Казахская народная лирико-эпическая поэма Козы Корпеш и Баян-Сулу.

«Прощай, Балталы, Баганалы - родимый край,
Прощай озера, где много лягушек и тины.
Резвилась я на твоих шелковистых лугах,
Прощай восемь оврагов, склоны гор и отроги их»

Прощальная песня в поэме "Козы Корпеш и Баян Сулу".

Культурология казахского народа.

В бескрайних степях Балталы-Баганалы, что вес­ной разодеты в цветной шелковистый наряд, а летом покрыты ровной зеленью трав, где по утрам гуляет ве­тер нежный, ласковый, а в полдень - игривый, быст­рый, рассказывают, проживали в давние времена два богатых человека - Карабай и Сарыбай. 
Поселились они в этих краях недавно: оба пере­кочевали в Балталы-Баганалы не в поисках пастбищ для своих многочисленных табунов и стад, а бежали от злословия людского, не щадящего ни слабого, ни силь­ного. Не дал им всевышний детей, хотя одарил неисчи­слимым богатством, и люди смеялись над Карабаем и Сарыбаем, жизнь которых уже клонилась к закату.
Терзаемые горькой обидой на глупость сородичей и несправедливость создателя, откочевали Карабай и Сарыбай из своих родных мест. В степных просторах шла молва о бесчисленных богатствах пришлых баев Карабая и Сарыбая.
С раннего утра, когда угасает последняя звезда но­чи, до позднего вечера, когда степь высвечивает луна, на самом быстром коне не объехать многочисленные табуны Карабая: в них лошади одна к другой, масть к масти, крепкой стати, удивительной резвости. Не сос­читать в течение года тысячных стад и отар Сарыбая, заполнявших долины.
Девяносто тысяч лошадей имел Карабай, но не бы­ло в его доме сносного чапана, в котором не зазорно было бы показаться на глаза людям. Белели, как легкие облака, юрты Сарыбая, в них - златотканые наряды, драгоценные каменья, оружие тонкой работы, ковры неописуемой красоты. По-разному повели себя на новых местах Карабай и Сарыбай. Так уж принято у степняков, что местные жители оказывают прикочевавшим аулам всяческие почести, зазывая новых соседей в гости и щедро уго­щая; приезжие в свою очередь приглашают к себе аксакалов и одаривают их подарками.
Карабай побывал у хозяев в гостях, но пожадничал и ничем не одарил даже самого уважаемого аксакала. Зато Сарыбай, не в пример Карабаю, пожаловал подарками всех, не обойдя даже бедных пастухов и нищих.
Увидев щедрость Сарыбая, люди в один голос поже­лали иметь его своим правителем. - Правь нашей страной и верши всеми ее больши­ми и малыми делами! - сказали они Сарыбаю.- Не будем мы оспаривать твои деяния, не будем на тебя в обиде.
Распознали степняки своих новых соседей; смея­лись над ненасытной жадностью Карабая и, напротив, всем пришлась по душе щедрость Сарыбая. Но сказ наш будет о двух влюбленных - Козы Корпеше и Баян-сулу, об их высокой мечте и горькой правде.
Однажды вышел Карабай из юрты, оседлал любимо­го белоснежного скакуна и помчался по степи: -мало ему своего достатка, решил поживиться на охоте. Долго скакал он по горам и долам, и лишь когда усталость навалилась на плечи, навстречу выбежала маралиха удивительной красоты. Застыла она, дрожа округлыми боками, на гранитном уступе - рукой подать до нее, но пока Карабай целился из лука, мара­лиха исчезла, растаяла в вечерней дымке. Огорчился Карабай неудаче, спешился, стреножил коня, а сам улегся на траве. Спускались сумерки.
- Никуда она не денется,- утешал старик сам себя.- Завтра наверняка станет моей добычей. В ту пору находился на охоте и Сарыбай. Поднима­лось утро, степь, укрывшись легким туманом, словно невеста фатой, была покрыта нежными цветами. Увидел Сарыбай белого как снег коня, одиноко застыв­шего у гранитного уступа, подъехал поближе, смот­рит - лежит на траве старый человек.
- Кто ты будешь? - участливо спросил, склонив­шись над ним, Сарыбай.- Солнце поднялось уже высо­ко, а ты лежишь с видом человека, потерявшего в жиз­ни всякую надежду. Поведай мне о своей печали, мо­жет, смогу я чем-нибудь помочь тебе.
- Судьба жестоко обошлась со мной,- сокрушен­но вздохнул старик. - Мне восемьдесят три года сей­час, но всевышний не дал мне детей. Нет опоры у меня, нет надежды в жизни. - Не отчаивайся, брат,- молвил Сарыбай, вздох­нув в ответ.- Никогда не поздно ждать детей и достат­ка. Быть может, создатель сжалится над тобой. Мне уже семьдесят пять, и моя судьба не легче твоей. Но я привык не роптать на свой удел.
- Ты еще молод,- молвил Карабай. Но и ты не стар,- улыбнулся Сарыбай. Разговорились Карабай и Сарыбай, поведали друг другу о своих думах и решили стать друзьями. Немало общего оказалось в их жизни, главное - у обоих не было детей и старики тосковали по ним. И решили они, следуя обычаям предков, породниться, если жены их родят детей.
- Если сыновья будут у нас - пусть растут как родные братья. Если будут дочери у нас - пусть растут как сестры. Если же появятся на свет у одного сын, а у другого - дочь, пусть, когда вырастут, станут они женихом и невестой. Мы поженим их без калыма.
Друзья поклялись друг другу в исполнении обета и скрепили союз, выпив по чашке малта (остатки курта, не растворившегося в бульоне; малта жесу - дать друг другу клятву.). Потом вскочи­ли на коней и помчались по степи. Весел, безудержен был в тот день Карабай, но, против обыкновения, поче­му-то грустен, немногословен был Сарыбай.
- Вчера я упустил маралиху,- вспомнил вдруг Карабай.- Встретились нос к носу, и я не успел выпу­стить в нее стрелу. От старости, похоже, слабее стали глаза. Доставь мне радость, мой друг! Перекинь через мое седло эту маралиху.
- Хорошо, добуду я тебе маралиху,- пообещал Сарыбай.- Глаз мой зорок и рука тверда. Только где мне ее искать? - Я знаю где! - воскликнул Карабай, огрев коня камчой. - Добудь мне ее, и я поверю в верность твоей дружбы. Мне добыча к лицу. Вот она, та самая маралиха. Стреляй же быстрей!
Снова выскочила им навстречу маралиха редкой красоты, поводя округлыми боками, стала на расстоя­нии полета стрелы. Сарыбай вмиг выхватил лук: на тугую тетиву легла поющая стрела. Но вгляделся Сары­бай в маралиху и опустил лук.
- Не могу стрелять, мой друг, не вынуждай! - взмолился он. - Ты видишь, это - самка, и она ждет детеныша. Пощадим материнство! - Охотник без добычи, говорят, посмешище для людей. А тут добыча сама идет нам в руки. Убей мара­лиху в мою честь! - Не вынуждай меня быть жестоким! - снова взмолился Сарыбай. - Прошу тебя ради счастья наших будущих детей!
- Жизнь какой-то маралихи ты ценишь выше просьбы своего друга? Вот какова цена твоей клятвы! Зря я тебе поверил. Пропела стрела, упала маралиха. Карабай вне себя от радости подбежал к раненой маралихе, одним ударом короткого ножа распорол ей, еще живой, брюхо. Извлек из чрева маралихи двух детенышей и рассмеялся довольно, предвкушая вку­сное блюдо из нежного мяса маралят.
Опустился вечер, и степь, тихо грустя о солнце, погрузилась в сумерки; потом пришла ночь, роса блес­нула на травах; затуманилось озеро Балталы, загомо­нило лягушачьим криком, зашелестело камышом; все вокруг словно ждало чего-то... Утомленные быстрой ездой охотники остановились на отдых у небольшого родника. Весел, оживлен был Карабай, но тревожно было на душе Сарыбая.
- Послушай, друг! - молвил он Карабаю. - В этой встрече с маралихой я предвижу злой рок. Словно что-то вещее заставило меня просить тебя пощадить зверя. Чует мое сердце - недолго осталось мне жить на белом свете. Стрела судьбы обращена на меня. - Перестань напрасно себя тревожить, - отвечал ему беспечно Карабай. - Отбрось мрачные мысли.
- Нет! - покачал головой Сарыбай. - Я чувст­вую - натянулась тетива... Хочу просить тебя быть опорой моему дому. Наши жены ждут малюток... Обе­щай мне, что исполнишь нашу клятву.
В это время откуда-то появился маленький степной жаворонок и опустился на голову Сарыбая. Посидел на его шапке, потом взлетел и сел на шапку Карабая. - Это добрая примета! - воскликнул радостно Карабай. — Всемогущий услышал нас и благословляет нашу клятву!
- Нет! -  вздохнул печально Сарыбай.-- На меня первого жаворонок опустился, меня он выбрал из нас двоих и тебе дал знать об этом. Ты навлек на меня воз­мездие злое. Прошу тебя снова: случится со мной беда, не забудь о моей семье...
- Не беспокойся, друг мой! - ответил ему Кара­бай с напускной бодростью, хотя и почувствовал недоб­рое в предсказании Сарыбая.
- Ничего с тобой не слу­чится. Не беспокойся. Обещаю тебе сделать все так, как ты просишь. Знай, Сарыбай: для недруга я - высох­ший арык, но для друга - полноводный родник.
Друзья свершили вечернюю молитву и поехали до­мой. Ехали не торопясь, чтобы дать остыть скакунам, уставшим за день от беспрерывных скачек, беседа не ладилась, несмотря на все старания Карабая. 
Неожиданно впереди, со стороны аула, показался всадник, мчавшийся во весь опор. - Это, наверное, гонец! - догадался Сарыбай. - Чует мое сердце! Да, да, это скачет Тазша! (Тазша - плешивый мальчик). Подлетел всадник с радостным криком, конь его, разгоряченный, закружил перед Сарыбаем и Карабаем.
- Суинши! Радостная весть! - замахал рваным малахаем плешивый пастушок из аула Сарыбая. - Достопочтенный Сарыбай, жена твоя родила сына, ясному месяцу подобного! - О творец! Хвала тебе! - просиял Сарыбай. - Ра­достную весть принес ты, Тазша! Ничего не пожалею для тебя! Получишь от меня девять подарков! (По казахскому обычаю, подарки из девяти предметов знак высокого уважения).
Невиданная радость охватила старого Сарыбая, понесла его, словно на крыльях: ликующие возгласы, неистовый топот копыт, пена на груди скакуна... - Погоди, друг! - закричал ему вслед Карабай.- Загонишь коня. Обожди меня. Но Сарыбая уже невозможно было остановить. Вид­но, судьба его легла на чашу весов, злой рок гнал его коня. Конь на полном скаку споткнулся, Сарыбай вылетел из седла и ударился головой об острый придо­рожный камень.
Подоспевший Карабай соскочил с лошади, поспе­шил на помощь, но было поздно. Сарыбай лежал безды­ханный. Жалко стало Карабаю бросать добычу, при­тороченную к седлу, и он оставил Сарыбая в степи. От мертвого нет никакого проку, а туши маралихи да двух маралят все-таки пожива... Не проехал Карабай и половины пути к своему ау­лу, как повстречал старуху, спешившую ему навстречу. - Суинши! Радостная весть, достопочтенный Кара­бай! - простирая к нему худые руки, заговорила она. - Жена твоя родила дочь, краше звезды небесной! Суинши! - Слава всевышнему! - прослезился Карабай. - От дурных слов - горечь в груди, от добрых - ясность в голове! Прочь с дороги, старая, дай проехать! 
- Суинши, достопочтимый бай! - зашамкала старуха, скривив лицо в плаче. - В этой жизни ты богат, а я - бедна. Суинши! Всевышний одарил тебя дочерью, а ты вознагради меня за радостную весть хотя бы чапаном! - Прочь с дороги! Прочь! Вот тебе суинши! Вот тебе чапан - насытишься сполна! Карабай в гневе стал охаживать бедную старуху камчой-восьмиплеткой до тех пор, пока несчастная со стоном не уползла к развалинам какой-то лачуги.
- Ты пожалел мне чапан, скряга Карабай! Я спе­шила к тебе с радостной вестью, а ты отблагодарил меня камчой. Будь проклят до конца своих дней, Кара­бай. Не видать твоим детям счастья. 
Карабаю не было дела до старухи и ее проклятий.
Он скакал домой во весь опор. По пути Карабай встре­тил большой купеческий караван, купил десять чапанов: пусть люди видят, сколько у него чапанов, и лоп­нут от зависти. Карабай устроил той и дал дочери имя Баян.
На радостях он объявил во всеуслышанье о клятве, кото­рую дал Сарыбаю, и стал собираться в путь, чтобы про­ведать новых родственников. Теперь, когда не стало Сарыбая, могло случиться так, что богатством свата завладеет он, Карабай.
Бай распорядился наполнить кумысом девяносто саба (бурдюк из конской кожи для кумыса) и навьючить их на девяносто могучих одногорбых верблюдов - наров. А для себя велел оседлать любимого белоснежного скакуна. 
Недалеко от аула Сарыбая Карабай остановил караван и направился в аул один. Спешился он у шес­тикрылой белой юрты, вошел в дом, увидел в полутьме ребенка и оторопел: ребенок был месяцу ясному подо­бен.
Показалось ему, что сын Сарыбая отмечен роком, потому что на голове у него был золотой чуб, излучав­ший сияние. От такого добра не жди... Выбежал Кара­бай из юрты, вскочил на коня, бросился прочь.
От страха он полоснул ножом все девяносто кожаных мешков, и белый кумыс, предназначавшийся для поми­нания Сарыбая, залил широкую долину.  Жена Сарыбая не дождалась с охоты мужа и обра­тилась за помощью к бию Тайлаку.
Аксакал и сам пони­мал, что с Сарыбаем случилась беда, если он не при­ехал домой, услышав от Тазши счастливую весть. Он кликнул самых быстрых гонцов и велел им скакать во все стороны света - на север и юг, на запад и восток.
Велел бий Тайлак двенадцати музыкантам и певцам сопровождать гонцов. Долго они ехали по степи, как вдруг в пустынной долине у гранитного уступа наткну­лись на Сарыбая, лежавшего с окровавленной головой.
Первым его увидел тот самый Тазша, который сообщил Сарыбаю весть о рождении сына. - Ростом ты мал да проворен больно, Тазша! - вздохнул бий Тайлак, убедившись, что Сарыбай мертв.
- Везде-то ты поспеваешь и всюду суешь свой нос. Не дал тебе всевышний ошибиться хотя бы на этот раз. Иди и сам сообщи госпоже черную весть. 
- Благослови меня в путь, мудрый бий Тайлак! - обратился Тазша к старику, скорбно застывшему у те­ла Сарыбая.
- Незавидная мне выпала судьба, быть черным гонцом. Жена Сарыбая места себе не находила, томилась возле юрты в ожидании вестей. Тревожно было у нее на душе, словно чувствовала беду. На Тазшу, въехавшего в аул на своем шелудивом стригунке, она даже на обра­тила внимания.
- Милая госпожа, не гневайся на меня за мою дер­зость! - предстал перед ней Тазша.
- Я позволил себе нарушить твой покой, хотя дорожу твоим расположе­нием.
- А, это ты, Тазша? - сказала жена Сарыбая.
- Время твое проходит в праздной болтовне, хотя созда­тель не обделил тебя умом. Знаешь только носиться по аулам на шелудивом стригунке, вместо того, чтобы показать себя в деле. Говори, что у тебя на душе? Уж больно издалека начал.
- Этой ночью проснулся я от страха, показалось мне, что всю землю окутала тьма, а с головы моей ска­тилась шапка. Я наклонился за ней и - проснулся. - Скатилась с головы шапка? Богатым станешь, плешивец. Есть будешь досыта отныне: молиться все­вышнему и бить ему поклоны - таков удел богача.
- А потом почудилось, будто сокол мой лучший улетел, сорвавшись с привязи шелковой.
- Сокол улетел? Улетел он за куропаткой. Ишь, что задумал плешивец: испытать меня загадкой.
- Но взлетел-то он внезапно? И пропал в небесной сини...
- Значит, стремителен путь народа и мудр его повелитель. - Она с печальной усмешкой оглянулась на слуг, притихших рядом. - Нечистая принесла тебя, Тазша, сегодня... В речи твоей таится какой-то обман.
- Приснилось, будто уносит меня на стремнине и нет мне спасения.
- Я же сказала: разбогатеешь скоро! - нахмури­лась жена Сарыбая, зорко следя за Тазшой. - Тонул ты в нужде и горе. Но все уже позади, все тобой пережито вчера. - И добавила тихо: - Неспроста ты явился, плешивец, с утра болит у меня душа.
- И тебе немилы станут солнце и луна, но терпе­нье и выдержка исстари были опорой в беде, госпо­жа! - продолжал свое Тазша.
- Пусть младенец твой вырастет подобно кречету, стремительно ушедшему ввысь. В сыне единственном своем найдешь ты отныне достойную опору. - Не плачу я, несчастный плешивец! - скрепя сердце, промолвила вдова.
- Чуяло мое сердце... Ве­ди меня к нему... На то место, где его настигла стрела судьбы. Не потеряла вдова мужества в трудный час, пони­мала: все смертны в этом мире и слезами не вернуть в мир живых Сарыбая. Попросила она бия Тайлака дос­тавить на верблюдах юрты и предать тело Сарыбая зем­ле на том месте, где он погиб.
Бий Тайлак оповестил все аулы о поминках, согнал тысячи голов скота и устроил небывалый поминаль­ный пир. Следуя обычаю, заведенному в ауле Сарыбая, бий Тайлак никого не отпустил без подарка. Никто не остался обделенным, и каждый славил покойного Сарыбая и желал счастливого будущего его единственному сыну.
На скачках, устроенных в память о Сарыбае - достойном правителе Балталы-Баганалы, - при­нимали участие пятьсот лучших скакунов края, каж­дый из которых был украшением табуна. И пришел первым, обогнав соперников на целую версту, рыжий скакун бия Тайлака - конь прекрасной стати и удиви­тельной резвости.
К концу поминок вдова Сарыбая одарила подарка­ми бедняков и сирот, и те пожелали ее единственному сыну удачи на жизненном пути. Вместо радости в аул Сарыбая пришло горе, вместо веселых песен белую юрту огласили безутешные рыда­ния.
Под горькие стенания родных и близких протека­ли первые часы новорожденного Козы Корпеша — так назвали сына покойного Сарыбая, что означало «позд­но рожденный ягненок». Карабай не приехал на поминки.
Своим поступком он навлек на себя презрение людей. Но ему, как всегда, не было дела до того, что о нем думают люди. Карабая в эти дни занимали другие мысли: он все чаще раз­мышлял о клятве, которую опрометчиво дал Сарыбаю на охоте.
Нежное мясо маралят застревало у него в гор­ле при мысли о том, что ему придется выдать свою единственную дочь Баян за сироту Козы Корпеша.
«На мою погибель он появился на свет, - думал он о сыне Сарыбая. - Ведь он, не успев родиться, стал причиной смерти отца!.. Породнишься с таким, потом хлопот не оберешься». Карабай становился все мрачней, стал срывать свое зло на близких.
- Безрассудно я поступил, объявив во всеуслыша­ние о клятве! - корил он себя изо дня в день. - Несча­стлив будет союз наших детей! Надо откочевать подаль­ше от аула Сарыбая! Иначе я потеряю все! Жена возражала Карабаю, не соглашаясь с его решением, но богач стоял на своем:
- В народе говорят: судьба слепа. Почему же мы, люди, должны следовать у нее на поводу? Да и мало чести отдавать единственную дочь за сироту. Надо откочевать подальше от аула Сарыбая.
- Всевышний карает клятвоотступников, - сказа­ла Карабаю жена.
- А суд его суров! Ты погубишь не только себя, но и дочь. Будь благоразумен, не навлекай на себя и ближних гнев божий. Карабай промолчал, сведя хмуро брови, потом рас­порядился разобрать юрты и готовиться к откочевке.
- Пусть Козы Корпеш и Баян не встречаются друг с другом, - подумал он про себя, садясь на любимого белого скакуна.
- А там, глядишь, люди забудут о моей клятве. И тогда я выдам дочь за человека, кото­рый сможет заплатить мне калым. 
И под разными предлогами: здесь трава пошла пло­хая, не нагуляет жира скот, там вода ушла под землю, неприятна на вкус, - Карабай стал откочевывать все дальше и дальше от аула Сарыбая.
Вскоре в степях уже не знали, где кочует Карабай со своими табунами в девяносто тысяч лошадей. А он прошел в степи Сарыарки, в золотые степи казахской земли, дошел до Семея, но не нашел там вдо­воль трав для своих многочисленных табунов. Тогда он решил идти дальше.
Не останавливался Карабай в пути и не давал передышки ни людям, ни скоту. Дошел до верховья благословенного Иртыша, но и здесь надол­го не задержался. Двинулся Карабай, гоня свои туч­ные табуны вдоль белоглавых гор Алатау, побывал в широких долинах реки Кульджи, затем он очутился на равнине близ реки Чирчик - не по душе ему оказались и эти места. Направился тогда Карабай в горную стра­ну Каракол, но не задержался и среди каменистых тес­нин, где слишком много выпадало дождей и воздух был сырой.
Перевели дух сородичи Карабая лишь на побережье реки Сырдарьи. Затем снова вышли в путь. Спустя некоторое время Карабай достиг Коканда. Тут сумасбродный Карабай удивил и самых бывалых лю­дей, купив на базаре кушак материи за девяносто лошадей.
- На что тебе столько ткани? - спросили его куп­цы, довольно потирая руки от неожиданной удачи.
- На портянки, - ответил Карабай. 
- Значит, нам придется всю жизнь скитаться по степи в поисках укромного места? - с горечью сказала ему жена.
- Побойся гнева создателя! Промолчал Карабай в ответ и погнал измученных лошадей еще дальше. По выжженной солнцем пустыне Бетпакдала их путь длился целых сорок дней. Стали падать от усталости жеребята-позднероды, затем стройные стригунки, пришел черед кобылицам, поте­рявшим силы в бескрайних просторах.
- Бежал от людей, несчастный корыстолюбец! - ругала Карабая жена.
- Видишь, всевышний наслал на лошадей падеж, скоро пропадем мы сами. Вернемся в Балталы-Баганалы, пока живы. Опомнись, арабай! Опять промолчал в ответ Карабай, сел на белого скакуна и распорядился ехать дальше, пришел он в безводные степи, теряя скот, и погнал табуны в долину реки Чу. 
По степи шла молва о сумасбродстве жадного Кара­бая, у которого растет дочь Баян удивительной кра­соты. Услышал потомок калмыцких батыров Кодар о бе­де, которая приключилась с сумасбродным богачом Карабаем в безводной степи, и пустился вслед, чтобы предложить тому свои услуги.
Нашел он богача среди такыров и песков близ реки Чу и предложил свою по­мощь, если взамен Карабай отдаст ему в жены свою единственную дочь Баян.
- Сам всевышний направил тебя по моим сле­дам! - обрадовался Карабай ему.
- Сохрани мне табу­ны, выведи в места, богатые травой и водой. И я отдам тебе свою дочь, не требуя калыма.
- А как мне отличить от правды ложь? Говорят, богач Карабай не скупится на обещания, да не всегда торопится их исполнить.
- Для недруга я - высохший арык, а для друга - полноводный родник! - завертелся вокруг могучего всадника Карабай.
- Спаси табуны - бери себе Баян. 
- Ну что ж, ловлю тебя на слове, аксакал, - улыб­нулся Кодар.
- И я не привык разбрасываться слова­ми. Предложил он Карабаю гнать табуны за ним, сам взял восемь огромных бурдюков, две лопаты да два крепких кетменя и стал по пути рыть колодцы. День и ночь рыл колодцы Кодар в безводной степи: одни ко­лодцы водой подземной наполнялись, другие он сам наполнял водой, привозя ее в бурдюках. Т
рудился Кодар в поте лица, совершая один то, что было не под силу и сотням отборных рабов. Пала под ним кобыла, он ходил пешком, взвалив на себя тяжелые бурдюки, - таскал воду. Сбил Кодар сапоги, босиком ходил по степи, волоком таща полные водой бурдюки, - делал свое дело.
Продырявились бурдюки, разлетелись на куски кетмени, из пальцев кровь сочилась, - никто не услышал от Кодара ни слова жалобы. Напоил Кодар табуны, вывел их из безводной пус­тыни и потребовал у Карабая обещанное.
- Я выполнил твое условие, Карабай, выполни и ты мое условие - отдай мне свою дочь Баян.
- Для недруга я - безводный арык, для друга - полноводный родник! - засуетился Карабай.
- Я не отступлюсь от своего обещания, добейся теперь согла­сия Баян. 
Попробовал было Кодар заговорить с Баян, но не смог добиться взаимности. Девушка отказала ему. — Найди мне, как обещал, привольные пастбища, Кодар,— успокоил его скупой Карабай. - И Баян, поверь мне, будет твоей! Делать нечего, Кодар стал собираться в дальний путь, полагая, что со временем уломает упрямую Баян.
Он души в ней не чаял и был готов ради Баян терпеть все унижения, которые способен придумать сумасброд­ный Карабай. Тринадцать лет прошло с той поры, как аул Кара­бая покинул степи Балталы-Баганалы, устала жена Карабая от беспокойной жизни и однажды рассказала Баян все без утайки: и о клятве, которую ее отец дал Сарыбаю, и о неожиданной смерти Сарыбая, и о ее нареченном Козы Корпеше.
- Рано или поздно Козы Корпеш отыщет тебя, - говорила женщина дочери.
- Ты узнаешь его по не­обычной примете - золотому чубу на голове. Отец твой отступился от клятвы, но детям дано исправлять ошибки родителей. - Обещаю тебе, что останусь верна отцовскому завету, - волнуясь, отвечала Баян матери.
- Буду ждать Козы Корпеша, буду ждать дня, когда исполнит­ся обет отца. Ей был противен грубый и властный Кодар, без сте­снения предъявлявший на нее свои права, и она в свою очередь поделилась этими мыслями с матерью.
Баян уже исполнилось четырнадцать лет, и была она такой дивной красоты, что люди звали ее не иначе, как Баян-слу, что означало красавица Баян. Стройна, как тополь, гибка, как камышинка, выросла Баян-слу весела, как птичка в небе, нежна, как полевой цветок.
Волосы ее были темней самой темной ночи, глаза светились ярче самого ясного майского дня, губы были алыми, как весенний тюльпан, зубы ровные, белые, как морской коралл. Вздыхали джигиты, завидев Баян-слу, теряли сон и покой.
Она покорила всех от мала до велика; люди не сводили с нее восхищенных взглядов, и в ауле, где она весело резвилась среди близких подруг, и в степи, ког­да она выезжала на прогулку на резвом статном коне, украшенном дорогой сбруей, и в гостях, где она блиста­ла в нарядах, расшитых золотыми узорами.
Съезжа­лись отовсюду джигиты, чтобы хоть раз взглянуть на прекрасную Баян-слу, одни затевали в ауле состязания, чтобы показать девушке свою удаль и силу, другие пытались покорить ее сердце певческим даром, талан­том импровизатора, виртуозной игрой на домбре.
Бога­тые давали за Баян-слу баснословный калым, батыры клялись завоевать страны и земли и преподнести ей в подарок. Ровна была со всеми Баян-слу, вежлива и спокойна, не смущалась перед степными владыками, не роняла достоинства беззащитных.
Умела вовремя метким сло­вом осадить чванливых, умела добрым словом поддер­жать слабых и робких. Однажды встретились вблизи аула Карабая девя­носто славных джигитов, покинувших свои дома в надежде получить руку Баян-слу.
По девяносто дорогам пришли они, преодолев в пути немало преград: девя­носто племен представляли они, и были один лучше другого. Умом и отвагой всевышний не обделил никого из них, и потому они решили между собой, что испы­тают судьбу в честной борьбе.
Прослышал про них Кодар, обрушился на них, словно неистовый буран, разбросал их в разные стороны. Потом, размахивая дубиной, согнал их в кучу: 
- Карабаю нужны пастухи! Будете помогать мне пасти табуны и стада! Нежданно-негаданно приобрел скупой Карабай девяносто рабов, готовых служить ему денно и нощно лишь за то, чтобы хоть иногда видеть прекрасную Баян. 
Ни одним словом Баян не упрекнула славных джи­гитов, но и не предпочла ни одного из них. И вновь летели по степи песни о Баян-слу, о том, что она прекрасна не только обликом, но и душой, что стремления ее чисты и благородны.
Со временем даже место, где стоял аул Баян-слу, в народе стали называть ее именем. Эта долина - Баян-слу, эти колодцы - Баянсу, эти горы - Баянтау. Ветер рождался и, каза­лось, напевал ее имя, звезды золотые загорались и гасли, и всем казалось, они ткут на небе золотом имя прекрасной Баян, солнце поднималось и опускалось, и всем казалось, что вечное светило наполняет теплом имя Баян-слу; травы шелестели и шептались, и в их шепоте всем слышалось девичье имя, цветы отцветали, не успев огрубеть, словно бы соперничая с юностью Баян-слу.
Помрачнел Кодар, видя, как много в степи охотни­ков за рукой и сердцем Баян-слу.
Его теперь звали в ауле Кодар-кулом за то, что он добровольно обрек себя на положение раба у Карабая. Темная душа была у Кодар-кула, а сердце черствое, как пустыня, не познавшая благодатных дождей.
В нем вдруг проснулись хитрость, зависть и упрямство. Богат­ство аулов росло с каждым днем, а Кодар-кулу все было мало; вокруг было полно красивых девушек, а Кодар-кулу непременно хотелось заполучить в свою юрту Баян-слу.
Боялся он, что кто-нибудь из джигитов придется по душе девушке, и стал раздражителен, кри­клив, ругался со всеми. Но более всего опасался он того, что однажды объя­вится Козы Корпеш - нареченный Баян-слу, о кото­ром он был хорошо наслышан от родственников Карабая, поэтому решил побыстрее откочевать к реке Аягуз. 
В ночь перед откочевкой Баян-слу вышла из аула в широкую степь и поведала звездам о своих чувствах: дорог стал девичьему сердцу Козы Корпеш, хотя она ни разу не видела его, полюбила она жениха, живущего в неизвестном краю.
И заплакала вдруг девушка от непо­нятной тоски и ожидания встречи с любимым. Ранним утром, когда трава блестела от росы, аул снялся с места и двинулся к реке Аягуз. Баян ехала во главе караванов и украдкой от Кодар-кула, не спускавшего с нее глаз, оставляла по доро­ге свои любимые украшения. 
На горе, которую они проезжали, Баян-слу бросила свой любимый гребень. Гора та и поныне называется Алтын Тарак - золотой гребешок. В другом месте, по­среди густой зеленой травы, которая покрывала всю степь, девушка вынула из волос золоченное перо - каркара - и воткнула в землю.
Это место до сей поры зовут Каркаралы. Еще на одной равнине она обронила красный пояс, и та равнина стала называться Кызыл-Белбеу. Реку Шидерли зовут так ныне степняки пото­му, что на берегу ее она оставила конские путы - шидер.
Баян верила, что Козы Корпеш будет искать ее, и решила помочь ему быстрей напасть на ее след, остав­ляя свои приметы. Кочевье достигло реки Аягуз, и Карабай решил остаться здесь навсегда: понравилась ему местность густым травостоем. 
Баян-слу выходила в степь и глядела на тучи, плы­вущие в небесной дали, всматривалась в белую дорогу, лежащую посреди степей, слушала шепот трав некоше­ных, вслушивалась в песню дальних ветров.
Но напра­сны были ожидания Баян-слу. Тучи были горды и плыли по ветру, дороги лежали накатанные, но мертвые, шепот летних трав был не­ясен, они вызрели, ветры бродили усталые, из дальних стран, им не было дела до тоски-печали несчастной Баян-слу.
- Когда ты мне скажешь свое слово? - потребовал однажды у девушки ответа Кодар-кул, подъехав на сером скакуне, которого он выбрал в табунах Карабая.
- Никто не будет любить тебя так преданно, как я. И твой отец обещал мне отдать тебя в жены.
- Ты, Кодар-кул, могуч и ловок, да только не лежит к тебе моя душа. Ты упрям и своенравен, не хо­дишь на поводу у других, да только не дождаться тебе слов любви. Ты отважен, ничто тебе не страшно, но ты не знаешь боли сердца.
- Ну что ж, - угрюмо промолвил Кодар-кул.
- Ты живешь чувствами, но не познала лиха. Мне пришлось хлебнуть его сполна за всех вас. Я, Кодар, спас твои табуны в безводной пустыне, а теперь защищаю от вра­гов. Зимой я мерз, спал в снегу, летом изнывал от жа­ры, чтобы приумножить твое богатство.
Ты росла, как цветок, но оттого, что я жил глотком тухлой воды. Ты выросла, как белая лебедь, но оттого, что ложе мое было из жесткого снега!
- Не лежит сердце певчей птички к беркуту жесто­кому, Кодар-кул.
- Я не Кодар-кул! - вскричал джигит.
- Я не раб! Я
- Кодар! Не пытайся унизить меня! Таков ваш род, - сами не умеете отстоять себя, но убиваете того, кто возвышает вас! Такие вы... Знай, у меня душа сво­бодна, как птица. И я мог давно уйти от вас, но я пок­лялся твоему отцу Карабаю служить верой и правдой!
- Перестань!- со слезами на глазах остановила его Баян-слу.
- Я боюсь твоих слов! Не о жизни они! Не о нас с тобой. Не может голубка любить коршуна степ­ного.
- Орла, а не коршуна! - Ты как могучий дуб, Кодар, я - былинка в поле. Я увяну от твоей ласки. Уйди с моей дороги, так будет лучше... Баян-слу забежала в свой шатер, не в силах выдер­жать разговора с Кодар-кулом. 
На новом месте Кодар-кул совсем опьянел от мыс­ли, что теперь ему наконец-то удастся завладеть насле­дием рода; стал преследовать Баян-слу своими требо­ваниями выйти поскорее за него замуж. «Выйдет за меня красавица, и баснословное богатство аулов Карабая навсегда перейдет в мои руки, - рассуждал Кодар-кул.
- Чего еще мне надо? Жена - первая красавица в степи, дом полон достатка, пастбища не вмещают табуны и стада... Вот сломить бы упрямство Баян-слу, завоевать бы сердце гордой красавицы, заключить ее в свои объятия...»
Стал настойчивее Кодар-кул в достижении своих желаний: то убеждал Баян-слу в своей преданности, то насмехался над ее тщетным ожиданием Козы Корпеша, то вымаливал ее согласия со слезами на глазах, а то срывался на крик, и в злых словах его звучала потаенная угроза. 
А от нареченного Баян-слу - Козы Корпеша - не было вестей. Козы Корпешу исполнился всего год, когда Кара-бай увел свой аул в неизвестные края. Рос Козы Корпеш быстро, словно туча в синем небе.
В два года он уже не плакал, когда был голоден, в три года бегал среди юрт беззаботным мальчишкой, в четыре года не успокаивался до тех пор, пока не добивался своего. В возрасте пяти лет знал Козы Корпеш цену мужскому слову, в шесть ходил в любимцах аула, в семь лет он походил на подростка, а дела и способности выдавали в нем джигита, какого нелегко сыскать в степи.
Строен тополь в предгорьях, но Козы Корпеш вырос тополя стройней; гибок тальник прибрежный, только Козы Корпеш сложен был тальника гибче; зорок гла­зом серый волк, да только зорче был юноша Козы Кор­пеш.
Не знал ни в чем поражения юный сын Сарыбая: и на молодецких игрищах, и на опасной охоте на зверей, и на изнурительных степных байгах, и в жестоких схватках с врагами. Но так уж водится у джигитов, рано вступивших на мужскую стезю: наступил час, когда Козы Корпеш затосковал по неизведанному детству.
- Я знаю, каждому в этой жизни дано свое, - обра­тился он к матери.
- Так, видно, на роду написано было: рос я один у тебя. Но посоветуй мне, где найти товарища для игр?
- Я не вижу тебе ровни, - задумалась старая жен­щина. 
- Мне бы хотелось пожелать тебе веселых игр, но на тебе лежит забота о нашем доме. Да и где мне найти тебе товарища, если не дал тебе всевышний род­ного брата?
- Тогда позволь мне поиграть с плешивым Таз-шой?
- Иди поиграй. Только не показывай на несчаст­ном свою силу. Стал играть Козы Корпеш с плешивым пастушком в альчики, обыграл его в два счета. Обиделся пастушок на Козы Корпеша, потребовал обратно свою проигран­ную биту и, видя, что его слова остались неуслышанны­ми, горько заплакал:
- Чем обыгрывать меня, лучше бы нашел, несчаст­ный, свою нареченную!..
- Какую нареченную, Тазша? Повтори, что ты ска­зал? Козы Корпеша поразили слова Тазши. Он потребо­вал разъяснений, но пастушок, испугавшись, замолчал. Ни угрозы, ни просьбы Козы Корпеша не поколебали Тазшу: он словно воды в рот набрал.
Не знал, не ведал Козы Корпеш о том, что в ауле запрещено было гово­рить ему о давней клятве Карабая и Сарыбая. Злой и огорченный возвращался домой Козы Кор­пеш и нечаянно зацепил ногой пряжу, которую у юрты пряла старуха.
- Что ты наделал, проказник? - рассердилась ста­руха, полагая, что джигит умышленно порвал ее пря­жу. - Чем баловаться и бездельничать, лучше бы сел на коня да отыскал свою невесту.
- Какую невесту, бабушка?
- Свою невесту, какую еще! - Но тут старуха спо­хватилась, попыталась обернуть разговор в шутку. - Пора тебе выбрать невесту, а не в асыки играть с маль­чишками, вот о чем я говорю!
- Нет, говори то, о чем ты хотела сказать, бабуш­ка! Вы все что-то скрываете от меня. Я не отстану от тебя, пока ты не расскажешь мне обо всем без утайки. Говори!
- Ничего я не скрываю! Оставь меня, милый, в покое!
Но от Козы не так-то просто было отделаться, и ста­руха отослала его к матери, мол, пусть она сама откро­ет тайну. Домой Козы Корпеш зашел чернее черной тучи. Взглянула мать на сына и испугалась его вида.
- Что с тобой, сынок? Что приключилось? На тебе лица нет.
- Тазша сказал мне о моей нареченной, старуха посоветовала мне найти свою невесту.
- О всевышний! За что же вы, люди, так обошлись со мной, несчастной? - заплакала она. - Нет у тебя невесты, сынок, люди болтают понапрасну.
Козы Корпеш убедился, что в ауле так просто ему всей правды не добиться. Он сделал вид, что поверил словам матери, а потом попросил ее приготовить ему любимое кушанье - жареную пшеницу. Мать обрадова­лась его просьбе, думая, что сын перестал думать о невесте. Когда пшеница поджарилась, юноша попросил подать ему горсть зерна и, улучив момент, крепко сжал в своей руке руку матери.
- Скажи, мама, кто моя невеста и где она жи­вет? - потребовал он у нее.
- Ой, жжет руку... Отпусти же! - взмолилась мать, но сын был неумолим. - Отпусти, все расскажу! Зовут ее Баян...
Козы Корпеш отпустил руку матери, посадил ее ря­дом с собой и внимательно выслушал рассказ о неожи­данной смерти отца, случившейся во время охоты, об обоюдной клятве двух друзей - Карабая и Сарыбая, о том, что Карабай не сдержал клятвы, данной другу, откочевал бог весть куда, не желая выдавать свою дочь Баян за сироту Козы Корпеша.
Задумался Козы Корпеш над удивительным расска­зом. С тех пор как разошлись пути аулов Карабая и Сарыбая, прошло четырнадцать зим и четырнадцать весен, - и неизвестно, в какой стороне живет его неве­ста Баян.
Жива ли она, здорова ли? Не собирается ли выйти замуж за другого, не ведая о том, что сосватана за Козы Корпеша? Она может не знать о давней клятве их отцов. А если она знает о Козы Корпеше, ждет его и поминает своего незадачливого жениха недобрым сло­вом?
Что скажут о нем люди, если он уступит невесту другому? Он прослывет трусом и никчемным челове­ком. Юноша собрал аксакалов и стал держать с ними совет.
- Было бы неразумно искать невесту, которую ты ни разу в своей жизни не видел, - сказал бий Тайлак, выслушав горячий, сбивчивый рассказ Козы Корпеша.
- Мы найдем тебе красивую невесту в родных кра­ях, милый Козы Корпеш, - подхватили слова бия акса­калы.
Поступок Карабая оскорбителен для меня, - от­ветил им Козы Корпеш. - Да и годится ли джигиту уступать свою невесту другому? Кликнул Козы Корпеш своих сверстников, попро­сил у них совета, но те все оглядывались на аксакалов и не дали вразумительного совета.
Пригласил тогда Козы Корпеш в юрту девушек, по­просил у них совета.
- Джигит стареет со словом «девушка» на ус­тах, - ответили те, потупя взоры. - Всю жизнь он ищет себе достойную пару. Тебе Баян сосватали со дня рож­дения. Может, лучше твоей Баян тебе и не найти.
- Вы правы, милые девушки! - улыбнулся Козы Корпеш. - Объеду всю степь, но разыщу свою Баян.
- Деды наши говорили: пойдешь на поводу жен­щины, сломаешь себе шею, пойдешь на поводу чувства, потеряешь разум, - попытались остановить его аксакалы. - Не слушайся женского совета, милый Козы Корпеш.
- Не поеду за Баян, потеряю честь мужскую. Чем же я тогда сам буду отличаться от женщин?
- Судьба Баян находится в руках Кодара, сы­нок! - ответил ему бий Тайлак. - Был он богатым гроз­ным и могучим, стал рабом он, прослыл коварным и жестоким. Тебе не одолеть его. Козы Корпеш.
- Вы убиваете мою решимость, чтобы добил меня раб Кодар? - возразил Козы Корпеш. - Не уступлю Баян Кодару. Лучше принять смерть от руки раба, чем отдать ему свою нареченную.
- От людей судьба сокрыта, о ней знает лишь все­вышний, - грустно усмехнулся бий Тайлак.
- Но Кодар стоит на твоем пути, спор с ним миром не решишь, милый Козы Корпеш, - продолжили мысль бия аксакалы.
- Ну так пусть он дрожит за свою шкуру!
- Люди глухи к мольбе незнакомца, - напомнил юноше бий Тайлак.
- Раб Кодар там будет дороже тебя, пришлого батыра, - поддержали бия аксакалы.
- Меня не напугать, не остановить вам, аксака­лы! - стоял на своем Козы Корпеш.
- Я начало ваше, поэтому упрям, но моя жизнь - не повторение вашей. Благословите меня в путь!
Замолчал мудрый бий Тайлак, а за ним примолкли аксакалы, побежденные неукротимым духом Козы Корпеша. Они умели вести по тернистому жизненному пути людей, себе подобных, но никогда не становились сами на пути тех, кто отмечен высшим знаком.
- О, сын, единственный на всем свете! - заговори­ла теперь мать Козы Корпеша, горько рыдая. 
- Как же ты хочешь пройти путь, разделяющий наши аулы? Четырнадцать лет тому назад откочевал из наших сте­пей Карабай.
- Четырнадцать лет буду идти до его аула, но оты­щу я свою Баян, - ответил Козы Корпеш.
- Слезы мои разольются широким озером. Как ты хочешь перейти через него, мой сынок?
- Если слезы твои разольются озером, перейду я через него, построив мост.
- Тебе преградят путь неприступные горы, мой сын.
- Что ж, прорублю дорогу в них я саблей.
- Тебя встретят сорок свирепых волков, рыскаю­щих в печально-пустынном мире. Как ты хочешь прой­ти через них? Тебя встретят сорок голодных волков, рыскающих между аулами? Как ты хочешь отделаться от них?
- Сорок волков печально-пустынного мира сразят мои стрелы в сорок полных пядей, - уверил мать Козы Корпеш.
- По сорока волкам суетно-людского мира плачут мои стрелы в сорок неполных пядей.
- О сын мой, единственный на свете! В девяноста долинах, поросших зеленым камышом, не вмещаются твои табуны... На кого ты оставляешь их?
- Что от них толку? После моего ухода врагам пусть достанутся они.
- В тридцати долинах, поросших густой осокой, выпасаются твои отары. На кого ты оставляешь их?
- Какая от них польза? После моего ухода в вол­чью пасть пусть угодят они.
- На кого же ты оставляешь мать несчастную твою? - привела женщина последний свой довод, зная, как любит ее Козы Корпеш.
- Доверяю тебя создателю, моя мать, - вздохнул юноша.
- Мои глаза не увидят тебя больше, - заплакала старая женщина, видя, что не в силах отговорить сына от задуманного.
- Я чувствую нет с этой минуты у меня сына... Будь проклята эта жизнь, принесшая мое­го единственного сына в жертву Кодару. Будь проклят и ты сам, мой сын, заведомо идущий на погибель... Будь проклята и ты, красавица Баян...
- Принимаю твои проклятия за благословение, моя мать, - печально поклонился в ответ Козы Кор­пеш.
- Пришлось мне долго ждать, сынок, пока явился ты на свет...
- И вскормила ты меня своей грудью, чтобы я жил на свете, а не лежал в могиле. Моя сабля отныне мне защита, мама. На какого же коня мне садиться, чтобы с Баян вернуться в дом родной?
На того, который взглянет на тебя, мой любимый сын! Он станет твоим другом в пути.
- Дорога мне отцовская клятва, предсказавшая наши судьбы. Моя честь за нее в ответе. Хочу вместе с Баян вернуться в родной дом!
- Звякни уздечкой в табуне, и стригунок один взглянет на тебя. Неказистый стригунок Козы Куркен, похожий на темно-серого ягненка.
Взял Козы Корпеш уздечку, вышел в степь, и табун­щики прогнали мимо молодого хозяина тысячи лоша­дей. Прошли стороной скакуны, а взглянул на него лишь неказистый темно-серый стригунок Козы Куркен.
С сожалением проводил взглядом юноша быстроногих скакунов, набросил курук на стригунка, и тот вмиг превратился в озорного двухлетку - тай. Накинул Козы Корпеш на него серебряную уздечку и увидел перед собой стройного трехлетку - кунан; вскочил на него Козы Корпеш - под ним заплясал норовистый четырехлетка - донен; едва тронул поводья - взды­бился на дыбы пятилетний бесты; прицепил Козы Кор­пеш к поясу крутогнутый лук - все увидели под джи­гитом сказочного аргамака полных шести лет. 
Вздох­нул тогда с облегчением Козы Корпеш, видя, что обрел себе крылья, и попросил всевышнего поддержать его   на трудном, но праведном пути. И остались позади родные белые юрты, не стало слышно напутственных слов мудрых аксакалов, вскоре ветер заглушил громкие рыдания безутешной матери.
Аргамак стремительно вынес своего седока в широкую седую степь. На исходе дня дорогу Козы Корпешу преградило широкое светлое озеро. Путник преодолел его, построив мост. Снова помчался вперед темно-серый скакун Козы Корпеша, распластавшись в безудержном беге, но едва покрыла пена грудь коня, как наперерез ему бросилась стая из сорока голодных волков, рыскавших между аулами.
Козы Корпеш отделался от них, поразив вол­ков стрелами в сорок неполных пядей. Мчится дальше Козы Куркен, но не успели потем­неть от пота бока его, как перед ним возникли высокие мрачные горы.
Ни тропы в них, ни ущелий, - не взоб­раться пешим по отвесным стенам, не перемахнуть на коне через скалы. Козы Корпеш прошел скалы, прору­бив себе дорогу саблей. Снова помчался Козы Куркен, вошел в ритм даль­ней скачки.
Уже не стали попадаться в пути богатые аулы, исчезли юрты бедных пастухов, пошли дикие места, а затем пришел черед безводной пустыни. Это была пустыня-твердь, не знающая ни дождя, ни ветра; не летали над ней птицы и не водились в ней звери; не росла на этой богом проклятой земле трава, не звенел под копытами живым звуком камень.
И тут неизвестно откуда вдруг возникли сорок свирепых волков безлюд­ного края и молча устремились за путником. Они нес­лись, словно призраки, неслышно и быстро, и Козы Корпеш ушел от них, поразив зверей стрелами в сорок добрых пядей.
Сорокадневный путь прошел Козы Корпеш, прежде чем преодолел мертвую пустыню и вышел к местам, в которых можно было уловить признаки жизни. Спустя еще несколько дней пошли приметы обжитой степи, и однажды Козы Корпеш, ехавший от усталости словно во сне, увидел вдалеке одинокую человеческую фигуру.
Конь прибавил ходу и вскоре можно было разобрать, что на холме сидит дряхлая сгорбленная старуха. Козы Корпеш подъехал к ней и, приложив руку к груди, поприветствовал старуху.
- Куда держишь путь, сынок? Куда спешишь? - справилась старуха, зорко глядя на Козы Корпеша.
- Конь под тобой, я вижу, загнанный, а сам исхудал вко­нец.
- Издалека я еду, мать. Не скажешь, чей аул я повстречаю в пути?
- Кто ты будешь, сынок? Что ищешь? - снова спросила старуха не сводя тусклых глаз с Козы Корпеша.
- Самолюбие твое, я вижу, уязвлено, а душа изра­нена.
- Ищу счастье свое, а, может, беду. Не подска­жешь ли мне, как найти аул Карабая?
- Зачем тебе этот скряга? Сойди с коня и поведай мне, старой, о себе, сынок!
- Конь мой устал, а силы мои на исходе, мать! Покажи мне, как проехать в аул Карабая.
- Не спеши, сынок! - Старуха качнула головой. - У тебя есть еще время, чтобы одуматься. Повернешь на­зад - и сам останешься жив, и коня не потеряешь.
- Терпение мое не беспредельно, мать! - нахму­рился Козы Корпеш.
- Скажи, есть ли у Карабая дочь по имени Баян?
- Карабай, похоже, затмил тебе весь белый свет.
- Старуха снова пристально взглянула на джигита.
- Мой конь переведет дух лишь у юрты Карабая.
- Юноша повторял это имя, как заклинание, видимо, что­бы подстегнуть себя и не пасть духом.
- Он оскорбил мое достоинство, и я должен отомстить ему.
- Слава всевышнему, я дождалась тебя! - старуха удовлетворенно закивала головой.
- Отомсти ему и за меня, сын Сарыбая! Когда родилась твоя Баян, я сооб­щила Карабаю эту радостную весть, а он отблагодарил меня жестокими ударами камчой. С тех пор у меня отнялись ноги... Посмотри вон туда!
- Старуха повела костлявой рукой в сторону и вперед.
- Там, вдали, чернеют огромные бугры.
- Это джайляу Карабая?
- Нет, это стада Карабая, сынок. Проедешь стада и увидишь одинокий черный мазар (надмогильное построение).
- За ним и находится аул Карабая?
- Нет, за ним лежит озеро Аягуз, сынок. Переплы­вешь его на самодельном плоту. Вот тогда и увидишь аул своего врага Карабая.
- Мать, помогла ты мне одолеть путь до аула Карабая. Не подскажешь ли ты, каким образом мне одолеть теперь самого Карабая?
- Остерегайся не Карабая, а коварного раба Кода-ра, сынок. У него под рукой девяносто рабов, способ­ных на все.
- Не пристало мне бояться какого-то раба Кодара, - улыбнулся Козы Корпеш. - Сохрани меня все­вышний от других напастей.
- Тебе не взять Баян силой, призови на помощь хитрость.
- Не умею хитрить, мать. Не научен этому искус­ству. Хитрость, учили меня, недостаток ума.
- Наивные люди учили тебя премудростям жиз­ни! - рассмеялась старуха. - Я говорю, не показывай­ся врагам таким, каков ты есть, сынок.
Старуха стала убеждать Козы Корпеша не раскры­вать перед Карабаем себя, и юноша, поразмыслив, ре­шил следовать ее совету. Оружие и доспехи он спрятал в небольшой пещере, сам переоделся в лохмотья, на голову натянул бараний пузырь, вывернув его наружу и превратился в плеши­вого жалкого нищего, в котором даже родная мать не признала бы Козы Корпеша. Изменился и Козы-Куркен, повесил голову, захромал на переднюю ногу, пре­вратился в самую что ни на есть клячу.
Добрался Козы Корпеш до аула Карабая, сошел с клячи, подошел к Карабаю, вежливо поздоровался, прижав обе руки к груди, и попросил бая приютить его у себя. И сам юно­ша и его конь выглядели так жалко, что Карабай предложил юноше самому выбрать работу по своему усмот­рению.
Юноша смиренно поблагодарил Карабая за доброе сердце и вызвался пасти овец, если его будут кормить и одевать. Приставил Карабай нового пастуха по имени Котыр-таз, что означает «паршивый», к отаре овец, а сам вернулся домой и с радостью сообщил до­машним, что ему повезло с пастухом, не требующим вознаграждения за свой труд.
Шесть месяцев пас Козы Корпеш овец и ни разу ему не удалось остаться наедине с Баян, чтобы откры­ться ей и поговорить начистоту. Однажды летом аул Карабая перекочевывал на джайляу у озера Тели.
Баян-слу ехала на иноходце в сопровождении подруг, когда ей сообщили, что сломал ногу ее любимый ягненок, с которым она любила поиг­рать на досуге. Баян-слу приехала к отаре и с огорче­нием стала упрекать Котыр-таза за нерадивое отноше­ние к делу.
Она осмотрела своего любимца, перевязала ногу платком, потом снова села на иноходца и велела подать ягненка ей в седло.
- Покажу его Кодару, может, он поставит его на ноги, - огорченно проговорила она.
- А ты, Котыр-таз, не попадайся мне больше на глаза. Я рассержена на тебя.
- А так она была прекрасна в своем девичьем гневе, что Козы Корпеш потерял самообладание и ущипнул ее за правое бедро. Еще больше осердилась Баян-слу за дерзость, которую позволил себе паршивый пастух. А он с улыбкой слушал ее слова и откровенно любовал­ся девушкой.
- Не ругай ты меня, милая Баян, - сказал юноша ей мягко.
- Лучше поведай мне, за кого сосватана ты отцом?
- Какое твое дело, бессовестный паршивец, сосва­тана я или нет!
- Она знала о клятве, которую когда-то ее отец дал Сарыбаю, но не хотела вести разговор об этом с безродным нищим пастухом.
- Мне об этом ни­чего не известно.
- Ну так поезжай домой и узнай от отца, кто твой жених.
В сильном волнении поехала Баян-слу домой: вот уже второй раз она слышала о своем нареченном. И на этот раз об этом ей говорил совсем чужой человек. Ей было досадно от того, что она не знает, где сейчас находится Козы Корпеш.
Не стала она расспрашивать отца - знала, что он все равно не скажет ей ничего об ауле Сарыбая. Родственники все как один скрывали от нее правду, потому что боялись гнева Кодара, мечтав­шего жениться на Баян-слу.
Прошло еще несколько дней, и Козы Корпеш, чувст­вуя, что, будучи пастухом, не добьется своей цели, перешел в табунщики. Он решил держаться поближе к Кодар-кулу. Девяносто рабов, предводимых Кодаром-кулом, за лето едва могли собрать в одном месте девяносто тысяч лошадей Карабая.
А Котыр-таз выехал в степь и в пер­вый же день пригнал к аулу всех лошадей. Крикнет он зычным криком, косяки спешат держаться поближе друг к другу, взмахнет куруком, табуны сбиваются в кучу.
Помрачнели могучие рабы, познавшие до тонко­стей ремесло табунщика, видя, как легко обставил их Котыр-таз; повеселел Карабай, убедившись, что не прогадал с плешивым бродягой: теперь его табуны будут в надежных руках.
И вовсе удивились все в ауле» когда Котыр-таз кулаком вбил в землю колья, на кото­рые крепятся жели (жель - привязь для жеребят). В ауле теперь только и говорили о необычайной си­ле Котыр-таза.
Удрученные этим досадным обстоятель­ством, рабы задумали проучить Котыр-таза, новоявлен­ного табунщика, чтобы он не вздумал задирать перед ними носа. Видно, упали духом некогда славные джи­гиты, потеряли покой. Как-то, направляясь в степь к табунам, они решили померяться силой в молодецкой игре: кто кого стащит с коня и бросит на землю.
Понял Козы Корпеш, ради чего они затеяли эту игру и разбро­сал по одному девяносто рабов по степи в разные сторо­ны. Осталось ему схватиться лишь с самим Кодар-кулом, слывущим в аулах человеком необычайной си­лы и редкой жестокости.
Схватил Козы Корпеш своего соперника поперек пояса, стащил с коня и бросил в степную речку. Кодар-кул едва не захлебнулся в воде, с трудом выбрался на берег. Разозлились рабы на собственное бессилие и реши­ли попытать счастья уже в поясной борьбе.
Повалил их всех Козы Корпеш, сложил в большую кучу, поверх тел девяноста рабов бросил самого Кодар-кула и придавил их всех сверху своим телом. Раздались сдавленные крики и глухие стоны. Ко­дар-кул, которому досталось больше всех, стал умолять своего соперника отпустить их.
- Ты сломаешь мне все ребра, отпусти поскорее!
Что мне делать без ребер? Отпусти, я больше не стану задирать тебя, Котыр-таз! Козы Корпеш напоследок помял его еще немного и поднялся. Теперь, полагал он, Кодар-кул и его при­спешники приутихнут и не станут чинить ему препят­ствий.
Кодар-кул долго приходил в себя после схватки. Оглушенный ударом, он не сразу поднялся на ноги, а когда очнулся, понял, что в один миг разбилась его долгожданная мечта жениться на Баян-слу, понял, что вдребезни разбились мечты о баснословном богатстве, которое, казалось мгновеньем назад, было в его руках.
Мир перевернулся в глазах Кодар-кула, и решил он во что бы то ни стало избавиться от Котыр-таза, сваливше­гося словно снег ему на голову. Как-то все жители аула Карабая поехали на свадеб­ный той в аул соседнего богача Сасан-бия.
Хвастливый Карабай, как и всегда в таких случаях, взял с собой могучего Кодара с рабами, чтобы они в гостях показа­ли свою силу и ловкость на состязаниях джигитов. Ко­тыр-таз был оставлен смотреть за табунами, ему пообе­щали привезти угощение из легких и печени, каким обычно кормят рабов.
Едва скрылись отъезжающие за ближайшим холмом, как Козы Куркен, ходивший под седлом Козы Корпеша, стал вещать человеческим голо­сом:
- Удобного случая больше не представится, мой хозяин. Тебе сегодня надо обязательно встретиться и поговорить с Баян-слу.
- Как же мне посоветуешь поступить, мой верный конь? - спросил его Козы Корпеш.
- Баян-слу в по­следнее время замкнулась, живет затворнической жиз­нью в шатре, специально раскинутом для нее. Только подойди - и прислуга поднимет крик.
- Собери лошадей, пригони поближе к аулу и за­крути невиданный в этих местах снежный буран. Баян-слу любит животных, она выйдет из шатра, чтобы спа­сти лошадей.
Пригнал Козы Корпеш табуны к жели, напустил жестокий силы буран. Поднялась настоящая круговерть, вокруг потемнело и не стало видно протянутой руки.
- Вставай, милая Баян! - закричал Козы Корпеш, вбегая в шатер.
- Жестокий буран прихватил нас в сте­пи, и я не в силах один спасти лошадей. Помоги мне, если не хочешь оставаться нищей. Выбежал он опрометью из шатра, увлекая за собой Баян-слу, добрался до жели и тут Козы Куркен излов­чился и ударил его копытами прямо по сердцу.
Ударил конь копытами Козы Корпеша и слетел с головы юно­ши присохший к коже бараний пузырь. Сверкнули золотые кудри на голове Козы Корпеша, и тут же стих злой буран, унялся ветер. Обомлела Баян-слу, увидев дорогую сердцу примету, замерла на месте.
- О, жених мой желанный! - прошептала девушка, заливаясь румянцем.
- Неужели это ты? Или мне привиделось? Буран среди лета, золотой чуб моего суженого Козы Корпеша...
- Нет, тебе не привиделось, твой жених стоит пе­ред тобой!
- Козы Корпеш заключил Баян-слу в свои объятия.
- Я искал тебя повсюду, все степи объехал, милая Баян...
- Ты нашел меня... Я уже не надеялась на чудо! Скоро должна состояться свадьба...
- Смотря чья свадьба. Наша с тобой состоится. И очень скоро!
Козы Корпеш поднял свою невесту на руки и вошел вместе с ней в шатер. Весь день они провели вместе, не могли налюбоваться друг на друга, наговориться. Но иногда на Баян-слу находила тревога, и она шеп­тала на ухо своему любимому:
- Беспокойно мне что-то, милый мой Козы Кор­пеш, боюсь я чего-то... Мысль о том, что Кодар-кул не успокоится, пока не разлучит нас, не дает мне покоя. Зря ты простил его, когда вы боролись и он проиграл тебе схватку. Он затаил злобу на тебя.
- Не тужи, моя милая! - отвечал Козы Корпеш девушке, обнимая ее крепко. - Что мне Кодар? Ты же видела, что он дважды был повержен мной. Будет повержен и в третий раз.
- Чует мое сердце, что Кодар-кул подшутит надо мной, как ястреб над жаворонком.
- Тогда над ястребом стрела моя подшутит, - сме­ялся Козы Корпеш.
- Не беспокойся, не тревожь себя понапрасну. Да и Карабай поддержит нас. Ему ничего не останется, как сыграть нашу свадьбу, и мы с тобой, любимая Баян, поедем в родные края. Будем жить сре­ди родных и друзей. Недолго осталось ждать, не изводи свое сердце.
На рассвете запел в юрте любимый жаворонок Баян-слу, и она снова забеспокоилась. Стала уговаривать любимого подняться, ибо боялась, как бы отец не за­стал их вместе. Но Козы Корпешу не хотелось лишать себя удовольствия полежать в теплой постели, от кото­рой он отвык за время, которое не был дома.
Не хоте­лось ему разлучаться с Баян, ради которой он перенес неимоверные тяготы и лишения. Да и самой Баян-слу в душе не хотелось, чтобы Козы Корпеш оставил ее одну, и она не стала настаивать.
Кодар-кул словно почувствовал недоброе. В самый разгар тоя он стал собираться домой. Положил в мешок угощения из легких и печени для Котыр-таза, взгро­моздился на серого жеребца, ударил его камчой-вось­миплеткой.
Прискакал он в аул и с ужасом узнал от тетки Баян-слу, что девушка лежит в своем шатре в объятиях Котыр-таза. Почернел от гнева и обиды Ко­дар-кул. Швырнул на землю мешок с мясом, огрел коня камчой со всей силы и, не помня себя от горя, поскакал назад в аул Сасан-бия.
- Ты тут пируешь, Карабай, и не ведаешь о своем позоре! - вскричал он громко, добравшись до хозяи­на.
- Твоя дочь Баян-слу лежит в объятиях паршивого пастуха. Обманул ты меня, Карабай.
Вскочил на ноги Карабай, изрыгая проклятья и по­трясая кулаками, сел на коня и в окружении свиты по­мчался в аул. Собрал людей, накричал на них, а потом стал держать совет со своим окружением. И решил он пригласить Котыр-таза в гости, напоить его отравлен­ным вином, а потом убить руками Кодар-кула.
Догадалась Баян-слу о затее отца, как только Котыр-тазу передали приглашение Карабая. Сшила она небольшой кожаный мешочек, который Козы Корпеш спрятал под одеждой, а отверстие приладил у ворота рубашки. Потом он снова натянул на голову бараний пузырь и превратился в Котыр-таза.
- Станут тебя угощать вином, ты делай вид, что пьешь, а сам сливай его в этот кожаный мешочек, - на­казала Баян-слу своему возлюбленному.
Пришел Котыр-таз в гости, стали его все вокруг расхваливать на все лады и угощать вином. Он посту­пил так, как посоветовала ему Баян-слу: делая вид, что пьет вино, сливал его за ворот. Потом улучил мо­мент и стремглав выскочил из юрты.
Два раба, которые сидели по обе стороны двери в ожидании пьяного Ко­тыр-таза, зазевались и вонзили ножи друг в друга. Подбежал Котыр-таз к своему коню, взлетел на него и в мгновение ока был уже далеко за аулом.
Неказистого темно-серого коня Тазши нельзя было узнать, в одно мгновение он превратился в настоящего аргамака. Погоня вскоре отстала, а потом потеряла следы бегле­ца и вернулась назад не солоно хлебавши.
Козы Корпеш обосновался вдали от аула в безлюд­ном урочище Шок-терек. Он был раздосадован собст­венной беспечностью, жалел, что недооценил коварства Кодар-кула. Но больше всего он переживал за судьбу беззащитной Баян-слу, которой предстояло сносить всяческие оскорбления родичей.
Теперь Козы Корпеш убедился в правоте слов старухи, которая предостере­гала его от Кодар-кула. Чем больше думал Козы Кор­пеш над тем, что приключилось с ним, тем больше от­крывалась перед ним картина убогой и мерзкой жизни Карабая, не видящим за богатством ничего святого.
Из-за этого богатства он стал клятвоотступником - нару­шил обет, данный своему другу Сарыбаю, оторвал соро­дичей от родных мест и заставил их скитаться по диким, безлюдным местам, затем приблизил к себе Ко-дара, чтобы тот защищал его от гнева людского, обрек на тяжкие страдания Козы Корпеша, а теперь дошел до того, что выставил на всеобщее посмешище единст­венную дочь Баян-слу.
Кодар-кул, упустив Козы Корпеша, открыто и ре­шительно высказал Карабаю свои притязания на руку Баян-слу.
- Она обесчещена, кто ее возьмет, кроме меня? - объявил он Карабаю.
- Ты обещал ее мне еще в те годы, когда скитался по степи и терял свой скот. Я спас твои табуны, умножил твое богатство, стерег твой покой. И все из-за Баян-слу, которую ты обещал мне. Больше я не намерен терпеть ее капризы.
Кодар-кул склонил на свою сторону всех родствен­ников Карабая. Одних он соблазнил богатыми дарами, других уговорил льстивыми речами, третьего припуг­нул. Приготовления Кодар-кула не на шутку встрево­жили Баян-слу.
Она мучалась, не зная, что случилось с ее любимым Козы Корпешем. В первую пору она радо­валась тому, что Козы Корпеш так ловко ускользнул из сетей, расставленных ему Кодар-кулом, и оставил его в дураках.
Но она знала, что Козы Корпеш не оставит ее одну в ауле, попытается забрать с собой, а Кодар-кул со своими приспешниками только и ждет, когда его соперник обнаружит себя. Баян-слу ничего не оставалось, как объявить, что Козы Корпеш подался на родину, и она согласилась выйти замуж за Кодар-кула.
Она полагала, что это ее признание притупит бдительность Кодар-кула. Все в ауле поверили ее словам, и лишь тетка Баян-слу, почув­ствовав какой-то подвох, решила в оба глаза наблюдать за своей племянницей.
День и ночь стерегла она Баян, ходила за ней по пятам, ложилась спать возле ее шат­ра, не сводила с нее глаз даже тогда, когда она ела. Заметила тетка, что каждое утро, едва забрезжит рассвет, Баян-слу тихо приподнимает полог шатра, и в отверстие залетает ее любимый жаворонок.
Птичка са­дится на плечо девушке и как будто что-то шепчет ей на ухо. Потом жаворонок снова улетал в степь. У женщины, старавшейся угодить Кодар-кулу, не было сомнений, что жаворонок является вестником между Баян-слу и Котыр-тазом.
Она решила поймать птичку и выпытать у нее всю правду. На другое утро она поднялась спозаранку и, когда Баян-слу отпускала жаворонка на волю, женщина ловко схватила птичку за шею. Видя, что она может оторвать головку ее лю­бимцу, Баян-слу выпустила жаворонка из своих рук, затем выбежала на улицу и со слезами на глазах стала просить тетю отдать ей птичку. Но женщина, предвку­шая скорую удачу, и слышать не желала мольбы пле­мянницы.
Она скрылась в юрте и стала теребить птичку и выщипывать у нее перья.
- Я знаю, что ты потомок того самого жаворонка, который предрекал несчастье Сарыбаю! - сердясь все больше, ругалась женщина.
- И потому знаешь все. От­вечай, это правда, что под видом Котыр-таза скрывает­ся Козы Корпеш?
Птичка молчала.
- Ты хочешь, чтобы Баян-слу выполнила завет своего отца и навлекла на нас несчастье? Не бывать этому, пока я жива!
Птичка молча сносила мучения.
Женщина снова стала выщипывать жаворонку пе­рья, оголила ему спинку и крылья: птичка молча исте­кала кровью. И только тогда, когда злая женщина выдернула последние перышки с его темени, птичка жалобно пискнула и испустила дух.
Но единственное слово «шок», которое жаворонок прощебетал, прощаясь с жизнью, пролило свет на тайну двух влюбленных. Женщина зажарила птичку и съела, а потом побежала к Карабаю и выложила ему все, что она узнала.
Выло­жила все, кроме одного, что не Котыр-таз жил у них в ауле, а Козы Корпеш. Видимо, боялась она гнева Ка­рабая. Карабай тотчас собрал своих приближенных и стал держать совет, но никто не мог объяснить, что означает слово «шок».
Тогда богач послал за Кодар-кулом, объ­езжавшем степи в поисках Козы Корпеша. Узнал Кодар-кул о том, что произошло в его отсутст­вие в ауле, прискакал в сопровождении своих приспеш­ников и, не долго думая, объявил всем, что жаворонок не договорил название урочища Шок-терек, где, по-видимому, и скрывается Котыр-таз. Карабай распоря­дился седлать лошадей. Кодар-кула он попросил возглавить джигитов и непременно схватить дерзкого Котыр-таза.
Добрался Карабай со своими людьми до Шок-тере-ка, смотрит — стоит шатер под высоким тополем, а в нем, раскинув руки, спит джигит. Защемило сердце у старого Карабая. Догадался он, что принял на работу не бродягу Котыр-таза, а доброго молодца Козы Корпеша, за которого когда-то обещал выдать свою дочь Баян-слу.
Холодно у него стало на душе от мысли, что от судьбы не убежишь и придется держать ответ за отступничество от своей клятвы.
- Что-то тяжело у меня сегодня на душе, - сказал он, обращаясь к своим приближенным. - Баян - един­ственное дитя мое, и мне не хочется заставлять ее лить горькие слезы. Возвращайтесь назад, джигиты, пусть случится то, что угодно всевышнему.
- Ты отступил от клятвы, которую дал мне! - за­кричал Кодар-кул.
- Вода твоя осталась в Бетпакдале, Кодар. А для Баян не найти лучшего жениха, чем тот, кого она вы­брала сама.
У Кодар-кула словно перехватило в горле от обмана Карабая. Повернул Карабай коня и поехал в аул, молча по­следовали за ним его приближенные, не понимая, что происходит с их всесильным хозяином.
И только Ко­дар-кул ослушался Карабая, отстал от его свиты, решив во что бы то ни стало убить Козы Корпеша. Спал Козы Корпеш, раскинув руки, и не ведал о том, что над ним нависла смертельная беда.
В нем дре­мала могучая сила,с которой не смог бы совладать никто в безбрежной казахской степи, но спал Козы Корпеш богатырским сном целых четырнадцать дней подряд. Кодар-кул мог спокойно и без боязни подгото­виться к черному делу, которое он собирался совер­шить.
Он подошел вплотную к своей жертве, тщательно прицелился из лука и послал стрелу прямо в сердце Козы Корпешу. Содрогнулось, померкло ясное солнце, будто оно стрелой было ранено, вздрогнул высокий тополь, зашелестел глухо листьями, будто не человека, а его самого повергли наземь, взыграли волны на реке Аягуз, окра­сились в алый цвет, словно исходя в мучительных предсмертных судорогах, взлетела в небо стая серых жаворонков, закружилась в мрачном хороводе.
Все утро прождала Баян-слу вестей, утро сменилось днем, но никто не показывался на дороге, и она поняла, что на Шок-тереке случилось непоправимое.
- Эй, слуги, седлайте коней! - распорядилась она, едва владея собой.
- Девушки, собирайтесь на прогул­ку! Чем сидеть без дела дома, промчимся ветром по долинам. День хорош, солнце ясно, степь просторна.
Понеслись девушки на горячих конях за аул, по­мчались степью широкой, направляясь на Шок-терек. Впереди всех неслась на белом, как молоко, скакуне Баян-слу, торопя лихого коня и без того мчащегося словно вихрь.
Не проехали девушки и половины пути, как вдали заклубилась пыль, а затем показались всадники, пред­водимые ее отцом Карабаем.
- Откуда ты едешь, отец? - спросила его Баян-слу, придержав горячего коня.
- Конь под тобой тяже­ло дышит, а на тебе лица нет.
- Долго я отказывался, ходил на поводу Кодар-кула, доченька, - устало ответил старый Карабай.
- Попытался обмануть судьбу. Но сегодня прозрел, доченька.
- Куда же ты ездил, отец? Никогда ты не прислу­шивался к моим словам, а теперь хочешь увильнуть и от ответа?
- Ездил я на Шок-терек, доченька, - согнулся ста­рик в седле.
- Нашел я там Козы Корпеша, и нет конца моему удивлению. Как он сумел найти нас?
- Ты уехал, не удосужившись выслушать меня, отец. С какими глазами теперь покажешься в ауле?
- В Шок-тереке я нашел Козы Корпеша и еду, что­бы объявить о своем благословеньи моим детям.
- Однажды ты дал его вместе с клятвой и связал навек меня с Козы Корпешем. Разве дважды благослов­ляют свою дочь? Выходит, ты хочешь благословить нашу с презренным Кодар-кулом свадьбу? - заплакала Баян-слу.
- Я не вынуждаю тебя выходить за Кодара...
- Почему его нет рядом с тобой? Вы убили Козы Корпеша... Лучше женись сам, отец, на мне, как неког­да женился на матери моей! Иди, торопись в аул, ска­жи, чтобы ставили тебе свадебную юрту!.. Только это и осталось тебе, клятвопреступнику!
Стегнула Баян-слу коня, поскакала дальше. Снова впереди заклубилась пыль и на этот раз на дороге пока­зался Кодар-кул, мчавшийся во весь опор на своем сером скакуне. К луке его седла была привязана голова Козы Корпеша.
Подъехал ближе Кодар-кул, швырнул златокудрую голову Козы Корпеша под ноги белого скакуна, в испуге затанцевавшего под Баян-слу.
- Вот, Баян, тебе подарок! - бросил Кодар-кул со злорадным смехом.
- Я сегодня проезжал мимо Шок-терека, твой жених выскочил из укрытия и бросился на меня. Бил копьем - не пробил мой щит, взмахнул саблей - промахнулся, а выхватить меч из ножен не успел... Был силен он на бахвальство, а в схватке ока­зался слаб.
Ничего не ответила ему Баян-слу, губы прикусила до крови, чтобы при враге своем не упасть с седла. По­том, собравшись с силами, спешилась, склонилась над мертвой головой и зарыдала в безутешном горе.
В какой-то миг она пришла в себя, отослала девушек обратно в аул, а сама обратилась к Кодар-кулу со сло­вами:
- Кодар, ты добился своего, теперь мне осталось выйти замуж за тебя, раба. Но прежде чем я дам тебе свое согласие, ты исполнишь мое последнее желание.
- Говори, Баян-слу, я исполню любое твое жела­ние. Долго ты мучила меня, выдержу еще одно испыта­ние.
- Отведи меня в Шок-терек, хочу попрощаться с Козы Корпешем.
- Живые не следуют за мертвыми в мир иной, Баян-слу. Не лей зря слез по Козы Корпешу, если хочешь, чтобы я повел тебя на Шок-терек.
- Хорошо, будь по-твоему, - согласилась она. Поехали они по знойной степи в урочище Шок-терек. Кодар-кул был безудержно веселым, он предвку­шал исполнение своих желаний; Баян-слу была печальна, она чувствовала, что нет в ней больше ника­ких желаний, холод сковал ее сердце.
Чем дальше они ехали, тем больше Кодар-кул терял голову, стал при­ставать к Баян-слу, домогался ее ласки. Опасаясь, что Кодар-кул вспылит и раздумает показать ей тело Козы Корпеша, Баян-слу разрешила своему спутнику поце­ловать ее в щеку через покрывало.
Кодар-кул поце­ловал ее, и на щеке в тот же миг появилось черное пят­но: насколько Баян-слу была чиста, настолько был низок Кодар-кул. Опьяненный близостью Баян-слу, он становился все настойчивее и девушке становилось все труднее сдерживать его.
- Ты можешь не жалеть, что не смогла выйти за Козы Корпеша, - довольно говорил Кодар-кул.
- Сама видишь, он оказался из тех, кто не способен постоять за себя, не говоря уж о тебе. С таким мужем ты мыкала бы только горе. Погляди, эта зеленая поляна как будто ждет нас с тобой.
- Подожди, Кодар, не торопись! Тебе не долго осталось ждать своего часа. Сперва проводи меня к Козы Корпешу, я отдам ему последние почести.
 - Вон он лежит, твой хваленый Козы Корпеш, - показал Кодар-кул в сторону высокого тополя, пока­завшегося впереди.
- Мне было достаточно одной-единственной стрелы, чтобы доказать свою силу.
- Тогда спешимся у колодца, - предложила Баян-слу.
- Я устала и хочу пить. Достань мне воды, Кодар.
- Но колодец глубок, Баян-слу, - сказал озада­ченный Кодар-кул.
- Я выкопал его, когда однажды гибли от жажды жеребята твоего отца Карабая. Без длинной веревки воды из него не достать.
- Спустишься, держась за мою косу, Кодар. Коса моя длиннее, чем у всех невест в нашей степи. Посмо­трю я, так ли крепко ты меня лю бишь, как уверяешь.
- Когда-то я первым испробовал воду из этого колодца, но не принесла она мне ожидаемого счастья, - усмехнулся Кодар-кул девушке.
- Спущусь и достану для тебя воду, может, на этот раз судьба будет ко мне благосклонна.
Коса Баян-слу с вплетенными шелковыми позоло­ченными нитями и с тяжелыми шолпами на конце сво­бодно доставала до дна глубокого колодца. Ухватился Кодар-кул за косу, исчез в мрачном зеве колодца, на­брал воды в шапку и стал подниматься наверх.
Подождала девушка, пока Кодар-кул добрался до самого верха колодца, и отрезала ножом свою косу. Упал Кодар-кул на дно колодца.
- Что ты задумала, Баян-слу? - вскричал Кодар-кул, простирая со дна колодца руки.
- Твоя шутка хороша, но здесь темно и холодно. Вытащи меня скорее отсюда. Воды я набрал полную шапку.
- Я шучу точно так же, как ты пошутил недавно стрелой со спящим Козы Корпешем, - ответила ему девушка.
- Ты возомнил себя моим женихом, а я вы­брала тебе в жены смерть. Оставайся там, пока она не придет за тобой, Кодар-кул.
- Ну нет, не дам вам я жизни! - закричал Кодар-кул, царапая ногтями стены колодца.
- Не дам!.. Разъединил я вас при жизни, - разъединю и после смерти!...
Приехала Баян-слу в Шок-терек, нашла тело люби­мого, приставила к нему златокудрую голову. Вытащи­ла из его груди стрелу, кинула прочь и, закрыв глаза, обессиленно прислонилась к гудящему под ветром стволу одинокого тополя.
Говорят, заколола Баян-слу своего белого, как моло­ко, скакуна, принесла его в жертву духам предков. Говорят еще, пошел дождь и зарядил он на целых сорок дней. Баян-слу тихо пела песни, прерывая их слезами и горячими молитвами.
- Что же ты лежишь, обняв землю, мой милый? - оплакивала она Козы Корпеша.
- За тобой пришла Баян, твоя невеста, суженая всевышним... Любовь люд­ская ведь познается в этом мире. Что же ты не подни­маешься на ноги, мой милый?
Шел дождь, гудел ветер и шелестел листьями одино­кий тополь, по которому урочище называли Шок-тереком.
- Ты рос одиноким сиротой, мой милый, - плака­ла Баян-слу.
- Вышел в путь ради меня, не послушался своих близких... Твоих сил хватило бы на сотню батыров... Как же ты погиб от стрелы ничтожного Кодара, мой милый?
Наступила ночь, утих ветер, засверкали в небе звез­ды. И в пустой степи маялась лишь одна живая душа - Баян-слу, склонившаяся над телом Козы Корпеша.
- Не поедешь ты в степь на лихом Козы Курке-не, - бормотала она, горестно раскачиваясь из стороны в сторону.
- Не обнимать мне больше тебя на этом свете. Все померкло, и счастья не видать мне, твоей незадачливой бедной невесте...
Баян-слу молила всевышнего оживить ее жениха хотя бы на самое короткое время, чтобы сказать ему: она отомстила ненавистному Кодар-кулу. Пришла еще одна ночь, уже неизвестно какая по счету, когда Баян-слу увидела рядом с собой белоборо­дого старца, тяжело опиравшегося на посох.
- О чем так горько плачешь, красавица? - участ­ливо спросил старец у нее.
- Как же мне не плакать, отец? Мои любимый убит вероломной рукой, я же не смогла с ним даже про­ститься. Хоть бы всевышний услышал мою мольбу и оживил его на три дня, чтобы мы могли налюбоваться друг на друга и умереть вместе.
- Мало просишь, красавица, проси три года.
- Нет, отец, не хочу я больше жизни, - отвечала Баян-слу.
- Эта жизнь как осенний день: солнце вы­глянет на минутку, а тучи плавают годами.
- Тогда проси три месяца, красавица.
- Нет, отец, и трех месяцев мне не надо. Счастье призрачно, как солнце, а горе тучами клубится.
- Тогда проси дважды по три дня, красавица.
- Нет, отец! Мы с Козы Корпешем искали среди людей тепла, а повстречали холодное равнодушие. Трудно жить такой жизнью.
- Ну, пусть будет по-твоему, - сказал печально старик и в тот же миг исчез, растаял в ночном тумане.
Голова Козы Корпеша вдруг шевельнулась, срос­лась с телом, по всему телу его прошла дрожь, гулко и ровно забилось сердце, и джигит вдруг поднялся на ноги, как всегда веселый и могучий. Влюбленные бро­сились друг другу в объятия. Три дня и три ночи они были счастливы, а потом Козы Корпеш сказал Баян-слу виноватым голосом.
- Подойди ко мне, моя милая, положи мне под голову мягкую подушку. Что-то обмякло мое тело и клонится к земле.
Положил Козы Корпеш голову на подушку и тихо умер. Заплакала Баян-слу от тяжести судьбы, наплака­лась вволю, поднялась с окаменевшим сердцем. Затем, глядя в сторону невидимого аула, стала прощаться со степью, что в детстве служила ей колыбелью, со своей уютной юртой, где прошло ее безмятежное детство, про­щалась с ветром, нежным и ласковым по утрам, а в полдень - игривым и быстрым, попрощалась с зеленой травой и цветами, которыми любила украшать себя.
Баян-слу приняла решение уйти из жизни, которая обошлась с ней несправедливо и сурово.
- Я невинна, не знаю за собой прегрешений, - ска­зала она тихим голосом.
- Любила я больше всего жизнь, а стала жертвой людской нетерпимости. Я уйду, чтобы не сбивать больше с пути джигитов, не быть им помехой к счастью. Много горя на этой земле, не хочу, чтобы оно росло из-за меня. Пожалейте, помяните вы свою Баян... Час настал идти мне за милым Козы Корпешем.
Она легла, приставив к груди острый нож и крепко обняла Козы Корпеша. Через три года набрел на Шок-терек одинокий пут­ник, увидел тела Козы Корпеша и Баян-слу, лежавших, крепко обняв друг друга.
Он узнал несчастных влюб­ленных, погоревал над их останками и совершил над ними последний человеческий обряд: предал их земле. Похоронил их он рядом, но отдельно друг от друга, как положено по обычаю, совершил над могилами молитву и пошел дальше своей дорогой.
Выросли на тех местах два тополя и сошлись крона­ми в небе, напоминая издали двух влюбленных, кото­рые бредут по степи, обнявшись друг с другом. А между ними вырос колючий черный кустарник шенгель, подобие черной души Кодар-кула.
И еще рассказывают в степи, что единственная сес­тра Баян-слу по имени Ай-Тансык услышала однажды, что Козы Корпеш воскрес и побежала опрометью в сто­рону Шок-терека. Бежала она, вне себя от счастья, полагая, что теперь любимая сестра непременно выйдет замуж за Козы Корпеша, и она сможет первой поздравить их и пожелать им счастья.
Но не успела Ай Тансык добежать до Шок-терека, как услышала горестную весть о смерти Козы Корпеша. Застыла на полном бегу от горя девушка, превратилась в камень. Близ светлой реки Аягуз, что, петляя по широкой ковыльной степи, впадает в озеро Балхаш, встретились две юные души по имени Козы Корпеш и Баян-слу, расцвели два нежных степных цветка и увяли безвре­менно.
И осталась в памяти народной бессмертная, как сама любовь, легенда о Козы Корпеше и Баян-слу.

Источник:
Козы Корпеш и Баян-слу: Казахская народная лиро-эпическая поэма. Прозаическое переложение Сатимжана Санбаева.- Алма-Ата: Жалын, 1984 год.