“Как много нашей крови пролил бессудный этот небосвод,
Цветок ли расцветет, - дохнет он и начисто его сметет.
О юноша, не обольщайся цветеньем юности мгновенной,
Повеет стужей и бутоны он нераскрытые убьет”

Омар Хайям.

Баба-бази в Средней Азии.

Практика «бача-бази» появилась в регионе давно: в IX или X веке. До Первой мировой войны она была более распространена, особенно на севере Афганистана, а затем в значительной мере сократилась, по крайней мере в крупных городах; историк танца Энтони Шэй (англ. Anthony Shay) считает, что причина, по которой это произошло, - неодобрение колониальных властей: Российской империи, Британской империи и Франции, а также постколониальных элит, разделяющих европейские ценности.
Несколько западных путешественников, бывавших в Центральной Азии, сообщали о бача-бази. С 1872 по 1873 годы в Туркестане проживал Юджин Скайлер, дипломат и путешественник. Он отмечал, что мальчиков учат танцевать как танцовщиц.
Он считал, что танцы отнюдь не распутны, хотя зачастую неприличны. К этому моменту уже имелось некоторое недовольство властей практикой бача-бази. В конце XIX века наибольшую популярность танцующие мальчики снискали в Бухаре и Самарканде, а в годы Кокандского ханства публичное исполнение танцев было запрещено.
В Ташкенте бача-бази процветали до эпидемии холеры в 1872 году: муллы тогда запретили эти танцы как противоречащие Корану и обратились с просьбой к российским властям, которые наложили официальный запрет на год.
Скайлер сообщает также о том, что «бача» уважают и считают величайшими певцами и артистами. После того как бача-бази вырастал и становился слишком взрослым для того, чтобы танцевать, его патрон часто помогал ему с работой.
Самуил Мартынович Дудин тоже интересно рассказывает о «бача-бази»: «Я видел в Бухаре, как важные бухарские чиновники, почтенные благообразные старцы, восхищенные танцами бачей, целовали их засаленные камзолы и допивали их чай».
Не оставил Дудин без внимания и такое явление жизни сартов, как бачибазм - выступления мальчиков-бачи, пением, танцами, игрой на музыкальных инструментах развлекавших мужские собрания. Собственно, ни один европеец, столкнувшийся с этим явлением, не оставался равнодушным, и его описание, а также свои домыслы по этому поводу приводили многие путешественники и исследователи прошлого.
ри этом Дудин откровенно признается, что не имеет возможности сообщить более интимных подробностей их ремесла: «Расспросы по этому поводу мало занимали меня и не входили в мои непосредственные задачи» (Там же: л. 288).
Хотя это звучит странно, учитывая дотошность Дудина в выяснении различных аспектов жизни сартов. Но в данном случае, как нам кажется, ему никто и не раскрыл бы интимных подробностей, даже если бы они и были, поскольку темы, касающиеся интимных вопросов, у местных народов не принято открыто обсуждать не только с иностранцами, но и между собой.
Описывая пляску бачей (а Дудин сделал еще и серию фотографий их выступления, привез костюм бачи), он отмечает, что во время танца бачи снимал чалму и пояс либо вообще переодевался в женский костюм: надевал пеструю юбку, такой же шелковый камзол, большой платок, повязываемый клином на голову, и платок меньшего размера, сложенный на угол широкой лентой, с нашитым на него рядом побрякушек и серебряных бляшек.
Под платки на голову повязываются мелко заплетенные косички, а на руки и ноги надевают широкие кожаные браслеты, на которые в ряд нашиты мелкие медные бубенчики (Там же: л. 287). В первом случае бачи освобождался от основных знаковых элементов мужского костюма, какими в нем являются головной убор и пояс, поскольку покрой остальных деталей не отличался от женских. Во втором случае костюм бачи не походил на костюм местных женщин - они не носили юбку, кожаные браслеты и пр.
В обоих случаях костюм позиционировал бачи как маргинальную личность в гендерном и или этническом плане, как «чужого», с которым, соответственно, допускались иные взаимоотношения, чем были приняты в «своей» нормированной среде.
Это относилось, очевидно, и к женщинам-танцовщицам, развлекавшим мужские компании. Они, по словам Дудина, «представляют собой особый сорт публичных женщин, так сказать, более высокого и более ценного сорта, которые занимаются проституцией и пляской на тамашах по приглашению под управлением какой-нибудь старухи-антрепренерши этой импровизированной труппы. Кроме танцев, похожих на пляску бачей они зачастую разыгрывают любовные сценки пантомимой вперемешку с подачей коротких реплик.
Мне говорили в Коканде, что между этими особами встречаются девушки и вполне безупречной нравственности, но сарты довольно дружно отрицают это, и мои наблюдения, правда, не особенно обширные, не расходятся с этим последним мнением» (Там же: л. 288).
Однако, как представляется, подобная оценка могла быть следствием обычной манеры местного населения в уничижительной форме отзываться о морально-нравственных качествах представителей не только других религий, но и иных культурных традиций, с чем мы нередко сталкиваемся и сегодня.

Бача-бази в записках исследователей Средней Азии.

Художник Василий Верещагин описывает эти обычаи в своих записках «Из путешествия по Средней Азии»:
«Пойдемте-ка сюда», - шепнул мне один знакомый сарт, подмигнув глазком, как это делается при предложении какого-нибудь запретного плода. «Что такое, зачем?» - «Посмотрим, как батчу одевают».
В одной из комнат, двери которой, выходящие на двор, были, скромности ради, закрыты, несколько избранных, большею частью из почетных туземцев, почтительно окружали батчу, прехорошенького мальчика, одевавшегося для представления; его преображали в девочку: подвязали длинные волосы в несколько мелкозаплетенных кос, голову покрыли большим светлым шелковым платком и потом, выше лба, перевязали еще другим, узко сложенным, ярко-красным.
Перед батчой держали зеркало, в которое он все время кокетливо смотрелся. Толстый-претолстый сарт держал свечку, другие благоговейно, едва дыша (я не преувеличиваю), смотрели на операцию и за честь считали помочь ей, когда нужно что-нибудь подправить, подержать.
В заключение туалета мальчику подчернили брови и ресницы, налепили на лицо несколько смушек - signes de beauté - и он, действительно преобразившийся в девочку, вышел к зрителям, приветствовавшим его громким, дружным одобрительным криком.
Батча тихо, плавно начал ходить по кругу; он мерно, в такт тихо вторивших бубен и ударов в ладоши зрителей выступал, грациозно изгибаясь телом, играя руками и поводя головою. Глаза его, большие, красивые, черные, и хорошенький рот имели какое-то вызывающее выражение, временами слишком нескромное.
Счастливцы из зрителей, к которым обращался батча с такими многозначительными взглядами и улыбками, таяли от удовольствия и в отплату за лестное внимание принимали возможно униженные позы, придавали своему лицу подобострастные, умильные выражения.
«Радость моя, сердце мое», - раздавалось со всех сторон. «Возьми жизнь мою, - кричали ему, - она ничто перед одною твоею улыбкою» и т. п. Вот музыка заиграла чаще и громче; следуя ей, танец сделался оживленнее; ноги - батча танцует босиком - стали выделывать ловкие, быстрые движения; руки змеями завертелись около заходившего корпуса; бубны застучали еще чаще, еще громче; еще быстрее завертелся батча, так что сотни глаз едва успевали следить за его движениями; наконец, при отчаянном треске музыки и неистовом возгласе зрителей воспоследовала заключительная фигура, после которой танцор или танцовщица, как угодно, освежившись немного поданным ему чаем, снова тихо заходил по сцене, плавно размахивая руками, раздавая улыбки и бросая направо и налево свои нежные, томные, лукавые взгляды.
Чрезвычайно интересны музыканты; с учащением такта танца они еще более, чем зрители, приходят в восторженное состояние, а в самых сильных местах даже вскакивают с корточек на колени и донельзя яростно надрывают свои и без того громкие инструменты.
Батчу-девочку сменяет батча-мальчик, общий характер танцев которого мало разнится от первых. Пляска переменяется пением оригинальным, но и монотонным, однообразным, большею частью грустным!
Тоска и грусть по милом, неудовлетворенная, подавленная, но восторженная любовь и очень редко любовь счастливая служат обыкновенными темами этих песен, слушая которые туземец пригорюнится, а подчас и всплакнет.
Интереснейшая, хотя неофициальная и не всем доступная часть представления начинается тогда, когда официальная, т. е. пляска и пение, окончилась. Тут начинается угощение батчи, продолжающееся довольно долго - угощение очень странное для мало знакомого с туземными нравами и обычаями.
Вхожу я в комнату во время одной из таких закулисных сцен и застаю такую картину: у стены важно и гордо восседает маленький батча; высоко вздернувши свой носик и прищуря глаза, он смотрит кругом надменно, с сознанием своего достоинства; от него вдоль стен, по всей комнате, сидят, один возле другого, поджавши ноги, на коленях, сарты разных видов, размеров и возрастов - молодые и старые, маленькие и высокие, тонкие и толстые - все, уткнувшись локтями в колени и возможно согнувшись, умильно смотрят на батчу; они следят за каждым его движением, ловят его взгляды, прислушиваются к каждому его слову.»

Василий Верещагин «Бача и его поклонники".
«Счастливец, которого мальчишка удостоит своим взглядом и еще более словом, отвечает самым почтительным, подобострастным образом, скорчив предварительно из лица своего и всей фигуры вид полнейшего ничтожества и сделавши бату (род приветствия, состоящего в дергании себя за бороду), прибавляя постоянно, для большего уважения, слово «таксир» (государь).
Кому выпадет честь подать что-либо батче, чашку ли чая или что-либо другое, тот сделает это не иначе как ползком, на коленях и непременно сделавши предварительно бату. Мальчик принимает все это как нечто должное, ему подобающее, и никакой благодарности выражать за это не считает себя обязанным.
Я сказал выше, что батча часто содержится несколькими лицами: десятью, пятнадцатью, двадцатью; все они наперерыв друг перед другом стараются угодить мальчику; на подарки ему тратят последние деньги, забывая часто свои семьи, своих жен, детей, нуждающихся в необходимом, живущих впроголодь.»

А. К. Гейнс. Дневник 1866 года. Путешествие в Туркестан.
«Бачи зазываются тогда обыкновенно к кому-нибудь в дом. Там на низеньких столах расставляются подносы с лакомствами, и избранные гости рассаживаются кругом. Приходит музыка, начинаются опять пляска и пение.
Музыканты и бачи угощаются чаем и сластями, им делают ценные подарки, и пир иногда длится до следующего вечера. Ахмыров, как мусульманин, допускался на такие кутежи. Он рассказывал, что если бачи подают кому-нибудь чашку с чаем, то удостоенный такой милости, как бы он ни был знатен, встает и делает почтительный кулдук, сложивши руки.
Ахмыров добавил, что здешние женщины горько жалуются на страсть своих мужей к подобному препровождению времени. Они рассказывали ему, что их мужья пропадают по целым дням, тратят большие деньги, а иногда и проматываются на бачей.
Интересно, что жены правоверных не остаются в долгу у своих мужей. Они также иногда собираются в дом какой-нибудь богатой женщины, одевают красивейших девочек мальчиками и заставляют их плясать и петь.
Как между мужчинами, так и между их женами бачи обоих полов возбуждают привязанность, страсть, ревность, ссоры.»

В. И. Кушелевский. «Материалы для медицинской географии и санитарного описания Ферганской области». Том II. - Новый Маргелан: Издание Ферганского областного статистического комитета, 1891 год.
«…Однообразие азиатской жизни, отсутствие театров и других развлечений образованного мира, несбыточных при изгнании женщин из мужского общества, недостаток общественных интересов и низкий уровень развития всего населения, - породило особый род зрелищ и увеселений, на которых главным образом фигурируют бачи.
Люди с обеспеченным состоянием проводят большую часть времени в бездействии и от скуки торчат по целым дням на базаре в чай–ханэ, или на устраиваемых тамашах, на которых только и видят бачей, проделывающих всевозможные телодвижения и жесты для возбуждения чувственности и без того страстных азиатов.
При подобных обстоятельствах, пресытившийся и соскучившийся с своими женами сарт, с которыми у него не существует никакой нравственной связи, — предается новому увлечению, которое он уже испробовал еще в детстве.
Изгнание женщин из общества мужчин, вследствие чего все увеселения происходят без них, я считаю главною причиною развития бачебазства, среди сартов. У киргизов и других кочевых народов, у которых женщины не закрываются и не отчуждены от мужского общества, бачебазство если и существует, то весьма редко, несмотря на то, что они весьма восприимчивы ко всем порокам, существующим среди оседлого населения. Н. И. Гродеков (Н. И. Гродеков. «Киргизы и кара–киргизы Сыр–Дарьинской области». Том первый, юридический быт. 1889 г.), при перечислении различных проступков среди киргизов и кара–киргизов, упоминает о бачебазстве как об единичных случаях.
Я лично тоже не слышал, чтобы этот порок был распространен среди здешних кочевников. Но кроме вышеуказанной причины, существуют еще и другие. Вследствие пресыщения в половых сношениях с женщинами, последствием чего является притупление нервов, сарты ищут более сильных ощущений.
Сартянки знают это преимущество и вкус сартов, а потому перед совокуплением натирают тряпкою, смоченною в растворе квасцов, между губами и во влагалище, вследствие чего на известное время они стягиваются, слизистая оболочка делается совершенно сухой, а поэтому производит более сильное раздражение.
Некоторые проститутки, желая удовлетворить прихотям посетителей, допускают с собою и противоестественное совокупление. Не менее, возможною причиною распространения бачебазства следует считать недостаток женщин в бедном классе населения.
Известно, что в Туркестанском крае число женщин значительно меньше, нежели мужчин, и что в этом отношении наш край разнится от европейских стран. Полковник Л. Ф. Костенко, на основании весьма обширных официальных материалов, определяет, что преобладание мужчин над женщинами равняется 10% («Туркестанский край». Л. Ф. Костенко. Т. I, стр. 335).
Из всеподданнейшего отчета по Ферганской области за 1885 г. о движении народонаселения усматривается, что преобладание мужчин над женщинами равняется всего 2,265%. Хотя общая цифра населения области, как уже было сказано, должна рассматриваться только как приблизительная, но тем не менее, остановившись на том, что вообще мужчин в Фергане больше нежели женщин, и что в домах богатых туземцев, при многоженстве, пропорция эта бывает обратной, становится ясным, что значительное количество бедного мужского населения должно себя удовлетворять другим способом; отсюда явились мужеложство и скотоложство.»

Н. Л. Корженевский. «Той». (Очерк из жизни сартов). Исторический вестник, 1908, № 6.
«Немного поодаль от музыкантов, в распахнутой пестрой палатке сидели бачи, женоподобные стройные мальчики, около которых суетились, предупреждая один другого в любезности, их покровители баи (бай - богатый человек).
Бачи со своими танцами составляют излюбленный пункт всякой тамаши в Туркестане, и при отсутствии женского элемента в обществе сартов бачи являются в нем предметом общего внимания и ухаживания со стороны многочисленных поклонников их красоты.
се три мальчика были в шелковых костюмах, плотно облегавших гибкое тело, холеные руки украшались ценными кольцами, а на головах находились повязки, из-под которых струились тонкими косичками волосы, со множеством серебряных и коралловых украшений…
Этим временем шли приготовления к пляске бачей. Несколько проворных малаек быстро вытащили из недр хозяйских кладовых огромный ковер, разостлали его на земле и принесли для гостей несколько стульев.
Простая публика придвинулась ближе к ковру, и как только веселая гурьба почетных гостей разместилась на стульях, столпилась непроницаемым кругом. Пришли музыканты-дунгане с оригинальными инструментами вроде длинного ящика, сели на корточки и начали настраивать их, поколачивая тонкими, гибкими палочками струны, натянутые на ящике как на обыкновенной цитре. Тут же около дунган устроились с бубнами сарты и, оживленно болтая, ожидали начала.
Через несколько минут толпа зашумела, торопливо раздвинулась, и перед нами предстали бачи. Чуть-чуть улыбаясь на шумное одобрение зрителей, они сняли калоши, поклонились и стали втроем на ковре.
Музыканты подняли тонкие палочки, затем разом опустили их на звучные струны, и полились неожиданно грустные звуки. Один бача отделился и тихо пошел по ковру, слегка покачивая корпусом и плавно разводя руками в такт монотонной игре.
Так прошел весь ковер, повернулся на носках вблизи музыкантов и, вздрагивая еле заметно плечами, возвратился обратно. Этого было достаточно, чтобы сарты пришли в возбужденье; они хлопали себя по плечу, поднимались на корточках и шумно выражали свое удовольствие.
Вслед за первым бачой выступил на сцену другой, одетый в белый костюм стройный юноша; делая такие же па, как товарищ, он легко подвигался по кругу и поводил выразительно бедрами. Возбуждение сартов росло с каждым движением бачи, толпа зрителей то затихала, жадно следя за фигурами танца, то вдруг разражалась бурным восторгом.
узыка между тем учащала свой темп, становилась все более увлекающей, палочки дунган скользили по струнам с неуловимой быстротой, бубны стучали как только могли, и звон их летел далеко по окрестности.
Бача на минуту остановился и затем вдруг из размеренных, полных неги движений перешел в стремительный танец. Чуть касаясь ковра, перебирая быстро ногами, то наклоняясь, то откидываясь красиво назад, он кружился взад и вперед перед нами; бросив улыбку одним, в следующий миг был у другого конца, где снова плясал, принимая всё разные позы…».

Низам Хабибуллаевич Нурджанов - советский, таджикский этнограф, театровед, балетовед, театральный критик и педагог.
«Искусство юношей-танцоров - одно из порождений городской демократической культуры. Это сложное и противоречивое явление художественного творчества: с одной стороны, эта категория артистов унаследовала и развила разнообразные формы народного танцевального искусства, передав нам сочетание пластической выразительности и певческой культуры, гармонии музыки и танца.
Зрители смотрели на них, как на красивые создания, юных, чистых детей природы, доставляющих людям радость и вдохновение. С другой стороны мировоззрение самих зрителей, в основном состоятельных людей, их узкий эстетический кругозор наложили своеобразный отпечаток на танец юношей, придав ему налет патологической возбужденности и подчеркнутой эротичности. Выступление части танцоров не лишено было кокетства, рассчитанного на обольщение мужского зрителя.
Не случайно они отпускали косички, как у женщин. Условия артистической работы, порой приводившие к слишком откровенному выражению "восторгов и страстей" легко возбудимых зрителей, порождали растлевающее начало, дурно сказываясь на воле и таланте юных артистов в моральном отношении.
Эротические движения, обольстительная мимика женоподобных юношей развращали зрителей, возбуждали в них дурные страсти, портили эстетический вкус. Разврат жил бок о бок с настоящим искусством.
Бача - мальчики, профессиональные плясуны, были во всех городах и крупных селениях Средней Азии (исключая большинство отдаленных горных частей эмирата). И там - в зависимости от уровня развития культуры - отношение к этим юнцам складывалось по-разному.
Некоторые поклонники с пылким восточным темпераментом, ухаживая за красивыми мальчиками, страстно увлекались ими ради удовлетворения низменных инстинктов.з-за бачей тратились деньги, бросались семьи, накалялись страсти. В порыве ревности затевались скандалы и даже совершались убийства.»

Источник и фотографии
Катерина Войцеховская. https://vk.com/@ek.september-bacha-bazi
http://www.kunstkamera.ru/lib/rubrikator/03/03_05/978-5-88431-234-0/