(О прибытии в Каркаралинский округ двух послов кокандского хана Сеид Мухаммед-Али с письмом к генерал-губернатору Западной Сибири от 1 сентября 1828 года.)

II Пребывающему в Омске превосходительному генералу! Довольно времени протекло тому, как с помощью господа бога между нами открыто дружество и приязненные сношения, ибо (наш)их сторон народы начали иметь сообщение, государства сии пребывают спокойнее прежнего, подданные, от всяких грабежей и обид будучи безопасны, возымели через сообщение некоторую промышленность.
Каковое обоюдное дружество ежели бы еще вновь подтвердилось, тогда подданные от всяких худых послед­ствий паче были бы безопаснее; ныне же через приезжающих сюда наших торговцев слухи до нас доходят, что некоторые наши подданные, зашедшие II в тамошние места, имеющие скот, имущество, отданное в долг, через невозвращение оного похитителями разоря­ются до основания, между тем, по случаю время от времени умно­жения таковых наглостей и хищничества киргиз, даже желающих возвратиться в наше владение наших подданных, тамошние кир­гизы якобы не отпущают.
По нашему размышлению, за удобное показалось положить, чтобы имение российского государства куп­цов, впадшее подобными случаями в руки нам подданных кирги­зов, управляющий Ташкентскою областью полномочный градона­чальник, разыскав, (возв)ращал им, насупротив чего и наших подданных купцов в подобных случаях впадшее имение управляю­щий Омскою областью генерал тоже возв(ращал) бы; и ежели та­ковое устройство и порядок между вами возобновятся, тогда очень хорошо было бы; справедливость утвердилась бы и обеих сторон народы пребывали бы в тишине и спокойствии.
II Еще таковые слухи до нас дошли, что на принадлежащих ташкентскому владению местах Биш-Казлык заложена кре­пость, а на Каратале нарублен лес, каковые дела, ежели бы не открывались, лучше бы было, то о подобных обстоятельствах, равно для личного узнания всеавгустейшего великого государя здравия посылаю при сем свиты своей чиновника судур Турсун-ходжу и Хаджи-Курбана.

С переводом верно: начальник отделения П. Сумин.

(Письмо генерал-губернатору Западной Сибири от министра иностранных дел от 28 февраля 1829 года.)

II Милостивый государь Иван Александрович.
Кокандские посланники Турсун-ходжа и Хаджи-Мир-курбан с находящеюся при них свитою из восьми человек, в сопровожде­нии сотника Чирикова, прибыли в столицу 10 января сего года, через два дня по получении мною отношения вашего высокопре­восходительства от 10 минувшего декабря № 866.
Азиатскому департаменту Министерства иностранных дел по­ручено было первее всего войти в ближайшее рассмотрение личных качеств сих посланников, а равно оснований и цели их приезда сюда.
Смысл грамоты на высочайшее имя от кокандского хана, ими привезенной, изъяснения их о внутреннем положении и ны­нешних отношениях Коканда, наконец, самый образ их мыслей при обыкновенной простоте обитателей Средней Азии показали, что прибытие их в Россию есть следствие дружелюбных к нам рас­положений: тамошнего правительства и что приехавшие сюда кокандцы суть действительные исполнители воли их владетеля, пользующиеся его доверием.
I| В сем уважении они представлены были его императорско­му величеству и удостоились особенного монаршего благоволения как истолкователи желаний их нового хана и подтверждений взаимных приязненных и торговых сношений.
По высочайшему повелению производимо было здесь хорошее содержание как им, так и состоящим при них чиновникам, открыты им были случаи в достопримечательнейшие заведения, сверх того, сын старшего посланника токсаба Ишан-ходжа, страдавший долго в отечестве глазною болезнью, вверен был лечению одного на лучших здеш­них врачей.
Вообще, сообразуясь с монаршею волею, министерство старалось доставить упоминаемым кокандцам самое приятное пре­бывание в столице, для сугубого их убеждения, сколь вниматель­на Россия даже к слабым иноземцам, ищущим ея благорасполо­жения.
По исполнении обязанностей своего посланничества Турсун-ходжа и Хаджи-Миркурбан со свитою их отправятся 3 числа сего марта из Санкт-Петербурга обратно в Коканд, сопутствуемые до линии тем же казачьим сотником II Чириковым и тремя урядника­ми.
Всем им всемилостивейше пожалованы подарки, показанные прилагаемой записке, и при том отданы для доставления вещи от, высочайшего имени, назначенные в дар их владетелю. Равным образом вручена посланникам высочайшая грамота к их хану и особая нота им с моей стороны. Содержание сих бумаг, ваше вы­сокопревосходительство, усмотреть изволите из списков, к сему включаемых.
По всемилостивейшему вниманию к настоящему посольству государю императору благоугодно было повелеть мне просить вас, милостивый государь, о предписании кому следует, чтобы кокандским подданным, приезжающим в Западную Сибирь, вашему управлению вверенной, оказываема была повсеместно приязнь и защита, а также справедливое и скорое решение по их делам.
Купно с тем его величество высочайше соизволяет подтвердить постановление, сделанное в 1812 году, дабы в дома кокандцев, по­селившихся па Сибирской линии, II ставить постой тогда, когда уже все другие обывательские дома оными будут заняты.
Касательно аргамаков, приведенных в Омск от имени кокандского хана, на доклад мой о сем последовала высочайшая воля в таковой силе, чтобы их отдать в распоряжение начальства пограничных в том краю казачьих полков для употребления при их табунах.
На обратный путь свой Турсун-ходжа, Хаджи-Мир-курбан, свита их и казачьи чины, их сопровождающие, снабжены кормо­выми, прогонными деньгами до Семиярского форпоста на случай, если бы они не нашли возможности отправиться в свое отечество из Омска.
Сотнику Чирикову предписано по прибытии на место представить своему начальству отчет в суммах, отпущенных ему из Азиатского департамента на переезд их до помянутого форпо­ста вместе с инструкцией, ему данной.
Затем его императорское высочество высочайше указать соизволил, чтобы сказанные по­сланники с их свитою по прежнему примеру препровождены были под прикрытием казачьего отряда до пределов ханства Кокандского.
А как они при отъезде отсюда выразились II о полученном известии, что верблюды их, оставленные в Каркаралинском окру­ге, пали от стужи, а потому и затрудняются относительно обратно­го пути, то государь император представляет вашему высочеству сделать распоряжение, дабы на место павших верблюдов купить других, годных, которые им подарить, употребив для сего деньги нужные, из состоящих в вашем ведении сумм, кои, согласно ваше­му о том ко мне ответу, в свое время будут возвращены из Азиат­ского департамента.
Сообщая все вышеизложенное вам, милостивый государь, по высочайшему повелению пребываю с совершенным почтением и преданностью вашего высокопревосходительства покорнейшим слугою

граф Нессельроде.
Верно: столоначальник У. Лиханский.
С.-Петербург, 28 февраля 1829 г.

Записка о подарках, высочайше назначенных хану кокандскому и посланникам его со свитою 1829 г.

II 1. Кокандскому хану Сеиду Мухаммед-Гали: парчи разноцвет­ной, лучшей, три куска в 12 ар. каждый; сукна самого тонкого, три куска разных цветов, по 12 ар. каждый; атласа лучшего 36 ар.; кинжал в золотой оправе, осыпанный драгоценными камнями; ружье; стеклянной и фарфоровой посуды на 2000 руб.
Двум его посланникам. Садр гамалдару Турсун-ходже и дугагую 51,1 Хадже-Миркурбану, каждому: парчи два куска, в 12 ар. каждый, низшей доброты против ханской; сукна два куска, в 10 ар. каждый; атласа два куска, в 10 ар. каждый; самой лучшей кисеи, по 50,ар.; деньгами 300 рублей серебром.
Брату первого посланника Урак-Шарыпу-ходже Найзахожину и сыну того же посланника токсабе Ишан-ходже Турсун-хожану, каждому: || парчи 12 ар., сукна 10 ар., атласа 10 ар., день­гами 150 рублей серебром.
Другим четырем чиновникам при посланниках, каждому: парчи 12 ар., сукна 10 ар., атласа 10 ар. (достоинством (эти ткани) несколько ниже против (тканей) вышесказанных чиновников); деньгами 125 рублей серебром.
Ханским служителям, прибывшим в Россию с посланника­ми: двум, сюда приехавшим, и четырем, оставшимся в Омске, каж­дому: сукна 6 ар., ситца 20 ар., деньгами первым двум - по 100 рублей серебром, а последним четырем - по 50 рублей серебром.
Приставу С(ибирского) л(инейного) к(азачьего) в(ойска) сот­нику Чирикову - 150 рублен серебром.
Трем урядникам того же войска: Данилову, Набокову и Грибановскому - по 75 рублей серебром каждому.

Верно: столоначальник У. Лиханский.

Список с ноты г. вице-канцлера посланникам кокандского хана Сеид Мухаммед-Али Садр гамалдару Турсун-ходже и дугагую Хадже-Миркурбану.

|| Лист на высочайшее имя его в(еличества) государя импера­тора от высокостепенного кокандские земли владетеля Сеид Му­хаммед-Али-хана, поднесенный Вами, г. г. посланниками, принят с особенным благоволительным вниманием.
Его императорскому величеству приятно было видеть выражение усердия высокосте­пенного владетеля Вашего, а равно его предложения об упрочении дружбы между империею Всероссийскою и Кокандским владением и о продолжении взаимных приязненных и торговых сношений, та­ковые желания в полной мере согласуются с собственными его ве­личества чувствованиями.
В ознаменование оных великий наш го­сударь император повелел вручить Вам, г. г. посланники, высочай­шую его на имя высокостепенного владетеля Вашего грамоту, прилагаемую у сего для доставления.
II Содержание сей грамоты ясно покажет владетелю Вашему истинные его императорского величества расположения ко благу всех его соседей и готовность к сохранение совершенной приязни между Россией н Кокандом па вечные времена.
Ваши личные опыты послужат самым убедительным подтверж­дением, что кокандские подданные во Всероссийской империи всегда находят справедливое покровительство и помощь.
Таким образом, наше правительство неусыпно заботится об ограждении кокандцев от обид и в степях киргизов, с давних времен России подвластных, кои кочуют на пространстве между Каспийским морем и каспийскими владениями.
Для лучшего обуздания сих наших киргизов, при диком образе жизни довольно своевольных, принимаются по высочайшему повелению как в Сред­ней, так и Малой орде самые строгие меры, имеющие главною целью водворение там порядка и спокойствия.
II Надеяться должно, что в соответствие тому и в областях высокостепенного владетеля Вашего приезжающим российским под­данным будет оказываем благосклонный прием и защита и что купечество наше будет и с Вашей стороны охраняемо от хищни­ков и разных неуместных поборов.
Тогда взаимная торговля меж­ду россиянами и кокандцами и другими азиатскими народами расширит круг свой, процветет и доставит всем равную значительную пользу.
Во внимание же к просьбе Вашей ныне подтверждено погра­ничному начальству нашему, чтобы в дома, принадлежащие кокандским подданным, поселившимся у нас на Сибирской линии, ставить постой тогда только, когда уже все другие обывательские дома будут оными заняты.
Наконец, его императорское величество соизволяет послать к высокостепенному владетелю Вашему в подарок некоторые II от высокой особы своей вещи. Вам уже врученные и означенные в приобщенном у сего списке.

Подлинную подписал вице-канцлер граф Нессельроде.
Верно: столоначальник У. Лиханский.

Список с высочайшей грамоты к хану кокандскому Сеид Мухаммед-Али.

Кокандские земли владетелю Сеид Мухаммед-Аля багадур-хану нашего императорского величества благоприязнь и поздравле­ние. С удовольствием мы получили лист Ваш, изъявляющий же­лание об утверждении дружбы между империею Всероссийского и Кокандским владением, отправленный к нам, великому госу­дарю, с посланниками Вашими Турсун-ходжою и Хаджой Миркурбаном, которые оба, согласно учрежденному обряду, были перед нас представлены.
Мы, приняв в особенное II уважение намерения Ваши к пользе обоюдных подданных в пределах нашей империи, по-прежнему оказываем кокандцам приязнь, защиту и справедливость по их делам.
Мы сохраняем надежду, что наши подданные, посещающие Кокандское владение, будут там находить бла­госклонный прием и покровительство, что Вы, удаляя всякий случай, стесняющий взаимную торговлю между россиянами и кокандцами, и убеждая к таковому доброходству Ваших соседей; тем самым разделите наши попечения о счастии, как народов, от бора нам вверенных, так наших союзников.
В заключение, моля всевышнего бога, да ниспошлет на Вас всё земные блага и да утвердит навсегда силу и могущество дома Вашего, препоручаем Вас святому его провидению.
Дана в С.-Петербурге, февраля 27 дня 1829 года. Царствования же нашего в четвертое лето.

Скрепил: столоначальник У. Лиханский.

(Письмо ташкентского кушбека генерал-губернатору Западной Сибири).

II (Перевод с письма ташкентского кушбека генерал-губернатору).

В древние времена через переговоры с белым ханом положе­на была граница мусульманам Средней орды; они имели свободные переходы через реку Иртыш как к нашим, так и к Вашим пределам, затем положено было условие, чтоб вечно не воевать.
Ныне вы, присвоив к своей власти народ сей орды, учредили в нескольких местах диваны, лишили спокойствия мусульман и не оставляете их по-прежнему в свободе, к чему именно относит­ся таковое ваше распоряжение?
Высокостепенный же хан наш, предоставив в мое владение шесть сан кара-калпаков, сорок сан прочих народов, обитаю­щих по здешней стороне кокандского дивана, и дикокаменных киргизов по р. Или, дали мне власть решать все дела, относящиеся до сих народов, а между тем, взяв города: Уратюпе, Каратегин, Куляб в Дарваз и покорив себе народ, в оных находящийся, опре­делил от себя в каждый из них особого начальника и, сверх того, завладев многими другими городами и народами, почитал, что все мусульмане принадлежат уже хану, но впоследствии усмотрев, что подать, ему платимая, стала уменьшаться, почему он с согла­сия вельмож кокандского владения повелел || мне отправиться в Кашгарию.
Я проехал шесть городов, изрубил десять сан китай­цев, которые, сдав всех мусульман, заключили со мною мир, затем еще принято в наше подданство несколько волостей киргизов Большой орды.
Вслед за сим несколько человек из родоначальников Сродной кайсацкой орды, явясь к высокостепенному хану, принесли жалобу, что русские начали брать с их скота подать: со ста штук баранов - по одному; с остальных же - лошадей по одной штуке, а самих их - в солдаты и что некоторые из хищных киргизских сул­танов, обратясь к русским, учинили рукоприкладство на вступле­ние в подданство России и лишили тем их спокойствия; однако ж о сем обстоятельство не было известно прочим народам; по како­вой жалобе высокостепенный хан изволил приказать мне отправить­ся на место и удостовериться лично в истине.
Посему я, разъез­жая по разным волостям сего края и даже проехав по реке Ишиму, отправил от себя еще сто человек, снабдив каждого двумя лошадьми, которые по возвращении донесли мне о действитель­ном учреждении Вами диванов и об отрядах, Вами команди­руемых.
Все таковые распоряжения делаются с воли ли Вашего госу­даря или Вами собственно?
Прикажите снять диваны и возвратиться русским из среды мусульман и оставить их по-прежнему, ибо во время разбития ха­ном Аблаем китайского отряда прибывший в то время другой такой же вооруженный отряд переговорами с мусульманами Сред­ней кайсакской орды поставил свой знак на Кара-Агаче следо­вательно, китайцы, имея влияние на киргизов сей орды, должны были также изъявлять согласие на учреждение диванов; однако ж они, опасаясь, мусульманам сего не сделали.
Желая знать, по каким именно причинам, Вы, выходя из сре­ды своих владений, делаете такое распоряжение, я посылаю сие письмо, дабы впоследствии мог и со || своей стороны учинить зависящее распоряжение; буде же Вы скажете, что султаны учинили рукоприкладство на вступление в подданство России, то сих под­писавшихся султанов должны будете перевести к себе, не касаясь до прочих, ибо вера и согласие их зависят ни от кого другого, как от мусульман (хокандцев), и пользоваться от них зекетом (пош­линою) предоставлено богом и его Расулем (Магометом) нам.
Вы взимаете со скота мусульман подать: со ста штук по одной! Разве Российское государство истощилось в деньгах и скоте? Так­же мусульман берете в солдаты! Разве весь русский парод изруб­лен в сражении?
Если мусульман (киргизов) оставите по-прежне­му, то будем иметь пребывание в прежней дружбе, так как оная продолжалась между обоими государями (всероссийским импера­тором и кокандским ханом), в противном случае с прекращением сего дружества может возникнуть неудовольствие, тем более, что прибывший от Вас отряд разбил два кургана наши, убил бия Чапралинской волости Буланбая, ограбил бия Газыбая, Кучук- мурау и Серкалинской волости бия Даутбая, разорил несколько волостей, нам принадлежащих, но за всем тем три года имел я терпение, сохраняя означенное дружество наше, и Вы, не зная его, решились слишком много поднять рук на мусульман, даже самое посольство наше возвратилось от Вас постыженным, через что уже нельзя отправлять подобного на будущее время.
На письмо сие пришлите дружественный или недружествен­ный ответ, ибо я по оному буду делать свое распоряжение. 1250 года. 

Письмо Николая I кокандскому Мадали-хану.

II Божьей милостью Мы, Николай Первый, император и само­держец всероссийский...
Кокандские земли владетелю Сеид Мухаммед-Али-багадур-хану нашего императорского величества благоприязнь II и доброе приветствие.
Посланник Ваш Ишан Мухаммед-Халиль сагибзаде по при­бытии в столицу нашей империи был Нам, великому государю, представлен и вручил грамоту Вашего высокостепенства. Нам весьма приятно было усмотреть из оной желание Ваше постоянно пребывать в дружественных сношениях с могущественною держа­вою Российскою, и Мы со своей стороны изъявляем совершенную готовность соответствовать благим Вашим намерениям.
Вполне оценивая заботливость Вашу о сохранении и утверждении взаим­ных соседственных связей, мы уверены, что таковые попечения Ваши, показывающие ясно убеждение в истинных Ваших поль­зах, принесут успешные последствия.
Приезжающие в Россию Ваши подданные получают здесь защиту и покровительство; Мы желаем, чтоб и российские подданные находили в Ваших вла­дениях равную безопасность и справедливость.
Тогда только II основания сношений между обоюдными нашими владениями мо­гут приобресть ненарушимую прочность, и Мы надеемся, что Вы не оставите прилагать Ваши о том старания.
За сим желаем Вам всех благ.
Дана в С.-Петербурге, февраля 17 дня 1842 года, царствования же нашего в семнадцатое лето.

Скрепил директор департамента Сенявин.

Копия с обязательного акта, данного хивинским владельцем.

II Получив для доставления его императорскому величеству великому императору и самодержцу всероссийскому вышезначавшийся акт от высокостепенного владетеля хивинского Рахим-Кули-хана, я, на основании данного мне уполномочия, удостоверяю сим, что во взаимстве поставленных в том акте условий могущественная Российская держава: 
1. Предает совершенному забвению прежние неприязненные против нее действия хивинских владетелей. 
2. Отказывается от требования уплаты за разграбленные до сего времени караваны. 
3. Обещает совершенную безопасность и законное покрови­тельство приезжающим в Россию хивинским подданным. 
4. Представляет в своих владениях хивинским торговцам все преимущества, коими пользуются и купцы других азиатских || владений.
Таковое, делаемое мною, удостоверение подтверждено будет письменно доблестным и высокомощным российским государствен­ным вице-канцлером от высочайшего имени его императорского величества государя императора и самодержца всероссийского.
Точное же соблюдение со стороны высокопочтенных хивинских владетелей постановленных в вышепрописанном акте условий бу­дет обеспечено личностью и собственностью хивинских подданных, могущих находиться в Российской империи.
Дан в г. Хиве. Декабря 27 дня 1842 года.

На подлинном написано: российский императорский агент полковник Данилевский.
Скрепил коллежский асессор Ханыков.

Копия с грамоты от высочайшего имени к хану кокандскому.

II Кокандской земли владетелю высокостепенному Ширали-Багадур-хану нашего императорского величества благоприязнь и доброе приветствие.
Доблестный наш генерал-губернатор князь Горчаков, согласно желанию Вашего высокостепенства, доставил нам Вашу грамоту, врученную ему облеченным Вашею доверенностью Ишаном Магогомет-Халилем.
С особенным участием известились мы из оной, что смуты, по­колебавшие благоденствие Вашей отчизны, миновали и что за­конная власть в лице Вашем восстановлена, согласно справедли­вым желаниям жителей Коканда.
Изъявляемое Вами благое намерение поддерживать и укреп­лять узы соседственных, дружелюбных сношений, издавна сущест­вующих между могущественною Российскою || империею и хан­ством Кокандским, вполне соответствует миролюбивым нашим видам.
Принимая с удовольствием таковые Ваши удостоверения, мы надеемся, что во взаимство защиты и внимания, оказываемых кокандцам в России, Вы не замедлите справедливым покровитель­ством российских подданных во владениях Ваших доказать на де­ле Вашу готовность к увеличению бывших доселе сношений между нашею империею и подвластным Вам ханством, что дружба и мир между обоюдными нашими владениями получат желаемую проч­ность и непоколебимость. Повелев отпустить оставшегося по соб­ственной воле в России посланца Ишана Магомет-Халиля, мы ука­зали отправить с ним к Вашему высокостепенству некоторые ве­щи в ознаменование вашего к Вам благорасположения, за сии желаем Вам всех благ.
Дана в Петербурге июня 30 дня 1843 года, царствования || же на­шего в восемнадцатое лето.

Скрепил коллежский асессор Ханыков.

Копия с обязательного акта, данного хивинским владельцем.

II Во имя всемогущего н милосердного бога.
От владетельного хорезмского шаха высокостепепного Рахим-Кули-хана дан настоящий акт в том, что, имея искреннее желание пребывать в постоянном мире и тесной дружбе с пресветлою и могущественною Российскою империею, упрочивать приязненные с нею связи и соблюдать во всей строгости правила миролюбивых и добрых соседей, мы обязуемся за себя самих, за наших преем­ников и потомков и за все подвластные нам племена: 
1. Отныне впредь не принимать никаких ни явных, ни тайных враждебных действий против России.
2. Не производить и не потворствовать грабежам, разбоям и захватам ни в степи, ни на Каспийском море, а в случае, если бы таковые грабежи произведены были подвластными Хиве племена­ми и, II то предавать виновных немедленному наказанию, а ограб­ленное имущество возвращать по принадлежности. 
3. Не держать в неволе русских пленных и ответствовать за личную безопасность и за сохранность имущества всякого русско­го подданного, могущего быть в Хивинском владении. 
4. В случае смерти в хивинских владениях российского под­данного отпускать в целости оставшееся после него имущество российскому пограничному начальнику для передачи его наслед­никам. 
5. Не допускать беглецам и мятежникам из российских под­данных укрываться в хивинских владениях, но выдавать их рос­сийскому пограничному начальству. .
6. С товаров, привозимых российскими купцами в хивинские владения, взимать пошлину единожды в год и не свыше пяти про­центов с действительной цены оных. 
7. С товаров, принадлежащих российским купцам и отправляе­мых в Бухару или в другие || азиатские владения через реку Сыр или с привозимых сим путем обратно, никаких пошлин не брать.
8. Не делать никаких препятствий караванной торговле азиат­ских владений с Российскою империею, взимая однако с них по закону зяякет.
9. Поступать вообще во всех случаях, как подобает добрым соседям и искренним приятелям, дабы более и более упрочить дружественные связи с могущественною империею Российскою.
В удостоверение мы утверждали сей акт нашею золотою печатью и вручили оный уполномоченному со стороны могуществен­ной Российской империи высокородному подполковнику Данилев­скому.
Дан в 1258 год хиджры в месяце мухарраме.

На обороте подлинного акта приложена печать владельца хивинского Рахим-Кули-хана.
Скрепил коллежский асессор Ханыков.

Перевод с персидского письма за печатью владетеля Кокандии Ширали-хана.

II Повелением высочайшего бога порядок мира существует непоколебимо!
Благородного происхождения, почтеннейший, важнейший из вельмож, представитель знатных, достойнейший правительствен­ной власти, краса чести и благородства, господин великий ви­зирь, облеченный властью князь, да пребывает на седалище по­честей и уважения, счастья и могущества, да наслаждается вечно душевным удовольствием и радостью, затем объясняется ниже­следующее:
Покойный мученик, прощенный в грехах, меньшой брат наш Мухаммед-Али-хан, переселившийся уже в обители рая, упоен­ный счастием и царственною власти и, преданный разного рода удовольствиям и забавам, сделался нерачительным и беспечным.
Он преступил правила закона и правосудия, не заботясь о благо­состоянии своих подданных, поступал против заповедей и правил нравственности, отвергал путь, по которому следовали его великие предки, и тем довел владение свое до разорения, ибо не внимал советам и увещаниям своих вельмож и сановников.
По этим при­чинам знатные люди и простые подданные, подавив в себе всякое чувство искренности и любви к своему владетелю, обратили свое расположение ума и сердца в противную сторону.
Убедившись в правосудии и милосердии бухарского хана, они с чистым усердием предались ему и тайно изменнически послали к нему письменное приглашение, но которому бухарский хан без замедления прибыл с многочисленным войском и, силою оружия овладев наследствен­ным нашим государством, брата нашего с детьми, с матерью и всею фамилиею предал страдальческой смерти и, произведя в госу­дарстве неимоверные злодеяния насилия и тиранства, ограбил и разорил его совершенно, а, наконец, вверив правление завоеван­ною страною злейшим хакимам (правителям), сам возвратился в Бухарию.
Особа наша с давних уже времен и с давних лет лишилась II своего владения, своей династии, народа и городов и основала жи­лище свое на месте, Талас называемом, где мы жизнь свою посвящали служению и поклонению господу богу, и в это время полу­чили мы сведение о вышепрописанных происшествиях.
С нетерпе­нием сели мы на коня геройства, и, возложив упование свое на бога, с победоносным войском, с храбрыми и преданными удаль­цами в короткое время исторгнули мы владение наших предков из рук врагов, предав строптивых и злодеев заслуженной казни, а других заключив в оковы и темницы, потом, по согласию и жела­нию знатнейших и вельмож в государстве, сели мы на престол предков и обратили свое внимание на восстановление благосостоя­ния разоренного нашего владения, на распространение и охране­ние силы законов.
Между тем он, нечестивый (бухарский хан), заблудший, шествующий по пути злодеяний и разврата, увлекаясь завистью и желанием освободить содержащихся у нас пленников, собрав многочисленное войско, || артиллерийские орудия и снаря­ды и другие разного рода принадлежности, с гордостью и тщесла­вием прибыл к нам.
Однако ж от выступивших навстречу с нашей стороны богом вспомоществуемых войск противник потерпел силь­ное поражение и большой урон: множество палаток, артиллерий­ских орудий и снарядов, сокровищ и прочего имущества приобре­тено в добычу нашими войсками, и таким образом, слава господу, мы отомстили вполне.
В заключении рассказа о происшествиях предлагаем просьбу и желание, чтобы друзья и приятели наши исполнены были ра­достью, и подтверждаем, что дружество наше и доброжелатель­ство Вашему великому государству, так как это было от самой древности до этих времен, постоянны и не подвержены никакому сомнению.
Блаженной памяти страдальцем, братом нашим, Му­хаммед Али-ханом, отправлен был посланник, благочестивый муж, древний богомолец наш, получивший прощение в грехах, набож­ный блюститель религии, превосходительный, благороднейший потомок сеидов, дважды совершивший путешествие к святым ме­стам, неизменный сахибзаде Ишан Мухаммед-Халиль накиб, по­чему, желая возобновить клятву в прежней любви нашей, послали благонадежного Кубан-ходжу, состоящего у нас в службе, с тем, чтобы Ишан-накиб при свидании с Вами, любезным нашим братом, великим визирем, украсил бы (подтвердил бы) правила дружбы и приязни нашей и с согласия Вашего; любезный брат и великий визирь, испросил о состоянии здоровья священной особы великого государя императора, изъявил любовь нашу, н потом просим с приличными сану его почестями и уважением отправить обратно.
Итак, желаем Вам навсегда пребывать в счастии и непоколе­бимости своего правления.

                         Перевел титулярный советник Габбасов.

Источник:
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 4 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985, 2-е издание дополненное и переработанное, стр. 266 – 277.

(Путевой журнал поездки на Восток Н.И. Любимова. 1845 года).

"Публикуется по автографу, хранящемуся в рукописном архиве ЛО ИА АН СССР, ф. 18, оп. 1, д. 501 и 502 под названием «Путевой журнал поезд­ки на Восток неизвестного лица. 1845 года». Рукопись представляет собой две тетради карманного формата, помеченные как 2-я и 6-я части дневни­ка, принадлежавшего вице-директору Азиатского департамента Министер­ства иностранных дел, бывшему приставу Российской духовной миссии в Пекине Н. И. Любимову, который под именем купца Хорошева с торговым караваном летом 1845 г. побывал в Чугучаке и Кульдже и оставил подроб­ные отчеты о характере и структуре торговли в этих городах.
Часть отче­тов Н. И. Любимова опубликована академиком Н. И. Веселовским во 2 - 4 выпусках журнала «Живая старина» за 1908 г. (отдельное издание: Н, Ве­селовский, «Поездка Н. И. Любимова в Чугучак и Кульджу в 1845 году под видом купца Хорошева». СПб., 1909 г.) .
Сведения и факты, собранные Н. И. Лю­бимовым, широко использовались советскими исследователями истории русско-китайских отношений в Центральной Азии; см., например: М, И, Сладковский. «История торгово-экономических отношений народов Рос­сии с Китаем (до 1917 г.)». М., 1975; Я. Я. Гуревич, «Международные отноше­ния в Центральной Азии в XVII - первой половине XIX в.в.» М., 1979; 2-е изд., М., 1983 г. Настоящий текст, оригинал которого выявлен среди бумаг и докумен­тов из наследия Ч. Ч. Валиханова, публикуется впервые. Текстологическая обработка оригинала осуществлена М. С. Турсуновой. Все сноски в тексте - авторские. Раскрытые сокращения отдельных слов (в скобках) принадлежат редакции."

II В двух шагах с правой стороны, Аягуз тоже из этих мест берет свое начало. Мы в этот же переезд (несколько попрежде) его переехали. После дождя, который нас несколько помочил дорогою, «делалось ясно.
Вид при солнечном свете на Тарбагатай и на Уй-Кэтче удивительный. Первый - весь землянистый покрытый зеленою травою (с буграми и увалами); а последняя (вдали налево) - представляет, большею частью, голые обнажен­ные скаты, инде гребнем тянущиеся.
Отражение на них лучей солнца - необыкновенное. В привалах мы юрты не разбивали, а ставили палатку и род шалаша из кошем (войлоков). Поднялись с привала в 1\2 5-го. Пе­ред нами тотчас впереди показалась гора Тазтау, одна из возвы­шенностей Тарбагатая.
А горы, что слева (Уй-Кэтче), вдали стали представлять широкое гористое пространство, - род моря в бурю, которого волны, как бы вдруг, окаменели. Вечером, при солнечном освещении картина была удивительная.
На Тазтау еще более уви­дели снега (в разных местах, по впадинам). В нынешний день сделали верст 50. Утомились. Приехали к аулам таминцев (т а м а - другой уже род кирги­зов, тоже нам подвластный).
Их юрты у подножий Тарбагатая, но между горными долинами (которые тоже суть возвышенности). Множество скота (особенно баранов), принадлежащего купцам (ташкентцам и татарам), которые держат здесь этот скот поблизости от Чугучака, чтобы продать при удобном случае.
В этом они имеют || большое преимущество пред купцами, кото­рые пригоняют скот издали; и, следовательно, должны продать по существующим ценам. Цена обыкновенно па барана - две и 2 1\2 дабы.
Иногда скот гоняют они в Ташкенте, где еще выгоднее его сбывают. Нам сказали, что посланные казаки (человек 20, послан­ные по случаю жалобы на байжигитцев и ограбления ими толма­ча) находятся в здешних аулах несколько подалее в ожидании ответа от байжигитцев.
Думали еще вчера, подъезжая к Тарбагатаю, что сейчас чрез него и перевалимся; между тем, вот и другой день все идем по его отрогам и увалам, возле самого хребта, а хребта ее не можем переехать. Говорят, что и завтра еще едва ли переедем. 
 NB.  Переездов чрез Тарбагатай (возможных для следования с вьючными верблюдами) весьма немного: самые известные и по которым обыкновенно направляется купечество - два: К у т е л ь (Кутель-асу) (асу на киргизском) языке значит переезд через го­ры, подъем) и С а й-а с у.
Первый по тракту чрез Аягуз, т. е. если из Семипалатинска ехать на Аягуз, а другой по Кокбектинскому тракту (если ехать на Кокбекты). По нем можно и в повозках у проехать, особенно чрез Кутель. А затем еще и другие подъемы; из разных степных мест, но неудобные и потому избегаемые куп­цами (разве, когда они должны ехать из степи, около тех мест с куп||ленным от киргизов скотом, как наш татарин-спутник Абдраимов); но и в таких случаях купцы предпочитают один из выше описанных переездов.
Мы, напр(имер), направились бы на Кутель, если бы нас не остановили шалости байжигитцев (шалости, впрочем, кажется, преувеличенные нашими киргизами и на­чальством), и слух, что при Кутеле стоит партия хищных кызайцев, которые действительно порядочные разбойники, по словам всех киргизов и купечества.
А что касается до байжигитцев, то купцы на них не жалуются, с тех пор как поймали Сыванкула. Они, по рассказам мне некоторых людей, домогались быть при­нятыми в рус(ское) подданство, но якобы им в этом отказано (это, впрочем, говорил только Мих(аил) Ив(анови)ч), а вернее: кажется, как мне тоже говорили и Захаров и Маджира, что некоторые из байжигитцев желают сделаться рус(ским)и подданными, особенно некоторые султаны, а другие (народ) боится и не хочет.
Между султанами их главные Сабек и брат его Дуламбай. Сабек - нам довольно предан. Еще есть между ними весьма влиятельный старейшина Сысанов, о котором мне говорил Захаров. Сабек (а другие и еще более) при слухе, что идут казаки, откочевали далее, чтобы избегнуть всяких с ними дел, в которых и без вины виноIIваты бывают.
Маджира мне говорил, что из байжигитцев, будто бы 4 отделения признают наше владычество, а 12-ть еще не признали себя рус(скими) под(данны)ми, не знаю, правда ли. Нет сомнения, что все они тоже скоро будут нашими, ибо ки­тайцы их не защищают, а наши киргизы их теснят, и при всяких столкновениях они рискуют видеть у себя род экзекуций, т. о. партию казаков, посылаемых под видом суда и расправы между ними и нашими киргизами, а в сущности, чтобы грабить их, если только представляется возможность. 
NВ. Байжигитцев (которые, впрочем, довольно смирны) и кызайцев можно бы только держать в повиновении и тем со­вершенно обезопасить торговые пути, если бы привести в испол­нение мысль (которую записал) аягузского отрядного начальника и Мих(аила) Ив(ановича) Нагибина - т. е., если бы иметь постоянный наблюдательный пикет на Алакуле. 
29-го июня (Петров день). Утром у Захарова торг с киргиза­ми: продал юфтевую кожу стоящую в С(емипалатинс)ке 12 руб. ассигнациями] за 4 барана и две мерлушки. Четыре барака в Чугучаке стоят (считая по малой мере 2 дабы за барана) 8 даб, да 4 мерлушки 1 баран (1 р. 60 к. асс.), итого 9 или, вернее, 10 даб (даже более), стоящих на наши деньги 20 руб. асс.
Следственно, 8 руб. получил прибыли на кожу (даже более). Вот что платят купцам киргизы, даже под боком у Чугучака. Купцы всегда с киргизов берут вдвое против настоящей цен­ности товара, под условием только со стороны киргизов, чтобы отдать скот за товар в будущем году.
Таким образом, баран стоит 2 дабы (обыкновенная цена) и даже 2 1\2 дабы, а купец за 2 дабы берет с киргиза в следующем году два барана. Киргизец, покупая товар, еще большею частью не имеет всех баранов в наличности; он дает кроме тех, кот(оры)е есть и тех, которые будут (народятся), или в надежде, что с кого-нибудь к тому времени получит старый должок и т. п.
Наступает лето и купцы отпр(авляют)ся по аулам собирать долги эти (баранов за проданные в предшествующее) лето товары), и киргизы беспре­кословно выплачивают, а если у кого нет, то записывают долг на будущий год.
Во всем этом удивительная простота и невежество этого наро­да: им кажется, что они платят настоящую цену, ибо дают за 2 дабы барана (как и следует), а другой баран, кото||рый тоже идет в этот счет, еще не родился, следо(ователь)но, для них он в это вре­мя счета не составляет, и при том они его продают за то, что берут в долг.
Не надобно иметь большой дальновидности, чтобы понять, что их (или сами они себя) надувают и что в сущности они пла­тят вдвое. Положим, что берут товар в долг, но платить чрез год сто на сто - процент слишком безбожный.
Юрты по зеленым скатам Тарбагатая (в места, где ночевали)!!! Тарбагатай можно назвать изобильный источниками. Везде множество ключей, родников, потоков (почти на всяком шагу). Отправились с места ночлега почти в 4 часа до полудни. Ува­лы или горные гряды (отроги) от хребта еще сделались чаще; весь нынешний переезд состоял в подъемах и спусках, и также ключи и родники на каждом шагу.
Проехали верст 18 и останови­лись у аулов тех же таминцев. И на дороге везде встречали их аулы. В этих местах обыкновенно кочуют мурунцы. Не доезжая места ночлега, верстах в 4-х, встретили наших казаков (всего 20 человек) с ограбленным байжигитцами толмачем, посланных для разделки с байжигит(ца)ми.
Ответ послед(них) был, что они ни || в чем не виноваты, но что, если нашему пр(авительст)ву угодно о них что взыскать, то они не укрываются.
О переездах чрез Тарбагатай. Известнейшие (что, на обыкно­венны) торгов(ы)х трактах) - Кутель и С а й-а с у. Первый - на Аягузском), второй - на Кокбектинском. Кутель всех удобнее и легче: нет крутого подъема и спуска, а Сай-асу довольно труден (подъем велик), но, впрочем, проезжают даже с нагруженными те­легами (с небольшими возами).
Кутель, конечно, самый удобный, но за то, по словам купцов, дорога, там чрез Сай-асу, до оного и после глаже и лучше; один только подъем этот, и дело кончено. Затем, есть еще Чангарак-асу, Су-асу и Кыз-асу и другие.
ак как мы были от Кутеля и Сай-асу довольно далеко, то нам советовал и ехать чрез Су-асу, как удобнейший переезд из трех последних; между тем, крутизна ужасная и спуск тоже весьма трудный. С вьючными верблюдами, впрочем, хотя с трудом, но можно пройти (и ходят), а в телегах невозможно. Если считать все эти перевалы (асу) по порядку с запада на восток, то 1-й Кутель, 2-й Чангарак-асу, 3-й Су-асу, 4-й Кыз-асу и 5-й Сай-асу. 
30 июня. Подъем на Су-асу. Часа три подымались. Тягость для верблюдов была немалая. Кое-как поднялись. На высотах - юрты киргизов-туминцев же. Снег во многих местах (так и не тает). Вид с высоты удивительный || и, потом, когда дойдешь до самой высоты, то еще красивее вид на долину к Чугучаку (на китайскую сторону) чрез ущелье.
Ужасные трудности были с телегою Захаро­ва. При спуске перевернулась, и, чуть было, не улетела книзу. На себе потом тащили несколько сажень, и хорошо, что тут же, спустившись немного, остановились, (для ночлега), а то далее, при спуске по ущелью, которое тянется на несколько верст, не было бы возможности ехать с телегою.
Переход этот (подъем и спуск) чрез Тарбагатай, - почти прямо на полдень, т. е. к югу (и прочие, кажется, также, разве один Кутель несколько к востоку). Таким образом, идя все вдоль Тарбагатая, по северной его покатости, - идя все в направлении к востоку, с тех пор, как подошли к нему, - мы, для перехода чрез этот хребет, сделала поворот к югу, прямо на вышину хребта - в нескольких саженьях от места, где ночевали, лежала глыба снега, которая, вероятно, не растает в течение всего лета и дождется зимы.
Ночью картина нашего этапа была чудесная: луна (с первой своей четверти) раз­ливала на все какой-то полусвет, а кругом нас скалы, сопки, раз­ные горы, на верху юрты киргизов, возле - шум ручья или, лучше сказать, поток (при котором были наши юрты), впереди - книзу ущелье, в которое мы должны все более и более вдаваться, - вооб­ще, дикость удивительная.
Место было травное, как и вообще по Тарбагатаю, (обнаженных гор мало, и все покрыто зеленью). 
1-го июля. Труднейший переход. Все II по ущелью, верст 10 или более. Ручей сначала небольшой, далее (от присоединения других), изливающихся в него с разных стремнин, уже делается потоком. Так как он тянется но всему ущелью, то мы его переез­жали раз со ста.
Телегу разобрали и навьючили на верблюда. Везти ее не было бы никакой возможности: инде и на лошади с трудом проедешь, а для верблюдов, это было истинное мученье: везде почти каменья (лошади избили себе все копыта), в потоке же их такая бездна, что лошадь с трудом переступает с ноги на йогу; при быстроте потока, того и гляди, что упадет, и свалимся прямо в воду на камень; а затем каменистые же спуски и подъе­мы (ибо мы, хотя постоянно в течение нескольких часов как шли по этому ущелью, - все спускались, но инде, - приходилось идти по небольшому наклонению, а инде вдруг надобно было спускать­ся книзу, и потом несколько подумать бы; спуски эти по ужасным каменьям, инде загромождавшим и узкую тропку, по которой ехали и самый поток, - всего более причиняли трудности для скота, и особенно для вьючных верблюдов; несчастных понукали всякими средствами, и криком, и уканьем, и плетьми, которые на них сыпались.
В ином месте всякого верблюда надобно было спу­скать или переводить чрез поток - порознь. К довершению труд­ностей сделалась гроза и проливной дождь; дорога смокла, под ногами скользило, а для верблюдов это хуже всего.
Счастье еще наше, что дождь нас застал версты за две до выхода из ущелья. Нас всех промочило порядком. (Меня защитил мой ергак). Посре­ди этого дикого ущелья мы встретили в двух местах юрты кирги­зов (туминцев же); стада их бродили по крутым скатам гор, а их юрты в самом низу, у шумящего потока.
Трав всяких тут гибель. Растительность || от вечной влаги самая богатая. Воздух напитан был какой-то благоухающею прохладою; к концу ущелья (версты за три) показались уже деревья, которые более и более умножа­лись по мере того как мы приближались к выходу.
Не видел уже столько времени (со времени выезда из Семипалатинска, ибо в Аягузе больших дерев нет) ни одного дерева, мы им обрадова­лись как чему-то родному. Большая часть из них была простой тополь, похожий на осину, но деревья иные весьма высокие и вет­вистые.
Есть также местами черемуха. Когда вышли на равнину, радость была неописанная. Скот, я думаю, еще был довольней. Пред нами открылась опять степь, но уже более южная, более веселая и улыбающаяся. Пред входом в ущелье особенно места красивые, поток к выходу уже образует маленькую речку; по ней местами рассыпаны группами деревья, по отлогим скатам пред горой тоже местами лесочек.
Раститель­ность тоже богатейшая. Пропасть всяких трав и цветов; особенно рожь (ташгез); белые из них необыкновенно роскошны. 
NB. Вообще, можно сказать, что южная покатость Тарбагатая (та, что на так называемой, китайской стороне) - богатейшая, как по почве, травности, так и по изобилию воды, ибо выходящая здесь из разных ущелий Тарбагатая вода - уже не ручьи, как на север(ной) покатости, а в виде небольших речек (которые при дожде в горах) сильно вдруг возрастают.
II Луга удивительные, сенокосы везде могли бы быть чудные; вообще все удобства для поселений и, доказательство тому, что на этой стороне в разных местах есть у киргизов пашни (при всей их ленности); места, вообще, повсюду могли бы быть хлебопаш­ные, и еще важнейшее обстоятельство, что в ущельях с этой юж­ной стороны везде почти лес (и при входе в ущелье, как в Су-асу); особенно лесу довольно на Урджаре: это - яр, который находится па пути к Чугучаку, если идти от Аягуза чрез Кутель (ужо пройдя Кутель, следств(ен)но на южной же стороне).
Китай­цы прежде тут в некоторых местах рубили (в ущелье Су-асу и в прочих приторных местах) (на речке Боктирской, далее, где мы после ночевали, мы видели даже остатки их землянок; они приез­жали сюда добывать уголь (с дерева), остатки коего мы тоже еще нашли).
В ущелье, где мы шли, говорят, более было юрт киргизов, но они по ложному слуху, между ними распущенному, что идет отряд русских в 2 000 человек, поспешили откочевать в другие места. От этого и при выходе на равнину мы нигде не встретила киргизских подвижных жилищ.
Кажется, что они берегут эти травные приторные места для зимних кочевок; тут кочуют зимою наши туминцы. По выходе уже из ущелья нас еще помочил силь­ный дождь. Мы тут своротили (выйдя из ущелья) влево, т. е. опять к востоку и пошли по тому же направлению, как шли преж­де на северной стороне Тарбагатая, т. е. вдоль оного, имея хребет уже с левой стороны.
Шли по увалам, но не крутым. Гибель местами было клубники, совершенно уже II спелой (а на северной стороне еще только в цвете, или зеленая) (по речкам также много есть ежевики). Прошли еще небольшую речку, вытекающую из ущелья же (как и речка Су-асу) (именующаяся от ущелья, по которому мы шли).
Наконец, остановились на речке Джидабай (вытекающей из ущелья Кыз-асу) (или, кажется, та речка, что прошли, выходит от этого ущелья). От ущелья Су-асу мы шли с час; а всего от места ночлега 6 часов, из чего заключаю, что при всем том, что мы по ущелью шли чрезвычайно медленно и поминутно останав­ливались, - сделали верст 15 и, что самое ущелье имеет верст 10 или 12 протяжения.
Джидабай, па которой мы остановились, чрезвычайно быстра. Мы тут были свидетелями явления, которое в этих местах весьма обыкновенно; едва переехали речку (уже после дождя), как вдруг она начала прибывать от дождей, бывших в горах, и в несколько минут из ручья сделалась такою речкою, что инде хоть вплавь переправляйся.
Некоторые запоздалые наши верблюды едва могли перейти, а баранов до вечера не переправляли (пока вода опять не схлынула). Место нашего ночлега было превеселое: возле нашей юрты - шумящая речка, по ней там и сям - тенистые деревья, по скатам увалов тоже местами молодой лесочек.
Когда мы прошли - было еще 2 часа по // полудни. Погода вскоре разгуля­лась. Тучи совершенно разошлись, и солнце скова воссияло; вечер был босподобный. Как приехали, тотчас разбили юрты (кроме нашей еще была одна у татарина Абдрашида) и палатку (у Овеч­кина).
Сейчас чай, у людей началась стряпня. Закололи барана; стали жарить баурсаки. Иные обсушивались. Я пред чаем выкупался, вода прехолодная, и быстрота речки такова, что надобно крепко держаться о камни, чтобы не снесло. Потом стали все мы пить чай; все труды забыты; радость и веселье.
Подобные минуты в путешествии неоценимы и возна­граждают за все трудности. Да, без трудностей и лишений нет жизни, нет и степных наслаждений. Люди мне нашли кучу клуб­ники. 
2-го июля. Опять по степи, по небольшим увалам, вдоль Тарбагатая к востоку чрез разные речки. Природа столь же богатая, травы удивительные, места все уже открытые и с увалами, - настоящая степь.
Пропасть земляники, черемухи. Травля за кир­гизами. Вдали показалось 4 человека, мы приняли их за воров, ибо шли не прямо к каравану, а показывались стороною по сопкам. Мы пустились за ними, весь караван пришел в волнение; думали, что за сопками их скрывается много и что это только лазутчики, к тому же у двух наших работников (Абдрашида) пропали две лошади, в то время, как они в одном месте с баранами останови­лись, чтобы дать им вздохнуть, а сами заснули; (после, однако, оказалось, что лошади сами бежали и их чрез не||сколько часов поймали).
Между тем, 4 человека, за которыми мы гнались, были настигнуты; когда они увидели наших, 3 человека вооруженных и в близком уже от них расстоянии, то сами подъехали к нам. Сказали, что ездят по степи там и сям от того, что потеряли тюк с товаром (или пожитками) и ищут его.
Один из них оказался татарин, проживающий в ваших округах (приписавшийся там из беглых, что прежде да и теперь, кажется, там весьма легко сде­лать). Разумеется, что мы должны были обойтись с ними как с мирными людьми.
Кстати, здесь сказать, что подобные тревоги и погони или травли с нашей стороны за подозрительными людьми, которые местами показывались в большем или меньшем количестве (обык­новенно человека три-четыре, а инде и по десятку) - бывали не редко, и всегда оканчивались большей частью тем, что они, видя такую с нашей стороны решительность, удалялись и скрывались, а иногда, как тут, мирно подъезжали.
В нашем же караване сме­лость и бодрость главнейше происходили от того, что в числе че­ловек 15-ти было четыре русских, а где хоть один русский, - киргизец чувствует себя вдвое смелое; при том же большая часть из нас была вооружена, - Николай и Иван Овечкины – чудные наездники.
II Утром проехали З 1\2 часа и сделали привал на речке Хатын-Су (это не та Хатын-Су, что находится на Китайской же стороне, близ подъема Сай-асу). Речка эта также чрезвычайно быстрая и вода холодная. Я в ней два раза купался.
- Теперь по степи; За­харов опять уже едет в телеге (которая чрез Сай-асу шла разло­женная на верблюде). Больной (Иван Овечкин) тоже поправился. Удивительная натура у этих людей: была сильная горячка, кото­рую насилу прервали (частым слабительным и кровопусканием из головы, что сделал один киргизец) и только что стало несколько полегче, наелся баурсаков (приготовленных на бараньем сале); от болезни ноги почти отнялись (как бывает после горячек), - едва двигался, - а между тем, при переезде чрез Сай-асу (на гору и по всему ущелью) - посадили молодца на лошадь, и он всю эту ужасную дорогу сделал верхом, - и теперь продолжает верхом же ехать и почти выздоровел совсем (а не более как 5 дней назад был почти при смерти).
Простояли на Хатын-Су часа три или четыре, пустились опять часов в 5-ть по полудни, а часов в 8-мь остановились при речке Коктирек на ночлег, проезжая в этот день верст 30 или 35. В Коктиреке вечером купанье.
Вода довольно теплая и чистая. День был весьма жаркий, и купанье в это время составляло истин­ное наслаждение. 
3-го июля. Отправились часу в 9-м утра. День еще жарче. Мес­та уже стали походить на наши открытые степи. Богатые пажити уже кончились; травы везде, и голых степей нет, но уже не столь изобильные и не столь зеленые.
Мы сначала ехали довольно долго по течению Коктирека. Местами есть пашни киргизов, а в других - следы оставленных пашен, что видно по проведенным канавкам из речки для полив­ки полей. Пашни их всегда при речках или ручьях.
Иначе в здеш­них местах и невозможно. Обработка стоит немалого труда, т. е. ухаживание (надобно провести воду, орошать пашни и проч.). Сеют больше просо и пшеницу, кочевьев, однако, киргизских мы не видели.
Кажется, что, убоясь прихода русских казаков, боль­шая часть их убралась далее. Здесь уже кочевки байжигитцев (нам и никому не подвластных). Прошлую ночь, впрочем, прихо­дило к нам две собаки, из чего можно заключить, что не в дальнем расстоянии где-нибудь были юрты.
Находили дорогою много дикой конопли. Говорят, есть и рожь дикая. Мы в одном месте нашли род дикого овса. Путь наш опять по степи без дорог; идем, как птицы летают. Жара смертельная. На дороге в одной речке искупались. Видели опять партию киргизов (человек 10 издали), которые подойти к нам не посмели и вскоре скры||лись.
Может быть, однако, это киргизцы, приехавшие из кочевьев на свои пашни, которые были тут на нашем пути. Мы идем теперь по направлению па гору Б а к т ы, у которой находится кит(айский) пикет и за которою верстах в 30 – Чугучак.
Гора эта от нас на юго-восток, а Тарбагатай все у нас на левой руке, в прямом направлении к востоку. Вершины его и с здешней полуденной стороны местами (во впадинах) покрыты снегом. Из этого можно заключить, как он высок.
Утром проехали верст 20. Полудневали при канаве, проведен­ной для орошения полей (а может быть это просто ров). По оной - пашни с просом. В канавке один верблюд чуть было не утонул у нас; лежал возле канавки и захотел перевернуться, - ввалился и не мог вылезти; уже вытащили.
После обеда еще сделали верст 15 и остановились при канавке же; верстах в 30 от кит(айского) пикета. Там нашли караванец, возвращавшийся из Чугучака в степь. В нем были сыновья Сары-ходжи и Тюряходжи. Места уже пошли с плохой травою. 
4-го июля. Отправились в 8 часов утра. Места скудны травою. Встретили (на речке) перекочевывающих киргизов (байжигитцев). II Проехали З 1\2 часа (следственно), сделали верст 20) и полудневали, при ручье (в роде канавы) или канаве и аулах байжигитцев - во впадине и ложбинах.
Отправились оттуда на Ки­т(айский) пикет уже часу в 4-м. Во время привала пропасть наехало киргизов; хотя аулы их в нескольких от нас саженях, но никто по приходил пешком, хоть на теленке, а приедут.
ные были на вербл(юда)х, другие на лошад(я)х, а большая часть на быках, коровах и телятах. Одни женщины пешком приходили с айраном своим. Отсюда уже мы отправились на китайский караул Д ж и г и р м э (отстоящий от места, где мы полудневали верстах в 15 или 20).
Можно бы было нам утром с места ночлега ехать не на этот, а на другой караул или пикет Бахтинский, - (называемый от горы сего имели), который был несколько поближе; но мы направились на Джигирму, потому, || что туда более пристают караваны.
Татарин Абдрашид, который с нами ехал, остался в ауле (воз­ле коего полудневали) вместе с частью своих лошадей. Он отпра­вил из них в Чугучак только частицу (лошадей с десяток) по той причине, что если отправить вдруг весь табун, то в таком случае отбирают лучших для казны и дают цену, за них ниже той, по ко­торой можно продать частным покупщикам.
А если пригонять по малым частицам, то в казну ничего не берется. А с баранов взи­мается род пошлины по 1-му барану со ста. На караул прибыли. В карауле спросили кто ахалакчи (старшина или представитель, выборный от всех, вроде караванбаши).
Ахалакчием назвался Григорий Никитич Захаров, извест­ный у китайцев под названием Гургур. 
|| 18-го июля. Выезд из Чугучака. Ехали верст 15-ть; остано­вились в аулах султана Дуломбая иа Коктуме. От султанши - кумыс и кобылье мясо. Купец - татарин Шарафи. Татарин, про­живающий у Дуломбая (Пулат), знающий по-русски (вероятно, из беглых).
Живет в качестве муллы и главного советника. Пробыли трое суток. 
21-го июля. Из аулов султана отправились сего 21-го июля, после обеда. Проехали верст 12-ть, остановились возле аулов же. Вода из выкопан(ны)х колодцев (плоховата). 
22-го июля. Выехали в 7-м часу утра. Ехали 5 1\2 часов (огром­ные камыши, густая трава); полудневали на реке Эмиль, Эмель (Эмыль); отправились в 4-м часу по полудни; ехали еще 6 1/2 ча­сов (шайка киргизов-воров в стороне; напасть не посмели) - при­были уже в 10-ть часов или позднее к аулам, где пашни киргизов.
Переезд в этот день был наидлиннейшим (всего будет верст 60 или 70). Устали до нельзя. 
23-го июля. Утром роздых. Смотрели пашни. Охотился с Файзуллою, убили 3-х куропаток.

|| Сведения.

(записаны в Чугучаке). 

Механизм торговли в Чугучаке. Товары русские сбываются вообще легко (на них большое требование) и расцениваются ки­тайцами хорошо; но выгодно ли сбываются - другой вопрос. Де­ло в том, что, оценив все дабами и довольно выгодно (иные пред­меты даже очень выгодно), дают потом в обмен свой товар уже не дабами (их стараются дать сколь возможно менее и из-за этого главный спор прежде, нежели сойдутся в ценах, ибо даба тоже в этом крае, что ходячая монета), а дают другим товаром и преиму­щественно чаем байховым, т. е. стараются дать.
Купцы русские и прочие не берут его или стараются брать сколь возможно менее, по той причине, что этот чай дорого им достается, дорого расцени­вается китайцами (сказать цены, и что обойдется с пошлиною и провозом и по чем в Ирбите).
Таким образом, отдав свой товар, по-видимому, очень выгодно (с большим барышом); если принять только в уважение оценку его дабами, в действительности выходит часто противное, если в числе взятого в обмен китайского товара много чая (а без чая, без того, чтобы не дать чая, китайцы не возьмут русского товара).
Странная вещь, по-видимому (для всякого, кто не знает этой торговли), всякий старается взять от китайцев такой товар, кото­рый решительно не имеет у нас (внутри России) сбыта или имеет малый (дабы, кирпичный чай), а единст(венны)й товар, который повсюду у нас идет (чай байховый) не берут или берут поневоле. 
Причины препятствующие. Вся вообще штука (дабы сделать эту торговлю выгодною) состоит в том, чтобы чай получить де­шевле, что не легко. Но разумеется, что не в этом только един­ственная дурная сторона чугучакской торговли; есть еще куча других обстоятельств, которые делают то, что порядочный купец ни за что не поедет в Чугучак (и даже порядочный приказщик). 
Описание торга в Чугучаке (притеснение и проч.). 
1. Пошли­ны берут, хотя небольшие: 1 с 10 штук, и то не даром, а дается половина цены но зато во всем соверш||енный произвол: берут, что хотят; если что нравится, почти все разберут.
2. В Майтазе - сущий содом и гоморр; набьется в пакгауз гибель людей (и таможенных служителей, и купцов, и праздно­шатающихся; всякий берет, смотрит, роется; прогнать и думать не­возможно, особенно таможенную челядь. Иное, таким образом, и пропадет. Таможенные просят и просят и просят.
3. Самые складочные места в Майтазе таковы, что нельзя повернуться, и их всего мест 6 - 7 (из этого видно, между прочим, сколь привозы бывают ничтожны). 
4. Всех торговцев запирают в так называемый курган (вроде караван-сарая); это небольшое место с 2 десятины, обнесенное глин(яной), стеной, где останавливаются все торгующие, по товару тут иметь не должны.
В этом небольш(ом) простр(анст)ве кошей с 200 (а иногда 300) (при нас со 100 было). Тут и люди и весь скот с ними прибывший (не продажный) - верблюды, бараны, лошади, ослы. Духота, вонь, жара; а вечером, как подымается стряпня, - такая делается копоть и дым, что просто глаза ест и дохнуть нельзя.
При нас одних верблюдов было с 500. Днем их выгоняют пасти, а вечером пригоняют назад. Люди также днем выходят, но к ночи всех запирают вместе. Да и днем - единственный выход к степям необитаемым, где речка - единственная отрада; но в ки­тайский город иначе нельзя как по делу, и не спросив предвари­тельно позволение.
Помещение, разумеется - юрта, ибо другого и иметь тут невозможно. Спрашивается, какой же порядочный и капитальный II человек решается на подобное заключение и ли­шение себя всяких удобств.
5. Но главное - это то, что совершенно зависишь не только от китайских чиновников, но даже от всякой челяди: всякий мо­жет наговорить, всякий может почти прибить (и всякая дрянь лезет, не спросись, в юрту, все трогает, на все смотрит завид(ны­ми) глазами).
Можно бы насчитать пропасть случаев невежли­вого обращения китайских властей с торгующими; примеры: весною нынешнего года одного весьма богатого ташкентца - Балтабая - били палками и надели доску за то, что не открыл сундука, от которого, - сказал, что ключ остался у его приказщика в Семипал(атинске).
В прошлом же году приказщика Еслима Усть-Каменогор(ско)го купца Жигалова чуть было не отдули за то, что сказал, что ему из таможни мало выдали за его товар. Управ(ляющий) тамож(н)ею велел его посадить на колени, и подле положили плеть; тот стал плакать и этим уже умилостивил голдая.
Даже при мне был подобный же случай; за то, что мы зашли посмотреть мельницу, находящуюся даже не в городе, а в той же стороне, где все ходят, призвали моего приказщика и сказали ему, что будут оге сечь; положили даже плеть.
Тот, зная китайцев, не струсил, принял все в шутку, но тем не менее, дол­жен был раза три становиться на колени пред голдаем. и тот, уезжая, сказал, что он записал || на память, чтобы на утро ему дать 50 плетей.
Много, конечно, с их стороны говорится более для страха, а на деле не делается, но говорится пред всем торгов(ым) обществом], след(ствен)но, страшит при всех (и этак еще с рос­сиянами, которых пред прочими гораздо лучше трактуют, а других просто без дальнейших околичностей дуют как и чем попало). 
Прием у амбаня. 13-го июля были у амбаня. Заставили ждать с час. Приняли весьма благосклонно. Посадили, угощение и проч. Первые слова были: «Ведь русским здесь торговать не позволено, а вы приехали».
Впрочем, это сказано было более в шутку, мягким тоном. Захаров отвечал как следует, т. е. что он и другие давно торгуют и позволяют им, поэтому и я осмелился приехать, и т. п. Амбань прослушал это очень милостиво и пригласил сесть за приготовл(енны)й на полу столик, на котором были сухие плоды, бисквиты, сдобные кит(айски)е хлебцы и т. п.
Потом подали чая (джинак чая со сливками); видно вообще, что для нас был приготовл(енны)й; сам амбань сидел в макуадзе и в шапке (с красным шариком). Стал рассматривать подарки (2 бумажника и 2 ко­шелька, вышитые бисером, кусок тонкого коленкора, кусок холста, 2 бут(ылки) вина (мадера и портвейн) и полголовы сахару и еще || несколько позолоченных чашек и чайников от Захарова (Гургур).
Хвалил подарки. Сказали ему, что еду в Кульджу. Спраши­вал на кого везу товар, и когда Захаров стал объяснять; сверх того, что я теперь привез немного, в виде опыта, что живу в Петерб(урге) и произвожу торг в Кяхте, амбань сказал, что все это он знает и обо всем уже слышал.
Потчевал бисквитами. Я сделал через Захарова вопрос: могут ли впредь русские торговцы приезжать в Чугучак в своем национальном платье? Амбань на это отвечал - что «нельзя, потому что в Чугучаке торг дозволен аньджанам (ташкентцам или кокандцам), а не русским и пусть приезжают в азиатском платье».
Вообще, ответ можно принять за отрицатель­ный насчет платья, но за положительный - насчет торговли. Пе­ред прощанием велел принести подарки для нас приготовленные: мне подали красную шелковую материю вроде крепа, еще одну лянзу красную же и 2 ящика чая; причем амбань сказал, что хотя его подарки не соответствуют нашим, но просит принять как знак его расположения.
Захарову дали одну шелковую материю и 2 ящика чая. Потом спросил о Файзулле: кто он, - сказали, что татарин, мой приказщик, прибывший со мною. Ам||бань велел и ему вынести одну лянзу и прибавил, что дает для того, чтобы бо­лее приохотить к торговле.
При прощании велел все, что было на столе, нам отпустить; вследствие чего тут же при нем насыпали нам в платок. Выходя, мы отвесили несколько поклонов, приседая на одно колено (как и при входе).
Все представление продолжа­лось с полчаса. По-китайскому все, вообще, было благосклонно и внимательно, особенно, если принять в соображение, что он при­нимал купцов. Прежде, нежели идти к амбаню, мы заходили к голдаю, заведыв(авше)му таможней, (которому визит был сделан накануне); он рассматривал все подарки, и потом, идя от амбаня, опять должны были зайти к нему, но не застали и должны были идти в таможню и там сказать ему все, что подарено нам было от амбаня.
Замечательно еще, что чрез полчаса по возвращении от амба­ня пришел к нам чиновник (манджурец), нас сопровождавший и сказал, что, хотя амбань и сказал, что нельзя ездить в русском платье; но, что можно и в платье русском и с волосами на голове.
Он говорил это положительно и таким тоном, что сам амбань доз­воляет. Со стороны амбаня (сказавшего, что нельзя) другого ответа и ожидать было неIIвозможно, ибо прием был в присутствии многих (стоявших) чиновников и челядинцев; но сказавши, что надо приезжать в азиатском платье, он, другими словами, выра­зился: что де приезжайте, только в аз(иатском).
А это глав­ное (иметь из собст(венны)х уст его подобное дозволение). Оп прошлого года Захарову даже сказал, что всем нельзя, и что если два-три человека буд(ут) и в рус(ском платье), то беда не велика (два-три человека уже извест(ных)).
Кит(айская) пошлина (к механизму). Пошлина, сбираемая с приезжих купцов (по 1 шт. с 10-ти за полцены) есть произволь­ная, т. е. установленная корыстолюбием кит(айски)х властей, а не законная.
Это нам сказал сам кит(айский) чиновник, водивший нас к амбаню. По его же словам, все собираемые таким образом в Майтазе товары с приез(жи)х купцов в виде пошлины идут амба­ню (и часть голдаю).
Он их после посылает в Кульджу и там об­ращает в деньги (сам он родом из Кульджи, где у него есть дом II и взрослый сын; другой сын, уже имеющий не малый чин (си­ний шарик), недавно к нему приезжал в Чугучак). 
Пошл(ина) с кит(айских) купцов. Собственно же законная пош­лина есть та, которая взимается с китайских купцов, т. е. с вымененного ими товара от приезжих иностр(анны)х купцов. И эта пошлина составляет 4 фына с дабы, которая, для взаимания пош­лины, оценена в 5 китайских мыскалов, т. е. в 2 рус(ских) рубля асс., 4 фына равняются 30-ти ермакам (чохам). Следственно, берется 30 чоха, или 16 коп. асс. с 2 руб., 8 коп. асс. с рубля асс.
Джан Джангуйда, выменявший у меня товару русского на 6102 дабы, заплатил всей пошлины, по его уверению, будто бы 160 сарей или 4 ямбы. 
NB. Вероятно, это преувеличено (тем более, что они при пре­дъявлении русского) товара для очистки пошлины иное вовсе не показывают). Так что, вероятно, у кит(айско)го купца оного означено в объявлении не на 6102 дабы, а менее. 
NВ. Этой пошлины (в получении) ее дается кит(айскому) куп­цу пообменный документ, вроде квитанции, - и вся эта пошлина записывается и пересылается в Пекин (поступает в казну); взи­мают же ее всю серебром.
(Для отсылки в Пекин будто бы стараются променять II на золото. По словам того же Джангуйды, с него сходит в год пошлина до 3 т. сарей или 60 ямб (в каждой ямбе считается 40 сарей). 
Откуда кит(айские) торговцы. Почти все главные торговцы в Чугуч(аке) из Шаньси (и не главные тоже). Выменивающих то­вары всего три (два позначительнее), прочие - мелочь. Они тоже, как в Кяхте, - торгуют от торговых домов (компаниями). 
Где складочные места. У них конторы: в Урумчжи, Кашгаре, Яркенте, Аксу, Турфане и в Шаньси. Главное место в Урумчжи. Туда съезжаются отовсюду кит(айско)е купечество для продажи, закупа товаров.
Джан Джангуйда сравнивал Урумчжи с Чугучаком, говорил, что в Чугучаке 2 купца, а в Урумчжи - 1000 боль­ших купцов. 
О привоз(ных) рус(ских) товарах и где расходятся. То, что при­воз(ит)ся недостаточно. Замечательно, что туда привозится и кяхт(инско)е сукно. Это, кажется, единст(венны)й товар, который туда доходит из Кяхты и не в большом количестве; (еще часть камло­та, по слов(ам) Джангуйды, то же, якобы, кяхт(инско)го).
Тем но менее, это доказывает], что Чуг(учак) и Кульджа далеко но удовлетворяют потребности в рус(ских) товарах Западного Китая. (Разумеется, что в Урумчжи сукно привозят по недостатку его, чем || и для сбыта в Кашгарию и в под(об)ные места). 
Коленкор наш из Чугучака идет в Кашгар (в Кашкарию), и его туда требуется гибель, так что мы и десятой доли не достав­ляем того, что могли бы: китайский купец. (купивший у меня русские) товары) говорил, что в Урумчжи один купец привез из Китая английского коленкора 4 т. тюков (в каждом тюке по 15 штук), - и все это для Кашкарии. 
Нанка (которой также требуется множество) - в Урумчи, Турфань и Кашкарию. 
Сукно - в Урумчжи (оттуда идет и в Китай), Турфань, а дур­ное - в Кашкарию. 
Кожи - в Харашар (на сапоги); плис в Урумчжи и Китай.
Я спрашивал: хотя большая часть наших товаров расход(итс)я, как видно, в Запад(ном) Китае (в Урумчжи - главный их закуп и, как видно, более для Кашкарии), но так как часть их чрез Урумчжи (и самими чугучакскими торговцами?) везется и в соб­ственный Китай, то где именно там расходится, напр., сукно, плис и проч., - ответ, был: что везде, там в главных местах находится кяхтинское сукно и прочим товар, а что чугучакское, если и везется, то уже в маленькие разные города.
Вообще китаец говорил, что там в Китае везде рус(ско)е кяхт(инское) сукно, а английского мало, а что коленкор (под име­нем коленкора разумеет, вероятно, и миткаль и вообще все бу­мажные) и подобные товары, некрашеные) весь почти англий­ский, причем выхвалял ширину его и доброту.
Вообще наши товары, чрез Чугучак и Кульджу идущие, - как видно из всех отзывов, расходятся главнейше в Западном (внеш­нем) Китае, и что их слишком мало в сравнении с требованиями (далеко не удолетворяют всех надобностей в них китайцев).
Не удовлетворяют, а между тем как большею частью достаются ки(тайцам) дешево (если принять особенно в соображение || как не дешево достается здесь чай нашим купцам). Конечно, если сравнивать чугучакские цены на русские) товары с ценами кяхтинскими, то, по многим статьями, они для наших купцов выгодны.
Но, судя по требованию в Запад(ном) Китае на наши товары, они могли бы идти гораздо выгоднее, и чай мог бы доставаться гораз­до дешевле. Все это от того, что нет настоящих купцов, и нет их по многим причинам (и не будет, если все оставить на нынешнем положе­нии). 
Английские товары. Я спросил его: много ли в Урумчжи при­возите английских товаров? - много бумажных; главнейшее: ко­ленкора (и миткаля), также бумажных платков, часть ситца и т. п. (и, кажется, еще говорил о камлоте).
Видно, что камлота туда мало достав(ляет)ся, а что его требуют, ибо настаивал на привозе его. 
Чай. Я допытывался: имеет ли торговый дом (от которого тор­гует в Чугучаке Джан Джангуйда) свою контору или комиссио­неров в Фуцзяне для закупа чая (ибо весь чай черный, байховый, доставляемый в Чугучак, идет из Фуцзяна).
Джан||гуйда отве­чал, что постоянных комиссионеров там не имеют, а что ездят туда для покупки чая (но, вероятно, что главную пропорцию ве­зут из Шаньси от тамошних купцов, имеющих дела в Фуцзяне), и, может быть, покупают от приезжих из Китая купцов в Урум­чжи.
Но Джан Джангуйда уверял, что их дом и в Фуцзяне имеет своих людей. Замечательно, что все почти и в Урумчжи купцы (которых там до тысячи) - из Шаньси. 
Кашкарцев нет. Я спрашивал нет ли там кашкарцев (так как для Кашкарии много закупается товара). - Нет, - кашкарцам ез­дить туда не позволяется, - и все в Кашкарию доставляют кит(айски)е купцы, которых по всем кашкарским городам пропасть. 
Опиум. Опиум семипалатинские купцы (ташкентцы и русские) называют афим. Он покупался в прошл(ый) раз в Ирбите (по сло­вам татарина Марзыма) по 650 и 700 руб, асс за пуд. А в Чугучаке его теперь, по его же словам, (и другие подтвердили) берут за 4 ямбы пуд (в каждой ямбе 400 руб. асс. или около того) 380 - об. 390 руб. асе. отдавал частью товаром же, т. е. || чаем и канфами, а частью наличным серебром.
Вообще, его ужасно как раскупают, хотя и с опасностью. Привозят его, держат в степи (в киргизских аулах, куда приез­жают покупщики из Чугучака), а в Чугучак привозят только тайком образцы. Все делается, кажется, чрез посредство ташкент­цев и всякого сброда, который проживает в Чугучаке. 
Провозные цены. (Сведения от того же татарииа Марзыма, промышляющего извозом). От Семипалатинска до Чугучака, если взад и вперед на неопределенное время (разумеется, не на все лето) - 4 руб. асс. с пуда; а если на срок, т. е. чтобы пробыть, папр., две недели – З 1/2 руб. асс. Пища извозчиков - на их счет в купец ничего этого не знает. 
В одни же конец от Семипалатинска до Чугучака 1 1\2 руб. асс. с пуда. А из Чугучака в Семипалатинск - 1 даба с пуда (и де­шевле) .Доходят чрез Кокбекты в II 12 дней (делал 2 переезда в день, т. е. верст по 40 или около того).
Это слова самого извощика. Он говорит: придем в 12 дней, там пробудем 5 дней и потом в 12 дней назад в Чугуч(ак) с новым товаром (в 14 же и 15 дней пути до­ходят). Чрез Аягуз 3-мя (или 2-мя) днями дольше и поэтому, а также потому, что тот путь не безопасен (от Чугуч(ака) до Кутеля) - чрез Аягуз не ездят.
Стоит прочистить Сай-асу (спуск) версты 2 - 3, - и будет слав­ный вообще путь.

*     *     *

Цена ямбы. В китайской ямбе можно кругом полагать 4 1\2 фунта (432 золотника). В настоящей ямбе, т. е. в ямбе узаконен­ного веса 440 золотников (441 зол.) - на русские деньги ее можно считать около 400 руб. асс. В Ирбите обыкновенно покупают за 380 и 390 руб. асс. А золотник полагается в 85 к. асс.

*     *     *

Цены на чай. Если покупать чай на ямбы, то можно взять лучшего черного (за который я платил 165 даб) два ящика за ямбу. Это выходит по 190 или по 200 руб. асс. за ящик.

*     *     *

Много ли больших купцов в Чугучаке. Имя купца, который купил у меня товар: Джан (Джан-Джангуйда. Слово Джангуйда - хозяин). Но торговый дом, от которого он торгует или коего он комианьон, называется Вап-Син-юань.

*     *     *

Другой значительный же купец прозывается Ван (Ван-Джангуйда), имя же компании Ти-Си ин-си-ти  - это два глав­ных купца, закупающие наши мануфактурные товары на чай и проч. Затем есть еще третий, уже не столь значительный (Ли-Джангуйда).
Вот и все главные, а затем все мелочники. Потом есть еще несколько купцов, выменивающих скот от киргизов и татар. (Для вымена скота наблюд(ает)ся очередь между купцами). Все эти купцы большею частью из Шаньси.
Может быть, даже все оттуда, ибо кого я ни спрашивал (а спрашивал многих и ва­жных и мелких), все говорили, что из Шаньси. NВ. Многие из го­рода Син-джу (Син-джоу) в Шаньси же. 
II Количество вымененного чая. Постепенное увеличение (к истории). По словам Джан-Джангуйды, теперь в Чугучаке раскупается чая байхового всего тысячи четыре ящиков в лето (во время торговли).
Года с два-три назад (или с 5) не более 2 000 ящиков. Стал вообще идти но более как лет с 8-мь. В 1838 году Захаров купил ящиков 50-т, а в 1839 году ящиков 200 (и продал в Казани). Это был, кажется, первый пример по-здешнему зна­чительного вывоза чая одним торговцем.
- Китайские купцы, го­ворят, вообще, что начали идти года с 4. Начало больших привозов можно отнести к 1840-му и 1841 году. Прежде шел один сабет-чай (для Ташкента) и кирпичный. Сабет и теперь вывозят про­пасть, но для России не берут ни фунта. 
Откуда чай. По словам и Джан-Джангуйды и Ван-Джангуйды, - весь байховый чай идет из Фудзяни. Они говорят, что са­ми, т. е. люди их торгового дома ездят туда за покупкою чая (у торговой компании, к которой принадлежит Ван-Джангуйда, буд­то бы в Фудзяне есть постоянный комиссионер или контора).
Из их же слов можно с достоверностью заключить, что значительная часть чая покупается ими в Шаньси от тамошних купцов, торгую­щих чаем II на большую руку, (делающих огромные закупы в Фудзяни для Кяхты, может быть даже и в Урумчжи покупают от купцов, туда приезжающих из внутри Китая (большею частью из Шаньси же) для торга. 
Путь из Чугучака и Кульджи в Китай. Издержки по провозу чая в Чугучак и пошлинные, по словам китайских купцов, огром­ные: чай, по словам Джан-Джангуйды, идет из Фудзяни 3 месяца водою (по рекам), два месяца на верблюдах (вероятно, из Ганьсу до Урумчжи) и месяц на телегах.
Тележная езда - собственно из Урумчжи до Чугучака. Впрочем, по его же отзыву, и от Хами до великой стены (где пески) можно проехать на телегах, облегчив только телеги. Видно, вообще, что и этот переход, который обык­новенно совершается на верблюдах, не слишком затруднителен для тележного хода (NВ. Одни китайцы на телегах ужо перевозят собст(вен)но до Урумчи (от Чугучака)). 
II Нор-Зайсан. О Нор-Зайсане (сведения от казака (отставно­го), приезжавшего в Чугучак из Кокбекты). NВ. (Казак этот почти ежегодно отправляется вместе с другими на рыболовство на это озеро, ездил по нем во все стороны и знает его как свои пальцы).
Озеро, по его словам, имеет верст 80 длины и верст 60 ширины (почти круглое). Берега мелкие с восточной стороны от на­носных песков (ибо ветер более дует с Тарбагатая, следственно, с Запада к Востоку и наносит к восточной стороне пески).
С запад­ной же стороны берега довольно глубоки. Суда по нем могли бы плавать, но оно неудобно в том отноше­нии, что бурно, и поэтому на глубине плавать опасно в. (Это он, вероятно, основывает на том, что казаки обыкновенно на рыболов­ство ездят на лодках (впрочем, подымающих пудов 200 и 300) и на них пускаться в открытое море далеко от берегов опасно: вдруг подымается ветер и озеро приходит в сильное волнение).
Нор-Зайсан, по словам того же казака, отстоит от Чугучака верстах в 80 или во 100, а по мнению Захарова, верстах - в 200-х. Они при мне об этом спорили, и, кажется, можно полагать рас­стояние верст сто с небольшим, а много 150 верст.
Это, впрочем, если ехать от Чугучака через Тарбагатай по направлению к Кокбекты до известного пункта; || где кочует ташкенец Ауча (Авча). Этот пункт отстоит от Чугучака верстах 100, откуда уже надобно своротить, и до озера менее 50 верст (а всего, таким образом, верст около 150).
Но если ехать от Чугучака прямо к верхнему, или Черному Иртышу, то будет более 150 верст: до одной этой реки от Чугучака будет верст 150, да еще там до озера понаберется. Но этот путь (от Чугучака к Черному Иртышу) удобнее: тут вовсе не встречается никаких высоких подъемов и спусков, хотя же Тарбагатай нужно будет так же переехать, но он к Во­стоку склоняется, так что подалее уже не составляет никакого трудного переезда: проезжаем его не чувствительно.
По ту сторону Нор-Зайсана кочуют киргизы; по сю сторону тоже киргизцы, но близь самого озера по этой западной стороне их нет (т. е. нет вблизи, а с восточной есть вблизи). Калмыки же, или лучше сказать, собственно урянхайцы ко­чуют но Черному Иртышу уже гораздо выше, а к устью их нет.
II Верхний (Черный) Иртыш, как выразился помянутый казак, имеет п е р е м е ж к и, т. е. броды, и вообще местами мелок, а по­тому для судоходства не способен. По Нижнему же, пли собственно по Иртышу (нашему) неболь­шие суда могут ходить (даже и порядочные).
Теперь но нему к самому устью (и оттоль в озеро) ходят только рыбачьи лодки (лодки казачьего войска, пользующегося рыболовством по Нор-Зансану, и отправляющиеся из Усть-Каменогорска - Бухтармы и разных пунктов, где расположены их станции); лодки эти поды­мают пудов 300 (прежде были не более как в 200 пудов, а теперь начали употреблять поболее).
Раз как-то было нагружено рыбою судно поболее этого размера, и хлопот с ним, но словам казака, было немало NВ. Впрочем, см. еще о Нор-Зайсапе далее). 
Иртыш. Что же касается до пространства от Бухтармы к Усть- Каменогорску, то тут могут ходить суда гораздо большого размера по этому пространству теперь обыкновенно перевозят руду из Зырянска в Усть-Каменогорск, и суда эти подымают пудов до 8 тонн.
Зырянск на Бухтарме, но по оной плыть неудобно, и потому до самого Иртыша руду везут сухим путем, а близь устья Бухтар­мы (на самом Иртыше) нагружают на суда и, таким образом, сплавляют до Усть-Каменогорска.
Лодки рыбачьи от устья Иртыша, т. е. от озера до Бухтармы (не до Каменогорска ли) плывут 8 дней, а туда (вверх) до устья. 20 дней. Но мнению казака, перевозить от Чугучака в Семипалатинск товары водяным путем не будет никакого расчета (никакой вы­годы) и вообще неудобно; и главное неудобство (не говоря уже о другом) состоит в расстоянии: от Усть-Ка II меногорска до озера по Иртышу будет, по его словам, до тысячи верст (а гора­ми, т. е. сухим путем, 450 верст).
Только до озера, и то от Усть-Каменогорска - какое расстояние!!! - Между тем, как от Усть- Каменогорска по Кокбектинскому пути до самого Чугучака верст менее 400 (от Усть-Каменогорска до Кокбекты 17 0 верст, да от Кокбекты до Чугучака не более 200 верст.).
Притом же, самое главное, по Нор-Зайсану небезопасно. Да и плавание по Иртышу от устья его до Бухтармы на больших судах крайне затруднительно (возможно, NВ. См. далее). Мы ви­дим, что даже от Усть-К(аменогорс)ка до Семипалатнои нелегкий путь, а уже выше, и особенно от Бухтармы до устья, и еще во сто крат более затруднительно.
Труднее от Бухтармы до Усть-Каменогорска по ужасной быстроте, а от Нор-Зайсана до Бухтармы гораздо менее быстро, и дно менее каменисто (менее галек) - землянистое. II И все это говорит о плавании по течению, а вверх, кажется, и думать нечего. (Конечно, труднее, но возможно, по верхнему же Иртышу даже невозможно). 
Это главное. А если при всем этом принять в соображение удоб­ство сухого пути, краткость его, малость издержки и проч. - то и рассудить об этом вопросе (о плав(ании) по Нор-Зайсапу с товарами) - кажется нечего. 

*     *     *

Новый батыр-амбань чугучакскнй при осмотре в начале ны­нешнего лета (или весною, около троицына дня) китайских пике­тов, встретил нескольких казаков наших (кокбектинских), кото­рые ловили рыбу.
Он спросил их виды, - сказал, - почему пе­чать не приложена, и чтобы впредь с такими билетами от рус(ско)-го начальства не ездили. А смотрителю с нашей стороны над этим рыболовством - рыбалочному приставу - батырь-амбань дал заметить, что в их владения ездить безвозбранно нельзя II (т. е. к Нор-Зайсану), и что казаки туда (на рыболовство) ездят с те­легами.
Смотритель сказал, что и прежде так было и спросил: мож­но ли на лошадях (верхом) ездить за этим промыслом. Ответ не был отрицательный. Прежний батыр-амбань, говорят, был в этих» случаях (во время осмотра) гораздо- обходительнее (когда приезжал он на ближайший пикет от Кокбекты, то давал знать отрядному нашему в Кокбекты начальнику, - тот к нему из учтивости и как к важно­му кит(айско)му сановнику ездил, принимаем был ласково.
Батырь-амбань при всяких подоб(ных) случаях говорил, что их государи живут дружно, что поэтому и им не следует ссориться; что от рус(ски)х он ничего дурного не видит и что поэтому им и рыболовство позволяется в их китайских владениях.
Право рыболовства этого в Нор-Зайсане с нашей стороны представлено казачьему войску (а прежде и крестьяне ездили). Казаки отправл(яют)ся по Иртышу и главные их промыслы, ка­жется, на восточной стороне (NВ. Впрочем, ловят по всему озеру) (на западной, близь устья Букону, ловят также еще особо кок бектинские казаки).
За право рыболовства казаки дают китайцам (в виде презента) несколько рыбы (сушеных стерлядей), также клею и вязиги (которые им паче всего). Все это дается китайско­му начальству на одном из пикетов. Китайцы, вероятно, считают это данью. 
|| Курс кит(айско)го серебра и денег. Захаров мне объяснял о китайском серебре: что фыня равняется 8-ми ермакам (чохам), но что в китайском рубле (или мыскале), который содер­жит 10 фын, - по 80 ермаков, а 77 ермаков. 10 мыскалей состав­ляют одну сари, а 40 сари - ямбу. В сари наш их 5 руб. а с с и г и.
NB. Китайцы (купцы) в Чугучако (шаньсийцы) говорят о Кяхте, как о месте весьма близком от Шаньси (по их словам, разу­меется, преувеличенным, - в 10 дней можно легко поспеть из Шаньси в Кяхту), о Чугучако же говорят, как, о мосте гораздо дальнейшем от их родины (Шаньси).
Конечно, все эти отзывы о расстоянии к Чугучаку с намерением преувеличиваются; но, ка­жется, однако, что действительно Чугучак очень не близок от собст(венно)го Китая.
NВ. Привозные статьи из Китая. Китайские купцы в Чугучаке, конечно, и кроме тех предметов, которые теперь идут в нашу тор­говлю, могли бы многое привозить, если бы от них стали требовать. Доказательством служит самый чай, который привозится не по­тому, что он был близок, ибо это тот же фудзянский байховый чай (но низших сортов, а низший потому, что лучший трудно им сбыть нашим II мелочным купчишкам) - и привозят именно пото­му, что на него стало возрастать требование.
Разные шелковые материи (канфы, канча и т. п.) также привозятся ими из Дзян-нани и сопредельных с оною провинции (как мне говорили сами продавцы). Следственно, они так же легко могут привозить иное, что от них потребуют (шелк ли сырец, индиго ли и т.д.). 
Могли бы что угодно привозить. Я спрашивал Джан-Джангуйду о некоторых из таких новых предметах и о ценах их. Отзыв был, что может привезти, а что цен (и во что обойдется) не знает. Если бы я и на буд(ущий) год приехал, то, конечно бы, мог заказать привезти на первый раз хоть в малости для образца (риску поэтому не было бы никакого). Вопрос мой был об индиго, и получил этот ответ.
Впрочем, и теперь могли бы кое-что вывозить, напр. ревень (если бы его разрешили). 
Китайские товары. Теперь вся торговля состоит с кит(айской) стороны: в дабах (котор(ые) то же, что ходячая монета в здешнем крае, и которые идут единственно для киргизов и азиатцев, в сабет-чае, который идет в Ташк(ению), Кокан и Бухарию, в кирпич(ном) чае, который идет для киргизов и частью в Россию, в байховом чае, которого привоз в Россию начинает увеличиваться (хоть медленно, по известным причинам) и затем в малом количе­стве разного шелкового, идущего для || азиатцев и киргизов, и которого тоже наши купцы почти вовсе не берут. 
Чай взял верх над прочим. Следств(ен)но, собственно в Россию идет часть кирпич(но)го чая и байховый чай. На первый - тре­бование у нас в этих местах не велико, а второй - достается слишком дорого и его стараются при торге избегать (т. е. брать сколь возможно менее, но китайцы довели уж до того, что трудно с ними сделать какую-либо сделку без того, чтобы не взять байх(ового) чая). 
Выгоден ли теперь Чугучакский рынок. Из этого одного видно, что рынок чугучакский в теперешнем его положении для значи­тельных купцов не представ(ляет) никаких особенных выгод. - Но если положение дол переменить, то может быть иначе. 
К описанию торга. В муйтазе или китайской таможне всего 5 лавчонок для складки привозного товара (всякая в роде нужни­ка), и те большей частью пустые. Берут рус(ские) това­ры нарасхват. Это от того, что товару привозят мало и что берут его нарасхват: едва сложат в майтазу, - смотришь через день или два все берут.
Мой || товар лежал один день. За всяким вновь прибывшим купцом с товаром китайские купцы ухаживают как за богатою невестою. 
NB. От чего цены на кит(айские) товары (чай) высоки. Опиум все портит. Что цены на чай так высоки происходит главнейше от продажи опиума. Купец, его привезший, горел взять чай по ка­кой угодно цене, ибо опиум так дорого ценится, что все ему выгодно, а потому уже он не смотрит в цены чая.
(Покупает опиум в Ирбите за 650 руб. пуд, а продает в Чугучаке за 4 ямбы (почти за 1600 руб. асс.). Рядятся обыкновенно (когда продается опиум китайскому купцу) на ямбы, т. е. на китайское серебро, и затем уже уговариваются какой товар китайский принять на причитаю­щееся за опиум число ямб, или на часть ямбы (а чтобы такое чис­ло их получить серебром, т. е. ямбами); но ямбами обыкновенно берется гораздо менее половины, а все. товаром, - и товаром преимущественно чаем, ибо китайский купец всячески старается сбыть его.
Продавец же опиума, разумеется, не настаивает так на уменьшении цены на чай (цене, по какой китайский) купец рас­ценивает свой чай, поступающий за ус||ловленное число ямбы за опиум), ибо рассчитывая, что за опиум берет более, нежели вдвое, - он знает, что чай ему достается вовсе не по той цене, по которой он приходит на другой товар, а вдвое дешевле, и таким-то образом устанавливается высокая цена на чай; ибо китайский купец, про­дав тому, другому из купцов (за опиум ли, или за что другое) свой чай, - уже после им на копейку не уступает и говорит, что эта цена - известная, что и тому и тому продано по этой же цене. 
NВ. Сбавить цены на чай (установить выгоднейшие для нас це­ны на них) - нашим купцам вообще трудно (и от вышеписанной и от других причин); но они одно могут сделать (и довольно лег­ко) - еще более возвышать цены на свои товары. Тогда и чай приходиться будет им гораздо дешевле.
NВ. От этого еще он идет в Россию, а то бы было гораэдо ме­нее в привозе. Теперь, по нынешнее 14-о число июля, без сомнения уже более 1000 ящиков китайцами променено на опиум, а на здешний товар может быть в 500 ящиков не променено.
На наличные ямбы, так дешево доставшиеся, тот же опиум­ный купец берет иногда чай и гораздо дешевле, нежели на товар, ибо в серебре теперь китайцы нуждаются; Таким образом, за ямбу он получает два ящика лучшего чая; это выходит (если считать ямбу в 400 руб.) - по 200 руб. за ящик, а считая ямбу в 380 руб. асс. - 190 руб. асс. за ящик.
А на дабы, полагая 160 дабы за хо­роший черный чай, - он обходится в 320 руб. асс. (считая | 2 руб. асс. за дабу). NВ. Впрочем, это на товар (расценивая его на дабы), а если покупать чай так же на наличные дабы (как на наличное сереб­ро), то тоже будет дешевле. Но все-таки не так дешево как на серебро.
NВ. От этого некоторые наши купцы делают зак(лючение), что покупают в Ирбите ямбы и везут их опять в Китай, чтобы что-нибудь на них купить (чай ли или что другое), ибо придется го­раздо выгоднее. Они же у нас, т. е. ямбы, довольно дешевы: иног­да можно купить ямбу за 375 р. асс.
Чай все дороже. Чай вообще год от году дорожает: в прошлом году лучший расценивался на товар в 340 дабы, а теперь - 340 самый посредственный, а хороший - 460 дабы (и подороже). 
Нор-Зайсан (Иртыш). Еще о Нор-Зайсане. От Бухтармы до Усть-Каменогорска по горе (сухим путем) верст 80, а по Иртышу - верст со ста, или более. Течение ужасно быстрое: если ехать рано утром из Бухтармы, то к обеду можно быть в Усть-Каменогорске; а от Усть-Каменогорска до Бухтармы (про­тив течения) выплывают в 3 дня, и это самое скорое плавание, а обыкновенно дольше.
От Нор-Зайсана до Бухтармы течение не так быстро, и русло не имеет II галек, а землянистое. От Бухтармы до Усть-Каменогорска, как выше замечено было, ходят суда с ру­дою (медною), подымающие тысячи до восьми пудов.
Я по этому случаю спросил казака: могут ли такие же суда ходить и от Бух­тармы к Нор-Зайсану. Казак отвечал: как не могут; там течение гораздо менее быстро, и дно ровное. (NB. Вообще, нет нигде и вы­ше и ниже порогов). Но расстояние по воде (от Бухтармы до Нор-Зайсана) большое, как выше замечено.
Нор-Зансан все там называют морем (и то же говорят о сем как о Байкале, т. е. что Нор-Зайсан не любит, если его на­зывают озером).
NB. Казаки ловят рыбу и в Верхнем Иртыше (в Черном), как его называют. Там даже единственный лов нельмы (у устья Черного Иртыша и повыше). Казаки говорили, что прежде до полутороста неводов выезжала туда к декабрю месяцу, т. е. до полутороста лодок (в декабре обыкновенно производится там лов этой рыбы, и озеро еще в это время не замерзает, а зимою позднее замерзает, так что можно по нем ездить).
Это было в то время, когда ловля была свободная, т. е. когда кроме казаков всякий (и крестьяне и || всякий люд) могли нево­дить из половины, т. о. отдавая половину казакам. Воспрещение ловить рыбу крестьянам и прочим и предоставле­ние этого права одному казачьему войску последовало тому лет 12 или 10 (т. е. еще до Управления князя Горчакова); а из половины - было тому за 40 лет; прежде же того рыболовство по Нор-Зайсану было совершенно свободное. Оно началось тому лет с 50.
Теперь к Черному Иртышу за ловлею нельмы выезжает лодка или две. С тех пор, как от крестьян отнято право ловить в Нор-Зайсане, рыба продается гораздо дороже (по 12 руб. пуд рыбы; а прежде 50 рыб (стерлядей) за 10 руб., в 50 рыб весу несколько пудов). При так называемой рыбалке есть пристав.

*      *      *

Ташкентец Ауча, живущий в кочевьях наших киргизов (мурунцев), т. е. по северную сторону Тарбагатая (вообще на сторо­не, которую вполне можно считать нашею), (во 100 версте от Чугучака), построил там на одной речке несколько мельниц.
Чугучакский батырь-амбань при осмотре нынешнею весною (около троицына дня) китайских пикетов велел сломать эти мельницы, яко построенные на китайской II земле; NB. Их при нем же и сло­мали. Подобные самовольные распоряжения кит(айско)го началь­ства не надобно бы спускать даром.
Также сломал несколько мель­ниц в тех же местах у волостного правителя (из киргизов). Тому несколько лет, так же были сломаны мельницы у Аучи; но тогда кит(айско)е начальство ему заплатило за причиненный ему убыток. 
Байжигиты готовы вступить в рус(ское) под(данство). Казак, (о котором речь выше, сообщивший свед(ени)я о Нор-Зайсане), ез­дил к султану байжигитскому Сабеку. По возвращении сказывал, что он заметил в сем султане склонность вступить в русское под­данство со своею волостию.
Он изъявлял претензию, почему не его выбрали (года с полтора тому назад) в султаны - правители Кокбектинского округа; говорил, что ему обидно, что выбрали Кисека, что Кисек простой киргизец, а он султан и султанской крови.
Ка­зак сказал на это, что начальство наше тут не виновато, что выбор делали сами киргизы. (Я заметил казаку, что II можно было бы сказать также, что он, Сабек не подданный русский, и что поэто­му киргизы не могли его выбрать.
Но, как заметил старик-казак, они все однородцы, и у них это не составляет никакого препятствия (что они подданные, а Сабек еще не присягнул на подданство; когда выбрали - тогда бы и присягнул)).
На возражение казака, что выбор делали сами киргизы, султан Сабек сказал, что он, ко­нечно, был бы для рус(ско)го пр(авительст)ва полезнее и более мог бы привлечь к оному киргизов, нежели какой-нибудь Кисек. Спрашивал также, будет ли казачий отряд в их местах.
Места для занятия. По замечаниям казаков, знающих довольно здешнюю местность, весьма бы хорошо иметь пикет на Д ж а й - т ю б е. Это отдельная гора, или сопка в степи по сей (чугучак- ской) стороне Тарбагатая: близь нее идут караваны кульджинские, возле же самой ее надобно проходить едучи из Аягуза в Чугучак (она но в дальнем расстоянии от Кутоля). 
У горы этой течет речка Катын-су, которая тут разделяется. Вообще все удобства для учреждения пикета. Тогда бы на всех киргизов близь Чугучака II кочующих, можно бы иметь влияние, и пути караван­ные были бы обезопашены (хоть па Аягуз ступай, хоть на Кокбекты - всюду было бы безопасно, ибо из этого отряда легко бы всюду действовать по надобности (да и действовать, не приходи­лось бы, ибо одно то, что рус(ский) отряд недалеко - было бы достаточно для удержания всех в порядке) - и китайское началь­ство менее бы тогда нос подымало и лучше бы обходилось с рус(ски)м купечеством. 
Это требует подтверждения. Главные воры здесь киреевцы (киргизы, пришедшие с Черного Иртыша и кочующие около горы Бахты, близь Чугучака); они все бедные, и от них главные шалости. Если бы был рус(ский) отряд на Джайтюбе, и они были совер­шенно смирны. 
Опиум какими путями провозят. Опиум покупается в Ирбите почти явно: приходят в лавку, спрашивают черного товара. Хо­зяин ведет в особую комнату, и тут все смотри как угодно. Жандармы, хотя присматривают, но, видно, мало.
Везут же его из Ирбита на Томск, там на Канск и Барнаул; из Барнаула в Ло­коть (Локотинский сереброплавильный завод, который, кажется, в 200 верстах или ближе от Семипалатной), прежде еще - в деревню Алей (Алею), где из кошней (розвальней) переклады­вают на своих лошадей, которых тут покупают или подготавли­вают, или же в санях и, таким образом, везут в Локоть, а оттуда в Семипалатинск, т. е. в бор близь С(емипалатинс)ка; тут дается знать кому следует в С(емипалатинс)ке, и ночью перевозят или в дом в самом С(емипалатинс)ке, или прямо на Заречную сторону, где складывают в какой-нибудь юрте (или в лавке).
Чай безпошлинный почти таким же образом провозится из С(емипалатинс)ка, т. е. из Заречной стороны: его везут из Зареч­ной стороны (на хорошей тройке, или паре) вверх или вниз, по той стороне Иртыша, там переезжают (по льду) через реку и пря­мо в бор; а оттуда в Локоть, Алею и, минуя Барнаул, на Канск, а оттуда, минуя Томск, в Ирбит.
По линии не везут ни в Семипа­латинск (опиум), ни из С(емипалатинск)а (чай), ибо в разных местах заставы, где осматривают (в Омске, Коряковой, Семнярской). 
К истории! В 1838 году Андрей Ив(анови)ч Кожевников начал торговать в Чугучаке. Тогда мало еще было чая, но с этого года началось привозиться все больше и больше. Опиум, с котор(о)го времени стал увеличиваться. Опиума тогда тоже еще мало было. Он с тех же пор начал увеличиваться, а лет с 5-ть особенно много его идет.
NB. Кто с нашей стороны торгует. Больших торговцев ре­шительно нет в здешней торговле: по всем караване в Кульджу только самсоновский товар неколько ценен, а то кто на 5, кто на 10 000 везет, а на 20 000 считается уже довольно значительным купцом.
В Чугучаке тоже: самый Ибрагим-ходжа, по словам Шарафи, не возит более, как на 50 или 40 000 ибо вывозит не более 80 или 100 ящиков чая (200 не вывозит).
NB. Нужда в капиталистах, тогда можно и положение делать и цены на наши товары поднять, а на кит(айские) понизить. По мне­нию Шарафи, надобно бы непременно, чтобы между купцами был совет, по чем что продавать и чай выменивать по чем, и чтобы ни­кто от этого не отступал (и Захаров тоже говорил).
А то теперь какой-нибудь ташкенец говорит: славно торговал. Спрашивают: как же? – Отв(ет): китайцы так все и разбирают, - А в это он и не вникает, что им все достается дешево, а они за свой чай с нас лу­пят порядком.
Вообще (слова того же Шарафия) между китайца­ми в сто крат более уменья торговать и единодушия. Шарафи вполне соглашается, что теперь невозможно учредить подобные совещательные собрания между купцами, ибо тысячи всяких куп­чишек из разных стран.
Но если бы было несколько капитальных, у которых был бы главный товар, то легко бы все это устроить: мелкие также были бы всегда у них в задолжении, и поэтому их бы слушались, а если бы и не слушались, то все равно: мелюзга не могла бы очень дело испортить. 
К истории. Он говорит, что торговля в Чугучаке II и Кульдже дозволена только киргизам, и что мы тоже китайским на­чальством выдаемся пред высшим их правит(ельство)м за кир­гизов. 
Торговля киргизов в Чугучаке и Кульдже. С киргизов пошлины с товаров и скота не положено. Прежде и не брали ее ни с них, ни, следственно, и с нас. (Ибо мы как бы киргизы торгуем). Пошлина по 1 штуке с 10 и взимание со скота (с 100 - 5 или 10 шт. - см.: Что о сем записано) -ввелось недавно, года с три.
По словам Шарафи, это все выдумал Мамиджан (и со скота и с товаров). - И так как этот сбор не законный, то, разумеется, что он весь идет в карман амбаня и чиновников китайских. Законная у них пошли­на только с китайских купцов, и та идет в казну.
NB. В Чугуч(аке) торгуют купцы (с кит(айской) стор(оны), а не правительство).
(Примеч(ание): лучшее доказательство, что торговля в Чугуча­ке не в руках правительства, а предоставлена купцам - это то, что с них пошлина положена). 
Провозные цены по России. Провозные цены от Семипалатин­ска в Россию (сведения от того же Шарафи): от Семипалатинска до Казани летом рублей 8 с пуда, а зимою 5 руб. асс. (следствен­но, зимою - рублей 15 с ящика чая). А до Ирбита берут 3 руб. - туда, и 2 или 1 ½ - назад.
О количестве чая. II Шарафи не верит, чтобы теперь раскупали в Чугучаке тысячи четыре ящиков байх(ово)го чая. Может быть де в нынешнем году вы(й)дет около этого. (И то, что-то много). А в прошлом году, по его мнению, не более тысячи ящиков вышло (это уже слишком мало). 
О расположен(ия)х байжигитцев вступить в рус(ское) поддан­ство (сведения от татарина- Пулата, проживающего в аулах сул­тана Доломбая). Доломбай и старший его брат Сабек происходят по прямой линии от хана Аблая.
Вот родословная их:
У Аблай-хана был сын Абулфайз,
У Абулфайза - Шаньяз,
У Шаньяза - два сына: Камбар и Сук, а от Сука - Сабек и Доломбай.
Сабек и Доломбай весьма недовольны китайским правитель­ством, что оно их не поддерживает и не защищает при всяких возникающих делах с русскими. Пулат говорил мне, что амбань чугучакский в подобных случаях, когда Доломбай просит его о сем и тому подобном, (о лучших кочевках и тогда, вероятно, угро­жает тем, что в случае отказа, обращается к русским) - и отве­чает ему, что если им угодно, то могут перейти в русское поддан­ство, но что в таком случае, должны перекочевать в наши пределы, ибо земли, на которых теперь находятся, принадлежат Китаю.
Пу­лат насчет этого замечает (разумеется, со слов Доломбая), - что подобные речи амбаня - сущий вздор, что вся земля, на которой II находятся не только их (киргизов) кочевки, но даже на которой стоит Чугучак и за Чугучаком, исстари принадлежала им (хану Аблаю); это неотъемлемое достояние киргизов.
(Хан Аблай, ка­жется, добровольно покорился китайцам и никогда не уступал им этих мест) - и что поэтому не китайцы их, а они китайцев могут выгнать. При этом Пулат дал еще заметить, что Доломбай, имею­щий намерение ехать в Петербург, хочет просить как о принятии его (вероятно, и брат его тоже имеет намерение) в подданство, так и об уступке русскому царю всей земли их с Чугучаком и окрестно­стями.
Но Доломбаю хочется вступить в подданство не иначе, как пред­ставившись лично государю, следственно, чтобы пустили его в С. Петербург (хоть бы на собственные деньги) и при этом выгово­рить себе разные нрава.
Об этом намерении его, однако же, можно сказать, что ему и хочется и колется и бабушка не велит. Если бы в наших округах начальство было лучше и если бы казаки, там находящиеся, не были такие разбойники, то без сом­нения, что и байжигитцы, и другие еще не покорившиеся киргизы (китайские или не китайские) - давно бы к нам прильнули, видя у нас более силы, защиты и т. п.; но, к несчастью, они видят так­же и более всяких притеснений со стороны начальства.
II Байжигитцы (т. е. султаны их), если помышляют не на шут­ку о вступлении в русское подданство, то потому что им плохо приходится: наши киргизы их теснят в их кочевках; наше начальство при малейшем возникающем между ними и нашими киргизами спорном деле радо этому случаю, чтобы их пощипать и пограбить.
По делу об ограбленном толмаче (неведомо еще кем) с них тре­бовали 11 лошадей (которые, якобы, были у наших киргизов, сопровождавших толмача), одного верблюда и 1600 руб. асс., которые будто бы были у толмача и которых он тоже лишился.
Тол­мач сам по этому случаю был у них и хотел было помириться на 200 баранах. Султан Доломбай сделал отзыв: что так как у толма­ча нет никакого письменного документа, то по одному голословно­му его требованию он удовлетворения сделать не может, не при­знавая при всем этом, чтобы грабительство учинили байжигитцы. 
Число байжигитцев. Байжигитцев всего три отделения, но до­вольно многочисленных. Я спрашивал, сколько их кибиток. Мне отвечали, что неизвестно, ибо никто никогда не считал, но что на­добно ехать 4 дня или более, чтобы проехать их кочевья (Записано в ауле Адильбека).
Три главных отделения (на которые делятся все байжигитцы) суть: Мамбет, Джумук и Тугас. Мамбетовым отделением заведуют султаны Сабек и Долом­бай. Джумуковым - султан Камбар (брат родной Сука, отца Са­бека и Доломбая - уже умершего, следственно, дядя Сабеку и Додомбаю).
Тугасовым же отделением заведует бий Сосан. II Джумуково отделение, по словам ходжи, (живущего в аулах Адильбека) - есть самое многочисленное. Оно кочует по верхнему Иртышу и в горах.
Торговля в Орде. Приказщик - ташкенец Абдулфаттах, (что послан был от кульджинского каравана вперед к кызаевцам), бы­вал, между прочим, в Большой орде. Он тоже говорит, что там очень выгодно можно торговать.
Требований (со стороны киргизов) на товары много, а купцов приезжают к ним мало. Там, кро­ме баранов, овчин и проч. можно получить много лисиц (будто бы очень хороших), корсаков и проч. Киргизы же требуют (как обыкновенно) нанку, ситец, юфтев(ые) кожи, плис, сукно, колен­кор и проч.
Опасности особенной быть не может, особенно, раз с ними озна­комившись (тогда даже можно торговать чрез приказщиков). Султан Рустем действительно тот из султанов Большой ор­ды, который опаснее других.
Он прежде кочевал у пределов коканских, по потом поссорился и откочевал далее в Большую орду. Зимою он прикочевывает к Кульдже (т. е. ближе к Кульдже). Киргизы Большой орды не зависят ни от кого, по словам ташкенца (кроме тех, что на Лепсе и Баскане, - ближайших к нам и которые зависят от России); но когда их кто теснит, (русские ли, коканцы ли, китайцы ли) - то они называют себя, смотря по обстоятельствам, - находящимися в подданстве или у китайцев, или у русских, или у коканцев.
Для торговли всего лучше к ним ездить весною, - выменять что надо и ко времени прихода в Кульджу обычного каравана, - ехать уже в Кульджу. 
Ташкентцы. Торговля (с Кульджою), которую ведут наши се­мипалатинские купцы (ташкентцы, татары и частица рус(ски)х, по словам приказщика-татарина, - не есть торговля, - они тор­гуют только, чтобы сказать, что торгуют, (только одно слово, что торгуют); - едут, не едут, прохлаждаются, везде пируют.
Легко ли! Выехали от Семипалатинска 5-го июля, -  и теперь еще 12 ав­густа, - только что на Урджаре!!! Если ехать в Чугучак (из Семипалатинска) на Аягуз), то надобно чрез Урджар, или же можно вдоль Тарбагатая: разницы в рас­(стоянии) не будет.
От Урджара до Чугуч(ака) еще 3 дня караван(ного) хода, а от Урджара до Тарбагатая, где теперь аул Адильбека, - 3 ночи расстояния (3-е суток с половиною). Если от Урджара до Кара-Агача, как говорит Абдулфаттах, - 70 верст, то от Урджара до Чугуч(ака) будет 60. Но я думаю, что до Кара-Агача верст 100 непременно, а до Чугучака верст 80.

|| Сведения по выезде из Чугучака.

Сведения от Пулата (проживающего в аулах султана Доломбая; он должен быть из беглых татар, но теперь сделался чела-ка­заком (полукиргизом), женился на киргизке, воспитывавшейся у Доломбая и проч.).
Путь в Китай (расстояние). От Чугучака до Урумчжи то же, по его словам, расстояние, что от Семипалатинска до Чугучака: на верблюдах с товарами в 18 и 20 дней едут, на быках - месяц. На телегах и, по его словам, можно также и далее, т. е. до Урумч­жи ехать. 
Опиум. Купец Валибаев (хозяин Файзуллы, приказщика из та­тар, которого я встретил в Чугучаке), по словам того же Пулата, купил в Москве пудов 200 или 100 опиума по 500 рус. асс. за пуд, а продал его (чрез посредство своего приказщика, сам же живет в Москве и Казани) - в Чугучаке в прошлом году в декабре по 572 ямб за пуд (за 2100 руб. слишком).
Абдрахман (плут), которому я об этом стал говорить, сказал, что такая высокая цена на опиум уже сделалась в декабре, а что пред этим до октября, давали в Чугучаке же будто бы только 2 ямбы без 1\4 за пуд опиума (он, без сомнения, врет).
Теперь, т. е. нынешним летом, по отзывам всех, цена опиуму в Чугучаке 472 ямбы за пуд. В Кульдже продается еще выгоднее: по словам татарина-купца, (приходившего в нашу юрту во время нахождения в ауле Адильбека) опиум теперь в Кульдже по ямбе за 6 ф, за 11\2 пуда дают 10 ямб.
Оп спросил у меня, имею ли опиум, и когда я ему сказал, что по имею, то засмеялся с видом недоверчивости и прибавил, что в К у л ь д ж у ни один купец без опиума не ездит. 
Цены на скот в Чугучаке. Татарин этот торгует скотом, я спра­шивал его о ценах: в Чугучаке в нынешнем году за больших ба­ранов взял 380 даб за 100 баранов (по З 1\2 дабы слишком за барана); а за годовалых (тоже уже взрослых) брал по 230 даб за сот­ню.
(Обыкновенная, курсовая цена барану при мне была 2 1\2 дабы за барана, разумеется, не отличного). За быков же брали по 25 даб за каждого (это цена - невы­сокая). 
Пошлина с баранов. Пошлины с него взяли (собственно не пошлины, а произвольного сбора) по 1 барану с 20 штук. Это все в Чугучаке. По словам того же татарина, в Кулъдже теперь особенно деше­вы верблюды; продают по 25 даб за верблюда. А цена там баранов: за 60 секов (кажется, годовалых баранов) за ямбу. 

*     *     *

Еще сведения от Пулата. Цена сукну. NB. Купец Валибаев (о котором выше было сказано) купил в Москве, кажется, в прош­лом году, сукyо по 5 руб. асc. за аршин, а продал его (чрез своего приказщика Файзуллу) в Чугучаке по 5 1\2 дабы за аршин (по той же цене, по которой я продал Мазиритское Рыбникова сукно, сто­ившее в Москве 6 руб. 40 коп. аршин). 
К истории и механизму. Торг в Чугучаке дозволен от кит(айско)го правительства, собственно, одним киргизам (а русским и татарам не позволен); даже, по словам Пулата, и ташкентцам не дозволен (последнее - должно быть вздор, ибо сам амбань мне говорил, что в Чугучаке торг с их стороны позволен законно аньджанам). 
NB. Замечательно, что амбань употребил слово аньджан, а не сарт (коим обыкновенно называют всех ташкентцев, коканцев и бухарцев; это именно для того, чтобы указать на одних ташкент­цев и коканцев.
II Пошлины с них, киргизов, по словам Пулата, никакой по положено (это должно быть верно), а все что взи­мают в таможне с товара и скота - незаконно. С киргизов, впрочем, и теперь не берут. Так, напр(имер): с кир­гизов, подведомственных султану Доломбаю (где живет Пулат) ничего не берут.
Его именем (султана) пользуются иногда купцы, проживающие, или останавливающиеся в его аулах, т. е. выдают свой скот за его (с его согласия и, вероятно, не даром) и посылают с киргизами или сами пригоняют в Чугучак.
Пулат рассказывал один замечательный случай: лет с 10-ть тому назад отобрали у одного бухарца в Чугучаке всю привезенную им туда для промена мерлушку (отняли в казну, как незакон­ную, ибо привезена была б у х а р ц е м), а ее было на 140 т. руб.
Султан Доломбай, по просьбе купца, вступился в это дело и подал в Кульдже джанжуну жалобу, объявив, что мерлушка эта была его. Дело пошло в Пекин, и по повелению самого богдо-хана неле­по было отдать ему серебром вдвое против того, что стоила мер­лушка.
Таким образом, Доломблй получил 280 т., из коих поло­вину отдал купцу, а другую, с его согласия, взял себе. По словам Пулата, с баранов в Чугучаке берется (если приго­няют посторонние купцы) с 10 штук одного (берется незаконно), т. е. 10 со 100.
Это противоречит, однако тому, что говорил в Чу­гучаке мулла-таранчи. По его словам, взяли с него в прошлом году, кажется, 5 баранов со 100, а требовали 10. А с татарина (что выше записано) взяли по 1 барану с 20.
Это тоже выходит 5 ба­ранов со 100. Этот побор, как говорят, введен по внушению Мамиджана, и, разумеется, он есть самопроизвольный (без всякого раз­решения от высшего кит(айско)го пр(авительст)ва).
Прежде ничего почти не брали со скота или сущую безделицу. Р. S. Киргизец (мурза и купец), что был с султаном Усманом, говорил однако же, что и прежде также брали с татар и проч., может быть только по­меньше.
А с киргизов, по его словам, ничего не положено брать, но тем не менее, на дунчи (таможенных служителей) и проч. с них тоже сходит по 5 баранов со 100 (это немного). 
II К истории и механизму. Весь сбор с приезжих иностранных купцов в Чугучаке (с товаров их) идет, по словам Пулата, в кар­маны амбаня. Законная же пошлина - собственно с китайских купцов - с товаров и со скота ими вымениваемого.
Эта пошлина со скота, по словам Пулата, - 1 1\2 м ы с к а л а с барана (с китайских куп­цов), (а в мыскале 74 и 75 ермаков). Баран теперь стоит в Чугучаке 2 1\2 дабы, осенью бывает дороже. 

                                                                         *     *     *

Шарафи (Шарафетдии) - один из купцов наших казанских татар, проживающий в Семипалатинске и теперь едущий тоже в Кульджу, говорил и рассчитывал, что порядочную нанку (один из главных товаров, идущих здесь в китайскую торговлю) не вы­годно отдавать на чай по цене теперь на нее существующей в Чу­гучаке., т. е. по 11 даб за штуку (за 40 аршин), что составит 14 штук за ящик чая.
Расчет его следующий: 
NВ. Надобно подобный же расчет сделать и на сукно (и на плис и вообще на главные товары).  
II NB. Расчет, дешево ли обходится нам кит(айские) товары (выво­ды о выгодности мены). Расчет по промену нанки на чай в Чу­гучаке. Расценивая папку в 11 даб, на нее можно получить за 14 iтук 1 ящик чая в 80 ф. ценою на товар - в 154 дабы (это байхо­вый, черный, несомненно, высокой доброты; лучший черный про­давался при мне 160 и 165 даб на товар). А 14 штук нанки стоят с провозом и прочими издержками: 
Самая нанка - 35 коп. асс. за аршин (по этой цене была куплена Шарафием в Нижнем; нанка эта фабрики, кажется, Крестовникова). В куске было 43 аршина, следственно, кусок обошелся в 14 руб. 25 коп., а за 14 кусков - 199 руб. 50 коп. асс. 
Провоз от Нижнего до Семипалатинска: в 14 кусках весу 2 пу­да. Цена же за провоз от Нижнего до Семипалатинска 8 руб. 30 коп. асс. с пуда. За 2 же пуда - 16 руб. 60 коп. NВ. Можно от Нижнего класть 8 руб. с пуда, а от Ирбита - 3 руб.
Провоз от Семипалатинска до Чугучака по 1 1\2 с пуда - 3 руб. Итого - 219 руб. 10 коп. асс. Да проценты на эту сумму за два года по 12% (ибо подобным торговцам дешевле не дают, и по малости собственных капиталов они все торгуют в долг; на два же года тут рассчитывается потому, что оборот по торговле с Кульджою при нынешнем ее положении иначе не может совершиться как в два года, т. е. выручка (на куп­ленный, например, в Нижнем русский) товар) китайского товара и продажа последнего в Нижнем же или в Ирбите); проценты на два года составляют слишком 48 руб. асс.
Даже полагая за один год по 6% и тут выйдет слишком 24 руб. Наконец, надобно еще принять в расчет расходы другие: корм работников, свой, переезды и еда и проч. На это полагается 10 коп. на рубль - 25 руб. Всего - 268 руб.
II Таком образом, 14 кусков нанки, требуемых китайским куп­цам за ящик чая, обходятся русскому купцу с доставкою и некото­рыми другими расходами в 268 руб. асс. (Шарафи признался, что тут кое-что преувеличено, но что в сущности можно положить 240 р. асс.).
Теперь, чтобы вывести окончательное заключение, надобно рас­честь во что, таким образом, чай придется с доставкою его до Ниж­него или хоть до Казани с пошлиною и прочими расходами и почем можно продать его: ящик черного чая в 80 ф. (оцененный на товар в 154 дабы) стоит при самой вымене его на 14 кусков нанки уже 268 руб. асс.
На защитку его одна кожа, стоящая в Чугучаке 2 дабы, или 4 р. За доставку до Семипалатинска, считая в ящике 80 ф., с ящиком и защитною 3 пуда, а за пуд по 1 1\4 дабы, следственно, 3 3\4 дабы - 7 руб. 50 коп.
Пошлина за 80 ф. по 60 коп. сер.; 48 руб. сер. или 168 руб. асс. Еще какие-то карантинные (?) с руб. 1 коп., да за бумагу 2 руб. Доставка до Казани (за 3 пуда) и то, считая зимою (а летом 8 руб. с пуда) - по 5 руб. асс. с пуда - 15 руб. Итого - 464 руб. 50 коп.
Да еще свой провоз. Так что, меньше нельзя продавать этот чай (чтобы продавать без убытка) как за 500 руб. асс. А в Ирбите он стоит 325 руб. асс. Даже, если полагать, что ящик чая обошелся в Чугучаке не в 268 (что несколько преувеличено), а в 240 руб. (чего стоит по ма­лой мере 14 кусков нанки с доставкою), - то и тут выйдет, что чай этот стоит 436 руб. асс.
В Ирбите его, следственно, продавать невозможно. Да и в Ка­зани 500 руб. цена просимая. Шарафи в прошлом году купил в Ирбите несколько ящиков чая по 300 руб. асс. за ящик, в 90 ф. и продал потом в Казани по 400 руб. асс. (и у Самсонова в Ирбите купил по 300 же руб.).
Чай этот был не очень добротный, но зато в 90 ф. ящик. Чтобы было сколько-нибудь выгодно, надобно бы, как говорил Шарафи, - брать ящик чая не за 14 куск(ов), а за 10-ть кусков папки. (Преж­де он брал за 16 куск(ов) нанки ямбу, а на ямбу 2 ящ(ика) чая).
Для расчета подобного же на сукно надобно заметить, что в 9-ти половинках сукна, не кяхтинского, т. е. не широкого (и мерою в 21 арш(ин) в половинке), - полагается 5 1\2 пуда. А в широком выйдет в 2-х половинках 1 1\2 пуда.
Шарафию раз удалось продать (кажется, в прошлом году) 15 арш(ин) кяхтинского широкого сукна (купленного за 150 руб. асс. половинка) за ящик чая. Чай этот ценою был в 110 даб. 
II Торг в степи. Шарафи теперь у кызаевцев. Теперь вымени­вает баранов: за 2 арш(ина) дрян(ного) верверета (который стоит 70 коп. асс. аршин) берет 1-го барана. Таким образом, баран ему обходится в 1 руб. 40 коп. асс.
Р. S. Впрочем, это известие было преувеличено: татарин-приказщик, что у меня гостил, сказывал, что Шарафи за  1\2 ар. плиса берет 1 барана. Сведения от татарина (уроженца Касимовского, Тухвейтуллы, живущего уже 15 лет у кызаевцев и производящего в степи тор­говлю):
Пикет наш не на Лепсе, а еще далее, и именно: на Баскане у Садырмытаевцев. Это значит, на Семи-реках. Татарин этот недавно, как он говорит, -  с С е м и - р е к, и именно с этих мест. Даже Лепса - ужо в Семи-реках.
Эти места на Семи-реках считаются в наших владениях: «Садырмытаевцы, как выра­зился татарин, - русские подданные. - Там совершенно безопас­но, и небезопасно у юсунцев (исинцы), которые гораздо далее (по Иле) и которые, как говорит татарин, не наши подданные.
Отряд на Баскне стоит только летом; теперь, кажется собирается назад. Посылаются же из Аягуза. Садырмытаевцы - в ве­дении Аягузского приказа. 
Опиум. По словам того же татарина Тухвейтуллы (весьма вер­ным), опиум теперь (говно, как он выразился, - и это вы­ражение общепринятое) - стоит в Кульдже: 1 пуд 6 1\2 ямб. Не­давно, как он сказывал, один казанский купец, по имени Рахмет-улла, которого он встретил на Семи-реках, продал именно по этой цене пудов с 6-ть опиума и продал на чистые деньги, т. е. на се­ребро. 
Цена на скот. На Семи-реках покупают теперь баранов: 6 секов (молодых) за ямбу; а больших баранов - 40 на ямбу. 
II 30 нюня. В аулах таминцев променено:
1). Жене Турсунбая 10 арш. ситца за одну синюю дабу и 2 кирпича чая. Если дабу оценить в 2 руб. 50 коп., а кирпич здесь в степи в 1 руб. 25 коп. (в Семипалатинске он продается по 1 руб. 50 коп.), то выручено за 10 арш. ситцу 5 руб. асс. (по 50 коп. асс. за аршин).
Купцу-татарину там же променено 12 арш. ситцу за 2 кус­ка ташкентской выбойки (в каждом по 18 арш.). В Семипал(атинске) кусок выбойки этой стоит 3 руб. 50 коп. асс., а в Чугучаке – 1 1\2 дабы. (Следст(вен)но, 3 руб. асс.).
По это­му расчету 12 арш. ситцу продано за 6 руб. асс. по чугучакской цене, т. е. по 50-ти же коп. асс. за аршин. Говорят, что панка в Чугучаке теперь меняется по 11 1\2  дабы за кусок. 
Сказать в 0(мске) и в Москве. 
1. О пользе постоян(но)го наблюд(ательно)го пикета на Алакуле, на Каратале и у дикокаменных киргизов; в двух по 50 чело­век, а у дикокаменных киргизов - 100 человек. Тогда торговые пути совершенно обезопасились бы, и можно бы в Кашкарию идти.
На Каратале 50 человек держали бы в повиновении и Рустема и прочих и положили бы конец теперешним беспорядкам, которые таковы, что купцы в Больш(ую) орду и не ходят (караваны). Отряд на Алакуле был отлично полезен против кызайцев и байжигитцев.
А у дикокам(енны)х содержание отряда - в видах обезопасен(и)я пути в Кашкарию. Китайцы, по словам купцов и Нюхалова, еще рады будут и ничего не посмеют сказать. И каратальская прежняя история не удалась по глупости толмача Лобанова (пьяница), который перепугал кит(айско)го амбаня.
NB. Если у дико(каменны]х учредить еще не время, то хоть бы на Карателе и Алакуле. Купеч(ест)во будет прославлять его (кня­зя), как теперь прославляет Сиванкула. 
2. О Барак-султане (сделать бы ого старшим в Аягуз(ском) округе), он хоть молод, но толков; начальство, впроч(ем), его не жалует но сперешении баранты с байжигит(цам)и и проч. суть, вероятно, плоды неуменья и глупости в алчности теперешне­го старш(е)го султана. Казаки в экспедицию идут как на ловлю, общая у всех ра­дость. Я сам был свид(етеле)м в Аягузе. - Слова Нюхал(о)ва (со­драть по шкурке). 
3. Нюхалок слаб. Казаки распущены, озорничают. Сам он им говорит: воруй, да не попадайся. Близь пикетов по тракту - даже нигде ни юрты (по всей до­роге). Примеры их алчности у меня записанные. Надобно бы на­чальников над казак(а)ми в округах иметь линейных офицеров (кавалеристов). 
4. Оградить киргизов от произвольного взятия от них подвод. Давать едущим действительно по казен(ной) надобности от прика­зов род ярлыка или билетов, в котором бы выставлять число лошадей (нужных для переезда) по-русски и татарски. 
5. Нужно бы киргизов успокаивать. А то паче всего боятся последствий, т. е. что с ними будет впереди. Теперешнее поло­жение их, хотя незавидное, но оно еще ничего, и они бы легко ему покорились, если бы не боялись будущности.
Эта мысль, (под­держиваемая нелепыми слухами между ними, распускаемыми всякою дрянью), постоянно их занимает и тревожит. Думают, что и солдатчина у них будет, и бог знает что. 
6. Напрасно мы как бы признаем Тарбагатай границею между Рос(сией) и Кит(ае)м, боясь всяких действий на той стороне и да­же всяких туда посылок. Там кочуют наши киргизы (особенно зимою). Таминцы и даже часть мурунцев и еще другие, и неодно­кратно бывали там наши казаки. А в 1840 году целый отряд в 20-ти верст(а)х от Чугучака и в 2-х - от кит(аиски)х пикетов. 
Пикеты китайские - вот настоящая для вас граница. А мы боялись даже послать в 1838 году горную экспедицию в Тарбагатай (по донес(ения)м Карелина). Из видов приобретения лишних земель и лишних подданных (и получений лишнего ясака), конечно, не следует II простирать далее нашу границу, но н у ж н о это из видов торговли, особен­но, если в Чугучаке усилится торговля (как по всему этого должно ожидать), и особенно, если он будет разменным пунктом. Тогда Чугучак будет в роде Маймочина, а подле может быть новая Кяхта.
NB. Надобно, непременно, и байжигитцев, и дортоульцев (что почти одно же) признать своими, употребив для этого ласки и проч. Кажется, они сами уже домогались. К тому же их теснят наши отовсюду.
Если им обещать спокойствие, защиту, хорошие зимовки, и приласкать султанов, то сейчас все объявят себя рус(ски)ми подд(анны)ми. 
7. Надобно отдать честь в этом отношении сибирскому началь­ству, что владычество наше в Средней Орде удивительно как прочно (даже в местах отдаленных). Посылают каких-нибудь 20 казаков к отдаленным родам с разными требованиями, и все им повинуются и делают всякого рода удовлетворения, когда даже и не следует.
(Рассказать историю байжигитцев, и что готовы сде­лать всякое удовлетвор(ени)е, не чувствуя себя ни в чем вино­ватыми). 
8. Строже смотреть бы за опиумом, это было бы выгодно для самой торговли, т. е. для уменьшения цен на чай при вымене их от кит(айце)в. (Рассказать, что записано). 
9. О Сабеке и неудовольствии его, что не его выбрали в султ(аны)-прав(ители) в Кокбектинский округ, а Кисека, и о готовно­сти его вступить в рус(ское) под(данст)во (о пользе сего). См.: о Сабеке сведения, получ(енны)е от казака в Чугучаке. 
10. О Джайтюбе и пользе иметь тут пикет. 
11. Мамиджана удалить бы из Чугучака; вредит торговле (все поборы со стороны китайцев - от него). Он много дарит в Аягузе и погранич(но)му начальству. 
12. О дурном впечатлении, производ(имо)м поступками каза­ков на соседних к нам киргизов (даже на байгах вольничают; все это пересказывается чуж(и)ми киргизам). 
13. О намерении Доломбая ехать в СП(б) (не останавливать бы) || Дуртоульцы (туртоульцы), кочующие с байжигитцами, прежде были большие воры (при Сиванкуле); теперь смирные. Сасан-бий одного из отделений байжигитцев, и человек между ними влиятельный. 
NB. В Москве познакомиться с Усачевым и показать ему об­разцы байх(овы)х чаев и фу-чая и спросить, не хочет ли купить, и о цене их. 
NB. Показать мускус и ревень аптекарям. В Москве же. О цене ревеня спросить (и справиться у себя по­чем казне обходится) и о цене м у с к у с а. То же о цене ш е л к а- с ы р ц а и и н д и г о. 
NB. О мускусе у аптекарей спросить о цене (вообще и о цене моего мускуса, показав образцы). И для аптеки ли только идет или еще для чего? и в большом ли колич(ест)ве требуется и откуда получается? Тоже ревень показать аптекарю, а о цене спросить купца.

Путевой журнал. Тетрадь 6-я с 10-го сентября но 17-ое сентября.

Продолжение (странички три) - в предыдущей 5-й тетради, а затем дальнейшее продолжение е тетради 2-й.

Тут же сведения о дорогах и проч., отобранные от толстого дзангина Западных сунитов. Тут же (в конце): о том что нужно сообщить в Питер.  
II О дорогах. Миссия от Урги сначала обыкновенно идет но Дарканской дороге (Даркан-дзам), или большой торговой; она торная и битая; по ней идут все товары от Урги в Калган. Берет свое название от горы Даркана.
За сею горою чрез несколько стан­ций (или на другой же?) нас заставляют сворачивать с большой дороги и ведут по каким-то проселочным дорогам, по которым езда большей частью на одних верблюдах, так что и дороги не видно.
Первая из этих дорог, на которую сворачивают от торговой или Дарканской, называется Аргальскою, от горы или хребта Аргали, который отделяет кочевья Халхасов от Сунитов и который нахо­дится уже почти в конце этого тракта.
За сим хребтом чрез стан­ции три (а может быть, начиная от оного) дорога эта получает название Батканской (или Ватманской). 
Баткай-дзам, от станции сего имени, находящейся на весьма выгодном месте, II горы (с) несколькими озерами. Баткай-дзам идет до станции Олон-кудук, даже подалее; за сею станцией мы сворачиваем уже на другую дорогу, называемую Ганчай-дзам: а Баткайская пойдет уже на юго-восток на Долоннору.
С Ганчайской дороги потом съезжаем на Нарим-дзам или проселочную. (Нарим значит проселок) (где съезжаем?), по которой, проехав немного, - уже выезжаем опять на торговый большой тракт (тот же, что Дарканский), который тут называется Г у н ч у д з.а м и по которому доезжаем до Калгана.
Вот пути следования миссий в пе­редний конец. Назад же идет сначала по Гунчудзаму, а потом по тракту, который западнее, и все означенные дороги, а также и Дарханская остаются на востоке. Миссия выезжает на прежний тракт уже под самою Ургою, подъезжая к горе Хан-Уле, которая у самой Урги.
II Этот путь (обратный) удобнее, нежели передний; нет таких песков и воды достаточно. Но самый удобный путь, по рассказам всех монголов, - есть путь, по которому идут их товары, следующие на телегах, а именно: Д а р к а н - д з а м, с которого послы выезжают на Гунчудзам, Дзангин, провожавший нас по ве­домству Западных сунитов и который езжал по всем этим доро­гам, говорит, что по этому пути, как торговому - дорога везде уезженная и укатанная; воды также везде достаточно, и сверх то­го по ней 2-мя днями можно скорее приехать, нежели по той до­роге, но которой миссия обыкновенно возвращается (от Гунчудзама, если ехать в Ургу, ведут три дороги: одна Дарканская и две другие западнее (миссия идет по одной из последних); все эти три дороги потом сходятся у горы Хан-Улы, под Ургою).
II По этой же дороге (Дарканской и Гунчудзамской), как удобнейшей, возвращался ургинский хутухта, бывший прошлого года в Пекине. В передний путь (не в задний ли?) он ехал на Долоннор, и потому должны были взять восточнее.
Тогда для него исправили все колодцы, и теперь они, по словам Дзангина, по все­му торговому тракту с хорошей водой. Выходит, но словам Дзангина, что торговый тракт во всех от­ношениях есть самый удобнейший для следования миссий.

*     *     *

Товары китайские, т. е. чай байховый и кирпичный, перевозят­ся в Ургу и на Кяхту двумя способами - на двухколесных теле­гах или одноколках, везомые быками и на верблюдах. Первым способом везут летом, начиная с июля (и ранее) и до глубокой осени; а вторым - начиная с конца октября и до февраля и апреля.
На телегах быками везут всегда но торгов(ому) тракту, как II удобнейшему, и который однако же можно, по справедл(ивости) назвать большою дорогою; а на верблюдах - где попало и по торговому и восточнее, где проезжает миссия в передний путь, и по другим еще дорогам.
Эти последние пути известны только по уро­чищам и горам, и кочевьям, а собст(венно) дороги почти нигде не видны. На верблюдах возят глубокой) осенью и зимою, потому что это время для них удобнейшее.
Летом они скоро босеют (как вы­ражаются) наши сибиряки), т. е. натирают свои ноги по песку и дресве, а зимою им идти легче, зато тогда на быках в телегах труднее. Перевозкою на верблюдах занимаются монголы, а быка­ми на телегах - китайцы.
Монголы берут с верблюда, на которого обыкнов(енно) навью­чивают по 300 гинов (на наш вес 10 пудов) чая, от Калгана до Урги в нынешнее время ланы 4 1\2 и 5-ть, 6-ть, а до Кяхты от 7 до 8 лан. II Вообще, теперь цена за перевозку упала. Прежде же брали от 16 до 18 лан до Кяхты.
Я спросил, от чего так понизилась цена? - От большого сопер­ничества: прежде многие из монголов занимались также перевоз­кой из здешних мест соли в Калган, Хукунор, Долоннор (и еще какой-то город), что доставляло им значит(ельную) прибыль; соль они с выгодою променивали на хлеб или продавали на деньги.
Но теперь, в послед(ние) годы, в этих местах все как-то бывают неуро­жаи, хлеба в сравнении с прежними годами меньше; хлеба дороже, и от этого монголы ужо но находят столь выгодным заниматься соляным промыслом, а все почти кинулись в перевозку товаров, находя это более выгодным.
Цена на последнюю операцию от это­го также понизилась. На быках в телегах подряжаются обыкновенно китайцы живущие в Калгане и окрест(ных) местах и за||нимающиеся сим извозом. Они покупают быков большею частью у халхасов и пасут их у цахаров.
Берут же за перевозку с каждой одноколки, на которую кладут не более 360 гинов,... мест ланы до Урги и ... до Кяхты. От Калгана до Пек(ина) обыкновенно возят или на верблюдах же, тем ... также заним(аются) монгольцы, или на мулах и берут по краткости пути с верблюда или 300 гинов 3 лана и менее, а с мула... по одной ланы и менее.
Цена на серебро с некот(орого) времени значит(ельно) повыси­лась. Прежде за лану давали 1600 чохов, а пыпо всего 1100 чохов. (Причиною будто-бы также неурожаи). Стало так возвышаться с 1836 года.
Место кирпичного чая стоит в Калгане 4-й лана; в Урге - 5 и 6 лан, а в Кяхте - 8. II В ведомстве давана или в кочевьях монголов, что между цахарами и халхасами, всего 10 кошунов, из них 2 Сунитов (1 Восточ(ны)х, другой Запад(ны)х, 4 Абагаев, 2... и 2...
В хошуне Восточ(ных) сунитск(их племен) 20 рот, в хошуне Западных - 18 рот; у абагаев в одном 13 рот, в другом 7; а в двух по 5: в хошунах прочих сунитов не помнит сколько.
NВ. - Но всех вообще рот в 10 хошунах считается 108. Некоторые роты в 150 челов., другие из 100 и даже менее. Вообще же всего хошунского войска (людей в ротах) до 20 т. человек. А сколь­ко народонаселения - неизвестно: в иной роте по семьям можно сказать 800 человек, в другой гораздо более. У Западных сунитов, где 13 рот, по мнению Дзангина, будет душ до 10 т., а у Восточ­ных - более.
II Хошунское войско или ротное, - относит службу по кордо­нам, также по почтам между Кобдо, Ургою и Улясутаем. Это главная их повинность, затем много бывает поборов на содержа­ние кумирень в Пекине; с человека, у которого до 1000 штук ско­та какого бы ни было, берут до 20 лан в год.
Это ужасно их отя­гощает. Вероятно, тут и злоупотреблений гибель. Кроме того по­сылают лошадей в дар богдыхану. Затем еще у монголов сих кроме рот есть особое войско, более уже на военный манер образованное (то в роде земского войска, а это уже как бы линейное); его всего навсего 2 т. во всем ведом­стве 10 хошунов; корпус этот двухтысячный, набран из всех хошунов по 18 человек молод(ых) и дюжих из каждой большой роты (где 150 человек), а из малых (где 100 и менее) по 9 человек.
Это войско устроено на случай каких-либо военных действий. Оно также употребляется в кордонную службу, так как другой не име­ет. Это войско имеет свое особое управление. Начальник его джан-джунь, под ним дзахорокчий, а там дзангины.
Джанджунь назна­ч(ает)ся из монголов же, обыкновенно) из дзасаков, по повел(ению) богдыхана; и он по званию дзасак подчинен джулган дарга, а по званию джанджуня нисколько и прямо сносится с трибуналом.
Все же роты и хошуны под ведением двух джулгидаргов, из коих один старший, имеющий титул дахана и кочующий в хош(унах) Восточ(ны)х сунитов, другой младший, так же имеет титул дахана и кочует в Абагаяпе,
II В делах поважнее они сносятся и совету(ют)ся друг с другом, но с Триб(уналом) сносится старший даван. В канцелярии его до 10 человек. Управляет ею попеременно один из хошунских тусу-лакчиев (или дзахорокчиев).
В хош(унах) обыкновенно (в боль­ших) два дзахор(окчиев), два тус(улакчиев), 2 мейрни, 2 дзалан и несколько дзангинов. У дзахор(окчиев) у каждого в ведении не­сколько рот. Майрны его помощники. Тусул(акчи) эаним(ает)ся по хошуну разбором всяких дел и следствий, дзалан его помощник.
II 10-го сентября переезд со станции Шарабудургана на Дурну. Самый труднейший из всех, и действительно, превзошел даже все наши ожидания. Такие пески, что ни в сказках сказать, ни пером описать.
Целые горы песчаные, бугры, через которые следовало переезжать. Вообще эта станция еще сделалась вреднее, нежели когда-нибудь: в последние несколько лет по песчаным буграм чрезвыч(айно) мало родились травы, (которые в этих местах ро­дятся).
От этого при ветрах легче песку подыматься и наноситься глыбами. Перед нашими глазами почти на всяком шагу были глы­бы свежего песку наносного, на котором ни былинки травы не было. Для переезда приняты были следующие меры: многие возы (почти все) были по возможности облегчены; все, что снято, навьючено па верблюдах.
Всего пошло 46 верблюдов, из них 6 мон­гольских вместо обыкновенного числа. В повозки было запряжено в большую часть по 4 лошади (кажется, в одни тарантасы), в ко­ляску - 6 мешков. Все члены, даже о. архимандрит - верхами.
Но эти меры оказались недостаточными, ибо пески просто пора­зили всех и каждого. На нашу беду обозы повели сначала по крат­чайшему и труднейшему пути; потом, по II невозможности следовать по оному, надобно было свернуть и идти по другому - дальнейшему, и который был более проходим.
Сделано верст пять крюку. Но и по этому, хотя не было таких крутых песчаных ува­лов, но все по глубокому песку, часто в гору, часто увалы. Обоз вышел в 5 часов,  и хотя станция 25 верст, но ночь застигла еще на половине пути. 
Одни верблюды спокойно достигли станцию, хотя также выбились из сил. Я, как разбитой армии, принужден был, прибывши впереди на станцию, посылать Секурского. Во- первых, их лансо был в вербл(юдах), каж(ется), выпросил у станц(инонных) монгол(ов).
(Позвал старшину, сказал, что на основ(ании) дружественных) сношений они должны нам помогать, дать верблюдов. Оказалось только 6, которых и отправили. Потом из прибывших наших послано 12 (18).
Затем вечером я сам отпра­вился после этих распоряжений и нашел обозы разбившиеся на клочки, как рассеянная армия. Остановил, велел отдохнуть. По счастью, кое-где нашли воду и озерко для скота.
Народ выбился ив силы, лошади тоже, хотя в иных возах несколько II раз пере­меняли. Ночь подкрепила силы всех и каждого. Особенно верблюды выслужили службу. С вечера было отправлено от обоза из при­бывших на помощь 14, (котор(ые) значит(ельно) облегчали тяже­сти) (и еще прежние 6?); затем, по моему же распоряжению, еще было послано 8 верблюдов наших с монгольскими кошами.
Монгольцы вообще помогали. Отряжено с их стороны 10 чело­век, кроме бывших при обозе 18-ти. Вечером сам ездил, ночевка с казаками, кирпичный чай, сухари, монгольцы, забежавшие и, как собаки, сидящие вокруг огня и ожидающие подачки.
Другие но­чевали в разных местах, где застигла ночь. К утру все отдохнули и отправились и двинулись с новою бодростью. По счастью, была вода. (В этих песчаных местах весьма легко также добывать воду.
Копнем, сделаем небольшую яму и сейчас наполняется водою. Не­которые пробавлялись подобною). 11-го утром осмотр всего обоза, по повозкам разорванного. От повозок до самой задней части обоза было верст 6-ть.
В промежут­ках также в двух местах были воза. Верблюды еще облегчали. Встреча с дзангином и тайдзием. Уехал, успокоенный. Повозки дошли благополучно довольно рано. Но одноколки с тяжестями довольно боролись еще с песками и песчан(ыми) ува­лами, которые были впереди и, особенно, подъезжая уже к стан­ции.
Передовая часть их пришла среди дня, а остальная уже под вечер, когда стало смеркаться. Все обрадовались. Радостные во­склицания, как будто после избавления от бед и напастей. || (Иван Аким(ович) Менду!..).
Один из монгольских верблюдов пал. Платы за него, однако, не потребовали. Все утомились, по чарке вина выпили. На другой день предло­жена дневка. Объявлено биткенши.
12 сентября. Дневка. На станции Дурма есть озеро в версте или двух расстояния с хорошею для скота водою. Так же несколько колодцев с пресною водою. Вид, однако, пустынный. Впереди песчаные горы, наша юрты также на песку.
NВ. На пространстве от Шарабудургана до Дурмы, по всем этим пескам мы встречали там и сям юрты. Бог знает, чем пита­ются. Между горами и песчаными увалами и холмами есть кое- где небольшие прогалинки, с травкою и небольшею зелению.
Тут иногда встречали какую-нибудь бедную юрту. Инде и на самых песках по высотам. На песках также есть особого рода трава, кустиками кое-где и так называемая суло, которою и пробав­лялся весь наш скот во все время переезда через сию песча­ную пустыню.
Вообще жизнь самая бедная. Вот бы позвать Жан-Жака Руссо. Юртышки, большая часть в роде шалашей. Из скота более верблюды, хотя есть кое-где и рогатый скот, по чрезвыч(айно) мало. (Хотя во всех сунитах мало).
Ночью (когда ночевали на дороге, в песках слышны были там и сям лай собаки) кое-где светились в юртах огоньки (в виде маяка, на песчаных буграх). В одном мосте, как ехал еще в первый раз, утром по дороге на склоне песчаных высоких бугров видел два одинокие деревца (должно быть тальники); неподалеку юрты.
В одну заехали наши члены, попросить кирпич(ного) чая, ко­торый во всякой юрте. Им дали нечто вроде помой. NВ. На этих песках растет еще особого рода трава, которую называют... Она колючая в виде... и кустообразна; на верхушке, когда созревает (именно в это время как мы проезжали) есть семечки наподобие конопли, а семечки в виде проса.
Эту траву жители собирают и употребляют в пищу, перекладывая к чаю (и уваривая с барани­ной), и просто в воде вареною. Трава эта иначе не растет, как на больших песках. Прежде ее не встречали (хотя и попадались инде пески) и после только на следующей станции в малом количестве, так как эта станция еще песчаная.
Мы видели в переезде чрез пес­чаное пространство в разных местах кучи собранной травы этой; накладываются небольшими связками в виде снопов. В это время она совсем поспела (пожелтела и побелела и стала сохнуть) и жи­тели запасались ею на зиму.
Мы взяли и растение и даже семе­чек. Вещь весьма невкусная, и только от нужды можно употреблять такую дрянь в пищу. Мы спрашивали монголов, нас сопровождающих, и которые из других мест, как можно жить в этом песчаном царстве и как скот может существовать тут.
Они сказали, что и люди и скот так к оным привыкли, родившись и выросши на оных, что первым на других (местах) скучно, второй начинает худеть от другой, лучшей даже травы. Говорили также, что между обитателями сих страш­ных мест есть даже зажиточные люди, у которых довольно много скота (именно такого, которого можно содержать тут).
Зимою они терпят большие холода от этих же самых песков, которые, летом, раскаляясь, их жарят, а зимою холодно именно от этой же причины, т. е. пески, промерзая, охлаждают температуру еще бо­лее.
В юртах холодно и проч. Вообще удивительно и непостижимо, как можно жить тут. Это лучше доказательство, что человек везде может ужиться. Об сую, которой здесь также довольно, стоит также сказать два слова: она имеет подобие нашей осоки, только острее.
«Мнение об ней такое, что она чрезвычайно вредна для скота и в особенности для лоша­дей», - так пишет Тимк(овский) в своем путешествии. Но, кажется, что этот вред преувеличен. По крайней мере летом и в начале осе­ни она не столь гибельна.
Наш скот несколько станций почти ею одной питался и никаких особенно вредных последствий не было; только лошадей 5 из всего табуна немного ослабли (понос); но вообще она не питательна. Все лошади наши при переезде через Западных сунитов, где наиболее этой травы и наименее прочей - весьма похудели; что касается до монгольского скота, то на него она нисколько вредно не действует, и он от нее не худеет.
Монгольцы вообще не находят ее вредною и говорят, что только весною она иногда производит дурные последствия и то не сама по себе, а оттого, что, имея в это время года слабый еще корень, выдер­гивается лошадьми и прочим скотом вместе с корнем и следствен­но, с песком, отчего желудок засаривается, и лошади иногда страдают; во всякое же другое время - нисколько.
Известно, что на скот предшествовавших миссий она вреднее действовала, нежели нынешний; вероятно, что потому, что прежние миссии переезжали эти места гораздо позднее (уже в конце октября или в ноябре); трава в это II время может быть грубее, а скот был, вероятно, сла­бее, идучи и в самое неблагоприятное для него время.
Станция Дурма стоит в песках и в дарасу, т. е. кругом с раз­ных сторон пески инде горами, как оскалив зубы; а подле на лож­бине дарасу весьма высокая.
13-е сентября. Хотели было рано выехать, по еще раньше по­шел снег. Утром, как проснулись, все было покрыто снегом, кото­рый не переставал идти. Погода вообще скверневшая. Мы решились еще продлевать.
Биткенши не сделал ни малейшего за­труднения. Впрочем, мы в подоб(ных) случаях о наших намере­ниях - ехать или не ехать - только сообщали ему к сведению, действуя совершенно по собственному усмотрению, а с их стороны никогда (не было) ни малейш(их) в чем возражений.
Эти господа с самого начала поставлены были на должную степень обращения. (К тому же и времена уже переменились). Еще в Урге я чрез других им объявил, что мы очень хорошо знаем, что такое биткен­ши и что такое бошко, и чтобы они не умничали и не зазнавались, что этим ничего не возьмут с нас и только навлекут (на) себя не­удовольствие.
Затем на желание их, при самом нашем приезде, изъявленное, чтобы майор к нам пожаловал для нужных перего­воров о пути (иначе сказать, чтобы первый сделал им визит), я просто засмеялся и сказал, что не дождутся до света представле­ния; следствием чего было представление их самих на другой же день ко мне.
Дорогою они также дожидались по прежним приме­рам от меня визита, но, наконец, забыв китайскую спесь, смирен­но явились в мою юрту на станции... В этих случаях я с своей сто­роны платил им только учтивостью и отплачивал им визит.
Нынче первый день, что снег и этакая дурная погода. А то все стояли отIIменные дни, хотя довольно уже прохладные. День пе­реезда на Дурму (первый) был, впрочем, очень жаркий, что увеличивало трудности.
Теперь через день после того холод и снега. И здешние места, как видно, подвержены бывают быстрым переме­нам, хотя, впрочем, погода вообще постоянная. Снег шел часов до 10-ти утра; потом перестал и вскоре весь растаял, а к полудню да­же разгулялось.
Для нашего скота, утомленного труднейшими переходами 10-го и 11-го числа, эта лишняя дневка была вовсе не лишнею, дав время нам более отдохнуть. Наш художник воспользовался нынешним днем и нарисовал вид станции с окрестными песками. 
14-го сентября. От станции Дурмы подъем довольно крутой на возвышенность, по которой далее лежит дорога, и подъем - по песку. Обозный офицер наш нашел, однако, возможность обойти его, взявши вправо.
Переезд нынешний, хотя никак не может срав­няться с прошедшим, но также не безтрудный: при начале пески; дорогою также кое-где пески, и большие увалы; наш обоз все шел стороною по полю, лавируя так, чтобы избегать больших подъемов и песчаных мест.
При конце станции версты на 3 опять песок и довольно глубокий, которого миновать уже было невозможно. Впрочем, обоз наш дошел благополучно. У некоторых возов были заводные лошади, т. е. пристегнутые про запас, (пуганая ворона куста боится); этому научили их прошедшие станция, когда они по неIIскольку раз должны были переменить лошадей, посылая в табун, излавливая коней и мучаясь за всеми этими. Переезд нынешний - добрых 20 верст. 
Станция Цаколдак. После ужаснейших песков перед Дурмою путь этот уже показался нам довольно живым. На станции есть колодец; также для скота озеро (?) (не помню, не (из) колодца ли поили?). 
15-го сентября. Мы думали, что совсем простились с песками, между тем, от станции при самом почти начале - песчаный и довольно трудный подъем и глубокий песок; зато после уже дорога хорошая и без песков, из которых, слава богу, выехали наконец.
Неподалеку от прежней станции, вправо от дороги (только что ми­новав песок) есть кумирня, которую мы посетили. Весьма обшир­ная. Два внутрен(них) двора. В ней есть и кубилган, которого в это время не бывает.
В задней части кумирни (в дальнейшем отде­лении) происходило молебствие; мы туда - и увидели удивитель­ную сцену. Ламы по обыкн(овению) ревели и хлопали в бубны и дули в рога (но все это еще ничего не значит); в стороне в боку был один из них, одет каким-то арлекином или Дон Кихотом; на голове - старый железный шишак, в одной руке нечто вроде копья, в другой - старая сабля; он делал необыкновен(ные) дви­жения, махал саблею и копьем и все в одно направление - в углубление, бывшее подле него в стене и задернутое занавескою.
Наконец, как бы усталый, упал в II кресло, и все ламы стали под­падать и что-то спрашивать его тихими голосами. Мы, в свою оче­редь, спросили, о чем они вопрошают его, и что все это значит и все беснование.
- Спрашивают его всякий о своем деде, о судь­бе, о будущем и прочее; а лама, который в это время обуян духом пророчества, все им предсказывает. Видно было по всему, что это было самое грубое надуванье.
Стоило только посмотреть на рожи всех этих лам, чтобы видеть обман. Пророк также встал и потом к нам подошел смеючись. Мы заглянули за занавеску и увидели там черную ужасную харю, едущую на коне (конную не­большую статую).
Это злой дух, по учению буддистов... (имя). В кумирне было накурено тибетскими свечками и еще чем-то, но такой тяжелый запах, что едва можно было стоять. Расставлены были всюду кумирни в виде довольно больших статуй впереди, особенно сз(ади), (одно слово но разобрано), а по сторонам учени­ки его; одежда в виде индийской.
- Еще в шкапах, на полках ле­жали тысячи маленьких бурханчиков все одинак(ового) вида и формы гунсавы (того, из которого переродился ургинский кутухта, в коем витает дух его).
Устройство кумирень описать. Разделы (3). В первом (род па­перти), 4 - земляных духа или хранители: ужаснейшие статуи и с ужасными рожами; один держит балалайку в руке (одноструную), другие - змею, крысу и проч., упираясь одною ногою на обезьяну. В боковых храмниках по обыкновению хранятся их свя­щен(ные) книги.
а переезде этом уже трава II изрядная; особенно после прош­лых показалась даже хорошею. Доехали без особого труда, хотя был на дороге и песок (кажется, это уже последний). Следующая станция, куда прибыли, назыв(аетс)я Э л е с у т у.
Она уже в зем­лях цахаров; граница между цахар(ами) и сунитами близь станции не доезжая. - Здесь мы расстались с сунитскими чиновниками: с тайцзием 3-ей степени, который провожал по вед(омствам) всех сунитов (обоих консулов) и с толстейшим дзангином, который сопровождал по Запад(ным) только сунитам.
Они прибыли по обыкнов(ению) проститься с огромною свитою: всякими тайцзиями, кя и прочими чинами, которые нас провожали. Все они уселись кругом юрты внутри; любовались рюмками, пили с восхищением наливку и проч.
Все были наделены подарками и торжество вы­шло с глубоч(айшим) благогов(ением). Тайдзию и дзангину, как главным, досталось по 2 лисицы и еще сукна и стаканчик. Затем был нарисован портрет дзангина за бутылку наливки; расстались друзьями.
NВ. Вообще суниты распоряжались в отношении к миссии мо­лодецки и было за что и их отдарить и послать подарки давану: всегда было прописать людей не только при табуне, тяжестях я проч. и даже для всяких послуг (снять юрты, расставить, навьючить и проч.). II Даже давали своих верблюдов; всем помогали.
NВ. В Цахарах совсем не то. Во все путешествие нигде не встре­тили более оплошности, упущений и нерадения как с их стороны. Во-первых, в самой первой их станции (Элесуту) мы вместо 3-х юрт обыкнов(енно) расставл(яемых), нашли только две и то дряннейшие.
По треб(ованию) моему явились новые чиновни(ки) (цахары): один дзангин (с синим шариком) и один кундуй - с белым; юрту, впрочем, тотчас поставили, извиняясь, что имели только предписание о двух юртах.
Эта юрта также была дырявая. Мы удивит(ельно) как благодарны были за всю дорогу правительству нашему, снабжавшему миссию собственными юртами. В монголь(ски)х только помещались до прибытия наших (так как все члены в повозках обык(новенно) приезжали иногда часами двумя и тремя ранее обоза и вьючных верблюдов); а потом они отдавались под кухню и казакам, а мы размещались в своих просторных и чистых.
Тимковский назыв(ает) цахаров воинственными. В них не за­метно ни малейшого воинст(венного) духа. В этом отнош(ении) они точь в точь, как и прочие монголы, хотя и составляют) часть войск богдыхановых, в лицах их есть сходство с китайцами.
Вид­но, что кровь перемешана. Многие говорят по-кит(айски); иные, особенно из чиновников, даже по-маньчжурски. Чиновники чрезвыч(айно) подлы; дзангин и кундуй - только что вошли, сейчас на колени (чего прочие монголы не делали), || видать, при мне не смели.
Вот еще черты, общие между во(инственными) цахарами; большая часть их вообще плуты и воры. Во­ровство у них на большую руку и почти общее. Пред въездом еще в их земли нас предуведомил Голда, чтобы приняли нужные меры предосторожности; вследствие чего днем разгоняли любопытных, а ночью ставили у обоза часовых.
При всем этом на другой день пропала узда; еще ковшик (который отыскали у одного монгольца). Сами они говорят, что между ними из 100 человек - 50 воры, и богатейшие суть первые; у бедных похищают баранов, рогатый скот, и те для защиты себя стараются кочевать группами по не­скольку юрт вместе; а жаловаться - значит дать содрать с себя послед(нюю) шкуру.
Справедл(ивости) не ищи ни в ком. В них уже чувст(вует)ся вполне близость к Китаю. На одном из проездов мы вошли в юрту одного цахара, и первый вопрос его был: есть ли у вас воры? Вот именно, что у кого болит, тот о том и говорит.
Разделение их на знамена (хошуны) всего 8; в кажд(ом) по 2 т. чел. Вооружение - копье, лук и стрелы. Начальник - гучай амбань; затем - майрны; дзангины и кундуй. (Вместо джасаков...). (Два слова не разобраны) - признательная, что они помогли ей завоевать Китай, причислила их к своим маньчжурским II войскам, предоставив те же права.
Начальство и все простые, числящиеся в войске, получ(ают) большое содерж(ание) (сколько?). Даже про­стой рядовой - 12 лан в год. Земля у них отличные (много стад богдыхановых). С первой же станции пошла славная трава и чем дальше, тем лучше. 
16-го сентября. Утром новая неисправность со стороны новых цахар(ских) чиновников-господ дзангина и кундуя; вместо 20 чело­век всего 15 назначено, и тех не было; некоторых повезли Голду, другие разбрелись и всего оказалось человека 4, так что с вербл(ю­дами) уже отправили своих людей и с юртами - тоже.
Им сделан выговор. Хотели (они) на след(ующей) станции все поправить и са­мих людей представить. Переезд довольно большой - 30 верст. Есть довольно крупные увалы, но дорога гладкая, без песку, так что проехало без особой тягости - до следующей станции Харатологай.
По дороге в раз­ных местах паслись стада баранов самого богдыхана. В его х(озяйст)ве множество стад в разных местах цахар(ских) земель. В иных - овцы, в других - лошади, в третьих – рогат(ый) скот. Что кас(аетс)я до верблюдов богдых(ана), то они жительствуют в землях халкасов (почти на границе сунитов).
В этих же местах, чрез которые лежит нынешний путь наш, - паслись стада тучных овец, и по сторонам там и сям виднелись юрты приставл(енных) к оным пастухов||, которые все получ(ают) поряд(очное) жалов(ание) (лан 12 в год?
Впроч(ем), каж(етс)я, одни чиновники) и живут куч­ками по нескольку юрт вместе. Вообще места эти гораздо оживлен­нее, люднее, скотнее и веселее, и трава отличная - одним словом, привольные. Над пастухами ость обер пастухи и свое начальство, которое имеет в Калгане особую канцелярию или отделение в кан­целяр(ии) гусай амб(аня), которая подведомствен(на) как корпусу цахаров, так и всем корпус(ам) богдых(анских) разных скотин.
Главные их начальники после гусай амбаня суть укариды или укарды, а под ними... На переезде нынешнем в одном околотке 40 стад баранов и в каждом стаде 1100 овец, что составляет 44000 штук овец. Из них, по сказ(ам) пастухов, посылается ежегодно в Пек(ин) к высочай­шему двору до 10 т. шт. баранов.
Я спросил, для кого же это? Ужели все для кухни богдыхана. Оказалось, что для разных ку­хонь: во-первых, для богдыхановской, а во-вторых, что Е(го) в(еличество изволит баранами этими иногда давать подарки своим мандаринам.
Как же посылаются эти бараны в презент от богдыхана, когда он заблагорассуд(ит) кого осчастливить ими? - Иногда живые, иногда жареные - было ответом на сей вопрос мой. От овец этих, кото­рые состоят || в госуд(арственных) списках и проверяются чиновни­ками и ревизорами, должно быть всякий год извест(ное) число приплоду; если больше - счастье чиновников, меньше - они дол­жны приплачивать.
Еще одна отличит(ельная) черта этого овечье­го, а также конного управления (насчет рогатого скота то же), что богдыхан не знает и знать не хочет никаких скотских падежей и болезней. Скот Е. в. вечен и умирать не должен.
Умершие заме­щаются прибылями и число должно быть то же с известным при­ращением; а если падежи или что подобное - тогда вина чиновни­ков приставленных, с которых все и взыскив(аетс)я и пополняет­ся; так что богдых(ан) и с этой стор(оны) обеспечен. Лошадей ино­гда употреб(ляют) для войска.
Не доезжая до станции Харатологай, заметили мы следы земля­ного вала, едва, впрочем, заметные. У Тимковского, что он идет до Орхона, тоже подтвердил наш обоз(ный) офицер, утверждая, что там есть вал, который доходит до нашей границы. Оным, ве­р(оятно], некогда отдел(яло)сь влад(ение) Китая от монгольских. 
17-го сентября. Дзангин и кундуй с нами сыграли удивитель­ную и самую неистовую шутку. След(ующа)я станция - 35 верст. Наз(ывает)ся Куйтун. Кажется порядочно 35 верст. После ужасных переходов по пескам и увалам с присталым скотом. Нет они изволили из двух...
II О ценах на наши все товары в Калгане в прежнее время, чтобы сравнить с нынешними их ценами. Особенно о пушных: как цена их теперь и как прежде.

*      *      *

II Написать в Питер, успокоить насчет чаев, что пришли в Кал­ган, что ожидаются: опас(ность) насчет буд(ущего) года (и насчет будущих). Написать в этом отношении все, что разведано о сухом пути (разведать и написать), т. е. что отнюдь так не опасен, если бы даже и по нем привелось везти чай в Калган, и что вообще все опасности нарочно были преувеличены нашими купцами, и дура­ки этому верили.
Наши купцы вместо того, чтобы получить выгоды от чайной операции, хотели на этом выехать, на распространенном страхе и из сего барыши свои получать. NB. Вообще, в будущем донесении непременно написать о су­хом пути и есть ли вероятность, что по нему придется возить чай, и если по нему, то до какой степени удобен.
Прибавить, что если и не совсем удобен, то во всяком случае это временное неудобство, а потом с прекр(ащением) войны опять по морскому. Кяхт(инское) купечество нарочно хотело рассеять более подоб(ных) опасений, чтобы испугать Россию и, пользуясь этим, (т. е. что чаям угрожает впереди неминуемая беда), содрать огромную цену.
О видах англичан Гисозиолан? менять на Фудзян. При этом объясняют, что чаи к нам идущие, хотя к англичанам пойдут, не выдерживая якобы морского пути (хотя идут же по оному до Джилийск(ого) залива), но что это возражение не может иметь места по таким-то причинам.
|| Добавить о будущих опасностях, что если бы даже при до­стиж(ении) апглич(ана)ми видов своих, чайная торговля перешла бы в их руки (т. е. что чаи, к нам идущие, к нам бы пошли, не­смотря на то, что англ(ичане) были бы у Фудзяна именно потому, что к ним эти чаи идти не могут) - что вот кажется несомненна опасность, что они завалят весь Китай сукнами и шерст(яны)ми издел(ия)ми и решительно подорвут наши.
Купцы наши думают, что англич(ане) никогда так дешево продавать не могут, как мы. Но это, кажется, вздор (?). Впрочем, отчего же до сих пор не по­дорвали. Подумать об этом. II Написать еще: какое влияние произвел разрыв с Англ(ие)ю на цену сукон и всяких мануфакт(урных) изделий?
Не возвыси­лась ли цена на них, не увеличилась ли потребность и не можем ли мы этим воспользоваться. Есть вероятность, что китайские куп­цы по этой причине в будущем году потребуют от нас фабричных всяких изделий в большом количестве, и что их надежда на хо­роший сбыт их, и что не мешало бы сообщить об этом нашим куп­цам к сведению, чтобы но отпускали товаров по низкой цене, а крепились бы и устаивали.
NB. Справиться в Калгане и написать в будущ(ем) донесении в Петер(бур)г: не отправлено ли сколько-нибудь чаев в Кяхту из прежних остатков, как велики были эти остатки, сколько вообще отправлено? 
NB. Не было ли новых подвозов в Калган, хотя тех чаев, что замешкали сухим путем от прошлого года, и как велики эти под­возы. (Если были подвозы, то, вероятно, от этого и вышло
фаль­шивое сведение, сообщенное мне в Урге).
NB. Мы встречали (особенно по Даркандзаму) множество обо­зов, с байхов(ыми) чаями: какие это? Выходит, что отправлено же их хоть сколько-нибудь. Сколько же? 
NB. Особенно узнать, есть ли надежда на получение чаев и к какому времени? 
NВ. А главное успокоить насчет чаев. Я уверен, что слухи об опасностях для чайн(ой) торг(овли) проникли во все слои общества, и что все боятся остаться без чая; - показать, что эта опасность теперь минимальная, и что бояться нечего, все будут с чаем.
II От Калг(ана) до Кяхты берут с верб(люда) от 7 до 10 лан и навьюч(ивают) на верб(люд)а до 300 типов, что составляет полутор­ного чая или фамильного (цветочного), в котор(ом) 82 фунта - 4 места, а шаньсинского, в котором 55 фунт - 4 места.
Лучшая белка нерчинская (аргуньская) ныне стоит руб. 150 лучшая (их меха выдел(анные)). Полик заплатил за свой 90 руб. (дорогой). Он же чреватистой и лапчатой, но ему же отдавали по 75 руб. хребтовый. По его словам на... (два слова не разобраны) подвоза меха или меха с... (одно слово не разобрано).
Буряты наши и русские от китайцев получают всякой материи, дабы и проч., а нашу нанку не берут, не прочна. Дабу такую мы делали, но не прочна. Нанка, однако, идет в больш(ем) количестве) китайцам, для монголов, так как нанка дешевле.
NB. Вывезти также всяких этих материй (даб, ланений, (?), ки­тайки и проч.), купив в Кяхте. Еще и бур(яты) и русские покупают от кит(айцев) дерев(янные) чашки (для бурят(ов) привозят обык(новенные), которые употреб­ляют и монголы (для кирпич(ного) чая), а для рус(ских) особо изготовляемые (высшие).
Нанки наши же не покупают, не прочна и не выдерживают горяч(его) возд(уха), лопаются.
NB. Также вывезти всяких форм и из различного) дерева. Еще получаем мы от кит(айцев) чугунне) разные изделия. Тоже для образца вывезти. Удивительно, что мы получ(аем) от них всякие предметы, кот(оры)ми могли бы завалить их, если бы только получше выделы­вали, но хлопочут ли наши об этом.

Источник:
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 4 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985, 2-е издание дополненное и переработанное, стр. 278 – 326.

Дневной журнал 1855 года.

«Печатается по тексту ССВ, том. 3, стр. 350 - 413. Авторство Ч. Валиханова не установлено. Научные работники архива Академии наук СССР высказали ошибочное мнение, что «Дневной журнал» Ч. Валиханов вел во время пу­тешествия в Кашгар в 1855 году. («Труды архива АН СССР», 1933 г., выпуск 1, стр. 157). По всей вероятности, дневник принадлежит секретарю или драгоману русского консула в Кульдже, который записывал все, что видел и слышал во время отсутствия консула, т. е. с февраля по декабрь 1855 года.»

Февраля 9. Шарафий говорил, что хуарданцы - купцы полу­чили письма, что маньчжуры внутри Китая возвратили все об­ласти, коими овладели инсургенты, и теперь приходят дела в по­рядок и спокойствие. 
Февраля 11/7-е кит. Рассказ Абдраима. Чанпаны все-таки не умолкают, они снова сбираются сделать бунт и полагают начать это 15 числа (19 февраля). В городе содержат караул по-прежнему.
До открытия заговора у всех чиновников находилось в прислу­гах из чанпанов по два и по шесть человек, но после того их всех повыгнали.
Внутри Китая (говорил ему чинычи) – яман. Осталось вот только (показывая на ладонь своей руки, очертил кружок «О») - 500 ли до Бечжина, а прочее все взяли карахытаи. Взяты Чжан-нан, Хунян, Гандун и много других -коб-коб, более двадцати.
А что недавно рассказывали, будто маньчжуры возвратили многие города, кроме Нанкина, то это - бейкар, это говорили из хан­ских бумаг, то последнее нам известно от недавно приехавших из тех мест людей. Абдулла-ахун промолвился ему также, что внут­ри плохо.
И здесь, если не придет серебра, надо ожидать худых последствий от ханбинов. ри допросах, после открытия первого заговора, спрашивали ссыльных:
- Кого рубить и колоть сделали вы эти копья и ножи?
- Хой-хоев.
- Врете. (После пыток они сознались, что приготовили для маньчжур).
Здешнее начальство подозревает и дунган, что и с их стороны принимается участие в замысле ссыльных. В Кашгаре спокойно. Чантуданы говорили: Цзян-цзюню пришло донесение из Кашгара, что коканцы взяли Акмечеть обратно, но взяли не си­лою оружия.
Из Стамбула был посланник в Бухаре, который от имени султана предложил ханам бухарскому и кокандскому сое­диниться и содействовать освобождению Акмечети от русских: сначала переговорами предложить || русскому начальнику добром выйти оттуда и уже в случае упорства употребить военные силы.
Тому месяца два назад из Бухары двинут был отряд в числе 2000 человек и столько же из Кокана. По прибытии к Акмечети, коль скоро начальник сих войск Шадбек предложил русскому начальнику выйти из Акмечети, то он и вышел, и мусульмане вступили туда и владеют по-прежнему.
Недавно приехавший из Копала сарт рассказывал в кургане. Акмечеть взята обратно от русских; в Копале об этом колотили в барабаны! В Урумчи серебро упало в цене до 25 т. ярмаков на ямбу, до сего (времени) серебро там было по 3800 на лян, а теперь 3300.
Это потому, что много скопилось серебра, а отправлять его внутрь опасно. В Кашгаре (оно) тоже подешевело: прежде за ямбу давали 1000 и 1100 тенга, а теперь 800 и не более 900 тенг. Поэтому там купцы извещают не привозить отсюда серебра. Здесь ямба, как и прежде, 154 и 155 т(енга). 
Февраля 12. Рассказ Шарафия. В городе тихо. Внутри Китая (ему говорил Мафар) восстанавливается прежний порядок. Хан­ские дела поправляются. Кантонские купцы сделали большие по­жертвования маньчжурскому правительству.
Один банкир пожерт­вовал четыреста туманов серебром и еще сто кораблей, другой пожертвовал двести туманов (от этого будто и упало серебро в Урумчи), но о присылке сюда серебра не слышно. Только с куп­цов требуют прежний долг; они отозвались: нет серебра и проси­ли, чтоб уплачивать по временам в каждый бячу.
Начальство не согласно и изъявляет согласие принять ярмаками по сто пятьде­сят тенга за ямбу. Неизвестно, чем (это) кончится. || Наша торговля по-прежнему есть, по крайней мере, так ска­зать, на хлеб насущный, каждый продает в день от 2-х до 10 и от 10 до 15 сар.
Покупают китайцы и маньчжуры зерновые и нанку.  В 12 часов дулин у меня в гостях. Он спрашивал:
- «Получил ли я письмо от консула, посланное с ним из Хоргоса?»
- Получил.
- Что пишет?
- Пишет, что приехал хорошо и рано.
- Консул нима иш бар кители, т. е. его желание было спросить:
- «Зачем и по какому делу консул поехал?». А так как дулин по-татарски говорит так же, как я по-китайски, то я будто не по­нял его слов и поспешил ответить ему.
- Да, я ездил провожать за купур. Там пили чай и ели мясо, а тебя не догнали.
- Скоро же ездишь!
После приема рюмки рому он сказал:
- Да, как же ваш маленький караван, только шесть верблю­дов (это караван Абдраима) отправилось. Ведь в пайцзе (разумея трактат) написано двадцать?
- В пайцзе сказано, что ваши пашилганы не едут провожать караван, если нет двадцати верблюдов!
Он более ничего не начинал. (Караван же отправился в 9 ча­сов и был провожатый). После закуски мы прогулялись с ним к колодезю и в баню. Здесь я предложил ему:
- не хочет ли он попариться? Я распоря­жусь (баня была уже готова), но он отказался, сказав, что нужно скорее воротиться - есть казенное дело. После сей прогулки при прощании он опять с вопросом:
- Сыбырден хат кельдимо, консул кетди? Ответ:
- Хат кельди, консул барды. Хош, аман-бул (и так раскла­нялись) . 
II 13/9. Китайские купцы сами сказывали нашим, что перед чаганом пришло из Гуйхуачэна в Урумчи 5000 ящиков чая, но никуда [он] еще не двинут и в Чугучак не отправляют, потому что и там остановилась закупка. Вань Фань-сын говорит:
- Дней через 12 придет ему 110 ящиков.
Пути, через которые идут чаи в Западный край Китая, бе­зопасны (или возможны к проезду, потому что инсургенты не тро­гают купцов). С сегодняшнего дня что-то особенное с маньчжурами. После открытия заговора их почти не видно было в предместьях, но се­годня они везде - в харчевнях и кумирнях, едят и веселятся.
Абдраим говорил: маньчжуры решили о себе так:
- «Нам есть смерть и от нее нигде не спрячемся, а потому жить, как бы ничего не бы­вало» и ничего не ожидают, показывая прежний дух гордости и превосходства.
Ожидают присылки десяти туманов серебра, но, вероятно, не вполне надеются, и потому цзян-цзюнь недавно предписал турке­станским амбаням немедленно доставить сюда 10 000 ту­манов маты для выдачи в жалованье. 
14/10. Шэбо-зенги приехал сюда нарочито, чтоб донести цзян-цзюню, что на реке Или и в горах за Хоргосом замечены им скопи­ща чанпанов тысяч до двух, которые имеют оружие - ножи и копья. Ту-колдай не допустил его, говоря, что пустое.
Зенги доло­жил своему амбаню, а тот - цзян-цзюню и просит отряд послать и истребить их. Ту-колдай уверяет и цзян-цзюня, что все это пу­стое. Чабак, приятель Абдраима, рассуждал: одни чанпаны без уча­стия китайцев и хамбинов ничего не сделают, у них нет сильного оружия, но в здешнем народе надо ожидать худого.
|| Исаев. У него был приятель Ху-янгуда, домогался выручить на условии, предлагал сорок ящиков чая по 23 ляна. Предлагал купить у него на серебро золото - наши полуимпе­риалы, давал тридцать на ямбу, а Исаев будто просил сорок.
А на сколько ямб у него есть? На одну! Шарафий променял золотую мишуру на мату кашгарцу Булатпаю по двадцать даб за штуку, всего на 2000 даб. Курс на ямбу 154 тенга. 
15/11. В 11 часов явился Сюков сын Ибрагим.
Представил би­лет на пропуск в китайские пределы и отношение г. Абакумова (незапечатанное), он объяснил, что борохуджирский офицер не пропускал его и с билетом, говоря: есть предписание не пускать вас с русскими билетами, а с данью.
Прожив у пикета пять дней, он решился объявить, что представит цзян-цзюню в дань двух лошадей, тогда его пропустили. Явясь ко мне, он спрашивал, где ему остановиться? (караван его на 5 верблюдах с мешками и аркана­ми остался позади).
- Где же бумага к цзян-цзюню о представлении лошадей?
- Отдана колдаю.
- А от кого она?
- Когда меня не пускали, то мы на пикете сами составили бумагу и печать приложили, сделав оную из курта - сухого тво­рога.
- Ты как русский подданный приехал с билетом, остановись в нашей фактории, а лошадей представлять не должен, не делай этого. Вскоре пришли верблюды, и караван сей помещен в указан­ное место.
Насчет того, почему раскрыто отношение и кто это сделал, он объяснил, что в Копал ездил брат его Мухаметша, а оно там дано ему незапечатанное. Маньчжуры всесильны по-прежнему везде и повсюду. Они ез­дят по предместьям, совершают и дневной разъезд, ездят и по та­ким местам, где никто не ходит.
Имеют высланных шпионов, которые разыгрывают роль фокусников и других шутов (такие люди присланы будто правительством из Китая). Ожидают, что 20 (24 февр.) должны получить здесь решение от богдыхана по делу открытого заговора ссыльных. О чем цзян-цзюнь доносил в подробности. 
|| 16/12. Полицейские еэдили вниз по Или для разузнания, что делают там чанпаны. Те отвечали:
- «Мы живом здесь издавна, ра­ботаем и промышляем для собственного существования».
Хуарданцы смеются, что маньчжуры приняли также отважный характер и свободные разгулки. Недавно около гор за Суйдином ссыльные в числе до ста чело­век ночью пришли к селению Лусагун для разграбления.
Шебо - жители оного, имея караул, не допустив грабителей, перело­вили из них несколько человек и порядочно поколотили. Абдраим Беденев явился с жалобою на Галия - портного: Га­лий хвастает, что полюбился жене его, Беденева, и однажды по­целовал ее, когда она проходила в загородку, что он сблизился с нею через работника Беденева, подкупив его ярмаками.
Жена, уз­нав это, теперь плачет.
- Да ты веришь что ли хвастовству?
- Нет, не верю, но все-таки больно обидно.
- Правда, что это обида. Поэтому я полагаю, здесь есть стар­шие и другие почетные люди, и, если хочешь, я скажу Шарафию, чтобы он пригласил общество и дело это разобрать, и если Галий за это присужден будет к наказанию, а вы сами не решитесь на­казать его, тогда я сердечно исполню ваше желание.
Да, Шарафий уже призывал Галия и допрашивал, но он клялся, что никогда не говаривал ничего и что все это напрасно. Но хвастовство его дав­но уже слышали Хасан н другие кошчи. Шарафий и другие старшие признают, что по шариату должно строго наказать Галия, но Абдраим и они, сознавая, что наказанием Галия распростра­нится повсюду молва, что за Абдраимову бабу драли Галия, а через это в кургане и в городе будут толки и слова в поношение женщины, притом и Галий в отмщение решится сделать им ка­кое-нибудь зло, они дали делу вид: мало ли собак! рот не закроешь ей, когда она на небо лает, и потому Шарафий и Абдраим проси­ли меня не входить в это дело, будто я ничего не знаю, но при случае удалить Галия из фактории, как человека опасного для всех. 
|| Февраля 17. Два тунши из торгового двора явились в на­шу факторию, разыскивая султана Сюкова. Отыскав его в коше, они требовали, чтобы он ехал с ними в майтунцзу. Султан ко мне и они за ним. Я спросил туншу (у проезда южной казармы):
- Что тебе нужно?
- Да вот этот казак на карауле сказался сартом и объявил, что ведет цзян-цзюню двух лошадей, но к нам не приехал, а те­перь говорит, что лошади пропали, поэтому его нужно туда.
- Кто вас послал?
- Наш чон в майтунцзе - большой человек послал.
Это не сарт, но один русский подданный. На карауле он предъявил колдаю билет, но тот не принял, и он как наш поддан­ный проехал сюда с билетом нашего правительства, поэтому и остановился в нашем дворе и к вам ехать ему незачем.
- Ну мы так н скажем нашему чону.
- Так и скажите (с тем они и воротились).
В восточном предместье города ночью на сие число происходи­ло: близ въезда в город находятся харчевни и постоялый двор. В эту ночь набралось в тот двор более ста пятидесяти человек ссыльных (они и прежде собирались туда, но в меньшем числе).
Хозяин того дома, китаец, подслушал тайный разговор их, потом донес полиции, а оттуда команда поспешила к дому. Поймано со­рок два человека, прочие бежали. Здесь открыты письма и за­писки, приготовленные к рассылке в окрестные места Кульджи, к ссыльным же, когда и как начать бунт.
По запискам открыто при­готовленное оружие - копья, ножи и другое холодное оружие. Из пойманных и изобличенных в делании фальшивой монеты забили до смерти до двадцати человек. 
II Февраля 18. В 4 часа пополудни казнены публично пять че­ловек из числа пойманных прежде возмутителей. Тысячи народу стекались на это кровавое зрелище. Из преступников были двое чанпапы, один торговец из китайцев (имел здесь мелочную лавку и капитала до 10 000 лян ярмаков, [четвертый] хамбин, слу­жащий, пятый же китаец, он был сторожем в казначействе.
В чис­ле означенных трех ссыльных один тот самый, которого жена открыла первый заговор. Говорят, это был один из злейших, но и на месте казни он не робел. Ему говорят:
- Зачем ты тут сел?
- Где велите, там и сяду. Посмотрев на палача, он сказал:
- Ты не способен отправлять свою должность, видишь у тебя и руки трясутся и сабля тупа!
Очевидцы говорят, что замечание этого преступника справед­ливо, потому что палач в три удара едва отсек ему голову, тогда как другой палач отсекал прочим одним ударом. Жена сего преступника после казни совершала обряд над ним: жгла бумагу и свечи.
Говорят и остальных преступников скоро будут казнить, в том числе и чиновника из маньчжуров (значит получено решение от богдыхана). Конвой до двухсот человек при казни, как говорят, разъезжал и распоряжался, как лев.
Происшествие 17 числа, по рассказам маньчжуров, не заклю­чало злого умысла ссыльных против туземцев, но что ссыльные только поссорились между собою и за то взято из них под арест шесть человек.
Китайцы же подтверждают первое, т. е. советы восстания и проч. Подтверждается, что два кантонские купца пожертвовали маньчжурскому правительству 400 туманов серебра. Китайцы не сожалеют о казненных, говоря: худым людям ту­да и дорога.
|| Дунганы говорят: чанпанов надо по 1000 в день резать. Слышно было, что в городе не будет сегодня тех увеселений и освещения, как бывало прежде в этот день, не будет п маскарада коо-тай, но по закате солнца и во весь вечер там производились обыкновенные потехи - жжение пороха, треск и шум. Шарафий получит 16 ямб за сданный в казну то­вар. 
19/15. Купец, товарищ Ху-янгуды, беседуя у Исаева, когда они рассуждали о вчерашней казни, порицал чанпанов:
- «Яман ки­ши», - и, указывая на восток, говорил:
- «Вот недавно чанпаны там сделали ссору и из них взято немного человек. Хан яхши ки­ши, маньчжуде лоя киши, яман кюмуш. Канту, хан де кюмуш бульдн, ишь халас». Последние слова его: кюмуш бульди, ишь халас - надо понимать более к настоящему времени, т. е. у хана теперь [есть] серебро и дела поправились.
Китайцы и маньчжуры веселятся, публика снарядила процес­сию коо-тай, но цзян-цзюнь отказался пустить ее в город. Исаев, наконец, сошелся с Ху-янгудой, отдал ему условие и принял у него чая 47 ящиков по 22 ляна семь м{ыскал) и пять фына за ящик, более будто чая нет.
Против усло­вия прибавил один лян и семь с половиной мыскала. Зато Ху-янгуда поступил честно: выдал хороший вес - круглым счетом по 80 чжин ящик. Исаев проверил и выходит, [что] в каж­дом ящике по 82 и 84 фунта чисто­го чая.
При всем отсутствии вкуса чай и мне кажется хороший, лучше, чем он прислал пробу. При том утешается, что в этой пар­тии, к его счастью, оказалось три ящика высокого сорта чая под фирмою кяхтинского купца Тун-Хумоцзи и еще четыре ящика Хулючий Лян-сина. Купцам он про это не сказывает.
Я пробовал чаи. Си Син-куй крепится со своим чаем, говорит:
- «Возьму или по тридцать или уже по двадцать лян. Мое счастье, курс на ямбу 159 т[енга]». Китайца понудило отдать чай по этой цене будто то, что очень нужно серебро к отправке, иначе он должен был бы заложить чай.
И еще просит у Исаева десять ямб взаймы пли под чай, которого привоз не замедлится, и с тем, что он сдаст ему этот чаи двумя лянами дешевле против цен на чай, который будут про­давать другие купцы. || До сего многие китайские купцы говорили: будет, будет чай, но сегодня Фу Тэн-лун и Ван Фань-юн отзывались, что чаев не будет. 
20/16. Кантонские купцы сделали пожертвования не маньчжур­скому правительству, а противной стороне, т. е. кар[а-китаям]. Абдраим рассказывал:
- «А в та [день, в] которой резан чанпан, тот день от хана гумак приехал, ну как приехал гумак, цзян- цзюнь не только конверт сверху смотрел, тотчас приказал резать.
Хан шипко сердит [на] цзян-цзюня:
- «Как ты смел писать мне такое дело, а я здесь живу, а ты там живешь, а не знаешь, какое дело есть», - шипко ругал его (это он слышал от маньчжурского чиновника).
Происшествие 17 числа в восточном предместье подтверждается так: ссыльные поссорились между собою и из этой ссоры про­изошло то, что одни явились доказателями на других в составлении заговора.
Здесь между высшими маньчжурскими чиновниками происхо­дят из-за чего-то раздоры и несогласия. Многие ругают Ту-колдая. Его отец - сильный старик, на днях, поймав [его] за горло, гово­рил:
- «Задушу тебя и сам умру».
Недавно, возвратившись из Каш­гара или Аксу, А-колдай особенно за что-то ссорился с Ту Миньтаем. Солдаты тоже ругают его за то, что по его милости дают им вместо серебра мату и нанку. 
Они вопиют:
- «У нас есть жены и дети, надо сначала накормить их, а потом позаботиться насчет пла­тья, но когда они голодны, то нам не до платья. Ну, [если] нет возможности выдать серебром сполна, то дай хотя третью часть или хотя два и даже один мыскал и тогда все-таки можно купить пищи!» [Курс] ямбы 159 и 160 [тенга].
Приходил хой-хой справляться, какие нужно деревья. Я ему объяснил. Он разгуливал по саду. Щупал березу и говорит, что теперь еще рано. Привезу деревья, тогда и цену выдашь. Пожа­луй, и денег не возьму до приезда да-лоя. 
II 21/17. Жители говорят: прежде в эти дни множество бывало чанпанов, но ныне их не видно здесь. Купцов каждый день собирают в полицию насчет уплаты се­ребра. Они хотят выдать ярмаками, а начальство требует сере­бро. Цзян-[цзюнь] сказал им:
- Вот восемь колдаев что решат, то и должны вы исполнять. Ту-колдай держит сторону купцов: принять от них половину яр­маками, а другую - серебром, прочие также, но А-колдан против сего и притом укоряет Ту Мннь-тая за то, что принят в казну то­вар от наших купцов - [из-] за все[го] это[го] они жестоко ссори­лись и ругались.
Был послан чиновник вниз по Или и видел место, где жили чанпаны. Судя по становищу, заключает, что их жило там до 10 000 человек, а куда они ушли, неизвестно, и следов не открыто (верно, и не искали). 
Февраля 22. Купцы сегодня очень веселы и радуются, что де­ло их об уплате долга решено с великою для них пользою. Реше­но так: принимать от лих девять десятых ярмаками и одну деся­тую серебром и принимать ярмаки, считая полных 2000 за один лян серебра.
Всего они должны казне семь с половиной тумаков» обязаны выплатить в течение нынешнего года по срокам: в III-й, VI, IX и ХII-и луне. Все говорят: этим решением цзян-цзюнь оказал великую пользу и для купцов, и для жителей, а иначе последовало бы и разорение, и худо, и теперь, говорят они, здесь серебро будет дешево, потому что менялы, рассчитывая на казенный долг с купцов, берегли серебро и держали высокий курс.
И это, должно быть, правда. Старик меняла давно не пока­зывался, но сегодня, несмотря на буран, приезжал к Шарафию и говорил:
- Не хочешь ли купить серебра?
- А почем?
- 58!
- Нет, теперь ярмака у меня нет.
И Шарафий и Нияз говорили: маньчжуры действительно вы­гнали кара-китаев из Нанкина. Это слышали они от более благо­намеренных китайских купцов, которые недавно получили об этом письма. Словам же чинычи не совсем надо верить, он кантонский и у него сердце нечисто в отношении к маньчжурам. 
23/19. Приезжавший из Копала Алимходжа рассказывал в кур­гане: в Копале все говорят, что русские торговцы в Кульдже все убиты и где была фактория, то и место все срыто. Консул бежал. Г. Абакумов очень заботится, как бы спасти его, и распорядился выслать подводы навстречу.
Из Чугучака ехал в Кульджу наш торговец, но услышав это, остановился в Копале. Шарафий выменял около 5000 лисиц, привезенных из Кашгара, выменял на товары: ситец, мебельную материю, тарьяк; лисиц принял по 400, а товар сдал, неизвестно, и говорит:
- «Ладно, убытка немного». 
24/20. Абдраим: хуарданцы хотят в одиннадцатой луне упла­тить весь свой долг; отсрочка же на год для фузульцев. Хуарданцы сказывали нашим, что внутри восстанавливается спокойствие, маньчжуры одолели кара-китаев, выгнали их из Нан­кина и других взятых ими городов, кара-китаи обессилели. Об этом недавно один хуарданец получил письмо, и это известие верно. 
25/21. Сегодня и в нашей фактория появилось много маньчжу­ров, были и чиновники с ребятишками. Хотя больше сдавали, но и покупали товары - мелочь, брали и нанку.
Нияз слышал в кургане, что из Урумчи идет большой караван на шестистах верблюдах с чаем. Слышал, что начальство ожидает скоро привоза 50 туманов серебра. Стихло и в городе, о чанпанах ни слова. 
II 26/22. Вечером был у меня Шарафий. К нему приезжал дулин и пригласил его приехать завтра в дом к цзян-цзюню уложить в ящик машину. Шарафий сказал ему: хорошо. Впрочем, я дол­жен спроситься, у нас есть здесь лоя. 
27/23. В 7 часов утра у меня был дулнп и говорил:
-  Цзян-цзюню нужно уложить в сундук одну вот такую вещь (показывал руками и ногами разные знаки), и как ваш Шарафий мастер для такого дела, то цзян-цзюнь зовет его к себе. Я сказал:
- Очень хорошо и с удовольствием скажу Шарафию, чтобы он потрудился съездить. При сем на вопрос:
- Разве цзян-цзюнь скоро едет? Он ответил:
- В четвертой луне, когда приедет его преемник.
После этого дулин начал говорить о султане Сюкове.
- Касак, всего их шесть человек на карауле сказались, что едут к нам, но не приехали, а остановились и живут у вас. Как же это?
- Касак этот наш подданный, поэтому и приехал к нам.
Да у него пайцзы нет.
- Пайцза-тяо у него была, и он с ней явился ко мне, и, если хочешь, я покажу ее тебе. Без билета и без письменных видов лю­дям я и сам не позволил бы остановиться в нашем дворе, ты такой пропуск и сам видел в прошлом году.
- Но у него только 5 верблюдов, а ведь в трактате сказано 20! В этот раз он что-то был очень в веселом и дружеском настроении, и я ласково и дружески сказал:
- Да что же 20, а когда у него нет столько?
- Но ведь, - говорит он, - колдай и консул решили, чтоб про­пускать только 20 верблюдов.
- Консул и колдай, быть может, рассуждали, но я не думаю, чтоб так решено было ими, и знаю только то, что и консул гово­рил мне, что ваши пашилганы могут и не провожать караван, если менее 20 верблюдов.
Впрочем, - сказал я, - мы с тобою лю­ди маленькие для того, чтоб решать большие дела, а вот станем-ка лучше пить чай! Он засмеялся и разговор наш обратился в част­ную беседу: сколько от роду лет, есть ли хотунза, баланза и тому подобное.
При прощании я сказал ему, что завтра караван отправляется.
- Кто едет?
- Наши торговцы Нияз и другие и тот касак.
- Сколько верблюдов?
- 26, - сказал я.
- А! бу яхши.
Шарафий получил от цзян-цзюня в награду за услугу 6 сяр ярмаков. Говорит, что цзян-цзюнь весел, угощал его чаем, кото­рый так был крепок, что он чуть не подавился. Цзянь-цзюнь спро­сил:
- Отчего ты, Шарафий, похудел?
- Торговля худой, - ответил он. Я сказал Шарафию:
- Ты бы поблагодарил цзян-цзюня и поступил так, как де­лают наши российские купцы.
- Нет, этого нельзя, по их хотя один сяр даст, тан надо ваять, а тем более, что мой ящик поступил под укладку машины, кото­рый стоит 4 сяра. II К китайским купцам пришел караван до 200 верблюдов, привезены товары: бумага, фу-чай, кирпичный, сабет-чай и бай­хового 57 ящиков к Ху-янгуде.
Вечером беседовали у меня Шарафий, Абдраим, Нияз и Исаев, рассуждали: теперь что-то большая перемена в городе - ни слова о чанпанах и маньчжуры стали храбрее. 
28/24. Исаев купил у Ху-янгуды тридцать семь ящиков чая по той же цене, как принял и первый. Остальные 20 ящиков высшего сорта, и просит [он] дорого - 27 лян. Из 37 ящиков по недостатку денег Исаев отдал приказчику Васильева 16 в уплату, сдавали и ярмаками по 156 тенга за ямбу. 
Марта 2/26. Михайло Исаев слышал от Ху-янгуды, что чанпаны сегодня ночью опять затеяли худое дело. Наши торговцы обеспокоились и поспешили разведать. Оказалось: ночью прихо­дили к нему воры, по украсть ничего не успели, а только нанесли караульному рану ножом в ногу. В эту же ночь воры забрались в лавку Кан Фан-куя и выкрали до 100 сяр ярмаков и две штуки сукна. Цаян-цзюнь приказал немедленно отыскать. 
4/28. Исаев подружился с Калашниковым, ездит вместе к Ху-янгуде покупать чай. Калашников хочет взять десять ящиков, они оба находят, что чай этот стоит 26 лян, и согласны выдать эту цену. Другие говорили им:
- Дорого, можно и подождать, но если не хотите, то с богом. После слышу, некоторые говорят:
- К чему наш совет и условие! Я сказал им:
- От общего всех вас совета и согласия зависит дело. В 12 часов пришли ко мне Исаев и Калашников.
- Вот, - говорили они, - А. М. покупает 10 ящиков чаю.
- Желаю, чтоб купили вы и тысячу, почем же?
- По 26!
- О! да такой цены еще здесь и не было!
- Чай хорош, очень хорош.
- Ну, а общество знает?
- Как же, мы сказывали, и все благословили. 
- А я слышал, что не совсем благословило общество.
- Нет, мы сейчас говорили и с Шарафием и с прочими, и они согласны.
- Если так, то с моей стороны желаю вам успеха. Впрочем, - говорю я, - не сделаете ли || хуже для себя, выдав такую цену, надо подумать о будущем, к чему торопиться: Ирбить прошла, до Макарьи далеко, отправки тебе, старик, не предстоит, следователь­но, к чему торопиться, тем более слышно, что чай сюда будет.
Ведь дав теперь 26 лян за 10 ящиков, после ки­таец будет дотягивать до 27 на д10 ящиков, и так мало-помалу вы собьетесь и дойдете до того же, что и в Чугучаке, по крайней мере, здесь до сих пор вы удерживали цены на чай, и никто еще по этой цене не покупал.
- Точно [как будто] мало; но чай этот стоит этих денег; му­сульмане толкуют о цене как бы подешевле, но достоинств чая не разбирают.
Исаев утвердительно сказал:
- Чая не будет.
- Да почему вы знаете?
- Я слышал не [от] своего приятеля, но от других, и Фу Шенлун говорит, что и ихнего не будет, потому что чай его продан в Урумчи по 25 лян.
- Да вы и верите китайцам, разве они скажут вам правду, и неужели вы не присмотрелись, что они и тогда говорят - нет чая, когда чай лежит уже в амбарах. Впрочем, как хотите, ваши день­ги, ваши выгоды и невыгоды, а я вас не останавливаю.
Когда общество согласно, все-таки не мешало бы вам подумать о буду­щем. По возвращении от меня они одумались и остановились от покупки. Вечером я зашел к Шарафию, где был и Исаев, толковали опять о том же.
Исаев утверждал, что этот чай лучше Си Сннкуева и того, который купил Мухамеджан, но Шарафий, напротив, гово­рил, что далеко хуже, и сказал:
- Пусть Калашников дает мне теперь деньги на 10 ящи­ков этого сорта, я согласен взять по 25 лян, а сам по­сле куплю ли такой чай по 26 или по 22 - это мое счастье. Шарафий чувствует что-то, и недаром ему сказывал старик Хайсянь, что дней через 8 будет караван на 200 верблюдах с чаем; в Урумчи чаев пришло много и сюда будут подвозить до четвертой луны. 
5/29. Возчики, прибывшие 27 февраля с караваном из Урумчи, продали в нашей фактории 20 чжинов чая. Они сказы­вали нашим, что из Урумчн вышел большой караван, много и байхового чая, и что везут 14 туманов казенного се­ребра, которое они обогнали за пять станций от Урумчи.
Фу Мен-лун говорил Исаеву:
- Развития торговли здесь нельзя ожидать; теперь и спокойно и ничего, но кто знает, какие могут быть последствия, да и вам надо уехать, к чему здесь жить (словам Исаева я не вполне верю).
I Ху-янгуда сказывал Исаеву, что хуарданцам сделано под­тверждение от начальства не иметь [давать] кредита нашим, а кто даст, пусть после не жалуется.
Хромой Турдубек пробовал у Ху-янгуды [вы]торговать чай, ко­торый хотел купить Калашников, купец просил 27 лян,
- А на двадцать четыре каков?
- Посоветуюсь.
Си Син-куй сказывал Шарафию, что дней через 7 придет к нему чаи, 87 ящиков. Шарафий получил сведения, что за его товары серебро ужо все выдано Са да-лое, но он не кажется; на днях получил он шарик, поздравка и пиры не позволяют.
Из Урумчи отправлено в Чугучак 7000 ящиков чая. Это сказывали нашим сами китайские купцы. С 1 по 8 марта курс на ямбу 155 и 154 тенга. 
7/1. Сегодня цзян-цзюнь торжественно въезжал в кумирню и встречал ханский указ. 
8/2. Наши купцы слышали, что указ тот об отправленном сю­да серебре. Всего отправлено только 3 тумана, н оно придет сюда в третьей луне. Поутру был дулин, спрашивал, здоров ли я. Я поблагодарил.
Он сел и долго молчал, бросая взгляды на меня, как будто что-то спрашивал, но между тем молчал. После того как мы выпили по стакану чая, он начал:
- Копал близко или далеко? Я сказал:
- Кто скоро ездит, для того недалеко, а караван на верблюдах приходит в 11 и 12 дней. После он спрашивал до Семипалатинска и оттуда до Сибири - Омска. 
10/4. Абдраим беседовал, сегодня с сыном одного маньчжурско­го чиновника и между прочим спрашивал:
- Хорошо ли, спокойно ли теперь живете? - Теперь спокой­но, - отвечал он.
- Ан у вас чанпаны худой народ, что вы их худо бьете?
- Нет, хорошо мы их порезали!
II Курс на ямбу между торговцами 154 я 153 тенга, и из казны выдавали в жалованье ярмаками по 2900 за лян, значит по 145 тенга за ямбу. Выдавали и серебром, но очень незначительную часть - мыскалов по 5 и то, кажется, только низшим чиновникам, а есть еще меньше. 
11/5. Абдраим, ехав из города, встретился с Абдулла-ахуном и одним сартом. Последний рассказывал, что он был по какому- то делу у Ту-колдая и что Ту-колдай человек хороший, скромный. Абдулла-ахун говорил:
- Правда, хороший человек, да вот его прошлый раз жестоко обидели Та-дажень и А-колдай, чуть курму на нем не изорвали, упрекая его и Ха-колдая так:
- А! вы чинчи русским.
Абдраим говорит, что чинчи значит сват. Он слышал, что здешнее начальство строго подтвердило над­лежащим властям насчет обезопасивания нашей фактории от воров и что если случится подобное, то ворам наказание вдвое, а властям двойной штраф. Курс на ямбу 154 и 153 тенга. 
13/7. Торговля ваша по-прежнему. Подтверждают, что чаи сю­да будут - Си Син-куй сказывал Абдраиму.
15/9. Прогуливаясь к мосту, встретился со мною один молодой тунгэнь. Сняв шапку, он подошел и поклонился. После приветст­вия он объяснил свое знакомство с нашею прислугою, потому что у него покупают молоко.
- Консул уехал? и приедет ли назад?
- Уехал и приедет.
- Да ведь он 3 года здесь жил?
- У нашего хана не такой закон, чтоб служить только 3 го­да, а только у вашего хана такой порядок. Впрочем, и ваш цзян-цзюнь здесь вот уже много лет служит и только нынче уезжает.
- Нет, - говорит тунгэнь, - он не поедет отсюда; хотел ехать, потому что хан вызывал его в Бечжин для дела с кара-китаями, а теперь дело-то с ними прекратилось, то хан и оставил его опять здесь еще на три года, и об этом дзян-цзюнь получил письмо от своего сына, который вот уже 6 лет как уехал и живет в Бечжине. 
17/11. Поутру явился ко мне приказчик Кузнецов и объявил, что находящийся у него в услужении семипалатинский ташкентец Таша (маленький, черненький, который жил у Букаша), уехав вчера в город, не возвратился и до сих пор не является.
Я предо­ставил ему поразузнать в городе, не захватили ли его за долги, как бывало с Галием. Днем оказалось, что он скрылся от долгов: Куз­нецову (должен] состоит до 25000 яр[маков], Исха­ку - 3, Абдрахману  - || 8, и вслед за известием, что Таша неизвестно куда скрылся, явились в факторию до 5и человек кашгарцев и китайцев, разыскивая Ташу как должника.
Торгов­цы наши получили сведение, что поутру некоторые из тунгэнов видели его в городе, потому и полагают, что он скрывается там в доме прибежища холостых людей. Другие говорили, что вечером видели его в кургане, что он перевозил из города к сарту куплен­ный им фу-чай, посему полагают, что он намерен тайно уехать с отправившимся вчера из кургана караваном в Копал или в степь.
Поэтому торговцы наши полагали послать завтра до Кокдалы и далее до каравана 2 человек, чтоб поймать Ташу. Сообразив, во-первых, если Таша попадется в мошенничество в городе, то его приведут оттуда к нам как плута, тогда нам будет стыдно; во-вто­рых, если он скрывается в кургане, то взять его оттуда нужно, на­перед предуведомив дулина; в-третьих, если он ночью уедет из кургана на Кокдалу, а наши погонщики, поехав туда, могут по­пасться на китайский пикет или сарты не выдадут им Ташу, если он у них; по всему этому я счел нужным пригласить к себе дулина, имея в намерении сказать ему, что наш человек вот другой день как уехал в город и не возвратился и что его вечером видели в кургане у сартов; поэтому я намерен послать в курган своих двух человек и чтоб он посодействовал отыскать там Ташу. 
18/12. Поутру Таша явился в факторию (он, вероятно, узнал через своих товарищей, например, Галия, о предпринимаемых ме­рах к поимке его) и объявил, что он ездил на Кокдалу в погоню за Эмельбаем, который, взяв у него 3 штуки фу-чая и не заплатив денег, отправился в сувановские аулы.
Это не оправдание само­вольной отлучки. Вслед за ним явился в факторию китаец Ван Ман-цзи и говорил нашим торговцам, что Таша купил у него вче­ра 50 штук фу-чая, денег заплатил только за 20.
Далее оказалось, что Таша, купив тот чай по 3050, перепродавал его в кургане сартам по 2800 и осталось не заплаченных денег будто до 60 000 ярмаков. Я велел сказать китайцу, что в это не могу вмешиваться и он не прав, что верил такому кошче.
Наши узнали, что в курга­не сарт Мухамет-Таша имел дело с Ташой и принимал у него чаи и что из того числа до 20 штук принадлежало Таше. Поэто­му распорядились послать к сарту Султанбая и взяли чай; 10 штук отдали китайцу, и он, по-видимому, удовольствовался, а 7 штук привезли в факторию, чтобы разделить на уплату дол­гов между собою.
Я предоставил купечеству, что если они хотят, чтоб он отслу­жил им остальной долг или пока соберет долги с китайцев, кото­рые накопились за ним по их же милости, потому что он вовлечен в долги и в мошенничество самими же ими дачею ему товаров в мешок для того, чтоб он таскался и продавал в городе, и он испол­нял это иногда удачно и неудачно, то взяли бы его на свое поручательство, но они отвечали двояко: если прикажете, то мы возь­мем его на поручательство, но по собственному желанию сами не можем за него ручаться и принимать ответственность, если он бе­жит, сдать Ташу прямо некому, потому что нет настоящего хозяи­на у коша, с которым он приехал и еще при нем отошел из его коша.
Начинать о его мошенничестве формально дела я не поже­лал. Сделал только прочное полицейское внушение при виде всех и после стал ждать случая выпроводить его из фактории в Семи­палатинск для того, чтоб осталось у нас одним плутом меньше, рассчитывая притом, что если он бежит в дороге, то Семипалатин­ское, Ташкентское общества нисколько от того не пострадают и мне не столько будет стыдно от этого, сколько от того, что он бе­жал из фактории.
В четыре часа пополудни приехал ко мне дулин. После привествия и недолгой беседы я сказал ему: [искали] одного нашего торговца, работник [этот], уехав в город, не являлся два дня, а между тем он скрывался в кургане у одного сарта, что сарт тот принимал от него для сохранения чай; чтоб отыскать и взять отту­да нашего человека, я пригласил тебя, но так как сегодня тот ра­ботник явился сам, то теперь дело и кончено.
Дулин по выезде от меня, заехав к нашим купцам, спрашивал о сарте и, записав его имя, отправился; думаю, хоть ничего не сделает, но, по крайней мере, сарт тот поплатится дулину, ярмаками и ему они, кстати, на голые зубы. 
II 19/13. Абдраим слышал, что Ту-колда назначен в коман­дировку в Пекин для представления ко двору лошадей. Мелочная торговля ваша по-прежнему. Чаев в привозе нет, но говорят, что чаи будут. Курс на ямбу 155 и 156 [тенга]. О чанпанах не слышно пи слова.
21/25. Сегодня отправился каравав Шарафия на 22 верблюдах с матой и лисицей. С этим караваном я выпроводил Ташу в Семипалатинск. Призвав его к себе, я сделал ему убежде­ние в мусульманском вкусе:
- «Ты, молодой парень, сделал глу­пость, и за это ты получил наказание, это наказание детское, ко­торое сделал бы тебе и отец твой. Я слышал, что у тебя есть в Семипалатинске мать - добрая старуха, ты поезжай к ней.
Но если после этого еще будешь мошенничать, то пропадешь, и если с дороги вздумаешь куда-нибудь бежать, то прежде подумай о своей голове: но попадешься в наши руки, так сам аллах строго накажет тебя, помни, что у тебя есть мать-старуха, которая тебя родила и воспитала, пожалей слез ее и поезжай к ней».
У него есть своя лошаденка, а на пропитание в дороге я велел выдать из семи одну штуку фу-чая, да на оказавшийся у него один сяр ярмаков купить хлеба. Накануне отправки Таши некоторые из торговцев наших гово­рили мне очень хитрую выдумку, что китайцы, узнав о сделанном взыскании с Таши, остаются очень довольными, что русские чиновники так справедливо действуют, в притом предложили заме­чательный совет: чтоб подобные меры еще более действовали на китайцев, через что облегчится самое получение долгов с них.
Они справились о моем мнении: не пожелаю ли я поступить с Ташою при отправке его так - надеть ему на шею цепь и, водя по двору, бить палками (?). На это я сказал:
- «Мне нет надобности до того, довольны или нет нашими действиями китайцы, и я не считаю для себя нужным прислуживаться им, тем более решиться на предлагаемую вами меру посмешища - ведь мы не китайцы, я сделал взыскание с Таши такое, какое по нашим правилам тре­бовалось за его проступок, и разве для вас этого мало?
Кажется, ведь все вы поснимали шапки и, кланяясь, упрашивали меня пере­стать бить его? На это даже Шарафий не постыдился сказать:
- «Да, мы кланялись нарочно!».
Вот мусульманские чувства. Где деньги, они готовы сжечь человека даже невинного в их долах и потому пользуются проступком Таши; они хотели подставить шкуру его в подарок китайцам и через такой легкий подарок рассчитывали на быстрое получение своих долгов с них. 
II 23/17. Сегодня пришел караван китайских купцов до 50 верблюдов, привезено байхового чая Си Син-кую, по его словам, только 55 ящиков (а полагают более 100), несколько ящиков кирпичного. Теперь кирпичный чай дешевле, чем был в феврале и в начале марта: тогда сарты покупали по 345 и 350 за ямбу, а теперь дают по 355 и соглашаются на 360, но никто еще не покупал. [Курс на] ямбу 156 тенга.
25/19. Ожидаемое серебро до сих пор не пришло, и едва лн справедливо ожидание это. Китайцы говорили Абдраиму: внутри дела все [еще] худы для маньчжуров, только Кантон отстаивает­ся, а прочее все взято кара-китаями и что нельзя ожидать присыл­ки сюда серебра, и если прошлый раз въезжал цаян-цзюнь в кумирню для приема ханского указа об отправлении серебра, то это  выдумка маньчжуров, чтоб поддержать упадок духа здешнего войска, ведь не приди серебро, и здесь и оставаться нельзя будет. Ямба 156 и 157 тенга.
С Ван-беком опять несчастье: по возвращении отсюда он, чтоб чем-нибудь заслужить милость богдыхана, донес, что в горах око­ло Яркенда открыл богатое местонахождение медной руды, и для разработки высланы были 150 человек туркестанцев. 
Между тем младший брат его в Кашгаре, будучи хакимбеком, на­ложил на народ свой поборы до трех ямб, чтоб ими [оказать] по­мощь брату в подарках для китайских начальников, высланных для разработки руды; [но] не видя ни малейших признаков меди, (они) взбунтовались и из числа их до 40 человек при юзбаши бежали с работ, явились в одном из караулов и просили офицера донести своему амбаню, что команда выслана на изнурительную работу, где нет и признаков меди, и что это только обман Ван-бека и его брата, через что они имеют в виду получить себе чины и ме­ста, объяснили и о поборах.
Сказали офицеру:
- «Если не доне­сешь и силою нас [будешь] заставлять, от этого мы бежим в Ко­кай». Офицер показание их представил амбаню, а тот богдыха­ну. Теперь идут решения. Хотя наши сарты не говорят, сделано ли китайским начальст­вом что-нибудь с сартом за дело с Ташою, только хромой Турду-бек сказывал, что весь курган напал ругательством на того сарта, выражаясь так:
- С водворением здесь русских, слава богу, и мы возымели облегчение от притеснений китайцев, а ты... сделал с их работ­ником! Ну, что если русское начальство объявит [претензии] ки­тайскому начальству, тогда нам каково опять будет - мы опять будем подвергаться различным притеснениям! 
I 27/21. В 11 часов утра пожаловала к нам давно ожидаемая копальская гостюшка - почта. Ну, милости просим, дорогая го­лубушка, очень кстати: появление твое довершило наше счастье в минуты общей радости.
Урядник Серебреников объяснил, что по караулам проехал хорошо. На некоторых караулах офицеры гово­рили, что к нам убежало чанпанов до 500 человек. Где они? Урядник отвечал:
- «У нашего государя таких людей не принимают, и если бы они где-нибудь показалась, то их прогнали бы».
Абдраим слышал, что в командировку в Пекин вместо Ту-колдая назначен и отправляется Ха-колдай. Ожидают в скором времени привоза шести туманов серебра. Курс на ямбу 157 и 158 тенга. В Кашгаре серебро подорожа­ло - по 1100 и по 1200 тенга за ямбу.
28/22. Об отправке цзян-цзюня не слышно, но говорят по-преж­нему о приезде нового цзян-цзюня. Назначенный же из Улясутая цзян-цзюнь уже выехал сюда, но, собрав на пути сведения, что в здешнем казначействе пусто, много растраты и много недостатков по всем предметам казенных имуществ, он воротился назад, пос­лав богдыхану донесение, что по болезни не может отправиться в Кульджу.
Вновь утвержденный здесь хакимбек страшно задолжался. До­биваясь этой должности, он задолжал здешним торговцам до 2000 ямб и теперь всех своих мусульман и кашгарских торгов­цев созвал к себе на совет и требует помощи.
Сделана раскладка на бедных таранчей, и между ними, говорят, происходит большой ропот и что через подобные действия хакимбека между таранчами надо ожидать возмущения. 
31/25. Был у меня дулин. Он от имени двух колдаев спраши­вал: получил ли я сведения, где консул и здоров ли он? Я благо­дарил и отвечал, что получил и что консул здоров и должен быть теперь в Омске.
Больше он ни в какие рассуждения не входил, кроме частной беседы. Сегодня пришел китайский караван, при­везено байхового чая Фу Жен-луну сорок и Маштеку 50 ящиков. Ямба 158 и 159 тенга. II Сегодня распространилась молва, что в горах Талкы недавно было землетрясение, продолжавшееся три дня, и за это время один из холмов к востоку с громом сдвинулся с места вперед на 20 верст (?) и занял всю вершину одной из протекающих там речек, оттого речка та теперь не сможет снабжать водою для орошения пашен.
Для освидетельствования сего необыкновенного явления отправили Иш-дулая и много других чиновников. 
Апреля 2/27. Абдраим сказывал, что, будучи у Чонкуза, слы­шал разговор между китайцами, что внутри дела плохи и очень и что Чонкуз сказал:
- Нет, я здесь не буду иметь дел и уеду, - и просил, - нель­зя сказать дулаю, чтоб отослал Букая назад.
Пшека, будучи в кургане, зашел к Юзсы и в это время ниот­куда взялся известный вор Букай, сев на его лошадь, уехал; по­гонщики не могли догнать, буран помешал, а когда Пшек объявил мне об этом, я сказал:
- Жаль, что Букай не сел на самого тебя и не уехал, тогда вы перестали бы посещать курган, особенно зачем было ехать в такую бурю, когда света было не видно. 
Апреля 3. За делание фальшивой монеты сегодня в крепости казнены повешанием 5 человек. Уже известно, что в число казенного долга в казну от купцов принимали и медною монетой, и они старались сдавать больше но­выми ярмаками, выпущенными в Ногати.
Говорят, теперь в казне оказалось до семидесяти туманов этой монеты больше, чем было выпущено из казны. Цзян-цзюнь с того времени и весь совет в изумлении насчет этого обстоятельства. Приказано фальшивые ярмарки отделить от настоящих я узнать, от кого они поступили, а потом передать [на) следствие: где они их взяли.
Из Кашгара привезена партия ссыльных мусульман до трид­цати человек. Они подверглись этому наказанию по делу бывших там беспорядков в 1852 году. Кашгарский хакимбек удален от должности и взят там под арест. Удаленный отсюда хакимбек по прибытии к месту назначен­ного жительства в Турпан не явился к тамошнему амбаню, а отправился прежде в театр, за это амбань посадил его в тюрьму, освобождение из которой хакимбеку обошлось очень дорого. 
4/29. Шарафий сказывал, что сегодня привезено в здешнее ка­значейство серебра три тумана и что к 15 числу еще ожидают шесть туманов. Абдрахман сделал мену с кашгарцами: выменял до 7000 кусков маты на нанку и сукно; за штуку нанки - 11 даб, а за сукно – 140 даб. 
II 5/1. В 12 часов приехал ко мне дулин по важному делу. По приходе тотчас он сказал: меня послал колдай сказать, что на Борохуджир приехали ваши торговцы - ногаи, всего два человека, и у них только два верблюда, а так как в трактате сказано двад­цать, то их пропустить нельзя, поэтому колдай говорил, чтоб и ты от себя послал к ним бумагу, чтоб они воротились назад. На это я ответил, что я не имею права посылать таких приказаний.
- Ну так все-таки пропустить их нельзя?
- Колдай - человек большой, и я не могу указывать вам в ваших соображениях, тем более, что консул и он не раз рассуж­дали насчет 20 верблюдов, поэтому если тебе поручено спро­сить меня, то кланяйся Ту-даженю, что это дело зависит от него.
После этого он поворотил [разговор] в другую сторону:
- «Во всяком случав скажи свое мнение: будешь ли ты доволен, если офицеру прикажут не пропускать тех ногаев, или доволен будешь, если их велят пропустить?». На это я опять сказал: - «Я не могу изъявлять неудовольствия как на то, так и на другое, мнение же мое таково, что ногаи те, разумеется, едут в Кульджу для торговли, которая открыта здесь по дружественным отношениям наших прави­тельств, и если они приехали издалека, а вы их не пропустите, то для них это будет обидно и они должны понести невозвратные расходы и убытки, поэтому кланяйся Ту-дажешо, что в подобном случаях я желал бы, чтоб их пропустили».
Повторив мои слова, что ногаи будут обижаться и понесут убытки и что это он так и ска­жет колдаю, дулин от себя ли или по приказанию Ту-колдая просил меня послать, куда следует, бумагу, чтоб караваны наши ме­нее 20 верблюдов после сего не ездили. На это я ответил, что могу только донести консулу.
К вечеру узнали, что ногаи те служители Хотова, едут сюда из Чугучака. Чихан через сарта получил от них записку, в которой они жалуются, что их не пропускают и что корпусный офицер донес о них в Кульджу. Ямба 159 и 160 тента. 
8/4. Абдулла-ахун сказывал Абдраиму, что на днях действи­тельно привезено серебра 3 тумана и 60 лян и еще ожидается 10 туманов; бумага о том уже получена. Он же подтверждает происшедшее в горах Талкы необыкно­венное явление, но что полицмейстер не ездил туда для личного удостоверения, потому что это подтвердилось допросными сведениями, и потому цзян-цзюнь не велел ему ехать теперь, отложили до восьмой луны. 
II 9/5. Торговля наша все помаленьку движется, есть выручка по 10 и по 20 000 в день. Ямба, говорят, 165 тенге. В 11 часов был дулин с объявлением, что колдаи докладывали цэян-цзюню о кар[аване], прибывшем на Борохуджир на двух вер­блюдах, что воротить его было бы обидно и убыточно для ногаев, поэтому цзян-цзюнь разрешил пропустить их, и об этом вот уже три дня назад как послано офицеру предписание.
Причем дулин опять повторил, чтоб я предупредил торговцев не ездить карава­нами менее 20 верблюдов. В этот раз дулин особенно что-то был откровенен и весел, беседовал более часа и говорил, что он ездил бы ко мне каждый день, если бы не было много [казенного] дела.
- Я, - говорил он, - с утра до вечера занят при деле новых ярмаков, да и в майтунцзе также надо быть. Опять спрашивал: далеко ли до Омска, я повторил, что, кто скоро ездит, для того но очень далеко, а как ходят караваны на верблюдах, то такой езды два месяца.
Спрашивал: есть ли в Омске крепость и много ли войска. Я отвечал, что есть крепость и войска довольно - пехоты до 4000 да конницы до 1000 человек, впрочем, быть может, и больше, но я как человек невоенный, то об этом положи­тельно не знаю.
- Скоро ли приедет консул?
- Об этом пока еще не имею сведений.
- Он женат или нет?
- Нет.
- А теперь не женится ли?
- Увидим, когда он приедет.
Калашников променял 60 штук нанки на мату по 6,5 даб за штуку; мата хороша, стоит по 60 копеек серебром. Султанбай променял юфть па мату по 82 маты за фунт. 
10/6. Пришел караван китайских) купцов, привезено доволь­но кирпичного чая, а о байховом неизвестно. За кирпич просят дорого - по 450 за штуку, а за ямбу дают только по 330 штук. 
11/7. Тунгэне, старик Хайшань, встретясь со мною в лавке у Шарафия, спрашивал, есть ли у меня серебро?
- Есть.
- Будешь менять?
- Пожалуй, по скольку дашь?
- По 150 два.
- Нет, по этой цене у нас нет серебра, ведь ямба теперь 165.
- Возьми сто пятьдесят три.
- Э, старик, нечего напрасно толковать. При сем, желая вы­пытать, действительно ли пришло казенное серебро, я сказал:
- Да, ведь у вас теперь серебра много - привезено и ханское серебро?
- Бумага получена, -говорит он, - а серебро еще нет, ожи­дается в скором времени. Но мне кажется, что это обыкновенное разглагольствование здешнего начальства в утешение маньчжу­ров.
II Абдраим слышал от сведущих людей, но которые уклоняют­ся высказывать подробности, что теперь Здесь хоть спокойно, но в 6 или 7 луне что-нибудь опять произойдет, доброго нельзя ожидать. Отсюда отправился отряд маньчжуров и хамбинов в Урумчи для встречи назначенного сюда цзян-цзюня.
Внутри Китая плохо, кара-китаи подбираются уже к самому Пекину. Здешнее начальство очень занято разработкою руд серебряной и медной; серебряные разрабатывают в двух местах: за Суйдином и в горах Каш, здесь же [добывают] и медную руду;
Са Да-лоя давно уехал на медные рудники, результаты в обеих разработках весьма не успешны и не приносят никакой пользы, расходы же значительны. Шарафий говорил, что на это предприятие они упо­требили уже 60 ямб.
Он что-то хлопочет и привез образ­цы серебряной руды, уже бывшей в деле плавления, и хочет рис­кнуть купить для опыта несколько пудов, только еще не говорит, с кем он вступает в такую сделку. Приезжал чиновник осведом­ляться о меди Исаева, выдавая по 450 за чжин. 
12/8. Мусульманское наше купечество, чувствуя приближение тридцатидневного поста, приступило к постройке мечети, дабы в такие великие дни иметь возможность сходиться на молитву всем в единое место.
Для сего они избрали место в загородке, уступае­мое Мондыбаем. Воодушевись ревностным усердием, от старого до малого они с раннего утра принялись за работу, так что к вечеру храм уже поспел.
Не должны осуждать за несоблюдение архитек­туры, но, напротив, надо отдать им честь за прочную отделку и щедрые для того пожертвования: врыли они четыре столбика вы­шиною в два с половиной аршина, положили перекладины, на них несколько жердей, покрыли рогожами и засыпали их землей, а две стороны, не касающиеся капитальных стен загородки, обвешали также рогожами.
Все лица, которые участвовали в постройке хра­ма, денег на это не вкладывали, не участвовавшие же вносили деньги на покупку рогож и жердей, например, один усердный муж Абдраим пожертвовал на этот предмет 500, II казанский пер­вой гильдии купец Шарафий - 1000, семипалатинский ташкен­тец Султанбай - 300, купеческий сын Абдрахман - 200, Сар - 1000, всего же пожертвований поступило 3000.
По математике и расчету на наши рубли эти цифры составляют сумму немаленькую, на которую у нас в России в каком-нибудь се­ле можно выстроить приличный храм. Но не удивляйтесь, если я скажу, что усердные мусульмане построили на эти 3000 мечеть не лучше и не хуже такой загородки, какие делают в де­ревнях мужики для своих овец и телят зимою, чтоб они не мер­зли.
Вы спросите: да как же так? Ведь не шутка - 3000! Да, правда, 3000! Но вопрос в том, что такое 3000? Ответ: ярмаков, и эти 3000 менее 3 рублей серебром, вот вам и щедрое пожертвование и великолепный храм. 
13/9. В 12 часов пришел хотовский караван на двух верблю­дах с выдрой и лисьей лапой. Приехавший возчик чалаказак Му­хаммед Галий объяснил, что по прибытии па Борохуджир офицер сказал ему: не могу пропустить тебя, потому что есть предписание не пропускать менее 20 верблюдов.
Он предлагал гостинец за пропуск, но и на это офицер не согласился, ответив так:
- По нашему закону запрещается брать подарки, потом ска­зал:
- Вели хочешь, то подожди, а я донесу цзян-цзюню.
В ожидании сего разрешения он жил при пикете 12 дней. После пропуска по караулам везде проехал беспрепятствен­но и не встречал никаких обид. Дулин и еще другой чиновник приезжали принимать медь от Исаева по 500 за чжин; дело разошлось из-за веса: они при­везли тяжелый чжин, так что, по расчету Федора, из 36 пудов они могли украсть более 2 пудов. 
14/10. Абдраим сказывал, что вследствие отзыва улясутайского цэян-цзюня о болезни, по причине которой он не мог отправить­ся в Кульджу, ему приказано явиться в Пекин, и он давно уже уехал туда. Ямба 165 и 166 тенга.
II Вообще жители в Или очень обеспокоены нынешнею засу­хой, до сих пор не было дождя ни разу, на днях три колдая ездили в Ламасы к ламе просить его молиться о дожде, и он со всем духовенством молился по 3 дня, а дождя все-таки нет.
Впрочем, сегодня к вечеру появились на западе тучи. Работавший у нас в саду таранчи говорит, что их хакимбек заболел от заботы, которая сокрушает его из-за засухи; говорит, что цзяи-цзюнь ты­кал его пальцем в глаза, упрекал так:
- «Ты несчастный, от того и дождя нет, а когда был прежний хакимбек, тогда дожди бывали часто».
Дулин принял медь от Федора по верному весу; в уплату при­везли ярмаки, но не сполна и не полное число по счету - 69 и по 70 в мыскале, Федор не стал прини­мать, а чиновники не хотели пополнять, отдавали тецзами, но он не принял их из опасения неблагонадежности.
Дулин собрался было везти Федора ко мне на разбирательство, но, верно, одумав­шись, остановился н поставил посредником Шарафия п передал ему тецзы; тецзы надежны у старика менялы. Они еще пригла­шают везти меди 10 000 чжин.
Наши просят задаток, а без этого опасаются. Меняла употребил хитрость - выдал Шарафию тецзы почти все на большие новые ярмаки. 
16/12. Чиновник из китайцев Дун Фул, будучи у Абдраима, говорил, что в начале 4 луны будет серебро до 8 ту­манов, он же высказал, что здесь надо ожидать худых последст­вий. Чанпапы - это вздор, их хотя бы было и 100 000, но они ничего не значат, более надо опасаться китайцев-тунгэней, у них сердце нечистое, и они же, питая зло к маньчжурам, распускают разные толки о чаппанах, от них же произошли и толки, что чанпанов несколько тысяч бежало к русским. Ямба 166 и 167 тенга. 
19/15. Сегодня у Абдраима был один из камердинеров цзян-цзюня. Он из китайцев, служит у него уже 14 лет, вы­сказал, что цзяи-цзюнь очень обеспокоен здешними обстоятельст­вами, даже и хлеба нет, серебра нет и не должно ожидать, а если говорит, что соробро везут и будет - это все ложное утверждение для здешнего края, потому, говорил он, что так начальство делает, что русским часто привозят серебро, а нам нет, II то, чтоб не по­казать явно обеднение своего государства, начальство распускает слухи: вот везут столько-то серебра и вот еще столько-то вслед будет.
Цзян-цзюнь собирается к отправке в половине четвертой луны. Теперь он вот уже три дня живет в кумирне со многим выс­шим духовенством, [они] молятся о дожде. По причине засухи и частых, почти ежедневных, ветров и бурь ожидают совершенного неурожая хлебов.
Сегодня и я должен был поститься: Передков, воротясь с база­ра, объявил, что там нет ни говядины, ни баранины потому, что все китайцы и вообще народ в Кульдже по приказанию цэян- цаюня держат семидневный пост по случаю засухи.
Говорят, что если в течение семи дней не будет дождя, то приказано держать тридцатидневный пост. Впрочем, цепы на хлеб обыкновенные: рожь теперь от 1200 до 1300 [яр.] за 100 чжин, мука по 1200 [яр.]
В казне запасного хлеба, говорят, довольно; достаточно на три года. Между жителями - китайцами наши замечают страшную зло­бу и ненависть к маньчжурам. При малейшем споре маньчжура с китайцем зрители из китайцев по наружности будто стараются смирить обоих, но когда споривший маньчжур удаляется от них, они вслед ему скрежещут зубами. 
20/16. Утром до 8 часов тихо. В 9 часов поднялась сильнейшая буря с востока. В это время за северными воротами нашей фак­тории в навозе в одной куче распространился огонь. Ехавший с водопоя один рабочий, увидев это, тотчас дал знать купцам;
Пе­редков ехал с базара, тоже увидел и поспешил собрать людей; ветер бросал искры по навозу, но общими силами все скоро поту­шили. Огонь этот, верно, от трубки проходящих китайцев, и преж­де несколько раз замечали, что проходящие китайцы соберутся два-три человека, усядутся покурить и оставят огонь.
Наши куп­цы, когда замечали это, всегда прогоняли. Власов тоже раза два прогонял таких собеседников. По причине значительного появления фальшивой монеты в новых видах начальство обязало торгующий класс принимать от публики ярмаки со строгою разборчивостью.
Вследствие этого про­изошло то, что купцы и вообще торговцы почти вовсе не стали принимать новых ярмаков. Солдаты и жители обратились по сему обстоятельству с просьбою к цзян-цзюню, и теперь вновь сделана публикация принимать монету без разбора, предварив публику, что делание фальшивой монеты будет строго преследуемо и что судьба виновных в случае открытия определяется самим началь­ством.
Говорят, что теперь делание монеты развилось страшно, особенно работают тунгэни, которых начальство боится даже стро­го преследовать, а потому подозренных не велено вывозить на суд в город, а расправляться с ними на месте, где живут или где пой­маны.
II Калмыки, живущие около северных гор, говорили нашим торговцам, что в горах Талкы вовсе не происходило такого явле­ния, какое рассказывали, но случилось только так: у подошвы одного холма прежде была произведена разработка руд, по време­нам водою размывало ямы, углубляло их в холме, и, наконец, ны­не одна сторона того холма, подмытая водою, обрушилась. 
21/17. Услышана общая молитва илийского народа: в девять часов утра появились тучи с запада, с десяти часов до двух про­шел мелкий дождь, потом прояснило и снова подул восточный ветер. Сегодня под вечер и Бауцза разгуливал со мной в саду, ука­зывая на кумирню, объяснял, что цэян-цзюнь живет там и мо­лится небу о ниспослании дождя и что в городе теперь никто ни ест никакого мяса.
Я спросил:
- А долго ли не будут есть мяса? Он, указывая на небо, го­ворил:
- Пока не будет дождя.
- Да ведь сегодня был дождь!
- Э! сяо юй шибудале.
Абдраим говорил, что хуарданцы скучны, торговли у них, мож­но сказать, нет ни на ярмак, некоторые говорили, что года через два здесь никого не будет из хуарданцев. Купцы, имеющие на руках чай, заметно становятся мягче, по­тому что начали сами приходить к нашим, показывая вид, будто так без надобности приходили.
Си Син-куй присылал к Шарафию, чтоб он приехал к нему завтра повидаться. Всего имеющегося здесь чая насчитываем не более 260 ящиков, по­ложительно уже известных, но полагаем, что есть больше. 
22/18. В три часа пополудни получена почта. Урядник Саль­ников объяснил, что в степи и по китайским караулам проехал благополучно. Шарафий ездил к Си Син-кую и повидался. Дело разумеется о чае. Он сказал:
- Ну, теперь поторгуемся?
- Пожалуй, - отвечал Шарафий, - если не будешь много раз­говаривать. Тот представлял резоны, что чаи в Урумчи дороги, что их больше здесь не будет, и, наконец, выпросил за свой чай 25 лян. Шарафий сказал:
- Нет, по такой цене нам нельзя покупать, а по двадцать лян, пожалуй, да притом возьми половину товарами.
- О! о товаре не говори.
- Но ведь ты прошлый раз давал по двадцать три?
- Да, что ж ты не взял, а теперь я по той цене не могу взять.
II и знаю, что вы не будете продавать чай до 11 луны (это озадачило их, и они в изумлении, что наши решились на та­кую твердость терпения), поэтому мне нечего торопиться и я по­дожду до осени. Они сами сознаются, что у них составлено общее условие о выдержке цен и теперь за это друг на друга сердятся.
Абдраим слышал, что в командировку в Пекин отправляется не Ха-колдай, а Ту-колдай, и это не Тумантай, а другой. 
23/19. Нынче китайское начальство, что сверх обыкновенной вежливости, обязывает нас предупредительностью. Прежде они всегда присылали наведаться о нашем здоровье накануне отхода почты.
В этот же раз прислан был дулин накануне прихода оной. Он от имени Ту-даженя и Ха-колдая спрашивал, здоров ли кон­сул, где он и скоро ли приедет, потом спросил, хорошо ли я пожи­ваю? Я поблагодарил и отвечал, что консул здоров, что теперь он в Омске, а когда приедет, об этом сведения не имею, но думаю, что через месяц приедет.
После недолгой частной беседы мы раскла­нялись, причем я заметил ему - ласково:
- Да, я забыл сказать: воры опять от моста начали уносить лес, вот уже четыре [доски] утащили. Он ответил:
- Хорошо, я отыщу (так и есть!). 
24/20. Абдраим сказывал опять, что в Пекин отправляется Ту-дажень. Меняла говорит, что скоро будет четыре тумана серебра, и это подтверждают другие. Курс на ямбу будто не одинаков: 155 н 156 [тенга], на большие новые ярмаки покупают по 165 и по 170 [ярмаков]. 
25/21. Говорят, с приходом казенного серебра начальство на­мерено собрать всю монету, выпущенную в новых видах, и пере­делать ее в виды меньше, т. е. один ярмак в десять и более. Нового цзян-цзюня ожидают в четвертой луне 18 числа, а тепе­решний отправится тогда же, 20 числа 
II 26/22. Хуарданцы жаловались цзян-цзюню, что кашгарские торговцы вывозили отсюда все серебро, что теперь по неимению здесь серебра им невозможно вести торговые дела. На это цзян- цзюнь ответил им:
- «Что ж вы жалуетесь! Они тоже купцы и, зна­чит, умеют приобретать серебро».
Делание фальшивой монеты все более и более увеличивается. Говорят, сколько ни режут и ни вешают преступников, ими пере­полнены все тюрьмы. 
27/23. Теперь и в нашу факторию большая часть покупателей является с большими ярмаками. Наши хотя уклоняются прини­мать, особенно если китаец соглашается дать дороже на десять или двадцать ярмаков лишних, но иногда жаль расстаться, отпуска­ют товар и на эту монету, только на немного - рубля на два или на три.
Я со своей стороны объявил купцам помнить предварение г. консула на этот счет и что если впоследствии что-нибудь встре­тится, то чтоб они с жалобами к нам об этом не обращались. 
29/25. Абдраим сказывал, что сегодня пойман один китаец с 2000 сяр фальшивых ярмаков, которые он вез из Хоргоса сюда, но только сам он бежал, а взят работник. Теперь в городе и нашим торговцам на требование должники предлагают большие ярмаки, наши не берут, а те, значит, так и будут отделываться, говоря: ведь эти деньги мы получаем от цзян-цзюня, почему вы не берете? Если не хотите, то ждите, а у нас нет мелких ярмаков.
Говорят, что старой монеты становится уже мало в обращении: всю переделали на новые ярмаки. Ямба 175т(енга] - на половину старых и половину новых боль­ших ярмаков. 
II 30/26. Абдраим сказывал: теперь сами маньчжуры говорят так:
- «Кажется, приходит конец нашему существованию, серебра нет, теперь и поесть не на что, прежде хотя и мату давали, но все- таки давали немного и серебра, а теперь не дают нисколько». 
Мая 1/27. Китайцы ожидают прихода каравана; Ху-янгуда ожидает байхового чая 40 ящиков. Хуарданцы, вероятно, во из­бежание хлопот с большими ярмаками не отпускают ничего на оные покупателям, отзываясь неимением требуемого товара. Го­ворят, что они даже и лавок не открывают.
Общество купцов до семидесяти человек отправилось к цаян-цзюню по обстоятельству больших ярмаков: что им отпускать на них товар невозможно, потому что им нужно серебро, которое они, выручая, отправляют в уплату, а эту монету отправлять невозможно. Множество жителей бедных предместий бросали к ногам; цзян-цзюня эту монету. 
3/1. IV луны. К вечеру выяснилось, что большие ярмаки за­прещаются к обращению, велено собрать все, у кого сколько есть, и представить в казну, на которой взамен их будут выданы мелкие ярмаки – 800 за 1000.
Тем, у кого небольшая сумма, деньги будут выданы тот же час, а у кого больших ярмаков на значительную сумму, тем выданы будут тоцзы с отсрочкою на не­сколько времени - до переливки сих ярмаков в новые виды, новые ярмаки будут в четырех видах: в 10, 20, 30 и 40 ярмаков.
II Говорят, цаян-цзюнь позаботился о наших торговцах, сказав, что им выдаст взамен больших ярмаков полное количество, т. е. за тысячу тысячу же. Для китайских торговцев только в ува­жение их просьбы велел выдать по восемьсот за тысячу, а прочим местным жителям ничего взамен больших ярмаков не выдавать, так как от них произошло все зло - делание фальшивых ярмаков. 
4/2. Вывешено объявление о том, чтоб представили в казначей­ство все большие ярмаки только желтой меди, красной же меди монета не запрещается, которая по-прежнему должна быть в обращении, но какое вознаграждение должно быть от казны за озна­ченную желтую монету, ничего не сказано, и на этот счет решение еще неизвестно. 
5/3. Абдраим рассказывал: около северных гор, в саду отстав­ного И-колдая, полицейские солдаты на днях открыли делание фальшивой монеты. По допросу их послан был чиновник с 40  человеками.
Хозяин сада И-колдай не хотел выдать своих служи­телей, но они были взяты. За ними вслед он сам явился к цзян- цзюню и на вопрос его:
- Как он дозволил себе решиться на такое преступное дело, И-колдай отвечал:
- Я не отпираюсь, что делаю ярмаки, и по могу считать это преступлением, потому что все делают их. Конечно, вы делаете для казны, но когда чеканится монета для казны, для этого есть монетный двор и при этом деле должны быть доверенные чинов­ники от разных ведомств, но вы II дозволили чеканить монету воз­ле себя, в частном здании, где чеканят ее и для казны и вместе для себя. Смотря на это, занялись тем же делом для себя и все ва­ши 8 советников, а вслед за ними делание монеты развилось повсюду и между всеми классами людей.
Поэтому, видя, что все от старшего до младшего чеканят монету для себя, чтоб иметь возможность пропитаться, я рассудил: почему и мне не заняться этим же делом для того, чтобы иметь пропитание, и потому начал делать ярмаки.
Говорят, цзян-цзюнь на это объяснение не мог ничего ответить, и И-колдай остался на свободе. Хотя ярмаки красной меди не запрещаются к обращению, но купцы и вообще торговцы ни от кого их не принимают и покупа­телей на оные выгоняют из лавок.
По причине настоящего замешательства теперь и цена на се­ребро неизвестна, и китайские торговцы отзывались, что пока до исхода дела о ярмаках о серебре поминать нечего. Говорят, приятель наш Ту-дажень ослеп и не бывает в при­сутствии и что он должен выйти в отставку, место же его займет Ту-колдай.
Заметил, что наши торговцы, будучи предупреждены насчет больших ярмаков, хотя прямо не просят содействия, но нуждают­ся в оном, говоря:
- Как же теперь мы со своими ярмаками, куда нам их девать, ведь этого нельзя же было знать, что так случится, я собрал справ­ки, у кого сколько имеется больших ярмаков, и таковых оказалось у всех 688 т. ярмаков.
Понятно, что со стороны китайского начальства нельзя ожидать другого ответа, как только оно сошлется на свое первоначальное предупреждение; руководствуясь некоторыми соображениями насчет наших тор­говцев, насчет больших ярмаков, я счел необходимым послать в майтунцзу пригласить к себе дулина, имея в намерении, II что если он сильно упрется на том, что наши торговцы были предупрежде­ны насчет этого дела, тогда я скажу ему:
- Это делаю я для того, чтоб по приезде консула не последо­вало от вас отзыва: почему в свое время не было объявлено вам о количестве имевшихся у наших купцов больших ярмаков. 
7/5. В 11 часов приехал дулин. После обыкновенных приветст­вий он спросил:
- Что, какое есть дело? (а сам, без сомнения, уже знал и по­лучил инструкцию).
- А вот какое дело, - отвечал я.
- Правда ли, что большие ярмаки запрещены к обращению?
- Запрещены, - правда, и теперь всем велено свозить в каз­ну, но только свозят желтой меди в сто и 50 ярмаков; красной же меди, ярмаки чугунные и желтой меди в десять ярма­ков, - эта монета остается по-прежнему в обращении.
- У наших купцов тоже есть большие ярмаки, вот для этого я и попросил тебя [приехать].
- Да зачем они брали их, ведь колдай говорили об этом кон­сулу?
- Знаю, что колдаи говорили и наши купцы удерживали, а иначе у них теперь была бы выручена весьма значительная сум­ма, но при общем обращении этой монеты нельзя же было изба­виться, чтоб иногда не взять 1 или 2 ляна от знакомых покупателей, тем более знакомых ваших чиновников. Например, вот и от тебя, как знакомого, Исхак ваял даже тецзу в 5 т. больших ярмаков.
- Э! как от меня? Нет, он врет!
- Быть может, Исхак ошибся, по крайней мере, я так слышал от него.
- А много у ваших купцов больших ярмаков?
- Нет, немного, всего только около семисот сяр.
Хорошо, прикажи им составить счет общего числа ярмаков по сортам. Пока мы беседовали, счет был составлен, и он написал в свою ведомость только ярмаки желтой меди в двух видах: в сто и пять­десят ярмаков, которых оказалось только с небольшим на 610 сяр, прочие же он не записывал, говоря, что они но за­прещаются к обращению.
Во время беседы пришел Шарафий с тецзами на большие яр­маки, которых у него на 500 000 сяр. Дулин отозвался, что по ним он получит мелкие ярмаки, потому что с запрещением больших лица, выдавшие тецзы, не осмелятся предлагать по оным больших ярмаков.
При выходе в конце беседы, как будто назло, встречается Исхак. Дулин что-то спросил у него и сказал:
- Когда я давал тебе тецзу?
- А прошлый раз, помнишь, когда купил люстрин?
- А, ну так я ее возьму. Я и сам, - говорил он, - имею 140 больших ярмаков (18 т. сяр) и должен сдать в казначейст­во, но что за них выдадут 18 т. сяр или 9 - не знаю.
При прощании дулин просил меня объявить нашим торговцам, чтоб они от покупателей не принимали больших ярмаков. Абдраим был в городе, все новости теперь там происходят по делу больших ярмаков; мпогие таскаются с огромными ношами и не знают, куда с ними деваться, предлагают купить и отдают сотенный ярмак за шесть фын, но никто не берет.
Купцы соби­рались на сходку и решили требовать, чтоб большие ярмаки, в ка­ких бы то пи было видах, вообще были запрещены в обращении, иначе они закроют лавки и не будут торговать. 
8/6. Общество купцов единогласно объявило цзян-цзюню, чтоб ярмаки в больших видах вообще были запрещены в обращении, иначе они прекратят здесь свои торговые дела. Начальство решило, будто по их желанию монета будет выпущена в мелких видах: в восемь и по-прежнему в десять ярмаков.
Теперь в нашей фактории почти нет покупателей, даже кашгарцы не бывают; некоторые китайцы, впрочем, все еще приходят с большими ярмаками, но никто оных не принимает. II Сегодня наши заметили, что все хуарданы и фузулы запер­ты и никто не торгует, народа в городе не видно - все куда-то как-будто попрятались.
Вчерашнего числа скопище китайцев, бедных жителей, в том числе и чанпаны, чуть не разграбили одну из богатых фузул за то, что там не приняли от них в промен до 2000 лян боль­ших ярмаков. За это дело цзян-цзюнь арестовал полицмейстера, отобрав у него шарик, потому что ему заранее приказано было удовлетворить этих людей, но он не распорядился, отзываясь, что был занят другими делами.
Все говорят, что ожидаемый новый цзян-цзюнь очень строгий, что он или устроит здесь порядок или от действий строгости про­изойдет еще хуже, одно из двух. Говорят, он выслужился до сего звания из нижних чинов (бэнь или бень). Место Ту-даженя зай­мет А-колдай. 
9/7. Купцы и вообще народ в Кульдже, хотя обязаны свозить и приносить в казначейство большие ярмаки, но никто не пред­ставляет оных, требуя от начальства наперед выдать вознаграж­дение за эту монету.
Начальство все еще настаивает, чтоб ярмаки чугунные (в де­сять) и желтой меди (в десять ярмаков) имели по-прежнему силу обращения, но купцы решительно объявили, что они таковых при­нимать не будут и не будут торговать здесь.
Наши купцы получили сведения, будто китайское начальство рассуждало об их больших ярмаках так: если русское начальство будет настаивать, то удовлетворить их немедленно, но если будет молчать, то отложить это удовлетворение.
Поэтому общество на­ших купцов явилось ко мне и просило, нельзя ли поторопить ки­тайское начальство выдать им вознаграждение за известную сум­му больших ярмаков. Сообразив, что это хитрая выдумка кого-ни­будь из них, например хромого Турдубека (у которого больше всех этих ярмаков) или Абдраима (у него 150 000), я от­ветил им:
- «Хорошо, что вы узнали об этой мысли китайского на­чальства, но нам можно надеяться, что деньги ваши не пропадут, подождите еще несколько суток, видите, теперь у них и без нас хлопот очень много». 
|| 10/8. Ту-дажень по болезни отказался от службы и его ме­сто занял А-колдай, которому он передал и печать свою. Говорят, что купцы и жители не хотят отпустить отсюда цзян-цзюня до тех пор, пока он не удовлетворит всех за большие яр­маки. 
12/10. Тунгэнам начальство по согласию их выдало мелкие яр­маки до 3000 сяр взамен больших, по 400 за 1000. Купцы же и жители из китайцев требуют 800 за 1000, а без этого ни на что не соглашаются.
Говорят, цзян-цзюнь укорял своих советников за то, что они не доложили ему своевременно о распространившемся зле от боль­ших ярмаков, и объявил, что за ту сумму больших ярмаков, которая выпущена из казначейства, он выдаст вознаграждение из соб­ственности, за сумму же, превышающую выпуск оных от казны, выдали бы уплату его советники.
Наши торговцы видели пришедший к китайцам караван до 10 верблюдов с кирпичным и фу-чаем; байхового два ящика - Ху-янгуде. Ямба 465 тенга.
Кашгарским торговцам выдано также по 400 за 1000 больших ярмаков. Вывешено новое объявление, а первое уничтожено, что боль­шие ярмаки чугунной и желтой меди в 100 и 50 ярмаков запрещаются, остаются в обращении только чугунные и желтой меди в 10 ярмаков, назначено вознаграждение по 400 за 1000. 
II 14/12. Получена почта в 5 часов пополудни. Сегодня пришел караван из Ташкента из 20 верблюдов. Они прошли через Чунцзы-караул. Они вышли в марте. Там спокойно, В Кокане был посол от султана калифов с советом: почему Кокан и Бухара молчат и не тревожат Россию с этой стороны.
Какой был ответ хана, неизвестно. Тогда же выслан из Кокана большой отряд до 5000 человек по направлению к Алматам. Выпавший снег в полтора аршина причинил бедствие этой армии, которая после того неизвестно что предприняла.
Изэ Хивы также был посол [в Кокай] по делу Акмечети. Он го­ворил хану:
- «Земли те были наши, после владели вы, а теперь у вас отняли их русские. Сами ли вы намерены отстаивать те земли или согласитесь, чтоб мы вошли с Россией в переговоры об этом деле?». Ответ на это со стороны Кокана неизвестен.
Коканский аксакал в Кашгаре прислал своему правительству акт за подписями кашгарских беков о том, что инсургенты в Ки­тае по наущению англичан придумали средство тайного отравле­ния маньчжуров; так как маньчжуры исключительно употребляют фу-чай, то инсургенты распорядились на плантациях при укупор­ке фуа-чая мешать в оный неизвестный яд.
И так как из Кашгара вывозится в Кокан исключительно чай этого сорта, то беки почли себя обязанными известить о такой опасности эту страну. По по­лучении донесения аксакала в Кокане публиковано, чтоб торговцы в Кашгаре и вообще в Западном Китае не покупали и не приво­зили туда фу-чая.
Теперь и здесь фу-чай гораздо дешевле прежне­го: прежде давали по 40 - 45 и не более 50 шт. на ямбу, а теперь дают по 60 шт. Глубокий ум угадает, до какой степени это может быть осно­вательно. Я же присовокупляю только свое замечание, что при­ход каравана из Ташкента, рассказ об отправлении [отряда] к Ал­матам, публикация в Ташкенте об опасности от употребления фу-чая.
Впрочем, немудрено, что сарты выдумали это для собственных выгод: заставить китайцев продавать этот чай дешевле и самим по­лучать за оный большие барыши. 
II 16/14. Наши торговцы замечают в городе постоянно происхо­дящие на улицах драки, шум и проклятия цзян-цзюню за большие ярмаки, которые чернь бросает и топчет.  Вчера один тунгэн отдавал другому 10 больших ярмаков, и когда тот не хотел брать, он заколол его ножом и тут же пора­зил сам себя.
Наши торговцы опасаются, чтоб не произошло здесь дурных событий от ожесточенной черни. Некоторые намереваются вы­ехать. Я хотя стараюсь смягчить их опасения, но, признаться, у самого на сердце другое и уповаю только на одно: покровительст­во всевышнего!
Упорство купцов в принятии ярмаков по четыреста за тысячу, согласие их на это тогда, когда приедет новый цзян-цзюнь. Цзян-цзюнь на Саньтае. И после вторичного объявления представлять в казначейство большие ярмаки ни купцы и никто не представляют из опасения, что не получат никакого вознаграждения.
Хотя вознаграждение уже официально назначено по четыреста за тысячу, но оно на­значено с отсрочкой до седьмой и восьмой луны. Купцы, как не­которые откровенно сознались нашим, решили между собою согласиться получить и по четыреста за тысячу тогда, когда услы­шат предложение об этом от нового цзян-цзюня, и потому реши­лись объявить такое согласие свое по приезде его, потому что по­лучить согласие теперь на принятие по четыреста за тысячу или в залог тецзы они сомневаются: может быть, не захочет произвести новый цзян-цзюнь уплату по оным за большие ярмаки.
Новый цзян-цзюнь сегодня изволил прибыть на Саньтай, где и будет иметь ночлег. Сказывал Шарафий: курс на ямбу 157 тенга, солдатам жало­ванье 80... серебра по два. 
|| 17/15. В 12 часов (после посылки в майтунцзу известия об отъезде почты) явился дулин. Он что-то в крайней торопливости, не спрашивая о здоровье, сказал:
- Сколько у вас больших ярмаков?
- 4452.
- И верно ли это?
- Так, но это ярмаки только желтой меди, а красные ведь ты тогда не записал.
- Ну, а сколько красных? Я объявил и по его желанию сделал ему записку. После того он спросил:
- Когда приедет консул?
- Ожидаю, что скоро, быть может, через пять или семь дней приедет. В свою очередь я спросил:
- Здоровы ли колдаи?
- Здоровы.
- Скоро ли приедет новый цзян-цзюнь?
- Через четыре дня. При прощании я сказал:
- Надо бы кончить это дело о ярмаках.
Хорошо, я через два дня к тебе приеду. 
18/16. Встреча с Хайвазкой около моста. Помаленьку довел раз­говор до дела о больших ярмаках:
- Ну что! А ты наработал?
- Нет, немного - сяр 30.
- Куда же ты их денешь? В казну?
- Не знаю, из казны выдают только по 40 за 100; всем куп­цам и всем жителям большой убыток, поэтому в казну не отдают.
У цзян-цзюня теперь лицо черное. Он бранит чанпанов, китайцев и маньчжур, а тунгэней хвалит - добрый народ, между тем как тунгэни больше всех заработали этих ярмаков. Власов заметил, что полицейские солдаты ходят по хуарданам с приказанием представлять в казначейство большие ярмаки. 
19/17. Пришел большой караван кашгарцев с матою. Один тор­говец сказывал Абдраиму, что в Кашгаре недавно жители произ­вели бунт против хакимбека вследствие сделанного им налога и принуждения разрабатывать медную руду.
Бунт произведен от­крыто нападением на хакимбека, употреблена сила оружия с обе­их сторон и убиты притом люди, сам хакимбек бежал в крепость к китайцам; по распоряжению амбаня высланы чиновники и команда, и они остановили бунт. С хакимбека амбань снял шарик. 
|| 21/19. Во втором часу пополудни прибыл новый цзян-цзюнь, он ехал в телеге на качире, конвой был пеший до сорока чело­век. Сначала он заехал в кумирню, там много было зрителей; куп­цов спросил насчет торговли:
- Хорошо ли торгуете? Те отвечали:
- Нет, плохая торговля.
Здешнее начальство удовлетворяет за большие ярмаки мелки­ми по четыреста за тысячу. Оно распределило: сначала удовлетво­рить бедных, у кого 2 и 3 сяра, а потом тех, у кого до 10, и так будет удовлетворять постепенно имеющих до 50 сяр и до 100 сяр. 
22/20. Абдраим слышал, что следующая сумма ярмаков нашим купцам за большие ярмаки по приказанию цзян-цзюня уже отпу­щена из казначейства в главное управление. Шарафий получил с Са-далои две ямбы, и еще он предлагал зо­лотой браслет, но он не взял.
Турдубек тоже караулил его, и они с Шарафием столкнулись у Мофара. урдубек объявил мне, что Шарафий несправедливо упрекал его в том, что будто он говорил китайским купцам не продавать Шарафию чай дешево, что приедет Букаш, у него много серебра, и он купит, поэтому, говорил ему Шарафий, теперь китайцы и просят за чай уже не 23, а 27 лян. 
23/21. В два часа приехал дулин. Я распорядился было само­варом, но он отказался, говоря, что нет времени, и сказал:
- Я приехал по делу ваших ярмаков, у нас назначено за большие ярмаки по сорок за сто и за ваши то же вы получите, Я ска­зал:
- Для наших это убыточно и невозможно принять, потому что они, продавая товар, брали тысячу ярмаков за тысячу же.
- Да, зачем они брали их?
- Почему они брали - об этом уже прошлый раз было говорено.
- Да, позови их и спроси, может быть, они согласны?
- Нет, незачем их звать, потому что они прежде сего, когда узнали, что вы своим людям выдаете сорок за сто, они II объявили мне, что такое вознаграждение не должно относиться к ним как вашим гостям, а нашим подданным.
- Если ты, - говорил он, - согласен принять по сорок за сто, то я доложу колдаю, и ярмаки немедленно будут привезены.
- Кланяйся Ту-даженю, что с убытком для наших купцов я не могу согласиться, и если вы теперь не удовлетворите, то мне остается терпеть до приезда консула.
- А скоро приедет консул?
- Ожидаю и думаю, что скоро приедет.
После сего он пожелал побывать в доме консула и что-то быст­ро всматривался. Не знаю, нашел ли он какую перемену, только из этого я заключаю, что ему поручено всмотреться: есть ли сле­ды ожидания, что консул возвращается сюда.
Турдубек получил одну ямбу с Са-далои, еще остается 3. Вечером я узнал, что он (дулин) выпытывал у наших торгов­цев: не согласны ли они получить по сорок за сто. Абдраим болтал с ним много, а когда я вечером пригласил его к себе и, доведя речь до больших ярмаков, спросил, был ли у них дулин, он отве­чал, что как будто вовсе его не видел, но уже потом сознался, что дулина видел у Федора и что он говорил о ярмаках получить по сорок за сто, и что Абдраим сказал ему:
- «Нет, это нам большой убыток, и мы не согласны, но если начальство наше прикажет нам согласиться, тогда нечего делать».
Чугунные остаются в обращении, медные новые будут в пять ярмаков. Со вчерашнего числа стали являться покупатели, и есть выруч­ка по пять и по десять сяр. Сегодня были служащие при новом цзян-цзюне, чиновники купили сяр на тридцать подносов и сто­лешниц.
Говорят, новый цзян-цзюнь, следуя сюда, узнал о положении здешних дел, отправил из Баяндара чиновника нарочным в Гуй- хуа-чэн за серебром, сам теперь привез немного. 
II 23/21. Сегодня сарты через Коктам пригнали до шестисот ба­ранов. Абдраимовы люди приехали с баранами, вымененными на ма­ту, всего до 400. Работники его слышали в аулах, что коканский отряд до 40 000 человек пришел к Алматам и расположился кругом укрепления в 10 верстах. Сарты, приехав­шие из аулов, говорили, что кара-киргизовцы разграбили аулы на Гичжге и что в число сей шайки были и коканцы, 
24/22. Говорят, что решено новым цзян-цзюнем и купцы согла­сились получить вознаграждение за большие ярмаки по пятьсот за тысячу. Чугунные ярмаки остаются в обращении. Будут новые медные в пять ярмаков. При настоящем обращении медной моне­ты в каждой тысяче будет находиться по два мыскала чугунных. 
25/23. В два часа отправился прежний цзян-цзюнь. Он выехал из восточных ворот и, объехав кругом города, подъезжал к запад­ному предместью и отсюда уже отправился в дальнейший путь. Новый цзян-цзюнь провожал его до Суйднна.
Говорят, что при проверке новым цзян-цзюнем оказалось, что в здешнем казначей­стве недостатка суммы до десяти туманов. Ту-дажень только болен, но должности будто не сдал. Новый цзян-цзюнь сказал ему:
 «Тебе по летам еще рано страдать глазами но тебя || наказал этим бог за то, что ты читал дела зажму­рившими глазами, а не открытыми, как читают обыкновенно». 
26/24. Сегодня явился ко мне Маштекова брат с предложением купить у него фангу, после обратился с просьбой дозволить его знакомым купцам прийти к нам в дом посмотреть. Сначала я отоз­вался:
- Зачем тебе хлопотать за других, ты как знакомый иди везде и посмотри, даже колодезь, а они ведь незнакомы и неизвестны мне, что они за люди?
- Нет, пожалуйста, они хорошие люди, купцы, двое из них не­давно приехали из Урумчи.
- Ну, пожалуй, для тебя позволю - приведи.
Через две минуты он привел четыре рожи, и они зевали над всем, что попадало на глаза. После я узнал от наших купцов, что двое из них точно приезжие из Урумчи и приехали наведаться о здешней торговле и намерены привезти сюда чай. Ямба 165 тенга, сказывал Маштек. 
27/25. Пришел к китайцам караван. К Чиныче привезено до ста ящиков кирпичного чая, к другим тоже привезен кирпичный, байхового не замечено. Ямба 170 и 172 тента, сказывал Абдраим. 
28/26. Говорят, новый цзян-цзюнь - близкий родственник бывшему цзян-цзюню и потому так скоро и покончены дела меж­ду ними. Под вечер я столкнулся с кашгарцами в лавке Букаша. Они рассуждали насчет больших ярмаков, что начальство намерено не уничтожать большие ярмаки, но оставить по-прежнему в обраще­нии с понижением ценности, т. е. ярмак в сто ярмаков будет иметь ценность только двадцати ярмаков, пятьдесят - десяти ярмаков, но это пока еще но решено, а будет спрошено согласие общества.
Кашгарцы говорили: китайское начальство - пустые правители посмотрите, никто их не слушает. Сегодня объявят предпи­сание и вывесят оное для всенародного объявления, а завтра принуждены взять свое распоряжение назад и уничтожить.
Они же говорили, что проходящие через Музтаг с караванами их люди часто видят партии чанпанов по двадцать пять - трид­цать человек, которых китайское начальство ловит в окрестных местах и отправляет на медные рудники.
Теперь, говорили они, здешнее начальство решило не оставлять чанпанов свободными, но употреблять в работы. Они же сказывали, что ямба теперь покупается ими по 170 тенге. Им не выдано еще вознаграждение за большие ярмаки. Общество хотело сегодня отправиться к цзян-цзюню, но отло­жили до завтрашнего дня. 
29/27. Абдраим слышал, что теперешний цзян-цзюнь, созна­ваясь в критическом состоянии финансов своего государства, объя­вил всем здешним маньчжурам, что они должны содействовать к поддержанию здешнего края, и потому предлагает, чтоб они сде­лали пожертвования.
Пользуясь отъездом каравана из нашей фактории, я вздумал еще попытаться настоять на выдаче нашим купцам вознагражде­ния за большие ярмаки и для сего пригласил дулина. В третьем часу он приехал. После беседы я сказал ему:
- Вот некоторые наши купцы выезжают и еще другие наме­реваются также отправиться, поэтому надо бы кончить дело о ярмаках.
- Можно кончить, - говорил он, - пусть примут по сорок за сто.
II Я опять сказал ему, что это убыточно и что они не согласны. Он повторил прежние слова:
- Зачем они брали те ярмаки? А я повторил тоже прежнее и сказал, что теперь дело это остается до прибытия консула. Он спросил:
- Скоро консул приедет?
- Ожидаю, что скоро будет. После сего мы прогуливались по саду и потом распрощались. По глазам вижу, что вы, приго­товили нам ярмаки сполна, но не хотите уважить моему малень­кому чину как люди великие. 
30/28. Караван старика Остякова. Я советовал ему прежде по­дождать отправлять караван, но он несколько раз приходил и про­сил. Нанял возчиков, сартов из кургана. Они до одиннадцати ча­сов не приводили верблюдов и, кажется бы, не привели до вечера, если бы я не побил сарта палкой и не постращал строже.
Новый цзян-цзюнь очень расположен к Чи Шань-далое, кото­рый прежде был здесь одним из восьми советников и потом уво­лен. Теперь цзян-цзюнь опять определил его к той же должности. Говорят, что прежде он очень был влиятельным и уважаемым всеми, и теперь цзян-цзюнь обо всем советуется с ним.
Ту-дажень в немилости; он представлял цзян-цзюню пять лошадей, но тот не принял. От Ба-колдая принял из восьми лошадей двух. Говорят, решено, что ярмаки в больших видах будут иметь ценность: ярмак большой в сто ярмаков будет иметь ценность: пятнадцати ярмаков, а ярмаки в пятьдесят будут иметь ценность восьми яр­маков, чугунные в десять ярмаков будут считаться за четыре ярмака.
Переделывать большие ярмаки в меньшое виды начальст­во не хочет не потому, что это стоит труда, но потому будто, что так как на монете есть имя хана, то будет делом очень неуважительным к священному долгу, если монету обратить в переделку и, следовательно, жечь в огне ханское имя.
II Сюда приехали из Урумчи два новых купца, привезли много кирпичного чая, фу-чая и другие мелочи, потребные для жителей. Абдулла-ахун сказывал Абдраиму, что из Урумчи готовился выйти в Кульджу караван на 350 верблюдах, но когда означенные купцы, приехав сюда, узнали о положении здешних дел, то тотчас же послали нарочного, чтоб караван приостано­вился. Ямба 172 и 175 тенга.
31/29. Сегодня через Кокэтам пришло много кошей в курган. Киргизы разных волостей: есть [из] ведения Бексултана и из ро­дов байгана и токпана, кочующих в вершинах Лепсы, есть и сарты; акалакчой приехал сарт Бабаджан, всего пригнано до 1500 баранов и до 150 лошадей.
Киргизы из этого каравана сказывали Абдриму, что на Аргайту китайцы занимаются золотопромышленностью. Для удаления их приехал русский офицер с отрядом в числе двадцати пяти че­ловек, но китайцы вооружились, и офицер уехал назад, и вслед должен быть большой отряд.
По реке Тентеку тоже китайцы ищут золото. На Ойджайляве открывается поселение русских, к двадцатому числу приказано съехаться туда киргизским султанам Тауке и Букею. Сарты говорили, что в Чугучаке в кургане все еще продолжают покупать чай на золото.
Золото нынче там принимают дороже, т. е. как 1:10. Чай дешевле. II В Кашгаре серебро очень дорого: от 1200 до 1300 тенга за ямбу. А золото дешево: по пятьдесят тилля за ямбу, а русских полуимпериалов дают по сорок шесть.
Это ска­зывали Шарафию кашгарцы, и он сказал им, когда так дешево золото в Кашгаре, то везите сюда, у меня есть ямбы, и я куплю - отдам ямбу за сорок пять полуимпериалов. 
Июпя 1/30. Абдраим слышал, что сегодня являлись к цзян-цзюню старосты чантуданцев и им выдано за большие ярмаки по четыреста за тысячу. Хуарданцам выдают также вознаграждение, но теперь выдают только половину следуемой суммы, а остальную - в течении пятой и шестой луны по приходе серебра, кото­рое начальство ожидает к этому времени. 
2/31. V луны. Старик Химан-тунгэне сказывал Абдраиму, что китайское начальство решило выдать вознаграждение купцам за большие ярмаки полностью - тысячу за тысячу. Это же подтверж­дали и другие китайцы.
Говорят, что бывший цзян-цзюнь и новый выдали из собствен­ности по четыре тысячи сяр на предмет удовлетворения за боль­шие ярмаки и, кроме того, восемь советников внесли на тот же предмет по четыре тысячи же сяр.
Чантуданцы сказывали нашим, что в Кашгаре происходит ка­кое-то тайное опасение за спокойствие, что купцы выехали из го­рода в окрестные места и многие из них стараются выпроводить свои товары куда-нибудь, оттого и сюда привозится много маты, и что, кроме сего, там ожидают восстания детей Айпак-ходжи.
II Бикташ находится у суванов с торгом, покупает баранов и рога. Мамбет, называемый шурином Фазыла, выехал в волости, а по­том переехал в китайский торговый двор, записавшись будто на карауле акалакчой.
Акмеджан, ташкентец, прибыл с русскими товарами; молва, что он очень дешево продает сукно и ситец. Сабит, назвавшийся каратавским киргизом (по подозрению был татарином), находился у Фазыла долгое время, а потом тай­но скрылся неизвестно куда, а Фазыл не объявил об его выезде и отозвался, что не знает, куда он выехал.
Муса Валитов уехал на Каратал, аулы его около Борохуджира. Жена его, жаловалась колдаю на несправедливость удаления с Усека аулов их. Колдай велел обождать время. Удаление кирги­зов за линию китайских пикетов вследствие жалоб со стороны жителей за воровство скота.
Рассказ Фазыла, что из волостей, [расположенных] между Караталом и Коксу, валлийскими барантовщиками угнано до 600 лошадей и что барантовщиков до 1000 человек остается око­ло Алтын-Эмеля.
Киргизец Асылбек из аула Атий-бия, привезший кумыс Осма­ну, говорил, что киргизов и султана Адамсата китайцы удалили за линию потому, что об этом просил султан Тёзек, чтобы присоединить к своей волости.
Слухи, что Байсерке укочевал за реку Или и будто коканцами уведен к реке Чу. Слухи о приготовлении отряда за Или, сбор верблюдов с волостей. Адамсат был в Копале, воротясь в волость, собрал до сорока подвод лошадей и верблюдов и увел на Каратал.
Муса Валитов с прочими укочевал от Борохуджира в горы. Все будто решилось по делу с Байсерке, ему возвращены ограбленные тайтюяки и положено выдать четыреста баранов. Киргизов, кочующих внутри китайских пикетов китайцы вес­ною каждый год удаляют за линию пикетов вследствие жалоб на­ших за воровство, а потом киргизов, сделавших уплату скота [ки­тайцам], - сколько потерялось у них в течение зимы, снова про­пускают на те же места. Хлебопашцы около северных гор бросали пашни, когда китайское начальство удалило киргизов, объявив, что через это удаление им угрожает опасность собственного суще­ствования, поэтому будто киргизам дозволено опять воротиться на прежние места.
II Ташкентец Мерабдулла в прошлом году привез из Ташкента восемь пудов опия и продал по три ямбы за пуд. Работники Бикташа находились в китайском торговом дворе и жили в юрте у Фазыла, друга Тагира, продавали бикташевы това­ры, неизвестно какие, и рога.
Торговля в Кашгаре большая и оптовая. Аксакал, поставлен­ный там кокандским правительством, собирает пошлину с азиатцев 1\40 часть в казну, Кокану платит по восемьсот и тысяче ямб в год. В Яркенде торговля также значительна, немного уступает каш­гарской, но большею частью розничная, мена на серебро и золото.
Живут там постоянно купцы бадахшанские, кашмирские и из Ти­бета. 
|| Июня 22. Караваны купцов. Через Коктау пришли киргизы из Аягузского округа до 180 человек Кара-Кирейской, Семиз-Наймановской волостей ведения Бексултана и Букея. Старшины каравана Аманджол-ходжа и киргизец Нысамбай.
Они привели в дань четырех лошадей, для про­дажи пригнано до 2300 баранов и более 400  лошадей, мелочные вещи: мешки, арканы, кошмы. По приходе се­го каравана Фазыл привел трех человек, объявив их чалаказаками.
Реджаб, Мамбет-Садык просили приказания, где им остано­виться. От киргизов дознано, что на караулах офицеры делали вымо­гательство баранами за пропуск, они [киргиз-казаки] давали по два и по три барана, на третьем карауле офицер требовал по два барана со ста.
Киргизы хотели воротиться назад; чалаказак Га­лий советовал выдать требуемых баранов, киргизы учинили шум против этого, били Галия плетьми, после сего колдай Мукусин, приняв в подарок барана и козла, предложил киргизам проходить вперед поскорее.
Киргизы слышали от султана, что в Копале выдают билеты на пропуск караванов Их в Кульджу, но они почему-то не захотели следовать туда, а пошли прямым путем. Продажа баранов кашгарцами на дабу, недовольство купцов, что не могут получить монеты на товар свой.
Досада их, что ки­тайцы выбирают больших баранов для казны и дают за это пло­хую дабу. 
Июля 1. Караван киргизов Аягузского округа Садыр-Матаевской волости в числе более ста человек, султан Бодорхан Сайба­ков, племянник волостного султана Ибака, акалакчи киргизец Анакай в дань [дали] трех лошадей, пригнано баранов 350 и 160 лошадей. 
Июля 2. Работник ташкентца Надира Бельгибай говорил, что киргизы не понимают расчета здешней монеты. Надир купил за полторы ямбы 93 барана и, перепродав китайцам, по­лучил барыша 15 сяр. Друг и компаньон Фазыла ташкентец Тагир ожидает прихода каравана своего из Ташкента.
Акмурза, также один из старшин первого каравана, говорит, что султан не говорил им о билетах на пропуск. || Встреча с пьяным Галием, на вопрос он объявил себя вят­ским татарином и что имеет пашпорт. Заехал в факторию для ра­счета с Фазылом, которому продал две пары маральих рогов за ямбу. 
Июля 3. Молва среди кара-киргизов о пребывании русских в Кульдже, что когда идут караваны, то в ящиках везут не товары, а людей военных! Орман кочует на Чу; весною коканцы заставили его перейти туда.
Рассуждение старейшин бурутов, что когда русские поселятся в здешней стране, то они воспользуются случаем, поступят под их покровительство и займут места по сю сторону гор. Самый главный манап Буранбай, кочевки [имеет] на озере Ис­сык-Куль; манап Токсоба зимою переходит кочевкою на северную сторону гор и располагается вместе с калмыками.
Экспедиция китайцев к бурутам. Манапы выдают им скот не как дань, но собирают с людей дурного поведения и изобличен­ных в воровстве; смотря по тому, сколько окажется таковых лю­дей, столько собирается и лошадей.
Вора, укравшего сто лошадей, манапы выдают китайскому отряду. Торговые татары, находящиеся в волостях Аягузского округа, имея намерение идти в Кульджу, остановились в нерешительности следовать сюда прямым путем - через Коктау, но хотели ехать через Борохуджир. 
Июля 5. Елеусыза у бухарца Майсуфа (сказывал Фазыл) по­том не оказалось. Известие, что через Борохуджир идет русский караван: семь человек русских, пятнадцать ногаев, тридцать два верблюда. 
Июля 6. Мерабдулла, ташкентец, торгует ташкентскими това­рами, [у него] есть и опий (так рассуждал работник его). 
II Июля 12. Фазыл говорил, что идет караван из Тарбагатая через Капчагай; все сарты и чалаказаки, гонят баранов 3900. 
Июля 13. Явился копальский чалаказак Абубекир; он из ка­равана кызаевских киргизов, следующих в Кульджу с баранами. Он зимою был в фактории, ушел весною к кызаям; Фазыл снабдил его товаром на две ямбы.
У кызаев [про]давал по полторы дабы за барана. Мамет - шурин Фазыла торгует у кызаев. Его отправил туда Фазыл тогда, когда получил сведения от Абубекира, что торговля там хороша, можно иметь товаров на семь-восемь ямб; по указанию Фазыла он должен [распоряжаться] приобретен­ным в степи товаром.
Караван кызаевских киргизов (а не сарты и чалаказаки, как говорил Фазыл), с ними есть султан Нурмагамбет Туреказин. В дань ведут 3 лошадей; баранов гонят 3740. Вышли с кочевок из гор Барлыктау, прошли через караул Чинданы, где заплатили за пропуск семь баранов, а на Капчагае офицер требовал двадцать баранов, на карауле Боротагаре запла­тили десять баранов.
Темирбек кочует около караула Чинданы. Зимою он задержи­вал в своих аулах торговца муллу Паттаха. Рахим писал к нему письмо, чтобы поймать муллу Паттаха за долги китайских купцов. Задержав его, Темирбек требовал три ямбы за свободу, между тем через Рахима уведомил китайских купцов и просил с них за услу­гу четыре ямбы.
Мулла Паттах говорил, что Рахим не есть началь­ник, и требовал от Темирбека показать ему бумагу русского или китайского начальства. Темирбек отпустил его уже тогда, когда из Кульджи будто от китайских купцов получил уведомление, || что не должно стеснять муллу Паттаха как торговца, что он сам расплатится с ними и что таким поступком он, Темирбек, дока­зывает, что он сам вор.
Во время задержки Темирбеком у Паттаха пали семь верблюдов, поэтому как за это, так и за остановку в торговле он намерен жаловаться русскому начальству в Кульдже или в Копале. Паттах имеет в руках до тысячи баранов, да в дол­ги роздал на тысячу же и через месяц хотел приехать в Кульджу. 
Июля 15. Кызаевцы вчера сдали в казну баранов, китайцы вы­брали лучших секов и кунанов, но мату за них не выдали, по­тому что не сполна представлены бараны. Султан отвечал китай­скому начальству, что он представил баранов сполна с того числа, какое пригнано, и как торговцы, пришедшие для сбыта своих товаров, [они] не ожидали себе такой обиды под покровительством хана.
Если же выдадите мату, то и не нужно, пусть бараны оста­нутся за вами, все равно волки едят же их у нас. В караване только один ногай (это Абубекир). Хороших и больших баранов он оставил вот там (указывая на Кокдалу), где ваши бараны пасутся, а сюда пригнал только следующих к сдаче в китайскую казну.
Он теперь не хочет продавать их, а после. Нынче бараны дешевы - самые лучшие по четыре маты, а про­чие - по три и по две с половиной. На тайтюяк по 14 и 13 и уже мало [дают по] 12  баранов, а в прошлом году давали только по 8 и много по 9 баранов.
Продают кашгарцам и китайцам на серебро, ярмаки и магу... Кому ваша Кызаевская волость поддана, кочующая так сво­бодно? Старшие говорят, что наша волость поступила в подданство русским, но этого еще не видно на деле. 
Июля 16. Фазыл ездил на Сарыбулак вместе с Абубекиром про­давать баранов китайским купцам. Он же просил позволения поехать за Илю в караваи бурутов для покупки привезенных ими товаров и [проверить], нет ли там должников его.
Кызаи получили мату за баранов, сданных в китайскую казну. Мерабдулла богат, ведет большую торговлю в степи, на всякие товары он делает расценку и как он назначит, так китайцы и принимают и товар, и скот. 
Июля 17. Каракиргизы приехали и остановились внизу вместе с ташкентцами. Они привезли товаров: рога, мерлушки. 
Июля 18. Один пастух из кызаевского каравана на вопрос, выехали ли пришедшие с ними ногаи, отвечал:
- Нет, все еще лежат. 
Июля 23. Русский отряд на Сыр-Дарье близ Акмечети. Коканцы, бывшие по ту сторону Чу, вызваны назад; они в числе 6 или 7000 человек выступили к отряду, были переговоры; начальник отряда отвечал, что он не имеет никаких неприязнен­ных намерений, но пришел для рыбной ловли и осенью уйдет на­зад.
Коканцы возвратились. Вражда дулатов с албанами. Тезек неспокойного характера, с ним теперь кочует не более ста аулов, зимою более 200 аулов ушли за Или. С месяц назад дулаты собрались разграбить албанов. Чибиш-мулла сказывал это Фазылу и что посторонние султа­ны и бии отклонили их от такого намерения. 
|| Июля 24. Садык прислал известие, что его не пропускают через караул, он идет с баранами. Он в ауле Адамсата, письмо послал с ташкентским работником. Китайский караван в дороге из Урумчи. Кирпичный чай будет через пять-шесть дней, теперь дают на ямбу только 340 -  45 и 350 [тенга].
Фазыл живет здесь безвыездно уже три года, а в России не был лет восемь, вел торговлю в Ташкенте и по волостям и в Кульдже. В последний раз пригнал сюда до 2500 баранов. Тогда бараны были дороже. Кунанов давали 50 и 47, 48 на ямбу, секов - 75 и 80.
Калмыки тогда не имели баранов по причине большого упадка [скота] две зимы сряду, но тогда торговцы приго­няли более 40 000, да от кызаев и байджигитов приходило до 30 000 и все продавалось быстро и на Монету. 
Июля 28. Известие, что идет караван Тенибая, приказчика Буранбая. 
Июля 29. Работник Тагира говорил, что хозяин торгует вместе с караванбаши Фазылом. Фазыл перестал торговать опием с тех пор, как прибыли сюда мы [русские]. Прежде все торговали опием. I Мерабдулла - человек громкий, он и китайцам не дает рта рази­нуть.
С караваном Буранбая едет из Семипалатинска жена ташкентца Надир-батыра. Надир имел там жительство и дом, который уже сгорел; он живет в Кульдже безвыездно года три. Вместе с ним же [караваном] едет сестра Османа для произношения молитв на могиле мужа ее.
|| Июля 30. Пришли каракиргизовские торговцы, привезли ро­га. Урман с вершин Чу кочует к озеру Иссык-Куль. Дулатовцы и албановцы враждуют между собою, так что на пути между Алматами и Талгаром опасаются ездить проезжающие.
Вчера возвратился из Чугучака амбань с командою солдат, сменившихся оттуда. На пути между пикетами Чинданы кызаевцы угнали у них 60 лошадей, а одного торговца тунгэне ограбили, [украли] баранов, мату, лошадь и верблюда.
Трое чугучакских купцов продолжают разработку золота на Аргайту, но гораздо менее получают против прежнего. В Чугучаке нет в пригоне баранов; бараны там по 6 даб. 
Июля 31. Сыньфанды явился из аулов Коджагула с реки Кегень. Тлес, бывший в ссылке, возвращен и находится в Семипалатинске. Молва между киргизами, что по его делу русские хотят схватить Мусу Валитова. Надир отправился навстречу жене, едущей с караваном Буранбая. Он хотел поехать в мазар. 
Августа 2. Пришел караван Тенибая. Буранбай, Садык, Ис­хак, Ибатулла с баранами. С караваном сим приехала жена купца Ибрагима Амирова Тумоп с дочерью Кендже-биби. Они уклоня­лись остановиться в фактории и уже принятыми мерами застав­лены к этому. Кендже-биби ночевала у Надира.
Она приехала с намерением остаться в Кульдже навсегда потому будто, что муж ее - султан Керим - похоронен в Дальней Кульдже, где проживают дети сына его Мербаки. Они говорили, || что из Семипала­тинска скоро придут с караваном Осман Юсуфходжин, племянник Тумоны, и два сына султана Керима: Мербака и Мирсака. Пер­вый будет с видом от нашего правительства, а последние - без билетов. 
Августа 4. Известие, что Муса Валитов приехал на Каратал и что он хотел ехать в Копал. Татары Галиакбер и Наджимеддин, бывшие здесь в прошлом году под именем приказчиков купца Апсаляма, но они торгуют на свой капитал. Первый - зять Апсаляма и имеет порядочное сотояние. 
Августа 7. Сдача в казну баранов; Садык сдал своих скоро, а у Исхака, Ибатуллы и Хамитуллы не приняли кунанов потому, будто, что в числе их оказались малые и худые; между тем они говорили, что кунанов их никто не осматривал; мату за баранов привезли прежде, чем приняло баранов и сдали ее Фазылу. 
Августа 8. Означенные татары сдали и кунапов и не было бра­ка. 
|| Августа 14. Прибывшие из дулатов торговцы (говорйл Фа­зыл) сказывали, что пристав водворился на Чубарагаче, около того места, где было Тойчубеково укрепление, и возводит укреп­ление. На реке Или при впадении Талгара сорок человек строят пи­кет и паром.
В Кокане спокойно, только хан со старшим братом своим, пра­вителем Ташкента, питают друг к другу неудовольствия, и потому будто приостановились ездить даже торговцы из Кокана в Таш­кент и обратно.
Весною отряд коканцев до трех тысяч человек выступил к Ак-мечети и немного подрался с русскими. Фазыл ездил на Кокдалу показать китайцам баранов. Садык говорил, что билет из таможни он получил на пути в Кульджу при Аяккарауле, в Копале для того оставлен был работник. О высыл­ке билета он писал из Копала 25 или 26 июня к Апсаляму. 
Августа 15. Фазыл продал баранов кашгарцу: кунанов 57 на ямбу, а сенов 85 продал на се­ребро. Садык говорил, что бараны все принадлежат ему, а Апсалямовых нет. Он не писал к Фазылу, что его не пропускают на карау­ле, а писал только о том, как поступить с баранами, находящи­мися в сувановских аулах, т. е. гнать ли их в Кульджу. Он про­шел через караул вместе с Буранбаем, которого дождался на урочище Саз. 
Августа 16. С баранов, продаваемых по мелочи, китайцы берут пошлину. Кашгарец, купивший у Фазыла баранов, говорил, что не даст пошлины, если не прикажет само начальство. Сегодня отправился китайский обоз и солдаты, следующие в отряд на Борохуджир, а оттуда далее для осмотра границы. Амбань выедет завтра или послезавтра. 
|| Августа 17. Фазыл говорил, что с кашгарца взяли пошлину с баранов за городом, когда он погнал в Дальнюю Кульджу. И с прочих покупателей также берут пошлину. Покупатели хотя ссылаются на объявление, но таможенное начальство говорит, что вы затеваете? Вы русские что ли? С маньчжуров пошлины не бе­рут.
Явился султан Ахметша Сюков. Он говорил, что по билету не пропустили его на Борохуджире потому, что нет двадцати верблю­дов, и потому он объявил, что представит в дань трех лошадей. После он же говорил, что билет показывали только тунше, пере­водчику. 
Августа 18. Объяснение с дулином о Мухамедше. По выходе он зашел в купеческий дом; на вопрос Осману отвечал, что был за делом о киргизах, но они приехали с билетами, которые он видел. Хамитулла объявил, что на Кокдале вчерашней ночью напали воры на табун, поутру не оказалось двух его лошадей. Китайский отряд располагается там, поэтому думают, что лошадей сих укра­ли солдаты из этого отряда.
Работники хотели осмотреть их табу­ны, но их не допустили. Садык говорил, что в степи покупают баранов на мату: в прош­лом году давали за сека по одной мате, за купана - по полторы, а ныне за сека - полторы, за купана - по 2 маты, за лоша­дей – по 12 и 15 мат, за быка  по 8 - 10 баранов [мат]. 
Августа 19. Работник султана Ахметши рассуждал:
- На караул пришли мы перед вечером; султан с ногаем уе­хал вперед, приехав с верблюдами, мы поставили шатер. Вскоре пришел тунши с другим калмыком. На вопрос тунши султан го­ворил:
- Еду в Кульджу с извещением о смерти отца и веду цзян-цзюню лошадей в дань. Тунши сказал:
- Ну, завтра можете ехать. О билете с красной печатью ни­чего не говорили.
Мухамедша поутру ездил вниз и там встретился с туншой и дулином. Они зашли к сарту Калмырзе и там что делали, неизвест­но, при встрече же тунши говорил, что мы тебя искали, почему ты не стал в майтунцзе? Султан говорил:
- Я русский подданный, потому и остановился в русской фактории.
|| Хамитулла, воротившись с Кокдалы, объявил, что следов украденных лошадей не открылось; осматривали окраинные табу­ны китайского отряда. Когда воры ворвались к лошадям, то работники, заметив это, бросились к ним: один работник неизвестно­го сарта ухватил как вора, но другой в это время шарахнул его чокмаром по спине так, что работник свалился с лошади.
Фазыл явился с ходатайством о Кендже-биби и Тумоне; гово­рил, нельзя ли оказать им милость и проч... 
Августа 22. Рассказывал Фазыл: пристав избрал место для водворения на реке Ишиксу, ближе Талгара, где уже построены зем­лянки. Он ездил с 200 человек к дулатовскому бию Диканбаю, кочующему по сю сторону реки Чу на урочище Мустюбе.
Тот дал для подводы верблюдов. К приставу приехал из каракир­гизов манап Касыбек с изъявлением желания поступить в поддан­ство к русским. Из албанов один род кызылбурк по вражде с родовичами своими откочевал и остается в волостях сего манапа, поэтому пристав объявил ему, что он распорядился выслать тех киргизов в Албановскую волость, а потом займется делом по его просьбе, для чего и остановил его у себя. Тот послал для сего своих людей. 
Августа 26. Пришел караваи киргизов из Кызаевской волости. Они пригнали до 1500 баранов. Султан их Бутеке прислал письмо, прося защитить от притеснений со стороны ки­тайцев. Сын его Худайменде рассказывал, что Кызаевская волость кочует около Алакуля на урочище Караагач.
Намерения старших и народа таковы, что готовы исполнять требования китайского на­чальства и русского правительства, и потому отец его Бутеке, по­читая дружественными обоих государей, послал его в Кульджу с тем, чтобы он явился и к китайскому начальству и к русскому. И он, Ху||дайменде, явясь сюда, говорил:
- «на чьей земле живут, того и воду пьют, и потому извините, что я остановился внизу: я исполняю волю отца, который приказал явиться и к вам и к ки­тайскому начальству».
Из Чугучака каждогодно выезжает китайский отряд для сбора с киргизов дани; нынче еще не бывал, но должен быть в насто­ящем месяце, потому что всегда выезжает в это время. Бывший с султаном чалаказак Токмулла говорил, что в прош­лом году султан Бутеке был в Аягузе, представлялся генералу, рассуждал с ним более пяти часов, получил приказание, чтоб Бу­теке распорядился к удовлетворению претензий наймановских киргизов, а если и кызан имеют на них претензии, то рассчитаться при общем съезде на Катынсу.
Бутеке, воротясь в волость, был на общем съезде, где все дела кызаев с наймановцами были покончены, заключены мирные условия, и теперь народ живет спо­койно. Во время представления к генералу Бутеке просил о при­нятии его в подданство. Генерал сказал, что об этом он донесет князю.
В нынешнем году в мае месяце Бутеке послал в Аягузский приказ бумагу и просил о том же, и он желал бы на урочище Карагаач построить курган. Но ответа еще нет. 
Августа 27. Садык говорил, что из Копала отправлен был им приказчик в Кызаевскую волость, который с баранами должен был приехать в Кульджу, но он прошел будто на Джузагач - это очень беспокоит меня.
Мулла Паттах из кызаев хотел скоро отправиться в Копал и оттуда в Кульджу. Жену Фазыла - Зулейху хочу оставить у суванов. Пшене говорил, что Кендже-биби за полтора месяца до выезда из Семипалатинска отправила свои вещи на Аркат, должно быть, Ибрагим не согласен был отпустить ее в Кульджу, но потом, верно, мать упросила его и вместе с нею выехала с тем, чтобы при своих глазах выдать ее замуж || за хакимбека, если он ее возьмет, но в противном случае вместе с нею воротиться назад.
Тумон говорила, что на Копале ее должен встретить муж, а если не он, то брат. Муж ее Ибрагим намерен торговать в Копале, и князь позволил ему это и купить дом. Садык говорил: если не встретится надобности ехать самому в Семипалатинск, то приеду в Кульджу через месяц или полтора.
По делам, какие есть с китайцами, как-то: уплата и получение долгов, он отозвался, что это все справит Тагир, которому все это известно. 
Августа 28. Искандер объявил, что вчера он купил 48 куниц и 105 лисиц, лисиц и куниц вместе по 75 на ямбу. От пастухов на берегу узнаю, что семипалатинский ташкентец Чжиндынияз пришел вместе с кызаевскнми киргизами, он при­гнал до 150 баранов и остановился вместе с прочими ташкентцами.
Кызаевцы продают баранов на деньги и мату, кунанов - по 2,5 сяра и по 5 и по 6 даб; на тайтюяк - по 11 и 12 баранов. 
Сентября 1. Из Кызаевской волости пришли три коша сартов с баранами, коих пригнано 600. Сарт Джиенбай рассказывал, что он был в Чугучаке - постройки там еще не окончены, произ­водятся все еще деревянные работы.
Он выехал оттуда дней двад­цать назад. При выезде видел Букаша, который только что при­ехал. Торговцев там много, встретил идущий караван из Троицка и Петропавловска (около трехсот верблюдов). 
Сентября 2. Вчера представлялся цэян-цзюню султан Худай-менде Бутеке: он спрашивал его о благополучии народа. Объявил, что он доволен Бутокою за то, что он распорядился отыскать лошадей и верблюдов, которые украдены были киргизами из отряда китайцев, следовавших в Чугучак и обратно. || Цзян-цзюнь спросил у султана:
- Отчего ныне так мало пригоняют от вас баранов? Он хотел ответить:
- Потому, что на караулах офицеры притесняют - берут много баранов, а по пригоне сюда берут в казну лучших баранов. Но сообразив, что из этого возникнет дело - потребуют сюда ка­раульных колдаев и через то ему придется проживать здесь долго, он дал ответ:
- Прежде всего уже часть баранов была пригнана, и это кир­гизы делают, кто как желает и имеет нужды, поэтому пригон баранов зависит от воли всякого желающего.
В это же время явился какой-то сарт от Тезека. Цзян-цзюнь сказал ему:
- «В ту сторону послан для сбора дани наш Ишдарин; скажи Тезеку, чтоб он хорошо встретил и проводил его».
Приехал Адамсат из аулов своих с Чечжен. На пути встрети­ли его два солона близ Чифаньцзы. На вопрос он сказался им проезжающим из аула в другой и что везет кумыс Укурдаю. Для подвод в отряд за Илю [он] давал около двадцати верблю­дов.
С аулов Коджагула и Кунчая следовало взять 5 верблю­дов, но они не дали, следуя внушениям Теэека, который уведомил их, что русское начальство не требует этого, но что Адамсат сам хочет выслужиться такою услугою.
Сам Тезек будто не дал ни од­ной подводы, говоря, что волость его вся за Илей. Пристав расстрелял 5 человек киргизов воров; первый был чапраштинец и когда его расстреливали (это видел подводчик из аула Адамсата), прочих расстреливали после; они из волостей Албановской и Дулатовской.
|| Адамсат говорил: весною, когда Буранбай манап кочевал около Алматов, от каракиргизов выезжали барантовщики к нему, но за Илю не переходили, Буранбай кочует по сю сторону Чу; сам, или сын его, были у пристава с объявлением желания поступить в подданство к нам.
Дулатовские значительные бии Диканбай и Субатай признали подданство русским, только Тойчубек с малою частью аулов уко­чевал вниз по Чу, но и ему некуда деваться. Адамсат жаловался, что Тезек лишает спокойствия его аулы, производя через тюленгутов своих кражи скота у суванов и не делая за это удовлетворения.
В бытность ныне в Копале он объяснял эти обиды приставу, сказав:
- «Тезек при вас подобен ба­рашку, но в аулах он делается тигром». Тезек после того дружески жал ему руку, говоря:
- «Ну, полно, рассчитаемся». Но по возвра­щении не только [не хотел] сделать удовлетворения за прежние кражи, но у посланного отобрал лошадь. Китайцы каждый год весною делают распоряжение к удалению киргизов за линию караулов; ныне было то же; но еще к этому было причиною и то, что кочующие на Тиеке аулы Мусы Валито­ва вытоптали китайские пашни; китайцы жаловались об этом кол­даю в Борохуджире, а тот писал в Кульджу.
Тезек в прежнее еще время хлопотал у китайского начальства, чтоб оно удалило Адам­сата для соединения с ним, но просил ли он ныне - [Адамсат] не знает и соврать этого не может. 
|| Сентября 7. Был у нас султан Худайменде. Он говорил:
- «Был у цзян-цзюня, который ничего особенного не разговаривал, а только спросил, благополучен ли народ и где кочуете?».
За пред­ставленных в дань лошадей получил один манлык, одну штуку материи, четыре шанских дабы, фу-чая две штуки, кувшин водки, мешок риса и меру ячменя. Баранов продал по 58 на ямбу. В казну сдал секов без выбора, об этом предварительно просил у Ту-колдая, и он сделал ему это уважение.
Кызаевцы зимою кочуют около караула Токты, летом не ко­чуют там, сберегая корм для зимы. Баранов выгодно продавать и на месте в волостях, потому что покупают калмыки также и на серебро. 
Сентября 11. Буранбай сказывал: «На днях приехал ташкентец Абзан, он говорил, что кокандский хан Худояр ходил с войском к Ташкенту и умертвил тамошнего правителя - старшего своего брата Малибека, причины к этому были те, что Малибек не признавал власти Худояр-хана, отказался выдать ему подать, ко­торая собирается в Ташкенте, каковая простирается до 25 000 червонцев, притом Малибек начал производить неприличные дела - удовлетворяя свои прихоти, он даже отбирал из домов девиц, какие ему нравились. Жители были оскорблены та­кими его поступками, и когда прибыл Худояр-хан, они сами вы­дали ему Малибека». 
Сентября 12. Пришел караван Бабы Аупова. Пристав ожидал китайцев на Коксу. Китайский отряд в числе 50 человек следовал на Коксу. Пристав, узнав об их прибытии, прислал двух казаков с приглашением, чтоб они приехали к нему.
Поутру рано китайцы уехали к приставу, он угощал их чаем и бараниной. Когда кара­ван подходил к Уйгенташу, китайцы возвращались с Коксу назад, и встретившиеся из них каравану четыре человека || говорили:
- «Хотели приехать на Лепсу, но говорят, что туда нам ехать нель­зя».
Главный штаб китайского отряда находится на Усеке, султан Тезек - у пристава. На Коксу ездил зянги из Аккента. Сибо-зянги живет в Тышкане. 
Сентября 14. Сегодня из кургана выехал караван на 30 верблюдах с чаем разного рода; по рассказам, караван этот отпра­вили в Ташкент, вчера также отправлено несколько верблюдов на Кокдалу; Надир-батыр тоже отправил свой чай. Бурапбай отправил работника на четырех верблюдах с товаром на 1250 рублей. 
Сентября 16. Митан и Баба Аупов продали баранов кашгарцу Худайберде по 90 за ямбу, половину получат серебром, а другую - матою. Баба продал кашгарцу кож на 1,5 ямбы по 39 на ямбу. 
Сентября 19. Худайберды говорил, что с баранов, купленных у Митана и Бабы, пошлины не взяли и не требовали. 
Сентября 20. Баба продал товаров на 150 сяр, нанку продавал по 3 сяра, 5 мыскал, по 3 сяра 7 мыскал и по 4 сяра, желтую - по 5 сяр. Получено известие от китайского урядника, что идет Абдраим с караваном на 110 верблюдах. Усман говорил, что идут киргизы с баранами, коих 2200. 
Сентября 23. Пришел караван Абдраима с прочими, пригнали 1500 баранов. В Чугучаке торговля остановилась с августа, наших товаров почти вовсе не берут. В Китайский торговый двор пришло сартов 3 коша, пригнали до тысячи баранов. Мербаны тоже приехал туда. 
|| Сентября 24. Сегодня возвратился китайский отряд из похода с Борохуджира. Семипалатинский ташкентец Мамуп Султанов пришел в Кульджу со своим товаром, но на право торговли взята доверенность от купца Аюпова. 
Октября 3. Пришли кызаевские киргизы - брат султана Бу­теке Абетай, пригнано баранов 700. 
Октября 6. Торговцы рассказывали, что сегодня китайским купцам пришло много чая. Абдраим продал полубархат по 17 сяр за штуку. Абдуллатиф жаловался, что у него с Кокдалы из табуна украли двух лошадей, следы привели к деревне Тарчжи. 
Октября 7. Кызаевскний султан Абетай продал баранов на ма­ту, по 4 и 3 четверти маты за барана. 
Октября 10. Абдулла-ахун - служитель в майтунцзы сообщил нашим торговцам, что вчера получено с Борохуджира донесение, что идет Исмаил с караваном, в котором гонят 4000 ба­ранов и 500 козлов. 
Октября 13. Пришел Исмаил с караваном, пригнал баранов 4200, Исаева товаров - на 5 верблюдах. В Борохуджире Исмаил предлагал колдаю 2 баранов, но он не веял, а купил 7 баранов и заплатил по 2,5 дабы. Сгодня китайцам пришло чая на 50 верблюдах. Грысов рассказывал, что на Борохуджире находится с колдаем чиновник, который объясняется по-русски.  
Октября 21. Абдраим рассказывал, что консул в Чугучаке по­колотил одного китайского чиновника по делу о сборе китайцами пошлины; об этом получена бумага цзян-цзюнем от тарбагатайского амбаня и что вследствие сего отправляется отсюда туда один колдай. 
Октября 23. Он же сообщил, что в Чугучаке возникло дело с китайцами за места с киргизами, на которых китайцы промышля­ют золото или серебро. 
Октября 24. Пришла почта и приехал Исаев, он говорил, что Фазылу в Копал пригнаны от кызаевцов бараны приказчиком его - рыжеватым мужчиной, у которого один глаз с царапиною (это шурин Фазыла Мамет). 
Октября 27. На ужине у Нияза беседовал старик Селимджан; он приехал из китайского кургана, но оказалось, что он ташкентец с Арката и прибыл в Кульджу вместе с караваном Абдраима и прочими. 
II Октября 29. У меня был китайский чиновник - известный переводчик русского языка, он объяснил, что у него много дел и оттого не бывал у меня давно. Говорил, что из Чугучака получена здесь бумага, что там началось дело за места Тентексу и поэтому отсюда три дня назад командирован А-колдай с солдатами. 
Октября 30. Абдраим рассказывал;
- «Бывало, когда киргизы разграбят китайский пикет или деревню, здешнее начальство отправляет к ним полковника с отрядом, киргизы и не думают исполнять его требований, и он, наконец, убеждает их ласково.
После этого киргизы представляют ему какого-нибудь сумасшед­шего, никуда не годного киргиза, яко виновника во всем произве­денном грабеже и убийстве. Полковник возвращается в Кульджу, расставляет шатер, одевают в хороший халат калеку и содержат его несколько дней, потом доносят цзян-цзюню, что такой-то кол­дай захватил и привез воина, главного разбойника.
Воина сего требуют к суду и допрашивают в присутствии всего генералитета:
- «Ты учинил такой-то грабеж?».
Тот, не понимая ни слова, ни дела, отвечает:
- «Я учинил».
Суд решает отсечь ему голову, и приговор исполняется немедленно. Вслед за этим являются и султаны, как, например, Тезек, чтобы воспользоваться подарками от китайцев за содействие в захвате разбойника, и китайское начальство щедро удовлетворяет их желание».
Он же рассказывал:
- «Семипалатинский ташкентец Алим с же­ною своей приехал в Копал для сыскания средств к пропитанию, потом отправился в Кульджу, а жену оставил на Каратале. На пути два татарина, с которыми он ехал, ночью начали душить его, но дело обращено в шутку.
При встрече с Бикташем это объяснено было ему, и он укорял тех татар, что они нехорошо так шутят. Теперь нет нигде ни Алима, ни татар. Жена Алима приехала вче­ра с одним сартом в китайский курган и намерена жаловаться об этом г. консулу, что, по предположению каратальских сартов, дело это должно быть известно Тезеку и что один из тех татар уехал в Ташкент, а другой - неизвестно где».
Албановского рода отделения чачжабий Бийбатыр прежде много вредил торговцам и крал у них скот. Он кочует недалеко отсюда по Или. Нынче же советует торговцам приказывать работ­никам хорошенько караулить скот, иначе, если случится кража, это отнесется к нему и его аулу, но он теперь не намерен и не желает обидеть их. 
|| Октября 30. Молва в городе, что мятежники овладели горо­дом Саньси! Китайский государь бежал из Пекина по причине угрожающей опасности. 
Ноября 1. Говорят, что товарищ цзян-цзюня хэбэ-амбань назна­чен губернатором в Саньси и 20 числа должен выехать отсюда. По другим известиям от китайских купцов, хэбэ-амбаня вызывают в Пекин; на него поступила жалоба хану по делу Ван-бека, что он взял с него 200 ямб и золотой таз, что амбаню бу­дет худо, ему назначен срок явиться в 40 дней. 
Ноября 12. Выехал хэбэ-амбань; говорят, караван его имуще­ства отправился на 50 возах, а серебра - на 20 верблюдах. 
Ноября 13. Исмаил Манасыпов говорил, что кашгарец Худай-берды, купивший у него до 900 баранов, сказывал о сборе китайской пошлины с баранов:
- «Знаю, что не должно платить пошлины, но знаешь, что, состоя в зависимости от здешних властей, можешь подвергнуться стеснениям от них, а чтоб избежать этого, добровольно отдал бажчигерам - сборщикам пошлины по 5 или по 2,5 фына с барана».
Он же, Манасыпов, сказывал, что купивший у него тунгэне баранов, также во избе­жание угнетения от китайского начальства, заплатил пошлину за 600 баранов и просил Манасыпова, если кто спросит из сбор­щиков, показать это же число, а между тем купил до 900т баранов. Ташкентец Нояб, служитель Букаша, между тем имеет свой капитал в числе Букашева. 
Ноября 14. 
- Мурат, куда едешь?
- Венички везу в курган, к аркатским ташкентцам; они тоже собираются выезжать с караваном.
Нияз сказывал, что в прошлом году семипалатинская таможня взыскала с него пошлину с чая, вывезенного до записки в Индию, по 8 копеек серебром с фунта лишних, против записанного и имеющего свидетельство от консула. 
Ноября 15. Исмаил Манасыпов, семипалатинский купеческий сын, объяснил, что он намерен в будущем году погнать баранов в Кашгар через волости каракиргизов, променяв там баранов на ямбы, приехать в Кульджу.
В сентябре выедет от каракиргизов и в ноябре может воротиться в Кульджу. В Кашгаре выгодно прода­вать баранов; когда они в цене, то кунанов дают 35 на ямбу, а секов - 45 и 50; когда же бараны дешевы, то дают кунанов по 40 и 45, а секов - 60 и 65 на ямбу.
Расчет производится на ямбы, ямбу считают в 500 и 400 тенга кашгарских. Киргизы в степи не берут у торговцев серебряную и золотую монеты, сомневаясь быть обманутыми, но охотно берут ассигна­циями.
Бии и прочие, хотя принимают монету, но также с неохо­той и берут ее уже в необходимости, предпочитая ассигнации, верные и удобные для хранения при себе. Исмаил рассказывал:
- «В прошлом году в Чугучаке у г. консу­ла украдена лошадь, заподозрены киргизы байджигиты, они пред­лагали уплаты сколько угодно: 20 лошадей или верблюдов, но когда это было отвергнуто, а требовано найти лошадь, то тако­вая [была] отыскана.
В нынешнем году у одного торговца также украдена лошадь, байджигиты уплатили за нее штрафа 10 лошадей. Кызаевские киргизы, в аулах которых торговал Исмаил, не имеют желания вступить в подданство к нам и говорят:
- «Разве русские придут к нам и заставят, тогда поступим». 
Ноября 17. Абдраим слышал от китайцев: трое чампанов, рас­суждая о беспорядках внутри Китая, говорили:
- «Да и нам нельзя ли начать здесь что-нибудь!». 
Ноября 18. Исмаил спрашивал, можно ли вывезти отсюда ре­вень? Китайский купец сначала давал 120 чжин на ямбу, потом 140 и, наконец, согласился дать 200 чжин. Действительно, великая была бы польза для нашей торговли, если бы все наши купцы советовались и поступали единодушно, не врозь, для выдержки цен сдавали и принимали товары и скот между собою, особенно мелочники.
Но нет стремления к сему, а всякий, хотя с одной ямбой, спешит взять из рук китайцев, даже дороже; были и такие, которым даже предлагалось взять товар из рук наших, как, например, чалаказак Хайбулла, которому Исмаил советовал:
- || «Тебе нечего торопиться и ездить к китайцам, а лучше возьми чай или что нужно из моих рук». Но он на это не только не согласился, но еще осердился и сам ездил в город с ямбою за пазухой. 
Ноября 19. Исаев сказывал, (что) недавно зашел к нему китай­ский чиновник и спрашивал:
- «Нет ли золота», - показывая один полуимпериал, и говорил, что он купил таких 130 штук, объясниться с ним о дальнейшем он не мог. 
Ноября 25. Отправился караван наших торговцев; по поданным объявлениям у всех показано 184 верблюда, а когда караван выходил и [была] сделана проверка, оказалось 206 верблюдов. После требования объяснения от торгов­цев оказалось: Баба Аупов отозвался, что у него 13 вер­блюдов нанятых и еще 2 простых, которые не записаны в объяв­лении, у Момуна - 3 у Исмаила-старика - 2 верблюда, также нанятые и не записанные в объявлении.
Рождается подозрение: не приняли ли эти торговцы чужой товар торговцев из кургана, по­тому что перед сим и оттуда вышли аркатские сарты Саминчжан с прочими, которые и сюда пришли с нашим же караваном.
Ночью на сие число кто-то проехал на верблюде через Чингиль; след нельзя было исследовать [узнать], к чьему кошу подо­шел. Старик Исмаил вечером просил Новоселова не запирать пока западных ворот, потому [что] он и другие станут вывозить мусор и снег.
Сначала, когда спрашивали всех торговцев:
- «Кто просил урядника не запирать ворота?»
- никто не показал этого, а когда урядник лично указал на Исмаила, то он и сознался, что точно просил. 
Ноября 28. Ильчибек из Чугучака. Там молва, что будто в Кульдже ссора с китайским начальством, что торговцы наши выгнаны. 
|| Декабря 2. Пришел Катышевцев с караваном. С ним пришли и киргизы ведения Али-султана, акалакчи Джаубасар - всего 22 человека; они привели в дань цзян-цзюню 3 ло­шадей. На Борохуджире, чтобы избегнуть насильственного выбора у них баранов китайцами, киргизы отделили из 200 баранов 55 лучших и просили Катышевцева объявить сих ба­ранов своими, хозяином их сделали киргиза Манабая, который и приехал в факторию нашу.
Сексенбай послан Эралы-султаном будто наведаться о здоровье г. консула, но между тем [он] один из главных путеводителей означенного каравана, вечером уехал вниз и там ночевал. Татарин Лутфулла, возчик Катышевцева, сказывал, что, не доходя Борохуджира, достигли их те киргизы и говорили, что они идут в Кульджу и ведут в дань лошадей цзян-цзюню от Али-султана.
Абдраим говорил, что в нынешнем году в китайском торговом дворе было в пригоне всего до 14 – 15 000 баранов. Торгующими в кургане разными сартами вывезено нынче чаю байхового до 160 ящиков, кирпичного - до 10 000 штук. 
Декабря 7. Абдраим говорил, что с некоторого времени в кре­пости учрежден ночной разъезд; всю ночь ездят до 80 человек; прежде же ночные караулы находились по угловым башням крепости. 
Декабря 10. Приход почты. Приехал Наквасин на киргизских лошадях, из Копала он отправлен на почтовых, но они едва дошли до аулов Джангозы-султана на урочищах Бичже-Коксу и Алтын- Эмель. 
Декабря 12. Нияз объяснил, что Хунхулы - это местность начиная от Кульджн до Или и на север до самых гор. 
Декабря 19. Покупка чая Исаевым у Ху-янгуды. Сукно [прода­ют) по 3 куска за ямбу. Баба говорил, что Исаев без совещания сделал это, дав 3 куска на ямбу, тогда как условлено было, чтоб того сукна давать 2,5 штуки, а сукно Бабы - по 3 штуки. 
Декабря 22. Пришел караван ташкентцев до 22 верблюдов, товар - опий, их вышло до 27 кошен, но многие разошлись по волостям. Есть еще идущие сзади; караван-баши их Бабаджан. 
Декабря 23. Рассказ Абдраима; как ташкентцы сражались с русскими при Акмечети, что по взятии русским отрядом укрепле­ния Акмечеть много было убито правоверных мусульман; вскоре коканское правительство выслало войско до 8000.
Шадбанорак спешил застать кафиров в укреплении, они скрыто выжи­дали на дороге новых гостей; куда половина войска прошла, рус­ские начали стрелять из пушек, много, до 300 или более человек, было убито, остальные рассеялись и обратились назад.
Позади Шадбанорака шел главный предводитель; получив такое донесение, он приказывал Шадбану вновь идти сражаться с рус­скими, но он отказался, говоря, что ему все равно умереть; когда войско воротилось, Шадбан признан за бабу, потому что от тру­сости отступил, бежал и за то ему по воле хана обрили бороду, а на голову навязали женский чжавлук - платок. 
|| Декабря 24. Исаев, воротясь из города, объяснил, что китай­ские купцы приостановили торговлю; на товары их наложена пошлина; на ящик чая по 2 мыскала; купцы находятся в каком- то замешательстве; Ху-янгуда, условившийся сменять чай на плис по 7кусков на ямбу, отказался от размена.
Абдраим сказы­вал, что на сие число ночью привезен указ от хана цзяц-цзюню, а ночью собран совет, какое дело - неизвестно. Купцам прика­зывают взять казенной дабы 20 000 кусков и внести деньги за оную. 
Декабря 25. Купцов собирал к себе староста по приказанию цзян-цзюня и предлагал взять казенной маты 40 000 кусков по 2 мыскала серебром, по купцы отказались. Абдраим говорил, что цзян-цзюнь ночью собирал для того, что правительство тре­бует доставить с Илийского края... тюменей серебра. 

Источник:
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 4 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985, 2-е издание дополненное и переработанное, стр. 327 – 380.

Отрывок из письма к издателю.

«Печатается по тексту ССВ, том. 4, стр. 30 - 32. О связях демократической интеллигенции России с «Колоколом» А. И. Герцена см. ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1303, л. 500. Несмотря на запрет и жестокое преследование со стороны царского правительства, революционные демократы и прогрессивные деятели России того времени тайком посылали в редакцию «Колокола» политические статьи, разоблачающие жестокость и произвол чиновников и всю эксплуата­торскую сущность царизма. «Отрывки из писем к издателю» написаны, оче­видно, по материалам Чокана. Об этом можно найти указание в поздних воспоминаниях Г. Н. Потанина, в которых ясно прослеживается связь Чока­на и Потанина с «Колоколом» А. И. Герцена (Г. Я. Потанин. Воспоминания. Сибирский кружок в Петербурге. «Сибирская жизнь», 1913 г., № 93).»

...Теперь хотя (немного) о Киргизской степи. Известно, что кир­гизы Средней орды платят ясак, т. е. определенную часть своих стад, впрочем натуральная уплата лошадьми, баранами и прочими давно уже заменена денежною.
Это, по-видимому, самый рацио­нальный налог, нечто вроде incometax в Англии, потому что распределяется пропорционально имуществу. Но увы! на деле ока­зывается совсем не то. Прежде чем собрать этот налог, надобно сосчитать весь скот, а это делается таким образом.
Каждые три года члены приказов ездят по аулам со списками, в которых за­ранее поставлены огромные цифры (количества) скота; кто хочет откупиться от непомерного ясака, должен бывает дать чиновнику, чтоб он уменьшил показанное число голов, которых сосчитать в сущности невозможно.
Из этого составляют себе состояние не только члены приказов, но и первоприсутствующие лица област­ных правлений, особенно омского (про семипалатинского губерна­тора Панова сказать худого нельзя, он человек вполне чест­ный?).
Давно говорилось уже, чтоб заменить ясак кибиточным сбором, т. е. платою с юрты, но омские власти находят это невыгод­ным, хотя, например, вся Малая орда, т. е. киргизы оренбургские, уплачивают подати по этой системе.
Впрочем и в Малой орде штуки совершаются недурные. В 1858 году, когда собирался в степь Катенин, несмотря на его запре­щение делать ему торжественные встречи, более 60 000 рублей серебром было собрано под этим предлогом с одного Западного отделения орды.
Деньги эти, как говорят, пошли в оренбургское областное правление, и любопытно было бы получить обстоятель­ные о том сведения, например, от биографа-ориенталиста, который теперь стоит во главе управления оренбургскими киргизами.
Перешагнув в Оренбург, невольно скажешь о другом полуко­чевом, полуоседлом бедном народе - башкирах. Известно, что это самые бедные люди из всех в Европейской России, кроме разве витебских и белорусских крестьян.
Разорение их приписывают Обручеву, но это неправда. Обручев был честный старик, и если обременял башкир подводами, то лишь дополнил их разорение, а вовсе не начинал его. Разоряют их кантонные начальники да войсковое правление.
В тех округах, где, например, жгут поташ, башкир бывает обязан сверх податей заплатить еще по 1 рублю серебром с каждого бочонка этого вещества, а есть кантоны, где выжигают от 15 до 20 000 бочонков.
Но вернемся опять в Киргизскую степь, о которой можно было бы сказать и очень много. Второю причиною ее разорения служат казаки. Это разбойничье население показало себя везде, кроме Кавказа (линейное войско) и Забайкалья, где оно сформировано из крестьян.
Знаете ли, как обходятся с киргизом? До крайности просто. Вся его собственность кажется казаку своей собствен­ностью и отнять у киргиза барана, украсть у него быка или ло­шадь считается молодечеством и ничем больше; так что офицеры даже не делают выговоров за это нижним чинам, а частенько и сами опустошают аулы.
Есть даже господа, которые составили этим себе знаменитость, например есаул Бутаков, подполковник Абакумов и проч. и проч. и проч. Подполковник Абакумов ограбил Копальский округ до того, чтобы почетнейшие старшины в орде ездили лишь на единственных клячонках, имея всего скота 8 - 10 баранов.
Гасфорт, долго ему покровительствовавший за его расторопность в степных походах, наконец столкнул его с места полкового командира и начальника копальских киргизов. Карьеру свою Абакумов начал еще в знаме­нитые времена Кенесары, когда русские отряды долго преследо­вали по степи этого агитатора.
Они делали это нарочно, ибо на­чальству было выгодно несколько лет сряду кормить войско дорогим провиантом и фуражом. Неоднократно эти господа давали Кенесары возможность вырываться из самой, по-видимому, тугой западни.
Наконец, дикокаменные киргизы, убившие Кенесары, лишили их этого источника доходов. Тогда наиболее нажившиеся, например, Карбышев, Волков и другие, удалились на линию и там занялись устройством разных заводов, торговлей скотом и проч., а Абакумов остался в степи.
Можно было бы сказать, что за счет киргизов живет все сибир­ское войско. Большая орда податей не платит, но и она уже начинает по­говаривать, чтоб русские ее «научили закону», т. е. пояснили, на каком основании они берут, например, быков и верблюдов для работ и не только не платят за наем, но и даже оставляют этот скот за собою.
Г. Валиханов очень комически и совершенно верно изобразил это в статье, помещенной им в Зап. Геогр. общ., где даже упомянуты и некоторые лица, как, например, Тургенев, бывший помощник начальника орды, и переводчик Бардашев, ко­торые отсидели целую зиму на Каратале, где утаили убийство.
Впрочем о Большой орде лично нам неизвестно, мы более пока ничего не скажем.

Источник:
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 4 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985, 2-е издание дополненное и переработанное, стр. 381 – 382.

Словесность.

«Печатается по тексту ССВ, том 3, стр. 414 - 423. Рукопись, видимо, принад­лежала Е. И. Шебалину, офицеру Сибирского линейного казачьего войска, долго жившему среди казахов Большого жуза. Раздел «Поэзия» является копией, переписанной рукой Г. Н. Потанина, сохранившейся в виде отдельной тетрадки школьного формата и не имею­щей внешнего сходства с очерком «Словесность». Между тем, судя по стилю заметки и по замечаниям Ч. Валиханова, обе написаны одним и тем же лицом - Е. И. Шебалиным, но, возможно, в разное время, хотя попали к Ч. Валиханову одновременно. В конце тетрадки (л. 4 об.) имеется его замечание о достоинствах и недостатках этих очерков.»

II Язык. Так как язык есть главное отличие народов, поэтому кайсака следует отнести к племени тюркскому. Народы, обитавшие в степи до нашествия монголов, были тюркского происхождения и теперь еще имена: канклы, кибчак и другие - остались в родах кайсацких.
Монголы, повелители всех этих стран в XIV столетии, приняли язык этих туземцев. Но тем не менее влияние их в степи было значительное. Некоторые из монгольских племен: кирей, конграт и другие - встречаются и доныне в кайсацких родах.
Следовательно, кайсак есть смесь тюрка с монголом: он говорит языком первого и носит облик второго. Обо всех остатках древности: могилах, брошенных пашнях, жерновых камнях и оставленных рудниках - они говорят как о работах ногайцев, ушедших в Россию.
Следовательно, ногаи, или татары, как звались в то время, имели власть над ордынцами, и Едигеева могила || в этом отношении достаточный факт, [она] стоит в самой глубине этих степей, на Улутау.
Находясь под таким влиянием монголов, кайсаки не могли не занять от них вместе с обликом и несколько слов монгольских, которые относятся к названию зверей, предметов, а иногда совершенно одинаково звучат и с глаголами, имея свое нормальное окончание мак или мах, поставленное вместо монгольского ху или кю. 
Кайсаки разных орд не разнятся в языке. Однако ж у кайсаков Большой орды язык имеет небольшие отличия, заимствованные под влиянием языка ташкентского (джагатайского), когда орда эта некоторое время кочевала в ташкентских и кокандских вла­дениях.
Это особенно заметно у султанов - потомков Аблай-хана, которые, без сомнения, имели более столкновения с ташкентцами и старались поневоле подражать им. Султан употреблял в разго­воре слова джагатайские, не заботился о том, понимает ли его слу­шатель - простой кайсак, который нередко, прослушав довольно длинный монолог своего родоначальника ||, отходил в сторону, глубоко пораженный умом султана, насказавшего ему много-много, чего он не понял.
Вообще все кайсакн говорят языком, сходным с тем, который употребляется у татар (ногаев) обитавших в Казани , Астрахани, Тобольске и Семипалатинске, потому что коренной язык их общий - дренетюркский.
Различие языка кайсацкого от татарского заключается в перемене букв. Так, буква шин (ш) всегда заменяет букву син (с), например, байгуш - байгус, бедный; фи (ф) заменяется буквами би (б) и пи (п), например, фатыха - батыха (патиха); гласная буква яй (и), имеющая место в начале слова, всегда предваряется буквою джим, например, яйлау - джайляу, летовка; ю заменяется джу: юрт - джурт, народ; буква чим (ч)ь - шим (ш): кулач - кулаш, сажень; кискач - кыскаш, щипцы и проч.; два лам (лл) не остаются без перемены и послед­няя переходит в даль (д) или ти (т), смотря по твердости или мягкости слова, например, алмалы - алматы, яблонные; куреклы - куректы, а мягкое кюзли - кюзды и проч.
II Есть еще преобразование как буквы лям, так и других неко­торых, но я нахожу лишним анализировать этот язык в подроб­ности, а замечу вообще, что акцент слов кайсацких чрезвычайно тверд и груб сравнительно с языком татарским.
Кайсаки Большой орды говорят чрезвычайно громко и скоро, иных непривыкшее ухо вовсе не поймет, что и зависит, должно быть, от климатических условий. Кайсацкий язык, следуя общему направлению восточных язы­ков, вообще не лишен своих красот, срывающихся иногда с языка не только красноречивого и цивилизованного султана, но и обыкновенного кайсака, я сам слышал, как один простой кайсак выразился об одном образумившемся шалуне:
- «Душа его отыскала светлое окно и смотрит в него [как] на ясный день».
Он выразил состоянием картины спокойствие души. Не смея дать моему очерку о языке кайсаков Большой орды ученого значения, основанного на филологических разысканиях, я заключу его немногими словами.
II (…) До распространения в Большой орде русского влияния, сколько можно заметить, знание грамоты своего языка кайсака решительно не занимало и не беспокоило. Великий исправный султан и кайсак имел у себя по найму ташкентца, которому и до­верял все.
Но благодаря времени и обстоятельствам, по прибытии в орду учрежденного управления, кайсаки начали понимать, что уметь читать и писать им чрезвычайно полезно и полезно с двух сторон: во-первых, кайсак начинает пользоваться особенным ува­жением полуграмотных, которые подобного человека не иначе называют как муллою, и доверчиво слушают все, что ни скажет грамотный, предполагая, что все им сказанное основано на зако­не пророка, чьи истины муллой уже вычитаны и постигнуты; во- вторых, научившись читать и писать, он приобретает и пользу вещественную; выписывая из своих книг молитвы, разные загово­ры и талисманы, он сбывает их кайсакам, не оставаясь никогда в накладке.
Так как главными двигателями этого образования следует признать наших торговых татар, начавших с появления русских более прежнего появляться сюда с торговлею, то кайсаки учатся писать по-татарски.
Старшие султаны, поняв пользу знания гра­моты, усердно покровительствуют этому просвещению, и нужно отнести к чести их, стараются и доныне заманить к себе в аул грамотного торгаша, которому охотно дают под науку своих детей.
Научившись читать и писать, грамотный кайсак почти всегда вьется со своим аулом около султана и употребляется || в сноше­ниях его с русским начальством вроде письмоводителя [...]. Кайсак, рожденный в степи под открытым небом, взлелеян самою природой без всяких вспомогательных средств к образова­нию.
Но, несмотря на эти условия, в народе кайсацком есть своя поэзия и литература, не записываемая на бумагу, но передаваемая устно потомству, как единственное достояние языка. Они имеют песни, поэмы, сказки и пр.
Песни у них разделяются на два разряда: обрядные и обыкно­венные. Те и другие я прилагаю отдельно в конце этих очерков. Общий характер песен родился в устах кайсака под влиянием степи, статного коня и красавицы, а потому кайсак постоянно вертится около этих предметов.
У кайсаков поют песни или одни мужчины, || или одни женщи­ны и девушки, или молодые джигиты с девушками. На свадьбах всегда поют девушки с джигитами, восхваляя жениха и невесту, и всегда получают незначительные подарки, смотря по щедрости воспеваемых особ, но об этом я буду говорить в своем месте.
Кайсаки любят петь песни в несколько голосов, но мало забо­тятся о согласии звуков. Им все равно, было бы спето и было бы по окончании произнесено слушателями одобрительное междоме­тие чау, столь сильно поощряющее певцов [....] .
Поэмы. У кайсаков Большой орды, как и у [других] кайсаков, вообще есть целые поэмы, не лишенные интереса по своей зани­мательности; Они также поются под домбру, балалайку и состав­лены неспроста.
Я слышал, II [как Баян-сулу] сама приставляет кинжал к груди убитого Козы-Корпеча и умирает, падая на него. [Могильный] памятник двух любовников этих и доныне на­ходится на правом берегу Аягуза, в 10 верстах от пикета Кызыл- Кия, на юг по тракту из Семипалатинска в Копал, в полутора верстах от дороги, с правой стороны [реки].
Он сложен [пирами­дой] из простого дикого камня, на глине. Высота памятника достигает сажен 7, вид его представляет четвероугольную пирами­ду, на таковой же призме; внутри его пустота, [пирамида] закруг­ленная сверху в виде свода; вокруг выложена ступень для сидения; двери обращепы на юг, а окопное отверстие - на запад. У подножия памятника стоят четыре бюста из гранита с ожерельями; одни из них выше всех, без головы.
Какой-то остро­умный кайсак замечает, что это бюст Кодара, голову у которого откусил шайтан, сидевший в глубине колодца, но II замечание это нелепо: голова отбита каким-то русским невеждою, а Кодар имеет свой бюст, приставленный к его собственному могильному столбу.
Я думаю, эту поэму читатели будут скоро иметь перед собою целиком; один ученый сибиряк-ориенталист давно занимается в числе прочего этим предметом, и вероятно, одарит любителей ориентализма трудом, столь интересным.
Еще мне известна, по рассказам кайсаков, поэма «Ногайлы», живо рассказывающая о кочевании здесь ногайцев, о причинах их переселения во внутренние наши губернии и всех их деяниях. Этою поэмою, когда представится мне более удобный случай, я займусь подробнее.
Обе эти поэмы кайсаки рассказывают и в прозе. Певцы поэм в стихах называются «акынами», а рассказчики в прозе - «иртегичами». Все поэмы передаются изустно потомIIству, и грамотный кайсак, не посвященный в тайны своей поэзии, не обращает внима­ния, чтобы передать все на бумагу. Поэмы их так длинны, что на пересказ их нужно иногда дня четыре.
Певцы и рассказчики поэм суть никто иные, как странствую­щие поэты, шатающиеся из аула в аул со своей домброй и зани­мающиеся этим делом почти исключительно. 
Импровизация и импровизаторы. Кайсаки мастера импровизи­ровать. Импровизация называется просто «улен» - песня, а импро­визатор - «уленчи» - песенник или акын, правдивый. Добросо­вестных импровизаторов по призванию очень мало [....].
Содержание, смысл и характер степной импровизации не отли­чаются никакою особенностью: всегда хвалится то лицо, которому она поется, и сравнивается чрезвычайно наивно [....]. Он богат воображением, и чтобы восхвалить богача, он сравнивает его II с ветвями развесистого тополя, ели и пр.
Чтобы сказать о его кра­соте, он сравнивает его с обрезком чистого алого сукна; похвалить сердце, душу - он называет слушающего кречетом, батырство - конем-неуком, тигром и пр. Кайсак, так легко сдающийся на вся­кую похвалу, воспетую при народе, особенно начинает таять при похвале акына, бессмысленно бьющего по струнам своего инстру­мента домбры и распевающего речитативом свою импровизацию.
Акын ни за что не запоет свою импровизацию с глазу на глаз: ему, кроме воспеваемой особы, нужна публика, которая бы имела сочувствие к остроумию, почаще издавала неистовые одобрения, выражающиеся иногда смехом, а иногда [....] криком, а между тем импровизатор чрезвычайно заботится и о славе и, даже воспевая батыра, не забудет намекнуть слушателям, что он во всем кайсацком народе первый акын и что, без сомнения, его имя и его даровитое красноречие возвестят слушатели по всей орде.
Акыны, сколько и мне известно, чрезвычайно плодовиты и не скупы на II похвалы; они готовы петь под балалайку пять-шесть битых часов сряду для одного человека и за словом в карман не полезут („„), а простые кайсаки готовы слушать его целые сутки.
Окончив похвалы, акын замолкает и ждет от лица, которому пел, награды. Получив малоценный подарок (богатые дарят иногда из тщеславия и для славы своей щедрости и лошадей), акын, не выразив на лице неудовольствия, как кайсацкий поэт, снова принимается петь, но петь не о признательности к подарив­шему, а о своем неудовольствии, намекая саркастическими сравнениями на скупого и возбуждая общий смех у слушателей.
Люди с мягким сердцем не могут выдержать его сравнительных намеков на скупость и после насмешек поневоле одаривают акына хорошо, опасаясь, что всеведущий акын выскажет миру все, что знает о нем.
II Я знаю в Большой орде двух образцовых акынов, которые посвятили себя этому по призванию. Они глубоко уважаются в народе и поют свои импровизации при публичных кайсацких увеселениях: на поминках и байге (скачке) и поют по избранию, а не всякому кайсаку.
Оба эти акына не замедлят приехать на об­щественные увеселения, и цель их поездки сюда не столько кло­нится к личным карманным интересам, сколько влечет любовь к своему делу, желание сесть vis-a-vis и состязаться своими остро­тами, чтобы получить в народе пальму первенства за свой ум и находчивость.
При этих случаях кайсаки делятся на две партии, принимая представителем в своих родах сладкоречивого акына, громко воспевающего славу отцов своего рода. Пение сопровож­дается дуэтами, в которых каждый акын-импровизатор поет, разумеется, под балалайку [....], задевая щекотливо за живое своего противника-акына, тоже вооружающегося всею силою своих слов, своего красноречия..., и нет конца II этим дуэтам, столь глубоко трогающим кайсацкоё самолюбие и гордость.
Эти акыны по боль­шей части говорят дельно, и, как я уже сказал, кайсаки с уваже­нием пользуются их советами. Дуэт двух акынов и обыкновенную импровизацию я тоже в числе прочего прилагаю в конце этих очерков. 
Сказки. Кайсаки на досуге по вечерам рассказывают сказки, и хотя они ничего особенного не имеют, но в них все-таки есть общая занимательность для кайсака, созданная вымыслом остроумного предка, передавшего потомству какое-нибудь батырство кайсака, а иногда и целого рода.
Сказка, как и у нашего народа, имеет своих великанов, богатырей и чудовищ с железными рука­ми и медными пальцами; имеет и шайтанов, подделывающихся под стать человека, и все ужасы, потрясающие слушателя, кото­рый верит в их существование, отнюдь не подозревая здесь выдумки.
Сказка называется «иртеги», а рассказывающий - «иртегчи». Для большого уразумения характера, смысла и духа сказок я прилагаю одну из имеющихся у меня. 
Пословицы, поговорки и загадки. В языке кайсацком есть и пословицы (макал), так отчетливо дающие понятие об их харак­тере и народности вообще, конечно, они не так бойко, кратко и метко скажут, как из-под сердца русского человека, но некоторые из них, нужно признаться, очень хороши.
При первом взгляде на некоторые из прилагаемых пословиц они, человеку но знакомому с кайсаком, покажутся не совсем понятными, темными и почти без значения, но в языке этого народа они на своем месте и силь­ны.
Может быть, все они стары, но пословица: «У вола шея плоха, а с русским шутка плоха» явно говорит, что она родилась у кайсака, когда мы приобрели влияние в степи [....]. Многие из пословиц, как наши старинные русские песни, на­чинаются отрицательным сравнением, а некоторые из них по переводе на русский язык теряют смысл и, не поставив такую пословицу в переносном значении, трудно даже понять ее.
Собрав около 300 пословиц, я с удовольствием прилагаю их в конце этой книги.
Всякий порядочный бий и султан помешан на пословицах и в разговоре с кайсаком старается пересыпать ими почти всякую фразу. Это рекомендует у них человека умного, дельного и совсем годного быть бием, судьею.
Некоторые из поговорок по их языку остры, и кайсак, чрезвычайно расположенный в пользу острот во­обще, раскалывается со смеху, когда дельный человек отпустит какую-нибудь остроту, приняв на свою физиономию серьезный вид без малейшей улыбки для придания большего веса остроумию.
Кайсаку обыкновенно нравятся наши русские пословицы, и он с жадностью старается заучить, которая ему особенно придется по сердцу, чтобы высказать ее в виде своей какому-нибудь соаульнику.
Нашим загадкам они удивляются, и они решительно не­доступны их пониманию и соображению. У них есть и свои загад­ки (джумбак), но они очень вялы, длинны и слишком явны. Кай­саку кладется в рот значение загадки, но он по своей вялости и неповоротливости в понятиях долго не может сообразить и понять ее, а иногда и вовсе оставляет без исследований.
Вот образец за­гадывания верблюда: имеет голос, как азан (призывание на мо­литву), имеет живот, как казан (котел), урму, как тамчи (каплю), и имеет хвост, как камчи (нагайка). «Два II близнеца ягненка, оба без костей» - грудь женщины.
Кайсак занимается иногда остротами п не из пословиц, а создает свои. У них есть свои анекдоты (кыкаят) и даже скороговорки, от частого повторения которых неопытный часто выскажет нескромную фразу, вызывающую общий смех. 
II [Поэзия]. Поэзия киргиза свежа, не приторна и не стеснена приличием оседлого народа. Поэзия везде зависит от образа жизни народа, но везде изобра­жает прелесть добродетели и гнусность порока.
Поэтому необходи­мо взглянуть на образ жизни кочевого народа и на нравственность киргизов. II Если мы познакомимся с кочевым бытом киргиза, нам невольно понравится его привольная жизнь; вам хотелось бы описать этот быт, эту жизнь, описать так, чтобы заманить читателя в степь с целью покочевать сколько-нибудь с ними.
Отчего бы не описать увлекательно, следует только описать то, что вы видели на самом деле, простыми словами, со всеми подробностями; через это читатель увидит то же самое, что видел и автор [...].
А потому мы II думаем, что песни, сказки и пословицы пред­ставят степь читателю гораздо обворожительнее, чем целые книги, которые бы написали с целью опоэтизировать быт киргиза. В одной сказке орел уносит охотника, который оделся в саёжью шкуру и в таком виде погнался за стадом саёг, и потому был принят орлом за настоящую сайгу. 
В другой - старуха чинит износившуюся землю. Вы верите в этот оригинальный мир, вам хочется кочевать в этих волшебных степях вместе с их сынами! Кайсацкая сказка обыкновенно начинается тем, что в степи жил какой-то бай, т. е. богач, потом у него было столько скота, что когда перегоняли скот через равнину, то травы на ней не оставалось ни одного пучка, как от пожара.
Далее рассказываются разнообразные приключения с героями сказки. В некоторых встре­чается такая же уродливая чудовищность, как и в русских сказ­ках: алпы - какие-то столпотворители, построившие в степи огромные валы.
Другие сказки, которые русские называют поэма­ми, полны истинной степной поэзии. Вымысел не злоупотребляет в них вашим доверием и как бы дорожит оригинальностью описаний перед искусством лгать так, что уши вянут у посторонних.
II Наконец, еще есть род сказок, которым в русской литературе дали название «сатирических» и в которых изображаются плутов­ство, обман и вообще те же азиатские пороки. Одну из них «О Джантае и его брате» я прилагаю здесь.
Средний род сказок очень редок, это поэтические предания из древнего мира. Некоторые из них, как Козы-Корпеч и Итыгиль, имеют основанием старинные могилы, первая - на правом берегу Аягуза, на самом повороте караванной дороги из Петропавловска в Кульджу.
Вторая - на одной из двух вершин горы Улутау. Кро­ме того, я слышал сказку в Большой орде «Аджигамиль», есть и еще несколько, известных только по названиям. Сказки эти назы­ваются стихами. II Кайсацкий импровизатор не соединяет в себе наших понятий о поэте.
В нем не скрывается под нищенской одеждой гордость и независимость духа, напротив, импровизация его состоит из лести к какому-нибудь богачу, и цель ее клонится к тому, чтобы полу­чить кусок алого сукна и проч.
Он, несмотря на свое дарование, [не смотрит на него] как на достоинство, которым возвышается превыше самих султанов, напротив, смотрит как на ремесло, дан­ное ему для добывания подарков. 

[Замечания Ч. Ч. Валиханова]. 

II В этих записках есть весьма интересные частности, несколько фактов; зато общий взгляд слишком поверхностный. Критические идеи автора, попытки в исторических исследованиях показывают совершенное незнание истории среднеазиатских государств и пре­даний киргизов.
Склонность автора рукописи к ученым теориям при слабых ученых познаниях, поползновение усвоить себе евро­пейский взгляд и, наконец, юмористический тон в рассказах о грустной темной стороне киргизской жизни - все это производит на нас крайне неприятное чувство.
Мы удивляемся, почему автор так радуется в статье «Война» страху, который производят на­ши казаки в орде? Судя по особенному жару, с которым автор восхваляет сибирских казаков (и, надо признаться, совершенно несправедливо), можно полагать, что сам он происходит от одного из завоевателей Сибири. Вообще взгляды и понятия его совершен­но казацкие.

Источник:
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 4 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985, 2-е издание дополненное и переработанное, стр. 383 – 390.