Туры по маршрутам исследователей природы Казахстана.

«Орел мой, летящий над цепью гор!
Дотянутся ль руки к тебе мои?
Домчится ли жалоб моих призыв?
С тех пор, о мой лев, как угас твой взор,
Желаний моих бесплоден порыв!
Как ты был вынослив, могуч и тверд!
В борьбе беспощадной – бесстрашен, горд!
Кулан мой, твой голос гордый гремел,
Бесстрашен ты был, упорен и смел.
Как красный китайский шелк, ты сверкал,
Толпу, как в Хиве базар, привлекал!
Глубок, словно море, ты был умом,
Спокоен и тверд на пути своем!

Махамбет Утемисов. «Мой орел».

Туры и приключения в горах Центральной Азии.

В ряду имен натуралистов, незаслуженно позабытых и малоизвестных широкой публике, совершенно особым и глубоким светом озарено незаурядное дарование и недюжинная энергия Григория Силыча Карелина, бывшего бессменным действительным членом Московского общества испытателей природы с 1828 по 1872 годы, т. е. в течение почти пятидесяти лет. Г. С. Карелину довелось родиться в тяжелое реакционное время царствования «плешивого щеголя» Александра I в бедной мелкопоместной дворянской семье, проживавшей в Петербургской губернии.
По семейным преданиям, отец его, Сила Дементьевич, страстный музыкант, в юности своей был отправлен в Италию для обучения капельмейстерскому искусству. 
По возвращении оттуда он состоял придворным капельмейстером оперного оркестра Екатерины II, причем русские музыкальные словари приписывают ему введение в России роговой (духовой) музыки.
У Силы Дементьевича было две дочери и два сына, из которых Григорий Силыч был меньшой. Неизвестна даже точная дата его рождения; родная дочь путешественника знала только, что это было в январе 1801 года.
О детских годах Г. С. Карелина почти ничего неизвестно, кроме того, что очень рано он осиротел и в возрасте восьми лет был отдан своим старшим братом на воспитание в Первый кадетский корпус г. Петербурга, откуда в 1817 г., шестнадцати лет, был выпущен прапорщиком артиллерии. Можно только предполагать, что, выросши без отца и матери в казенной обстановке корпуса, именно в это время он полюбил девственную природу, предпочитая ее человеческому обществу.
В воинской части Г. С. Карелин пробыл год; здесь из-за исключительных способностей ко всякому делу, за какое бы он ни брался, был особо отмечен всесильным временщиком Александра I А. А. Аракчеевым, который, желая приблизить талантливого юношу к себе, перевел его в руководимый им штаб военных поселений. В этом «благочестивом» учреждении, впоследствии проклятом на самые разные лады всеми, кому приходилось с ним иметь дело, Г. С. Карелин мирно и деятельно трудился до 1821 г. Летом он занимался топографическими съемками мест, намеченных для военных поселений, надзирал за вырубкой леса на них и осушением болот. Зимой же обрабатывал результаты съемок, чертил планы и карты в графском дворце.
Возможно, что все натуралистические дарования Г. С. Карелина так бы и заглохли в исправном и усердном несении службы, не случись с ним вскоре несчастия, довольно впрочем распространенного и обычного в самодержавной и крепостнической России. В один прекрасный день, утром, придя в канцелярию графа, как обычно, в форменном сюртуке, шляпе и с одним носовым платком в кармане, двадцатилетний юноша внезапно был посажен в подъехавшую курьерскую тройку и с фельдъегерем помчался день и ночь на восток...
Застигнутый совершенно врасплох и не чувствуя за собой никакой вины, Г. С. Карелин пытался дознаться у своего зловещего спутника, куда и за что его везут.... Но тот молчал как могила, да и вряд ли знал в чем дело, являясь лишь слепым исполнителем графской воли. Таким образом в почти безостановочной скачке Г. С. Карелин достиг наконец пограничной в то время Оренбургской крепости, где был сдан как прапорщик артиллерии в ее гарнизон.
И в Оренбурге, уже гораздо позднее, когда своим крупным умом и неистощимой жизнерадостностью он обратил на себя внимание не только ближайшего начальства, но почти всего городка, Г. С. Карелин так и не мог дознаться о причинах, загнавших его из блистательного Петербурга в глухую крепостицу.
Осталось единственное, весьма правдоподобное предположение. Как раз около 1821 г. его «благодетель» граф Аракчеев, очевидно, с целью отличиться от толпы, окружавшей Александра I, убийц его отца Павла I, изобрел себе новый герб с девизом «Без лести предан».
В Петербурге, тайно ненавидевшем Аракчеева, это возбудило чрезвычайную веселость и послужило поводом к ряду насмешливых куплетов, песенок и шуток, распространявшихся из уст в уста. Долетели они и до строгой канцелярии графа, наполненной молодыми людьми.
Однажды Г. С. Карелин в кругу сослуживцев пропел какой-то издевательский куплет и на четвертушке бумаги изобразил чортика, затянутого в военный мундир с нимбом из надписи «Бес лести предан». Очевидно чей-то рабский язык сообщил об этом самому Аракчееву, а рука последнего всегда была тяжела на расправу.
Всякий другой на месте Г. С. Карелина, повергнутый в свирепую опалу, мог бы озлобиться, опуститься и спиться в далекой глуши, но бодрый и пышущий железным здоровьем Г. С. Карелин мужественно снес все испытания.
И без того преданный изучению природы, попав в новый незнакомый край, он страстно погрузился в занятия «натуральной историей», чрезвычайно много читал и без устали коллекционировал: минералы, животных, птиц, насекомых и, в особенности, растения.
На счастье Г. С. Карелина, в Оренбурге он застал молодого образованного доктора Э. Эверсманна, ставшего впоследствии профессором Казанского университета и автором знаменитой «Естественной истории Оренбургского края».
Знакомство молодых людей вскоре перешло в дружбу и, несмотря на разность профессий, повело их общим исследовательским и научным путем. Вначале Эверсманн отчасти помогал Г. С. Карелину, снабжал его книгами и руководил его самостоятельными занятиями, но очень скоро замечательные способности Г. С. Карелина поставили его в один ряд с Эверсманном. Присмотрелось вскоре к ссыльному прапорщику и крепостное начальство. Учитывая его познания в области натуральной истории ему постепенно стали давать отдельные поручения, которые Г. С. Карелин выполнял с неизменным успехом. 
Так, по видимому, уже летом 1822 г. он сопровождал известного русского археолога П. П. Свиньина по всей Оренбургской или «Горькой» линии до границ Сибири, несомненно являясь не конвоиром, а скорее, помощником. В 1823 г. он входит в состав экспедиции Ф. Берга, обследовавшей Киргизскую степь. В 1824 г., уже самостоятельно, Г. С. Карелин был послан для производства съемок и изыскания лучшего маршрута от Оренбурга до Симбирска и от Оренбурга до Екатеринбурга (ныне Свердловск) для проезда Александра I.
Были и менее интересные поездки, вызываемые казенной службой. В 1825 г. Г. С. Карелин два раза ездил на казенные сибирские оружейные заводы. Однако сам Г. С. Карелин, запоминавший, несомненно, крепче поездки, отвечавшие его вкусам, сообщает, без точных дат, что в эти же годы он был посылаем «для открытия месторождений горных хрусталей и дымчатых топазов (1824), а также «совместно с штабс-капитаном Тафаевым в Киргизскую степь Малой орды для исследования древних монгольских памятников». Тут же в Оренбурге Г. С. Карелин женился и в 1828 г. у него уже имелось двое детей.
Между тем, воспользовавшись какой-то временной болезнью, в феврале 1826 г. Г. С. Карелин вышел в отставку с военной службы и по 1830 г. находился в довольно тяжелом материальном положении. Не находясь на казенной службе, он принимает в это время к выполнению самые разнообразные казенные поручения, какие только заблагорассудятся постоянно меняющимся губернаторам степного края. Так, например, в 1829 г., по поручению графа Эссена, он составляет собрание статистических сведений об Оренбургском крае, но не самостоятельно, а являясь «литературным негром» для профессора Арсеньева, которому министерство внутренних дел поручило написать учебник статистики России для «вразумления» тогдашнего царского наследника.
В августе 1830 г., уже другой начальник края Сухтелен, в честь которого позднее Г. С. Карелин назвал новый ряд растений из сем. бурачниковых, командировал его для минералогических поисков в Башкирию, где Г. С. Карелин путешествовал по горным заводам Южного и Среднего Урала в пределах бывших Оренбургской и Пермской губерний. Впрочем, в это же время, Г. С. Карелин от некоторых сторон своей деятельности получал и удовлетворение, главным образом моральное, реже материальное. В сообществе со своим другом Э. Эверсманном в 1827 г. он совершил большое путешествие по землям Букеевской орды и составил первую топографическую карту ее. Характерно, что «друг» Г. С. Карелина - Эверсманн, которого автор познакомил с картой, изготовил копию с нее и позднее издал ее в Берлине под своим именем. Это обстоятельство, очевидно, послужило причиной разрыва между двумя натуралистами.
В 1828 г., вероятно также по поручению губернатора, Г. С. Карелин сопровождал двух скандинавских ученых геодезистов - проф. Ганстена и лейтенанта Дуе в их путешествиях по землям Уральского войска и Букеевской орды, откуда они прошли до Волги, производя астрономические и магнитометрические наблюдения. Наконец в 1829 г., во время пребывания Г. С. Карелина в Оренбурге, произошло еще одно незаурядное событие - знакомство его, правда весьма мимолетное, с знаменитым географом Александром Гумбольдтом. Этот ученый, прославленный во всей Европе, после своего путешествия в Южную Америку, в 1827 г. получил приглашение приехать в Россию и совершить здесь весьма желаемую Гумбольдтом ученую поездку на Урал и в Сибирь, от которой ждали «большой пользы, могущей последовать для науки и государства». Поездка эта щедро оплачивалась из казенных средств.
Однако Гумбольдт смог отправиться в путешествие только с весны 1829 г., причем ехал в сопровождении минералога и химика проф. Розе и ботаника и зоолога проф. Эренберга. Из Петербурга к экспедиции был прикомандирован еще горный чиновник Н. С. Меньшенин, который и составил подробное описание путешествия Гумбольдта. Побывав на р. Бухтарме и даже за р. Нарымом, составлявшей тогда границу с Китаем, путешественники поехали обратно через г. Омск по так называемой «Горькой» линии, образованной по границе с Киргизской степью русскими укреплениями и редутами. 8 сентября Гумбольдт со всеми спутниками прибыл в Оренбург, в то время как оренбургский губернатор Эссен, раздосадованный необходимостью встречать «какого-то натуралиста», спешно выехал в Уральск.
Впрочем, по сообщению Н. С. Меньшенина, путешественники не особенно горевали по случаю отсутствия Эссена и возместили его знакомством с полковником Генсом, председателем Азиатской пограничной комиссии. «Из других лиц, пишет Н. С. Меньшенин, - встреченных в Оренбурге, особенно поучительно было знакомство с Карелиным, капитаном в отставке, большим любителем естественной истории, имевшим у себя довольно значительную коллекцию местных произведений, а также с Кариным, казацким урядником, учившимся естественной истории у Карелина и собравшим, между прочим, большой гербарий местной флоры, очень заинтересовавший проф. Эренберга».
Однако Гумбольдт не отличил ничем примечательным это знакомство и в письме-донесении министру финансов графу Е. Ф. Канкрину ухитрился даже спутать представленных ему натуралистов. «Мы провели время самым поучительным образом,- сообщает, он,- среди коллекции одного молодого казака Ивана Карина, бедного, но талантливого молодого человека, который приобрел себе сочинения Кювье, Латрейля и других, и сам очень правильно определяет растения и насекомых». Здесь совершенно очевидно Гумбольдт смешал Карелина с Кариным.
Путешественники провели в Оренбурге 5 дней, но часто ли виделись они с Г. С. Карелиным или всего один раз осталось неизвестным. Однако все эти предприятия повидимому не давали сколько-нибудь прочного дохода разросшейся семье ученого. В 1830 г. он возвращается снова на государственную службу, на этот раз уже в азиатский департамент министерства иностранных дел и получает крайне курьезное назначение - состоять чем-то вроде советника при хане Букеевской орды Джангере, с тем чтобы управлять его делами и обучать хана наукам... Кстати сказать, с ханом Джангером Г. С. Карелин близко и дружески познакомился еще во время своих путешествий в Букеевскую орду и, по некоторым сведениям, согласился быть, по его личной просьбе и частному соглашению, резидентом при нем в ставке, помещавшейся в Рынь-песках, с содержанием 4 000 руб. ассигнациями в год.
Но пребывание у букеевского хана не было спокойным занятием. Оставаясь формально на службе Джангера Г. С. Карелин и в это время был вынужден выполнять разнообразнейшие поручения губернаторов.
В 1831 г. ему пришлось побывать в верховьях р. Тобола. Здесь он определял широты и астрономические пункты, изучал «течение рек и направления горных хребтов», но особенно собирал «предметы и произведения природы» и составлял журнал и карты. 
Уехав весной 1831 г. в экспедицию, Г. С. Карелин в октябре, окончив труды, уже вернулся, и, отдохнув некоторое время в кругу семьи, выехал в ставку хана Джангера. Однако в марте 1832 г. Карелин получил уже новое поручение - исследовать возможно обстоятельнее северо-восточные берега Каспийского моря. Для проведения этих исследований намечалось морское путешествие на четырех судах с командой из 170 уральских казаков. Экспедиция отплыла в мае, а в конце августа благополучно закончилась. Г. С. Карелин сдал собранные им научные материалы под следующими титлами:
1. Дневник или путевые записки экспедиции;
2. Морской судовой журнал;
3. Астрономические и магнитные наблюдения;
4. Об обмелении устьев Урала и вообще Каспийского моря;
5. О морских разбойниках в северной части Каспийского моря;
6. О тюленьем промысле;
7. Об Уральском морском рыболовстве;
8. Сигнальная тетрадь.
9. Отчет по издержкам экспедиции.
Кроме того, были представлены 12 карт, в том числе: карта всей северо-восточной части Каспия, карты заливов и устьев рек, многих островов и Индерского соленого озера, а также подъема на Усть-урт. Во время этого путешествия Г. С. Карелин первым обследовал так называемые Туманные горы с вершинами: Яман (Жаман)-айрекли, Кара-тюбе и Алтын-тюбе, лежащие по берегу залива Мертвый Култук и образованные обвалами круто спускающегося в море западного обрыва (чинка) Усть-урта.
Точно так же он первым посетил горы Ак-тау на полуострове Мангышлаке и, в сущности говоря, после этой поездки, имевшей место в 1832 г., ни один ботаник не исследовал больше растительности этих замечательных мест. Легко видеть, как разносторонни и полны были результаты экспедиции, продолжавшейся 80 дней и стоившей всего около 7000 руб. ассигнациями. Но и из этой суммы Г. С. Карелин еще смог вернуть казне целый ряд ценных вещей: суда, снасти, оружие, фураж и т. п., которые были сданы в Гурьеве и оценены в 2 000 руб. В связи с результатами этой экспедиции было решено приступить к строительству в Кайдакском заливе Каспия на скале Кзыл-таш в Туманных горах. Глубокий морской порт, прекрасная пресная вода ключей и обилие строительного материала в виде камня, извести и глины, - все это привлекало внимание. Г. С. Карелина для того и вызвали в Петербург, чтобы он дал объяснения по этому вопросу и обосновал практическую возможность строительства в Кзыл-таше.
Результаты всех этих докладов и объяснений Г. С. Карелин вскоре ощутил непосредственно на себе самом. Не успел он возвратиться домой и навестить своего великовозрастного ученика Джангера, как в 1833 г. получил распоряжение готовиться к другой экспедиции. Зимой 1833 г. Г. С Карелину пришлось спешно проститься с семьей и, представив смету расходов на новую экспедицию, выехать сначала в Уральск, а затем в Астрахань для найма судов и строительных рабочих и добычи материалов.
Успешно заготовив все необходимое, он с самым началом навигации отплыл в Кзыл-таш; 2 мая 1834 г. высадился там и так толково и успешно организовал работы, что 22 июля свежее-отстроенные, сиявшие новые постройки были готовы. Новостройку нарекли Ново-Александровском (ныне форт Урицкого). В августе того же года, заинтересованный подробными сообщениями Г. С. Карелина, его посетил в Ново-Александровске губернатор края В. А. Перовский, который был изумлен добротностью всех построек.
Наступила пора отдыха. Г. С. Карелин возвратился к семье в Оренбург, но, к сожалению, пробыть ему здесь пришлось недолго. В январе 1835 г. он был до глубины души возмущен, узнав лично от В. А. Перовского, что продовольствие, закупленное в Астрахани для населения Ново-Александровска и отправленное туда на двух судах, по оплошности сопровождавших его прапорщиков, не дошло по назначению, и запоздавшие суда зазимовали в устье р. Урала.
Зная возможные последствия голода для жителей, построенного им поселения, Г. С. Карелин тотчас же предложил крайне озабоченному В. А. Перовскому исправить дело и лично помчался на конях в Гурьев. 
После нескольких дней и ночей беспрерывной езды, Г. С. Карелин прибыл в Гурьев, наняв около сотни казачьих саней и верблюдов, выгрузил на них продовольствие и под конвоем уральских казаков повез его по берегам и торосившему прибрежному льду Каспийского моря в Ново-Александровск. Транспорт прибыл благополучно, без всяких потерь и вовремя, за что предчувствовавшее жестокий голод население горячо благодарило своего спасителя. 
Не обошлось без опасных приключений. Уже в виду форта один из верблюдов, навьюченный пушкой, и сани, в которых ехал сам Г. С. Карелин, проломили лед и внезапно погрузились в воду.
Конвойные казаки бросились к месту происшествия, вытащили Г. С. Карелина и животных, а затем в продолжение часа вылавливали с морского дна разную затонувшую мелочь. Достали решительно все, вплоть до самых мелких личных вещей и шкатулки с казенными деньгами.
Все время этой «ловли» Г. С. Карелин находился у полыньи и основательно продрог. Он вскочил на верховую лошадь и при резком ветре и довольно сильном морозе скакал 7 км во весь опор до Ново-Александровска, чтобы согреться и обсушить платье. Однако последнее обледенело и покрылось сплошным панцырем льда, что дало ему повод позднее сравнить себя с засахаренным грецким орехом в обливной сахарной корке. 
В то время Г. С. Карелин обладал железным здоровьем, и зимнее купанье обошлось ему легко: все ограничилось небольшим насморком и ломотой в руках. Однако к старости он сильно поплатился за подобные выходки, получив ревматизм и паралич обеих ног.
Насколько низко ценил сам Г. С. Карелин эту зимнюю экспедицию, видно хотя бы из того, что в его автобиографической записке о ней даже не упоминается. В 1836 г. Г. С. Карелин стал во главе новой Каспийской экспедиции, имевшей целью обследование южных и доисследование восточных берегов моря. Экспедиция состояла из 74 человек, в число которых входила и команда из астраханских и уральских казаков.
Плавала же она на нанятом в Астрахани парусном «шкоуте» под названием «Св. Гавриил» в 160 т водоизмещения. Г. С. исправил свои прежние съемки, сделав их более точными и тщательно засняв длинное протяжение берегов и заливов Каспийского моря.
Плавая по морю, Г. С. Карелин посетил также Астрабадский залив Ирана. Он был восхищен могуществом природы в этой плодороднейшей провинции. Высаживаясь на сушу, Г. С. Карелин путешествовал караванным способом в глубину пограничных с Ираном туркменских степей и описал устье и многочисленные рукава р. Аму-Дарьи, или Оксиса, как ее называли в древности.
Любопытно, что Г. С. Карелин переправлялся через древнее русло этой реки - Актам - по воде, в настоящее же время это русло совершенно высохло. Вода в Актаме была стоячая и соленая, что является свидетельством того, что уровень Каспийского моря понизился, из-за чего низовье старицы, ранее заливавшееся водами моря, от моря отделилось.
В этих пограничных краях, благодаря опытному проводнику и собственному уменью, Г. С. Карелину удалось посетить и весьма дружески сблизиться с независимым и диким племенем туркменов-иомудов.
Он посетил их главные кочевья, наблюдал обычаи и нравы и описал все виденное с такой полнотой и тщательностью, что сведения, им сообщенные, не потеряли интереса и поныне. Надо добавить, что очертания русской границы с Ираном были здесь в то время крайне запутаны и смутны. Г. С. Карелин внушил иомудам такое доверие к себе что они просили его принять их племя в русское подданство. 
Наконец, Г. С. Карелин впервые посетил небольшой уединенный хребет Большие Балханы, причем исследовал их как географ и естествоиспытатель до самой вершины. Он изучил также и острова Каспийского моря Челекен и Огурчинский и отметил их богатство нефтью и солью.
Не обошлось без опасных приключений и здесь, ибо, проплыв из Балханского залива в Карабугазский и первой из европейцев ступив на его «негостеприимные страшные берега», экспедиция Г. С. Карелина едва не погибла: при попытке войти в пролив баркас был подхвачен сильным течением, которое всякую секунду могло разнести судно о торчавшие из воды рифы и камни.
«С величайшим трудом и напряжением всех сил нам удалось выбиться и возвратиться назад», - пишет Г. С. Карелин. 
В конце 1836 г. экспедиция блистательно закончила свои задания и благополучно вернулась в Оренбург. Сохранилось свидетельство дочери Г. С. Карелина о методе писания отчетов по этой экспедиции.
«Началась работа, но как? У четырех разных столов сидело по писарю из спутников его экспедиции, и, в одной из комнат, расположенных анфиладой, у своего письменного стола мать наша, тоже с пером за работой. Отец, ходит мимо всех и, заглядывая изредка в какие-то черновые тетрадки, диктует всякому свое, совершенно различное по содержанию донесение.
Молодой, загорелый как краснокожий индеец, казачий урядник Масленников писал о рыболовстве, топограф Алексееев - заметки географические, третий - о туркменах, четвертый - о торговых сношениях России с Азией через Каспийское море, и, наконец, мать моя, основательно знакомая с грамматиками нескольких европейских языков, писала отдел по естественной истории, не затрудняясь латинской номенклатурой по привычке.
Так длилась работа по несколько часов сряду.». Так или иначе, но вскоре отчеты были закончены, и Г. С. Карелин лично отвез их в Петербург, где спустя непродолжительное время и сдал. Привезенные Г. С. Карелиным отчеты, встретили положительную оценку.
Однако, если официальные отчеты Г. С. Карелину удалось сдать так скоро и даже с некоторым материальным успехом, то его личный научный отчет претерпел незаслуженные и чрезвычайные затяжки. В 1843 г., на немецком языке в «Эрманском русском архиве» появился перевод одной главы (Туркмения) из написанного Г. С. Карелиным труда, весь же оригинал его появился в печати под названием «Путешествия Г. С. Карелина по Каспийскому морю» лишь, сорок лет спустя, в 1883 г., через одиннадцать лет после смерти путешественника, будучи изданным заботами проф. М. Н. Богданова. 
Для семьи Г. С. Карелина эта поездка 1836 г. в Петербург была настоящим, неподдельным горем. Министр финансов Канкрин все время задерживал его, очевидно требованием разных пополнительных сведений, отчетов и проектов, и путешественник чрезвычайно долго, на несколько лет, зажился в Петербурге.
Результатом этого житья и, вероятно, не без участия собственных проектов и желаний Г. С. Карелина, явилось новое поручение ему - поездка в Сибирь, но только выезд не стеснялся сроком и путешественнику было разрешено в течение шести месяцев отдыхать и жить в семье. Направляясь домой, Г. С. Карелин проездом остановился в Москве и посещал Московское общество испытателей природы, действительным членом которого он состоял уже в течение десяти лет.
В Обществе он был принят с почетом, в честь его устраивали обеды, и члены Общества наперебой приглашали его к себе на празднества. Однако между этими развлечениями не забывались и дела.
Обществу удалось прочно связаться с знаменитым путешественником и оказать глубочайшее влияние на все последующее направление его естественно-исторических работ. Г. С. Карелин согласился считать основным в своих трудах задание Общества: исследовать «естественные произведения» Сибири, Зюнгории (Джунгарии) и других земель, за что, при разрешении сохранить казенное содержание, получал дополнительное от Общества жалование в 3 500 руб. ежегодно и оплату всех издержек по этим работам.
Еще в начале 1839 г. Г. С. Карелин подал в Московское общество испытателей природы проект путешествия в Восточную Сибирь, северо-западную русскую Америку и Калифорнию.
Оригинал этого проекта уцелел и заключает характеристику целей экспедиции - исследование земель и собирание предметов естественной истории по всем ее отраслям, и набросок маршрута - из Москвы в Оренбург, Омск, Иркутск, Якутск и Охотск, отсюда на корабле в русскую Америку: остров Ситха, Росса и Калифорния.
20 мая 1839 г. состоялось чрезвычайное заседание Общества, где проект Г. С. Карелина в целом был отклонен как трудно выполнимый, а Карелину было предложено исследование главным образом Алтая и Восточной Сибири (Якутск - Охотск).
Любой из этих районов и был предложен Г. С. Карелину, причем в обязательство его входило давать ежемесячные отчеты, а каждые два месяца присылать собранные коллекции. Г. С. Карелин принял эти условия, но насчет Алтая указал, что он уже достаточно изучен, например, Ледебуром, Мейером, Бунге и Геблером. Поэтому он предложил посетить менее известный, так называемый Малый Алтай, одетый вечными снегами, из которых берет начало р. Чуя. 
Далее Г. С. Карелин намеревался исследовать совсем неизвестный Саянский хребет и по границе Китая дойти до оз. Косогол, причем распределение маршрутов экспедиции в течение двух лет просил предоставить на его усмотрение. С этим проектом Общество в общих чертах согласилось, и таким образом связь установилась и упрочилась. Трудно понять сетования В. И. Липского, который в примечаниях к биографии Г. С. Карелина со специальным ударением пишет: «он был закреплен Обществом особым условием», т. е. чуть ли не закабален последним...
Между тем это событие следует считать важнейшим переломным пунктом в жизни Г. С. Карелина, и на примере последнего легко видеть, как высоко поднимало качество научной работы натуралиста-самоучки участие в научно-исследовательском объединении. Надо добавить еще, что в Саянских горах Г. С. Карелин так никогда и не был, но помещение их в проект иногда давало повод ошибочно приписывать ему посещение и этой горной системы. Этой ошибки не избежал даже такой осведомленный жизнеописатель Г. С. Карелина, как проф. М. Н. Богданов.
Но что Г. С. Карелин серьезно рассчитывал побывать в Саянах, свидетельствует его первоначальный план, где стоит: «в мае-месяце начну подниматься на горы по вершинам речек и буду следовать на восток по горным хребтам до вершин Енисея». С возвращением из затянувшейся поездки в Петербург и Москву в жизнь Г. С. Карелина вторглась еще одна чрезвычайно важная новость.
Еще с дороги, из Москвы, он писал в Оренбург жене: «Не удивись, друг, я везу с собой юношу, которого прошу тебя принять как сына; этот молодой человек - Иван Петрович Кирилов, сирота, страстный ботаник, бедняга, но студент С.-Петербургского университета. Он едет теперь со мной домой, а потом возьму его с собой в Сибирь, где надеюсь найти в нем помощника и товарища просвещенного, не моим казачатам чета. Вот уже полгода он со мной живет, по нраву это красная девица, но голова с мозгом». 
По срокам, указываемым в этом письме, очевидно, что знакомство Г. С. Карелина с И. П. Кириловым произошло еще в Петербурге, но, где и при каких обстоятельствах, так и осталось неизвестным. По мнению В. И. Липского, возможно, что оно произошло не без участия Н. С. Турчанинова.
Между тем это содружество, к сожалению, очень недолговременное, несмотря на разницу лет (40 и 19), было чрезвычайно нежным и весьма плодотворным. Без сомнения, встретились две натуры, дополнявшие друг друга в методах и приемах работы, и объединенные одной и той же беззаветной страстью к науке. И. П. Кирилова нельзя было считать неподготовленным к путешествиям; больше того, скорее надо считать его прошедшим настоящую серьезную научную школу, чем он и внес порядок в бессистемную доселе коллекторскую деятельность Г. С. Карелина. Но обратимся к фактам. 
И. П. Кирилов родился в 1821 г. в г. Ялуторовске бывшей Тобольской губернии, по свидетельству Г. С. Карелина, предок его основал Оренбург. Учился И. П. Кирилов в Тобольске, а потом в Иркутской гимназии, где первоначальную склонность к ботанике приобрел с помощью С. С. Щукина (также члена МОИП), бывшего одним из коллекторов и учеников лучшего русского ботаника того времени, проживавшего в Иркутске, Н. С. Турчанинова, автора знаменитой «Байкало-Даурской флоры». Очевидно, через С. С. Щукина любознательный мальчик познакомился с самим Н. С. Турчаниновым и с 1835 г., т. е. 14 лет от роду, когда окончился его гимназический курс, начал ходить к Н. С. и заниматься под его руководством, что продолжалось до 1837 г.
В 1835 г., вместе с Н. С. Турчаниновым, он совершил свое первое путешествие по южному берегу озера Байкал, а в 1836 г. Н. С. Турчанинов посылал его уже самостоятельно, за свой счет, в западную часть Саян, по верховьям рек Иркута, Оки и впадающих в них рек. И. П. Кирилов собрал здесь много редких и ценных растений, и учитель был им очень доволен.
В 1837 г., также вместе с Н. С. Турчаниновым, И. П. Кирилов выехал в Петербург (не следует забывать, что при отсутствии в то время железной дороги это было само по себе солидным путешествием) и здесь поступил в университет, а в 1839 г. встретился с Г. С. Карелиным. В семье Г. С. Карелина, проживавшей тогда в Оренбурге сообщение о приезде его с новым человеком никакого переполоха и удивления не вызвало.
Дочери уже привыкли, что отца их всегда сопровождают постоянные спутники его экспедиций и годами живут в их патриархальном доме. Несколько удивлены были они только той взаимной привязанностью и короткой близостью, которая уже существовала между Г. С. Карелиным и «Ванечкой», как называл И. П. Кирилова их отец и как велено было и им называть привезенного им нового брата.
Казалось, они всегда были вместе. И. П. Кирилов, так же, как и дочери, называл Г. С. Карелина папой, был с ним на ты, а тот именовал «Ванечку» сыночком и дружочком. По словам членов семьи, «Ванечка» подичился дня три, а затем жена Г. С. Карелина стала для него мамашей, а дочери - сестрами.
Вскоре его полюбили действительно, как сына, а когда Г. С. Карелин с И. П. Кириловым путешествовали в 1840 - 1842 г.г. по Сибири, то именно «Ванечка» был постоянным корреспондентом семьи, сообщавшим ей об успехах и горестях путешественников. Не чаял души в нем и Г. С. Карелин. И. П. Кирилов превзошел все его ожидания и надежды: он был неутомим в работе, предан, близок и полезен в качестве помощника и друга, каким еще не был никто.
В одном из писем в Общество испытателей природы к А. В. Рихтеру сам Г. С. Карелин так характеризовал И. П. Кирилова: «Вам пренизко кланяется Иван Петрович Кирилов, преприлежный, деятельный, усердный и толковейший из всех студентов, каких я только знал на белом свете». 
Таким образом к путешествию 1840 г. Г. С. Карелин был подготовлен лучше, чем когда бы то ни было, и ранней весной, 15 марта 1840 г., оно началось было только одно неприятное обстоятельство, омрачавшее Г. С. Карелина: это, что в том же 1840 г., по поручению Санкт-Петербургского ботанического сада, и примерно в те же места - на Южный Алтай и в Джунгарию - была снаряжена другая экспедиция под начальством Александра Ивановича Шренка, который 28 февраля выехал в путешествие из Петербурга.
Еще М. Н. Богданов, уже упомянутый первый биограф Г. С. Карелина, выражал удивление: «Странно, что эта экспедиция (Шренка) снаряжена в то же время и в те же степи». Вряд ли будет ошибочным предположить, что в этом сказался обычный в то время научный антагонизм Москвы и Петербурга, не желавших допустить чей бы то ни было приоритет. Загоревшееся соревнование исследователей повело к тому, что материалы обеих экспедиций обрабатывались и публиковались, в целях сохранения приоритета, с весьма необычайной срочностью. 
Маршруты путешественников обычно пересекались, находимые ими новые растения нередко совпадали, и на этой почве встречались курьезные недоразумения. Так например, очень часто бывало, одно и то же растение одновременно или с ничтожным промежутком времени опубликовалось обоими путешественниками под разными именами, создавались так называемые синонимы.
Но совершенно беспримерной редкостью было то, что великолепная высокогорная хохлатка с яркожелтыми цветками, была одновременно Шренком и Карелиным названа одним и тем же именем (Corydalis Gortschakovii), в честь П. Д. Горчакова - генерал-губернатора Западной Сибири. 
Итак, в марте 1840 г. Г. С. Карелин со своим другом и спутником И. П. Кириловым выехали из Оренбурга. Ехали они медленно, все время попадая в страшную распутицу и терпя лишения из-за непредвиденных и чрезмерных расходов.
Дело в том, что тяжелые их повозки - карандасы везлись 5 - 6, а то и восьмеркой лошадей, что весьма удорожало прогоны. По словам Г. С. Карелина, в результате было, «что казна моя так чахла, как будто в руках Оренбургской провиантской комиссии». Распутица была так велика, что на переезды через ничтожные мостики приходилось употреблять невероятные усилия; выбирали из карандаса все вещи и выгребали из-под увязших лошадей и позозки снег руками и ногами.
«В одном каторжном месте, не более 7 сажен длиной, продежурили мы, работая в поте лица, более 3 1/2 часов. А лошадей в запряжке была шестерка», - пишет Г. С. Карелин. 4 апреля путешественники приехали в Звериноголовскую крепость и здесь засели «по совершенной невозможности пробираться далее». 10 апреля выехали дальше и 11-го вечером прибыли в г. Петропавловск.
Отсюда ночью 12-го выехали на Омск, но добрались 14 апреля только до Мельничного редута, где была переправа через р. Иртыш. Из-за ожидания вскрытия реки пробыли здесь до 19 апреля, когда достигли г. Омска. В Омске пришлось пробыть до 29 апреля, затем, миновав ряд форпостов и укреплений, 3 мая проехали станицу Стеклянную и вечером на шести лошадях прибыли в г. Семипалатинск.
Здесь Г. С. Карелину предстояло снаряжать караван, а жителям г. Семипалатинска привелось быть свидетелями следующей необычайной истории. Г. С. Карелин на нескольких базарах подряд усиленно и срочно скупал верховых и вьючных лошадей, на которых 10 мая весьма спешно снаряженная им экспедиция выступила «за Иртыш».
Насколько торопился путешественник выбраться из города, можно судить по тому, что настоящим-то образом экспедиция его снаряжалась лишь шесть суток спустя, уже в Аягузе, почти за 200 км от Семипалатинска.
Дело расшифровывалось очень просто. Г. С. Карелин прослышал о приближении своего соперника «путешествующего от Ботанического сада г. Шренка» и принял все возможные меры, чтобы, во-первых, затруднить тому снаряжение, а, во-вторых, насколько возможно, обогнать его выступлением. 
Действительно, А. И. Шренк прибыл в Семипалатинск уже назавтра после ухода Г. С. Карелина, т. е. 11 мая, но задержался со сборами до 15-го числа. Присутствие А. И. Шренка в тех же краях все время служило предметом беспокойства для Г. С. Карелина. В феврале 1841 г. он пишет в Московское общество испытателей природы: «Покорнейше прошу общество начать публикацию сими растениями с краткой диагнозиею в ожидании подробнейшего описания.
Путешествующий от Ботанического сада г. Шренк мог также найти оба вида, но право старшинства по открытию принадлежит мне, как прежде его посетившему край Заиртышский».
Из Аягуза экспедиция Г. С. Карелина отправилась уже походным порядком. В состав ее вошли: «2 урядника, 20 казаков, главный вожак старшина Джаксылык, 20 лошадей под казаков, тройка лошадей под роспуск и 4 верховых, 5 верблюдов и юрта. Палатка своя и 2 палатки для казаков».
Прежде всего экспедиция направилась в горы Тарбагатая. Там, по диким ущельям, почти без дорог, экспедиция провела до 3 июня, когда возвратилась обратно в Аягуз. 10 же июня, как можно судить по письму, сданному Г. С. Kapeлиным на почте, она была уже в Семипалатинске. Г. С. Карелин не забыл отметить в дневнике 3 июня: «сведения, что А. И. Шренк уехал из Аягуза на семь рек в (Семиречье) с 10 казаками и 10 солдатами».
Из Семипалатинска Г. С. Карелин написал в Общество испытателей природы характеристику Тарбагатая, который «должно почитать важнейшим пределом Алтайской горной системы». Сообщая же о собранных коллекциях, он говорит: «растений до 7 июня собрано до 400 видов, в числе слишком 10 000 образчиков, кроме уже посланных. Много отменно редких, есть и новые... Равномерно собрано много насекомых, птиц, зверей, минералов и две совсем новые породы рыб». 
Еще в первый приезд в Семипалатинск выяснилось все неудобство условия, поставленного Обществом, о непременной отсылке коллекций каждые два месяца, и тогда же Г. С. Карелин просил разрешить ему не терять времени на разборку и отсылку собранных материалов до осени.
Теперь, еще не получив ответа, он не счел себя в праве задерживать отправку собранных в Тарбагатае материалов, но, потратив на разработку и упаковку массу времени, «ровно две недели непрерывного труда», он снова и весьма настойчиво повторяет свою просьбу. 
В письме от 14 июля 1840 г. Г. С. Карелин пишет в Общество все еще из г. Семипалатинска: «К сожалению, разрешение г. вице-президента получено мною поздно. Я провел целый месяц напрасно в разборке и укупорке 16 ящиков.
Право описывать новые, открываемые мной предметы, предоставлено мне первоначальным условием с Обществом; но если его превосходительству Григорию Ивановичу (Фишеру Вальд-гейм, бывшему тогда вице-президентом общества) угодно будет заняться рассматриванием предметов по части зоологии, то я очень охотно уступаю ему название их и описание.
Предоставляю себе только исключительно заняться растениями, которых некоторые дублеты под соответственными № оставил у себя, чтобы рассматривать в свободное время». 
Эти строки, отмеченные впервые В. И. Липским, являются весьма знаменательными для определения преимущественных вкусов Г. С. Карелина. И до сих пор продолжаются споры о том, кем же он был: зоологом или ботаником? По мнению В. И. Липского, он сам «считал ботанику своей специальностью», причем в качестве доказательства как-раз и цитируются приведенные строки. Кроме того, В. И. Липский указывает на постоянную письменную связь Г. С. Карелина с крупнейшими ботаниками того времени: Н. С. Турчаниновым, А. А. Бунге, К. Ф. Ледебуром, К. А. Мейером, Ф. Б. Фишером и т. д.
Наконец, он находит, что «Карелин был достаточно подготовлен, в этом нельзя сомневаться. Это видно не только из его серьезных работ (где нельзя встретить такого вздора, как позже в работах Э. Регеля), но и из разных других обстоятельств С Ф. Б. Фишером (директор Ботанического сада) он был в переписке с 1828 по 1850 год. Еще находясь в Оренбурге, Карелин посылал ему растения и реестр, т. е. предварительный список, а на эти посылки Фишер отвечал разными заметками и определениями.
Так что несомненно, что еще задолго до своего путешествия на Алтай и в Джунгарию Карелин был уже достаточно подготовлен». 
Вряд ли это так. Существует другое мнение - Д. И. Литвинова, что в проявлении вкуса к ботанике и составлении важнейших опубликованных работ Г. С. Карелина, как увидим ниже, ботанических, главную роль сыграло появление около него И. П. Кирилова, которого Д. И. Литвинов и считает фактическим автором работ. И на самом деле, до 1840 г. Г. С. Карелин не обнаруживал такой ревности к самостоятельной обработке собираемых им растений, хотя выступал с ботаническими трудами еще в самом начале своей деятельности.
Так, список растений, собранных им во время путешествий по Каспийскому морю и в Туркмении, был опубликован как мемуар Г. С. Карелина в 1839 г., но только пять из названных в нем новых растений носили имя автора списка, девять же других были окрещены впервые Ф. Б. Фишером и К. А. Мейером. Отметим кроме того, что и эти новые растения не имели описаний, а подобно всему списку представляли одно имя, являясь таким образом nornina nuda. 
Повидимому не имели определений и первые растения Г. С. Карелина, поступившие в Общество испытателей природы при письме Оренбургского военного губернатора Эссена в 1828 г.
Это были «75 видов растений, собранных отставным артиллерии прапорщиком Карелиным во время путешествия в том же году весной на Индерские горы, степи уральских казаков и киргизов Внутренней орды, гору Богдо и иные места». Наконец характерно, что два новые рода: Suchtelenia и Perovskia, собранные Г. С. Карелиным еще в 1832 и 1836 гг., были полностью описаны им только в 1841 г., т. е. также после появления И. П. Кирилова. 
Быть может, единственным веским доказательством, оставшимся незамеченным обоими названными авторами, что Г. С. Карелин был ботаником или по крайней мере считался им, должно быть принято то, что Ф. Б. Фишер, отлично осведомленный о предстоящем путешествии Г. С. Карелина, не остановился перед посылкой А. И. Шренка в ту же примерно географическую область.
Без его санкции как директора Ботанического сада последняя, разумеется, не могла бы состояться, вызвать же ее могла боязнь конкуренции со стороны Г. С. Карелина и главным образом И. П. Кирилова. Нам еще придется возвращаться к этому вопросу и истинным отношениям Г. С. Карелина и И. П. Кирилова с Ф. Б. Фишером, пока же продолжим обозрение маршрута. 
В июле, очевидно, не раньше 14-го, которым датировано» вышеприведенное письмо в Общество, экспедиция снова вышла из г. Семипалатинска и через г. Усть-Каменогорск направилась в Бухтарму, попутно посетив высокий Сержинский белок и Студеную сопку.
После краткого пребывания в Бухтарме экспедиция вышла на с. Ярки (ныне Красный яр на р. Иртыше) и через него направилась по китайской границе к снежному Нарымскому хребту. В Ярках путешественники разделились: И. П. Кирилов один, самостоятельно, отправился на оз. Зайсан и в верховье р. Иртыша, а Г. С. Карелин в это время посетил Нарымский хребет, горы Сара-тау, оз. Марка-Куль и 4 августа возвратился в с. Ярки.
Спустя неделю прибыл сюда же И. П. Кирилов. Переехав отсюда на лодках в Усть-Каменогорск, путешественники некоторое время опять экскурсировали вместе. Они побывали на Риддерском и Крюковском рудниках и поднимались на Крестовскую гору или Ивановский белок.
И. П. Кирилов снова отдельным разъездом отправился за Иртыш в восточную часть Тарбагатая, переехав его через проход Сая-су, и был в степи на китайской стороне, в 10 км от китайского города Чугучака. Возвращаясь, И. П. Кирилов прошел южным берегом Нор-Зайсана.
По свидетельству Г. С. Карелина, «привезенные им растения были немногочисленны, но редки». Г. С. Карелин в это время также разъезжал, посетив горы Семи-тау, Чингиз-тау и Аркат.
16 сентября И. П. Кирилов окончательно возвратился в Семипалатинск, а Г. С. Карелию приехал туда только в конце сентября, так как выезжал еще в селение Уймон, лежавшее на Алтае, куда для сбора зоологических коллекций в августе им был отправлен препаратор Масленников. Г. С. Карелин приехал больным; жили они с И. П. Кириловым в г. Семипалатинске на разных квартирах, и последний, как более молодой, сильно скучал.
Зимовать экспедиция оставалась в Семипалатинске, однако вскоре оба старших участника ее разъехались по делам в разные стороны. Д. И. Литвинов считает несомненным, что И. П. Кирилов обе зимы 1840 и 1841 годов провел в г. Красноярске у ботаника Н. С. Турчанинова.
В качестве аргумента Д. И. Литвинов приводит составление первого списка растений, который содержит 959 видов (из них множество новых с описаниями), окончание которого помечено в печати 6 мая 1841 г.
Выполнение такой серьезной и объемистой работы так скоро, в течение одной зимы, по мнению Д. И. Литвинова, вряд ли было под силу Г. С. Карелину и И. П. Кирилову, в особенности же первому, ни до того, ни после ничего подобного не издававшему. Д. И. Литвинов считает, что здесь видна рука знаменитого автора «Байкало-Даурской флоры»: «только одному Турчанинову, - пишет он - мог быть по силам такой tour de force». 
В. И. Липский, на основании писем Г. С. Карелина и И. П. Кирилова, утверждает, что последний ездил к Н. С. Турчанинову только один раз, в ноябре 1841 г. Однако этому противоречит достаточно хорошее знакомство Н. С. Турчанинова с первой коллекцией 1840 г., сравнения с которой постоянно встречаются в его письмах. Допустимо впрочем, что немедленно после определения или новоописаний дублеты коллекции отсылались почтой Н. С. Турчанинову в Красноярск и по почте же обратно поступала критика и рецензирование этих определений.
Подтверждение этого В. И. Липский видит в том, что ряд писем Н. С. Турчанинова до 1841 г. (15 февраля, 1, 15, 22, 29 марта, 26 апреля) целиком состоит из разбора тех определений, которые были даны растениям И. П. Кириловым и Г. С. Карелиным.
Так или иначе, но присутствие А. И. Шренка и необходимость «взапуски гнаться» при новоописаний растений с могущественными корреспондентами последнего - Ф. Б. Фишером и К. А. Мейером, изрядно подгоняли Г. С. Карелина и И. И. Кирилова, и список растений был изготовлен ими с молниеносной быстротой. Несколько слов следует сказать также о том материале, над которым приходилось работать путешественникам, или об их гербарии.
Все растения собирались ими массами, каждый вид в огромном числе превосходно собранных и высушенных экземпляров, в особенности же новые или чем-либо выдающиеся растения. Собственно говоря, Г. С. Карелин и И. П.  Кирилов лишь научно руководили сбором растений, для фактической же копки и сушки было выделено 12 казаков.
По этой причине и получились такие цифры, которые приводятся Г. С. Карелиным в письмах: «число собранных в нынешнем году видов - 1108.
Приведенных доселе в порядок 16 000 образчиков, кроме 19 500 прежних посланных». В другом месте он считает за 1840 г. собранными 1127 видов в 38 000 образцах. И на самом деле, в путевом дневнике Г. С. Карелина против названия каждого вида всегда помещается цифра собранных экземпляров его, подчас весьма солидная. Более крупных видов берется 5 - 6 - 7, очень редко 3, если же растения мелки, то фигурируют цифры порядка 50 - 60 экземпляров, иногда 140 - 170. 
Понятно поэтому, как легко было работать с такими обширными сериями образцов и какое множество корреспондентов можно был- удовлетворить присылкой самих растений. В. И. Липский указывает, что 60 лет спустя, в 1900 - 1901 г.г., только среди тех неполных дублетов сборов Г. С. Карелина и И. П. Кирилова, которые имелись в Ботаническом музее Академии наук, можно было находить десятки видов, пригодных для издания в «Гербарии русской флоры», т. е. насчитывавших не менее 50 хороших экземпляров.
Часть из них действительно и была издана. Страх перед А. И. Шренком был так велик, что Г. С. Карелин немедленно по окончании списка растений, 6 мая 1841 г., тотчас же отправил его в Общество испытателей природы к К. Ф. Рулье с просьбой напечатать в Бюллетенях Общества в качестве мемуаров, корректуру же поручил А. В. Рихтеру.
Как оказалось позднее, страх был вовсе не напрасным, ибо Ф. Б. Фишер и К. А. Мейер, вместе обрабатывавшие сборы А. И. Шренка, все-таки ухитрились обогнать Г. С. Карелина. Для этого первые два выпуска, заключавшие описания новых собранных Шренком растений, они поместили вовсе не в периодическом издании, а в небольших безымянных сепаратных оттисках, печатавшихся по распоряжению Ботанического сада.
По этой причине некоторые из установленных и описанных Г. С. Карелиным и И. П. Кириловым новых видов (в числе около 10) пропали, так как у Фишера и Мейера они значились под другими именами и обогнали карелинский список выходом в свет. «Enumeratio» Фишера и Мейера появилось 15 июня 1841 г., тогда как первая часть списка Карелина к Кирилова вышла 2 июля, а вторая - только 8 сентября. Тем не менее и авторы и Московское общество испытателей природы имели все основания быть довольными.
В списке было приведено 89 новых видов и два новых рода: Stroganowia, в честь президента Общества С. Г. Строганова, и Oxybasis. Напомним, что приводимое выше письмо, где говорится о праве «старшинства», как раз и относится к роду Stroganowia с двумя также новыми видами. В конце 1841 г. И. П. Кирилов также был избран действительным членом Московского общества испытателей природы.
Что касается самого Г. С. Карелина, то в марте 1841 г. мы находим его в г. Омске. Необходимость этой поездки была вызвана следующим. Он захотел лично переговорить с генерал-губернатором Западной Сибири князем П. Д. Горчаковым о разрешении посетить в текущем году Семиреченский край, или русскую Джунгарию.
При попытке письменных сношений П. Д. Горчаков сообщил Г. С. Карелину, «что по случаю возникших там беспорядков и удаления за р. Или тех взбунтовавшихся киргизских племен, производящих оттуда нападения и грабежи», он хотя и соглашается отпустить путешественника, но не ранее, как в половине мая.
Дорожа, как истинный натуралист, степною весной, Г. С. Карелин решил попытать счастья сам и выехал в Омск для личных объяснений с чрезмерно заботливым администратором.
По его словам, «г. генерал-губернатор, уважив мои причины, сделал распоряжения, вследствие которых дозволил мне отправиться в половине апреля месяца в Аягуз, а оттуда на р. Лепсу с тем, чтобы оттуда делать экскурсии в разные стороны, в ожидании возможности при усиленных средствах проникнуть далее.
Через два дня будут готовы бумаги, а 26 марта отправлюсь обратно, с тем чтобы по пути из крепости Коряковской переправиться за р. Иртыш и в 800 верстах от Омска в Каркаралинском округе осмотреть местонахождение аширитов или диоптазов.
Этому предположению могут помешать только морозы...» (Письмо в Московское общество испытателей природы из Омска от 22 марта 1841 г.). Разумеется, морозы не помешали Г. С. Карелину выполнить задуманное. 26 марта он выехал из Омска и помчался на юго-восток в Баян-аул. Ровно в полночь на пасху Г. С. Карелин прибыл туда, провел в Баян-ауле четыре дня, а 4 апреля поехал в Каркаралы. Там при р. Алтын-су, в 300 км на юг от Иртыша и в 550 км от Семипалатинска, он посетил знаменитое месторождение аширитов и добыл для коллекций Общества 224 штуфа диоптазов, которые, завернув в верблюжий пух, отправил из Семипалатинска в Москву. В Семипалатинск Г. С. Карелин возвратился, повидимому, в апреле и конец месяца посвятил переписке алтайского списка для отсылки его в печать. 
К сожалению, одних распоряжений И. Д. Горчакова оказалось мало для своевременного выхода в путешествие. 6 мая был окончен и подписан алтайский список, а 9 мая мы застаем Г. С. Карелина все еще невдалеке от Семипалатинска - в Аркалыке, откуда он горько жалуется Г. И. Фишеру Вальдгейму: «Я живу в Аркальских горах. Помощник мой, студент Кирилов, препаратор и 2 охотника со всеми запасами усланы уже давно внутрь степей, и потому отложить вояжа не могу, хотя вместо того, чтобы окончить поездку в мае месяце, я только начну ее. Поздняя жестокая зима, несвоевременная высылка денег и необходимых предметов - тому причиной».
Кстати сказать, по какой-то особой деликатности Г. С. Карелин очень неохотно обнаруживал истинный характер нежной и трогательной дружбы, связывавшей его с И. П. Кириловым.
Чрезвычайно хваля, как, например, выше, в письме к А. В. Рихтеру, его усердие и способности, он и словом не давал понять в дневниках, предназначенных для чужого чтения, а тем более в официальных сообщениях, чем был для него «сыночек» и «дружочек» Ванечка.
Поэтому совершенно нельзя разделить удивления В. И. Липского считаемой им «странностью», что в дневниках путешествий 1840 и 1841 г.г. Г. С. Карелин всегда холодно писал: «я послал студента Кирилова», «я поручил студенту Кирилову» и т. д. Для Г. С. Карелина дневник был официальным отчетным документом, а не лирическим произведением, каким нередко являлись дневники В. И. Липского.
Совершенно очевидно, что уже в то время неприязненно и с подозрительностью относившийся к Г. С. Карелину губернатор П. Д. Горчаков, несмотря на словесные любезности и обещания, все-таки поставил на своем и затруднил путешественнику отправление в экспедицию до мая месяца, т. е. так, как предупреждал о том заранее. Поэтому только 30 мая в дневнике Г. С. Карелина появилось сообщение о выступлении его в плодотворнейшую из всех его экспедиций 1841 г. 
На сей раз экспедиция была еще многолюднее и более громоздкой, чем в 1840 г. Урядников казачьих было 3, рядовых казаков 50, из которых, как упомянуто выше, 12 человек было сразу определено для собирания трав, а 3 - для препарировки зверей и птиц.
Охотников было 4, верблюдов под провиант и снаряжение - 28, лошадей верховых - 45. С самого же начала путешествие было неспокойным. Уже 5 июня в дневнике заметка: «стали на колодце Сассык-пастау. Притон воров. Осторожность».
А на дневках 6, 7 и 8 июня в том же месте записано: «Гоняли барантачей. Отбили 7 лошадей, 4 жеребца исколоты, суму и пистолет казака Туркаева, за несколько перед тем дней изувеченного барантачами».
Эти неприятные и беспокойные заметки перемежаются обычно тщательными записями погоды, встречаемых животных и птиц, но не содержат перечней виденных растений, для которых оставлены лишь заголовки: «растения». По догадке В. И. Липского, список растений велся в особой тетради, а потом Г. С. Карелин упустил вписать их на место.

Источник:
Н. В. Павлов. "Натуралисты и путешественники Григорий Силыч Карелин и его воспитанник и друг Иван Петрович Кирилов". Издательство Московского общества испытателей природы, 1948 год.