Музыкальная культура казахов-кочевников.

«Вон Иртыш, а вон - Арганаты-гора.
Кто певец, с тем всегда под руку домбра.
Здесь напев «Жай-коныр» сложил поэт,
У Естая звонкий голос и игра»

Естай Беркимбаев.

​Однодневный тур в Алматы.

Середина десятых годов нашего века. Пригожим летним вечером неторопливой рысью ехал по степи на гнедом коне одинокий всадник. На нем были белая рубашка с косым воротником, черный бешмет, на голове держалась небольшая черная ногайская тюбетейка. Большой лоб, острая бородка, крупный нос, глубокие, внимательные глаза. Слева простиралась гора Жагалбайлы, справа бурлила река Кара-Иртыш, впереди тянулись горы Жаксы-Арганаты и Жаман-Арганаты. Всадник не спешил. Он, не отрываясь, долго смотрел на бурный, необузданный Иртыш, потом уставился на вершины приближавшейся горы, задумчиво кивал головой, улыбался своим мыслям.
Вдруг он отпустил повод, потянулся к домбре, висевшей у седла,- домбра была треугольная, как русская балалайка, с короткой тонкой шейкой, украшенной перьями филина, с восемью ладами-перевязками,- медленно, сосредоточенно настроил ее и, держа большой палец на верхнем ладу, несколько раз сильно ударил по струнам. В вечерней степной тишине домбра казалась особенно звучной. Обычно певцы-степняки, перед тем как начать песню, берут, «прокрикивают» какую-нибудь очень высокую ноту.
Но всадник, играя на домбре что-то монотонное, степенное, умеренное, запел негромким, низким голосом: егигай-ай, егигай-ай, егигай, егигай. Наконец, повторяя одну и ту же музыкальную фразу, певец «нащупал» новую мелодию и затянул ее осторожно, негромко, как бы боясь вспугнуть. «Нащупав» мелодию, всадник на мгновенье задумался, стараясь найти слова, которые точно бы передали его настроение, его порыв. Он оглянулся вокруг, тихо крякнул, ударил коня пятками и в такт мерной, легкой рыси запел.
Степенно, умеренно он спел несколько раз «егигай-ай, егигай-ай, агигай» и перешел к припеву, «подняв», «взметнув» мелодию: «Халя-ля-ку-ляй-ляй». Прихотливый, затейливый припев кончился сдержанным и мягким «егигайем». Певец, довольный собой, улыбнулся, повесил домбру и, только сейчас заметив, что уже начало темнеть, ударил коня, поспешил к аулу под горой. Это был известный певец, акын, композитор Естай. На этот раз в пути родилась новая песня композитора, ставшая впоследствии популярной в народе под названием «Жай-коныр», что значит «мягкая», «спокойная».
Естай, как и его предшественники, путешествовал из аула в аул, пел песни, сочинял стихи и музыку. Естай был одним из выдающихся казахских народных композиторов. О своем роде и месте рождения певец сам рассказал в одной из своих песен:
Павлодарской земли я  акын  Естай.
Знает лучшего сына весь отчий край.
Средний жуз, а за ним племя Суюндик,
прадеды мои - Канжигали и Толебай.
Родился Естай в ауле Аккуль, нынешней Павлодарской области, в Куйбышевском районе, в 1874 году. Зимовье Естая находилось в Аккуле, а джайляу - летовка - в богатых озерами местах Итамурын, Бес-тобе, Кой-аирган. Род Естая назывался Алмашы. Отец будущего композитора, Беркимбай, был инвалид, жил небогато. Маленький Естай рос и воспитывался у зажиточного дяди. Это обстоятельство во многом определило дальнейшую судьбу мальчика.
Он рос вольно и свободно, не зная лишений и нужды. Дядя рано заметил незаурядные способности мальчика. Обычно казахи с малых лет приучают детей к нелегкому труду скотовода. Но дядя Естая, будучи сам неграмотным человеком, понимал, что для мальчика в жизни уготован иной путь. Среди родственников отца Естая не было увлекавшихся искусством. Но родственники по линии матери были даровитыми людьми. Дед его, Байтулум, из рода Козган, считался в свое время знаменитым певцом.
Мать Естая, Кулипа, также обладала прекрасным голосом, знала множество народных песен. Маленький Естай любил слушать пение матери. Кулипа всячески поощряла стремления сына. Естай начал петь рано. Его любили слушать не только дети, но и взрослые. В ауле его прозвали «малыш-певец», а впоследствии - «певцом-джигитом». Павлодарский уезд в то время славился певцами, акынами, острословами. В этом краю существовал своеобразный культ певцов Биржан-сала и Ахана-серэ.
Все это способствовало быстрому развитию таланта молодого Естая. В жизни двадцатилетнего Естая произошло огромной важности событие: он встретился с гигантами казахского песенного творчества Биржан-салом и Аханом-серэ. Около года Естай сопровождал Биржан-сала в его поездках, а в 1889 году стал «шакирдом», учеником Ахана-серэ. В 1893 году Естай непосредственно   учился у обоих   певцов. Для Естая это было большим счастьем. Естай стал не только популяризатором, а порою первым исполнителем песен Биржана и Ахана, но и их последователем, способнейшим учеником. «Школа» Биржана и Ахана оказала могучее влияние на молодого певца и композитора.
Он развил традиции своих наставников. Размашистость, широта, плавность, яркость мелодии, развернутые, красочные припевы, не уступающие по художественным достоинствам основной части песни, мягкий и нежный лиризм, единство слов и музыки - все эти характерные черты творчества Биржана и Ахана нашли отражение и в музыкальных произведениях Естая. Став известным певцом в родном краю, Естай отправился странствовать. Сначала он приехал в Маралды, пел в аулах песни Биржана и Ахана.
Естая всюду ждали с нетерпением, принимали его как самого желанного гостя. Здесь, в Маралды, Естай сочинил свою первую песню. В волости Маралды (Северо-Сибирский край), в ауле Урук жили известные баи Сункар и Султан, выходцы из рода Кипчак. Они были самыми влиятельными людьми в своей волости. Сункар был волостным правителем, а Султан - бием. У Султана были две дочери - Хусни и Хорлан. С именем последней связана знаменитая песня «Хорлан», сочиненная двадцатилетним начинающим композитором.
История создания этой песни такова. На пастбищах Иртыш (впоследствии Иртышский район) в ста пятидесяти верстах от Аккуля держал свой скот некий бай Сулеймен. Невеста его сына Шошана была из Маралды. Собираясь навестить невесту и ее родителей, Шошан отправил пару лошадей к Естаю и попросил сопровождать его в поездке не как личный друг или «шафер», а как известный, уважаемый певец большого рода. Естай с радостью принял приглашение.
Разодевшись в нарядные одежды, как и подобает истинному певцу, он приехал к Шошану, отдохнул несколько дней в его ауле, а потом джигиты во главе с Шошаном отправились в Маралды. Северо-Сибирскую часть Казахстана казахи в то время называли «Иш жак», т. е. «Внутренняя сторона», этим и объясняется первая строка «Хорлан»: «В Ише есть земля Маралды-Урук». Дом невесты Шошана относился к аулу Султана. В честь жениха со всех окрестных аулов собрались джигиты и Девушки. Начались традиционные веселье и игры. Среди молодежи находились и дочери Султана Хусни и Хорлан. Изысканно одетый, не похожий на других акын и певец Естай сразу же понравился Хорлан.
Естаю также приглянулась девушка. Улучив момент, джигит и девушка остались наедине и объяснились в любви. Хорлан оказалась просватанной, о женитьбе не могло быть и речи, и Естай решил похитить ее. Получив согласие девушки, Естай приехал в родной Аккуль, посоветовался с друзьями, родственниками. Друзья горячо поддержали Естая. Через год певец снова приехал в Маралды вместе со своим другом Кожахметом Кауповым. Естай, гостя в соседних аулах, подослал к Хорлан человека, но за девушкой следили, ей никак не удавалось незаметно уйти из дому.
Так прошел год, а за это время стало известно о намерении молодых. Разгневанный отец немедленно послал гонца в город Ши (возле Славгорода) к своему свату и потребовал забрать «оплаченную» невесту. В спешном порядке была проведена свадьба, и Хорлан, покорная судьбе, отправилась в далекий аул мужа. До самой смерти Естай не мог забыть Хорлан. О своей жизненной драме,  неосуществленной мечте певец сочинил знаменитую песню «Хорлан».
Когда-то в урочище Маралды-Урук, скитаясь, бывать я часто привык. И стоит теперь мне шепнуть «Хорлыга» - из памяти прошлое выплывает вмиг. Красавицу звали Хорлыгаин. Луны лик сравниться с ней мог один. Да только вот не было мне суждено прожить, как мечтал я, с ней до седин. Две кровных сестры, Хорлыга и Хусни, одной были матери дети они. Две сказочных девы... Ищи не ищи, а в наши с такими не встретишься дни. Не добившись Хорлан, хлебнул горя я, думал, жизнь к концу подошла моя. Никогда мне счастливых встреч не забыть, вечно мучиться, рану в душе тая. Наше чувство невежды пусть осмеют.
Что нам перетолки?
Что нам их суд? Неужели впустую пройдут года?
Неужели нам встречи не принесут?
Охоу, обман,
Хусни, Хорлан!
Две луны,
вы одною матерью рождены.
Знайте, знайте, джигиты: не век вам жить.
В жизни нет выше счастья, чем полюбить.
Но такую, как Хорлан,
никогда не встретить вам.
Можно объехать весь белый свет -
о люди, верьте моим словам,
в Багдаде, в Египте, в Китае нет
красивее девушки, чем Хорлан.
«Хорлан» - не легкая песенка или развлекательная попевка. Это глубокий по содержанию и сложный по форме «добротный» романс. Припев также не соответствует обычному значению этого слова. Лишь потому, что эта часть стоит в конце песни, так сказать, по внешнему признаку, ее называют «припевом». Как и многие песни Естая, «Хорлан» начинается в низком регистре, умеренно, сдержанно. Мягкая, теплая мелодия с первых же нот захватывает слушателя.
Слушатель сразу же чувствует, что за той умеренностью, сдержанностью кроются большие чувства. Мелодия вначале спокойна, «повествовательна», нетороплива. Она томит слушателя в ожидании взрыва, полета, бури. Начинается «припев», голос певца становится суровей, мужественней, мелодия неторопливо устремляется ввысь, достигает кульминации и как бы задерживается на некоторое время в высоте. Лишь с последней строчки мелодия идет «вниз», на спад. Конечно, Естай и представления не имел о теории музыки.
Но этой своей песней он сразу встал в один ряд с классиками казахской песни. «Хорлан» - шедевр казахского песенного творчества. По своей форме, композиции, музыкальному развитию, законченности, мастерской отделке «Хорлан», несомненно, является уникальным явлением в творчестве народных композиторов. Первое произведение Естая оказалось самым лучшим, самым удачным. «Хорлан» -  вершина творчества Естая. Композитор всю жизнь тосковал по Хорлан.
Находясь в Маралды, он каждый раз заезжал в Ушкамыс, где впервые встретился со своей любимой, вспоминал, как ему сочувствовали и помогали дженге Хорлан, Фатима и ее родственники, молодые джигиты Нургазы и Абдильда. Род Козган, из которого вышла мать Естая, кочевал по соседству с родом, куда выдали замуж Хорлан. Под предлогом наведать родственников Естай приехал к ней. Прошло уже шесть лет с тех пор, как она вышла замуж.
Муж ее оказался тихим, добродушным человеком, Хорлан же держалась вольно, независимо. Два дня гостил композитор у своей возлюбленной, вспоминал прошлые годы, успокоил свое сердце. В 1931 году Естай снова приезжал в аул Хорлан в Шукуре. Это была последняя встреча певца со своей избранницей. Больше они не виделись. Юношеская любовь Естая оказалась на редкость крепкой, верной. Она прошла через все испытания долгих лет. Уже шестидесятисемилетним стариком Естай с волнением исполнял «Хорлан». Взяв домбру, он долго молчал, задумчиво глядел вдаль, вздохнув, вытирал набежавшие слезы и лишь потом начинал играть. Струны домбры он натягивал слабо, от этого звук получался низкий, печальный, глухой.
Низким, глухим голосом пел и певец, и от его песни веяло глубокой стариной, сказанием о верной, испытанной любви. На безымянном пальце правой руки певца поблескивало большое золотое кольцо. Кончив песню, он смотрел на это кольцо, как на священный талисман, и говорил: «Да-а, родные мои, вот это кольцо - свидетель тех счастливых дней. Это память о несравненной Хорлан». Потом он снова задумывался и подолгу молчал. Не одну песню посвятил Хорлан Естай. Любовь к ней не была юношеским, кратковременным увлечением.
Она прошла через всю его жизнь. И композитор, естественно, не мог ограничиться одной лишь песней. Он хотел увековечить образ своей любимой в стихах и песнях. Он сочинил песню «Внешность Хорлан». И музыка, и слова этой песни созданы изящно, мастерски, но в эмоциональном отношении она беднее «Хорлан». Основная часть песни менее мелодична, она близка к речитативу, по характеру напоминает «жыр», поэтические сказания, мелодический рисунок неприхотлив, скромен и прост.
Музыкальная суть, богатство мелодии заключены во вступлении. Оно необыкновенно нежно, задушевно, красочно. В нем есть что-то похожее на бессловесный припев «Жай-конур». Вступление очень тонко передает движения души. Оно очень широко и по своему звуковому диапазону. Мелодия порывисто, резко взмывает ввысь и лишь при втором спаде переходит к основной тональности и развивается степенно, сдержанно, полновесно, как это свойственно композиторскому «почерку» Естая.
Речитативность основной части песни объясняется, по-видимому, желанием певца выдвинуть на первый план словесное описание Хорлан, яркую, живую характеристику любимой девушки. Музыка играет явно подчиненную роль.
Двух смородинок черных черней зрачки,
речи всякие в нежных устах сладки.
Дикой лани характер ее подстать,
счастлив тот, кто добьется ее руки.
Голос мягок и тих, губки — алый мак,
верблюжонка пугливого мягкий шаг.
Щеки - яблоки спелые, все в огне,
поцелуешь - от всех откажешься благ.
Зубы - жемчуг, как ломтик дыни, язык.
Чище первого снега девичий лик.
Нос прямой, щеки в ямочках по бокам.
Повстречаешь - не сможешь забыть на миг.
Как лучи бриллианта, ресницы врозь.
Глянет - сердце желаньем пронзит насквозь.
Сколько пылких джигитов о ней грустит!
Сколько дум их и чаяний не сбылось.
В волосах - огоньки дорогих камней.
Косы, брови, глаза - все прекрасно в ней.
Словно смена видений при миражах,
на лице прихотлива игра страстей.
Всей ее нельзя описать красоты.
Как побеги чинары, тонки персты.
Горем был я убит, ее потеряв.
Годы жизни текли без нее пусты.
В платье белом, с лиловой - поверх - парчой
до сих пор ее вижу перед собой.
И зову с горьким плачем:  «Хусни-Хорлан»,
появись, пройди, хоть раз стороной.
Керосиновой лампы неярок свет.
У тюльпана опоры надежной нет.
Лебединого пуха была белей
шея милой моей в пору юных лет.
Что за стан! Что за поступь! Как звонок смех,
приводивший вокруг в ликованье всех!
Можно было ее на ладонь положить
и нести без труда, словно пух иль мех.
Народ назвал эту песню последним словом стихотворения - «Вир мыскал» («Один золотник»). Кажется, автор не сразу нашел нужные, точные, яркие слова для описания внешности своей любимой. Поэтому он предпослал словам красочное, витиеватое, бессловесное музыкальное вступление. Нельзя забывать, что песни Естая, как и большинство песен народных композиторов, являются экспромтом, вдохновенной импровизацией. Возможно, что длинное, мелодично прихотливое вступление нужно было автору для выигрыша времени, чтобы сосредоточиться и настроиться.
Нам кажется, что композитор, который в будущем вздумает ввести «Бир мыскал» в оперу или в хор, несомненно выиграет, если даст вступление дважды - в начале и после основной части песни. Среди песен Естая в музыкальном отношении особое место занимает «Ашу пшак» (букв.: «Гнев-нож»). До нас дошло лишь два четверостишия этой песни. И по этим отрывкам трудно судить о ее содержании. Нам кажется, что в основе этой песни лежит какая-то глубокая философская мысль.
Песня начинается энергично, мужественно, потом мелодия светлеет, обретает покой и мечтательность, а конец ее как бы соткан из причудливых звуковых кружев. В композиции песни, особенно в начале и в концовке, чувствуется влияние Биржан-сала. Вот начало этой песни. С каждой ночью луна на небе красней. Ищет молодость в жизни жарких страстей. Злоба нож, в руки взятая палка ум. Тем короче палка, чем нож острей. Конечно, нельзя сказать, что здесь нет смысла.
Но он ограничивается, по-видимому, не только сравнением гнева с ножом, а ума - с палкой, которую обстругивает нож гнев. «Ашу пшак» - творение зрелого композитора, для исполнения этой песни требуется тонкий вкус и мастерство певца. Влияние Биржана здесь также не случайно. Мы уже говорили, что Естай в молодости сопровождал некоторое время знаменитого мастера, чародея казахских песен. Естай прошел «академию» Биржана, выучил у него популярную «Ляйли, мой светик».
У Биржана он научился ценить свое искусство, свой дар. Наряду с гражданской лирикой, в музыке «Ашу пшак» чувствуются элементы драматизма. В словах тоже ощущается широта мысли. К этому времени композитор уже многое видел, пережил,  перечувствовал. Он уже стремился осмыслить свою жизнь, свое назначение в жизни. Во втором четверостишии автор говорит: 
В Алатау был, Каратау видал.
С песней звонкой где только ни побывал!
«Что за черт! - удивляюсь порой.- Почему
я спокойно дома еще не живал?» 
Естай по своей природе композитор-лирик. Лиризм - главная черта его творчества. Возьмем, к примеру, его песню «Майда конур». Одноименная песня имеется и у другого народного композитора - у Мухита. Но ничего общего между собой эти песни не имеют. «Майда конур» Естая начинается вступлением - излюбленный прием композитора. Бессловесное вступление, состоящее из одних «хоридададау», настраивает слушателя на лад «Майда конур», что в переводе на русский язык означает примерно «мягкая», «спокойная», «нежная», «плавная».
Звуковой диапазон вступления довольно широк, ритм энергичен, бодр, здесь нет размашистости, протяжности. Припев состоит весь из изящных, мелодичных кружев, по звуковому рельефу он несколько похож на вступление. Но в припеве чувствуется какое-то беспокойствие, волнение, лишь в конце мелодия обретает покой, утешение. Хотя песня и называется «Майда конур», но, кажется, не «мягкость», «спокойствие», «плавность» составляют ее суть. Мелодия глубже и шире.
Ритм основной части песни напорист, наступателен, «мягкость», «нежность» чувствуются лишь во вступлении и в припеве. Естай был хорошо знаком и с Аханом-серэ. Шуточную, кокетливую «Нурилу» Ахана Естай часто пел своим дженге. Творчество Ахана оказало на Естая огромное влияние. Правда, Естай не приобрел популярности и шумной славы своих наставников. И тем не менее он был достойным их учеником. И в музыке, и в своей поэзии Естай был глубоко народен.
Критический реализм, довольно сильно развитый в казахской поэзии, в музыке наиболее отчетливо отразился в песенном творчестве Жаяу Мусы. Однако элементы критического реализма можно находить и в музыке Биржан-сала, Ахана-серэ и их многочисленных учеников и подражателей. Отзвуки, отголоски критического реализма слышны и в «Майда конур», о которой мы говорили выше. Естаю не суждено было связать своей судьбы с Хорлан. Сo временем он понял, что это не личная его трагедия, а трагедия социальная.
Он понял, что народ, основная масса тружеников сами по себе, а избранная кучка богачей и правителей сама по себе. О своих думах, мечтах, стремлениях поэт говорил в стихах и песнях. Композитор увлекся красивой девушкой Гульнар. Но все богатство Естая заключалось в его песнях, а этого было недостаточно для женитьбы. Песней нельзя было выкупить девушки. Естай посвятил Гульнар песню.
О люди! Сверкала она красотой,
средь сверстниц была самой яркой звездой.
Вовек наших встреч не забуду, Гульнар.
в мечтах не    расстался еще я с тобой.
Была всех приветливей и нежней,
улыбка блаженство вселяла в   людей.
Лишиться я думал ли той, для кого
готов был пожертвовать жизнью своей?
В музыке этой песни чувствуется влияние Ахана-серэ. Конечно, это влияние выражается не в прямом подражании, в цитировании композитора. Это творческое влияние, оно ощущается в некоторых интонациях, в композиции песни. Песню украшает мягкий и нежный лиризм. Это скромная и простая по музыке песня. В ней отсутствуют вступление и длинный, развернутый припев. Она состоит из основной части и короткого, двух-строчного припева. По размаху и объему она значительно уступает «Хорлан».
Естай является автором песен «Куст черного дерева», «Еркем» («Моя шалунья»), «Каракоз» («Черноглазая»). В музыкальном отношении их нельзя считать творческим успехом композитора. Музыка их бледна, ограниченна. Некоторые из них похожи на другие народные песни. Так, например, «Еркем» сильно напоминает песню Эдильбай». Как большинство народных певцов, Естай много путешествовал. Он побывал в Кара-Уткуле (Целиноград), Семипалатинске, Кереку (Павлодар), в Иртыше, Зайсане, Тарбагатае, на юге  Казахстана, в Семиречье.
Великая Октябрьская революция вдохновила композитора на новые песни. В песне «Жизнь» он говорил, что с приходом Советской власти познал вторую молодость. В возрасте шестидесяти пяти лет он увидел столицу возрожденного Казахстана - Алма-Ату.
Я в юные годы изъездил страну.
Мог плакать и петь я заставить струну.
Уже шестьдесят мне, но юн я опять
и счастье прославить не премину.
В это же время композитором была создана песня «Туды куним» («Настал мой день!»).
Пестьдесят с лишним прожил долгих годин
я, не знавший счастья ни дня до седин.
Не ценили искусства в те времена.
Жил в безвестности, родина, твой акын.
Голос мой диким ветром в степи свистел,
я во многих краях свои песни пел.-
Счастлив я, что в прекрасные времена
я увидеть столицу мою успел.
Я щедротам родной нашей власти рад
и уже вперед гляжу, не назад.
Ну-ка, старый акын, соловьем запой,
ты приехал не зря в этот город-сад.
Люди, о вас спою сейчас.
Настал мой час!
Творчество Естая, глубоко демократическое в своей основе, пользуется искренней любовью народа. Трудно найти казаха, который не знал бы его песни «Хорлан». «Хорлан» поют всюду, каждый в меру своих способностей. В проникновенном исполнении Темирбулата Аргинбаева «Хорлан» записана на пластинку. Песня вошла в репертуар многих хоровых коллективов. «Хорлан» стала центральной арией Таргына в опере Е. Брусиловского «Ер-Таргын». Она звучит и в оркестре, и в устах других героев оперы.
Один из вариантов «Хорлан» вошел во вторую часть концерта для кобуза с оркестром композиторов С. Шабельского и Л. Шаргородского. Лучшим исполнителем «Жай конур» Естая следует признать семипалатинского певца Хасена Баирманова. В репертуар певцов-солистов, хоров и оркестров вошли и многие другие песни Естая. Творчество народного композитора занимает почетное место в музыке казахстанских композиторов. В апреле 1939 года Естай приезжал в Алма-Ату, где были записаны на ноты многие его песни.
Он принимал участие в работе Второго съезда писателей Казахстана. После этого он выехал в Семипалатинск, гостил у Кайма Мухамбетханова, который записал несколько рассказов Естая, в том числе и воспоминание о девушке Хорлан. Из Семипалатинска певец вернулся в Кереку. В 1945 году Естай был приглашен на торжества, посвященные столетию со дня рождения Абая. На юбилее Абая участвовали и акыны Нартай, Нурлыбек, Тулеу, Сапаргали. В 1946 году Естай тяжело заболел.
Поэт чувствовал, что дни его сочтены. Всю свою жизнь певец посвятил песне, музыке, искусству. Своей песней он служил народу, сеял доброе, разумное, вечное. О песне, о музыке сложил он свое последнее стихотворение. 
Неужто настал он, мой час роковой?
И не на    кого опереться рукой...
Друзья мои, сверстники, где же вы, где?
Кто душу мою отведет на покой?
Гуляет метель в волосах, в бороде.
Кому же печаль свою выложу, где?
Домбре? Но и к ней я уже охладел,
она помогает не мне, а беде.
Прискорбна судьба у отца без детей,
подумаю - сердце заноет острей.
И только лишь песни «Хорлан», «Жай-конур»
утехою старости служат моей.
С Биржаном, с Аханом мы были друзья,
страну вместе с ними объехал я.
Но то, что минуло, того не вернуть,
зато как ты близко, кончина моя!
Болезнь окрутила мне руки жгутом,
едва я владею скривившимся ртом.
Мой голос осипший кого усладит?
И эту вот песню пою я с трудом.
Домбра моя, друг мой последний, прощай!
Кончается с этою песней Естай.
Другой тебя в руки возьмет без меня,
ты так же свободно и вольно играй.
Я был твоим первым любимцем, народ.
Но близится день мой, мой горький черед.
На этом уста замолкают мои,
прощальную песню акын твой поет.
Не было ни голоса, ни сил для того, чтобы спеть свою последнюю песню Тихим, старческим голосом прочитал он свое завещание в стихах и протянул измятый, пожелтевший клочок бумаги, на котором оно было написано, кому-то «з сидящих рядом с ним. Попрощавшись с народом, со своим родньм краем, автор «Хорлан», «Жай конур». Бир мыскал», композитор и певец,   поэт   и   гражданин Естай Беркимбаев умер. У него не было своих детей. И это его постоянно угнетало Но многочисленные его ученики и последователи достойны быть его детьми. Память об Истае живет в народе. Песни его любят и поют благодарные   потомки композитора.

Источник:
Книга «Соловьи столетий». Ахмет Жубанов, Алма-Ата, 1967 год.