый день мы шли по проложенной через лес к Ишиму дороге, называемой Аблай-Ханскою, до урочища Коротумара, где встречали по местам в большом количестве разбросанные юрты и в великом множестве пасущиеся стада киргизов. К ночи уже, около 11 часов, мы развьючили верблюдов, разставили тюки наподобие полукруга (полуциркуля), сомкнув оный для безопасности отрядом козаков. Несмотря на усталость людей, должно было (по обыкновению) вываживать верблюдов для отдохновения около 2 часов, а потом положили их в ряд, что и в последствии времени всегда делалось.
Лошади же, из коих не более 15 оставались не разседланными на случай опасности, загнаты были в середину. На другой день на разсвете, в 5 часов, мы пошли опять лесами на урочище Куктирек, оттуда степью, простирающейся на сто верст к урочищу Юскомыш, оттоль на Сарагачь, на речку Чаглинку, изобилующую рыбами, при коей обитают в великом множестве разных волостей киргизы под управлением хана Валлия. Мы видели разставленные по реке их подвижные юрты, сделанные из войлоков, натянутых на рамы; у богатых оные (рты) украшены были внутри пестрыми шелковыми материями. Перед юртами стояли оседланные лошади; внутри юрт лежали молошные мешки, а на стенах висело оружие и конская збруя.
Киргизы сидели безпечно, поджавши ноги у курящихся огней, и разсказывали друг другу о временах, давно прошедших; некоторые, лежа уединенно на зеленеющихся пригорках и играя унылые песни на сывызге (инструменте наподобие флейты), пасли стада, а женщины выделывали кожи, ткали и валяли войлоки. Разговаривая с ними и вникая в их характеры, мне казалось, что грабительство и жестокость сих народов отнести можно более к необузданному образу жизни и стремлению к мщению, нежели к чувствам природного их побуждения. Ввечеру киргизы собрались толпою на берег, <боролись> бегали взапуски, стреляли из луков в цель; иные из них играли подле юрт в домбру (инструмент, сделанный наподобие ковша со струнами), а молодые девушки, сидя в ряд у решеток в юртах и приподняв полы войлоков, сопровождали сию музыку голосами.
Признаюсь, хотя она была не слишком привлекательна для слуха, но все сие заменялось веселым и безпечным видом жителей. Мы простились с сими беззаботными обитателями и с Чаглинки отправились на урочище Чубар-Айгр, покрытое по сторонам высоким лесом, годным к строению. В сем месте земля весьма удобна к хлебопашеству, с большими сенными покосами при озерах. Сюда ходят киргизы на ловлю волков, лисиц и борсуков и добывают соль из находящихся в окружности небольших соленых озер, называемых Яман-Туз. Они гоняются за зверями на лошадях, с собаками и обученным беркутом (орлом), которого сажают вместе с собою на седло, покрыв ему голову чехлом, дабы он не развлекался встречающимися ему предметами.
При виде зайца, лисицы или дикой козы скачущий киргиз сбрасывает с беркута чехол; он с стремлением налетает на добычу, схватывает ее когтями и держит до тех пор, пока хозяин его не подоспеет. Беркутов с их они столь дорого ценят, что за одного отдают по нескольку лошадей и даже пленных калмыков. Отсюда пошли мы гористыми местами на урочище Машак-Камыш, покрытое лесами, при пресных озерах, до урочища Тетенбет-Карасу, в котором месте высокие хребты гор, прилегающие к горе Кокчатау, пересекают дорогу. Мы шли безпрестанно каменистыми местами, затруднявшими на каждом шагу путь наш. В правой руке, насупротив урочища Чакмаштау, синелась вдали, за три дня езды, ужаснейшей величины гора Кокчатау, (скрывающая в облаках свои вершины).
Мы не встречали во все время ни одного человека, ибо киргизы в летнее время уходят кочевать на другую сторону горы сей. Дикие места сии и царствующая в окрестностях тишина производят какое-то неизъяснимое уныние, а во время ночи освещаемые сиянием выходящей из-за Кокчатау луны цепи хребтов гор, отбрасывая по лощинам длинные тени, приводят путешественника в невольное содрогание. Подошед к горе, мы были поражены шумом бегущих из нее ключей,(которые, стремясь с вершин и разбиваясь о выдавшиеся скалы), впадают в большое изобилующее рыбами озеро, из коего вытекает речка Янасу, пересекающая дорогу.
За несколько десятков лет тому назад киргизы у подошвы (в круг) горы сей копали медные и свинцовые руды, и до сих пор видны еще глубокие ямы. Сам хан Атагаевской волости Вали-хан кочует поблизости оной, от коего запрещено киргизам, под смертною казнию, открывать руским о сих рудах. Киргизы занимаются ловлею хищных зверей, обитающих по сей горе в таком множестве, что (они) часто причиняют безпокойства, а нередко и вредят (делают вред) проходящим малым караванам. Оттуда мы следовали на урочище Тур-Айгр, омываемое речкою Салентою, вытекающею за 500 верст извилинами из горы Ирейменя и впадающею в Кукчетавское озеро.
Близ Тур-Айгра находится озеро, имеющее в окружности около 30 верст, под названием Кечубай-Чаркар, по средине коего вышли из воды два камня, наподобие небольших домиков; по одну сторону на крутом берегу сего озера видно кладбище киргизов, где над могилами построены деревянные четвероугольные надгробные памятники; у некоторых курганов мы видели воткнутые копья и сделанных из дерева ястребов; спросив на сие истолкования, узнали, что копье означало славного наездника, а ястреб птицелова. Могилы они роют неглубокие, но зато сверьху наваливают груды земли и камней. Набожные киргизы тела богатых родственников своих летом увозят в Туркистан, чтобы там предать погребению у гробов святых своих, а в зимнее время, не имея средств без подножного корма туда уехать, вешают их на деревах, обвив войлоками и бязями, и по открытии весны увозят уже в Туркистан.
Проезжая зимой по киргизским степям, с ужасом иногда встречаешь подобные развешанные на деревах, покрытые инеем, обледенелые тела, качаемые бурным ветром. Близ сего озера киргизы Атагаевской и Сибан-Киреевской волостей имеют зимовки, меняя проходящим караванам лошадей, верблюдов и баранов. Мы пришли в то самое время, когда они судили одного из своих собратий. Собранные по повелению хана старые бии, сидя с важностию на разостланных по траве коврах, приговорили преступника к смерти. Приговор исполнен был в одну минуту: на шею нещастного накинули аркан, привязали конец оного к лошадиному хвосту, и всадник скакал по степи, влача его за собою до тех пор, пока он не испустил дух в ужаснейших мучениях. Спросив о его преступлении, я весьма удивился, узнав, что его казнили за кражу двух в волости баранов, когда самые же сии киргизы по поводу частной ссоры с соседами ездят по ночам в чужие волости и отгоняют целые стада рогатого скота и табуны лошадей, возвращая оные не иначе как через выкуп посредством нарочно собираемых на тот случай с обеих сторон биев.
Баранты сии дозволяются по их обыкновениям нерожденному побуждению мстить за обиду и не вменяются в кражу. С растерзанным от сего зрелища сердцем мы отправились далее на урочище Карабатыр-Чука, называемое Яланды, что значит по-киргизски змей; ибо в сем месте их великое множество. Мы шли от самого Тур-Айгра до урочища Домбралы, отстоящего надень езды, густыми лесами, имея по обеим сторонам крутые горы; ветер с шумом потрясал листья дерев и завывал в ущелиях гор, разнося крики хищных зверей и воронов, гнездящихся в лесах сих. В сем месте дорога весьма опасна по причине набегов киргиз, скрывающихся в окружности лесов; мы следовали с большею против обыкновенного предосторожностию, делая для устрашения хищников по временам выстрелы, и, к щастию, прошли благополучно, ибо, хотя некоторые из них и покушались украсть лошадей наших, но, как мы двоих поймали и высекли розгами, то другие уже нас и не обеспокоивали.
Оттуда мы пошли по тракту на урочище Кучаку, где, встретясь с средней ордой Туртаульской волости, оставались (остановились) на двое суток для промену усталых и неспособных верблюдов и запаслись к продовольствию баранами. За два дни до прибытия нашего похоронили они старшего бия. Богатые родственники в память умершего сделали по обыкновению празднество, на которое приглашены были почетные люди поблизости кочующих волостей; разставили до 15 больших юрт; гости пили кумыс, а жены покойника завывали, драли на себе волосы и царапали лицо, <прославляя его храбрость, любовь к ним и верность. Они выщитывали: сколь он был щедр, с каким старанием смотрел за табунами, сколько своим мужеством забрал невольников, сколько похитил скота и так далее. Зарезано было для яствы до 80 лошадей и 60 баранов. После полудня, когда жар стал несколько уменьшаться, началось конское ристание.
Мета (или барьер) поставлена была чрез пространство 40 верст; за несколько верст до меты разставленные на лошадях киргизы коль скоро замечали, что у состязавшихся лошади на столь великом пространстве ослабевали, подскакивали к мчащимся всадникам, подхватывали их для облегчения лошадей под руки и по нескольку верст протаскивали за собою, зацепляя задыхающихся их лошадей арканами за повода и стремена .Сквозь густую пыль, поднявшуюся до облаков от копыт несущихся коней, мы видели, что некоторые, желая пересечь путь своим соперникам, были с воплем опрокидываны. Иные лошади, не выдержа столь дальнего разстояния, издыхали у меты, а некоторые с переломленными ногами лежали посреди поприща вместе с своими всадниками.
(Многие из киргиз падали, некоторые лошади переломали себе ноги, а иные, не выдержа столь дальнего пространства, подыхали на месте). На первую обогнавшую лошадь назначено было в награду 75 лошадей и 7 калмыков, на вторую 40 лошадей и 25 коров, на третью 30 коров и 20 баранов и так далее, на последнюю же лошадь полагалась одна кобылья голова. По окончании конского ристания ели приготовленные кушанья, шумели, веселились и разошлись уже почти на другой день утром, получа на память лоскутки разрезанного платья покойника. Так как мы безпрестанно удалялись от границы, подходя к киргизам, не имеющим уже никакого сношения с Россиею, то, в отвращение могущих случиться нам притеснений от них и дабы не сбиться с тракта, разведывали, где кочует с Копытскою волостию султан Худай-Менда, славящийся неограниченным уважением и властию над соседственными киргизами, надеясь выпросить у него вожатых, которые знают водяные и безопасные места. Нас уведомили, что он кочует за рекою Ишимом у реки Нуры, при урочище Акмуле.
На другой день мы выступили к Ишиму, перешли реку вброд при урочище Хотай-Берген и остановились в сем месте на трое суток. Козаки ловили белую рыбу, и весь караван ею питался. Сделав совет с караваном, мы послали к султану Худай-Менде, дабы он снабдил нас 2-мя вожатыми и позволил бы пройти с караваном по его волости. Мы ожидали ответа еще трое суток на одном месте и, наконец, не дождавшись оного, на 6-й день пошли далее, вырезывая по временам на деревах и камнях русские надписи и означая имена наши, год, месяц и число. Близь речки Кузукуч, впадающей из Нуры в Ишим, мы встретили близь озера Маликуль проходящих киргизов, не имеющих никакого скота; все они были пешие, в разодранных рубищах и несли на себе детей.
Они с давнего времени разорены соседами от баранты и с большою нуждою пропитание имеют ловлею рыбы, которую для сохранения зарывают в землю. Будучи далеко от границ наших, они не могут иметь никакого сношения с Россиею. Большая часть из них для снискания дневного пропитания находится у кочующих поблизости киргизов в услужении, которые заставляют их переходить на кочевье за собою пешими. Нещастные сии собственных детей своих, чтобы они не умерли с голода, продают проходящим караванам под видом калмыков. Мы вступили в степь, занимаемую Корпутскою волостию, где от приверженных к нам киргизов были уведомлены тайно, что Куенстагай-Кирсенской и Карней-Каракисецкой волостей киргизы хотят сделать на нас нападение при переходе чрез реку Нуру, близь урочища Акмулы. Видя угрожающую опасность каравану и не имея средств избегнуть оной, я отправил тайно, по данной мне инструкции, к корпусному командиру с нарочным одним урядником при двух козаках рапорт, донося ему о злоумышлении киргизов и требуя помощи.
Сами же, пристраивая себя к той волости и переходя с ними с места на место, во ожидании подкрепления, принуждены были уклоняться безпрестанно от настоящего тракта. Какая была противуположность между нами и нашими новыми товарищами: они с торжественным видом перекочевывали с места на место; женщины их (по обыкновению в таких случаях), наряженные в самые богатейшие шелковые халаты, всегда ехали верхом на лучших копях, покрытых хорошими чепраками и украшенных перьями; мущины окружали их вооруженные; впереди дети и старики гнали тучные стада, а сзади шли навьюченные имением и юртами верблюды, прикрываемые также частью вооруженных киргизов. Напротив того, все купечество наше, можно сказать, было в отчаянии: все думали, что лишатся вместе с имением и жизни. Одна надежда оставалась на отдаленную помощь с границы.
Мы часто всходили на горы, смотрели в подзорные трубки в даль необозримых степей, разделяющих нас от России, не идет ли ожидаемый нами отряд; но оный не появлялся. Иногда, видя подымающуюся вдали пыль, мы радовались, воображая увидеть руских, но приятные мечты сии часто нас обманывали. Придумывая, как бы доставить сведение о местопребывании нашем отряду, который, предполагали, следует уже по степям в подкрепление к нам, мы зарывали в пепел записки с означением, по какому тракту следовали; на деревах и на встречающихся развалинах пирамид вырезывали руские надписи, в ночи зажигали маяки, привязывали к стрелам горящие головни и, пуская и: в верьх, мнили подать тем знак о себе.
Для устрашения хищников на вечерней заре делали по 20 и 30 выстрелов из большого ружья, которое, дабы издавало больший гул, вставливали в колесную трубицу, обшитую войлоками наподобие пушки. Хищные киргизы, узнав о сношении нашем с Россиею, хотя и были в заговоре с несколькими волостями, однако напасть не решились. Мы видели их большими толпами разъезжающих вблизи нас, вооруженных копьями, ружьями, саблями и бердышами. Причина измерения их разбить нас было мщение к русским за то, что посланным отрядом козаков за несколько лет тому назад они были наказаны угоном скота за ограбление российского каравана купца Свешникова с товарищами.
В сие столь критическое для нас время, к довершению нашего отчаяния, султан Худай-Менда, страшась принятием нас к себе раздражить киргизов и чтоб, в случае разбития каравана нашего в окружности волости его, не пала на него вина, объявил нам через посланных от него теленгутов, дабы мы к его волости не приближались. При сем известии мы уже совсем потерялись. Наконец, по прошествии 29-ти дней, при переходе реки Кулан-Етмесь, близ древней пирамиды Бутагай-Там, подошла к нам часть столь нетерпеливо ожидаемого отряда, состоявшая из ста человек козаков, под командою штабс-ротмистра Елгашкина. Мы встретили их, как родных братьев, проливали от радости слезы, опорожнили с ними несколько мехов вина и пошли уже без боязни на реку Яснан-Кунь, где, дождавшись остального отряда под начальством поручика Лукина, оставались для переговоров с султаном Худай-Мендою трое суток.
Днем для безопасности разставляли пикеты в 3-х верстах от лагеря разстоянием, а в ночи, снимая оные, составляли из двух сот человек цепь; при обозе также содержали караул до сорока человек, и кони были безпрестанно в коновязях. Султан, узнав о прибытии отряда, назначил мне для переговоров место на реке Якши-Кунь, в 20 верстах от лагеря, объявя, чтобы я никого с собою не брал, кроме самых необходимейших. Положась на обещание его не причинить мне никакого вреда, я поехал к нему с 3-мя офицерами и 2-мя урядниками. Султан разбил к приему нашему 10 палаток, вмещавших в себе каждая от 30 до 40 человек. При нем было триста киргизов, вооруженных, в панцырях и кольчугах. Султан имел около 60-ти лет от роду, был росту среднего и видом мужествен. Вошел в палатку, я увидел собранных почетных биев тех волостей, кои покушались напасть на нас.
Султан объявил при них. что отклонил киргизов от намерения ограбить наг с тем условием, чтобы отряд казаков был возвращен в Россию. Он подчивал нас чаем; вручил мне письменное обязательство помянутых биев не делать нам никакого вреда и. продержав нас у себя около двух часов, позволил пойти с караваном мимо его волости по реке Кунь, на урочище Айртау (раздвоившуюся гору). В сем месте он лично осматривал караван. Проходя мимо волости, штабс-ротмистр Елгашкин, чтобы заставить хищных киргизов быть в почтении к нам, растянул при караване отряд разстоянием почти на полверсты. Султан Худай-Менда л ял нам проводниками 16-ти летнего сына своего, Султана Кунгур-Ульжа и племянника Балхамра Султана с теленгутами. сделав им нужные наставления и объявил желание свое, чтобы в продолжение 12-ти дней, то есть до того времени, пока мы с караваном выйдем из опасных мест, отряд, не возвращаясь в Россию, оставался на месте.
Здесь купцы делали обмен верблюдов и лошадей, и многие брали их в наем до обратного пути. Мы простились с султаном и пошли с новыми вожатыми нашими колодцами и небольшими речками. На коих видели множество черных турханов, различных родов гусей, уток, куликов и лебедей. До сих пор мы останавливались для отдыха большею частию при речках или колодцах, но в сем месте принуждены были от оных уклоняться, ибо поблизости их скопляется множество змей и разных ядовитых гадов, шипение коих мы издалека еще слышали. Проходя мимо каменистых гор Октау и Урартау, повстречали киргизов Юсун-Конрадской и Альчинской волостей, имеющих при себе разное оружие. Они столь зверски, что за отказ напойки табаку бьют и секут нещадно людей, проходящих мимо их с малыми караванами. Нас самих отгоняли безпрестанно от колодцев и не давали даром черпать воду, заставляя оную покупать.
Чтоб не умереть от жажды, мы принуждены были из каравана отдавать им разные безделицы. Близь реки Сарысу нашли мы на кочующую Ченгар-Каракисецкую волость, из коей киргизы вывозят на тракт к проходящим караванам выработанный свинец в слитках, который они достают поблизости гор сих в большом количестве. Идя по течению реки сей трое суток, мы повернули с полудня на восток и пришли в песчаные сопки, называемые Джиты-Конгур, где дорогою находили алебастровые утесы наподобие стекла и известковый камень; на ровных местах видели самую мягкую растрескавшуюся красную землю (признак рудных мест), на коей, кроме 2-х родов полыню ( полыни), не растет никакой подножный корм.
Один род полыню сего годен токмо для сварения кушанья, а другой служит сытным кормом для лошадей и верблюдов. Деревья в сем месте весьма мелки; терновник замедлял ход наш и царапал в кровь ноги лошадям и верблюдам. От самого урочища Кулан-Етмесъ люди в караване пашем, не могши переносить действия вредной воды, страдали разслаблением, головной болью, животом и теряли аппетит. Одно средство излечать их от сей болезни было: растворять в воде взятую с границ наших землю, которую мы, опуская в котлы в узлах, варили; даже изнемогающим лошадям лекарство сие приносило большую пользу. Песками чрез сопки мы шли (целые) 7 дней: пили из засоренных селитренных колодцев, выкопанных киргизами во время переходов на кочевье; колодцы сии, несмотря на усталость нашу, мы принуждены были очищать. Здесь, кроме камышу, лесу вовсе нет; изредка пролегают луга, и кочующие поблизости киргизы Таминской волости, не имея средств пасти стада, занимаются одною ловлею диких коз и куланов, набегающих на сии колодцы. 
По 7-ми дневном пути, пройдя мимо соленого озера Кукча-Туз, мы прибыли на необозримую безводную степь, где, кроме терновника, никаких (уже) растений не встречали. Будучи предуведомлены вожатыми о сем безводном пути, мы запаслись на полтора дни водою в кожаных мехах. Тут видели мы древнюю каменную надгробную, называемую Уванас, в виде пирамиды, стоящую на возвышенном бугре сей безмолвной, никем не обитаемой степи.
От сей надгробной, разстоянием езды на одни сутки, мы пришли на реку Чуй, изобилующую рыбами как-то: щуками, сомами, язями и окунями. В камышах, простирающихся около 3-х верст в окружности берегов, обитают барсы, тигры, рыси и кабаны. Поблизости сих мест зимуют киргизы Алчинской, Конродской и Таминской волостей; они пристрастились к звериной ловле до такой степени, что проводят в сем занятии весь век свой. Перейдя реку Чуй, отправились опять безводными песками до пограничного города Туркистанского владения Сузака.

Источник:
«Записки о некоторых народах и землях средней части Азии Филиппа Назарова, Отдельного Сибирского корпуса переводчика, посыланного в Коканд в 1813 и 1814 годах».