«Одно из наиболее известных произведений Шокана Уалиханова написано в виде служебной записки на имя генерал-губернатора Западной Сибири. Работа была закончена в 1864 г. Впервые опубликована Н. И. Веселовским в «Сочинениях Чокана Валиханова» (ЗРГО, ОЭ, 1904, т. XXIX, с. 151–178). В связи с предстоящими реформами 60-х годов XIX в. царское правительство, намереваясь ввести в Казахстане институт мировых судей, решило путем опроса почетных биев и султанов собрать сведения и соображения относительно реформ по судебной части. Председателем комиссии по сбору необходимых сведений был назначен советник правления области сибирских казахов Яценко. Ему в помощники генерал-губернатором Западной Сибири был рекомендован штабс-ротмистр Ш. Уалиханов. Методы, использованные Яценко в ходе работы комиссии, вызвали критику со стороны Уалиханова, в связи с чем и появилась эта записка.»

В последнее время правительство наше деятельно занялось преобразованиями в нашей администрации, в судоустройстве и обратило особенное внимание на народное образование.
Некоторые из этих реформ коснулись и нашей степи, как, например, реформа судебная.
Преобразования в судебной части, вероятно, поведут к изменению прежнего административного строя нашей области, и нет сомнения, что вместо сложного, обременительного как для русского правительства, так и для киргизского народа бюрократического хаоса будет образовано в округах управление более рациональное и на началах самоуправления, которое принято теперь и для русских сельских и городских общин.
Ввиду таких важных преобразований, готовящихся для моей родины, я считаю долгом представить (благоусмотрению Вашего высокопревосходительства, как главному начальнику киргизского народа) некоторые мои соображения и заметки (относительно судебной административной реформы и отчасти касательно народного образования).
Россия в числе сыновей своих имеет немало народностей иноверческих и инородческих, которые ведут образ жизни диаметрально противоположный образу жизни коренного русского населения, имеют нравы и обычаи диаметрально противоположные нравам и обычаям русских славянского племени.
Понятно, что преобразования, проектированные для христианского и оседлого русского населения, по вышеизложенным причинам не принесут никакой пользы и будут бессмысленны, если будут всецело применены к кочевым и бродячим инородцам Европейской и Азиатской России.
Вероятно, вследствие этих соображений и был командирован советник областного правления Яценко для отобрания от сведущих в законах и судебных обычаях биев и султанов их мнений относительно предполагаемых для области преобразований по судебной части.
Но мнение народа, особенно народа невежественного и полудикого, не всегда может быть принято как выражение действительной народной потребности. На мнения же привилегированных классов общества следует смотреть не иначе, как на отрицательное выражение истинных народных нужд, ибо интересы знатных и богатых людей, даже в обществах высокоцивилизованных, бывают большею частью враждебны интересам массы, большинства.
Народ груб и туп и вследствие этого пассивен, потому мотив и направление народных мнений зависит от тысячи случайных обстоятельств и от обстоятельств, по-видимому, мелких, ничтожных. Человек дикий и неразвитый подобен ребенку, не умеющему вполне владеть своими внешними чувствами.
Ему, как и ребенку, трудно согласовать ощущения свои с действиями. Хотя стремление к улучшению внутренних и внешних условий жизни и присуще человеку и было ему присуще во все века и во всех степенях человеческого развития, но, тем не менее, цель эта редко им достигалась.
Не понимая самого себя и не имея никаких положительных сведений об окружающей его природе, человек-дитя должен был в стремлении своем к улучшению идти ощупью, подобно слепому, и понятно, что он должен был больше ошибаться, принимая ложь за истину, вред за пользу.
История представляет нам в этом отношении много поучительнейших примеров. Посему нет вопроса общественного, который был бы так всемогуще важен, как вопрос о народных реформах. Нет сомнения, что все законодатели и реформаторы имели и имеют в виду общественную пользу, но понятия о том, что полезно и что вредно для общественного развития в разные века были различные, и теперь между нами ходит много диких гипотез, которые по рутине и по привычке к прошлым преданиям принимаются многими на веру как непреложные аксиомы, хотя науки ясно доказали их ошибочность и несостоятельность.
В наше время самым важным и близким для народа считаются реформы экономические и социальные, прямо касающиеся насущных нужд народа, а реформы политические допускаются как средства для проведения нужных экономических форм, ибо каждый человек отдельно и все человечество коллективно стремится в развитии своем к одной конечной цели – к улучшению своего материального благосостояния, и в этом заключается так называемый прогресс.
С этой точки зрения полезны только те реформы, которые способствуют улучшению быта человека, и вредны те, которые почему-либо мешают достижению этой цели. Всякая реформа, имеющая целью общественное благосостояние, тогда только может достигнуть предположенной цели, не подвергаясь разным случайностям, когда известны общественные нужды и средства. Джон Стюарт Миль совершенно прав, говоря, что прежде, нежели давать новые права людям какого-либо сословия, необходимо прежде сделать точные ученые исследования об умственных, нравственных и политических качествах людей этого сословия.
И в самом деле, доктор тогда только лечит больного с уверенностью в успехе, когда ему известны не только болезненные симптомы пациента, но и основные причины болезни. От незнания общественных нужд и от излишней ревности к гуманным теориям очень часто вводятся у нас нововведения и реформы, совершенно ненужные в данный момент и при известном положении дел.
Избегнуть ошибок подобного рода очень легко, если при введении разных реформ неуклонно следовать тому методу, который употребляется в сельском хозяйстве при культивировании растений. По этому методу, во-первых, необходимо изучить вполне самое растение, затем нужно знать, на какой почве оно произрастает, сколько требует оно света, теплоты и проч. Сущность теории заключается в том, чтобы доставить растению то, в чем оно нуждается, и устранить все то, что ему мешает.
словия племенного организма среды, климата и почвы должны быть всегда на первом плане, ибо все человеческие побуждения и мотивы обусловливаются совокупным влиянием физических и социальных условий.
Реформы бывают только тогда удачны, когда они правильны, т. е. тогда, когда они основаны на тех неизбежных законах прогресса, при которых только и возможно здоровое развитие общественного организма.
Реформа такого рода должна поощрять и ни в каком случае не останавливать. Все революции, бывшие в Европе с 1793 года, происходили единственно от стремления правительства подавить свободное народное движение.
Реформы же насильственные, привитые, основанные на отвлеченных теориях или же взятые из жизни другого народа составляли до сих пор для человечества величайшее бедствие. Современные наши историки недаром все наши общественные болезни и аномалии приписывают сокрушительному и антинародному духу петровской реформы.
Вообще из сказанного нами не следует думать, чтобы мы принадлежали к последователям той узкой (теории) народности, которые смотрят на народность как на нечто предопределенное от начала и думают, что она… должна развиваться только сама из себя.
Напротив, мы думаем, что усвоение европейского, общечеловеческого просвещения и энергическая борьба с препятствиями, мешающими достижению этой цели, должна составлять конечную цель для всякого народа, способного к развитию и культуре.
Культура может изменить организм человека к лучшему, как культурный уход улучшает породу домашних животных. Чтобы сделать киргиза способным к восприятию европейских преобразовательных идей, нужно предварительно путем образования развить его череп и нервную систему.
Организм не может принять того, до чего он не дорос. В 1822 году Сперанский составил Сибирское уложение4, которое было в 1824 году введено в киргизскую степь. Народ неграмотный, кочевой, с своеобразными понятиями и обычаями, был подчинен ни с того, ни с сего бюрократической централизации со всеми ее мудреными инстанциями, атрибутами и названиями канцелярскими, непонятными до сих пор не только киргизам, но и русским.
Вместе с приказами, заседаниями, журналами исходящими и входящими навязали нам татарских мулл и татарское просвещение. Реформы подобного рода, собственно, мы и считаем бедственными для народа и вредными для прогресса.
Мы сочли нужным сделать это длинное и, может быть, несколько докторальное вступление потому, что комитет, составленный при областном правлении для решения вопроса о судебной реформе в области сибирских киргизов, очевидно, был мало знаком не только с теми научными фактами, которые теперь приняты всеми за аксиому, но и вообще с тенденциями и требованиями нашего времени, ибо основал свой вывод на одних «народных мнениях», собранных от «знатных» киргиз одним из членов комитета советником Яценко.
Народные мнения, как мы заметили выше, есть не что иное, как лепет неразумного дитяти, и потому народы неразвитые совершенно справедливо называются младенчествующими, мнения же султанов и биев еще менее заслуживают уважения, ибо интересы целой нации по строгой справедливости должны предпочитаться выгодам отдельного сословия.

Вопросы же о реформах требуют гораздо большей осторожности и более глубоких соображений, ибо от них зависит народное «быть или не быть». Изо всех инородческих племен, входящих в состав Российской Империи, первое место по многочисленности, по богатству и, пожалуй, по надеждам на развитие в будущем принадлежит нам – киргизам.
Мы занимаем одну обширную сплошную территорию, между тем как другие инородцы разбросаны среди русского населения. Нас считается в русском подданстве до 800 000, а с не верноподдаными нашими соплеменниками мы превышаем миллион, тогда как всех татар в Европейской России, включая в это число башкир, ногайцев и киргиз Букеевской орды, полагается едва один миллион.
Вся так называемая среднеазиатская торговля России есть не более не менее, как торговля наша: на долю Бухары, Коканда и других стран Центральной Азии приходится весьма незначительная пропорция в общем торговом балансе.
Народ наш, наконец, не так дик и груб, как думает о нем русское общество. Очень часто случается нам читать и слышать фразы вроде:
- «Что за киргиз-кайсацкие нравы! Это простительно какому-нибудь киргиз-кайсаку», – и проч.
Замечательно, что в подобных и обидных для нас случаях народ наш всегда называется киргиз-кайсацким, а когда же нас хвалят, то называют просто киргизами или просто кайсаками. Из этого надо думать, что мнение о необычайной дикости и грубости нашей основано единственно на вокальном варваризме слова киргиз-кайсак.
Говоря серьезно, киргизский народ принадлежит к числу наиболее миролюбивых и, следовательно, к числу наименее диких инородцев русского царства. В этом отношении мы уступаем только бурятам, но и то потому, что буряты имели счастье принять самое гуманное и высокое учение – буддизм…
Народ наш имеет богатую и не лишенную поэтических достоинств растительную литературу, более близкую к индогерманскому эпосу, чем к восточным произведениям этого рода. Наконец, что всего важнее, формы нашего общественного развития находятся в том самом безыскусственном периоде, когда они представляют наибольшую аналогию с результатами высшего, культурного развития.
На этом факте основаны все наши надежды на будущее.
Сверх того, мы как потомки батыевских татар связаны с русскими историческим и даже кровным родством. Судьба миллионов людей, подающих несомненные надежды на гражданственное развитие, людей, которые считают себя братьями русских по отечеству и поступили в русское подданство добровольно, кажется, заслуживает большего внимания и большей попечительности в таких решительных вопросах, которые формулируются в шекспировское – быть или не быть.
Отсутствие разумного самозащищения и всякого рода пассивность по причине неразвитости обязывают правительство в отношении нас быть чрезвычайно внимательным и крайне осторожным. Только вследствие невнимательности, которая, надо сказать, в отношении нас, киргиз, уже вошла в привычку областного начальства, комитет, бывший при областном правлении, мог принять без всякой критической оценки мнения султанов, биев и других знатных киргиз за главное основание для своих работ и только по укоренившейся невнимательности мог утвердить в своем проекте те ненужные и вредные для народа преобразования и изменения, которых добивался привилегированный класс киргизского народа и которых не хотел простой, или, как выражаются степные аристократы, «черный» киргизский народ.
Для правильной оценки народных мнений стоило только комитету вникнуть в сословные отношения киргиз и в отношения их к непосредственному русскому правительству. Наконец, комитет имел под рукою достаточно исторических и статистических фактов, чтобы проверить эти голословные мнения.
Статистика и те данные, которые заключаются в делах областного правления, при всей их скудности заслуживают гораздо большего уважения и вероятности, чем мнения невежественных и диких аристократов невежественного и полудикого народа.
В этой записке мы берем на себя смелость разъяснить и рассмотреть вопрос о судебной реформе в нашей области на основании более точных фактов и наблюдений. Мы пользовались некоторыми статистическими и историческими данными, взятыми из дел областного правления и окружных приказов.

*      *      * 

Чтобы дать правильный взгляд на значение народных мнений, чтобы выставить их в истинном свете, я как помощник и сотрудник г. Яценко в возложенном на него поручении считаю необходимым начать свои заметки подробным и точным обзором всех обстоятельств, сопровождавших ход наших занятий.
Начинаю с того, как отбирались нами народные мнения и при каких условиях.
Во-первых, показания давали волостные управители, старейшины, султаны, бии и богатые киргизы, т. е. ордынские чиновники или ордынцы, имеющие в виду быть чиновниками. Народ, т. е. небогатые, нечиновные и нетитулованные киргизы, в даче мнений и в совещаниях по этому предмету участвовал очень мало, даже, можно сказать, вовсе не участвовал.
Чтобы удостовериться в справедливости этого факта, стоит только посмотреть на печати и тамговые знаки, приложенные к показаниям: там все султаны и старшины. Простые киргизы по отдаленности летних кочевок от мест, где учреждены приказы, приезжают на ревизию только по крайней необходимости и по окончании ревизии, истощив свои скудные запасы, тотчас же уезжают.
Удерживать народ для совещаний почетные киргизы, кажется, не старались, по привычке заочно располагать голосами и мнениями своих родичей, да и удержать голодных киргиз было бы для них не так легко.
Некоторые султаны и бии, внесенные в список биев 1854 года и участвовавшие при первых совещаниях по нашему делу, через день и два уезжали тайно в свои аулы, оставив печати в чужих руках, чтобы приложить их к народному решению, каково бы оно ни было.
Затем оставались при приказах, как было уже замечено, одни ордынские чиновники и честолюбивые богачи. И эти лица при чтении проекта обнаруживали непростительное равнодушие, некоторые даже засыпали.
Вообще никто из киргиз, за небольшим исключением, не понимал или не хотел понять, в чем дело, и чего от них хотят. Причины такого непонятного равнодушия киргиз в этом столь важном народном деле были: во-первых, невежество и непонимание своих интересов, во-вторых, то, что киргизы не были заранее приготовлены к пониманию того, что им читали и на что от них требовали скорого ответа; равнодушествовали киргизы и вследствие недоверия к русскому правительству.
Они сомневались в нашей искренности и думали, что спросы наши делаются для одной только формы или с какой-нибудь другой, невыгодной для них, целью. В каждом действии русского начальства киргизы видят одно только зло, посягательство на их свободу и льготы.
И это очень понятно, потому что киргизы о русском начальстве судят по действиям своих русских заседателей. Объяснение мое может показаться для многих чем-то крайне сомнительным, пожалуй, найдутся и такие господа, которые будут обвинять меня в клевете на свой народ; я бы мог представить в оправдание свое множество примеров, где подозрительность киргиз и недоверие их к правительству и к русским чиновникам (что в понятии киргиз одно и то же) выражалось еще в более мелочной, в более ребяческой форме.
В сороковых годах поручено было одному из чиновников бывшего пограничного правления Сотникову собрать юридические предания киргиз и их судебные обычаи. Этот чиновник, вероятно, желая начать сборник свой преданиями более древними, стал расспрашивать киргизских родоначальников, предварительно собрав их в приказы, откуда происходит и как сформировался киргизский народ, и что значит слово казак? (так сами себя называют киргизы).
Киргизы стали рассуждать, к чему все это от них спрашивают и какая может быть польза русскому правительству от знания их происхождения. Какой-то проницательный кайсак заметил, что, вероятно, их хотят обратить в казачество, так как предки их, по преданию, были казаки.
Мысль эта показалась для всех до того ясной и вероятной, что они скрыли от г. Сотникова настоящее предание о «казаках и трех сотнях» и показали себя выходцами из Турции или Аравии Долго в степи ходила молва, что Сотников хотел обратить их в казачество.
Вы, с своей стороны, не только не могли внушить киргизам должного доверия, но, говоря правду, сами возбуждали в них обычный их скептицизм. Привожу факты: является многочисленная толпа киргиз знатных и незнатных, словом, все киргизы, бывшие в это время в станицах и городах, где расположены приказы.
Во всех округах первый ответ был один и тот же и выражался всеми собравшимися единодушно:
- «Суд биев и съездов их, – говорил народ, – существует у нас издавна и заключает в себе все начала мирового суда, предлагаемого ныне русским правительством.
Суд этот, – продолжали собравшиеся киргизы, – вполне удовлетворяет условиям нашего народного быта, поэтому суд биев и съездов их необходимо оставить в древней народной форме». Это, очевидно, было решение народа, en masse, решение кругов.
Но г. Яценко, вероятно, вследствие правительственных инструкций и указаний замечал, что в мнениях своих они должны соображаться с основными положениями общего проекта преобразования, например: нужно, чтобы число биев было определено положительной цифрой, нужно, чтобы бии были по выборам и проч.
Киргизы смущались, недоверие быстро овладевало толпой, начинались споры, совещания, и народ просил отсрочки. С шумом киргизы уходили на улицу, собирались в новые круги и через несколько времени возвращались к нам в другой раз, но в гораздо меньшем числе.
Второе показание начиналось, обыкновенно, добавлением, что «суд биев и съездов их необходимо оставить в древней народной форме, допустив некоторые применения и дополнения сообразно духу времени и обстоятельствам».
Добившись этой уступки, мы читали им пункты «проекта» относительно правила избрания и относительно обязанностей мировых судей. Киргизы на каждый пункт делали свое мнение и всегда противоположно смыслу первого своего показания, т. е. не добавляли и не применяли, а прямо разрушали и уничтожали суд биев, о сохранении которого всецело просили сами.
Мнения эти выражались устами нескольких биев и чиновных лиц, а остальные почетные ордынцы ограничивали свое участие одними одобрительными жестами. По временам возникал в среде представителей народа крикливый диспут.
Биям хотелось, чтобы их избрали на более продолжительный срок, чтобы им предоставили право принятия и решения дел по личному усмотрению и право участвовать в исполнении решений; хотелось биям, чтобы решения их в известных случаях не подлежали обжалованию, словом, корпорация киргизских судей стремилась к тому, чтоб киргизского бия, судебного практиканта, обратить в мирового судью, судебного чиновника.
Волостные управители, по инстинкту самосохранения, горячо противились биям, видя в них прямое посягательство и на чиновническую власть, принадлежащую теперь им. После взаимных уступок дело при посредничестве старших султанов улаживалось таким образом, что бии не могли мешать управителям, управители – биям, а управители и бии – султанам.
Почетные ордынцы-нечиновники были на все согласны, ибо для них, для будущих кандидатов на все эти должности, того и нужно было, чтобы степные власти не мешали друг другу эксплуатировать простой народ.
Из приведенного очерка наших работ по судебной реформе в области сибирских киргизов можно ясно усмотреть, что желание большинства массы народной заключалось в том, чтобы оставить суд биев в древней народной форме, а личный интерес чиновных, титулованных и богатых киргиз, напротив, в том, чтобы изменить суд биев в его основе.
Факт этот требует особенного внимания при дальнейшем рассмотрении вопроса о судебных реформах в степи и знаменателен еще тем, что дает нам поучительные данные, как бесцеремонно богатые и почетные киргизы относятся к небогатым и непочетным своим родичам.
Красноречивый пример бесцеремонности почетных киргиз к непочетным я имел случай заметить в Каркаралах. Там бии и султаны дали мнения свои, не посоветовавшись с «черным народом», и, между прочим, показали, что для их округа нужно назначить четырех главных биев, каких-то биев над биями.
Мнение это, как оно ни было нелепо, я должен был внести в записку, и когда записка эта переписывалась в приказе, квартира моя была осаждена многочисленной толпой конных и пеших киргиз. Народ требовал уничтожения статьи о «биях над биями» и до тех пор не расходился, пока требование его не было исполнено.
Дело в том, что двое каких-то почетных старшин, имевших должности: один заседателя, а другой управителя, были удалены за лихоимство, по просьбе народа, от занимаемых ими должностей, и вот киргизские власти, вероятно, желая показать участие к собрату и пренебрежение к народу, решились для этих лихоимцев выдумать должность «бия над биями» и тем самым вызвали демонстрацию со стороны простого народа.
Мы надеемся, что всех этих acta et facta достаточно, чтобы видеть всю фальшивость и ложность знаменитых народных мнений. Комитет видел в этих мнениях потребность реформ и преобразований в суде биев, который, по показанию знатных ордынцев, не вполне будто бы удовлетворял современному социальному развитию киргизского народа; но мы же, считая себя в этом случае, в качестве очевидца, более компетентными, видим в этих мнениях интриги и низкие побуждения с одной стороны, равнодушие и пассивность – с другой, невежество и дикость – с той и другой стороны.
Упрекая киргизскую знать в голословности, мы сами не будем голословны. С этой целью мы рассмотрим теперь суд биев в его сущности, чтобы увидеть смысл и характер этого института. Затем, на основании статистических и других достоверных фактов, постараемся определить, в какой степени суд биев удовлетворяет или не удовлетворяет современному развитию киргизского народа, и в заключение для окончательного вывода сравним, насколько суд биев согласуется с главными началами проектированного правительством мирового суда, и в какой мере последний применим к быту киргиз, или:
Суд биев в древней народной форме:
1) Возведение в звание бия не обусловливалось у киргиз каким-либо формальным выбором со стороны народа и утверждением со стороны правящей народом власти; только глубокие познания в судебных обычаях, соединенные с ораторским искусством, давали киргизам это почетное звание.
Чтобы приобресть имя бия, нужно было киргизу не раз показать перед народом свои юридические знания и свою ораторскую способность. Молва о таких людях быстро распространялась по всей степи, и имя их делалось известным всему и каждому.
Таким образом, звание бия было как бы патентом на судебную и адвокатскую практику. Дети лиц, носивших звание биев, имея большую юридическую практику, обыкновенно наследовали знания и вместе с тем и звания своих отцов.
Мы можем представить многочисленные примеры такой наследственности звания биев в киргизском народе. В каракисецком роде Средней орды в конце XVII века был известный бий Казбек; потомство его до сих пор носит звание биев:
Казбек
↓
Бекбулат
↓
Тленчи
↓
Алчинбай
Впрочем, из этого вовсе не следует думать, что звание биев было у киргиз когда-либо наследственным. Бий Чорман – сын богатого и знатного киргиза карджасского рода, но не бия. Чорман, у которого предки никогда не были биями, тринадцати лет приобрел это звание, выиграв важный родовой процесс на одном народном сейме, и до смерти своей назывался Чорман-мальчик.
Мы знаем много киргиз, которых отцы были известными биями, но которые сами не носят этого звания. 
2) Закон родового быта, по которому члены одного рода считались как бы членами одного семейства, был причиною того, что бий-однородец в процессе своего родича с членом другого рода мог быть только адвокатом у своего однородца, но не судьей его.
Понятия родства распространялись у киргиз и в отношении отдаленнейших поколений. Например, Средняя орда разделяется на шесть главных родов: аргын, кипчак, конрад, найман, увак и керей, которые находятся между собой в отношении братьев, посему истец конрадского племени в процессе с ответчиком из племени аргын имел полное право отстранить от суда всех биев области сибирских киргизов как однородцев, следовательно, и приверженцев своего ответчика, исключая биев баганалинских, кипчаковских, увакских и киреевских, составляющих всего около 15-ти волостей в области.
Эта особенность родового быта киргиз послужила основанием права свободного выбора со стороны тяжущихся для разбора своего дела биев из всех лиц, носящих это звание на пространстве всей киргизской степи, чтоб доставить им полную возможность выбрать вполне беспристрастного судью.
Так в 1758 году султан Барак, один из сильнейших владельцев Средней орды, убив Абулхаира, хана Меньшей орды, избрал для суда над собою 4-х биев из биев всего киргизского народа. В числе его судей были: Тулебий от Большой орды и Айтек – от Малой.
Кочевой образ жизни, способствующий быстрым передвижениям с места на место и частым столкновениям одних родов с другими, привычка киргиз к разъездам и путешествиям, беспрестанные съезды биев и других почетных ордынцев из отдаленных мест на поминки, байги и на другие народные собрания и сборища давали и дают теперь киргизам легкую возможность отдать свое дело на суд инородного бия или на суд какой-нибудь проезжей известности.
Вообще киргизы любили и любят судиться у проезжих биев или у лиц, совершенно им незнакомых, чем у биев соседнего племени, с которыми у них есть частые сношения, следовательно, и родовые счеты. 
3) Из воззрения на дело суда как на дело частное, относящееся только до интересов тяжущихся, явился обычай за труд, принимаемый на себя бием, в известных случаях вознаграждать его штрафом, «бийден бийлаги», с тяжущегося, признанного по суду виновным.
4) Этот же взгляд на бия как на частного практиканта, а на суд как частное дело был причиною того, что киргизские бии могли принимать к своему производству и решению дела не иначе, как по просьбе тяжущихся или по сообщению административной власти и по той же причине не могли участвовать в исполнении своих решений. 
5) Понятно, что такой свободный взгляд на суд и на судью не мог ограничивать право обжалования, и киргизам предоставлялось это право в самых широких размерах. 
6) Но самую замечательную черту суда биев составляет, конечно, следующий обычай: когда не было против обвиняемого явных улик, но имелось только сильное подозрение, то бии прибегали к посредничеству честных родовичей, которые присягой обвиняли или оправдывали подсудимого. Число этих «присяжных» и круг для их выбора обусловливались важностью рассматриваемого дела. Таким образом, присяжные выбирались иногда из близких соплеменников подсудимого, а иногда из целой волости или из целого округа. 
7) Суд биев производился словесно, публично и во всех случаях допускал адвокатуру. Он был в таком уважении у народа, что не требовал и не требует до сих пор никаких дисциплинарных мер. Вот суд биев, бывший в степи до основания окружных приказов в кочевьях Средней киргиз-кайсадкой орды.
Рассматривая внимательно суд биев, действующий теперь у киргиз нашей области, мы видим, при всем нашем желании найти в нем что-нибудь новое, прививное, – те же формы, те же начала древнего народного суда, которые мы изложили выше.
Суд биев, несмотря на 40-летнее русское влияние, остался таким, каким был он за сотни, может быть, за тысячу лет до нас. Стало быть, ни внутренняя инерция народа, ни влияние русских учреждений и законодательств не могли изменить его древних и простых форм, хотя русское правительство не раз думало дать ему более прочную, более официальную организацию.
С этой целью был издан закон 1854 года, которым было поставлено:
- «Звание биев оставить за теми, кто им пользовался до 19-го мая 1854 года; на будущее же время предоставить оное только султанам и аульным старшинам, прослужившим в этих должностях не менее 6-ти лет и отправлявшим какие-нибудь должности или чем-нибудь всемилостивейше награжденным, и не иначе, как по выбору общества и с утверждения окружного приказа (94 ст., том II, часть 2. Учр. об управлении инородцами)».
Этот неудачный закон, имевший целью возвысить звание биев, дав им чиновничье значение, но прямым последствием которого было бы то, что звание биев перешло бы непременно в руки честолюбивых богачей, положительно не сведущих в народных обычаях и правах, к счастью киргиз, не имел никакого влияния на их народный суд, потому что число лиц, бывших биями до 19-го мая, оказалось и оказывается до настоящего времени достаточным для отправления у киргизского народа правосудия.
аким образом, древнейший суд биев действует и поныне в киргизской степи на тех главных началах, на которых действовал он до принятия киргизами русского подданства. Ели 40-летнее русское владычество, внесшее много совершенно новых элементов в общественную жизнь киргизского народа, не имело никакого влияния на древний киргизский суд биев, если суд этот мог устоять против неблагоприятных условий русского законодательства (например, закона 1854 года), ясно, что он вполне удовлетворяет настоящему развитию киргизского народа.
Удовлетворительность суда биев самым блистательным образом доказывается официальными источниками, именно незначительностью жалоб на первоначальное решение биев и почти совершенным отсутствием просьб от киргиз о производстве дел, подлежащих ведомству биев, по русским законам.
По справкам из дел окружных приказов видно, что в Каркаралинском, Кокчетавском и Баян-Аульском округах жалоб на несправедливое решение биев и просьб о постановлении решений по русским законам в приказы этих округов в течение последних трех лет вовсе не поступало, хотя судом биев было окончено в Каркаралинском округе: в 1860 г. – 72, в 1861 г. – 77 и в 1862 г. – 22 дела.
В Атбасарском приказе в 1861 году была только одна жалоба и с просьбой русского суда, но жаловался, впрочем, не киргиз, а казак. Всего более неудовольствий на решение биев встречаем мы за последнее трехлетие в Акмолинском округе, в границах которого проживает наиболее всего русских, татар, ташкентцев и других иноплеменников.
 1860 году в Акмолинский приказ поступили две жалобы, одна из них сопровождалась просьбой русского суда, в 1861 г. – 3, (в) 1862 г. – 4. В сведениях, доставленных Акмолинским приказом по этому предмету, к сожалению, не показано племя и происхождение лиц, подававших жалобы.
Надо думать, что просители были не киргизы. Мы знаем, однако, несколько примеров, что киргизы действительно желали русского суда, но просители эти были ордынцы, заклейменные народным презрением, люди вполне безнравственные, которые надеялись незаконными путями, через русских чиновников исправить проигранное на народном суде дело.
Им было нечего терять. Так просил Коджук, известный кушмурунский конокрад, так просил Баубек, содержавшийся 2 года на гауптвахте в Атбасаре по многократным жалобам киргиз своего и Кокчетавского округов.
По суду биев этот хищник, бывший некогда сподвижником Кенесары, был приговорен к уплате нескольких сот лошадей, но совершенно отказался от уплаты и, посаженный на гауптвахту, просил русского суда.
В пользу суда биев мы можем привести еще один крупный факт, говорящий сам за себя. Это то, что русские истцы или русские ответчики во многих случаях предпочитают суд биев русскому следствию.
Известно достоверно, что в Кокчетаве в нынешнее лето было решено несколько десятков такого рода дел. Теперь позволю себе приступить к главнейшей задаче по вопросу о судебной реформе в Киргизской степи Сибирского ведомства, именно: к сравнению главных элементов киргизского суда биев с основными началами мирового суда, проектированного для русских губерний.
При первом общем взгляде на эти два, по-видимому, разнохарактерные учреждения чувствуется, что между ними существует большое сходство, много общего в идее, но, разбирая каждый пункт отдельно, мы видим одну только разницу.
Сходство заключается, например, в словесности и публичности делопроизводства, но здесь есть разница, если пускаться в тонкости: мировые судьи решения свои постановляют на бумаге, а бии не всегда; мировые судьи делают разбирательства свои публично только по делам гражданским, а бии – по всем без исключения делам, подлежащим их ведомству.
(Тонкости эти заимствованы нами вместе со статьями законов из комитетского проекта). 
Разница заключается: 
а) По судоустройству. 
Бии существуют в неопределенном числе, мировые же судьи полагаются по нескольку на каждый мировой округ. Бии никем формально не избираются и формально никем не утверждаются. Значение их основано на частном авторитете, который приобретают они так же, как в Европе поэты, ученые и адвокаты.
Шекспир и Гете считаются всеми за великих поэтов, но мнение о гениальности их основано не на декретах правительств и не на формальных выборах народа. Для выбора в мировые судьи существует определенный порядок и ценз.
Бий тогда только судья, когда к нему обращаются тяжущиеся, обращаются же к нему, пока он пользуется хорошим renommée, только потеря авторитета лишает его бийского звания. Мировые судьи избираются на три года и, пока служат, пользуются постоянными правами и обязанностями.
Бии не получают никакого содержания ни от казны, ни от народа, но берут «бийден бийлаги», а мировому судье полагается из земского сбора определенная сумма на содержание его самого и на расходы его по канцелярии.
Съезды биев бывают не периодичные, а случайные, а на съезды же мировых судей назначается определенный срок. Мировой судья решает дела единолично, а суд биев одноличен может быть только тогда, когда тяжущиеся принадлежат к одному роду с бием и сами пожелают одного судью.
б) По судопроизводству.
Мировым судьям подсудны: по уголовным делам – маловажные преступления и проступки, означенные в 19 ст. Угол. судопр., и по гражданским – иски на сумму не свыше 500 руб. (ст. 1 Гражд. судопр.).
Биям же подведомственны все уголовные преступления и проступки, исключая означенных в 1167 ст., XV т., 2 кн. Угол. законов, прилож. к 183 ст. того же тома, 1 кн. Улож. §1, пункт 2 и дополнение к этому пункту по 2 продолжению, и все дела гражданские киргиз между собою и с лицами иноплеменными в случаях, когда последние, будучи истцами, подчиняются сами суду биев (1177 ст., XV т., 2 кн. Угол. зак. и 1133 и 1134 ст., X т., II ч. Гражд. судопр.).
Бии приступают к разбору дел только по жалобе частных лиц или по сообщениям полицейских и других властей. Мировые судьи, кроме этих случаев, разбирают дела по преступлениям и проступкам и по личному своему усмотрению и дознанию (24 ст., пункт 3 Угол. судопр.).
Бии разбирают и решают дела на своем языке, по своим обычаям и законам, мировые же судьи, хотя и делают разбор дел на местном наречии, но решают по совести или на основании общих законов Империи (28 ст. Угол. судопр.).
Решения биев могут всегда быть обжалованы, решения же мировых судей в известных случаях считаются окончательными и не подлежат обжалованию (30 ст. Угол. зак. и 3 ст. Гражд. судопр.). Бии все дела разбирают публично, мировые судьи делают разбирательство публично только по гражданским делам (5 ст., Гражд. судопр.).
Во всех делах, решаемых судом биев, допускается адвокатура, в мировом же разборе упоминается о поверенных только по делам гражданским (5 ст., Гражд. судопр.). Мировые судьи заносят решения свои в установленную для сего книгу, у биев подобной книги нет.
Решения биев приводят в исполнение султаны, управители и старшины, а окончательный приговор мирового суда исполняет сам мировой судья. В суде биев бывают случаи, допускающие участие «присяжных» для решения так называемого у англичан вопроса о факте (question of fact); мировой же суд обходится без присяжных.
Из этого сравнения киргизского суда биев с судом мировым очевидно, что мировой суд, несмотря на большую разницу в частностях, в общей идее и по практической цели своей имеет много общего с судом биев у киргиз, только мировой суд изобилует большими формальностями и имеет более бюрократических атрибутов.
По нашему мнению, суд биев – (это) не удивительно, если принять во внимание аналогию высшего развития с низшим, – имеет некоторые преимущества перед судом мировым, по крайней мере в отношении киргиз.
Мы бы сказали – абсолютное превосходство, если б не боялись, что нас могут заподозрить в преувеличении. Вообще говоря, суд мировой не есть еще суд идеальный, лучше которого нельзя было бы и ожидать.
И в Англии, в этой образцовой стране мирового суда, по свидетельству новейших исследователей, много юристов и государственных людей, которые не совсем довольны современным состоянием английских мировых учреждений.
Блекстон, Гнейст и Шарль Конт в сочинениях своих указывают на некоторые положительные недостатки британского мирового суда. Главное достоинство суда биев, по нашему мнению, заключается в отсутствии формальностей и всякой официальной рутины.
Значение бия основано на авторитете, и звание это есть как бы патент на судебную практику. Тяжущимся киргизам предоставляется свободное право обращаться к любому из лиц, пользующихся судейским renommée, как у нас больные обращаются к медицинским авторитетам, а подсудимые – к известным адвокатам.
Официальные выборы никогда не могут удовлетворять этим высшим условиям, а у нас же в степи выборы под влиянием закона родового быта в настоящее время ограничиваются одними родовыми интригами и служат только к удовлетворению тщеславия богатых киргиз и к обогащению русских чиновников, отлично умеющих в мутной воде рыбу ловить.
Если, согласно своекорыстному желанию киргизских чиновников и богатых табуновладельцев, избрание биев подчинить формальным выборам, то отправление правосудия в степи неминуемо перейдет при помощи денежных сделок и разных низких интриг, что случается у нас сплошь да рядом, в руки табуновладельческой и торговой знати, положительно не сведущей в наших судебных обычаях и в наших юридических правах.
Свободный выбор судей из всех лиц, носящих звание биев, предоставленный тяжущимся, вполне заменяет выборы и даже более достигает той цели, с которой обыкновенно производятся выборы. Бии у нас теперь занимаются своей профессией по призванию и имеют причины дорожить своей репутацией.
Сделавшиеся же выборными чиновниками, они во всем будут походить на наших управителей, которые тянут со всех и всем сами платят. Неблагонамеренный судья при настоящем положении дел без всяких скандалов может быть обойден: к нему никто не будет обращаться – и дело кончено.
Если же этот неблагонамеренный судья будет выбран официально и на срок, то киргизам придется сносить все его гадости до выборного термина. Наконец, если судья будет человек богатый, то и выборы, пожалуй, не избавят народ от его несправедливостей.
Преимущество имеет суд биев и в том отношении, что он редко бывает единоличен; в нем допускается безграничная публичность, а иногда и нечто вроде участия присяжных; решения его подлежат обжалованию, между тем как мировым судьям в этом отношении дается слишком большая власть, тем более опасная, что судья может руководствоваться во многих случаях одними законами совести, без всякой другой гарантии.
Суд биев в отношении киргиз выигрывает окончательно потому, что другие статьи общего проекта не применимы к быту кочевника, особенно главные статьи по мировому судопроизводству. Например, киргизы не могут быть судимы по русским законам.
Причина очень простая. Во-первых, от киргиза при другом племенном организме и других условиях среды и стихии нельзя требовать одинакового понимания и взгляда на преступления и проступки, как от русских и от других европейцев, и, наконец, киргизы не знают и не могут знать русских законов, хотя при следствиях они наравне с русскими не могут отзываться незнанием закона. Киргиз, не понимающий ни одного русского слова, не может отзываться незнанием русских законов! (Нелепость и рутинность этого требования очевидны).
Это, конечно, китаизм, так сказать, возведенный в перл создания. Выходит, что правительство наше сознательно требует от своих подданных невозможного как нечто очень возможное. Нет никакого сомнения, что тот закон хорош для народа, который более ему известен, закон родной, под которым человек вырос и воспитывался, как бы закон этот ни был несовершенен, должен казаться ему лучше, понятнее и яснее самых мудрых законодательств, взятых извне или навязанных сверху.
Между тем, обычное право киргиз, по той же аналогии высшего развития с низшим, на которое мы так любим ссылаться, имеет более гуманных сторон, чем законодательство, например, <мусульманское, китайское и> русское по Русской Правде.
В киргизских законах нет тех предупредительных и устрашающих мер, которыми наполнены и новейшие европейские кодексы. У киргиз телесные наказания никогда не существовали. А законы родовые, по которым члены рода ответствуют за своего родича, при родовых отношениях приносят много практической пользы.
Начатие дел по личному своему усмотрению также неудобно применимо к киргизским биям. Это право обратило бы киргизского бия, судью, в полицейского сыщика, который бы стал невыносимо придирчив, чтобы получить побольше «бийден бийлаги», а участие в исполнении решений дало бы ему до известной степени предержащую власть.
<Вследствие чего он (из) частного судебного практиканта обратился бы в полицейского…>. Такая посторонняя фикция прямо противоречит основной идее суда биев.
Из приведенных нами фактов и доказательств видно:
Что начала мирового суда, проектированные для русских губерний, во многих началах своих положительно не применимы в отношении киргизского народа. Суд биев, действующий у киргиз теперь, при господствующем у них родовом быте и родовых отношениях вполне удовлетворяет развитию народа как продукт, непосредственно выработанный самим народом <из прошедшей (его) жизни, из продуктов его развития и> под влиянием особенностей их страны.
Что суд биев имеет некоторые преимущества перед судом мировым, по крайней мере в отношении киргиз. Что желания большинства массы киргизского народа при отобрании от них мнений по вопросу о судебной реформе было выражено в пользу древнего суда биев без всяких изменений и дополнений.
Принимая во внимание все вышеизложенные причины и руководствуясь той истиной, что для нормального роста народа, на какой бы степени развития он ни стоял, необходимы: саморазвитие, самозащищение, самоуправление и самосуд, мы приходим к тому неотразимому заключению, что суд биев следует оставить до поры до времени в том самом виде, в каком он был до издания закона 1854 года, а закон этот, как рожденный под влиянием бюрократических идей, единственно в видах формализма и порядка, следует отменить.
В наше время на регламентацию и формализм следует смотреть не иначе, как на анахронизм, или как на 10 тысяч китайских церемоний. Формализм и бюрократическая рутина обусловливали собой один только застой <и неподвижность> и служили до сих пор китайской стеной для всякой полезной общественной деятельности, останавливая свободное течение тех всечастных и вседневных преобразований и улучшений, которых требует живая народная сила.
Чтобы привить какое-либо преобразование, и чтобы потом сохранить его, необходимо, чтобы реформа эта соответствовала материальным нуждам и была бы приспособлена к национальному характеру того общества, для пользы которого она предпринята.
Всякое нововведение вне этих условий может быть безусловно вредно, и как явление аномальное может порождать только одни неизлечимые общественные болезни и аномалии. Конечно, правительство наше никогда не согласится отдать суду биев те преступления и проступки, которые были судимы до сих пор по русским уголовным законам и составляли предмет особенного правительственного наблюдения.
Уголовными преступлениями в отношении к сибирским киргизам, – гласит 1167 ст. Зак. уголов. судопр., XV т., II часть, изд. 1857 года, – считаются: измена, убийство, разбой, баранта, возбуждение своих соплеменников против правительства, явное неповиновение установленным властям, преступления по должности, подделка и умышленный перевод фальшивых государственных бумаг и монеты, поджог и принятие ложной присяги по делам, судимым на основании общих российских законов; за сии преступления, а также за преступления и проступки, учиненные киргизами не в местах кочевья их, а в городах и селениях, они приговариваются к наказаниям по общим законам империи».
Мы находим, что за убийство, грабеж и хищничество непременно следует судить по русским законам, так как киргизские судебные обычаи в этом отношении крайне неудовлетворительны, оценивая жизнь человека во сто лошадей и в 6 хороших вещей.
Но относительно баранты следовало бы сделать некоторые смягчения и уступки. В наших судах слово баранта имеет какое-то <несвойственное самому акту роковое>, страшное значение и считается самым важным преступлением после измены и убийства.
Между тем важность баранты основана у нас на одном только предании, предрассудке. Криминал заключается не в факте, а в зловещем звуке этого слова. Спрашивается, что называется в нашей криминалистике барантой?
Вопрос о баранте не выяснен и ответа положительного не может быть. Областное правление (уже) несколько лет как требует от приказов разрешения этой загадки и не может дождаться. Стряпчий областного правления г. Кондратович толмачит баранту словом: угон с убийством, но объяснение это – не более не менее как остроумная догадка.
Мы постараемся объяснить баранту, как понимают ее сами киргизы. У киргиз баранта допускалась иногда и законом. За воровство, грабеж, угон полагается аип, а за баранту – ничего. Барантой называется захват чужого скота или чужих вещей, вообще чужой собственности за неуплаченный долг – калым или кун.
Случалось в старину, что сильный племенным родством киргиз <не платил кун за убийство или аип за оскорбление, нанесенное им какому-нибудь менее сильному киргизу, или же>, совершив убийство или кровную обиду, не хотел идти на суд.
Тогда по решению родового сейма оскорбленные и униженные шли на баранту и, сделав чувствительный захват, принуждали гордого обидчика дать законное удовлетворение. После примирения убарантованный скот возвращался сполна, но без всякого аипа.
Баранта производилась явно, т. е. днем, и с насилием, в случае нужды, или же тайно, воровски. В последнем случае барантачи обязаны были не позже 3-х дней известить своих соперников, что баранта затеяна ими и за то-то.
Иначе похищение, произведенное ими, считалось воровством. Понятно, что при явной баранте барантачи встречали готовый отпор, случались драки, убийства. Но все это может случиться и при угоне, который, однако ж, не считается уголовным преступлением.
Угон – это просто набег, разбой, хищничество, когда без всякой причины и повода, с одной лишь корыстной целью нападают и угоняют табуны оплошных киргиз. В наше время баранта производится за долг, за неуплаченный калым и большей частью тайно, воровски.
Баранта, какая бы она ни была, как самоуправство, конечно, не может быть терпима нашим правительством, но, принимая во внимание взгляд народный на баранту и силу обычая, мы думаем, что правительство наше поступает слишком строго и, пожалуй, не совсем справедливо, придавая баранте первостепенную важность.
Мы думаем, что баранту тайную, воровскую следовало бы передать суду биев как род воровства, а на баранту открытую смотреть более снисходительно. Впрочем, почему бы и ее не передать в ведомство биев, если она не сопровождалась убийством, ведь это то же, что угон.
Но что бы ни было с барантой, остается немало других уголовных преступлений и проступков, за которые киргизы судились и, конечно, будут теперь судиться по общим уголовным законам Империи.
Устройство судебных мест для киргизских областей представляет некоторые затруднения вследствие особых местных условий, которыми мы теперь займемся. Киргизы при отобрании от них мнений об этом предмете старались только об одном, чтобы уголовный суд был от них как можно дальше.
Опираясь на то, что у них бывает очень мало дел, подлежащих уголовному производству, они предположили основать суд этот в Акмолах. Некоторые указывали, впрочем, на Омск, но г. Яценко это не одобрил.
Действительно, уголовных дел, подлежащих судебному решению, в нашей области до сих пор было очень мало.
В течение последнего трехлетия поступило на ревизию областного правления дел:
в 1861 г. – 45
в 1862 г. – 27
в 1863 г. – 39
Итого:     111

Из 111 дел решено:

в 1861 г.  – 34
в 1862 г. – 35
в 1863 г. – 34
Итого:     103

Мимоходом считаю нелишним заметить, что в завершенных делах обнаружено преступление едва по 43 делам!
Устройство суда в Акмолах для киргиз и для русских жителей степных станиц по крайней незначительности дел, подлежащих ведомству суда, будет только излишней и бесполезной тратой денег, если же суд этот будет, как предлагали некоторые, разъездной, кочевой, то сверх траты казенных денег он будет невыносимо обременителен для киргиз.
Ямская повинность, как известно из опыта, была в прошлом столетии одной из главных причин неудовольствия русского народа на правительство. Сибиряки и сибирские инородцы до сих пор жалуются на тягостную для них выставку подвод под исправников, заседателей и попов.
У киргиз же ямская повинность отправляется без всякого порядка и крайне неравномерно. Многие чиновники берут и теперь по 40 и 60 лошадей под один экипаж и ничего не дают подводчикам, кроме зуботычин.
Последнее делают и частные лица. Случается нередко, что некоторые «майоры» (так киргизы называют русских чиновников) не возвращают хозяевам взятых ими в подводы лошадей (без зуботычин).
По всем этим соображениям мы думаем, что нет никакой особенной надобности устраивать особый суд для нашей степи. Омск, где, вероятно, будет одна какая-нибудь степень суда, по географическому положению своему находится в условиях не менее выгодных, чем Акмола.
Если для баганалинцев, кочующих по Чу и Сарысу, он будет значительно дальше Акмолов, зато для других, более населенных округов, он будет ближе и удобнее. Во всяком случае, для киргиз гораздо выгоднее ездить в Омск на суд, чем принимать правосудие в своих волостях.
Еще вопрос о выборе присяжных. Признаться, трудно ручаться за беспристрастный выбор этих лиц и нельзя не бояться влияния знатных ордынцев и родовых симпатий и антипатий. Чтобы избегнуть этого неудобства, нам кажется, что можно бы выбор присяжных производить при суде, взяв список всех биев, решавших в предыдущем году какие-либо дела, и избрав из них по жребию присяжных.
Содержание присяжных во время сессии суда, конечно, ничего не будет стоить, если принять в расчет ту экономию, которую приобретает казна, не учреждая для степи особого окружного суда. Оканчивая свои заметки по судебной реформе, я не могу пройти молчанием другой не менее важный народный вопрос, вопрос о религиозном принципе, тем более,что вопрос этот получит теперь некоторую связь с судебным.
При даче мнений по судебной реформе киргизы всех округов нашей области, исключая, впрочем, Кокчетавский, просили: «Дела о браках и разводах, находящихся теперь в ведомстве мулл, предоставить по-прежнему суду биев».
Причины, вызвавшие эту народную протестацию, объясняются некоторыми историческими фактами, которые мы теперь и рассмотрим. Киргизы до вступления в русское подданство были мусульманами только по имени и составляли в магометанском мире особый суннитский раскол.
Мусульманские законы никогда не были приняты киргизами и были введены в степь путем правительственной инициативы, вместе с бюрократическими прелестями внешних приказов. Мы не знаем и не можем понять, что имело в виду русское правительство, утверждая ислам там, где он не был вполне принят самим народом.
Апостолом Магомета в Сибирской степи был великий Сперанский, назначавший мулл и предположивший построение мечетей и татарских училищ при окружных приказах. (См. Особое учреждение у правлений инородцев, именуемых сибирскими киргизами, Св. законов, изд. 1857 года, т. II, часть 2).
Нас поражает это обстоятельство особенно потому, что тот же Сперанский говорит в своем «Учреждении», что киргизы – мусульмане только по имени, и что их легко обратить в христианство и проч. Что же, спрашивается, заставило этого замечательного, умного человека быть распространителем такого невежественного и дикого учения?
Надо полагать, что в то недавно прошедшее время признать народ, входящий в состав Российской империи, не имеющим веры или признать верноподданных России официально за раскольников, хотя и мусульманских, находили не совсем приличным, а принять меры к обращению киргиз в христианство находили не совсем политичным по времени.
Времена те миновали, прюдеризм не в моде. Оренбургским пограничным начальством уже давно приняты меры, чтобы препятствовать развитию ислама в подведомственных ему степях; там запрещается татарам не только быть муллами, но и жить долго в степи между киргизами.
У нас же в Сибири правительство до сих пор держится в отношении мусульманства прежней покровительственной системы, и благодаря этому ислам делает в наших областях исполинские шаги. Вся степь наводнена полуграмотными муллами из татар и фанатическими выходцами из Средней Азии, выдающими себя за святых.
С некоторого времени стали появляться в пограничных округах дервишествующие курды, ногайцы и турки. Личный интерес иностранных мусульманских странников и особенно татарских семинаристов (которых я считаю за самых фанатических поклонников пророка) заключается в том, чтобы довести киргиз своим влиянием до того слепого религиозного изуверства, при котором так легко живется всем этим старцам, паломникам и дервишам.
Пропаганда эта во многом уже успела. В Баян-Аульском и отчасти в Каркаралинском округах киргизы предавались ханжеству с ревностью, свойственной только новообращенным. Там живет под покровительством местных туземных властей много ишанов, ходжей из Бухары и Коканда, и ежегодно приезжает и уезжает немало этой сволочи.
Татарское духовенство, которому вверило русское правительство наше нравственное воспитание, занималось до сих пор только нравственным нашим растлением, брало взятки, учило ханжеству и вместе с среднеазиатскими выходцами обманывало доверчивый наш народ.
Что татарское духовенство постоянно содействовало шарлатанству странствующих мусульманских пустосвятов и составляло с ними одну общую ассоциацию идей, может служить доказательством дело о Мансурове.
Все указные муллы были с ним в переписке, многие признавали себя его мюридами. Нужно знать, какие люди у нас в степи занимают священнические места, кому вверена нравственная паства киргизского народа и суд в отношении такого трудного общественного вопроса, каков брак.
У нас большая часть мулл из татар, и все они без исключения плуты. Это народ невежественный в высшей степени, едва знающий свою грамоту, но зараженный мрачным изуверством и диким суеверием.
Во всех отношениях (это) темное царство <в самом обширном смысле>. Правда, чтобы быть муллой, надо выдержать экзамен, который производится татарским муфтием, живущем в Уфе. Но успех экзамена зависит не от степени знания экзаменующегося, а от количества денежного пешкеша.
Мы не знаем, есть ли где-нибудь на свете такие жадные лихоимцы, как наше русское мусульманское духовенство. К самому муфтию, этому высшему мусульманскому духовному лицу в России, нельзя иначе обращаться с просьбой, как положив деньги в прошение.
Вот что рассказывает один башкир о магометанском духовном собрании в Уфе. «Здесь надобно задобрить всех служащих, начиная с муфтия, секретаря, казы и писарей. Иногда приходится задабривать служителей и приближенных муфтия или казы» («Заметка башкира о башкирах». – Современник, 1863 г., №XI, ноябрь).
В татарском народе ходит много анекдотов и поговорок, подтверждающих то, что мы теперь сказали о татарских муллах. Но при всем том очерк наш вышел не так рельефен, как нам хотелось, мы не могли охарактеризовать и в сотой доле все то невежество, изуверство, шарлатанство и подлость, которые господствуют среди татарских попов.
Впрочем, как бы ни была слаба наша характеристика, но факты говорят сами за себя. Теперь мы будем говорить о состоянии народного образования в области сибирских киргизов, которые в настоящее время находятся бесконтрольно в руках мулл.
Это прибавит еще несколько крупных черт к тому, что сказано нами выше о мусульманстве и о (его) священнослужителях. Почти в каждом ауле нашей области есть кочевая школа, где учителя – по большей части татарские муллы или семинаристы.
В Кокчетавском, Атбасарском и Акмолинском округах преобладают татары. В Баян-Аульском и Каркаралинском они в последнее время вытесняются среднеазиатцами. Чтобы понять, в каком духе татарское духовенство воспитывает киргизское юношество, мы приведем один только пример: больше не нужно.
В мусульманском населении города Петропавловска возник вопрос: грешно ли играть в карты, и если грешно, то в какой степени? Обратились к одному мулле, известному по своей глубокой учености.
Этот казуист, справившись со своими «темными книгами», объявил, что играть в карты мусульманам между собою – великий грех, но играть с русскими и с намерением обыграть их – дело похвальное, как род джихата, подвизания за веру, которое завещал пророк своим последователям в непременную обязанность.
Профессор Березин в своей популярной статье о мусульманстве, напечатанной в «Отечественных записках» 50 годов, доказал, как дважды два – четыре, на основании текстов из Корана и из Книги преданий, что мусульманство и образованность – понятия несовместимые, даже враждебные, одно другое вытесняющие.
Например, Магомет говорит, что (существует) семь небес (т. е. планетных сфер), следовательно, верующий магометанин должен отвергать все астрономические открытия со времен Птоломея иначе он не будет правоверным.
Магомет все современные ему космогонические, медицинские и другие предания и предрассудки ввел в свое учение как догмат и тем самым остановил движение опытных наук. <Правда, арабы упражнялись изрядно в математике, потому что Мухаммед не знал арифметики и не ввел ее в свой Коран.
Арабам нравилась философия Юркевича нравилась потому, что она удобно применима ко всему, даже к учению Мухаммеда>. Учение Магомета не может быть очищено, как думают некоторые защитники ислама; в нем невозможна никакая реформация.
Какого можно ожидать возрождения от религии, которая имеет основанием своим дикие варварские предрассудки кочевых арабов шестого столетия, предания спиритуалистов, жидов и разные фокус-покусы персидских магов того же периода.
Если таков ислам турков и персиан, то каков должен быть ислам татарский, составляющий в мусульманстве нечто в роде пуританизма. Татары отвергают поэзию, историю, математику, философию и все естественные науки, считая их искушениями для слабого человеческого ума, и ограничиваются одной мусульманской схоластикой и казуистикой.
На татарском языке нет ни одной книги, которая не имела бы характер мракобесия. Понятно, что татары воспитывают в киргизской степи подобных им факиров, но свежая народная сила не легко поддается мертвящему их влиянию.
Непосредственные сношения с среднеазиатскими владениями и, наконец, знание татарской грамоты дает киргизскому юношеству возможность читать романы, повести, поэмы и сказки на джагатайском наречии тюркского языка.
Эпические и беллетристические произведения джагатайской литературы или пахнут учением Шамиля (героические поэмы, имеющие сюжетом войны арабов с Греческой империей), или напоминают оды Горация к Лигурину (роман о любви Мавлеви-Джами к прекрасному мальчику Мирзе-Хамдаму), или же вовсе не имеют смысла (поэма о любви соловья к розе, повесть о китайском принце, влюбленном в призрак светлой девы, которую он увидел во сне).
Конечно, никто из благомыслящих людей не станет оспаривать, что чтение педерастических романов безнравственно и вредно, и что чтение утопических книг, затемняющих здравый смысл фанатическим сумбуром, не может быть полезно.
Но никто из них не будет предполагать, что чтение героических романов может быть еще вреднее. В Бухаре во времена эмира Мир-Хайдара было запрещено публичное чтение героической поэмы Абу-Муслим, потому что слушатели в фанатическом экстазе отправлялись толпами в Персию, чтобы там в войне за веру принять блаженную смерть шеидов (мучеников).
Вот те плоды, которые может дать киргизам татарское просвещение. Чудовищная фантастика, мертвая схоластика и ни одной реальной мысли. К этим вопиющим явлениям для полноты картины нужно присоединить еще то обстоятельство, что вся эта <мертвечина, долбление текстов из Корана на арабском языке без всяких комментариев и переводов и заучивание на память всякой схоластической ерунды> вбивается киргизским детям не иначе, как палкой.
«Тело твое, – говорят обыкновенно киргизы муллам, отдавая детей своих в учение, – кости мои».
В «Северной пчеле» 1860 года один молодой киргиз г. Бабаджанов описал необыкновенно ярко учение в татарских школах Букеевской орды. Факт этот замечателен тем более, что г. Бабаджанов, в качестве потомка Магомета и корреспондента «Северной пчелы», – ярый магометанин и, по-видимому, не враг татарского просвещения.
Начальство наше до сих пор мало обращало внимания на умственное образование киргиз и, жарко преследуя баранту, конокрадство и вообще дисциплинируя киргизский народ, не имело времени следить за действием мулл и странствующих дервишей.
Но дело еще можно поправить, и реакция еще возможна… Вероятно, причиной, побудившей правительство дела о браках и разводах предоставить муллам, был грубый обычаи киргиз отдавать дочерей своих в замужество в слишком юных летах и большей частью без их согласия. Киргизы сговаривали детей своих иногда в колыбели.
Нам кажется, что обычай этот мог быть изменен и без участия мусульманского духовенства: следовало только предписать старшим султанам и управителям под страхом ответственности иметь строгое наблюдение, дабы киргизы не выдавали дочерей ранее таких-то лет, дабы отцы не принуждали своих сыновей и дочерей вступать в супружество без личного их согласия и проч.
Полицейский надзор и дух времени сделали бы свое дело, но, конечно, не скоро.
Баснословное количество жалоб, поступающих и теперь по брачным делам, показывает, что мусульманский шариат был совершенно бессилен против силы укоренившегося обычая. Принимая во внимание изуверство и невежество татар, исключительно занимающих должности мулл в нашей степи, и вредное влияние всякого ультраклерикального направления на социальное развитие народов, мы находим, что для ослабления влияния мулл и для умерения религиозного фанатизма следовало бы, согласно просьбе народа, дела о браках и разводах предоставить по-прежнему суду биев, тем более, что брак у магометан не есть таинство.
Преобладание теологического духа и в Европе проявлялось в народном развитии самым бедственным образом. б административной реформе пока еще нет речи, и потому мы не будем теперь затрагивать этот, по многим причинам, щекотливый для нас предмет.
Административный вопрос для нас, киргиз, имеет слишком большой интерес, чтобы говорить о нем вскользь. Мы полагаем, однако, что частное управление Оренбургской степи при административной реформе наших областей может быть с большей пользой принято в соображение как уже испытанное в продолжение многих лет.
Оренбургское начальство, вероятно, имело время заметить его достоинства и недостатки. Самый капитальный недостаток Оренбургского степного управления, конечно, заключается в том, что ордынские чиновники назначаются там не по выборам народа, а по усмотрению пограничного начальства.
Право выбора самих властей, предоставленное нам, среднеордынцам, есть такое право, которым мы не можем не дорожить, хотя пользуемся им теперь и дурно, и нечестно. Неправилен с научной точки зрения и тяготей для народа кибиточный сбор, собираемый с зауральских киргиз.
Хотя налог этот не выдерживает самой поверхностной критики, но некоторые наши пограничные администраторы по каким-то узким соображениям увлекались им до того, что думали ввести подымную (подать) и в нашу степь.
Нет сомнения, что ясак, платимый сибирскими киргизами по числу скота, есть единственно возможная и вполне правильная по новейшим теориям налога подать, которая может быть без отягощения наложена на кочевников.

28 февраля 1864 год.
Омск.

Источник:
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 4 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985, 2-е издание дополненное и переработанное, стр. 77 - 104.

О кочевках киргиз.

«Работа написана в Омске 26 марта 1864 году в виде официальной записки на имя генерал-губернатора Западной Сибири; написана она от имени дяди Шокана Уалиханова М. Шорманова. Сохранилась в трех рукописных копиях. Все эти списки по тексту совершенно идентичны. На одном из них на полях последнего листа рукой Г. Н. Потанина сделана пометка: «Подлинник, написанный писарской рукой, получен мною от Мусы Чорманова, дяди Чокана Валиханова. Хотя он имеет вид официальной записки, поданной Степному начальнику от имени Мусы Чорманова, но я полагаю, что черновик был написан для дяди племянником». О том, что черновик принадлежит Валиханову, свидетельствует заявление в письме к К. К. Гутковскому от 4 марта 1864 года, в котором он пишет: «Теперь мы хлопочем о том, чтобы Баян-Аул перевести в Бель-Агач». Наиболее достоверной следует считать авторизованную копию, сохраняющую многочисленные поправки и добавления, внесенные рукой Уалиханова. Она хорошо отредактирована, официальный тон изложения в ней снят и заменен научными объяснениями, и вместо прежнего официального заголовка («Его высокопревосходительству господину генерал-губернатору Западной Сибири») ей дан новый заголовок (карандашом) «О кочевках киргиз». Впервые работа была опубликована М. Шормановым в 1871 году, а затем в «Сочинениях», изданных под ред. Н. И. Веселовского (ЗРГО ОЭ, т. XXIX, 1904, с. 321 - 326).»

II Киргизы Семипалатинской области исключительно живут скотоводством. В северной полосе преобладает табуноводство, в южной – овцеводство, соединенное с разведением верблюдов. Баян-Аульский округ принадлежит к числу округов, занимающихся преимущественно табуноводством.
У киргиз скот летом и зимою ходит в степи и как летом, так и зимою добывает себе пищу с поля. При таких условиях производства промысел этот, предоставленный попечению самой природы, зависит всего более от состояния погоды, от качества почвы.
Человек играет здесь самую пассивную роль: он нужен для того, чтобы скот не пошел по ветру и для того, чтобы отогнать хищного зверя. Случайностей физических, от которых может страдать скотоводство, а особенно табуноводство, так много, что трудно исчислить.
Все, что вредит хлебопашеству, влияет не менее неблагоприятно и на скот, например: засуха, напольные пожары и саранча. Глубокие снега и в особенности так называемая гололедица обусловливают собой неизбежный упадок скота.
Бураны и холода, эпидемические и другие заразные болезни действуют крайне опустошительно, ибо киргизский скот, находясь круглый год на подножном корму, не может быть защищен ни от непогоды, ни от заразы.
Голодные годы, называемые у киргиз «джут», представляют собой совокупное действие всех вышеозначенных бедствий. Изнуренный голодом скот делается необыкновенно чувствительным к стуже, недостаточное питание развивает малокровие и опасные болезни, причем наблюдаются беспрестанные выкидыши и совершенное бесплодие.
Этими обстоятельствами объясняется тот громадный урон в скоте, который был в Семипалатинской области в голодную зиму 1862 года. Но несмотря на все препятствия, представляемые внешней природой, скотоводство, как и всякая другая промышленность, должно иметь известные условия, от которых зависит его успешное движение, иначе оно не могло бы существовать. 
В чем заключаются эти условия? Определить эти условия не трудно, если принять во внимание: 
1. Что в старые времена, во времена опустошительных войн и вседневной баранты, киргизы были богаче, чем теперь, и повсеместные упадки случались редко. Народная память из событий прошлого столетия сохранила воспоминание только о двух голодных годах, но в эти годы причиною наших бедствий была не столько гололедица, сколько огонь и меч – заклятье киргизских врагов – калмыков.
Что сибирские киргизы до основания внешних приказов были богаче – это факт, не подверженный ни малейшему сомнению: стоит только посмотреть на число скота, который был пригоняем на оренбургскую и сибирскую линии в конце прошлого и в начале нынешнего столетия, и на официальные исчисления 20-х и 30-х годов.
В эту последнюю эпоху было немало киргиз, имевших 10 000 табуны лошадей.
2. Что в наше время число скота у киргиз все более и более уменьшается, и падеж делается чаще и опустошительнее. В этом можно вполне убедиться, если сравнить исчисления 20-х и 30-х годов с исчислениями 40-х и 50-х годов.
Правда, что в прошлые времена киргизы продавали своих детей в русские станицы и за один куль муки, но причиною голода были не гололедица, не суровая зима, а войны и баранта. В старину исходным пунктом всех киргизских мотивов и забот был скот.
Мы устраивали свою жизнь, приноравливаясь к требованиям скотоводства. У наших предков постоянных зимовок не было, точно так же, как и приуроченных мест для летних пастбищ. Когда в одном месте был голод, отцы наши уходили на другие, более благоприятные, не стесняясь никакими расстояниями.
Киргизы Меньшей орды лето кочевали под Оренбургом и в горах Мугоджара, а зиму проводили на Сыре и в песках Бурсук и Каракум. Киргизы Средней орды в одно лето из-под Семипалатинска шли к Троицку и обратно.
При таком образе жизни понятно, что голодные зимы не имели такого рокового характера, как теперь. Посему обширный район кочевок должно считать самым важным и главным условием для скотоводства.
Земля, достаточная для прокормления целого города, не будет удовлетворять одного киргизского аула, ибо каждый аул должен иметь особое зимовое место (зимовку) с зимними пастбищами, особые пастбища для весенних, осенних и летних стойбищ.
Для зимовок требуются густые леса или лесистые горы, вообще места, которые могут защищать скот от зимних непогод. Для летних кочевок, напротив, – места открытые, привольные и обильные текущими водами или озерами.
Летние кочевки выжигаются осенью для уничтожения личинок насекомых, беспокоящих стада в летние жары, между тем как зимние остаются все лето нетронутыми, таким образом, киргизы, занимая, по-видимому, огромные пространства земли, в сущности, пользуются в данный момент только незначительной частью и потому постоянно нуждаются в земле.
На основании этих фактов можно думать, что разделение земель наших по округам и приурочение летних и зимних пастбищных мест известным родам и личностям должны считаться одной из главных причин, вредящих скотоводству.
Теперь нужно из малого пространства земли извлекать наибольшую пользу, а это совершенно невозможно, пока скотоводство будет в киргизской степи единственным средством существования.
Устраивать конюшни на несколько сот лошадей так же невозможно, как приготовлять на это число фуражные запасы. 
Из всего сказанного следует, что для успеха скотоводства необходимы: 
1) обилие земли и большой район для кочевок; 
2) густые леса или лесистые горы для зимовок и открытые, привольные, безлесные места, обильные водою для летних пастбищ. Качество летних пастбищ и удобство зимовых стойбищ имеет громадное влияние на развитие скотоводства, но важнее всего для киргиз зимовые места.
Без теплых зимовок табуноводство существовать не может. Оттого эта отрасль скотоводства процветает только в тех округах, которые имеют наиболее мест, удобных для зимних стойбищ. Кокчетавский округ, северная часть Акмолинского и Внутренний округ Семипалатинской области, покрытые сплошными лесами и тучными лугами, считаются самыми богатыми округами Сибирской степи.
В Атбасарском бывшем округе и в южной части Акмолинского округа табуноводство уже уступает место овцеводству и разведению верблюдов, ибо песчаные и солончаковые равнины этой части степи производят растения, употребляемые исключительно овцами и верблюдами.
Каркаралинский округ имеет все условия, требуемые скотоводством: летние кочевки по Нуре и Баканасу и уютные зимовки в лесистых горах Кент и Казулык и в камышистых прибрежьях Балхаша. Баян-Аульский округ, без сомнения, самый бедный в области сибирских киргизов.
Киргизы, кочующие в Баян-Аульском округе, хотя и владеют прекрасными летними пастбищами в верховьях Нуры и Ишима, но не имеют самого важного – зимовок. Территория округа представляет холмистую и каменистую равнину, в которой растительность держится только в ложбинах, глубоко забиваемых зимою снегом.
Лесистые горы Баян-Аул и Эреймень кажутся среди этой печальной равнины как бы оазисами в негостеприимной пустыне. Горы эти действительно имели для киргиз значение оазисов, они служили зимовками для всех Тортугульских волостей.
Баян-Аул никогда не знал повальных упадков скота, в нем Азнабай приобрел 17 000 лошадей. Защищенный от непогод и в самые бескормные годы (скот) выносил кое-как зиму, питаясь иногда прутьями лиственных деревьев.
Недаром дано группе этих гор название Баян-Аула, что по-калмыцки значит «благополучная гора» (Баян-ола). Ереймень теперь уже не принадлежит нам: он занят киргизами Акмолинского округа, хотя за него было пролито нами немало крови.
Баян-Аул принадлежит станице; за Иртыш же, куда пригоняли наши предки часть скота на зиму, не пускают нас казаки. Таким образом, киргизы Тортугульских волостей остаются совершенно без зимовок и, вследствие этого, более других страдают от зимних непогод и от глубоких снегов.
Также безвыходное положение в отношении зимовок заставляет тортугульских киргиз откочевывать для снискания себе пропитания в другие округа, в русские станицы; таких, безвестно отлучившихся, по последнему исчислению, оказалось более 500 семейств, не считая канджигалинских и козгановских киргиз, которые поступили официально в Акмолинский и Атбасарский округа.
Повергая такое бедственное положение народа Тортугульского участка на благоусмотрение Вашего высокопревосходительства, я решаюсь изложить здесь некоторые мои соображения относительно мер, какими можно было бы отвратить неизбежное разорение, грозящее Тортугульским волостям Баян-Аульского округа.
Так как киргизы эти страдают единовременно от неимения зимовых мест и так как в границах округа, кроме гор Баян-Аульских, нет других урочищ, могущих быть надежными зимовками киргизам, то я осмеливаюсь просить Ваше высокопревосходительство от имени народа упразднить Баян-Аульский приказ, приписав подведомственные ему волости в состав других округов или же перенести на урочище Бель-Агач, лежащее по тракту, на половине дороги между г. Акмолы и Каркаралинской станицей, и имеющее все удобства для поселения приказа: плодородную почву, сенокосные луга и положение на торговом пути и среди летних кочевок Баян-Аульских киргиз; последнее обстоятельство особенно важно для народных сборов во время ревизии господина военного губернатора. Киргизы Баян-Аульского округа готовы взять на себя часть расходов не только по перенесению приказа на другое место, но и для переселения казачьей станицы, дав каждому казачьему семейству по три лошади.
Казаки Баян-Аульской станицы хлебопашеством не занимаются, а живут только оброком, который берут с киргиз, отдавая им в временное пользование станичные свои участки, следовательно, перенесение приказа и станицы на хлебородные места будет одинаково выгодно как для казаков, так и для киргиз.
В заключение всего считаю долгом заявить Вашему высокопревосходительству, что при предстоящем размежевании земель для Баян-Аульской станицы я полагал бы справедливым прежде всего наделить зимовками и лесными участками коренных жителей киргиз, а затем оставшиеся места отдать казакам, так как по закону казаки должны быть наделяемы землей без стеснения киргиз в их пастбищах.

Источник:
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 4 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985, 2-е издание дополненное и переработанное, стр. 105 - 109.

Недатированные работы.

Аблай. 

«Небольшая статья Шокана Уалиханова рассказывает о его прямом предке – знаменитом хане Аблае. Дед Шокана Уали, которому он обязан происхождением своей фамилии, был одним из 30 сыновей Аблай-хана. Статья предположительно была написана в 1861 году. Рукопись Уалиханова полностью не сохранилась. Некоторые исследователи сомневаются в его авторстве. Впервые была опубликована в Записках Русского географического общества в томе XXIX «Сочинения Чокана Валиханова» в 1904 году под редакцией Н. И. Веселовского.»

Аблай – (Абулай) хан Средней киргиз-кайсацкой орды, живший в XVIII веке. Он происходил из младшей линии султанов Средней орды и имел в третьем колене общего родоначальника с Абульмамет-ханом, с которым Аблай (в наших бумагах Аблай-султан, двоюродный брат хана) в 1739 году присягнул в Оренбурге на вечное подданство России.
Дед его, тоже имени Аблай, был владетелем города Туркестана и прославился такими воинскими доблестями, что получил грозное и почетное название Кан-Ичер (кровопийца). Сын его, Вали, не мог поддержать славы отца; один из соседних владельцев, взяв Туркестан, убил его, и только преданность одного из рабов спасла жизнь тринадцатилетнего сына его, Аблая.
Верный слуга бежал с своим питомцем в Киргизскую степь. Юный Аблай, отвергнутый знатными родственниками своими, вступает в услужение к богатому киргизу рода якшилык. Смутные обстоятельства того времени дают возможность Аблаю выказать свою храбрость, сметливость и ум самым блестящим образом.
Первое десятилетие XVIII века было ужасным временем в жизни киргизского народа. Джунгары, волжские калмыки, яицкие казаки и башкиры с разных сторон громили их улусы, отгоняли скот и уводили в плен киргизов целыми семействами.
Холодные зимы, гололедицы и голод, как небесное испытание, увеличивали их бедствия. Один киргизский родоначальник в Оренбурге сравнивал печальное положение своих земляков с положением зайца, которого преследует целая свора гончих.
1723 год особенно памятен киргизам своим роковым характером и сохранился в народной памяти. В этот злополучный год, сопровождавшийся глубокими снегами и гололедицей, Галдан-Церен, джунгарский хонтайши с несметным чериком (войском) вторгается в Киргизскую степь для наказания кайсаков и бурутов за прежние их набеги и буйства.
Преследуемые повсюду свирепыми джунгарами киргизы, подобно стадам испуганных сайгаков (или серн, по народному выражению), бегут на юг, оставляя на пути своем имущество, детей, стариков, домашний скарб и исхудалый скот, и останавливаются: Средняя орда – около Самарканда, Малая – в Хиве и Бухаре, а буруты – в неприступных ущельях Болора и в паническом страхе достигают до окрестностей Гиссара.
Не находя в среднеазиатских песчаных степях сытных пастбищ и вступив во вражду с новыми соседями, киргизы обращаются к границам могущественной России, чтобы искать ее помощи и покровительства.
В это-то ужасное и кровавое время обращает на себя всеобщее внимание султан Аблай. Участвуя во всех набегах, сначала как рядовой воин, он показывает подвиги необыкновенной храбрости и хитрости.
Полезные советы его и стратегические соображения упрочивают за ним имя мудрого. Аблай действительно перенес много испытаний и борьбы, пока значение его не возросло до того, что киргизы считали его воплотившимся духом (арвах), ниспосланным для совершения великих дел.
Он был два раза в плену, раз у дикокаменных киргиз (бурутов), а в другой – у Галдана-Церена. Спасение его от Галдана считается чудом, тем более, что он убил его любимого сына, Чарча, и был выдан ему киргизами по настоятельному требованию могущественного калмыка.
Как бы то ни было, в 1739 году мы находим его самым сильным из владельцев Средней орды, и русское правительство по преимуществу сносится с Аблаем и братом его, Султанбеком, потому что настоящий хан, по свидетельству всех русских, посылавшихся в орду в то время, ничего не значил.
Тевкелев, хорошо знакомый с ордою, говорил об этом султане как о самом хитром и влиятельном из киргизских владельцев. В 1759 году Аблай посылал к русскому двору родственника своего, Юлбарс-султана, и просил награды, вследствие чего послана была ему грамота, назначено ежегодно 300 рублей жалованья и 200 пудов муки.
Между тем в Средней Азии произошли события, которые способствовали Аблаю к достижению его честолюбивых замыслов и которые возвысили его еще более в народном мнении. В 1745 году умирает страшный для киргизов Галдан-Церен, и в Джунгарии происходят смуты за первенство.
Калмыцкие тайдзи попеременно ищут помощи Аблая, который, по старой злобе на джунгар, пользуется случаем для их ослабления и поддерживает раздоры, принимая то одну, то другую сторону. Появление в Джунгарии победоносных войск императора Цян-Луна, которые с беспримерною в истории легкостью завоевывают Джунгарию, имело большое влияние на политику Аблая.
Успешное покорение Джунгарии и Малой Бухарии возбудило, кажется, в китайцах воинственный дух и жажду завоевания. По-видимому, император Цян-Лун хотел повторить времена ханьской и танской династий.
В 1756, 1758 и 1760 годах китайские отряды вступили в земли киргизов Средней орды5. Владетели киргизские: Нурали – хан Малой орды, Абдульмамет – Средней и Аблай – спешили войти в сношения с Поднебесной империей.
Аблай в 1756 году признал себя вассалом богдыхана и получил княжеский титул и календарь. Нурали послал посольство в Пекин; кокандский владелец Эрдене-бий в 1758 году и впоследствии преемник его, Нарбута-бий, также признали покровительство «сына неба».
Несмотря на эту наружную покорность, среднеазиатцы были очень встревожены; падение сильной Джунгарии и завоевание единоверной Малой Бухарии навели на них панический и мистический страх, тем более, что, по господствовавшему преданию, суеверные мусульмане верили, что перед окончанием света китайцы покорят весь мир.
Когда же в 1762 году явились к хану Средней орды Абульмамету и султану Аблаю китайские послы с 130 человеками и объявили, что по воле императора намерены с наступлением весны послать войска в Туркестан и Самарканд и просили людей, лошадей, быков и баранов для предполагаемой экспедиции, страх киргизов еще более увеличился.
Они забыли на время междоусобные раздоры и составили союз, во главе которого стал знаменитый генерал Надира-шаха Ахмет, владетель Кандагара и основатель династии дураниев. Аблай, хотя косвенно и участвовал в союзе, но не прерывал сношений и все более и более сближался с китайским правительством.
Он даже отправил в Пекин аманатом сына своего Адиля, но богдыхан, довольный покорностью Аблая, возвратил Адиля к отцу с богатыми дарами и милостивой грамотой. Между тем сам Аблай имел свидание с илийским цзянь-цзуном (генерал-губернатором) около озера Сайрам-Куль и заключил с ним торговый договор, по которому открыты были в Тарбагатае (Чугучаке) и в Или (Кульдже) меновые базары, где киргизы выменивали на пригоняемый ими скот туземные китайские товары.
Такое внимание богдыхана и особенно дары и титулы не могли не нравиться корыстолюбивому и честолюбивому киргизу. По мере сближения с китайцами Аблай явно стал избегать сношений с Россией и в 1771 году, избранный ханом, не хотел ехать на русскую границу для принятия присяги, говоря, что он давно утвержден в своем достоинстве народным избранием и грамотою «сына неба».
Русское правительство все-таки послало чиновника в орду для приведения Аблая к присяге и для возложения на него знаков ханского достоинства (сабли, шубы и шапки) в тех видах, чтобы не возбудить в киргизах мысли о возможности быть ханом помимо нашего утверждения.
Аблай в наставлении своим детям советовал более сближаться с Китаем, но хранить согласие с Россией. Китайцы, по его мнению, не могли быть никогда опасны для ханской власти, между тем как в русском правительстве он видел сильную оппозицию туземной власти; притом и обстоятельства времени были такого рода, что киргизы всего менее нуждались в помощи России.
Власть Аблая в орде была упрочена накрепко, и Большая орда (в наших бумагах усунские волости) признала также его власть. Джунгары были уничтожены китайцами; торгоуты, разграбленные киргизами, особенно самим Аблаем, кое-как дотащились до Или, где и попались в хитрые сети китайской политики.
Яицкие казаки, обессиленные пугачевским бунтом и принятые в руки правительства, не могли делать самовластных вторжений; оставались врагами киргизов только хитрые буруты и отчасти среднеазиатские владельцы, стремившиеся к отторжению от киргизских султанов Туркестана, Сузака, Сайрама и других городов между Чу и Ташкентом.
Вера и убеждение в сверхъестественную силу, которая руководила Аблаем, дали киргизскому народу небывалую отважность. Аблай в 1770 году нападает на бурутов около реки Туро, совершив замечательный переход через Шату, и преследует этих горцев до Чуйской долины.
Кровавая битва, происходившая около рек Кызылсу и Шамси, впадающих в Чу, где все буруты бились в союзе против Аблая, живет до сих пор в их преданиях под именем «джаиловского побоища». Буруты потерпели такое поражение, что из поколения толкан, рода султу осталось только 40 человек.
Аблай вернулся в Кокчетав, свое любимое кочевье, близ сибирской линии, обремененный добычею, и пленные, приведенные им, были так многочисленны, что теперь потомки их составляют две волости под названием Яна и Бай-киргиз (т. е. новые и богатые киргизы).
Война Аблая с Ташкентом и Ходжентом, в которой он проник до Джизаха, увенчалась взятием семи городов и кончилась уступкою ему городов Азрета, Сайрама, Чимкента, Сувака и др. и обязательством Ташкента платить ему дань.
В 1774 году Аблай дал, по просьбе уйсуновских старшин, для управления ими сына своего Адиля, построив ему на реке Таласе городок, который населил трудолюбивыми каракалпаками. Другим своим сыновьям, которых было 71, разделил он на уделы поколения Средней и Большой орды, и сам, по примеру своих родоначальников, остался жить в Туркестане, где и умер в 1781 году и похоронен в фамильном склепе, под мечетью ходжи Ахмета-Ясеви.
Такова политическая жизнь этого замечательного киргиза, Обязанный своему возвышению только личным достоинствам, он умел заслужить уважение народа, легкомысленного и необузданного в своих страстях, в такой степени, что уважение это имело какой-то мистический характер.
После смерти Абульмамета народ единогласно избрал его в ханы как более достойного из всех своих султанов, помимо наследственных прав, которые имели, по киргизским законам, дети Абульмамета.
Русский очевидец этого избрания говорит, что все собравшиеся родоначальники, подняв его на тонком белом войлоке, осыпали похвалами за храбрость и проворство и пересказывали друг другу одержанные им победы, и что потом, когда изорвали на мелкие лоскутки и разделили между собой его верхнее платье, всякий доволен был доставшеюся ему безделкой и провозглашал достоинство избранного хана.
Ни один киргизский хан не имел такой неограниченной власти, как Аблай. Он первый предоставил своему произволу смертную казнь, что производилось прежде не иначе, как по положению народного сейма, и усмирил своеволие сильных родоначальников и султанов, которые ограничивали советом власть хана.
Сначала подобные нововведения возбудили против него неудовольствие султанов и биев. В 1781 году Даир-султан жаловался Оренбургскому губернатору и выставлял Аблая как похитителя власти, по справедливости принадлежащей ему.
Родоначальники пытались, по древнему обычаю, идти на хана войной, как в Польше ходили на короля, но были разбиты Аблаевыми «теленгутами» (рабами) и должны были подчиниться его железной воле.
Непонятно, каким образом этот хан, действуя деспотически против свободных льгот, освященных временем, умел облечь свои действия в такую форму, что потомство считает его святым, и при набегах для придачи себе храбрости призывает его имя.
Весьма замечателен устный наказ его детям, который обнаруживает общий характер его тамерлановской политики: он советует им никогда не решать вполне междуродовых дел киргизских племен, ибо только несогласие и раздоры могут быть незыблемою опорою ханской власти.
В предании киргизов Аблай носит какой-то поэтический ореол; век Аблая у них является веком киргизского рыцарства. Его походы, подвиги его богатырей служат сюжетами эпическим рассказам. Большая часть музыкальных пьес, играемых на дудке и хонбе, относится к его времени и разным эпохам его жизни.
Народные песни: «Пыльный поход», сложенная во время набега, в котором был убит храбрый богатырь Боян; «Тряси мешки» – в память зимнего похода на волжских калмыков, во время которого киргизы голодали 7 дней, пока не взяли добычи, – разыгрываются до сих пор киргизскими музыкантами и напоминают потомкам поколения Аблая прежние славные времена. 

Примечание:
Аблай – в русских летописях называемый царевичем Сибирским. Небольшая статья Шокана Уалиханова рассказывает о его прямом предке – знаменитом хане Аблае. Дед Шокана Уали, которому он обязан происхождением своей фамилии, был одним из 30 сыновей Аблай-хана. Статья предположительно была написана в 1861 году. Рукопись Уалиханова полностью не сохранилась. Некоторые исследователи сомневаются в его авторстве. Впервые была опубликована в Записках Русского географического общества в т. XXIX «Сочинения Чокана Валиханова» в 1904 году под редакцией Н. И. Веселовского.

Источник:
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 4 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985, 2-е изд. доп. и переработанное, стр. 111 - 116.

Абу-Наср Самани.

Это перевод вводной главы исторического предания о родоначальнике Караханидов Бограхане «Жизнеописание султана Сатук Богра-хана», написанное на чагатайском языке. Один из вариантов этого исторического сочинения был привезен Ш. Уалихановым из Кашгара и передан в Азиатский музей Академии наук (1860 г.). Вероятно, с этого списка и сделан перевод, который показывает, насколько свободно Ш. Уалиханов читал восточные рукописи.

Абу-Наср Самани. Он отлично знал Коран, неукоснительно исполнял законы и был знаком с государственным управлением. В обращении и разговорах был ласков. До обнаружения своей святости он занимался торговлей, но не для прибыли, а для того, чтобы платить больше зекат и тем обрести большую заслугу перед богом, ибо пророк сказал: когда бедные его товарищи жаловались.
Заслуга зеката предоставлена только богатым.
Во время своих купеческих странствий Абу-Наср раздавал щедро милостыню и насыщал хлебом и питьем неимущих. В кратковременный отдых в своем доме он каждый вечер перечитывал Коран, пять раз совершал омовение и при каждом из 32 коленопреклонений в молитве читал.
Однажды ходжа Абу-Наср вознамерился отправиться в путь и ночью во сне имел откровение от пророка, который сказал:
- «Ходжа, на этот раз не езди, а когда будет нужно, я дозволю».
Через шесть лет ходжа имел другое сновидение, в котором пророк говорил:
- «Эй, ходжа, теперь настало время для странствования. Отправляйся в страну турков - Там есть один счастливый раб божий: в сущности блаженства принадлежит моей пастве, но пока в образе неверного; благополучное имя его - повесть.
В ночь моего вознесения у подножия трона божьего (девятое небо) я увидел другой трон, на нем восседал дух упомянутого моего последователя, и дух твой поучал его символу веры и Корану. Я был удивлен.
- «Что это за духи?» - спросил я у брата моего Гавриила.
Отвечал:
- «Поучающий дух обратит в ислам поучаемого. И тогда последний причастит к богатствам веры народ страны Туркестанской». Счастье и радость преисполнили ходжу, и он воздал Всевышнему Богу многие благодарения и Пророку его посылал (бес)предельную молитву.
Еще шесть лет провел ходжа в воздержании и умерщвлении плоти, находя опору и силу для (поддержания) чистого духа. Однажды ходжа, сидя, думал: родился на свет или нет султан Сутук, как почувствовал приближение сна.
Во сне увидел пророка. «Восстань, - сказал, - он родился, иди и ищи». Тотчас пробудился радостно ходжа и, взяв с собой, отправился в Туркестан. Обходя из города в город и спрашивая, есть ли здесь святой, называемый султан Сутук, (он) достиг Анджана.

Источник:
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 4 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985, 2-е издание дополненное и переработанное, стр. 117 - 119

Булгар на Волге.

(Березин. Казань, 1853 год.).

Отделение IV, часть первая. 
О последователях и последовательницах из Булгара.

«Запись представляет собой извлечение из работы И. Н. Березина «Булгар на Волге», опубликованной в 1852 г. в «Ученых записках» Казанского университета, а в 1853 г. вышедшей отдельной книгой. В свою очередь, этот труд представляет собой комментированный перевод книги  Хисам ад-дина б. Шараф ад-дина Булгари, написанной в первой половине XVI века. Ш. Уалиханов, занимаясь изучением истории ислама, заимствовал из этой книги все, что относилось к этому вопросу, и прежде всего из четвертой главы, посвященной «Истории ислама в Булгаре и соседственных местах».

В девятый год эры мусульманской (по эре болгарской, сказано в одном манускрипте), в знак рыб, (на) 9-(й) день рамазана священного. Тогда был Айдар-хан (т. е. декабря 630 г. по Р. X.), пророк наш, отправил в Булгар для проповедования веры ислама трех: 1-й - , 2-й - , 3-й - (в другом манускрипте Френа он назван , (которые) и выдали себя за докторов-дервишей.
Тогда Волга протекала под Болгарами и ушла и потекла с западной стороны при Барадж-хане. (Эпоху эту одни относят к XI, другие - к XV столетию). Это случилось в 396 г. геджры (1005 - 1006 г.г. по Р. Х.). Болгары при посылании этих были огнепоклонниками. Эти лечили и вылечивали многие болезни. У Айдар-хана заболела дочь: у нее был паралич.
Тогда сказал:
- «Хан мой, да продлится жизнь твоя! В ваш город из арабских кочевьев пришли три лекаря; в медицине нет им подобных, но вера их не похожа на нашу».
В это время в городе было 520 домов знал, Абдурахман имел чалму, Зубейр - чернильницу и Тулейха - жезл, данный пророком. Все приняли ислам. Эти жили три года (по Френу), строили мечети, медресе, произносили.
Двое возвратились в Медину, а господин Зубейр остался и женился на дочери хана Туйбике, 20 лет провел в наставлении народа и умер в Булгаре. Вот ученики трех из болгар: Могильные молельни всех этих находятся в Булгаре.
В 195 геджры из учеников Зубейра никого не осталось. Стр. 80. О последователях из окрестностей Булгара с западной стороны Урала из дикарей-башкирцев от реки Ай Айткул сын Заида: они обратили в ислам свои юрты.
От реки Уфы «В местах соединения реки Уфы с Белой находятся юрты ногайского (?) хана Бай-Джуры-хана (?). Из вышедших оттуда известны сын и другие, могилы коих находятся по течению Уфы».
Из аула Тогаш-хана на Белой реке два последователя обратили в ислам все племена башкурт и мишар. Отделение о знаменитых шейхах в Булгаре Исчисляется от 909 г. геджры (1503 – 1504 г.г.) до 989 (1581 г. по Р. X., стр. 87).
С ю(го)-з(ападной) стороны реки Нукрат (Вятка) течет река, называемая Буру. Там в казахском ауле известен Байраш бен Ибраш-суфи, господин публичной зикры и разрешитель. От Урала в Туркестане у ходжи Ахмета Сеюви. По той же реке в ауле Адай-Черемыш известен Ишмухаммед - сын Токмухаммеда.
Он учился у ходжи Байраша Стр. 88. Из булгарского племени из аула или. Идрис - сын Зюльмухаммеда, отправившись в Яркенд, поступил в к шейху Гедиятулла, учился у него правилам мистицизма 15 лет.
Близ Чаллы в ауле казакском - Ахунд Ше’м бен Иштерак, учился в Багдаде, сделался преемником Фейзуллы-эфенди. Он также словом и делом упрямил дорогу людей в Казани, Уфе, Алатуре, Синбире, Сарытау, Сарычине, Тобуле; ныне могила его находится в Терберди-Чаллы у казаков.
Близ Чаллы в ауле Бердибек-хана находится могила ходжи Хабибуллы. На Мензеле в юрте Мустафы-хана находится могила Аруф-Билля Ходжи Байрама, стр. 90. В ауле Байгура-Черемыш, близ (реки) Белой, известна могила ходжи Эмир-Келяна.
Стр. 90 же: на реке Дим близ аула Кипчак находятся могилы ходжей Тугаша, Бекташа и Сулеймана. Гора; течет под ней родник мужей исчезновения, ибо там похоронен глава мужей исчезновения Абдель Самед.
С севера в Чулман и Белую впадает много рек, известные из них и два Черемшана: Большой и Малый.

Источник:
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 4 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985, 2-е издание дополненное и переработанное, стр. 120 – 124.

Дополнение к географическому обзору.

«Черновые записи, не вошедшие в окончательный вариант монументального труда Ш. Уалиханова «Описание Алтышара, или Кашгара».

II < Континентальная масса земель ограничена на западе меридиональной цепью хребта Болор, на севере - параллельным: хребтом Тянь-Шань, на юге - Куэнлунем, представляет (собой) плоскую равнину, которая, как часть Восточно-Азиатского нагорья, охарактеризована Риттером под названием западной Внутренней Азии.
Страна эта обусловливается речною областью Эргола, или Тарима, который впадает в озеро Лобнор (Звездное море). Истоки этой реки берут свое начало из трех вышепоименованных хребтов.
Главнейшие из них: Кокшал, Кашгар-Дарья, Яркенд-Дарья и Хотан-Дарья. Река- Кокшал берет начало с возвышенности, окружающей озеро Чатыркуль под названием Аксай, и принимает с правой стороны речку Сарыяз, или Аксу, и Музарт, который вытекает с южного склона хребта Хан-Тенгри-Ола>.
< Страна эта составляет провинцию Китайской империи и называется на канцелярском языке китайцев Южной и Новой линией - Бэй-Лу. Западный край составляет так называемый Тянь-Шань - Нинь-Лу>.
Северную линию составляет Джунгария, а Южная линия известна в Европе под различными названиями Малой Бухарии. В Европе область эта не имеет…смысле она имеет 1450 верст. Нашему же рассмотрению будет подлежать пространство от меридиана Аксу до перекрещения его с Болором.
В этом протяжении оно носит (название) от китайцев Мусур-Дабань и Сабанчи-Дабань в Кашгар-Дабань; но туземцы Восточного Туркестана не дают ему никакого общего названия, кроме Музарт, под которым разумеют горы, лежащие на восток от истоков рек Текеса, Аксу и Нарына, которые известны у нас (как) Хан-Тенгри-Ола, названный Муана-Музур-Давань, Сабадли-Давань и Кашгар-Давань, принятые Гумбольдтоми Риттером; народами, кочующими в этих местах, кокандцами и жителями Восточного Туркестана не употребляются в том произношении, которое принимаем мы. Тянь-Шань представляет три характеристичных рельефа на восток от истоков рек: Текеса, принадлежащего системе Балхаша, Сарыжаза и Нарына, т. е. от горы Хан-Тенгри-Ола, которая должна быть кульминационной точкой для Тянь-Шаня.
По гипсометрическому определению высота этой горы 20 000 футов абсолютно; снежная линия на северном склоне лежит на высоте 11 540 футов, а глетчеры спускаются до высоты 9500 футов. Из вершин Кокчар, близ северного склона Тянь-Шаня, берет начало река Нарын, составляющая самый значительный по протяжению и по обилию воды из притоков реки Сыр-Дарьи, или Сейхуна, а с возвышенности Торгат, где лежит горное озеро Чадыркуль, под меридианом Кашгара, берет начало один из наибольших истоков Эргола - Кокшал.
Течение Нарына вырывает глубокое корыто и разделяет Тянь-Шань на две ветви. Кокшал делает то же самое на южном склоне по диагонали. Между этими двумя точками, истоками Нарына и Кокшала, лежит возвышенная холодная горная страна Сырт.
Пути сообщения, ведущие в Малую Бухарию, можно разделить на внешние и внутренние; первые идут из соседственных стран Азии через горные хребты, окружающие эту часть Китайской империи с севера, с запада и юга, проходят ущельями Тянь-Шаня, Болора и Куэнлуня, а потому рассмотрим сначала Тянь-Шань в отношении дорог, через него проходящих.

(Пути, проходящие через Тянь-Шань).

Эта цепь гор составляет северную окраину нагорной Азии и продолжается в восточно-западном направлении от меридиана Самарканда. Средняя параллель, или подъемная ось, колеблется между 402/з° и 43° широты; принимая в этом протяжении, Тянь-Шань простирается от 64° до 92° (восточной) долготы.
Риттер принимает Тянь-Шань более в коротком отношении - от 70° до 92° восточной долготы от Парижа, т. е. от меридиана Кашгара до восточной оконечности Тянь-Шаня при меридиане Хами; в этом тесном (пространстве) горы поднимаются значительно выше, покрыты вечными снегами и ледниками и разрезаны поперечными долинами рек, впадающих в Ергол; на этом пространстве есть только один проход, через который проходит дорога из города Или в Аксу.
Путь пролегает, как рассказывают проезжавшие кашгарцы и китайские писатели, через ледники, на которых вырубают лед, дабы не скользили вьючные животные; особое полукочевое племя нюгей поселено на южном склоне этого прохода, которое никакой повинности не несет, кроме очищения пути и вырубления льдов.
Несмотря на все трудности, описываемые китайскими писателями, все караваны китайские, казенные транспорты и, наконец, войска, идущие на службу и на войну в Малой Бухарии, проходят с верблюдами и даже с артиллерией.
Мы не знаем, какие предохранительные меры принимают китайцы при переходе через этот перевал, но надо полагать, что он совсем не так труден, как говорят. Путь этот открыт только для китайских подданных, и иностранцы не могут его посещать.
На запад от меридиональной реки Аксу характеристика Тянь-Шаня выражается таким образом: высота его значительно уменьшается, зато в поперечнике он делается шире и образует нагорье, прорезанное продольными долинами; некоторые из них образуют довольно обширные плато, как долина Тарагай, Аксай и Чадыркуль.
Прямой поперечный разрез его имеет около 200 верст. <Пространство это одинаково возвышено от> урочища Кокчар, где берет начало река Сарыяз, на северо-запад, в 170 верстах от Кашгара. Эта линия служит водораздельной чертой системы (divortia aquorum) Эргола и Сыра.
Киргизы дают этой местности вследствие возвышенного положения название Сырт (Спина). Мы проходили в передний путь по этой горной стране. На всем своем пространстве она была покрыта мелкой, но густой травой; никаких кустов и деревьев не встречали, исключая Caragane jubatae на урочище Кичьге и то на небольшом пространстве.
Холод был постоянно значителен, в одном месте застал нас снежный буран. Киргизы рассказывают, что здесь очень часто среди лета выпадают большие снега; скелеты лошадей, баранов, погибших в прошлое лето, доказывали справедливость этого факта.
Не менее бывают опасны эти бураны для караванов по неимению другого топлива, кроме тизека (высохшего кала животных). После подъема через Заукинское ущелье на вершину, мы вышли на продольную долину, из которой берет начало река Зауку и один из истоков Нарына; долина эта имеет 10 - 20 000 футов абсолютной высоты.
Окружающие горы были покрыты большими слоями вечного снега; передние горы относительно долины Нарына незначительной высоты; снег в проходе этом лежал направо и налево от дороги в ущелье.
Перешедши эту гору, мы вышли на небольшое плато между параллелью Нарына и впадающей в него реки Карасай; местность эта называется у киргиз Тарагай. Вообще все продольные долины в Тянь-Шане на нашем пути были, очевидно, значительной высоты, самые углубленные из них, по нашему мнению, должны быть никак не ниже 8500 футов, а озеро Чадыркуль, посещенное нами на обратном пути, должно иметь положение 9 000 футов; на этом пространстве текут всегда в продольном направлении маленькие речки, впадающие в Нарын и Кокшал.
<Нарын берет начало из вершины Кокчар, откуда берут начало и реки Сарыяз и Текес под названием Чааташ, и течет по небольшой болотистой долине. Прошедши Тарагай, Нарын начинает углубляться ниже и вырывает постепенно глубокое корыто; берега его сжимаются скалами, и течение делается быстрее; таким образом (он) протекает до соединения с рекой Малым Нарыном.
Это течение имеет местное название Капчегай; в Капчегае постепенно появляется растительность, характеризующая понижение его долины, сначала вереск Juniperus sabina, Caragana jubatae, потом разные растения субальпийской флоры и, наконец, зона хвойных лесов.
После соединения с Нарыном река освобождается от скал, и береговая его долина имеет от полутора до трех верст ширины; на берегах его являются ива, тополь Populatus pruinosa, облепиха (Hippophae rhamnoides) и шиповник.
Земля покрыта полынью и чием. В Нарын впадает множество мелких речек, из которых более замечательны впадающие справа. Малый Нарын берет начало с возвышенности близ истоков реки Зауки и Баскоуль; потом Онарча-Отун, составляющаяся из двух речек, слева Карасай, Каракол, Атбаш и Арпа.
Последние две речки берут начало с гор, лежащих на запад от Чадыркуля, и замечательны тем, что в долине их, как в долине Нарына, производят просо и пшеницу. Река Сарыяз, имеющая течение сначала на юго-запад, потом на юг, принимает в себя Уштек и Кучигдан(?), Чулак-Капчегай и Куеуртек.
Река Кокшал берет начало с гор Куккия, соединяется с рекой Аксаем, которая берет начало с возвышенности озера Чадыркуля, принимает в себя справа небольшие речки Теректы, Кызылсу, слева - Калмак-Учак.
Из окрестностей Чадыркуля вытекает река Юзген-Гульча (более нам известна под именем Кумишкен), составляющая, по соединении с Нарыном, реку Сыр-Дарью, называемую у древних Яксартом, Сейхуном.
Из рек, впадающих в Сыр, сколько нам известно, только одна вытекает с гор, лежащих на юг от городов Ош, Маргелан и Кокан, горы эти значительно выше Тянь-Шаня и известны туземцам под общим названием Алая.
Из поперечных хребтов, нагроможденных на Тянь-Шане, известны в северном крае Кайчи, Куелы, Джетымасу, Калмактау и, наконец, горы, лежащие на северном берегу Нарына, которые продолжаются под названием Кызылкурт, Кетментепе и Керден-Даван до поворота реки Сыр на северо-запад; вторая линия проходит по левому берегу Нарына под названием Ишегарт, Чахыр-Хурун, Аламашук, Каратал, Уч-Кошай.
Горы Ташрабат отделяются долиной реки Атбаша от гор Кошай. На запад от озера Чадыркуля под названием Кугарт, Кукурдек, Коктоин и Терек-Даван соединяются с горами Алай; по северному берегу Аксая, на восток от истоков Кубергенты, идет цепь под названием Белерь-Курдек-Гурты (?), горы же Тоин, Теректы, Кокшал составляют основание южной подошвы Тянь-Шаня.
На запад от Чадыркуля горы значительно возвышаются, и долина вырывает более глубокое корыто, судя по тому, что берега рек Юзген и Гульча покрыты топольным лесом и потому, что на горах Кизылкурт, Кугарт и Терек постоянно лежат снега.
На востоке поперечное течение реки Аксу вырывает в крутых скалах глубокое ложе, по которому растет хвойный лес. Большая часть дорог лежит на пространстве между двух главных истоков; на этом пространстве существует множество дорог, проходимых для караванов, а конные пути перекрещивают весь Сырт.
Из караванных дорог наиболее замечательны (дороги) через Тарагай, в котором долины Иссык-Куля поднимаются по нижеследующим проходам: по реке и проходу Турген-Аксу, по проходу Зоукчак, Кашкасу, Юнгорама и Баскаун.
Все эти проходы на последнем подъеме чрезвычайно круты и трудны, но все проходимы и верблюдами. Отсюда открывается несколько дорог: одна через Тарагай на Чакыркорум и Келинтайгак, где разделяется на два пути, один через Бедель-Аксу или через проход Кугурты идет прямо в Турфан, а другой - по долине Аксая и Киректы в Кашгар; с Аксая можно через проход Коккия спуститься в долину Кокшала.
Через Тансыктарский (?) караул выходят на Кашгар. Другая дорога, из Тарагая идет по долине Нарына на Куртку, откуда через реку Атбаш в горы Ташрабат, на озеро Чадыркуль и оттуда по течению Тонна на Кашгар; с Иссык-Куля есть дорога, также посещаемая караванами; она поднимается по реке Алабаш на Тянь-Шань и потом через Унарча выходит в долину Нарына; Баскоунского прохода есть путь по течению Малого Нарына, но проходит через перевал Калмак-Ашу, до такой степени крутой, что сами дикокаменные киргизы употребляют несколько дней для перехода кочевкой через эту вершину.
С реки Нарына можно выйти на Аксайскую дорогу по проходу Улан-Чаркрама и Атбаш. Китайцы во время разъездов для обозрения границ в старые времена из долины Иссык-Куля поднимались на Нарын, следовали по его течению до реки Чакрама, переходили через мост Нарын и вверх по течению Чалодрама (?) доходили до Атбаша и оттуда на Аксай, и по Тереку спускались в Кашгар. Кроме того, есть прямая дорога из Тургень-Аксу или с Текеса на (Уш-)Турфан.
Она переходит горы Куялы, Ишегарт и через Белерь или Кугурты, или Бекертек (ведет) на (Уш-)Турфан. Из этих дорог исследованы нами две. Главные пути, наиболее посещаемые караванами: первый - через Тарагай, Чакыркорум и Теректы на Кашгар и второй - по течению Нарына на Куртку, через Ташрабат на Чадыркуль, по течению Тонна в Кашгар.
Первый имеет три значительных перевала: первый подъем на Зауку чрезвычайно крутой, покрытый большими кусками обломков скал, трудный для верблюдов, которые, оборвавшись, разбиваются до смерти впрочем, проход Баскаун и Дунграма, говорят, не так труден.
Второй перевал - Джетымасу - незначительной высоты и более удобный; третий - Чакыркорум, (с) чрезвычайно крутым спуском и косогором Келинтайгак, который при снегах бывает опасен. Остальное протяжение дороги идет по местам ровным и без больших подъемов.
Теректы, как спуск, не представляет больших препятствий, но подъем на него должен быть нелегок; на всем этом пути вода в обилии, и (земля) покрыта густой и сочной травой. На всем этом пути, кроме тизеку, другого топлива нет, что при снегах, которые там выпадают летом, не совсем удобно.
Течение Нарына, по которому идет второй путь до впадения в него Малого Нарына, одето в скалистые берега; дорога идет по узкому прибрежью, завалена местами большими глыбами камней; зато в дальнейшем течении дорога делается соверешнно ровной и гладкой, идет по плодоносной долине до трех верст ширины.
Из Куртки на пути проходит перевал Баипче - невысокий, но каменистый и узкий, потом Ташрабат, которого северный склон сжат отвесными скалами, который, как нам казалось, хотя на незначительном расстоянии, но труден.
Далее дорога удобна и не представляет никаких препятствий. Долина Тонна открыта, ровна до самого выхода реки из гор; на этом пути только между Баипче: и урочищем Балгин на пространстве пяти переходов нет топлива, но в других местах в обилии растет пихта, тополь, а на Тонне - облепиха и гребенщик (Tamarix gallica):
На первом пути считается… переходов и по маршруту… верст. Этот самый кратчайший путь; второй имеет… переходов и… верст. Из других дорог более удобны, (по) свидетельству караванов, по реке Алабаш через Онарча и Нарын, (где) имеется четыре перехода, и потом от Китайской переправы до Аксая; дорога гладкая, но без топлива, переходят в два дня; прямой путь в (Уш-)Турфан имеет четыре перевала, о которых мы говорили, которые чрезвычайно трудны и высоки; на этом пути есть топливо и корма хорошие.
В окрестностях самого (Уш-)Турфана есть ядовитая трава, от которой много умирает вьючного скота. По этому пути до Турфана караванного ходу 8 дней, что составляет расстояние приблизительно около 150 верст.
На запад от Чадыркуля, как мы уже сказали, горы значительно возвышаются, и долины делаются значительно глубже; на этом пространстве есть только одна караванная дорога через горы Теректы, которые на географических картах (названы) Кашгар-Даван, вероятно, потому, (что) через него проходят кашгарские караваны.
Путь из Анджанской долины поднимается на горы Теректы; по течению реки Гульчи, потом впадающей в нее Теректы; по течению последней поднимается на вершину перевала. Налево есть другой проход Блай.
Вершины Теректы покрыты снегом, и зимой часто бывают снежные обвалы. Потом дорога пересекает реку Оксалур, на которой построено маленькое укрепление. Река эта вытекает из гор Алай и течет на север, вероятно, впадает в Гульчу, берега покрыты лесом из иргаевых (Cotoneaster multiflora) и других деревьев; потом (дорога) переваливает через горы по проходу Ниль-Даван, который имеет крутой спуск и выходит на речку с иргаевым лесом, которая течет на север и имеет довольно широкую долину; по переходе этой долины дорога начинает спускаться и, перешедши по чрезвычайно узкому проходу, выходит на речку Тюмень, на кокандский караул, близ которого находится и китайский пикет, потом на кашгарское селение Муши и оттуда в Кашгар.
Эта дорога имеет (протяженность) от 10 до 18 дней караванного ходу. Из Кокандского города Ош в Кашгар конные приезжают в 6 и 8 дней. Теректинский путь есть единственный, по которому среднеазиатские караваны посещают Кашгар.
Через него проходили войска Тамерлана и в наше время кокандский хан Мадали. Путь этот совершенно безопасен от нападения дикокаменных киргиз. Имеет в обилии топливо и хороший корм. Кроме этого, в этой части Тянь-Шаня есть конные дороги из Анджана по течению рек Узген через Кугарт, потом по речке Суттыбулак на Тонн, или же с Узгена на долину Арпы и Атбаш и потом на Чадыркуль; потом через Джумгар через горы Кызыл-курт на Куртку.

Пути, проходящие через Болор.

Под именем Болора у нас разумеют меридиональный хребет, разделяющий средиземную впадину Западного Турана от Восточного Туркестана. На севере горы эти перекрещаются близ параллели Кашгара с Тянь-Шанем, на юге с Гиндукушем и Куэнлунем.
Горы эти носят название Билуртаг, или Билуртар, т. е. Хрустальных гор. Марко Поло называет его Belero; Клапрот по уйгурскому наречию называет его Булит, или Булуттак, что значит Облачные горы.
По свидетельству отца Иакинфа, вся цепь у китайцев известна под названием Цинь-Линь - Луковые горы, потому что на них много растет каменного лука. Гумбольд распространяет это название только на части его, примыкающие к Куэньлуню.
Туземцы не знают ни одного из этих названий и северное его протяжение, которое Гумбольдт принимает за продолжение Тянь-Шаня, называют Алай. Горы эти начинаются от перекрещения с Терек-Даваном, который имеет, по свидетельству азиатцев, направление от Чадыркуля на юго-запад.
Алай гораздо выше Терек-Давана и других гор Тянь-Шаня; часть его, лежащая в параллели Яркенда, называется Сарколтаг по озеру Сарколу, лежащему на высокой нагорной площади Памир. <Вуд озеро это называет Сарыкуль; мы имени Памир не слышали от туземцев и думаем, что оно принадлежит к числу тех географических номенклатур, как Мустаг, Белуртаг, Болор, не имеющих никакого значения, которые заимствованы из разных восточных средневековых путешествий.>
Памирская площадь по гипсометрическому измерению лейтенантом Вудом имеет 15 600 футов и по солнечной (?) меридиональной высоте в 34°27´ северной широты. <Страна эта, по свидетельству азиатцев, бывает до такой степени холодна, что даже летом кочующие там киргизы не только тело, но и лицо, и руки окутывают в овчину; снег в рытвинах лежит все лето.
В числе животных, свойственных этой стране, азиатцы говорят о каком-то рассу, или кушгаре, который больше несколько коровы и имеет такие большие рога, что лисицы внутри выводят детей. По всем нашим расспросам от киргиз, бывших на Сарколе, имеем повод думать, что величина этого животного преувеличена и что это есть не что иное, как горный баран Ovis argali, свойственный и Тяншанским горам.
Вуд не видел сам рассу, но познакомился с кушгаром, которого рост нашел с двухлетнего жеребенка. Киргизы кочуют в этой долине все лето и находят там прохлады (более, чем) на других горных пастбищах.
Борне (Burnes), по собранным от туземцев сведениям, говорит, что она простирается от Саркола во все стороны на 6 дней пути, что составляет радиус 150 верст. На ней лежат несколько озер: Сарыкуль, Рьянкуль и Каракуль, а по китайским сведениям, Каракуль, Тускуль и Иссыккуль.
Мы знаем достоверно, что река Яманьяр-Устен берет начало из озера Каракуль, которое лежит на запад от Кашгара в четырех днях пути; мы думаем, что озеро это должно быть на северной оконечности Памира.
Лейтенант Вуд предполагает вследствие сведений, полученных от туземцев, (что) вытекает Сыр-Дарья из истока рек Сыр-Дарьи, Кашгар-Дарьи и Инда. Нам достоверно известно, что истоки Сыр-Дарьи большей частью выходят из Тянь-Шаня, только один из них Майкавак (?) из гор Алай, ограждающих Памир на севере.
Из Саркола выходит один из притоков Яркенд-Дарьи под названием Саркола; на ней лежит селение Саркол; в окрестностях озера Каракуль есть кокандский пикет Бустантерек, а около Саркола - Ташкурган, в которых живут чиновники для сбора зекета с кочующих там киргиз из рода каратеит>.
Через Болор есть только один проход в долину Аксу; дорога эта идет из Янысара или из Яркенда на Памир, потом спускается в долину Аксу и продолжает свой путь в Бадахшан, оттуда в Балх и Бухару.
От Янысара считают около 850 верст; дорога эта представляет большие трудности и проходит во многих местах через висящие скалы; путь совершенно безопасен от нападения киргиз, которые, боясь кокандского правителя, не тревожат караванов.
В Болорских горах много конных дорог и дорог, по которым кочуют киргизы из Коканда. Есть дорога через Асфару в Каратегин и Дарваз; по ней ходят небольшие караваны из Коканда в Каратегин с бумажным хлопком и тому подобными грубыми товарами, а оттуда привозят овчины и козий пух; другая (дорога) из Маргелана поднимается на Алай через проход Шаймардан, при доме которого есть мечеть, построенная, по мнению здешних мусульман, на гробе Али.
Киргизы Ферганской долины проходят своими кочевками через этот проход, принесши предварительно жертву, и лето проводят на летних пастбищах в прохладном Памире. Откормив свои табуны, которые не бывают обеспокоеваемы насекомыми, которые изнуряют лошадей в жарких странах более всего; в августе, ко времени сбора хлеба, киргизы опять возвращаются в долину Сыра.
Походы кокандцев на Каратегин с большими войсками и, наконец, набег, совершенный кушбеги Ляшкаром в Ахан, доказывают, что Волор должен быть проходим в этих местах и караванами, особенно по кочевым дорогам дикокаменных киргиз.
Мир кундузский также проходил в Чатрал и в земли сиахпушев. В горах Болора распространено особое племя горцев, которые известны у жителей долин под именем галча. Они славятся храбростью и доставляют в Коканд пехоту, вооруженную на европейский манер и одетую в русское платье.
Их называют по (черному) цвету одежды сиахпушами. Племя галча образует несколько независимых владений, которые говорят частью древнеперсидским (языком), как в Каратегине, Дарвазе и Бадахшане; некоторые же имеют свое наречие как в Шугнане, в Ахане и Чатрале.
Известно, что владельцы этих народов производят себя от Александра Макендонского и носят титул шахов. Каратегин, Дарваз около 40-х годов признавали власть кокандского хана, но впоследствии, пользуясь смутами в Коканде, сделались независимыми, но продолжают вести дружественные отношения с этой страной, ибо находятся в торговой зависимости от Коканда.
В Калай-Хуме, столице этого владения, которая состоит из землянок, ничего не произрастает, кроме ржи; жители делают грубое сукно, а все остальное получают из Коканда. Киргизы часто делают набеги в горы этих горцев, но и каратегинцы не оставляют их без наказания.
При нас эти горцы, спустившись в Памир, напали на аулы киргиз и увлекли в плен (их) жен и детей. Бадахшан в 1823 году был покорен кундузским эмиром Мурат-беком и находится до сих пор под его властью.
Окрестные владения Шугнан, Вахан и Чатрал платят дань невольниками, которые продаются в Бухаре и Яркенде.

(Пути, проходящие через) Куэнлунь. 

Горная система простирается вдоль 36° северной широты от меридионального хребта Болора до озера Хохунора (Koucounoor). По мнению ученых, оттуда (она) достигает китайской стены под названием Нань-Шань и Гемань-Шань; Гумбольдт Куэнлунь считает за восточное продолжение Гиндукуша.
Куэнлунь отделяет Таримское понижение от Тибетского нагорья, которое, по последним известиям, представляет не непрерывную возвышенную площадь, а перерезано группами гор и имеет среднюю высоту около 10 800 ф.
Куэнлунь в углу пересечения с Болором носит название Цунь-Линь, а бухарцы и другие жители называют Тарташ-Даван, что значит луковица. Пути в Тибет и Кашмир из Яркенда и Хотана проходят через горы Каракорум, которые надо полагать за местное название Куэнлунской цепи, ибо на пути из Яркенда в Ладак первый горный проход есть Каракорум.
Дорогу эту проходят от 30 до 40 дней; в продолжение 10 дней идут по течению реки Тызнап, по селениям туркестанцев, подведомственных Яркенду. На пути есть китайский пост Кукъяр, потом переходят проход Каракорум, который, по измерению доктора Томсона, бывшего там в 1848 году, имеет 18 604 ф. высоты.
Здесь дорога разделяется на две линии, одна идет по течению реки Шаюк, потом выходит на деревню Нубра и в 3 дня, (идя по ней), достигают Ладака, а другая проходит по проходу Сеисар. Дорога эта открывается в июне, июле и августе месяцах. Томсон, (идя) из Ладака, в 9 дней достиг высоты Каракорум. Дорога эта сначала идет по бестравной голой степи, лишенной топлива и воды, так что в Яркенде запасают(ся) двойным числом лошадей и провизией.
Дорога эта не безопасна от нападений дикокаменных киргиз и горного племени гильгит, которое выходит в урочище Кулангак и грабит караваны. В горах Каракорум, по свидетельству азиатцев, чувствуется сильное давление груди и стеснительное дыхание, что нужно принимать к недостаточному давлению воздуха. 
Из Хотана есть дорога в Большой Тибет в Халассу. 
Дороги, как говорят, чрезвычайно гористы, и в дороге проводят по нескольку месяцев. Торговля с Тибетом производится через Средний Тибет, называемый иногда Большим, с городом Лех, или Ладак, и производится бухарцами, кашмирцами, бадахшанцами и жителями Балтистана, которые далее посещают Кашмир, до которого считается ходу 16 дней.
Здесь лежат громадные горы, и купечество большей частью идет пешее; пройдя три части пути, встречаются только места населенные, а в Западный Тибет или Верхний сами (купцы) не ездят, а продают (товар) кашмирцам, <которые под именем качи (Katchis) составляют одно из почетных сословий в Хлассе, столице далай-ламы.
Между Гималаем и Куэнлунем лежат на восток от Кашмира несколько владений, носящих общее название Тибета: первое - Малый Тибет, или Тибет (Абрикосов -Sari Batan) иначе называемый Балтистан, с владениями Канжут, Гильгит на южной подошве Куэнлуня.
Второе - Ладак (Ladak), или Лех (Leh), по-тибетски Лата-Юл, которое на востоке граничит с Нери, или Нгари - с провинцией Хлассинской. Хласса (H’lassa по Гобе, Lhassa), управляется далай- ламой и светским правителем и признает власть богдыхана, комиссары которого постоянно находятся при дворе Цзянь-Вана.
На юг от него лежит Чжисулюмба, где имеет пребывание Бань-Чань Ерден, религиозный глава Нижнего Тибета. Эта страна также признает власть богдыхана. Из Хлассинских провинций есть путь, по которому качи ездят в Калькутту для покупки лент, позумента, ножниц и английских сукон.
Ладак граничит на юге с владениями сейского магараджи и управляется своими правителями. Ладак имеет (высоту) 11 600 ф., температура в ноябре месяце ниже точки замерзания, а в половине зимы бывает около 30 градусов Фарангейта>.
<В 1813 г. страна эта вместе с Кашмиром принадлежала дому Дураниев и управлялась губернатором афганским Ахбат-Махмут-ханом. В письме этого владельца от 25 сентября 1815 года он назван тибетским раджой, и (оно) писано из города Лей; в наше время Ладак составляет часть владений сейского магараджи.
В Ладаке проживают свободно все иностранцы, и в последнее время он был часто посещаем англичанами. Китайцы имеют сношения с этим Тибетом даже после (господства) гильгитского владетеля, которого дворец высечен в скале и украшен местами золотом; (тибетцы) приходят ежегодно в Яркенд, представляются хебе-амбаню (и) на своих спинах уносят подарки своему владетелю.
В Хласскую область ведут три дороги из губерний Шанси (Shan-si), Сычуань (Sitchuan) и Юньнань. Сычуаньская дорога выходит из Да-Цзянь-Лу; по ней проходят китайские комиссары, посылаемые в Тибет, и тибетские посланцы и купцы.
Все эти дороги чрезвычайно трудны, идут через большие перевалы, по местам безводным, без всякого топлива, которое заменяют аргалом, засохшим калом яков. Наиболее удобной считается Шансийская, по которой проходили Гук и Габбе.
Впрочем, предприимчивые китайские купцы, несмотря на все трудности, устроенные природой, которая так живописно описана Гуком, и на грабежи, производимые племенем коло, привозят в Тибет чай и русские и английские сукна>.
Все эти пути, которые мы назвали внешними, проходят через высочайшие в мире цепи гор, представляют много естественной трудности. Из них, по нашему мнению, наиболее замечательны и удобны тяньшанские, потом проход через Терек-Даван, потом через Бадахшанский, через Ладак в Кашмир и Индию.
Для перевозки товаров употребляют лошадей, только через Тянь-Шань проезжают верблюды; в некоторых местах в Тибете употребляются яки, ослы, даже козы.

(Внутренние дороги).

Внутренними дорогами называем те, которые сообщают эту провинцию (Западный край) с Китаем; она называется у китайцев Южной линией; она (дорога) из Китая идет в город Сучжоу, в котором устроены запасные магазины на случай войны в Западном крае.
Он отстоит в 940 верстах от Гуньчанфу, в котором сосредоточиваются все дороги, идущие из Китая на Запад. В 34 верстах (от Сучжоу) находится застава Цзя Юй-Гуань. Отсюда до Хами, или Комула, на протяжении 750 верст, простирается степь, прекращающаяся только за 15 верст (до) этого города.
В Хами устроены казенные хлебные магазины. Далее идут две дороги: одна в Джунгарию, а другая в Туркестан. Джунгарская дорога идет через отроги Небесных гор на Баркуль (165 верст от Хами). От Баркуля на запад, до Урумчи, 604 версты; далее до Хур-Хара-Усу 282 версты и отсюда до Или, или Хуй-Юань-Чен, известного у нас под названием Кульджи, в Тарбагатай, известный под названием Чугучак, можно ехать из Кульджи (400 верст) или, не доезжая до Хур-Хара-Усу (25 верст), уклониться к северу (340 верст).
От Тарбагатая считается 406 верст до Бухтармы и 350 до Хобда. Дорога в Туркестан идет от Хами на Пичан (455 верст), оттуда на Турфан (Koune Tourpan) (120 верст), по свидетельству архимандрита Паладия (600 верст); от Турфана через Богдо-Оло в Урумчи (245 верст) и на юго-восток к озеру Лобнору; а другой тракт через Лобнор в Тибет, кажется, никем не посещаемый.
От Турфана до Харашара 450 верст.
На юго-восток от этого города простираются топи и степи, а на северо-запад (идет дорога) через реку Джундус на Нарат-Даване в Илю; от Харашара 320 верст до города Бугур, в котором устроена земляная насыпь через непроходимую топь; далее (150 верст) Куча, оттуда 335 верст в Аксу.
Здесь расходятся четыре дороги: в Илю, Ош и Кашгар, Яркенд и Хотан; до Или и через Музарт-Даван 615 верст, по Иакинфу, 940 ли - 485 верст, а по расспросному маршруту Гумбольдта, 400 верст - 15 дней караванного ходу (Asie Centrale, т. III, 409 и 410), в Ош-Турфан 120 верст; от Оша через степь в Кашгар 350 верст.
Прямая дорога из Аксу в Хотан проходит по пескам, но, по свидетельству очевидца, везде есть вода. Средняя дорога идет на юго-запад в Барчук; в 290 верстах дорога эта разделяется: одна идет в Кашгар, а другая в Яркенд.
До Кашгара 15 дней пути, около 400 верст, а до Яркенда 670 верст, а по Иакинфу, 1305 ли. От Кашгара до Янысара 85 верст, от Янысара до Яркенда 140 верст, а от Яркенда до Хотана 405 верст. Дорога от Аньси до Хами идет хотя по местам песчаным и степным, но везде устроены частые станции, в которых живут китайцы, и к каждой станции приписано несколько семейств туркестанцев.
Везде можно достать разного рода жизненные припасы; места ровные, по большей части обильные водой и топливом.
На пути из Кашгара в Аксу и из последнего в Яркенд дорога идет по местности с лугами китайцев (?), а между Яркендом и Кащгаром, хотя природных пастбищ и нет, но (она) пролегает по местностям, хорошо населенным, и везде можно найти мусуй и кунак; первый представляет прекраснейший корм для скота вместо сена, а второй совершенно заменяет овес.
Китайцы употребляют для перевозки товаров верблюдов, но в Кашгаре этого животного очень мало, а потому даже и в ровных степных местах употребляют лошадей. Водных сообщений здесь нет, хотя река Тарим ниже Файзбата судоходна, река Хайду тоже.
Пространство между Тянь-Шанем и Куэнлунем обусловливается речною областью Тарима и образует сравнительное понижение. Тянь-Шань по своему возвышению представляет нагорье (Hochland) и хотя в нем встречаются значительные контрасты высот относительно углубления, но все-таки (он) не представляет сплошную высокую равнину, т. е. в тесном смысле плоскогорье (Tafelland, plateau), поэтому мы применяем для него название горной страны (Gebirgsland). 

(Растительность). 

Речная область Эргола и Тарима, окруженная с трех сторон: с севера, запада и востока высочайшими горами, представляет равнину, открытую на востоке и, судя по течению реки Эргола, несколько наклонную к озеру Лобнор, в которое впадает эта река.
Окрестности Кашгара вообще представляют ровную степь с твердой глинистой почвой, которая местами покрыта гужиром - горькою солью или же мелким щебнем. Бедная растительность, состоящая из колючих кустов янтака, или верблюжьего терновника, который здесь не дает сахарного соку, как в окрестностях Бухары, несколько видов Artemisia и изредка кусты гребенщика (Tamarix gallica) оживляют эту пустыню.
Береговые долины Тарима, ниже Кучи, до самого Лобнора образуют болотистые луга, богатые травой и покрытые густыми лесами тростников и камыша, и представляют непроходимые болота и топи.
На восток от Янысара и на север от Хотана лежит обширная песчаная степь Гоби, лишенная всякой растительности с резервуарами горько-соленой воды. <На этих степных местах, даже в окрестностях городов: Кашгара, Янысара и Яркенда, земли производят колючий кустарник - янтак, юсан и другие, свойственный песчаным местам растения, зато берега рек представляют более разнообразия кустарниковых и древесных растений.>
Там, где только проходит вода, почва эта делается чрезвычайно производительной и плодородной, а потому около берегов рек флора делается более разнообразной. Густые дженгели окаймляют берега рек.
Ирригационные каналы образуют в местах населенных плодородные оазисы, покрытые густою зеленью и прекрасными рядами разных деревьев. Дженгели состоят из следующих растений: тополей (Populatus pruinosa), ив (Salix), барбариса - розовый и горный (Berberis heteropoda), шиповника разных пород, гребенщика, жимолости (Lonicera), джигды (Eleagnus angustifolia), облепихи (Hippophae rhamnoides) и акации; в горах на западе Яркенда растет иргай (Cotoneaster multiflora), употребляемый здешними жителями на разные поделки, а в горах, около Хотана - дикая шелковица, в песках, как говорят, много саксаула.
Вообще растения дикорастущие в этой стране принадлежат к тем же породам, какие господствуют в Заилийской долине, которой предгорья гораздо богаче растительностью, чем южный склон Тянь-Шаня, состоящий из слоистой глины или голых скал конгломерата, или сланца; со стороны Болора, как говорят, растительность разнообразнее.
Зато селения и окрестности городов купаются в роскошной зелени садов. Несмотря на видимую неблагоприятность почвы к растительному произрастанию, но тем не менее при помощи системы ирригационного орошения полей и при содействии человеческих рук в Кашгаре разводятся с большим успехом разные хлебные, фабричные, садовые и огородные растения.
Из хлебных растений - пшеница, сорочинское пшено, которое требует много воды и снимается позже других, ячмень, просо, джугара двух сортов, (последняя) употребляется в пищу, а более для корма скота вместо овса; кукурузу сеют в небольшом количестве; растет хлопчатая бумага; особенно много занимаются разведением этого растения.
Оно равно произрастает во всех пунктах на юг от Тянь-Шаня, между тем как на северной стороне этих гор культура его прекращается. Конопля разводится особенно в городе Янысаре; из нее приготовляют бянь - хашиш, который считается лучшим и составляет предмет большой торговли, и бьют масло; табак в большом размере производит город Уч-Турфан.
Кунчурт, из него выделывают масло, а выжимки из семян идут под названием кунчжара на корм верблюдов и коров. Мусуй - этим растением засевают огромные поля по неимению природных лугов и косят до шести раз в год, и употребляют вместо сена на корм лошадям.
Из красильных растений сеют марену и снимают на второй год. Огородные растения суть: репа, морковь, лук, чеснок, редька, свекла, картофель в весьма незначительном количестве, огурцы, тоже очень мало, арбузы, тыквы и дыни; из огородных овощей особенно замечательны тыквы, которые употребляются как посуда, и дыни.
Последние известны своим вкусом и (бывают) двух пород, одни из них имеют мясо зеленого цвета и сладки до самой кожи. Дыни составляют любимое лакомство жителей и сохраняются всю зиму. В садах растут абрикосы, персики, яблоки, виноград разных сортов, лучшим считается гусейни, белый и продолговатый, гранаты, груши двух пород, ноошибад, алмурт и нак, квитовое яблоко и фиги.
Гранаты, сладкие и кислые, джигда дает также и клей, чилян. В Кашгаре разводят также яблоки, сливы, а вишни краснее того (?); в садах растут тополь, тут двух пород, один из них дает ягоды, приятные на вкус; виноград зарывают на зиму в землю.
Все эти плоды сохраняются свежими до следующего сбора, по крайней мере, до марта месяца. Мы постоянно покупали сохранившиеся в свежести гранаты, яблоки, груши. Абрикосы, персики и смоква не выдерживают зиму.
Кашгарцы, подобно бухарцам и кокандцам, не умеют высушивать эти плоды и ограничиваются внутренней распродажей. В деревне Каргалы, принадлежащей Яркендскому округу, растет грецкий орех, отпускаемый в другие города.
Тополи идут на постройки, а джигдовым, иве и тутовым деревьям ежегодно обрубают ветви, которые употребляются на постилку потолков и на дрова, и в окрестностях Кашгара менее трех дней пути нет диких дженгелей; что касается сахарного тростника, упоминаемого Риттером, здесь нет.
Дети любят лакомиться соком из свежих стволов джугары, (что) дало повод этому предположению; апельсинных деревьев на территории Шести городов совершенно нет и по расспросам. Думаю, что и в Комуле едва ли есть этот плод, тем более, что город этот лежит почти на 5° севернее Кашгара.
Растительность Ферганской долины, лежащей на целый градус севернее Кашгара, гораздо разнообразнее и богаче, горы покрыты еловым лесом, можжевельником; в окрестностях Ташкента растут в горах дико и в горах Намангана и Андижана фисташки.
Огородничество и хлебопашество в Кашгаре доведено до большой степени размеров, но зато садоводство здесь находится в гораздо низшей степени развития. Города Наманган, Канбада по преимуществу занимаются садоводством, и сушеные плоды составляют предмет значительной торговли. 

Царство животных. 

В окрестностях городов, в местах населенных трудно видеть каких-либо животных. В горах, окружающих эту страну, говорят, много диких коз, баранов (аркар), оленей, волков, лисиц, шакалов, рыси и медведей.
Стада куланов, тарпанов, буйволов с длинною черною шерстью и джейранов бродят в песчаных степях. Хотя в Малой Бухарии верблюд домашний встречается редко, но тем не менее свидетельство китайцев о диких верблюдах подтверждается свидетельством имеющейся у нас истории кашгарских ходжей.
Дженгели Тамира населены стадами кабанов, тигров и зайцев. Из птиц здесь встречаются утки, гуси, беркуты; последние животные особенно водятся в горах Хотана и Яркенда, а ястреба вывозятся из Аксу.
Много в горах серых рябчиков (кикликов), и в дженгелях водятся фазаны и куропатки; скворцы, грачи и вороны встречаются и в городах. Замечательно, что этот край редко посещается аистами, которые в Западном Туркестане покрывают своими гнездами все мечети и гуляют на улицах вместе с домашними животными.
Из домашних животных в Кашгаре встречаются лошади киргизской породы, верблюды, коровы, яки, бараны, тоже киргизской породы, и ослы. Из домашних птиц встречаются более курицы и голуби. Замечательно, здесь нет собак, зато кошки разводятся с особенною любовью.
В Восточном Туркестане скотоводство как промысел почти не существует. Более других животных жители предпочтительно разводят ослов. Здешняя порода этого животного гораздо меньше, чем в Бухаре и Коканде, имеет серый цвет шерсти с черным хребтом и поперечной чертой на плечах.
Недостаток луговых и пастбищных мест препятствует развитию скотоводства. Только богатые люди и извозчики содержат лошадей, а верблюды употребляются только китайцами и принадлежат к породе, разводимой в Монголии.
Только ослы, содержание которых гораздо дешевле и проще уход, предпочитаются туземцами. Лошади принадлежат киргизской породе и пригоняются из Коканда и Дикокаменной орды. По особенному предубеждению туземное дворянство не ездит на кокандских аргамаках, а потому эта порода здесь редка и содержится кокандцами; они принадлежат или к чистой крови - топчак или к смешанной - карабаир.
Беки, следуя китайской моде, содержат мулов, которые в других мусульманских странах считаются животными нечистыми, и разведение их считается большим грехом. Долоны - особенное племя, населяющее берега Тарима, жители селения Бай и Сайрам и вообще в Аксуйском и Кучаском округах вследствие (наличия) пастбищ, которыми обильны болотистые берега Тарима, разводят в значительном количестве баранов, которые принадлежат калмыцкой породе.
В Хотане также разводят этого рода скот, и белые мягкие мерлушки (их) употребляются на шубы. В селениях Яркендского округа, лежащих на западе и юге, в горах разводят монгольских коров (як). Особенно в этом отношении известны селения Сарыкуль, Санчжу и Кильян.
Из насекомых в Кашгаре есть скорпионы, фаланги; (есть) ящерицы и змеи. В Хотане есть в диком виде шелковичная бабочка (Bombyx moril). Считаем нужным сказать, что в горах, по рассказу киргиз, есть черви, которые живут в снегах.
Это, должно быть, вероятно, ибо Борне упоминает о подобном черве и в Гималаях. Рассказы китайцев о птичке кара-кускач, которая будто бы в самые величайшие морозы кладет свои яйца на лед, наконец, о черной птице бюргут, имеющей величину с верблюда, и, наконец, о сальной птичке, из которой выжимают сало и опять выпускают - все эти рассказы мы считаем за басни, тем более, что ничего подобного от туземцев не слышали.
Со своей стороны, мы можем сообщить басню, что нам случалось слышать очень часто, что в Лобноре есть дикие люди, которые питаются рыбой, покупают полотно и другие статьи одежды за золото и драгоценные камни, которые они добывают из воды. Одни говорят, что они живут под водой, а другие - на островах. 

Народная промышленность.

В статье о естественных произведениях края мы упомянули о земледелии как о главной статье сельского хозяйства. Из хлебных зерен главнейшие виды: пшеница, сорочинске пшено и джугара. При отсутствии других видов сельского хозяйства, все внимание жителей обращено на земледелие.
Способ возделывания хлеба, система (орошения), время посева совершенно одинаковы, как в других государствах Средней Азии. Пшеницу сеют ранней осенью, а убирают в июне. Посредством ирригации поля наводняют осенью после посева и около шести раз весной.
Сорочинское пшено сеют в начале апреля, а снимают в конце сентября; этого рода хлеб требует беспрестанной поливки. Джугара сеется в одно время, а снимается несколько позже.
Хлопчатая бумага принадлежит к сорту однолетнему, известна под названием травянистого.
Кашгарцы лучше обращаются (с этой культурой) при посеве и сборе семян, чем кокандцы, но все-таки не могут избежать общего недостатка - неумения отделять семена, которые выделяют масло и портят хлопок.
Сеют в начале апреля, наводняют около двух раз водой. Шелк разводится в Хотане. Уход за ним и вынашивание червей совершенно одинаковы, которые употребляются везде. Конопля про[из]растает во всех городах В(осточного) Т(уркестана), составляет один из главнейших сырых продуктов местной торговли.
Масло (зегр) и экстракт сока из листьев (бян) входят в предмет вывозной торговли и славятся на всем Востоке. Янысарский бян есть лучший. Хлеб, хлопчатая бумага составляют главный предмет народного богатства; они доставляют безбедное существование жителям и ими оплачивают свои подати, и (они) составляют продукт для мануфактуры и торговой деятельности.
В Малой Бухарий культура хлеба и хлопка была развита в древнейшие времена и доставляла и тогда всем жителям возможность оплачивать дань монгольским ханам.<Пуд>пшеницы (2 кашгарских четверти) стоит 30 к(опеек) сер(ебром) (по 25 пулов кашгарская четверть).
Пуд сорочинского пшена стоит от 45,5 до 48 к(опеек) сер(ебром). (Кашгарская четверть стоит 65 пулов). Кашгарская четверть хлопчатой бумаги стоит от 4-х до 5-ти кашгарских тянга, а следовательно, на наши деньги пуд стоит (от) 2 рублей 40 к(опеек) до 3 р(ублей) 20 к(опеек) серебром.
Пуд шелку в Хотаве стоит от 4 до 9 кокандских золотых, а в Кашгаре - от 8 до 10. Пуд конопляного экстракта (бян) в Кашгаре стоит 20 тянга, а янысарский в Коканде стоит от 30 до 50 тянга.

(Топография городов и селений).

Главное распространение народонаселения составляет подножие гор, ограничивающее долину Эргола. Середина этой равнины представляет бесплодные степи, покрытые песками и солонцами; вообще вся плоскость Малой Бухарии, имея песчано-глинистую почву при сухости воздуха и по недостатку дождей представляет обнаженный грунт, покрытый изредка полынью и колючим кустом - янтаком, который здесь не производит той сахаристой смолы таранжебин, как в окрестностях Бухары.
Зато там, где есть вода, почва эта делается в высшей степени плодородною, по берегам рек растут ива, тополь, барбарис, жимолость, роза, джигда, тамариск и ченгель, потому поселения занимают течения рек и по преимуществу при выходе из гор.
Предел распространения кашгарского племени, не говоря о речной области Эргола, переходит на северную сторону Тянь-Шаня в Илю, где есть города Кульджа, Урумчи и Баркуль. На этом пространстве лежит множество городов, селений, деревень и станиц, населенных восточно-туркестанским племенем, но мы ограничимся территорией Шести городов в тесном смысле, ибо о восточных округах Малой Бухарии не могли получить никаких новых сведений, кроме тех, которые известны из перевода отца Иакинфа «Описание Джунгарии и Восточного Туркестана».
<Нужно сказать, что> китайцы некоторые подобные селения, подведомственные городу, называют городами, но мы в этом отношении будем держаться понятия простых туземцев, которые называют их язы, т. е. село.
Разница между городом и селениями Восточного Туркестана, по нашему мнению, может быть одна: города окружены стеною, имеют густое население, каждый дом стоит отдельно, окруженный садами, хлебными полями, огородами, плантациями хлопчатой бумаги и другими произведениями деревенского быта.
Каждый город Восточного Туркестана с окрестными селениями и деревнями образует округ. Таким образом, западная часть Малой Бухарии - Шесть городов <Алты-шаар> - разделяется на шесть округов: Кашгарский, Янысарский, Яркендский, Хотанский, Ошский и Аксуйский.
В городе сосредоточено высшее управление. Хакимбек - <правитель> города, вместе с тем и всего округа правитель, имеет прав(о) содержать музыкантов, которые во время обеда бьют в бубен и играют на трубах.
Некоторые большие селения имеют своих правителей, только без музыки, своего алимахуна, но подчиняются хакимбеку управляющему городом. Общий характер туркестанских городов чрезвычайно однообразен.
Высоких минаретов, как в других городах Востока, здесь нет. Дома строятся, не исключая хакимбековского дворца (орда), из землебитного камня, обнесены кругом стеной, имеют плоскую крышу и внутри у людей богатых выштукатурены известью и разными украшениями на китайский манер и с большими резными окнами, оклеенными бумагой, а у бедных свет проходит через отверстие, сделанное в потолке.
Путешественник, (подъезжая к городу), видит высокие стены с несколькими башнями по углам, которые своей архитектурой напоминают наши беседки. Улицы узки и неправильны; только по главным улицам, ведущим на базарную площадь, едва проходят телеги.
Чистые дома с улицы огорожены стеной, только мечети и медресе обращены фасадом на улицу. Центр города обыкновенно занимает соборная мечеть, называемая «аит-ка» или «регистан», а перед ней везде базарная площадь.
Перед домом правителя, перед большими мечетями, около прудов и в других местах при входе в ворота оставляются открытые площади. По обеим сторонам главных улиц расположены мясные ряды, рестораны, в которых продают готовые пирожки, мастерские и около базарной площади гостиная… и проч.
В городе бывает несколько прудов, один или два канала, обсаженные тутовыми аллеями и тополем. Зданий, сложенных из кирпича и замечательных по архитектуре, здесь нет, кроме нескольких мечетей и гробниц, украшенных с наружной стороны глазированными кирпичами.
Самое замечательное архитектурное произведение - это гробница Аппак-ходжи и мечеть при ней; в Яркенде есть единственная в Шести городах высокая старинная башня, а потому вошедшая в народный язык как высшее мерило высоты.
Мы уже говорили, что Восточный Туркестан относительно разделен на два княжества и пять военных округов в описываемой нами части (территории Шести городов). Аксуйский, прежде Ошский, Кашгарский и Яркендский; деление это принято только в официальных бумагах и потому, что главный надзор за ними принадлежит трем генералам, живущим в этих трех городах: но, в самом деле, относительно туземного правителя эти Шесть городов совершенно независимы один от другого и управляются правителями, имеющими китайские чины.

Источник:
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 4 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985, 2-е издание дополненное и переработанное, стр. 125 – 143.

(Дополнение к записке о судебной реформе).

«Запись на отдельном листе, найденная среди бумаг Ш. Уалиханова. В конечный вариант «Записки о судебной реформе» этот фрагмент не вошел.»

…всякого, совершившего путешествие в Мекку. На сей конец большая часть (султанов), несмотря на любовь к месту рождения, чтобы только не унизиться до равенства с черною костью, оставила степь и отправилась в Туркестан.
Оставшиеся записались в разных округах в разные волости, и значение их благодаря успешному распространению влияния новых порядков слабее, но все еще, когда нет заседателя, толмача, строгих блюстителей порядка, в случаях неофициальных, в память прошлых дней чествуемы бывают таксыр и аллаяр привет в … аулах.

Источник:
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 4 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985, 2-е издание дополненное и переработанное, стр. 144.