Исторические туры по Туркменистану.

«Верблюд, это кровное дитя пустынь безводных, далеко отошел от берегов в свои степи; - каик, лодка заменила его здесь в низовьях – и заменила не без значительной выгоды для человека. Обитатель этих землеводных аулов – более кочевник, чем оседлый»

Вся громадная дельта Аму - это неизведанная еще, загадочная страна, исследование которой составляло цель нашей экспедиции, есть по преимущественно страна вод... Не смотря даже на близкое соседство таких необъятных, совершенно безводных пустынь, - страна эта сохраняет резкие черты, отличительно рознящие ее от прочих оазисов, - черты исключительно принадлежащие водным, богато-орошенным странам.
Земель, удобных непосредственно для обработки – здесь очень мало, а местами и нет вовсе; открытые обширные водные пространства сменяются болотами и топями, или же сплошными чащами камыша, джингила, дикого терновника и прочей подобной растительности, обусловленной единственно обилием влажности в стране.
Слабые руки полудикаря земледельца очищают себе под плантацию небольшие участки – и не всегда силы этих рук достаточно, чтобы год в год поддержать раз одержанную победу; иначе дикая растительность поглотит все, что им приобретено с величайшими усилиями, - усилиями, быть может такими, что повторить их земледелец уже не в состоянии.
Отходя от этих топей и зарослей, отступая туда, где вод все-таки не так много, - земледелец попадает между двух огней: на него надвигаются страшные соседи – сыпучие пески; а пески эти подступали вплотную, они стоят на самом, так сказать, пороге.
Ветер, дуя со стороны этих мертвых пространств, наносит целые тучи мелкого песка и пыли, движет вперед целые песчаные горы, изменяет их очертания и заваливает оросительные каналы земледельца, покрывает толстым слоем обработанные пространства.
И плоды колоссальных усилий человека гибнут разом – и гибнут безвозвратно. Интересно проследить эту пограничную черту между мертвыми песчаными пустынями и обработанною землею.
Путешественник ежеминутно видит перед собою разные признаки этой бесконечной борьбы рук земледельца с природою: там побеждает один, - здесь побеждает другая; - там в пески выдвинулась целая система арыков, по этим арыкам протекла вода, словно свежая кровь, впрыснутая в жилы умирающего тела, - эта вода оживила местность, - желтый однообразный фон запестрел зеленью, в зелени защебетали птицы, умирающее тело ожило.
А рядом, в свою очередь, в самую глубь плантаций врезались пески, покрыли поля, - потушили разгоревшуюся было жизнь, - и торчат в этом песке: высохшие стволы деревьев, разрушенные стены сакель, погребенных под аршинным и более слоем.
Много рук надо, чтобы с успехом выдерживать эту непрерывную борьбу, а рук этих очень и очень не много, их даже менее, чем достаточно; - поневоле человеку пришлось держаться поближе к водам и приноравливать всю свою жизнь, всю свою обстановку так, чтобы в этих водных массах видеть не врагов своих, а союзников – друзей.
Пришлось, значит, жить земноводной жизнью; - так и сложилась жизнь в низовьях Аму-Дарьинской дельты. Земля и ее плоды заняли второстепенную роль; вода и то, что в ней и на ней заняли первую...
Верблюд, это кровное дитя пустынь безводных, далеко отошел от берегов в свои степи; - каик, лодка заменила его здесь в низовьях – и заменила не без значительной выгоды для человека.
Обитатель этих землеводных аулов – более кочевник, чем оседлый. Он не может положиться на жилище постоянное; что может гарантировать ему безопасность может ли он быть уверен, что завтра вода не подступит к его порогу и не подмочит стены его сакли?
– Кибитка легкая, во всякую минуту легко переносимая, - делается его постоянным обиталищем.
Эти кибитки значительно рознятся от кибиток степных кочевников, более прочных, комфортабельных, достигающих иногда значительных размеров и тяжести, - таких кибиток, что на подъем и разборку их потребно по несколько верблюдов.
Здешняя кибитка – маленькая и легкая; один только верх ее войлочный, - стены же из камыша, подобранного и связанного, на манер того, как у нас делают балконные деревянные шторы.
Подобную кибитку один человек может снять и уложить в лодку менее чем за полчаса, - в столько же времени – он может и снова поставить ее на место. Начинается наводнение – весь аул, угрожаемый этим наводнением, быстро поднимается на ноги, снимает свои жилища, укладывает их на лодки со всем незатейливым домашним скарбом, - и перебирается на новое, сухое место, до которого вода доберется еще не скоро, а может быть и совсем не доберется.
Главный промысел этих аулов – рыболовство, - а это тоже такой промысел, что не позволяет сидеть на одном и том же месте; рыба тоже любит жизнь кочевую. Я уже говорил, в одном из своих предыдущих писем, о быте и жизни кочевых рыбаков каракалпаков, об их временных жилищах, на водах озер Сары-Куль и Кара-Куль.
Эти рассказы довольно ясно характеризуют их жизнь, чтобы теперь распространяться о том же более.
По всем низовьям дельты нельзя найти и одного пункта, куда невозможно было бы добраться водою, - а потому – водные пути суть главнейшие пути сообщения с дельтой. Опять верблюд оказывается совершенно лишним, его услуг не требуется, да кстати – животное это и само не может переносить влажного климата низовьев, не может выдержать этих испытаний – в виде мириад комаров и прочей кусающей твари.
Верблюд бежит в свои сухие степи, - ни за какие деньги вы не найдете летом близко от низовьев даже одного пресловутого корабля пустыни. Корова, коза, баран, отчасти лошадь, - вот и все что нужно каракалпаку: корова составляет роскошь, доступную не для каждого; лошадь еще большую роскошь; - остается баран и коза, но первый, тоже, как и верблюд, сын степей и не любит воды и ее туманов, хиреет и дохнет; остается коза, все переносящая, - ко всему применяющаяся.
И вот это животное составляет главнейший элемент низового скотоводства. Коза дает шерсть и молоко для детей; хлеба можно выменять на рыбу у оседлых земледельцев, денег можно достать, занявшись перевозкой тяжестей по водам арыков, протоков и бесчисленных рукавов Аму, - и жизнь каракалпака, полукочевого рыбака совершенно удовлетворена.
Она полна; ему больше и желать нечего, - да, кстати, постоянный дамоклов меч, висящий над головой каракалпака, это страх тюркменских набегов, - для него имеет мало значения.
Кто мешает ему снять свои кибитки при первом тревожном крике, уложить эти кибитки в лодки (каики), забрать в них жен своих и детей – и уйти в озера, в самую глубь этих недоступных камышей, куда уже, наверное, никакой тюркмен не доберется.
Казалось бы, при подобной обстановке – все изобретательные способности, все силы ума у низового каракалпака должны были быть устремлены на судостроение и усовершенствование лодок; на деле же выходит совсем напротив – такого же устройства каики, каковы были несколько веков тому назад.
Быть может даже такие что перевозили знаменитого путешественника Марко Поло, - существуют и поныне, без всяких изменений и приспособлений. Эти каики отличаются один от другого только размером; - самые большие достигают до двадцатипяти аршин длины и шести ширины; самые маленькие аршина четыре длины при ширине только аршин.
Строятся каики очень незатейливо, хотя довольно оригинальным способом. Начинается постройка каика так: вырывается яма в земле на берегу, совершенно такой формы, какую желают придать лодке, - стенки и дно этой ямы тщательно выравнивают и смазывают глиною.
Устроив эту форму, начинают обкладывать ее кусками дерева, - сажают эти куски на шипы, проконопачивают промежуточные щели сухими цветовыми метелками камыша, оставляя на корме и носу узкие промежутки для вставки носового и кормового брусьев, вырубленных из целого дерева, по одной и той же форме; эти части довольно ясно заметны на нашем рисунке.
Затем связывают всю постройку поперечными перекладинами, бимсами, - и, когда дело окончено, созывают как можно больше народу, чтобы прямо руками вынуть построенное судно из земли, - дотащить его до воды и спустить.
Работа большого каика тянется недели две, даже больше. Страшная дороговизна лесного материала влечет за собою конечно и большую стоимость лодок; так, например, хороший новый каик большого размера ценится в четыреста и более хивинских тилли*, сумма по-здешнему весьма значительная.
Обладатель большого каика может считать себя человеком богатым и совершенно обеспеченным. – Перевозя товары и продукты с места на место, он получает за провоз довольно значительную плату, вполне достаточную для удовлетворения всех его семейных потребностей и позволяющую, кроме того, скопить изрядный запасной капитал. Хороший каик приносит хозяину в год до пятисот и более тиллей, - так что в первый же год окупается с барышом стоимость постройки.
Маленькие каики строятся таким же образом, как и большие, но обходятся несравненно дешевле, потому что дороговизна дерева обуславливается главным образом его размерами: трудно найти большой брус – длиннее пяти аршин; мелкий же лес встречается в гораздо большем количестве. Особенно ценятся бимсы и кормовые части, а в малых лодках эти части не имеют большого значения.
Бедные семейства имеют общественные каики, по одному на несколько семей, - есть и такие бедняки, что всю жизнь не могут собраться обзавестись собственною лодкою, а потому вечно работают за плату у владельцев судов – и работают они положительно за безделицу, принимая в расчет их тяжелую, полную всевозможных лишений, трудовую службу.
Вниз по течению каики ходят на веслах и шестах, вверх только на лямках, тягою по берегу, - даже самые маленькие каики не могут выгребать веслами против течения, и если дно глубоко и до него нельзя достать шестом, то и им приходится пользоваться исключительно этим допотопным способом.
Бурлачество, явление умершее у нас на Волге, - здесь, на Аму-Дарье, живет еще полной жизнью.
Наши рисунки изображают переезд членов экспедиции по протокам Аму-Дарьи вверх тягою на лямках; один – самое плавание, другой – остановку на ночлег. Вот вам типы Аму-Дарьинских бурлаков – “каикчи”.
Оборванные, босоногие, в громадных отрепанных бараньих шапках, они мерно, нога в ногу, тянутся по поросшему камышом берегу... Дорога их тяжелая и не безопасная. – То им приходится пробираться сквозь чащу колючего кустарника, то лепиться по самому краю обрыва, рискуя ежеминутно быть сдернутым бечевой в воду, то надо вязнуть по грудь в топком береговом болоте...
Принимая во внимание еще мириады комаров, ядовитых змей, гнездящихся в чаще и под кочками болот, страшные низовые лихорадки – мало найдется людей, которые могли бы позавидовать жизни этих бедняков полудикарей...
Рассвет поднимает бурлаков на ноги и запрягает их в лямки, - глубокая ночь и полная темнота останавливает плавание, и каикчи ложатся спать. Днем останавливаются редко и не надолго; хозяин лодки то и дело покрикивает: гайда – гайда... гей! Барра-кельды! – и другие понукающие возгласы.
На ночь лодку притягивают к берегу, - прочно привязывают ее или к деревьям, если таковые имеются, или же ко вбитым в землю шестам, если местность голая; все высаживаются на берег, первым делом разбивают полога от комаров, как изображено на нашем втором рисунке, раскладывают огни для дыма, по той же причине, - и ложатся спать, заползая под эти полога, куда комары забраться не могут.
Пункты подобных ночлегов большею частью одни и те же; к ним уже попривыкли и на них всегда собираются по несколько каиков, так что ночь проводится в довольно большом обществе.
Я видел подобные стоянки, – где собиралось каиков по двадцати и больше. Вниз по течению каики спускаются довольно скоро; вверх же тянутся чрезвычайно медленно, - но азиаты народ неторопливый: им все равно – днем ли раньше прийти или же позже, на лодке покойно сидеть и спать, на этой же лодке, на носовой части устроена и печь для варки пищи – чего же еще нужно?
Только богатые владельцы лошадей, народ торопливый, предпочитают переезды верхом или на арбах – прямыми дорогами; большинство же и не садится на седло, проводя почти всю жизнь на лодках.

Источник:
Н. Каразин. Аму-Дарьинская ученая экспедиция. «Природа и типы Аму-Дарьинской дельты». Журнал Нива. 1875 год. №3, стр.35 - 39.