Восхождение Погребецкого на пик Хан-Тенгри.

 «...Накопившиеся здесь с начала мира снега обратились в ледяные глыбы, которые не тают ни весной, ни летом. Гладкие поля твердого и блестящего льда тянутся в беспредельности навис­шими с обеих сторон высокими ледяными сте­нами. Холодный ветер дует с силой, и путники часто делаются жертвами драконов. Идущие по этой дороге не должны носить красной одежды и издавать громких криков. Тот, кто забудет эту предосторожность, может подвергнуться всяким несчастьям. Здесь трудно избежать смерти..."

Буддийский паломник Сюан-Цзян.  VII в. 628 г.

Маршруты восхождение на пик Хан-Тенгри.

Маршрут экспедиции к пику Хан-Тенгри.

Шла первая пятилетка. Со­циалистическое строительство беспрерывно по­глощало миллионы тонн сырья, предъявляя стране все большие и большие требования. В самые глухие, неосвоенные еще наукой углы нашего Союза отправлялись рекогносцировки, исследовательские экспедиции и поисковые пар­тии.
Это были разведчики первой пятилетки. Маршруты их шли радиусами на юг, север, запад и восток — во все стороны нашего Союза. Центральный Тянь-Шань был на очереди. Дикий и малодоступный, весь в скалистых, изломанных хребтах, уходящих снежными зубцами в небо, он был почти не изучен. Белые пятна его карт тре­бовали топографической съемки, горные богат­ства - геологических исследований.

В течение пяти лет - с 1929 и по 1933 годы - украинские экспедиции в составе геологов, альпи­нистов, географов, геодезистов, гляциологов, ботаников и климатологов штурмовали Тянь-Шаньские твердыни.
Через горные перевалы, стоящие выше прослав­ленных альпийских вершин, по скалистым склонам, по каменным осыпям и снегам шли экспедиции в самую глубь Центрального Тянь-Шаня - в
об­ласть „белого пятна" к югу от Хан-Тенгри.
Связанные альпийскими канатами, с ледорубами в руках, вооруженные геологическими молотками, анероидами, теодолитами, горными компа­сами - двигались отряды по ледникам, по
обле­денелым склонам и снежным гребням, чтобы вырвать у природы ее тайны.
Открыть „белые пятна", выяснить состав и строение горных пород, найти полезные ископаемые, определить мощность ледников и питаемых ими горных потоков, изучить растительность и климат. Сначала это были небольшие рекогносцировки, затем углубленные разведки и, наконец, комплексные экспедиции.
Два года - 1932 и 1933 - экспеди­ция работала по заданию Комитета второго между­народного полярного года. В 1931 году, после двухлетних поисков маршрута и длительной подготовки, организации баз и высоко­горных лагерей, одна из групп экспедиции взошла на высочайшую вершину Тянь-Шаня - пик Хан-Тенгри, считавшийся долгое время неприступным.
Восхождение это, квалифицированное советской и заграничной печатью как „победа мирового значения", составляет тему настоящей книги. На учебной физико-географи­ческой карте Азии найдите 80-й меридиан.
Спу­ститесь по этому меридиану ниже 43-й паралле­ли и вы увидите идущие в широтном направле­нии связанные на востоке в один узел темно-коричневые полосы хребтов с белыми продоль­ными полосками снега.
Это - Тянь-Шань. В переводе с китайского - Небесные горы.
На две с половиной тысячи километров в длину и до шестисот километров в ширину тянутся Тянь-Шаньские горы в Центральной Азии, простирая свои цепи с мудреными монгольскими и тюрк­скими названиями на восток в Китай и на запад в автономные республики Советского Союза: Узбе­кистан, Казакстан и Киргизию.
Могучей стеной стоят они, окруженные со всех сторон степями и пустынями, защищая оазисы, спрятанные между хребтами, от вторжения губи­тельных песков. С севера наступает на них Джунгарская степь, с запада, - пустыни Кизиль-кумы и Кара-кумы, с юга - пустыня Такла-макан.
В СССР Тянь-Шань начинается на западе невы­сокими бесснежными горами Кара-тау. Чем дальше к востоку, тем они становятся выше и в горном узле Хан Тенгри достигают 7000 метров над уровнем моря.
Крайние к северу хребты Тянь-Шаня называ­ются Заилийскими, а их продолжение составляют Чу-Илийские горы и пограничные с Китаем Джунгарские горы. Крайние на юге, на самой границе с Синь-Цзяном, тянутся горы Кок-шаал-тау, спускающие свои юго-восточные склоны к пустыне Восточного Туркестана.
В промежутке между ними, поднимаясь с запада на восток, идут к северу от Иссык-куля горы Кунгей-алатау и к югу от Иссык-куля горы Терскейалатау. В крайнем к востоку углу схо­дящихся хребтов находится мощный массив Хан-Тенгри.
Посмотрите внимательно на карту Центрального Тянь-Шаня и вы не увидите на ней спокойного рельефа. Исполинские силы избороздили здесь земной лик тысячами глубоких морщин. Каким же обра­зом произошли такие изменения земной коры?
Попробуем представить себе отдаленную от нас многими миллионами лет древнюю историю этого участка земли. Когда-то теплые воды моря заливали территорию современного Туркестана. Почти целую геологическую эру (палеозой) накапливались на дне этого моря мощные осадки.
Под тяжестью этих осадков постепенно прогибалась земная кора, а в углублении скоплялись пласты новых осадков. Проходили долгие геологические периоды. Про­должая медленно сжиматься, земля сокращалась в объеме и огромные накопления осадков выходили складками со дна моря, в виде архипелагов.
Чем выше поднималась суша, тем дальше уходило море и, наконец, наступил период полной победы суши над морем, от которого остались лишь усыхающие озера между высокими горными гря­дами.
Одновременно с созидательными силами при­роды действовали силы разрушительные. Зной солнца, перемежающийся с холодом ночей, разъе­дающее действие воды, содержащей углекислоту и размывающей горы, ветры, дующие высоко в горах - все это «разрушало хребты, уменьшало их высоту и сглаживало их очертания.
В ближайшую к ним Кайнозойскую эру, в третичном периоде медленные конвульсии дважды прошли по земле, оставив на ее поверхности за­стывшими каменными волнами длинные дуги.
Про­дольные разломы разбили вздувшиеся складки, со­бравшиеся пучком в гигантский узел Хан-Тенгри.
Чуть к северо-востоку от этого узла простерлись на юго-запад, как щупальцы спрута, огромные дуги Кок-шаала, окаймляющие впадину Тарима, и се­вернее - Терскей и Кунгей-алатау, сжимающие Иссык-кульское озеро и между ними с северо-востока на юго-запад: Сарыджас Куэлю, Инылчек-Теректы и Каинды-Ишигарт.
И вновь продолжалась разрушительная дея­тельность солнца, воды, мороза, ветра, химиче­ских и органических сил природы, которые сгла­живали поднявшиеся хребты. Более мягкие породы размывались и сносились вниз, а более устойчивые и сейчас стоят острыми зубцами голых скал с одетыми в снег и лед вершинами.
Так создался современный рельеф Центрального Тянь-Шаня. Медленно текут геологические века. В послед­ний, четвертичный период, в условиях более холодного климата, в глубоких ущельях образу­ются ледники, соединившиеся своими верховьями в одно ледяное море.
Грозный мраморный пик Хан-Тенгри, как остров в ледяном море, стоит в самом сердце Небесных гор, в гуще покрытых ледяной броней каменных громад. 
Исследование Тянь-Шаня имеет свою историю. 
Еще в VII столетии (628 г.) буддийский паломник Сюан-Цзян прошел кратчайшим путем через Тянь-Шаньские горы из Китая к берегам Иссык-Куля. По пути погибло 13 его спутников. Сюан-Цзян в мрачных тонах описывает свое путешествие.
„...Накопившиеся здесь с начала мира снега обратились в ледяные глыбы, которые не тают ни весной, ни летом. Гладкие поля твердого и блестящего льда тянутся в беспредельности навис­шими с обеих сторон высокими ледяными сте­нами.
Холодный ветер дует с силой, и путники часто делаются жертвами драконов. Идущие по этой дороге не должны носить красной одежды и издавать громких криков. Тот, кто забудет эту предосторожность, может подвергнуться всяким несчастьям. Здесь трудно избежать смерти...".
Первым русским исследователем Тянь-Шаня был географ П. П. Семенов. До него данных об иссле­довании этих малодоступных участков земли по 1856 год нет. В 1856 году, во главе отряда, сформированного начальником Заилийского края для усмирения казаков, он сумел первым проникнуть в Централь­ный Тянь-Шань и, по его выражению, „поднял непроницаемую до того времени завесу, скры­вавшую в течение тысячелетий снежные вершины Тянь-Шаня".
В 1857 году к Центральному Тянь-Шаню под­ходят одновременно два исследователя: Рудольф Шлагинтвейн с юга через Индию и вновь П. П. Се­менов с севера через Заилийский край. Шлагинтвейну близки были уже величественные хребты Тянь-Шаня; он вошел в Кашгар, но здесь закончилось его путешествие и его жизнь.
Хаджи Валихан, правитель города Кашгара, при­казал обезглавить Шлагинтвейна. Скромный па­мятник погибшему исследователю Альп, Гималаев и Каракорума стоит сейчас на городской площади Кашгара.
П. П. Семенову проникнуть в Тянь-Шань было легче. Русские войска, заняв еще в 1854 году Заилийский край, расчистили ему путь. Кроме того, Семенов путешествовал „во главе отряда из 58 че­ловек и киргизской конницы в 800 всадников".
Он прошел от южного берега озера Иссык-куля к Нарыну, а затем повернул к верховьям реки Сарыджас. „Вскоре после того, - пишет Семенов,- углубился я еще более в сердце Небесного хребта и взобрался на одну из самых исполинских горных групп внутренней Азии, а именно Тенгри-Таг (Хан-Тенгри), увенчанный венцом альпийских ледников и одетый блистательным белым покрывалом веч­ных снегов. В ледниках Тенгри-Таг открыл я истоки Сарыджаса, системы реки Тарим".
Через тридцать лег после путешествия Семе­нова, в 1886 году, Русское географическое об­щество снарядило в Тянь-Шань экспедицию гор­ного инженера Игнатьева для „изучения в геоло­гическом, орографическом и физико-географи­ческом отношении горной группы Хан-Тенгри".
Игнатьев прошел на юг за Сарыджас в доли­ну Инылчек, но на ледник этой долины не под­нимался и к Хан-Тенгри не проник. Если судить по данным его предварительного отчета, то он совсем немного прибавил к тому, что было из­вестно о Центральном Тянь-Шане.
В 1900 году Тянь-Шань посещает группа италь­янских горовосходителей: Чезаро Боргезе, д-р Брокерель и проводник Цурбриген — с специальной задачей восхождения на Хан-Тенгри. Проникнув через перевал Тюз в долину Инылчек, альпинисты убедились в исключительной трудности маршрута и, располагая небольшим количеством носильщи­ков, не решились подниматься на ледник Инылчек.
Проходит еще тринадцать лет и в Центральный Тянь-Шань приезжают венгерские зоологи, охот­ники Рудольф Траунфельс и Георг Яльмаси. По­следний пытался пройти к Хан-Тенгри, но вынуж­ден был ограничиться охотничьими экскурсиями в районе Сарыджаса. Альмаси составляет карту, на которой впервые правильно изображены от­ходящие к западу от Хан-Тенгри хребты: Сарыджасский, Инылчекский и Каиндинский.
В 1902 году район Сарыджаса, Куэлю, Теректы и смежные долины посещает экспедиция профес­сора ботаники Томского университета Сапожникова и гамбургского географа д-ра Фридрихсена. В том же 1902 году в Тянь-Шань приехала экспедиция мюнхенского географа, известного альпиниста д-ра Готфрида Мерцбахера.
Огромный опыт и упрямая воля помогли Мерцбахеру пройти огромный по величине и сложный по выполнению маршрут в самой высокогорной части централь­ного Тянь-Шаня. В целях орографической ориен­тации он совершил ряд крупных восхождений и первым проник к подножию Хан-Тенгри.
По своим результатам экспедиция Мерцбахера — явление исключительное. Особенно много сделано ею по морфологии Тянь-Шаня. Охвачен огромный район, ограниченный с севера долиной Текес, с юга - линией Кашгар -Иксу - Бай, с запада - Кара-кол - Бедель и с востока - долиной Музарт.
Дано подробное морфологическое описание таких ра­йонов, где еще ни разу не был исследователь. Мерцбахер первый определил точное местополо­жение пика Хан-Тенгри, определил его геологи­ческое строение и нашел, что действительным узлом дуг восточной части Центрального Тянь-Шаня является не Хан-Тенгри, как до него по­лагали, а смежный с „ним к северо-востоку пик Мраморная стена.
Мерцбахер исследовал круп­нейшие ледники Тянь-Шаня: ледник Семенова, Мушкетова, Инылчек, Каинды, а также ледники к востоку от Хан-Тенгри, главным образом в верховьях притоков Музарта. В 1912 году профессор Сапожников прошел на юго-запад от Хан-Тенгри в долину Кизил-Капчигай.
В 1912 году Туркестанский военный округ про­водит топографическую съемку юго-восточной части Каракольского района, захватывая север, юг и запад от Хан-Тенгри. В отчете топографов,
про­одивших эту съемку, имеются следующие красно­речивые строки:
„Наука не победит природу Тянь-Шаня, и эта природа будет защитой номадов* от напора цивилизации и в далеком будущем они останутся жи­выми памятниками первобытного человека".
История подшутила над незадачливыми топо­графами. Октябрьская революция пробудила все народности СССР к творческой жизни.
Советская культура победоносно прошла через дикие ущелья к бывшим номадам, а ныне оседлым колхозникам Советской Киргизии, учащимся школ, техникумов, вузов, аспирантам киргизских научно-исследова­тельских институтов.
Нам не пришлось передви­гаться способами Семенова тянь-шаньского. Ветка Турксиба прошла уже через город Фрунзе к пер­вому в Киргизии сахарному заводу. Через беше­ную реку Чу перекинут Октябрьский мост, авто­мобили советской марки „АМО" совершают рейсы по некогда грозному Буамскому ущелью в порт Рыбачье.
На высокогорном озере Иссык-куля ходят из Рыбачьего в Каракол теплоходы „Пионер", „Прогресс Киргизстана" и „Советская Киргизия". 
Экспедиция 1929 года к пику Хан-Тенгри.
В 1929 году Всеукраинская научная ассоциация востоковедения, Наркомпрос и Высший совет физической культуры организо­вали первую рекогносцировочную экспедицию к массиву Хан-Тенгри. Шесть суток поезд „Москва-Фрунзе" мчал нас мимо Самары, Оренбурга, Актюбинска, Кзыл-Орды, Арыси, через мягкие волнистые безбреж­ные степи, поймы с кустарниками и лесами, со­лончаки с зарослями седой полыни, полупустыни с песчаными барханами и клубами „перекати-поле".
На шестые сутки - мы в столице Киргизской республики, а еще через сутки наш автомобиль пересек Буамским ущельем хребты Александров­ский и его восточное продолжение Кунгей-Ала-тау. Горы уходят в стороны.
Горизонт раздвига­ется, и автомобиль летит по Иссык-кульской до­лине. Из автомобиля видна голубая поверхность озера, а за ним на юге, соперничая белизной с облаками, стоят зубчатые гребни Терскея.
Авто­мобиль увеличивает скорость, и водная ширь озера растет и заполняет все пространство до самого горизонта, а в конце на востоке сверкающие льдами громады подпирают небо своими верши­нами. Перед нами - Центральный Тянь-Шань.
Вечером мы уже погрузились на теплоход „Прогресс Киргизстана". Этот теплоход спущен на воду в 1926 году. До советской власти Иссык-куль и Киргизия не знали паровой флотилии. Последние тюки спущены в трюм, люки зад­раены.
Грузчики сошли на берег и оттащили сходни. Затарахтели лебедки. Корпус теплохода начал подрагивать, и редкие огоньки поселка Рыбачье стали удаляться и гаснуть. Ясная ночь. Звезды смотрят из глубины неба и отражаются за бортом теплохода в спокойной глади вод. Громады гор по бокам озера сопро­вождают нас.
Утром теплоход подходит к Каракольской при­стани. На высоком берегу стоит памятник Пржевальскому, изображающий скалу, на которой орел хищно схватил и попирает когтями карту Азии. В памятнике ничем не прикрыта захватни­ческая политика царской России, которую она вела в своих колониях.
От пристани одиннадцать километров до города. В центре - базар. На одной стороне базара стоят возы с крестьянской снедью, на другой стороне расположились чайланы и ашханы с низкими нарами, покрытыми кошмами и мохнатыми киргизскими коврами.
Белобородые узбеки в чалмах и загорелые киргизы в бараньих шапках пьют чай. Дымящийся чилим ходит по рукам. Рядом в больших ситах варятся на пару пельмени и жирная манта. В казанах - рисовый пилав, кипит шурпа, у плиты поднимается пар от вареных ба­раньих голов и печенки.
У чайханы сидит на корточках, в чапане из верблюжьей шерсти, с открытой грудью цвета нечищеной меди, киргиз и разливает из мягкого чанаша в пиалы кумыс. Грязными пальцами он снимает с краев пиалы жир и приставшую шерсть, облизывает палец и вновь обводит им пиалу уже начисто.
На земле торговцы разложили плотные кошмы для юрт, коржуны, узорчатые подстилки „текемет", волосяные арканы, конскую сбрую. Покупатели разъезжают на низкорослых лошадях или оседланных быках, на мохнатых яках и верблюдах.
Мужчи­ны в ватных чапанах, женщины в длинных бешме­тах с белыми тюрбанами на головах; девушки в лисьих шапках, из-под которых выглядывают смо­листые косички. Базар определяет физиономию города.
Пересе­ленческие подводы и узбекские ашханы - оседлый мир. Верховые киргизы, приехавшие с гор, - ко­чевой мир. На самой грани этих двух миров стоит город Каракол, служа звеном оседлой и ко­чевой жизни.
Выстроенный в 1869 году как фор­пост воинственных замыслов колонизаторов, он сейчас служит аванпостом советской культуры, наступающей на остатки полуродового, полуфео­дального быта кочевника.
Из Каракола мы выехали закупать лошадей для экспедиции на Каркаринскую ярмарку в Казахстан. Ярмарка была в разгаре. Казаки, киргизы, рус­ские, украинцы приехали сюда с шерстью, кош­мами, сыромятиной, пушниной, отарами овец и табунами лошадей, чтобы обменять свой сырьевой фонд на товары.
Толпами движется эта масса верховых и пеших, запруживает улички, образует замкнутые круги вокруг гадальщика или ульгенчи. К ларькам трудно пробиться через стену халатов, чапанов, бешметов, тулупов и свиток.
Нам предстоит пробыть здесь несколько дней, пока не закупим лошадей. Мы облюбовали для своих палаток место возле двух юрт, которые и по размерам, и по виду отличны от всех осталь­ных, стоящих на поляне. На одной из этих юрт надпись на казахском и русском языках:
«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Красная юрта Каркарийского района при яр­марочном комитете. Внутри юрты - стол с газетами и журналами. На стенах - плакаты и стенгазета комячейки ярма­рочного комитета. Красная юрта - очаг советской культуры в ко­чевых районах Казахстана и Киргизии.
Это склад­ной агитпроп, клуб и школа, передвигающийся по горным тропам на вьюках. Его работники - бойцы того ожесточенного фронта, где происхо­дит борьба с вековой темнотой, суеверием, влия­нием мул, баев, манапов6, борьба с многоженст­вом, калымом, браками с малолетними, порабо­щением женщины и бытовыми болезнями.
Возле красных юрт происходят общие собрания и митинги. Как раз сегодня митинг по случаю пятнадцатилетия со дня начала мировой империа­листической войны. На импровизированной трибуне стоит казак. Кругом тройное кольцо конных, - все время подъезжают новые группы со знаменами.
- Йолдашляр!
Толпа затихает.
С трибуны льется горячая речь. Оратор гово­рит о жестоком порабощении царскими сатрапами среднеазиатских народов, об экспроприации луч­ших земель, о национальном угнетении, произволе и взяточничестве, о насаждении антагонизма между коренными жителями и переселенцами.
Октябрьская революция покончила навсегда с произволом. Угнетенные национальности получили самоопределение. Организованы автономные республики, созданы национальные войсковые части. Культурное строительство ведется в самых глухих углах Казахстана и Киргизии. Интернациональное знамя - красный флаг - символ освобождения трудящихся всех народов реет и над Казахстаном.
Оркестр играет „Интернационал". Знамена под­нимаются. Кочевники вытягиваются на седлах. Национальная милиция берет под козырьки. Бодро на душе. Закупив в Каркаре лошадей, мы с вьюками выехали в Нарынкол - последнее пограничное с Синь-Цзяном село, где мы рассчитывали оконча­тельно снарядиться в горы.
По пути мы заехали на озеро Барагобасу и здесь нам впервые при­шлось увидеть Хан-Тенгри. Попали к озеру мы поздно вечером и легли спать, а рано утром нас разбудили, так как Хан-Тенгри отсюда виден только на рассвете.
Сумерки таяли и заря едва просыпалась. Мы нахо­дились в плоской котловине. Справа поднимались сильно сглаженные глинистые горы, у подножья которых дремало озеро с темно-свинцовой водой.
На юго-востоке, где должен быть Хан-Тенгри, было еще темно. Наши фотографы и кинооператоры при­готовляли камеры и налаживали светофильтры. Но вот на востоке зажглись первые лучи и, как волшебная картина, перед нами по всему горизонту появилась цепь ледяных гор.
Почти в середине этой цепи возвышалась белая пирамида с обрывистыми краями, поражавшая своей исключи­тельной высотой и кру­тизной склонов. Мы стояли в глубо­ком раздумье. Как про­никнуть в этот ледя­ной мир?
Отсюда это казалось невероятным. Теперь, когда про­шло пять лет, в течение которых я видел Хан-Тенгри со всех сторон и с разных высот, я могу сказать, что ни­откуда Хан-Тенгри не выглядит таким величественным, грозным и недоступным, как имен­но с озера Барагобасу. 
Я навел бинокль; пи­рамида Хан-Тенгри ка­залась отсюда трех­гранной; восточная ее грань шла круче, чем северо-западная. Скло­ны северной грани круто падали вниз, и снег лишь кое-где задерживался на небольших уступах.
Несмотря на малое количество снега на Хан-Тенгри, вершина его казалась белой, так как вся она была из мра­мора. Мой товарищ, член Австрийского туристиче­ского общества «Naturfreund»*, Франц Зауберер, отвел от глаз бинокль и сказал:
- Ja, das ist eine hsrte Muss zu knacken.
Второй раз пришлось увидеть Хан-Тенгри с Кетьменских гор во время заката. Нужно было связаться по вопросу о пропуске в пограничную полосу с Джаркентским пограничным отрядом, и мы выехали из Нарынкола к последнему пункту в горах, куда дошла линия строившегося в то время телефона.
Перейдя вброд Текес, мы стали подниматься на пологие склоны Каратау. Чем выше шла тропа, тем выше росла за нами стена снеговых гор. Один острый пик особенно выделялся крутизной склонов и величием своих форм, и я спросил на­шего джигита Борданкула, что это за гора.
- Барнак чон тоо, товарищ начальник, - отве­чает он, не называя имени горы.
- Турфан керем, Каркара керем, все видать.
- Кан-то бу? - спрашиваю я еще раз.
- Кан-то, Кан-то, товарищ начальник. Кан-то, - закивал он головой.
Мягкие тени легли от гор на долину. Солнце золотило верхушки гребней. Надвигался вечер. Мы взбирались на Иссыкатканский перевал, ве­дущий к Кетьменским горам.
- Обернитесь назад!
От края и до края, вдоль всего горизонта в ледниках и снегах стоит великая Тянь-Шаньская стена. Вся она горит золотисто-оранжевыми и красными тонами заката, а Хан-Тенгри пылает сверху, как гигантский граненый рубин, впра­вленный в темно-бирюзовое небо.
Но вот солнце погружается глубже за горизонт, небо темнеет, краски тухнут, оранжевые тона сменяются розо­выми, розово-фиолетовым и только Хан-Тенгри горит кроваво-красным огнем расплавленного металла на темном небе.
Постепенно горы погру­жаются в мрак и, наконец, вовсе растворяются в сгустившихся сумерках. За ними медленно гаснет и Хан-Тенгри. По пути к Инылчеку нам дважды пришлось видеть издали Хан-Тенгри: с перевала Капках, откуда он не представлял уже столь грозного вида, так как быk к нам значительно ближе, и на Сарыджасе, где мы с Зауберером совершили восхождение, чтобы наблюдать северный склон пика.
Мы неожиданно оказались там свидетелями очень редкого явления, когда после заката и наступившей вслед темноты горы внезапно вновь осветились оранжевыми и лиловыми тонами. Яв­ление это носит название „послегорения Альп".
Объясняется оно свойством небольших капель, находящихся в атмосфере, преломлять скрытые от нас последние лучи солнца и бросать их на белую поверхность снежных склонов. По пути к Хан-Тенгри не только природа чи­нила нам препятствия.
В то время в горах еще ходили шайки басмачей, и нам дважды пришлось иметь с ними дело. Первая встреча произошла в долине Тюз, где мы расположились лагерем перед переходом в Инылчек. Ночью сквозь сон я услышал выстрелы.
Они следовали один за другим, близко от нас, все время учащаясь. Сон еще цепко держал меня и казалось, что это наши охотники бьют в горах горных баранов. Я повернулся, чтобы заснуть, но услышал свист пуль над палаткой.
В темноте глаза с трудом различают товарищей, спешащих выбраться из спальных мешков. За палаткой слышен голос одного из наших носиль­щиков:
- Тийбе, бу ат экспедиций (не трогай, это лошади экспедиции), - и ответный голос совсем близко:
- Жогол. Яттан гуре. Мен атамын (прочь. Я буду стрелять).
Подходит старик Набоков и довольно спокойно заявляет:
- Товарищ начальник, банда лошадей увела. Банда ушла вниз по долине, где сейчас нахо­дится отряд пограничников, прикомандированный к нам для охраны. Я опасаюсь, чтобы их не за­стали врасплох.
Надо спешить предупредить, пока еще темно и можно пройти незамеченным. Со мной согласились итти Зауберер и Барданкул. Мы бежим, пригнувшись, под прикрытием высокого берега, чтобы нас не выдали наши же силуэты.
Через кило­метр я уже не вижу за собой ни Франца, ни Бардан-кула. Они, оказывается, присели, и Франц машет мне рукой, чтобы я тоже присел. Барданкул напря­женно всматривается; всматриваюсь и я и с трудом различаю едва видимые контуры конных фигур. Барданкул поднимается и начинает кричать:
- Мен Бардан-ку-ул, мен Бардан-ку-улх (я Бар­данкул).
Я дергаю его за рукав.
- Ким бу (кто это)?
Барданкул молчит и еще пристальней всматрива­ется в неясные фигуры. Слышен осторожный приближающийся топот и голоса незнакомых киргизов.
- „Банда!" - мелькает в голове.
Вдруг Барданкул поднимает обе руки вверх и издает отчаянный крик:
- Ей, алар, атыб жатышат атба. Не стреляй, не стреляй, товарищ, моя Барданкул. Начальник бирге. (Ой, они стреляют. Не стреляй, я Бардан­кул. Начальник близко).
Я вижу уже близко всадников; они опускают винтовки и галопом мчатся к нам. Это красно­армейцы и с ними киргизы из перекочевавшего вчера на Тюз аула.
- А вы чего здесь? - недоумевает начальник отряда Головин.
- Вы знаете, что я едва вас не подстрелил?
Отряд отправляется в погоню, а мы обсуждаем наш переход на пешее положение, как вдруг запыхавшийся джигит Абду-Кадыр бежит нам навстречу и кричит еще издали:
- Ат бар, товарищ начальник (лошади есть).
Оказывается, лошади паслись за бугром, и джи­гиты, увидев, что банда гонит табун, решили, что это угнаны наши лошади. Все обошлось благо­получно. В верховьях долины - перевал Тюз. Он такой крутой, что невероятным кажется, чтобы его смогли взять лошади.
Тщательно проверяются подпруги, подгрудники и вьюки. Первыми едут протаптывать тропу в снегу начальник погранич­ного отряда Головин и два носильщика. Снизу нам видно, как трудно лошадям из-за крутизны и глубокого снега.
Лошадь Трушенко три раза под­ряд срывается и ее хозяину три раза приходится спускаться и вновь подниматься. Через каждые пять минут первая группа останавливается, чтобы дать передохнуть лошадям.
Теперь идет с вьюками наша группа. Как старательно ни налаживали вьюки, но они перевешивают назад и грозят стащить лошадь вниз. Приходится часть грузов снять и тащить на себе, но и с облегченным гру­зом лошади все равно выбиваются из сил. Комья снега летят у них из под ног и, наворачиваясь в большие глыбы, падают далеко вниз в долину.
К двенадцати часам мы на перевале. Как только мы заглянули за сне­жный гребень пе­ревала, туман, ви­севший в долине, спустился обла­ком на середину склона, обнажив долину и хребет. Наши джигиты, привычные ко вся­ким картинам в горах, и то не удер­жались от вос­клицаний.
Против перева­ла стояли гигант­ские скалы с ост­рыми зубцами, ди­кими ледниками и темными пятна­ми еловых лесов на древних вы­носах. Километ­ра на два ниже нас, чуть изогнутой линией, обращенной вы­пуклой стороной на юг, протянулась широкая долина.
На дне ее нет растительности и только среди гальки и песка серыми змеями извиваются русла Инылчека. Налево, заворачивая на северо-восток, лежит исполинский ледник. Поверхность его на много километров покрыта обломками скал и только в самых верховьях видны чистый лед и снег.
При спуске у урочища Май-булак мы подкор­мили лошадей. Один из красноармейцев попро­сил у меня бинокль.
- Человек, - сказал он, - и как будто рус­ский.
Два альпиниста с тяжелыми рюкзаками подни­мались на поляну. Это могли быть только това­рищи из группы москвича Мыссовского, который должен был включиться в нашу экспедицию, но мы с ним разминулись.
Подошедшие товарищи были альпинисты В. Гусев и Н. Михайлов. Пока подошел к нам задержавшийся внизу И.Е. Мыссовский, на поляну вышло еще одно живое существо: крупный двухгодовалый медведь редкой в Тянь-Шане черной масти.
Он удивленно поводил глазами и принюхивался к новым для него запахам. Появление его было столь неожи­данно, что в первую минуту все растерялись и только кричали:
- Смотрите, медведь!
Потом все бросились к винтовкам и началась беспорядочная стрельба. Медведь стремительно повернул и пустился вверх по той самой тропе, по которой прошел только что наш караван. Несмотря на свою грузную тушу, он бежал бы­стро, пули ложились почти рядом, но ни одна в него не попала.
Наконец, он нырнул куда-то в сторону и скрылся. Пальба прекратилась. Охот­ники смущенно переглядывались и подсмеивались друг над другом. Прерванная беседа возобновилась. Москвичи рассказали, что им удалось пройти по леднику до озера, но потом им не хватило продуктов, и они вынуждены были вернуться.
Я им дал лошадь с проводником до перевала, и мы распрощались. С террасы на террасу мы спускались по раз­мытой поверхности южного склона, пока не вы­шли в долину. Началась переправа. Броды в горах не всегда проходят безнаказанно.
В половодье, в особенности в годы, когда из-за обилия осад­ков скопляются в горах массы снега, реки выхо­дят из берегов и с страшной силой и шумом от перекатываемых каменных глыб несут потоки мутной воды.
Чтобы лучше сопротивляться натиску воды, мы поставили лошадей в ряд, голова с головой, при чем более слабых - в середину, и все же край­них лошадей вода сбивала в сторону. Солнце было на исходе, когда мы выехали на лесную поляну, расположенную на левом берегу са­мого высокого пика в Инылчекском хребте.
Кончился наш маршрут по долинам и перевалам.
Мы разбили базу и отсюда через несколько дней выступили на гигантский ледник Инылчек. Темный язык этого ледника заполняет в ши­рину всю долину. Слева вырывается главный по­ток его, который несет мутную, насыщенную илом воду, катит гальку и щебень, откладывая их на своих капризных, вечно меняющихся бере­гах.
Язык ледника спускается в долину обрывом. Ни на одном леднике я не видел такого обиль­ного моренного покрова. Застывшими барханами поднимаются здесь громадные валы из щебня, придавая леднику вид каменистой пустыни.
Тем­ные, легко разрушающиеся сланцевые скалы испытывают за сутки, вследствие континентальности климата и высоты, резкие колебания тем­пературы. Они растрескиваются, разрыхляются и каменный поток с обоих склонов беспрерывно течет на ледник.
Обрушиваются камнепады и ка­менные лавины нагромождают у склонов конусы осыпей. С характерным свистом падают вниз камни в одиночку, постепенно устилая ледник сплошным покрывалом. Вести караван по поверхности такого ледника очень тяжело.
То трещина зияет на пути, то путь преграждает озеро с отвесными ледяными сте­нами, то выходишь на покатое место, едва при­крытое щебнем, и лошади, теряя опору, скользят, косятся на страшные провалы льда, дрожат всем телом от испуга, покрываясь испариной от нервного и физического напряжения.
Люди нервни­чают, лошади теряют силы и их приходится воз­вращать обратно. Скоро в широком теле ледника, покрытом обломками, начинают выступать наружу глыбы белого льда. Чем выше мы подвигаемся, тем их становится больше.
Ледяные глыбы, как волны, наступают на север, заворачивая к северо-востоку. Против нас из середины ледника поднимается черный контрфорс идущего с востока сланцевого хребта. Он смотрит мысом в долину и как бы взрыхляет острой грудью сжавший его ледяной хаос, рассекая ледник на два рукава - северный и южный.
Северный рукав уже южного и у са­мого устья замыкается озером, на поверхности которого плавает густая масса ледяных глыб са­мой причудливой формы. Так как ледяные глыбы в озере, как нам отсюда казалось, стояли друг к другу почти вплотную, то мы решили небольшой группой попытаться пересечь озеро напрямик по льдинам и выйти к Хан-Тенгри с севера.
Однако ледяные горы, когда мы подошли к ним, оказались отделенными друг от друга проталинами, и нам приходилось передвигаться прыжками. Высокие ледяные стены окружали нас, преграждая путь.
Сколько раз, затрачивая массу времени и сил, мы, подойдя к от­весной стене или к широкой проталине, должны были возвращаться обратно и начинать путь сна­чала. Но мы долго еще продолжали итти вперед, пока нам не преградила путь широкая полоса чистой от льда воды, тянувшаяся с юга на север.
Скоро мы убедились, что такие же широкие полосы свободной от льда воды отрезают нас от левого и правого берегов. Наступали сумерки и надви­гался туман. Красные лоскутки, которыми по пути вперед мы отмечали путь, перестали быть ви­димыми.
Снежные мостики, по которым мы рань­ше переходили, от влажного тумана становились рыхлыми и проваливались под ногами. Ледяные глыбы оседали, кренились, меняли свои формы, и в наступавшей темноте невозможно было опре­делить, как далеко мы находимся от ледяного бе­рега.
Теряя последние силы, проваливаясь бес­престанно в воду и в мокрый снег, мы только к двум часам ночи выбрались на более прочный лед и заснули на нем как убитые, в одном кило­метре от лагеря. Утром я отослал записку кино­операторам, остававшимся в лагере на морене.
Картины, какие мы наблюдали на озере: ледяные замки и башни, опушенные снегом и горящие на солнце мириадами снежных кристаллов, голубые озерца в снежных берегах, водопады, полупроз­рачные гроты, свисающие сталактиты, играющие всеми цветами радуги, - могли создать в фильме изумительные кадры.
Своим происхождением это озеро обязано кот­ловине, куда стекают воды с боковых ущелий и задерживаются ледяной плотиной, замыкающей озеро с запада. Периодически, как показали наши наблюдения в последующие годы, воды, перепол­няющие озеро, ищут выхода, прорывают ледяную плотину, уходят частью подледниковыми ходами, частью рандклюфтом, вдоль правого склона. Гроз­ной тогда становится река Инылчек.
Она выходит из берегов, заполняя долину. Свинцовые гребни волн рядами идут по ее поверхности, и неумол­каемый гул от реза воды и перекатываемых ва­лунов стоит в долине.
В 1932 году, возвращаясь от Хан-Тенгри, мы оста­новились у озера.
В последние дни здесь стоял беспрерывный гул, как бы от лавин, хотя никаких данных к их интенсивной деятельности не наблюдалось. Я ре­шил пойти к озеру. Чем ближе к нему мы под­ходили, тем сильней был гул и тем очевидней становилось, что причина его не в лавинах.
Воз­вышавшиеся впереди ледяные громады закры­вали, однако, озеро и не позволяли видеть, что там происходит. Временами летела вверх снеж­ная пыль и вслед раздавался гул. Мы поднялись на скалу и сразу вся картина стихийного разру­шения предстала перед нами.
Вода в озере ис­чезла. Только отдельные лужицы блестели на поверхности больших льдин, между которыми виднелось илистое дно. С запада белой стеной наступали на озеро обнаженные от кровли и до подошвы полчища ледяных глыб.
Время от вре­мени ближайшие из них, без видимой причины, начинали медленно крениться, подламывались у основания, оседали и с грохотом летели вниз, а вслед за этим поднимались тучи ледяных брызг. Та­кая же картина была в середине котловины, где полчища айсбергов теснили с чудовищной силой друг друга, выдавливая кверху отдельные глыбы.
Беспрерывный гул и вихри снежной пыли носи­лись над озером. Неудача с маршрутом через озеро заставила нас перейти на южный ледник, по которому вышла группа в составе Багмута, Коляды, Редака и Шиманского.
Мы прошли этот ледник за трое суток. Напротив нас, на северном гребне подни­малась черная заостренная вершина в 6000 с лиш­ним метров. Считая от западной оконечности хребта, она была седьмой по счету.
По листу двухверстной топографической карты, на которой среди белых пятен островком рассечен ледораздельный хребет, восьмым пиком должен быть Xaн-Тенгри и, следовательно, его закрывает сей­час эта черная вершина.
Если это действительно так, то сегодня, через какие-нибудь два-три часа, мы сможем близко увидеть Хан-Тенгри. Это вол­нует нас и придает свежие силы. Вправо от черного пика показался отвесный гребень, спускающийся контрфорсом к леднику.
Он шел полукругом, заворачивая на юго-запад и образуя цирк с обрывистыми стенами. Чем дальше мы продвигались, тем выше становился гребень и, казалось, вот-вот из-за черной горы выступит вершина. Но вершина не показывалась, оставаясь плотно окутанной облаками.
Собирались тучи и это портило нам настроение, а между тем мы были уже седьмые сутки на леднике. Три дня должно уйти на обратный путь, а пограничный отряд, оставшийся на Инылчекской базе, с нами условился, что он сможет нас ждать не более десяти дней.
Как долго продлится облачная завеса - час, день или еще больше?
Читатель поймет наше состояние. О, если бы рванул самый яростный ветер и расшвырял облака! Мы ожидали в томительном напряжении изменения погоды. И вдруг облака, скопившиеся вокруг загадочной вершины, стали рассеиваться.
Часть их устремилась вверх, середина расползлась, просветлела, разорвалась на паутинные кружева - и белый конус появился в облачном ореоле.
- Хан-Тенгри, - вырвалось у нас.
Перед нами стояла монолитная скала-пирамида, высеченная из сплошного мрамора и вплавлен­ная в ледяной пьедестал. Отсюда вершина Хан-Тенгри казалась ниже и приземистей, чем с тех точек, откуда мы ее раньше наблюдали.
Это понятно, ибо мы были так близко, что перспектива искажалась. Кроме того, размеры находящегося перед нами колосса сильно скрадывал черный утес соседнего пика. Более подробно рассмотреть Хан-Тенгри не удалось.
Тучи опять собрались вокруг его вер­шины, спустился туман и закрыл пик. На обратном пути, через два дня, когда мы были ниже озера, уже недалеко от языка лед­ника, показалась неожиданно длинная фигура нашего джигита Нургаджи.
Он махал белой бу­мажкой и, прыгая с камня на камень, спешил к нам. Еще не добежав, он начал передавать новости:
- Товарищ начальник, какой дело был: банда приходил, я тоже стреляй, он тоже стреляй. На, пжалуста, кагаз (бумагу), скоро читай.
На листке, вырванном из полевой книжки, на­чальник сопровождавшего нас пограничного отря­да тов. Головин писал:
„Тов. Погребецкий. Прошу вас не задерживаться ни на один час, так как по сложившимся обстоятельствам я не могу здесь оставаться лишней минуты. 28/VIII нападала на нас банда Джантая в составе 50 человек.
Банда была отбита. 31/VIII она вновь повторила нападение, вновь была отбита. Предполагаю, что в самом не­далеком будущем банда снова повторит нападение с более сильным составом. Жду скорейшего вашего возвращения.
С приветом Головин".
Мы спешно навьючили на лошадей вещи, и ка­раван двинулся вниз по леднику. Моросил дождь, камни становились скользкими и по всему языку бежал сплошной поток. Инылчек разлился, и вода сбивала лошадей.
Подъехали к базе. Людей не видно - почти все на постах. Головин не спеша, с улыбкой, как о самой обыденной вещи, рассказывает о налете банды. Мы поступаем в его распоряжение, как главкома всех вооруженных сил на Инылчеке.
Костры запрещены, лошади отведены в скалы за лагерь, кругом расставлены посты. Но ночь проходит спокойно, а чуть свет мы бросаем базу, пересекаем долину Инылчек, переходим Тюз и спускаемся к Сарыджасу.
На Сарыджасе наши пути с пограничным отрядом разошлись. Всего наилучшего, товарищи-пограничники! Спа­сибо за вашу самоотверженную, полную риска и мужества помощь.
До будущей встречи!

Источник и фотографии:
„Украиiнский робiтник”. Харьков. 1935 год. М.Т. Погребецкий.
http://mognovse.ru/gzb-m-t-pogrebeckij-tri-goda-borebi-za-han-tengri.html