«Дневник написан чернилами с поправками и дополнениями рукой Ш. Уалиханова; в тексте имеются рисунки автора, сделанные пером. Датируется апрелем-июлем 1856 г., когда Шокан Уалиханов участвовал в военно-топографической экспедиции полковника Хоментовского.»

|| 18 апреля 1856 года из Семипалатинска мы отправились на Аягуз. Дорога через казачьи пикеты (они же и станции) лежала в солонцеватой безводной степи. Здесь мы впервые увидели зелень.
День, в который мы выехали, был теплый; жаворонки пели свою обычную песню.
В водянистых лугах встречались нам утки раз­ных пород и особенно часто известная на Каспийском море порода, называемая турпан или атайка: она любит солонцеватую воду и в подобных степях встречается часто, живет не стадами, любит уединение - самец и самка.
Из растений показывалась только обыкновенная кормовая трава, морковник (дикий укроп) и одуванчик. Таволожнику и карагану (дикая акация – Caraganis sibiricum), довольно рослого, было много, но листья еще (только) распускались.
Все пикеты по аягузскому тракту пользуются водой из колод­цев: до Аягуза их шесть. Эта солонцеватая местность постепенно к Аягузу возвышает­ся и образует пику (сопку) Аркат, оттоль начинает понижаться. Во всяком случае аягузский склон выше иртышского.
Живопис­ные зубчатые синевы Аркатские виднеются довольно далеко н разнообразят скучную и пустую дорогу. Горы Аркатские славят­ся кормом и потому в них сосредоточены зимовки найманских и уваковских волостей Аягузского округа.
Здесь кочевали, и коче­вали в мой проезд до ста и более юрт сартов. Они, как говорят сами, кочуют тут более 70 лет. Сначала их вызвала к бродяж­ничеству необходимость: торгуя через Семипалатинск азиатски­ми произведениями, для отправления караванов они должны бы­ли иметь своих лошадей и своих верблюдов - надо было их пас­ти, к тому же они любили кумыз - вот и наняли в аренду земли у киргиз (казахов) и переселились несколькими семействами в юрты.
Кочевая, вольная жизнь, свойственная всей Азии, понра­вилась им, и в короткое время они увеличились пришельцами до 150 кибиток. Генерал-губернатор, подозревая их в укрыватель­стве беглых и по контрабандной части, приказал (им) оставить Аркат.
Они должны (были) или записаться в мещане с вступле­нием в российское подданство, или же отправляться восвояси. Они, кажется, решились на последнее. Ночью 20-го числа (апреля 1856 г од) я приехал в Аягуз. Аягуз - маленькая станица, в нем и окружной приказ для управления наймановских родов. Основан он (в) 1824 году. Из всех станиц киргизской степи Аягуз, кажется, самый невзрачный на вид, впрочем, говорят, Кокпекты не лучше.
Маленькая крепость, фортштадт, где не­сколько деревянных домов, мечеть в татарской слободке и зем­лянки. По новому положению, с основанием Семипалатинской области, он называется городом, и несколько чалаказаков соста­вляют его гражданство.
Чалаказаками - т. е. полуказак (кир­гизы называют себя казак) - называются выходцы из средне-азиатских владений, вступившие в русское подданство с записанием в киргизские волости на общих с киргизами правах.
Их очень много в округах восточной части степи: Аягузском, Кокпектинском и в Большой орде. Имя это может не раз встретить­ся в наших записках, а потому за малое отступление просим простить.
Р. S. О наймановских родах Аягузского округа.
Вечером мы оставили Аягуз и, переправившись через проток реки Аягузки, называемый Тумурза, по правому берегу реки через крутые, каменистые береговые холмы, к ночи приехали в первый пикет Капальского тракта - Старую Аягузку.
По Аягузке мы заметили более жизни в природе. Вся степь была покрыта светлым ковром зелени. Листья на карагане, та­волге и тальнике были уже распущены, да и самое солнце грело более теплым, южным огнем.
Морковник покрывал все лощины между гор и был уже в росте. Берега реки, густо окаймленные кустами жимолости, черемухи, тальника, между которыми высоко возвышались тополи, производили чрезвычайно приятное чувство после трехдневной езды по солонцам, где не было ничего, кроме белых кочек чия, местами в черноземных оазисах - карагана и таволги.
Прибрежные луга были богаты кормовой и сенокосной травой, а береговые леса представляли хорошую защиту от зим­них буранов и метелей. Недаром в преданиях киргиз воспевается благословенное течение Аягуза.
При пустынности и безводности окружающих его степей дей­ствительно Аягуз может казаться раем. Левый возвышенный берег его, покрытый лугами и лощинами с травой, был, нет со­мнения, местом постоянной кочевки киргиз в оны дни, когда не было русских и их пикетов.
Киргизы боятся соседства казаков. Не можем сказать, основательно ли это чувство, но вообще чувство самосохранения есть чувство похвальное. Я очень люблю и восхищаюсь Аягузом, может быть, поэтическая легенда о люб­ви прекрасной Баяны к золотоволосому Козу-Корпеч, действие которой происходило на этой реке, есть немаловажная к тому причина.
Возвратимся к дальнейшему течению нашей дороги. На пике­те № 2 мы переправлялись на правый берег. Это было ночью. 10 верстах, не доехав до 4-го нумера, стоит знаменитая в киргиз­ских поэмах могила Козу-Корпеча.
Мы хорошо изучили поэму и потому хотели непременно осмотреть и их могилу. По времени нашего выезда из (пикета) № 2 мы должны были про­ехать через Кизилькийский пикет ночью. Но нам хотелось встать (чтение сомнительное) там в утро и на могиле напиться чаю: приятно в дороге пить чай и особенно на развалинах, на древних могилах.
Думать о прошедшем и заботиться о настоящем. С этой целью ямщику приказано было ехать так, чтобы только утром при восходе солнца, когда жаворонок поет первую свою песнь, когда с одной стороны мрак и ночные тучи уходят на север, с другой - с запа­да (с востока. ред) восстает утреннее багровое солнце и свет приятно освеща­ет верхи дерев, воду каким-то чудным светом, чтобы в этот поэтический час он был у могилы.
Человек предполагает, но бог располагает. Всю ночь крупные капли дождя стучали по зонту тарантаса. Истомленные лошади, скользя по грязи, перебирались шажком. Только усиленное хлопанье бича и фырканье усталых коней и отчаянные крики ямщика нарушали однообразный бой дождя.
Скверная была ночь, и скверно было ехать. В тревожном сомнении, чтобы дождь не помешал задуманному плану, я не­сколько раз обращался к ямщику с вопросом:
- «Ну что, не разъ­яснело?» Ямщик, промокший до костей, брюзгливо отвечал:
- «Нету», - и потом, в виде обращения к судьбе, прибавлял:
- «Эка погода! брр...» и стряхал набравшуюся на колени воду.
Жаль мне было ямщика - если б ехали скоро, он давно бы отдыхал на теплой печке. Жаль было и памяти прекрасной Баяны. Так мы ехали час.
 «Ваше благородие»,- отнесся ямщик, - вот и могила!
Я высунул голову. Солнце тускло выходило из-за угрюмых туч, все небо было покрыто сплошной массой грязно-матовых обла­ков, дождь шел, как прежде, замылившиеся лошади едва тащи­лись по грязному солончаку, налево за рекой (направо. ред) виднелся через верхи тополей остроконечный шпиль могилы: она казалась (сло­женной) из красного кирпича.
В такую погоду нечего было ду­мать о чае и комфортабельном осмотре киргизского антика.
- «Кажись, и река в разливе, ваше благородие, не перееде­те,» - заметил ямщик, как бы угадав мою тайную мысль.
Ну поезжай вперед, посмотрим в обратный путь, - сказал я и, завернувшись в шубу, повернулся на правый бок, и закрыл глаза, чтобы уснуть. На Юз-Агачском пикете я пил чай. Левый берег реки обра­зует степь, покрытую солонцами и разливной водой.
По тракто­вой дороге, которая идет по берегу Аягуза, за разливом реки ехать было нельзя. Мы поехали объездом. Перед нами лежала ровная солонцевато-грязная степь. Белые кусты чия (род злака) рдели отдельными кочками, и его было много.
Там и сям росли колючие кусты ченгеля (род карагана), боялыша (из той же породы), облепихи, джигдовника и кокпека. Так мы ехали верст 25. Нако­нец доехали до вершин хребта Арганаты. Здесь растительная природа местности совершенно изменилась.
клон хребта с более прочным грунтом был обросшим сплошным зеленым ковром морковника и травы, совершенно на него похожей, называемой казаками дикая редька. В середине этих гор стоит пикет, полу­чивший от него свое название.
За пикетом сзади рос морковник и дикий тюльпан желтого цвета; туда к Лепсе, по склону хреб­та - дикая редька и таволожник, а далее по ровной глинистой степи, которая отсюда открывается, - дикая редька, во множестве ревень и лук, джусан и кокпек.

Ревеню было так много, что вся степь издали казалась красной. В местах возвышенных (при приближении к станции) попадались таволга, караган мелкий и желтый тюльпан. Кормовой травы, как за Арганаты к Аягузу, так и от него к Лепсе, совершенно не было.
В этих местах кочевники не могли жить и стоять, это совершенно доказывается отсутствием единственного памятника, (оставшегося) от нома­дов - могила, обилие которых по Аягузу, по Лепсе и по другим рекам доказывает благоприятное значение их (то есть долин рек Аягуза и Лепсы) относительно скота.
На половине станции (то есть расстоянии), впрочем, ближе к Лепсе, от пикета Арганатского к Лепсинскому идет гряда холмов; за ними характер местности совершенно меняется. На южном склоне этой гряды лежит озеро, покрытое камышом.
Летом оно высыхает, весною через разлив Лепсы, сообщаясь с ней, бывает довольно полно водой. Мы приехали туда пд вечер. Крик гусей, которых было там во множестве, и особой породы лягушек (колокольчики) так неприятно раздирал слух, что мы при­нуждены были заткнуть себе уши.
По бе­регу реки, к горе, по направлению к устью Лепсы, виднелись киргизские могилы. Им не было счета. Следы зимовок вид­ны были по дороге, и при нас тут были аулы. Места эти, видно из могил, были сборным кочевьем родов.
В настоящее же время киргизы зимуют в камышах Балхаша, а на лето уходят в горы - здесь же останавливаются на отдых и не­пременно пребывают дней десять. За этим озером до самой Лепсы (это пространство верст десять) все лежат пески.
Пески под­вижные. Камыш, чий во множестве, кокпек, чингил, ак-тасты (актаспа) местами - вот растительность. В песках этих очень много черепах и змей. Тут открылось течение Лепсы. Лепса берет начало из склона Алатавских гор и впадает в Балхаш.
Вода в ней глубока. По берегу ее растет довольно густой лес - тополи, осиновый тальник, джида, жимо­лость. Устье же покрыто густым и высо­ким камышом. В камышах этих бывает много разных птиц и попадаются тигры.
Однажды тигр ночью искусал часового на пикете. Климат его (то есть долина реки Лепсы) значительно разнится: в конце февраля там не было снегу, и в страстную неделю к рождеству (описка - пасха ) они (очевидно, местные жители) лакомились гусиными яйцами.
Уверяют, что в его долине есть фаланги и скорпионы. Несколько лет тому назад река эта была границей русских владений на юге, и переход через нее под строгой ответствен­ностью был воспрещен, по теперь... Теперь другое дело!
Ночью проехали через Баскан и только к утру приехали в Аксу. Через Аксу, как и через Лепсу, устроен перевоз. Речка Аксу имеет течение довольно быстрое, берега ее по­крыты местами топольником.
Берега ее ровны; гладкая степь идет к Лепсе и такая же степь до гор Кийсыкауз. С Аксу мы увидели снежные верхи Алатавских гор. Дальняя синева этих гор пестрела высоко, соединяясь с облаками.
Места­ми верхи выходили из-за туч; восходящее солнце разливало на них багрово-блестящий свет. Картина удивительная. Кийсыкауз сравнительно с Алатау казался травой, растущей под столетним дубом.
Степь, по которой (мы) ехали, была ровна, как бы убита (ногами) и на ней, кроме юсану, ничего не было. Направо и на­лево от дороги виднелись могилы в виде крепостцы с бастионами или сфероидального вида, большей частью были первой формы.
Попадались по дороге табуны лошадей, баранов и вдали белелись киргизские юрты. Увидевшие нас киргизы спешили скорее убраться, и когда мы остановили пастуха, чтобы узнать, где кочует султан, то бабы в ауле подняли шум.
Аул зашумел. Из одной юрты в другую шныряли бабы, звали кого-то по имени, должно быть, бия.
- Моего барана они взяли, - говорила одна крикливая марджа, должно быть, по предчувствию, - но моя ведь очередь, - визжала она. Мы поехали дальше, и аул начал успокаиваться. Только дале­кое шавканье упомянутой бабы доходило до нас, -  нет сомнения, она благодарила аллаха, что он спас своим всемогуществом ее барана от русских.
Мая 15. Ночлег на реке Чилике.
Река Чилик берет начало из центральной возвышенности Алатауских гор, которая дает тоже начало Талгару, и потом посреди гор течет на запад (правильно на восток) до впадения речки Джиничке; потом течет на северо-восток (правильно на север) до впадения в Или.
В него впадают, или луч­ше (сказать), его составляют, справа речки: Кугантёр, Де­ле-Карагайбулак, Суттебулак, Учбайсорн. Кудорге, Курменте, два Сарыбулака (Кульды-Сарыбулак, Асу-Сарыбулак), Чатлэ (Сатлы) и Карабулак: слева: Учбулак, Текджол, Джиничке, Сарыбулак и Асу (Асы).
По течению Чилика проходят следующие проходы, или асу: по течению Кугантёра, Деле-Карагай и всех других речек, впадающих в Чилик справа, проходят верховые асу. Только через Курменту в июле и августе проходят верблюды.
Чилик имеет течение довольно быстрое, воды в нем во всякое время года довольно, и разливается (он) на довольно значитель­ное пространство. Разливается он в конце июня от таяния горных снегов, и продолжается (разлив) до августа, как киргизы говорят, до сбора проса.
Верхнее течение Чилика служит постоянным зимовьем для киргиз; в прежние времена от Карабулака до Учбайсорн занимали сарыбагыши, теперь же там зимует адбановский род кизлборк. Особенно в отношении к сохранению скота в зимнее время славится урочище Бакалы в горном плато меж­ду речкой Джиничке и Сарыбулаком.
Бакалы - значит лягу­шечье место. Дикокаменный киргиз из рода сарыбагыш уверял меня, что когда манап их Умбет-Али зимовал там, то в одном роднике всю зиму квакали лягушки. Он говорил также, что те лягушки имеют белую кожу и величиной в ладонь. То же говорят и киргизы. Хотя по верховью Чилика, кроме кипеца, не растет никакой другой травы, но тем не менее жестокой зимы, большого снегу, падежа и буранов никогда не было, по крайней мере ста­рики 80 лет не помнят.
Горы Алатауские по Чилику и его притокам покрыты еловым лесом в изобилии. В долине по берегам Чилика особенных кормо­вых трав нет, кроме юсапу и дикого маку (кызгалдак), зато берег реки богат тальником, джигдой, таволожником, джингилом, барбарисом, жимолостью.
Эти кустарники образуют по сторонам реки густую, зеленую аллею. По средине течения реки из окру­жающих ее тальников образуется высокий лес, называемый киргизами Бауагач. При впадении в Или он покрывается камы­шом и саксаулом.
Угол, образуемый Чиликом и Илой до Каратурука, поблиз берега имеет, как говорят туземцы, хорошие сено­косные места. В этом же пространстве к горам растет только чингил и чий. На пути от Каратурука к Чилику на левой руке лежит водя­нистый лог, называемый киргизами по могиле одного батыра - Корам. Он проходит параллельно дороге. Конец его к Чилику образует болото и около имеет много сенокосной травы.
На другом сухом конце его лежат развалины крепостцы, или лучше (сказать), остатки рва, около вырыт колодец. Предание киргиз гласит, что тут был калмыцкий пикет и что хан Аблай разрушил его и очис­тил долину Чилика от неверных.
На самом Чилике, выше Бауагача, к верховью лежат остатки другого более обширного кургана. Рассказывали мне сарыбагыши, что когда покойный Урман-батыр кочевал тут, то бабы и дети находили там жемчуг, коралл, бусы и другие вещи.
Что касается до меня, то я сам лично нашел в первом кургане черепицы от глиняных ваз и горшков. От Чилика на озеро Иссык-Куль караванная дорога идет через Темирлик на Каркару, другая дорога, менее удобная для переездов, идет через верх Чилика, по горам Соготы, через асу того же названия, через горы Торайгыр, оттуда через три Мерки на Каркару; по долине Чарына на Каркаре путь темирликский соеди­няется с меркинским и идет через единственный (в отношении больших караванов) проход Санташ.
Темирликская дорога более удобна, даже проходима колесны­ми экипажами. Одно препятствие - лог, образуемый течением речки Темирлика. Через Сугульты и Мерки путь, хотя и прохо­дим для верблюдов, но труден для колес.
Так как при нашем отряде была одна телега н одна маленькая горная пушка, то мы избрали проход Сугульты, как более кратчайший, навьючив на верблюда пушку и телегу.
Мая 16 1856 года. Ночлег на горах Соготы при ключе Карабулак.
От Чилика параллельно его течению мы направились на про­ход Сугульты. Сугульты есть ущелье, разделяющее на западе гору Сугульты от горы Бугульты, что примыкает к восточной стороне его. Название Согульты, как объясняли мне киргизы, происходит от глагола сукмак - дуть.
Там дуют постоянно силь­ные ветры. Бугульты происходит от слова бугу - олень. Там мно­го оленей. Итак, мы шли прямо на юг, имея перед собой в центре гору Сугульты, направо ущелье, через которое протекает Чилик, про­ламывает горы, отделяя Сугульты от горы Асы н Саускандык.
В этом же месте впадает в Чилик слева река Асы, отделяя собой гору Асы от горы Саускандык. Асы берет начало из западного склона одной из отраслей Алатавских гор, с северо-восточной стороны которого выходит Тургень.
Верховья Асы по выходе из горного склона образуют небольшую горную долину, известную под названием «Летней кочевки Асинской», «Асы джайляу» или Аралтюбе. По долине Чилика, к горам, растет один только юсан на глинистой почве; несмотря на то, киргизы усердно вспахива­ли эту неблагоприятную почву.
Проход через ущелье был от сильных дождей взрыт и испор­чен. Мы должны были поехать через другой путь на самую гору через ключ Карабулак и ключ Уйтас. Проход этот был крут и труден для колес, по отряд наш и верблюды не находили большо­го препятствия.
На северном склоне его есть одно крутое место и одна тропинка параллельно косогору. Вообще при небольшой работе его можно бы сделать очень удобным для телеги. Мы ночевали на южном его склоне около вершин при ключе Карабу­лак.
В горах было много ргаю, сарыагачу, были также и яблони. День был дождливый и холодный.
Мая 17 1856 года. Сторона Терскей (северный склон) горы Торайгыр. Асу Аир при ключе того же названия. С горы Соготы через горное плато с больший склоном на Торайгыр прошли мы на асу Аир, при самом входе в который дождь заставил нас остановиться.
Мы ночевали (на северном склоне горы Торайгыр), хотя по расстоянию мы могли бы переехать на сторону кунгей. ерской есть общенародное имя северного или (северо)-западного склона гор, кунгей - южного или (юго)-восточного склона.
В этой узкой между гор долине к горе Соготы было много ревеню, между тем же по склону на Торайгыр рос один юсан и кипец. Ревень уже был отцветший, даже листья были уже красны. На правой руке, параллельно нашему пути, тек Чилик. Это течение, т. е. течение его между Соготы и Торайгыром, киргизы, как урочище, называют Бартугай, налево шел параллельно же нашему пути по долине Чарын.
Течение Чарына между окончанием гор Бугульты и Торайгыра киргизы называют Сарытугай, а течение его от впадения 1-й Мерки до Сарытогая - Актогай. Вечер был в этот ночлег холод­ный, и ветер дул, как осенний.
Всю ночь шел снег так сильно,что все пространство от гор Алатавских до равнин Илийских белелось, как зимой. Холод был сильный, мы все сидели в шубах и в юртах развели огонь. Холоду было на 5° по Реомюру.
Вот вид из верха гор Торайгырских на вышесказанное плато и окрестности. Туры айгыр - значит гнедой жеребец. Преданно киргиз гово­рит, что когда киргизы изгнали из этих мест калмыков-зюнгар, то на этой горе нашли гнедого жеребца.
Торайгыр есть лучшее зимовье адбанов. Говорят, что снегу там почти никогда не бывает, (а) если и бывает, то небольшой и скоро проходит. Скот при са­мой дурной зиме и бескормице выходит в теле, питаясь одним только ягелем - так сильна трава и блага почва.
Джугумды эр (питательный сочный) (благое место) - говорят киргизы. В мае месяце привел нам бог застать в этом благом месте снег. Снегу было так много, что нуж­но было 3-х солнечных дней для совершенного его растаяния - для нас время было дорого, и мы на следующее утро выехали и сделали небольшой привал на кунгейскую сторону горы (Торайгыр) на урочище Сулу-Карачоке.
18 мая 1856 года. (Сторона) кунгей горы Торайгыр. Ключ на урочище улу-Карачоке.
Хотя асу (проход) Аир не так крут, как Соготы, но огромные камни, лежащие но дороге, делают его невозможным для всякого перехода телег и арбы. Камень, составляющий основу утесов этой горы, был песчаник, весьма хрупкий, тот, которым в Финляндии убирают шоссе.
Ргаю, жимолости, вереску (Ч. Валиханов ошибочно называет вереском стелющуюся арчу – можжевельник) и других горных кустов было много. Здесь я встретил в первый раз особый род щавеля, называемого киргизами раваш или рауаш. Растение это имеет густой сочный стебель, наполненный приятно кислым соком.
Листья его имеют форму листьев обыкновенного щавеля, но гораздо большего размера. Вкус его напоминает гранат. По выходе из гор перед нами открылась возвышенная к юго-западу (и) к горам Куулук долина.
Долина эта ограничивалась на севере горами Куулук, на северо-востоке проходит Мерке, на юго-востоке - горы Алатау, на юге - горы Алатау и ущелье реки Чилик в Джиничке, на север-северо-запад - хребет Учкумбель на север - хребет Торайгыр.
По правой руке от нашего ночлега протекал Чилик. Ущелье его, которым он рассекает Алатау, и ущелье речки Джиничке, тут впадающей в Чилик, виднелись перед нами. На левой руке мы имели Чарын, собственно его (долину) Актогай, и от него впереди на юго-востоке возвышенный мыс, которым Куулук соединяется с коренным хребтом и по которому текут три Мерки, впадающие в Чарын.
Мы шли на эту плоскость. Долина постепенно к Меркам возвышалась.
Она вся была покрыта травой, называемой киргиза­ми четер. Трава эта двух видов: одна имеет желтый цвет крестом, продолговатые стручки с зарубками, как бы витые, и прямые листья, другая же - цвет белый, головчатый, стручки ровные цилиндрические, но загнутые в виде бараньего рога, и зубчатые листья.
Как первая, так и вторая порода идет в корм, и скот от нее полнеет, особенно бараны. В долине этой водятся во множестве антилопы, известные под названием джирен. Киргизы называют это животное каракуйрук (черный хвост).
а Кавказе и в Даурии его называют дайран. Дикокаменные киргизы и илийскйе калмыки называют джирен. Они (антилопы) плодятся в мае. Киргизы поймали несколько козлят, и мы за нашим походным столом имели котлеты из этой дичи.
19 мая 1856 года. Река Первая Мерке.
Когда мы поднялись на возвышенный перешеек, соединяющий горы Алатау с хребтом Куулук, перед нами открылась расщели­на, высокий утесистый лот. По дну его в виде тонкой ленты извивалась довольно быстрая речка Мерке.
С высоты течение реки было живописно: по зеленому и ровному логу синелась речка, берега ее были окаймлены с обеих сторон в виде аллеи ивами. Мерки (их три) впадают в Чарын, берут начало свое из Алатауских гор и текут по всей длине перешейка, образуя глубо­чайшие ущелья, и впадаю в Чарын, который, проламывая, только по ширине, этот же перешеек, огибает Куулук и далее, повернув на север, впадает в Или.
Мы ночевали на Первой Мерке, близ впадения ее в Чарын. На Мерке очень много архаров и диких коз. Я охотился за ними, но безуспешно. Архары плодятся рано, еще на Капале я видел маленького козленка.
Козы же, судя по козлятам, которых мы видели, бросают (их) в конце апреля. Вообще Алатавские горы славятся козами, арха­рами, маралами. Каракуйруки попадаются только в долинах. Здесь я видел из птиц: галок, диких голубей, черных ворон, называемых киргизами, рябчиков, называемых кекликами, дубоносов (арчовый дубонос) горных скворцов (розовый скворец) (с красными перьями) и сорокопутов.
Из хищных птиц на месте нашего ночлега парили коршуны и особая порода из рода ягнятников, белая, как лунь, концы крыльев черные, ноги красные. 
20 мая 1856 года, ночлег на реке Черганак.
На Первой Мерке мы должны были очищать снег, чтобы ста­вить юрту. К вечеру, хотя небо и очистилось от туч, но был рез­кий северо-восточный ветер и было холодно. Утром мы снялись. Снег покрывал все пространство.
День был хороший и солнечный. Мы не могли смотреть; отражение солнечных лучей на белом, ярком снеге было ужасно нестерпимо для глаз. Как ни трудны были переходы через лощины трех Мерке, но, при усиленном и всеобщем содействии отряда, артиллерия была благополучно поднята на лямках.
Удивительный ландшафт представляет Чарын между утесис­тых берегов при впадении Второй Мерке. Крутые берега, обставленные громадными утесами, пирамидальные ели растут под скалами и на скалах.
Внизу с шумом, пенясь, струит свои зелено­ватые волны Чарын. Вторая Мерке гораздо уже и течение имеет очень слабое. Переход через нее и подъем не так крут, как первый. На третьей Мерке мы дали отдых лошадям и обедали.
Долина, образуемая течением Третьей мерке, довольно широка и болотиста. Речка глубже даже Первой (Мерке), воды более. Ивы, растущие по берегу ее, гуще других. Здесь растет одно кустарниковое растение, по листьям своим похожее на тал, но с колючками, как боярыш­ник, и кора его походит на боярышник, впрочем, несколько тем­нее.
Киргизы его называют черганак17. Дерево имеет красноватый цвет, почему киргизы из него делают стволы (имеется в виду ложе) для ружей. Ягоды его очень походят на облепиху. Подъем Третьей Мерке очень легок.
На скалах между Первой и Третьей Мерке растут следующие кусты: ргай, сарыагач, роза с желтым цветом и мелкими листьями, караган довольно высоко­го росту, с очень мелкими листьями (киргизы называют его бор-караган), вереск, жимолость, кизилча (вроде хвоща с толстоватым стеблем; пепел его туземцы кладут в нюхательный табак). В горах около вершин Мерке, вплоть до Асы, впадающей в Чилик, растет под снежной линией ель, годная для построек.
Во время прохода нашего через возвышенный, как мы выразились, перешеек, направо (описка следует налево) лежит Куулук, налево (описка следует направо) - основной хребет Алатау. Оконча­ние Куулука огибается Чарыном, который берет начало с восточ­ной стороны его.
Три Мерке впадают в Чарын на этом перешейке. Проход, который образует Третья Мерке своим истоком с Алатау, называется Товолды-Асу. Это один из трех главных про­ходов, дефиле (теснина, ущелье, узкий проход), на озере Иссык-Куль.
В наш проезд он остался в стороне, мы должны были быть на Каркаре, где кочевал род бугу. Тобулды-Асу, говорят, труден для колесной езды, дорога идет по густому еловому бору, который, конечно, тогда был покрыт снеж­ными сугробами.
После подъема с Третьей Мерке дорога делается более удобной. Три незначительных спуска через лога и два ключа; последний спуск при камне Тиекташ открывает луговую ровную долину Чарына. Долина эта соединяется с долиной Каркары.
Тиекташ - ущелье, которым Чарын прорезывает северный нос Куулука и отделяет его от перешейка Третьей Мерке. Доли­на Чарына налево ограничилась Куулуком, направо небольшим и невысоким продолжением подошвы столового перешейка.
С впадения в Чарын реки Черганакты, где мы ночевали, открывает­ся круглая долина, называемая Каркара, по имени речки того же названия, которая протекает по самой ее середине и впадает в Чарын.
21 мая 1856 года, речка Каркара.
Река Чарын составляется из следующих речек. Собственно ее начало - Чон-Каркара из гор Каркара, при урочище Кукяртурук. В нее впадает Джель-Каркара, которая берет начало из северо-западном склоне горы, которая дает начало речке Сарыджаз, почему и называется Сарыджазнентау.
Речка Кегень берет начало из солонцов, называемых Кегеннен-Кенсазы, и из солонцов Ильичев (ен)-Буйрек (сазы) по западной стороне гор Кушмурун (которые есть окончание хребта Темирлик), течет на гору Куулук, где, соединяясь с Каркарой, называется Чарыном.
В Кегень со сторо­ны Кушмуруна впадают ключи: Чибдженбулак, Курайлы. Из самого носа Кушмуруна вытекает теплый ключ. Кроме этих речек и ключей, независимо (от) системы Чарына из горы Каркара течет Чудак-Каркара, которая, не доходя до Чон-Каркара, теряется.
С Куулука на Кегень течет речка Чибджоке, которая также, не доходя, теряется. От Кушмуруна на 580 лежит отдельная сопка или курган, называемый Манаснен-Бозтобе. Предание туземцев говорит, что богатырь их Манас (герой замечательного в народе эпического сказания) имел на ней свой лагерь во время войны с каугирасами (калмыками).
Долина Каркары ограничивается на севере проходом через Темирлик. На северо-востоке имеет проход трех Мерке, север-северо0запад - проход Санташ в горах Киргизнен-Алатау, на северо-восток - хребет Кушмурун, на северо-восток-восток - горы Лабасы и от восток-северо-восток на северо-восток - горы Уч-Каркара.
Между Лабасы и Кушмуруном за китайскими караулами виднеются горы Сумбенентау и далее Кеушентау, пик Арткан с проходом того же названия. В самой долине от впадения речки Сарыяза в Кегень идет холмистая гряда, называемая киргизами Тасмаджон, и окан­чивается у речки Каркары.
Направление она имеет с северо-вос­тока на юго-запад. На восточной стороне этой гряды, в лощине, лежат соленые ключи, называемые Каркаранеи-Кайнатма-Туз. При выходе своем ключи образуют резервуар, покрытый сплошной отвердевшей массой солонцеватой грязи.
Посреди этой коры, уповательно, от действия подземного (говоря же в строгом смысле - под словом земля разумеется нами верхний солонцева­тый дек) (в данном случае покров, верхний слой) родника образовалась правильная кубическая масса этой же материи.
Высота ее 1,5 саж., длина - 3, ширина - 2,5 саж. За горами Лабасы на юге лежат горы Текес, из которых вы­текает река того же названия, составляющая истоки Или. Другое соленое озеро, называемое Бора-Дабысын, лежит на восточном склоне Лабасы.
Озеро это через лог соединя­ется с кегенскими солонцами. Все места от Чиликиа вплоть до Санташа, как сказывают бугу, принадлежали прежде калмыкам. Лет 30 тому назад на Торайгаре кочевали калмыки, зимовали в Куулуке. Пограничные пикеты их стояли па Первой Мерке и на соленых ключах Каркаринских. В настоящее время китайские калмыки рода зурган-суун и аргун-суун кочуют за горами Кушмурун и Лабасы.
За горами Сумбе находится город и ламайский хит. При Кушмуруне есть поселение для добывания свинцовой руды. Разработкой занимаются шампань - преступники, сослан­ные из внутренних губерний. Урочище Каркара есть летнее коче­вье.
Кочуют на нем адбаны и дикокаменный род бугу. Долина славится своим благоприятством скоту; здесь нет ни оводов, ни комаров. Вообще в долинах алатавских насекомых встречали мы мало. Воздух здесь холодный, особенно ночи.
22 (мая) 1856 года, 2-ой ночлег на реке Каркара.
С Черганакты мы шля (на) юго-восток и по течению Карка­ры; сделавши несколько верст, остановились при той точке, где холмистая гряда Тасма, оканчиваясь у берега реки, образует яр. Ниже этого места берег реки лесист, покрыт довольно густо таль­ником (ивой) и кара-черганаком. На берегу, на песках, попадает­ся нередко саксаул. В реке водится мелкая порода рыбы, называемая туземцами чебак, русскими – османка.
Носился слух, что пишпекский фарманчи (губернатор) с 1500 человеками пришел на Кутималды. Манап сарыбагышей Умбет-Али взят в плен, скот его разграблен. Говорили некоторые болтливые бугинцы, что бии их распустили этот слух ложно, чтобы мы не шли на озеро, занятием которого свобода их может навсегда уничтожиться.
Другие говорили, что четыре человека ташкентцев находятся теперь в ауле у Буранбая, влиятельного манапа всего рода бугу, и что они приглашают их к себе для решения (спора) с сарыбагышами. Для бугу решение это, конечно, было бы выгод­но.
Они дали уже 30 лошадей зякету, между тем как Урман раз­рушил ташкентские курганы, а преемник его, Умбет-Али, не явился к ним по требованию. Попятно, что бугу хотели бы отде­латься теперь от русских, от их подвод и могли бы победить через участие сартов сарыбагышей.
Впрочем, все это слухи. Мы решили во что бы то ни было идти на озеро.
24 мая 1856 года.
Были у нас представители рода бугу: влиятельный, старший манап подполковник Буранбай Бекмурадов, Муратали Берназаров (старший по летам), Казибек Ширалин Карач (чон) - бий отделения салмеке.
Но были из влия­тельных: представитель рода арык токсаба Олджабаев и Xакимбек, брат его. Из черной кости - бий Телекмет, происходит из рабов Мурат-Али, и Омар-батыр. Адбаны реша­лись с бугу.
25 мая 1856 года. Ночлег на реке Туп (правильно Тюп) при проходе Санташ.
Все утро 25-го числа шли переговоры между дулатами и бугу. Отправлены 10 казаков в аулы рода арык для сбора подвод. После обеда отряд снялся и пошли на северо-восток (правильно на юго-запад) на Санташ.
От верховьев Каркары местность ровна, корма обильны, вообще растительность здесь самая богатая: высокая трава, как говорят киргизы, достигающая осенью до стремян всадника, разные
широколиственные растения росли густо как по лугам, так и по ска­ту и вершинам гор.
Особенно замечательны были растения: мята (английская) и род камыша с листьями, как на джига ре (сахарном тростнике). Киргизы это растение называют ак-кургашен, дикокаменные же - оленье ухо (марал-кулак).
Уверяли, что сок этого растения ядовит и производит опухоль. Скот его не ест до августа, когда он делается желтым и теряет сок. Запах имеет коровьего кала. На горах, по левой руке, росли кусты тальника, рябины (особая порода, имеет гладкую и совершенно красного, карминного, цвета кору).
Судя по снегу, который лежал в лощи­нах и на горах (горы же Санташа очень низки), можно полагать, что долина Каркары чрезвычайно возвышена. По выезде из ночлега направо (мы) имели небольшую возвы­шенность, продолжение гор Тобулды-Асу, направо (правильно налево) - продолжение гор Каркара.
Горы эти, как мы уже заметили выше, низкие. Дорога идет по болотистому логу, из гор направо и палево идет множество ключей, которые, соединяясь, образуют реку Ирсу, впадающую в Каркары ниже впадения Джеле-Каркары.
Речка эта имеет направленно с юго-запада на северо-восток. За этими ключами в логу лежит озеро (верстах в 2), которое в жаркие лета высыхает. В озере видели мы гусей, называемых туземцами иртышскими.
Эта порода имеет серо-пепельный цвет, на белой голове две поперечные черные линии, верх шеи и низ имеет том­ные повдольные полосы, разделенные между собой белыми тонки­ми полосами по бокам; крыльяэитого гуся черны, ноги - желты, клюв - тоже.
(Горный гусь) по величиною меньше обыкновенных гусей и больше гаги. В двух верстах от озера лежит течение реки Тупа (Тюп). Туп имеет течение (здесь) с юго-востока или на (восток-юго-восток на запад-северо-запад) на северо-запад.
Речка Туп имеет течение довольно быстрое, дно каменистое, бе­рега ее покрыты ивой, черганаком и балгыном (род саксаула). В реке попадаются рыбы. Наши казаки брали в невод рыбу, похо­жую на маринку.
Киргизы называют ее сазан. Говорят, что ближе к устью в Тупе много рыбы. Туп впадает в озеро Иссык-Куль. Параллельно течению Тупа идет гряда низких гор, покрытых еловым лесом, называемая Тасма.
За Тасмой течет речка Джиргалан, тоже впадающая в Иссык-Куль. Санташ - счетный камень. Проход этот получил свое название от груды камней, положенных в одни курган. Высота кургана в сажени в 3, окружность саженей 35.
Предание гласит, что когда эмир Темир-Курген (эмир Темир-Куркан, так называют на Вос­токе Тамерлана) отправился в Китай для взятия себе в гарем дочери императора Каан-Чина (каанчин есть титул императора китайского (по-тюркски, иначе) Хаканчин - император Китая, (титул), обращенный киргизами в собственное имя), то приказал каждому своему воину положить в одно место по камню.
По возвращении своем назад он велел всем солдатам взять по камню и положить на другое место. По оставшимся неподнятым камням он судил о своей потере. Место прежнего кургана лежит возле и теперь.
Исторические известия совершенно противоречат этой легенде. Тамерлан действительно шел на Китай, но при самом выезде из Самарканда умер в городе Отраре. Впрочем, во всех средне-азиатских легендах Тамерлан играет первую роль, как в средние века в рыцарских поэмах Карл Великий и в русских сказках Владимир Красное Солнышко.
Все мечети, все древние водопроводы Туркес­тан приписывает своему завоевателю, эмиру Темиру Сахиб-Керан (победителю мира). Во всяком случае, для сооружения Санташского кургана нужно было много людей и много труда, и, конеч­но, он есть памятник, завещающий грядущим дням какой-нибудь знаменательный факт в жизни какого-нибудь из прошедших (здесь) народов.
Кстати, другое предание о происхождении названия речки Каркара. Киргизы в один из набегов на калмык захватили на этой реке двух молодых девушек, дочерей зайсана. Аул их только что снялся на кочевку.
Они остались на месте, чтобы заняться туале­том и явиться на коч - сборное место - в нарядном и празднич­ном виде. На головах своих они имели перышки, султаны. Кирги­зы перья эти называют каркара.
Вот и начало названия Каркары и легенда о том.
P.S. Дикокаменные киргизы насыпь Санташа приписывают киргизскому хану Ишиму, как памятник его победы над калмыками-зюнгарами. Это имеет более вероятия. Ишим действительно был на этих местах и действительно одержал победу над хонтайдзием.
26 - 27 мая 1856 года были там же.
28 мая 1856 года. Ночлег на реке Тупе, на южном конце прохода Санташ, при урочище Кенсай.
Двумя верстами ниже нашего ночлега горы, направо (и) на­лево окаймляющие долину Санташа, начинают приближаться к самому берегу, почему и дорога становится трудной. Весь путь лежит по косогору.
Впрочем, пушка наша была перевезена (на верблюде). Верблюды идут легко. По берегу растет много дере­вьев. Кустарники окружают берега реки густо и покрывают склоны гор. Кустарники эти - черемуха, черная смородина, называемая казаками кислица, барбарис, вереск, жимолость, тальник особенно обилен, на камнях полает вереск и актасба.
На левом берегу растет, как на горах, так и на берегу, ель. Трава здесь хоть не так роскошна, как при входе в проход, но корму много. Мята - преобладающий habitus. На горах около ночлега (25 числа) (на полях рукой Валиханова приписано: 26 числа) было много пионов.
Я ездил в горы с ружьем. Попадалось много серн (илек), но стрелять их очень трудно. Из птиц, видел: из семейства хищных коршуна, белоголового орла, мышеловку. Есть в горах голуби красновато-темного цвета, дико­каменные киргизы называют...
Уверяли киргизы нашего отряда, что они видели на вершинах медведей, оленей и кабанов. Говорят, что на Иссык-Куле и (в) его окрестностях тигр - не редкость. Далее в середине пути, направо от течения речки, проходит широкий дог, открытый на озеро, называемый Кенсу.
Он вначале образуется впадением Тобулготы в Туп. Тобулготы выходит из южного склона той же горы, откуда течет Третья Мерке. Ущелье их образует проход Тобулготы, о котором уже нами было сказано.
26-го же числа (мая) был у меня певец, дикокаменный киргиз (рчи) (собственно: ырчы - певец, сказитель). Он знает поэму Манас. Язык поэмы гораздо понятливее разговорного. Манас, герой поэмы - ногаец, вот бесстрашный охотник до сбора жен.
Вся его жизнь состоит в драках и в иска­тельстве красавиц. Только нрав его не совсем восточный - он часто ругает своего отца, угоняет у него скот, обращается с ним очень и очень неделикатно. Это странно.
Вообще все кочевые народы уважают старость, и аксакалы (белобородые) пользуется (у них) большим почетом. В этой поэме сталкиваются на Чуе, Ташкенте, Или и озере Иссык-Куле три народа: ногайцы, кайсаки и киргизы.
Кажется, сближения их не могло быть, да и приход их на озеро, как гово­рили они сами, не далее, как 70 лет. Дикокаменным ордынцам небезывестны ногайские предания: они знают Едигея и рассказ (их) похож на киргизский.
Они также говорят:

Когда разорились вчерашние десятисанные (сан - неопределенно большое число) ногаи,
когда умер Урманбет-бий, когда взлетели на небо черные леса орские…

Странно: ногайцы замешаны во все предания всех кочевников среднеазиских. Ногайцы «ташкентские» упоминаются в Манасе. Джанбек, Асан-Кайге известны и здесь. Пестрый жеребенок (2 лет) – (ала)тай, наделавший столько бед, занимает и киргизов.
Будет о ногаях. С долины Тобулготы открылся нам так ожидаемый Иссык- Куль, предмет нашего риска. Вид с вашего ночлега 25-го числа на Тасму. В наш поход 28-го числа (мая) открылись в первый раз овод, комары.
Дни с выхо­дом нашим с Санташа на озеро делались заметно жаркими. С вступлением в горы мы не видали ни одного хорошего дня. Насе­комых мы видели очень мало, почти не видели; в ночлег 28-го числа мы видели много куркурии.
Здесь днем очень жарко, но ночи очень холодны. Говорят, что в долине озера всегда стоит жара. Киргизы говорят, что они всегда принуждены бывают «призывать» дождь. У них есть шарлатаны, которые заклинаниями призывают дождь, они называются «джайчи».
Это поверье, впрочем, древне­тюркское; восточные историки говорят о каком-то камне-джуде (точнее джада), имеющем силу призывать дождь, и говорят, что он был дан богом Яфесу, отцу тюрков, в знак особого своего благоволения его потомству.
29 числа (мая) 1856 года. Ночлег при урочище и речке Карабатпак (Черная гряэь).
С Кенсу отряд ваш снялся в 4 часа 5 минут и пришел в половине 10-го на ночлег. Мы шли по широкой долине, вдающейся склоном с иссык-кульской равнины на Санташ. Начало этой долины, как уже было сказано, образуется впадением Тобулготы в Туп.
Мы шли на юго-восток, имея налево низкую гряду Тасмы, направо - южный склон Алатавских гор. Дорога идет все по, самой подошве гор. Трава здесь бездельная (то есть возделываемая) но для скота, как корм, растительность превосходна.
Мы проехали много речек, впадаю­щих в Туп, которые истоками своими, прорезывая горы, образуют проходы - асу. Вот их названия: речка Корымды - верховья ее выходят из южного склона одного и того же белка, из которого течет Третья Мерке.
Она имеет асу, называемый Корымды. Про­ход этот идет сначала по течению Мерке до урочища Бишкарагая (пяти сосен), а оттуда на речку Корымды. Через проход могут пройти только всадники. Речка Джиничкесу в соединении с тече­нием Второй Мерке образует тоже проход для верховой езды.
Проход называется Второй Меркинский. Речка Талдысу - она с противоположным течением Чон-Мерке имеет верховой асу. Речка Чаты (Саты). Она тотчас по выходе из гор разделяется и впадает в Туп несколькими рукавами, их пять.
Чаты имеет асу, который выходит на верховье Чилика и через верховья Джиничке и Асы (впадающих в Чилик) соединяется с проходом Тургеня. Проход этот, хотя в общем и удобен для караванной езды, даже для колесной, но есть одно трудное место, саженей в 15, где дорога идет по узкой тропинке, проложенной на крутом косогоре.
Внизу имеется бездонная пропасть. Деревянные перила ограждают про­пасть. Проложение тропинки и постройку перил приписывают батыру Атеке (отцу Джантая). В междоусобной вражде сарыбагышских манапов Исенгула и Атеке последний должен был укрыться от внезапного нападения врага п прошел с кочем своим первый через Чаты.
Но, впрочем, были примеры, что на хороших, сильных и молодых верблюдах в экстренных случаях проходили кочи и караваны. На дороге мы видели в первый раз дикокаменные могилы. Между Талдыбулаком и Первым Чаты, ближе к первому, есть одно кладбище.
Там есть следы двух валов в виде маленького квадрата (могилы киргиз строятся в виде курганов) - это, как говорили киргизы, могила Карабека, сына манапа Атеке. Он был убит при нападении Аблай-хана на сарыбагышей, аул кото­рых был на верховьях Чилика.
Ближе к Чаты есть другое кладбище. Если у киргизов есть свое художество, архитектура, то это, нет сомнения, есть архитектура монументальная, архитек­тура могил. По всей степи разбросаны остатки могил, сделанных прочно из выжженного и покрытого глазурью кирпича.
Могилы эти застав­ляют думать по своей архитектурной замечательности, что в степях их был народ оседлый, знакомый в известном роде с искусством. Но, принимая в соображение страсть киргизов воз­двигать молельни и строить курганы, более или менее затейливые и трудные, при их образе жизни и невежестве, можно полагать, что развалины зданий в степи есть тоже могилы или молельни.
Вот примеры, подтверждающие это предположение. Киргизы (вероятно, следует читать: киргизы н киргиз-кайсаки) прошлого века непременно обязаны были место успокоения (то есть упокоения) какого-нибудь батыра ознаменовать потом­ству или большой земляной насыпью, или стеною в виде крепости, или уступчатой башней.
Все это они делали, смотря по средствам, из жженного или земляного кирпича. Громадность -эмблема могущества покойника. Подобные могилы попадаются повсюду в Большой орде. В наймановских родах делаются до сих пор.
Люди богатые выписывали из Туркестана мастеровых и пла­тили им дорого за постройку монумента. Так строили Сюку (в Большой орде). Джантай, манап дмнкокаменных (киргиз), заплатил кашгарцу за постройку могилы четыре девятки скота, сто бара­нов.
Девятки состояли: 1-я - раб и 8 лошадей, 2-я - верблюд и 8 лошадей, 3-я - лошадь бегунец и 8 лошадей, 4-я - вол и 8 коров. Могила эта действительно сделана хорошо - имеет форму затейливую, вообще же напоминают развалины в степи.
В степи развалин городов нигде не видно - отдельные кашены (станы), находимые в степи, по форме своей не что иное, как могильный монумент. Знаменитый монумент Козу-Корпеч, по преданию, поставлен киргизами как могила.
На этом основании я имею повод думать, что развалины, ле­жащие в юго-восточной полосе степи, суть только остатки мо­гил - и от народа кочевого. Но не об этом здесь место говорить. Могилы у дикокаменных (киргиз) вообще не так хороши, как у киргиз-(кайсаков).
Насыпи небольшие, несколько камней, просто палка, воткнутая в землю, показывает на место, как на последнее жилище человека. Могилы в виде стены по косой ставке (то есть по фигурно-узорчатой кладке) кирпича скоро разрушаются и нет в них формы.
Есть, впрочем, у дикокаменных киргиз несколько великолепных (в своем относительном роде) (могил). Такова могила Ногая из рода салмеке в роде бугу и сына Джантая из рода Атеке-сарыбагыша. Последний монумент лежит при устье Тупа.
Она построена кашгарцем и потому дает понятие о кашгарской архитектуре могил. Могила эта выбелена очень складно, внутри имеет роспись разными цветами в восточном вкусе, кирпичи для здания нехорошо выжжены, без известки, почему оказались трещины.
На стене в (сооружении) № 1 сделаны воздушные окна (сетчатой) формы.
30 (мая) 1856 года. Ночлег там же.
Мы ездило на устье Тупа и в заливах бросали невод. Взяли несколько штук маринки, называемой киргизами карабалык, язей, называемых киргизами канылтер, подъязей и чабаков (маленькая порода, попадающаяся в Иртыше).
В заливах озера было так много рыбы, что дикокаменные киргизы (в) ка­мышах рубили (ее) саблями и, в наших глазах карачевские (от имени манапа Чон-Карач) киргизы поймали таким способом несколько штук рыб.
В этот день казаки делали новый большой невод. На берегу Тупа и самого озера было много мелкого черганака. Киргизы говорят, что нес­колько лет тому назад нельзя было проехать через эти леса. В озере водятся из птиц: утки, гуси, бакланы черные, маленькие и черная цапля-рыболов (имеется в виду черный аист). Бакланов киргизы называют караказ, а черную цаплю карабаб. В моей юрте убили 3-х змей. Их много.
1 Мая (описка - июня) 1856 года я отправился в аул Буранбая с Казибеком. Аул его стоял, как говорили киргизы, на Джиргалане, верстах в 35 от нашего ночлега. Я проехал через брод Туп почти при его устье и потом поднялся на возвышенную грядуТ асма, разделяющую долину Джиргалана от Тупа.
Наконец, в полдень открылось перед нами течение речки и аулы в виде белых точек. Их было много. От киргиз, встреченных нами по дороге,(мы) узнали, что Буранбай укочевал дальше. День был жаркий, солнце палило, как на экваторе, нужно было отдохнуть и при вечерней прохладе, как говорят казаки, по салкинчику отправиться далее.
С этой целью (мы) повернули в близкий аул. Хозяин аула, молодой человек, вышел ко мне навстречу и сказал, что он сын Буранбая, имя ему Килич («сабля»). У Килича стояла палатка - мы поместились в ней.
Нам, как почетным гостям, принесли чаю, заваренного с солью в кувшине, вроде калмыцкого затурану (затуран - калмыцкий чай с мукой). Потом подали кумыз. Мальчишки и киргизы со всего аула собрались около палатки в ожидании полакомиться бараньими костями, которые останутся после нашего обеда.
Ожидания их были тщетны - я освободил хозяина от этой миссии, да и обедать было не вовремя. Надо сказать, что женщины вообще нас боялись и долго не выходили из своих юрт, только при отъезде нашем показалась молодая баба в полосатом бухарском халате и девка в белой рубахе (это заменяет платье) и в красной остроконечной шапке с кисточкой.
Впрочем, и они скоро скрылись. По свидетельству киргиз, у них, как известно всем бывшим в степи, взор быстрый и дальновидный (в буквальном смысле); баба была очень недурна собой, но очень худа, а девка, говорили они, была вполне красавица - разумеется, в их вкусе.
Красота женщины у киргиз состоит: в округленности и степени полноты тела, в лунообразном шаровидном овале лица и в красноте щек, которые поэты их сравнивают с кровью, упавшею на белый снег.
Поехали дальше: на дороге попадались беспрестанно аулы, но живого существа нельзя было видеть, все бросались в юрты с криком: «Урус! Урус!» («русские, русские»). Чтобы отстранить подозрение и завлечь любопытство прекрасного пола, я предложил нашим киргизам затянуть киргизскую песню и сам оделся киргизским салом (франтом).
Уловка эта, действительно, увенчалась полным успехом; все бабы посыпались из юрт, даже одна из них затеяла похоронный плач, адресуя нам, как к правоверным.У дикокаменных киргиз, как и у наших, жена должна в продолжение года оплакивать с криком смерть мужа.
Когда проезжают мусульмане, словом, свои, они должны петь. По расспросам мы узнали, что плакальщица лишилась в сарыбагышском деле мужа; черный флаг, повешенный на юрте, указывал на это событие, указывая также на степень лет, возраст покойника.
Если на юрте развевается какой бы ни было флаг, вы должны понять, что юрта эта лишилась одного из своих членов. Если флаг этот красный - умерший был молод, черный - средних лет, белый - старик. У нашей аяч (дикокаменная женщина) муж был средних лет.
Мы остановились и слушали элегию дикокаменной матроны. Слов мы не могли расслышать, только по временам крики «ох!» и «коки!» доносились к нам ясно. Один киргиз, бывший прежде в этой орде, сообщил несколько стихов, слышанных им прежде, и по ним мы могли заключить о характере этих песен…
Общий характер плача - жалоба Богу, что с ней будет, и обращение к покойнику с вопросом, кто будет исполнять ее обыденные и естественные нужды, кто будет шить сапоги, кто будет с ней разделять просяную кашу и так далее.
С окружавшими нас киргизами мы вступили в разговор. Узнавши, что я сам киргизский султан и потомок ханов, они сделались доверчивее, а пожилые аячи с участием смотрели на мое худое тело и безрумяное лицо и выводили резонные заключения, что я бедняжка, наверное, скучаю по матушке, и очень сожалели, что такого мальчика, как я, в такой дальней стороне, кто может приголубить, кто может очищать его белье от докучных чужеядных насекомых.
Последние наивные их слова меня рассмешили. «Что за добрые и простые люди!» - думал я. Одна старушка принесла мне в чашке кумысу. В взоре и в словах (ее) было так много истинной доброты и участия, что я разом осушил чашу, чтобы только сделать ее довольной.
В следующем ауле уже нас ожидали. Несколько мужчин встретили меня с приветствием «аллаяр» (аллаяр - форма обращения простого люда к хану), как султана, и объявили просьбу, которая меня сначала поразила.
- У нас есть одна несчастная аяч, - говорили они, - одержимая джиннами (бесами), мы слышали, что белой кости человек может их выгнать.
- Как же я выгоню этих господ? - сказал я.
- Очень просто, - объявили киргизы, - надо бить плетью нещадно нечистую храмину (под этим именем разумели субъекты, тело больной), и все джинны уйдут.
Как я ни старался уверить просителей, что все это вздор, никаких бесов нет, что она больна, ее надо лечить не побоями, а душевным спокойствием, но все это было попусту. Киргизы с неудовольствием отошли, как бы подозревая меня в жестокости: человек одним ударом может изгнать бесов и не хочет.
Делать было нечего. Я рекомендовал им одного киргиза как султана, своего брата. Рекомендованный батыр быстро помчался в аул с поднятой нагайкой, приняв марсовский вид. Несколько баб держали несчастную жертву.
Киргиз с криком бросился на нее и с особенным удовольствием начал свое дело. Несчастная начала визжать и при большом усилии вырвалась и бросилась бежать в юрту. Ее опять схватили.
- «Бей, бей!» - кричала мать.
- «Бей!» - повторяла толпа.
Я не мог вытерпеть, подъехал сам к бедной аяч и запретил киргизу его лечение. Comme de raison, что родные больной были недовольны моим вмешательством. Злобные взгляды всех устремились на меня.
Только сумасшедшая, увидев во мне спасителя, бросилась на шею, называя меня разными нежными названиями:
- «Да буду я сенью твоей, дяденька, да умереть мне раньше тебя, дяденька!»
Когда все успокоились, я стал рассматривать больную. Ей было, по-видимому, не более 15 лет, хотя двухпрядная коса говорила, что она замужем. Она была очень и очень хороша. Большие черные глаза с особенной болезненной живостью блуждали во все стороны, как бы ища кого.
Лицо было бледное и худое. При всем этом она была очень хороша. На ней не было вовсе платья, кроме дырявого халата внакидку и исподнего платья. Я пробовал с ней говорить, но на все мои вопросы она отвечала отрывисто - одними именами:
- «Джамбек! Чон-отец, Кара-джан» - и пр. и потом, боязливо указав на одного молодого киргиза, прибавила:
- «Мое зеркало он изломал, воротник разорвал…»
И, сказав это, с особенной поспешностью спрятала свой головной платок, озираясь, чтобы никто не заметил. По дальнейшим расспросам я узнал, что имена, которые она говорила, суть имена ее родных.
Замужем она год, и муж ее - молодой киргиз, тот, на которого она указывала пальцем. Тогда все стало ясно. Муж ее бил, разбил у нее зеркало, разорвал рубашку. В доме родителей она была единственная дочь, следовательно, любимица отца и полная госпожа своих прихотей.
От жестокости мужа, от деспотического обращения она помешалась на прежней своей свободе. И вот причина, почему она все называла их имена. Уверив ее и родных, что она теперь будет здорова, мы уехали дальше, наказав мужу не ломать более зеркал и не рвать рубашек, если он хочет видеть жену здоровою.
На месте, где указали нам аул Буранбая, мы его не нашли. Долго блуждали, сделали верст 40 лишних и только к вечеру напали на пастуха, который и привел нас в ущелье, где на самой высоте на снежной линии (мы) увидели вечерние огоньки киргиз.
Нам поставили юрту, дали чай и в заключение закололи барана. Через несколько времени явился сам Буранбай и после обычного приветствия начал общий разговор о сарыбагышах - у кого что болит, тот о том и говорит.
Юрта поставлена была для нас на возвышенном месте, почему и утром мы с высоты начали наблюдение. Внизу в лощине были рассыпаны дикокаменные аулы. Обычного шума и лая собак и движения, как бывает в киргиз - кайсацких аулах, не было - все было чинно и мертво.
Низкие юрты стояли отдельно на определенной дистанции, образуя в совокупности круг. Внутри аула, и середине его, были привязаны жеребята в мирной обстановке привязи для жеребят расположены непременно вдали от аула и доили кобыл, там же бродили коровы и бараны.
Около юрт сидели несколько женщин и варили курт. Я хотел видеть юрту самого манапа. Буранбай сначала отговаривался, говоря, что его юрта мала, что все его имущество разграблено сарыбагышами, но неотступная молитва, то есть мольба моя победила его упорство.
Буранбай согласился и просил дать несколько минут на приготовление. Наконец нас позвали. С большою осторожностью я спустился на подгорье и счастливо добрался до буранбаевской орды. При входе моем сидели в юрте несколько киргиз.
- «Удакоб! (встань разом)», - крикнул хозяин, и сидевшие встали. Я прошел на почетное место юрты. Madame, пожилая женщина с длинными зубами (так, что губы при всем с ее стороны усилии не могли их закрыть), в пестром халате сидела на бараньей шкуре, заменявшей ковер.
Руки у ней были грязны и остатки только что подобранного волоса и шерсти свидетельствовали о предшествовавшем нам занятии этой почтенной жены - она плела аркан. Я сказал ей несколько приветственных слов, осведомился об ее драгоценном здоровье и о благополучии скота - на все это она отвечала киванием головы и при каждом кивке обнаруживала полный ряд длинных зубов.
Зубы выказывались, очевидно, против воли почтенной аяч, она совсем не была расположена к оскаланиям, ибо беспрестанно подносила рукав халата к губам, чтобы скрыть неизбежный показ зубов.
Заметив, что вопросы мои причиняют много беспокойства, я оставил madame в покое и начал осматривать юрту. В юрте ни кровати, как у наших киргизов, ни сундуков, ни ковров, словом ничего, кроме груды кошмы, не примечалось.
Направо от дверей была перегородка из чия. Около стены юрты не было правильно сложенных сундуков, покрытых ковром, как у киргизских султанов. Наместо их лежала груда войлоку. Несколько подушек, покрытых китайкой, были брошены на них, как бы напоказ.
Подо мной только был один ковер, впрочем очень недурной. Огонь теплился в юрте и около стоял очаг, два чугунных кувшина с водой. Между тем хозяйка достала из сумки вроде нашего sac-voyage, сделанного из телячьей кожи, две китайские чашки (и) налила кумыз.
Киргиз-прислужник принял напиток и, выпивши сам, поднес одну чашку ко мне, другую - самому Буранбаю. Один из наших киргиз Большой орды вынул табак. Хозяйка, увидевши табак, оскалила десны и протянула руку, не говоря ни слова.
Киргиз наш очень вежливо поднес ей рог и вытряхнул на ладонь порядочную горсть табаку. По приходе в мою юрту я приказал оседлать лошадей, чтобы ехать назад: цель моей поездки - видеть дикокаменных киргиз - была достигнута. Буранбай был особенно предупредителен при отъезде. Я его расспрашивал о родах, о манапах, и он заключил, что все это делается по повелению белого царя для дачи им наград.
И, действуя под этим впечатлением, почтенный манап предложил мне, как подарок, лошадь и кусок шелковой материи, говоря, что отпустить гостя без ознаменования - дело нехорошее. Я его уверил, что и без подарка я уже достаточно ознаменован и что его гостеприимства никогда не забуду - буду хранить в сердце.
Мы простились добрыми друзьями, хотя через два дня после возникли недоразумения, ненормальные в отношениях не только друзей, по вообще знакомых людей. Я выехал от Буранбая в самом благоприятном расположении духа. Расположение это тем более поддерживалось, что обитатели попадавшихся аулов оказывали (нам) внимание, особенно женщины - они были очень благосклонны.
Ничего нет без исключения - истина справедливая. При всем том, что я уже сказал о дикокаменной аяч, был один случай, выходивший из общей колеи. Я, в припадке мании к прекрасному полу дикокаменной орды, имел неосторожность через верх юрты заглянуть в индерун (индерун (эндерун) перс. - внутренняя, женская половина дома), откуда прежде смотрели на нас черные глаза, принадлежавшие, по моим расчетам, непременно хорошенькой аяч.
Я не обманулся. В юрте действительно сидели две молодые бабы, недурные собой, но одна из них, к великому ужасу, удивлению или радости моей, не знаю, была во всей натуральной красе. Comme de raison, что пойманная аяч устыдилась очень и очень, только не совсем.
Не в порядке вещей было то, что она, оправившись от первого испуга, начала меня бранить и бранить страшно. Мне суждено было глотать камни, глазам предназначено искривиться, в довершение всех бедствий, долженствующих обрушиться прямо на мою голову, она назвала меня курносым казаком («манка казак»)!
С одной стороны, хотя я имел порядочную печаль, было горько, с другой - я был рад, что удалось разом познакомиться с изощренным словарем ругательств, и было стыдно, что все это слышал из прекрасных уст дикокаменной красавицы.
Нечего говорить, что после таких комплиментов оставаться дальше не приходилось. Мы поехали дальше. Следы неприятностей от столкновения с крикливой марджой в следующем ауле совершенно изгладились, даже забылись.
В ауле уже знали, что я киргизский султан. Дочь одной почтенной старушки была в замужестве за киргизским султаном наймановских родов. Так как здесь считают всех султанов почти за одно лицо, то и весь аул ожидал нас с нетерпением, чтобы узнать о судьбе своей родственницы.
Я счел за нужное объявить себя не только знакомым этого султана, даже его родственником, и на вопросы их отвечал положительными фактами, выставляя их родную как любимую султаном ханшу.
Говоря эту невинную и утешительную ложь, я имел в виду благое намерение сблизиться с народом и приобрести их родственную любовь. Ответы мои на некоторые чрезвычайно трудные вопросы, как то: как зовут султаншу, сколько у нее детей, были так согласны с имеющимися у них сведениями, что я сам удивлялся своим надувательным способностям.
Нечего говорить, что я сначала ловко выведал все им известное и дал уже ответы, сообразуясь с ними. Как бы то ли было, юрта, где я сидел, наполнилась молодыми и старыми бабами, и начался между нами доверительный разговор.
Мы шутили с молодыми аяч и они, аячи, в ответах своих обнаружили неожиданную развязность и остроту. Вообще женщины дикокаменные имеют много прекрасных сердечных качеств и, проживши несколько дней, можно было бы с ними познакомиться коротко.
Все рассказы о неприступности дикокаменных женщин были преувеличены: по крайней мере три наши молодые собеседницы были слишком добры, так добры, что отказов ни в чем ожидать от них было бы грех.
Кроме того, я в виде испытания пробовал у Буранбая в ауле завести интригу, и то через человека (как это делается у киргиз), и получил благоприятный ответ. Время не дозволило мне им воспользоваться.
Имея полную коллекцию разных женских костюмов, я начал их рассматривать. Дикокаменные женщины, замужние и девицы, носят белую рубаху из дабы (даба - хлопчатобумажная ткань ручного производства разных расцветок) без воротника, обшивая грудной разрез вокруг красным шелком.
Верхнее одеяние их составляет обыкновенный халат такого вида и покроя, как носят мужчины. Они носят пестрые халаты, кроме синего (цвета) (который есть траур). Разница костюма и туалета замужней женщины от девки состоит только в головном уборе и в уборке волос.
Женщины навертывают на голову два белых платка, один около щек, другой на голову в виде чалмы. Девицы же носят остроконечный белый фес с маленькой кистью. Волосы же женщины заплетаю в две косы, концы их соединяют в одну тонкую прядь и убирают монетами, ключами, занкирами (побрякушки) и другими подручными вещами.
Девки расплетают волосы на множество тонких прядей, убирая их около ушей жемчугом, кораллом или бусами, смотря по средствам. Длина волос считается первой красотою, почему все женщины носят фальшивые косы. Натирания и другие косметические прикрасы в большом употреблении. Говорят, что в прежние годы девицы носили корсеты (затягивали (ими) груди), называемые кокузбек. Носили также подвесками - белый головной убор.
Внимательность аячей по выходе из их аула вызвала от наших киргиз много анекдотов, уморительных по языку. Один господин рассказал, как бывают застенчивы дикокаменные девицы на rendes-vous, добровольно назначенных. На все ваши ласки они непременно должны отвечать с видом неудовольствия (Слова, неудобные для печати, опущены).
3-е июня ночевали в ауле дикокаменных киргиз рода джелден, у подножия Эмена. Случилось одно неприятное по последствиям происшествие. Вечером 3-го числа я остановился на обед у старого знакомого Клыча. 4-го вечером приехали в отряд, расположенный на новом месте на реке Кудурге, проехав по прежней дороге через Тасму и Тюп.
Тасма - гряда гор, разделяющая долину Джиргалай от доли­ны Тупа. Речка эта берет начало из горы Сырт, из которой и Туп, только из южного склона. Течение имеет довольно быстрое, при исходе из гор не имеет даже брода.
Берега ее покрыты ивой, жимолостью и другими кустарниками. В Джиргалан впадают справа из горы Санташа речка Кизилкия, слева с Алатавскнх гор - речка Турген-Аксу, другие мелкие ключи не имеют извест­ного названия.
В горах растительность богата, склоны их покры­ты еловым лесом, всюду и по Терескею леса эти идут до речки Тычкан. По Тасме растет кипец, трилистник, четр н юсан. На Тасме видны следы древних арыков, валов и рвов.
Киргизы гово­рили, что по всему протяжению Тасмы идет след арыка, по пре­данию, сделанного калмыцким ханом Бака-Манджу. Тасма мы­сом вдается в озеро. Мыс этот называется Коке-Холасун. По ту сторону Джиргалана, при его устье, стоят две сопки Буручуко.
Из них в устье Джиргалана впадают три ключа, называемые Уч-Джергеч. Около Карабатпака, к озеру лежат болотистые места. От нашей стоянки при последнем Чаты и Карабатпаке далее в недальном от него расстоянии текут два ключа, называемые Сарыбулак; местность от Сарыбулака до речки Курметы каме­ниста, повсюду лежат огромные куски камней.
Тут я нашел вошедших вполовину в землю баб (камни с изображением человеческого лица). Удивительно было, что на месте их нахождения не было кургана, как это попадается в Малороссии, Сиби­ри.
Не определено до сих (пор), что означали эти бабы и кем поставлены. Виденные здесь мною изображали лицо с огромны­ми усами. В правых руках болванов было что-то вроде чашки. Облик лица и глаза напоминают монгольский тип.
Растительность этих мест была очень слаба. Зато за Курметы к реке Ишаната корма были очень богаты. Здесь я видел ибелек. Ишаната есть собственно название оси­новой рощи при устье реки. Так как на озере нигде нет осиново­го леса, то в роще этой видели сверхъестественное явление, на­зывая святыней.
Все ветки были убраны жертвами, лоскутами от платья и конским волосом. В долине реки Курметы происхо­дила знаменитая свалка сарыбагышей с бугу. Аул первых был под святой рощей, а бугунцев - на Сарыбулаке, посему причи­ной своего поражения бугу считают пристрастие святой рощи к своим соседям.
На берегу Ишанаты много земляных насыпей, курганов. Заливы озера при устье Сарыбулака и Курменты, протоки соединяясь, образуют полуостров, имеющий сообщение с долиной через малый перешеек.
Остров этот называется Карабулун, он считается неприступным. Между Ишаната и Кудоргой лежит маленький ключ, называемый Карынджарды-булак. Кудоргой называется тоже мыс, вдающийся в озеро по правому берегу речки. Здесь отряд имел ночлег.
2 июня 1856 года. Дневка тут же. День троицы.
а пройденном нами пространстве лежали через горы следую­щие проходы - асу: первый - проход Курметы, образует река Курметы, впадающая в озеро Иссык-Куль. С северного склона этой же горы течет другая речка, называемая также Курметы.
Она впадает в Чилик, и потом через проходы речки Джнничке на проход Кзлауз, на Асы, а там по Тургену на долину Или. Кудорге имеет также проход, но неспособный к другим переездам, только к проходу барантовщиков.
Курметы же один из лучших проходов в Алатавски горах. Через него идут даже караваны. 
4-го (июня) 1856 года.
Отряд двинулся далее через три ключа, назы­ваемые Урукты, и стал на Третьей. Дорога от Карабатпака через все речки удобна к езде всякого рода, даже колесной. Долина Кунгей от Сарыбулака постепенно заметно суживается и имеет ширину верст на 5.
В верховьях этой Урукты, при самом выходе ее из гор, стоят остатки древнего кургана. Курган этот сохранил­ся еще заметно. Он имеет в окружности (около) квадратной версты; окружен тремя стенами - внутренние выше внешних и имеют возвышения вроде бастиона; на углах ее (то есть стены), обращенных на юго-восток, стоит большое возвышение вроде тех, какие ставят калмыки для караулов.
Следы зданий видны везде. Немного ниже лежат курганы еще древнее по виду и имеют ширину на версту. В реке мы нашли чугунный котелок. Ниже Третьей Урукты лесов хвойных вовсе нет. По всей до­лине до Кутимальдов лежат камни, затрудняющие не только колесную езду, но даже лишающие ног лошадей
Чтобы поста­вить лодки, мы возвратились к 5-му июля па Первую Урукту, где жил я до 12 числа. Байсерке с сарыбагышами отправились с Третьей Урукты. Числа... июля я решился оставить Иссык-Куль.
Все, что нужно было мне видеть и знать, уже было кончено. Дело же сарыбагышей пошло в долгий ящик. Простившись с добрыми сотоварищами по походу, я поехал обратно, имея в виду опасный и трудный проход Чаты.
Через хребет Кунгей-Алатау, как вам должно быть известно по дневни­ку, существует много проходов. Самый важный и удобный для езды всякого рода - это Санташ. По нему проходят караваны. Все другие способны только к верховой езде.
В проходах этого разряда, нет сомнения, Чаты занимает первое место; второе – Курметы, Байсорн и Каскелен. Чаты открыт во все времена года, даже и тогда, когда в обильную снегом зиму и Санташ делается непроходимым.
Курметы, Байсорн и прочие открыва­ются только в августе, когда снега горных глетчеров начинают уменьшаться. Они тогда бывают гораздо удобнее Чаты. А пото­му я решился ехать через Чату, тем более решился, что он есть самый опасный и трудный.
В качестве туриста я искал приклю­чений. Проехали обратно по пройденной прежде дороге до впаде­ния Чаты в Туп без приключений, только убили змею на Кудорге и затравили кабанов при Курмете.
Земляные курганы, о кото­рых (я) уже говорил, лежат по левому берегу Ишаната и Курметы, так и до Сарыбулака: места эти - самые обильные остатками прошедшего. На этих местах есть могилы или насыпи 4 родов, по-видимому, разных времен: 1-я - это холмистые насыпи, затем были современные им, конеч­но, могилы в виде четырехугольника.
Ряд камней торчит на зем­ли в виде столпа в форме четырехугольника. Они уже совер­шенно заросли, но видны следы. К стороне, обращенной на восток, стоят большие камни, в некоторых же и к парадной сто­роне также.
Затем следуют могилы, насыпанные из кусков гра­нита и других камней в беспорядке. Вход в ущелье Чаты снача­ла очень обширен, и подъем не крут. Мы шли вверх по Чаты в направлении на северо-восток, до впадения притока в Чату, потом повернули на север сделав несколько подъемов, пошли на северо-восток, потом на север, и поднялись на снежный верх гор.
При самой подошве гор, на каменистом грунте, растет кипец, юсан (полынь). С подъемом вверх растительность делается разнообразней. Разные широколиственные растения, зонтичные, полузонтичные и ме­тельчатые стебли только начинают подниматься и цвести.
Все это густо и перепутывает ноги лошадям. На нижних горах рас­тут разные кусты шиповника, жимолости, сарыагача, но в незна­чительном количестве, только ель растет «изрядно». Постепенно же с подъемом выше растительность начинает редеть: только один вереск густо покрывает верхи, почти до снегов, рас­пространяясь на северном склоне по преимуществу.
На самом же верхе лежат снега, и в местах, обнаженных только что, начи­нают пробиваться листья и там же на северном - цветы вроде астры, лук и одуванчик. Когда по снегу, которой был еще так крепок, что поднимал нас с лошадьми, мы вышли на самый верх, воздух был здесь заметно холоден, ветер резок, так что я надел на себя шубу.
С высоты открывался вид на озеро Иссык-Куль. Озеро, сияя чистейшим кобальтом, сливалось с сиянием неба и дальним рельефом снежных гор, жаркое зноепалящее солнце бросало на долину круглообразные от облаков тени. Мы же стоя­ли на вершине, где было тепла не более как на 6 или 7 градусов.
Обыкновенная дорога, вследствие бывшего перед нами в горах снега, была закрыта, и мы шли по крутому кряжу гор, рискуя изъяном шеи. Мокрая от снега земля была скользка, лошади наши катились по ним, скользили, бросая копытами в овраг камни, ко­торые с шумом катились вниз, следуя по всем ложбинам и, не переставая катиться, терялись из наших глаз.
Казаки должны были спешиться, между тем как привычные киргизы спокойно, бросив поводья, напевали песню. Несколько раз падали и сколь­зили лошади... Казалось, вот покат (ятся) вниз, но благодаря ал­лаху скоро оправлялись и шли далее.
Круглые 11/2 часа мы перебирались по этому кряжу, и, наконец, попали (на) прежнюю дорогу и стали спускаться. Спуск гораздо круче и более неудобен, нежели подъем. Если б не болотистый грунт земли, по которому мы, увязая, с трудом шли вверх, то даже колесный экипаж мож­но бы поднять вверх.
Снег лежал более на северном склоне, но, несмотря на это, растительнсть здесь начинается в параллели выше, чем на южном. Спуск идет по течению всей Чаты, она здесь, соединяясь с притоком с левой стороны, делалась более обширною и, протекая по узкому проходу, была довольно быстра.
Начались еловые леса, и растительность начала разнообразиться и густеть; только дорога, следуя по одной буквально тропинке, сделалась более неудобной. В некоторых местах крутые горные дефиле так близко сжимали речку, что мы должны были идти (по) руслу реки вниз по течению, имея до колен воду.
На дороге всюду лежали наклоненно срубленные деревья, и под ними мы проходили, как под яром, ложась на гриву коня. Далее тропинка поднялась выше. Внизу, саженях в 30, бурно катила свои волны Чаты, вверху громоздились гранитные обнаженные скалы, местами покрытые елями. Кстати, основная порода Алатауских гор есть гранит: красный, серый и белый. На северном склоне по течению Чаты является порфир и аспет (неточно, видимо аспид).
Мы приближались к самой трудной тропинке, которая должна была идти по самому краю отвесного обрыва саженей на 40 высоты. Еще не доходя до страшного места, случился со мной казус. На дороге лежала огромная еловая колода.
Я пришпорил лошадь. Лошадь подня­лась на дыбы, но задела копытом дерево и упала. Силою паде (ния) меня выбросило в сторону, и я стал на ноги. Лошадь же, потеряв равновесие, рухнулась вниз по обрыву, я только мог услышать глухой рокот и только увидел свою лошадь в реке, где между камней торчала голова и седло.
 счастью, обрыв был отлогий, и лошадь, покатившись па 30 саженей, осталась жива. Случай этот имел свою хорошую сторону - нет худа без добра, за мной он упрочил в мнении киргиз смелость и ловкость.
И так лавируя по тропинке, (мы) дошли до знаменитого обрыва. По убеждению киргиз и по внушению рассудка, мы сошли с лоша­дей и прошлись пешком. Это место - огромный гранитный утес, вдавшийся навесом в реку.
Тропа лежит на самом обрыве, нале­во же поднимается другой утес. Несмотря на эту трудность, Чаты есть самый любимый проход. Со времени 1-го прохода Атеке тут не было несчастий. В переходе Атеке один мальчик с лошадью, говорят, упал в обрыв, но на полете платье его зацепилось за ель, и он благополучно висел до тех пор, пока не сняли его арканом.
Зато много верблюдов и богатства погребено в пучи­не Чаты. По обрыву, не менее опасному, но несколько отлогому, шли мы долго, до полуверсты, пока не выбрались на склон его по Чилику, где гора, освободив реку из своих гранитных объятий, дает (ей) маленький простор.
До этой долины, где берег речки уже покрывается ивовым лесом, мы все шли между еловым лесом. Урочище Тогайлы - мы тут ночевали - есть место зимовок кызылборкского отделения рода адбан. Далее дорога была безопасна и мы вышедши из опасности, и после (возможно быстрой) езды верст 80, с отсут­ствовавшим прежде аппетитом, напились чаю и проспали таким сладким сном, что никогда его не забыть.
13 июня 1856 года. Мы поднялись по направлению на северо-запад через малень­кий (оголенный) кряж и, прошедши верховье Чилика при самом его сгибе с запада на север, поднялось на плоскую, горную возвышенность Джаланач, которая составляет удобное летнее кочевье, - джайлау.
Подъем на эту гору невозможен для колес по своей крутости. В этом проходе есть сколочная (?) пещера, как (бы) сложенная рукой человека. Асу называется...по имени одного охотника, который первый зимовал в числе трех путников при этом ущелье.
Оленей, архаров, серн и другой дичи здесь было, говорят, несметно и, действительно, валяющаяся здесь на каждом шагу падаль этих животных свидетельствует эти данные. В этих горах стояли албанские роды аитбозум.
С верха этих гор открывается вид на все окрестные взгорья. С запада на восток, и огибая там Джаланач и направляясь на север, течет Чилик. При Джаланачском асу впадают в Чилик Асы (река Асы впадает в Чилик слева при выходе его из гор в долину Или), Кулдыбулак, Курметы и к западу другие известные реки.
Горы же Джаланач, составляя отрасль Алатавских гор, разветвляются от высшей точки гор, от­куда текут Чилик, Джиничке и Асы. Джаланач лежит между верхним течением Чилика и Джиничке. Северный склон его, имеющий маленькое разветвление, идущее параллельно и соеди­няющееся с Джаланачем, называется Аркалык.
Между Джинич­ке и Асы идет хребет Первый Асы, восточный конец его при впадении Джиничке в Чилик называется Бакалы и есть лучшее теплое зимовье (см. Дневник, стр. первая, Чилик). От Джиничке к горам Асы местность возвышается и прорезывается ключами, которые, имея перпендикулярное течение, под прямым углом впадают в Джиничке.
Они называются Учбулак. Асу через три Асы называется Кзылауз. При Кзылаузе и далее до реки Асы стояли аулы. Киргизы здешние но менее дикокаменных киргиз боятся русских. Дети и бабы поднимали вой при нашем приближении. Асу этот возможен для колес.
После спуска с гор открылась маленькая, узкая, верст на 20 длины и 6 ширины долина. Вся она была покрыта аулами дулатов. По северной окраине долины Текасу, посредине дола стояли две сопки, почему и называется она Аралтобе.
В этот день, сделав опять около 80 верст, мы ночевали у султана Али, у мужа зело глупого. На другой день, подняв­шись на гору через асу Тургена, имея направо гору, и асу, назы­ваемые Кумбель, потом по течению речки прошли на Иссык, где я и ночевал у киргиз-хлебопашцев.
Иссык имеет при выходе из гор водопад. С верховьев Тургена места делаются более теплыми и более растительными. На бере­гах Тургена начали попадаться осина, тал, яблони, крушина, урюк, смородина, тополь, клен, сарыагач, даже наши зеленые березы.
Когда же спустились на долину, то растительность была так густа, что препятствовала (ходу) лошадей, и трава доходила до колен. В верховьях Талгара мы видели остатки кургана, называемого киргизами Рустемовским.
Курган этот был в свое время очень крепок, даже в настоящее время в него есть только два входа. Он имеет три крутых и глубиною в 6 саженей рва. Плац, на котором стоял курган, возвышен от земли на 8 саженей.
Во рву и на плаце растут во множестве яблони, барбарис и другие кусты. Все прос­транство, по которому (мы) ехали, и до подошвы гор было (заня­то) аулами. Дулаты, чапраштинцы, как и дикокаменные киргизы, при нашем появлении бросались в горы - должно быть, казаки дали им хороший урок.
Около Талгара на долине много курганов, насыпей н киргиз­ских пашен. 15 июня 1856 года вечером приехал в укрепление Верное. Здесь (я) узнал, что от сарыбагышей сарты требуют за выкуп Умбет-Али его дочь, и с этим требованием 300 сипаев (перс. Солдат, воин) находятся там.
Часть сарыбагышей укочевала поэтому на Козубаши, что от Вер­ного на 2 дня езды. 6 числа (нюня) выехали в обратный путь. К Заилийскому пикету растительность принимает совершенно степной характер. Юсан, ибелек, чий растет во множестве, дикая рожь, ярица.
Мак был уже в отцвете. На дороге попался нам каравае - около 100 верблюдов. В первый (раз) караваны идут по этой дороге. Причиной тому было беспокойство и боязнь от аргынов. В долине Семиречья везде встречается известная пестрая по­рода соек (?). На Иссык-Куле и в горах их вовсе нет. На Илийский пикет приехали к утру и поехали на Тамгалыяр.
День был жарок (как обыкновенно бывает здесь всегда). Проездив целый день, измучился донельзя; только к вечеру прие­хали назад. Ниже впадения Талгара, где стоит пикет, ниже Каскелена берега Или возвышены, скалисты, места эти называются Кабчагай (Кабчагай (капчагай) - теснина, узкое место).
По Или растительность бедная, всюду пески. Растет ибелек, ярица, бурьян, чертополох, кизилча, чий, местами кипец. Вода в Или иловата и неприятна. У китайцев существует предрассудок, что вода Или вредна и от нее будто бы худеют.
Зато вода реки Дорджи (называемой киргизами Чучкалы) считается за целеб­ную, и все чиновные китайцы города Кульджи пьют эту воду. 18 июня проехали под вечер через Чингельды, где (я)
осмот­рел водопровод и взял от него трубу.
Проехали ночью пикет Карачокинский, не доехав 5 верст к которому находится единственное месторождение известного здесь камня калыпташ (калыпташ - камень, употребляемый при изготовлении форм для отливания пуль).
Место имеет в окружности несколько сажен. Нынче открыли красный и серый калыпташ. Проехали Куяикуз и к утру приеха­ли на Алтын-Емель. Алтын-Емель название монгольское. Здесь (много мест, которые до сих пор носят калмыцкие имена: Цаган-Бугу (белый олень), Чольтепе (название тюрское), Лабасы и проч.
Рассказывали киргизы мне предание, желая объяснить происхождение (этих названий). Хонтайдзи выехал на охоту и стал с беркутом на возвышенной точке Алатау, при верховьях Талгара, при Тавчоке.
Беркут стал рваться, увидев барана (точку). Хан пустил (его) и на Тулпаре (баснословный по быс­троте копь) следовал за ним. Беркут на Цаган-Бугу ваял белую лань, на Чольтепе - козла. В этот чабу лошадь хана перескочила через Или и задела копытом воду.
Хан заметил это и изрек: «Этот ручей надо взять к сведению». Рассказчик говорил мне, что на Тавчоке сохранились следы чародея хонтайдзи и громад­ные шахматы его валяются до сих пор. Из Алтын-Эмеля, узнавши, что Тезек стоит аулом при Крунбеле, недалеко от пикета Терсаккан, поехал к нему.
В первый мой проезд от Алтын-Эмеля до Или вся степь была покрыта красным маком. Теперь же цвет этот был в отцвете, зато ярица, ковыль ибелек, четыр были в росте. От Илийского пикета к Чингельдам дорога идет по берегу реки.
Берега Или в среднем ее течении почти повсеместно представ­ляют ряд песчаных, но небольших возвышенностей, характери­зующихся скудной степною растительностью. По обнаженному прибрежью видно, что основание его составляет гранит с крупны­ми зернами полевого шпата.
От впадения реки Каскелен вниз он изменяется: его образуют высокие крутые массы гранита, изредка переслоенные глинистым сланцем. Берег Или справа имеет песчаные наносные бугры, основанием которых служат гранитные скалы.
Около берега росли: джида, тал, балгып (называемый казаками божье дерево), сарыагач, жимолость, таволжник и кусты кызылчи. В Илийской степи много вредных насекомых, как-то фаланг, скорпионов, (а также) змей.
Из животных в степях ее ходят стадами каракуйруки, сайги (ак-букен), попадаются куланы. Волков много. Из птиц попа­даются весною гуси, утки; в скалах - голуби, грачи, рябки и в лесах - во множестве фазаны.
У Тезека я пробыл 5 дней. При мне были у него в ауле три байги и один туй. 23 июня в 9 часов выехал от Тезека. Пространство между (речками) Каргалы и Агныкатты называется у киргиз Чубар (пестрая роща).
Эти речки впадают в Терсаккан множеством протоков. Простран­ство это усыпано камнями и чрезвычайно неприятно для езды. Торесазы - название солонцовой местности от Агныкатты к горам. Места от Коксу к Уйгенташу и по долине Крунбель сос­тавляют летнее кочевье албанов и джалаиров.
На Торесазы косят казаки траву. Через Коксу имеется мост, и при нем полагается быть станице, в которой также предпола­гают (открыть) ярмарку. Долина Коксу холодна. Хлеб здесь часто вымерзает. Снег сходит здесь гораздо позднее, чем в других местах Семиречья.
Зато на Теректы и Югенташе снегу и в зиму не бывает. Албаны зимуют в местности от Уйгенташа до Кульджи, платя китайцам за пользование землей в год 60 лошадей. Все султаны их имеют китайские чины. Покойный Хакимбек был гун (китайский титул) с темно-красным шаром, степень его наследовал сын султан...
Тезек, имеет голубой шарик штаб-офицера. Выехавши из Коксу, ночевал у султана Камбара Адамова. Дорога от Джангизагача на пикет Суковский гориста. Раститель­ность здесь горная - широколиственная и зонтичные растения.
Приехавши на Капал, я был обрадован, узнав, что приятель мой Д. Е. проехал в Верное и скоро должен быть (здесь). На Капале почти никого не было. А. (речь идет об Абакумове, приставе Алатавского округа) уехал на Кисыкауз для взры­ва скалы под новую дорогу - было страшно скучно. Через два дня приехал ожидаемый джентльмен - очень рад своим откры­тиям: 1-е, взорвал удачно скалу, употребив на то несколько фунтов пороху, и открыл отличную глину для черепиц.
Я видел опыт, и (он был) очень удачен. Отлично хороша глина, может быть со временем очень и очень полезна. Приехал Д. Е. и Коври­гин. Ковригин едет на местные прииски, что на урочище Иргайлы около Тентека.
Мне хотелось видеть Ойджайляу, лучшее место в степи, как говорили многие, и, пользуясь случаем, (я) взялся сопутствовать господину Ковригину. ...июля выехал под вечер. Ночевали на Арасане. В этот день был у нас знаменитый в Семиречье батыр и барантач Тынеке (точнее Танеке). Тынеке, несмотря на свои разбои, имеет большое влияние на свой род кабтагай в матаевцах и был волостным управите­лем.
Мужчина он среднего роста и плотный донельзя. Странно: он рыжеват, имеет большую бороду и замечательный по величине нос. При этом Augen (чтение сомнительное) - маленькие и плутоватые глаза делают его физиономию чрезвычайно неприятной.
Он хотел с нами ехать, но напился так пьян, что четыре ушата воды не подействовали на него нисколько. При этом я заметил явление: у Тынеке все тело густо покрыто волосами, как у первобытного человека по Бюффону.
Товарищ его, султан Худайменде, наскучил нам до­нельзя своими глупыми ужимками. Он хочет казаться цивилизо­ванным, потому то и дело делает глупости. Несносный господин, все просит водки. ||... июля, проехав благополучно Кисыкауз, мы переменяли лошадей на Караузе и с конвоем из 6-ти казаков при уряднике на киргизских подводах поехали в горы по дороге на Чубарагач. День был несколько жарок, пить - нет кумызу.
Одно утешение - купаться в холодных водах горных рек. Проехали Аксу, сделавши верст 60, к ночи добрались до Баскан. Аллах в милосердии своем не хотел, чтобы его грешные слуги лежали без пищи и крова: к ночи (с) гор спустились аулы и наткнулись на нас.
Хотя они и рассчитывали на ночлег, но увидевши русских, дали тягу. Послед­ний аул сделался жертвой. Все наши старания обласкать батырей и женщин были тщетны - они были до того запуганы, что не хотели брать наших подарков, боясь последствий.
Давши нам успокоиться, они под(ня)лись и остановились верстах в 3-х от нас. Пока ставили нам юрты и (мы) были в не­вольном соседстве, они очень беспокоились, кричали и из благо­разумия удалили всех девок вперед, а которые из них не успели уехать, оделись в изорванные халаты и измарали лицо грязью, часть юрт была навьючена на быков, и степные амазонки имели под собою этих скакунов.
На всех были дырявые халаты, сапоги и пр. Коч верблюдов, о котором я сказал прежде, принадлежал султану, который, узнавши, что тут русский чиновник, счел за обязанность явиться и, чтобы не прийти с голыми руками (таких очень не любят заседатели), привез кумыз.
Султан объяснил, кто он, причем заметил, что приехать с пустыми руками он счел неприличным, а (так) как халаты навьючены, лошадей при нем нет, то и привез бурдук кумызу. Просил извинить. После долгого и миролюбивого разговора султан, как неглу­пый человек, смекнул, что мы чиновники так себе, выродки меж­ду чиновниками, возвысил голос и продал в тройной цене барана, которого прежде предлагал даром.
Казаки, нас сопровождавшие, потешались между собой, косо посматривая на нас, и один остряк заметил, кстати, капралу, что «смирного Миколу - телята лижут». Этим он намекал на нахальное поведение султана, который преж­де, когда они ездили с заседателем, не смел даже при них дышать.
При нашей переправе начинаются горы Суукджайляу. Тут лежал проход Кия. От Караузского пикета до брода на Баскане будет верст 50, по дороге переезжают реку Саркан, впадающую в Аксу. Все пространство по подошве гор на долину покрыто пашнями киргиз.
Степь глиниста (от разрушения полевого шпата). Растет на ней юсан, мальва, иручец, ковыль и полевой мак во множестве. Множество киргизских могил доказывает, что места эти составляли хорошую кочевку илиятам и были хороши для скота.
С трудом переправившись через Баскан, мы шли по подошве горы верст 20, где через проход Бишбаны поднялись на горы, на ключ. Основание гор этих составляет глинистый сланец, кварц и гранит, на берегу реки заметно во многих (местах) влияние железной окиси.
Перешедши через два маленьких ключа, мы остановились на Теректы в ауле. От Баскана до ночлега верст 40. На другой день перешел речку Теректы, впадающую в Лепсу. Берега этой реки покрыты тополем. Она быстра, и вода (в ней) чиста. С подъемом дорога делается трудной для всех проходов.
Киргизские лошади, непривычные к упряжке, мучили нас страшно. На другой день с урочища Алмалы (так называлось место нашей стоянки) пошли на Чубарагач. Места от Теректы начинаются превосходные во всех отношениях.
Растительность превосходная. Луковичные цветы во множестве (калмыцкое мыло). Горы обильны еловым, березовым и топольным (лесом). Чубарагач - едва ли не лучшее место в хозяйственном отношении во всей юго-восточной половине степи.
Переправа через речку Агныкатты представляет много неудобств по чрезвычайной быстроте ее. Станица стоит в долине, окруженной со всех сторон горами. В середине долины я видел курган вроде Санташ.
Станица основана в 1854 году, дома только строятся, там водворена была сотня 10 (-го) полка, теперь же пришло до трехсот семейств крестьян из Тобольской губернии.

Источник и рисунки:
Чокан Валиханов.  «Дневник поездки на Иссык-Куль.» 1856 год. Собрание сочинений в 5 томах. 1985 год. Том 1.  Стр. 306 - 357.

Комментарии к "Дневник поездки на Иссык-Куль".

Печатается по тексту ССВ, т. 1, с. 228 - 288. Автограф хранится в ААН, ф. 23, оп. 1, № 2, лл. 1 - 22. Автограф написан чернилами с поправ­ками и дополнениями рукой Ч. Валиханова; в тексте имеются рисунки автора, сделанные пером. Датируется апрелем-июлем 1856 года. Впервые опубликовано в книге: Ч. Валиханов. «Избранные произведения (Алма-Ата, 1959 г.».
1 Аягуз - город, через который в прошлом шла оживленная караван­ная торговля с Чугучаком, Кульджой и другими городами Восточного Туркестана. Расположен в долине одноименной реки, впадающей в озеро Балхаш. Основан в 1831 году. Переименован в Сергиополь в 1860 году После Октябрьской революция первоначальное название было восстановлено. Ныне Аягуз - районный центр Семипалатинской области. В рукописи оставлено место в скобках для перечисления названий пикетов от Семипалатинска до Аягуза. Автор говорит, что их было шесть, имея в виду следующие: Улугуз, Аркалык, Аркат. Узунбулак. Енгрекей, Алтынколат. Однако П. П. Семенов-Тян-Шанский, проезжавший по этому тракту несколько позднее Валиханова, добавляет к этим пикетам еще четыре: Ащикуль, Джарташ. Кзылмола и Альджан-Адыр. Таким образом, по Семенову-Тян-Шанскому их было десять, из которых пять - между Семипалатинском и Аркатом, и пять - в степи от Арката до Аягуза. Эти пикеты и показаны на всех дореволюционных картах (см.: «Россия, т. XVIII. Киргизский край. СПб., 1903). Очевидно, Ч. Валиханов говорит только о наиболее значительных пикетах.
2 Основан он в 1824 в. Ошибка. Аягузский округ был открыт в 1831 го­ду (см.: И. Красовский. Область Сибирских киргизов, т. I. СПб., 1888. с. 103 - 105).
3 Чалаказаки - см. комментарий 4 к ст. «О хлебопашестве, комментарий 5 к ст. «О киргиз-кайсацких могилах (молах) и древностях вообще».
4...после трехдневной езды по солонцам...- против этих строк на полях рукой Валиханова вписано: «к операции I» и поставлен знак NB. Очевид­но, автор имел намерение расширить абзац дополнительными данными, что, однако, им сделано не было.
5…могила Козу-Корпеча - имеется в виду надгробный памятник Козы-Корпеш и Баян-Сулу, который находится па правом возвышенном берегу реки Аягуз, против железнодорожной станции Тансык. Памятник построен из сланцевых плит на глиняном растворе.
Внешний вид сооруже­ния представляет композицию, квадратную в плане, увенчанную высоким коническим куполом. Общая высота сооружения - 14 м. Переход от квад­рата к конусу совершен напуском пли ступенчатой кладкой - характерный прием в виде ложного свода, существовавший в строительном искусстве древнего Казахстана доисламского периода (V - X в.в.). Ч. Валиханов, придавая большое значение этому редкому памятнику древней архитектуры, имел сильное желание запечатлеть его на бумаге.
Однако непогода и разлив реки Аягуз помешали ему осуществить это наме­рение. Не имея средств для того, чтобы перебраться на правый берег Аягуза, он проехал дальше, отложив близкий осмотр памятника до сле­дующего раза. 
Судя по всему, Ч. Валиханов вернулся к памятнику осенью того же 1856 года, после завершения своей поездки на Иссык-Куль и в Кульджу. Об этом говорит его зарисовка каменных изваяний, сделанная в 1856 году. 
Памятник Козы-Корпеш и Баян-Сулу описан сотрудниками академи­ческих экспедиций 1768 - 1774 г.г. X. Барданесом и академиком И. П. Фальком, генерал-майором С. Б. Броневским, академиком А. И. Шренком, П. П. Семеновым-Тян-Шанским, Г. Н. Потаниным.
Спе­циальные статьи этому памятнику посвятили ученые: академик В.В. Радлов, Н. Абрамов, Б. Баранов, Н. Пантусов, Бройдо и др. Особенно ценна запись С. Б. Броневского, воспроизводящая древнее историческое предание казахского народа о памятнике Козы-Корпеш и Баян-Сулу. С. Б. Броневский приводит подробную легенду о любви Козы-Корпеш и Баян-Сулу, о возведении в их память надгробия и каменных статуй и говорит, что об этих памятниках существуют песни, сложенные казахски­ми акынами, которые поются под аккомпанемент кобыза. (См.: С. Б. Броневский. Записки о киргиз-кайсаках Средней орды – 0З, СПб., 1830, ч. 43, с. 252 - 256).
Однако в записках С. Б. Броневского закралась одна неточность. У гробницы стояли не две женские статуи, как свидетельствует автор, а три из которых одна, по народной легенде, изображала Баян-Сулу, дру­гая - ее сестру Аягыз, третья - ее тетку, женге (по Броневскому, няньку).
Мужская статуя, по казахской народной легенде, изображала самого Козы-Корпеша. Так они описаны во всех вариантах поэмы «Козы-Корпеш п Баян-Сулу», в частности, в ее лучшей версии, изданной И. Н. Берези­ным («Турецкая хрестоматия», ч. III, с. 162). Каменные изваяния стояли у гробницы (ее восточной наружной стены) еще во время Ч. Валиханова, который успел их зарисовать в ука­занной группе.
Но мужское изваяние он зарисовал уже без головы (см. его зарисовку в настоящем издании). В 50-х годах XIX века А. С. Уваров хотел перевести их в Московский исторический музей, но не нашел поддержки со стороны властей в пере­возке изваяний в Москву. Зато царское правительство охотно помогло увезти часть изваяний в Германию. (См.: И. А. Кастанье.
Древности Кир­гизской степи и Оренбургского края. - Труды Оренбургской ученой архив­ной комиссии. 1910, вып. 22, с. 253). По поручению Г. Н. Потанина памятник последний раз был обследован А. Н. Белослюдовым во время его экспедиции в районе озера Балхаш (1917 г.). Белослюдов пишет: «У памятника Козу-Корпеч был два раза. Каменных баб уже нет... две бабы от памятника увезены в Германию» (Письмо № 36 А.Н. Болослюдова к Г. Н. Потанину.
9 января 1918 г. НБТГУ, Архив Г. Н. Потанина). Из этого видно, какое огромное значение придавали ученые монумен­ту Козы-Корпеш и Баян-Сулу, считая его одним из редких архитектурных памятников, созданных древнеказахскими племенами.
Поскольку указанная серия памятников отражает историю Казахстана доисламского периода, то неверна датировка В. В. Радлова, приурочивше­го памятник Козы-Корпеш к XVII в. (См.: «Записки путешествия акаде­мика Фалька». ПСУП, т. VII, СПб., 1825, с. 58; Н. Абрамов.
Каменная пирамида Кузу-Курпеча и Баян-Сулу в Киргизской степи. ЗВОРАО, 1858, ч. 1. вып. 2, с. 58 - 60; Е. Варанов. Кузу-Курпеч и Баян-Сулу (киргиз­ское народное предание). «Нива», 1899, литер, приложение, кн. 2, с. 307 - 347; Н.Н. Пантусов.
Киргизское народное предание о могиле Козу-Кор­печ н Баян-Сулу. КСГ, 1899, № 9 - 10; его же. Древности Средней Азии. Памятник Козу-Курпеч и Баян-Сулу. Казань, 1902; И. А. Кастанье. Древ­ности Киргизской степи и Оренбургского края. - Труды Оренбургской ученой архивной комиссии. 1910, вып. 22, с. 252 - 253, 274 - 292).
6 ...памятника, (оставшегося) от номадов - могил... - Имеются в виду курганы древних скотоводов и надгробные сооружения более позднего времени, отсутствующие в песчаной пустыне Арганаты, но встречающиеся в огромной массе в речных долинах Семиречья и предгорьях Джунгарского Алатау.
7 Асу - перевал. В своих статьях Ч. Валиханов вместо термина перевал, который в то время еще но утвердился в географической литературе, употреблял применявшееся в то время слово проход; в данной же работе он часто употребляет казахский термин асу - более точный по  значению, чем проход. В последующих работах, в частности, по Кашгарии. Валиханов, наряду со словом проход, иногда употребляет и слово перевал.
8 Кипец (типец, типчак, по-казахски: бете ее) - лучшее пастбищное растение, распространенное на большей части территории Казахстана.
9 Бауагач - бау-агач (букв, садовый лес, сад) - название местности в долине реки Чилик.
10… более обширного кургана. Курган - в современной литературе - погребальный холм, оставленный древними племенами. У Ч. Валиханова речь идет о городище или развалинах древних укреплений, встреченных автором в долинах рек Чилик и Чарын (см.: А. И. Бернштам. Памятники старины Алма-Атинской области. «Известия АН КазССР», серия археоло­гическая, вып. I, 1948, с. 81, карта). Термин «курган» в тюркских языках означает крепостное сооружение, оборонительную стену или укрепление (Чулак-Курган, Яны-Курган и т. д.). Ч. Валиханов употреблял этот тер­мин в историческом его значении.
11 Сугульты - название гор, написание которых в рукописи встреча­ется в нескольких вариантах: Согульты, Сугульты, Суготы, Соготы (наи­более правильная форма по-казахски: Согеты). По-видимому, оно происхо­дит от слова согет (сегет, согот) - верба. Происхождение названия Согеты от слова соту (сокмац), как это предполагает Валиханов, невозможно всходя из грамматики тюркских языков.
12 Бартугай - урочище, расширенная часть долины реки Чилик в запад­ном конце возвышенной Согетинской долины, между прорезаемыми рекою поперек горами Торайгыр и Сериктас. Дно долины здесь покрыто сплош­ными зарослями кустарников с редким лесом. Чилик по выходе из гор Торайгыр, где он протекает в узкой теснине, делает поворот на восток, затем на север и, подходя к Согетинским горам, поворачивает на запад и уходит в теснину.
13 Сарытогай - расширенный отрезок долины реки Чарын в пределах Жаланашской долины. Протяженность урочища более 20 километров, ширина 2 -  2,5 километров. Урочище интересно сохранившимся здесь с третичного периода ясеневым лесом, занимающим дно долины почти сплошной полосой. Кро­ме ясеневого леса, имеются заросли кустарника, чия; ближе к склонам - полупустынная растительность. В северной части, на засоленных почвах, редкий саксаул.
14 Актогай - расширенный участок долины реки Чарын, протяжен­ностью около 16 километров. расположенный выше Сарытогая. Ширина урочища 0,5 - 1 километров. Растительность - кустарники (джида, тальшпе), тополь, чий; имеются луга и пашни.
15 По выходе из гор перед нами открылась... и на хребет Торайгыр. - Определение сторон света и географических направлений, данных в этом отрывке Ч. Валихановым является недоразумением, возникшим на осно­вании рисунка, сопровождающего этот абзац. Зарисовка дана в перспек­тиве по движению, т. е. с севера на юг, причем юг (S) оказался в перспек­тиве, т. е. наверху, а север (N) - внизу. Получилась карта с расположе­нием стран света, обратным общепринятому в науке. Однако, комментируя рисунок, Ч. Валиханов дал в тексте привычные для него научные обозначения, что привело к ряду описок. Данный отрывок следует читать: «открылась долина, возвышенная к юго-западу к горам Куулук. Долина эта ограничивалась на юго-востоке горами Куулук, на юге проходит Мер­ке, (далее) на юге - горы Алатау, на юго-западе - ущелья Чилик и Джиничке, на западе - хребет Торайгыр».
16 Каракуйрук  - то же, что джейран.
17 Черганак (облепиха – Hoppohpae rhamnoides) - кустарник из семей­ства лоховых со съедобными плодами, широко распространен по нижнему поясу гор в южной части Казахстана и в Сибири. Свое русское название получил от многочисленных золотисто-желтых, чаще продолговатых пло­дов, которые как бы облепляют ветки.
18...продолжение подошвы столового перешейка. - Имеются в виду столовые горы - горы с пологими платообразными вершинами и крутыми обрывистыми склонами.
19 Каугирасы (кангирасы) - древнее племя, жившее в Семиречье. Оно дало свое имя названию города Кангарыс (по китайским источникам - Хынлос).
20 Ламайский хит - монастырь тибето-монгольских буддистов.
21 Санташ (Сынташ) - название перевала в восточной оконечности хребта Кунгей Алатау; здесь с южной стороны, к седловине вплотную подходит один из северо-восточных отрогов хребта Терскей Алатау.
22 Джигара (правильно: джугара) - автором определяется как сахар­ный тростник. Джугарой казахи и киргизы называют кукурузу, а также сорго (на юге).
23 Речка эта имеет направление с юго-запада на северо-восток. - На­правление течения реки Ирсу верно только относительно со среднего те­чения.
24 Отрар - один из древнейших торговых и ремесленных центров в бассейне нижней Сырдарьи. Широкую известность приобрел в связи с завоевательными походами Чингисхана. События 1218 -1219 г.г., связан­ные с героической обороной города и истреблением его жителей, получи­ли в истории название «Отрарская катастрофа». Тем не менее, как важ­ный узел, расположенный па перекрестке караванных путей, Отрар быстро оправился и вступил в полосу экономического подъема. В XIII - XV в.в. он оставался важным экономическим и военно-политическим центром в ре­гионе. Однако неоднократная осада города, междоусобные войны и грабе­жи подорвали экономику Отрара. К концу XVIII века жизнь здесь прекра­тилась и на место города остались лишь развалины, известные под именем Отрар-тобе. Городище находится неподалеку от впадения реки Арысь в Сырдарью, в 15 километрах западнее железнодорожной станции Тимур. С начала 70-х годов в Отрарском оазисе ведутся раскопки Южно-Казахстанской археологической экспедицией Института истории, археология и этнографии имени Ч. Ч. Валиханова АН КаэССР. Результаты комплексного исследования материалов раскопок городища Отрар-тобе отражены в фундаментальных научных трудах (см.: К. А. Акишев, К. Байпаков, Л. Б. Ервакович. Древний Отрар. Алма-Ата, 1972 г.: они же. Позднесредневековый Отрар. (XVI - XVIII в.в.). Алма-Ата, 1981; К. А. Пищулина. Юго-Восточный Казах­стан в середине XIV - начале XVI в.в. (Вопросы политической и социаль­но-экономической истории. Алма-Ата, 1977 г.).
25 Зайсан (зайсанг, жайсанг, яйсанг) - наследственный представитель феодальной знати у калмыков и у казахов (каска-кайсан).
26 Едигей, точнее Едыге (1352 - 1419 г.г.) - основатель Ногайской (Мангытской) Орды. (См. коммент. 8 к ст. «Письмо профессору И. Н. Березину»).
27 Джанбек - правильно Джанибек (даты жизни неизвестны) - одни из основателей Казахского ханства, образованного в середине 60-х годов XV века в долинах рек Чу и Таласа, на западной окраине Могулистана. Султаны джучиды Джанибек и его родственник Гирей потерпели поражение в борьбе за ханскую власть от Абулхаир-хана - правителя кочевого государства. Восточного Дашт-и Кипчака. Объединив зависимые от них племенные группы кочевого и полукочевого населения, они откоче­вали на рубеже 50 - 60 г.г. XV века в пределы Семиречья. Хан Могулистана Есенбуга встретил Джанибека и Гирея радушно и отвел им пастбищные угодья в долинах рек Чу и Таласа, куда и стекались в последующие годы притесняемые Абулхаир-ханом казахи. В середине 60-х годов XV века Джанибек и Гирей основали Казахское ханство, объединив также в его состав казахов Семиречья. Имя Джанибека в исторических источниках прослежи­вается лишь до 1473 года, а в последующих источниках фигурирует имя толь­ко Гирей-хана. Видимо. Джанибек-хан погиб в одной из междоусобных стычек в 70-х годах XV века. В исторических источниках он известен и под именем Абу Саида, а в народных легендах в сказаниях как «Эз-Жанибек» - уважаемый, любимый, справедливый и т.д. (см.: КСЭ, 4-т. Алматы. 1974 г., 350 б. и др.: К. А. Пищулина. Юго-Восточный Казахстан в середине XIV - начале XVI в.в. (Вопросы политической и социально-экономической исто­рии). Алма-Ата. 1977 г.; Т.И. Султанов. Кочевые племена Приаралья в XV -  XVII в.в. М., 1982 г.).
28 Асан-Кайге, точнее Асан-Кайгы (даты жизни неизвестны) - поэт, философ, герой различных легенд и сказаний. Жил в XV веке во время рас­пада Золотой Орды, сначала в Сарае, а затем в Казани, был одним из влиятельных биев при различных ханах. В преклонном возрасте вернулся в пределы Восточного Дашт-и Кыпчака. Опечаленный судьбой своего народа, его бедностью, решил отыскать обетованную землю (жер уйык), где «жаворонки мирно вьют гнёзда на спине овец», где народ не будет знать нищеты и лишений. Он уговаривал казахских ханов Джанибека и Гирея» объединить казахские земли Семиречья и Восточного Дашт-и Кип­чака, призывал свой народ к дружбе и согласию. На быстроногой верблю­дице (жел мая) он объехал все казахские степи, горы и леса, но обето­ванной земли не нашел и умер, не осуществив своей мечты. (См.: История Казахской ССР, т. 2. Алма-Ата. 1979 г., с. 370; КСЭ, 1-т., Алматы, 1972 г., 501 б. и др.; К. А.Пищулина. Указ, работа).
29 Девятка - подарок или награда, состоящая из девяти ценных пред­метов. Число 9, по древним народным верованиям, считалось священным у многих народов и символизировало полноту возмездия или дара.
30 Кашен (кешен, кесене) - надгробное сооружение, построенное из обожженного кирпича. Термин этот встречается в языке древних кыпчаков, ногайцев иказахов.
31 - развалины, лежащие е юго-восточной полосе степи... - Имеются в виду погребальные сооружения древних скотоводов, большими комплекса­ми встречающиеся в предгорьях Заилийского и Джунгарского Алатау и в горах Тарбагатая.
32 Плач - оплакивание покойника его родными с причитаниями. Обычно произносится женщинами и нередко профессиональными пла­кальщицами, которые экспромтом сочиняют хвалебные песни в адрес по­койника, воспевают его достоинства и доблести.
33 Внутри аула... были привязаны жеребята. -  В обычное время так не бывает. Если автор наблюдал подобную картину, то это, видимо, свя­зано с тем, что аул Бурамбая в дни пребывания там Валиханова находил­ся в окружении врага. В мирной обстановке привязи для жеребят располагаются непременно вдали от аула.
34 ...выпивши сам, поднес одну чашку ко мне - Обычай выпивать напиток раньше гостей был одной из церемоний, соблюдаемых феодальны­ми ханами во время торжественных приемов. Этим подчеркивалось ува­жение хозяина к гостям и свидетельствовалось отсутствие у него злого умысла по отношению к ним (что к напитку не примешан яд).
35 Не определено до сих (пор), что означали эти бабы и кем они поставлены. - Современная наука еще не объясняла значение многих историко-археологических памятников, в том числе и каменных изваяний, сплошь и рядом встречающихся в Монголии, Южной Сибири, Казахстане и в южнорусских степях, которым тогда было присвоено не­точное название «каменные бабы». Научное объяснение значения камен­ных изваяний стало возможным после открытия и расшифровки в 90-х го­дах XIX века орхонских надписей на древнетюркском языке. В, них четко зафиксированы цель и назначение каменных изваяний: они были возведе­ны древнетюркскими народами в память умерших их каганов, воинов и членов их семей. Поэтому группы каменных изваяний в науке сейчас называются тюркскими. Время сооружения тюркских изваяний VI - X в.в. Они распространены на обширном степном пространстве, начиная от Северной Монголии до Кустанайской области. Большими группами они встречаются на Алтае, в Семиречье и Центральном Казахстане. Характерную особенность тюркских каменных изваяний составляет то, что они, как правило, стоят около поминальных оградок, сооруженных из плоских каменных плит, поставленных на ребро. От оградок на восток тянутся вереницы врытых в землю каменных столбиков, которые в орхонских надписях называются балбалами. В VIII - XIII в.в. историческую традицию возведения каменных извая­ний продолжили кыпчаки-половцы, огузы, карлуки и др. Каменные извая­ния этого периода уже испытывают влияние ислама и отличаются от древнетюрских рядом особенностей. Они установлены не у оградок, а у погребальных холмов (курганов), и от них не тянется вереница кам­ней. В описании и зарисовках Валиханова отражены в основном каменные изваяния тюркского времени. Это вполне попятно, если иметь в виду, что в VI - VIII в.в. Семиречье, и в частности местность близ Иссык-Куля, были центральными районами Западнотюркского каганата. (См.: В. В. Радлов. Атлас древностей Монголии, вып. I - III. СПб., 1892 – 1896 г.г.; В. В. Радлов, И. М. Мелиоранский. Древнетюркские памятники в Кошо-Цайдаме. - СТОЭ, вып. IV, СПб., 1897 г.; П. М. Мелиоранский. Памятник в честь Кюль-Тегина. - ЗВОРАО, т. XII, 1899 г.; С. Е. Малов. Памятники древнетюркской письменности. Изд. АН СССР, М. - Л., 1951 г.; Л. А. Евтюхова. Каменные изваяния Южной Си­бири и Монголии. - МИА, № 24, М., 1952 г.; Я. А. Шер. Каменные изваяния Семиречья. М., 1966 г.).
36...могилы или насыпи 4 родов... - Из четырех типов археологических памятников, описанных Ч. Валихановым, первый составляют остатки го­родских поселений древнего Семиречья, выступающие на поверхности земли в виде обширных холмов; второй - каменные оградки разных эпох; третий - курганы древних скотоводов в виде земляных и каменных насы­пей; четвертый комплекс - это каменные ограды с изваяниями тюркского времени.
37 Бюффон Жорж Луи Леклерк (1707 – 1788 г.г.) - выдающийся француз­ский естествоиспытатель, известный своими трудами по описательному естествознанию.
38 Илияты (илиаты, от слова илет, влет - племя, народ). - В прошлом кочевые племена, управляемые из городского центра.

*1 В дневнике от 1856 года Ч. Валиханов записал: «Снять и осмотреть могилу Козу-Корпеч." (ААН, ф. 23, оп. 1, д. 13, л. 31).