Часть 2-я.

Или описание страны и народа киргиз-кайсацкого.

Отделение 2.

Историческое, политическое и экономическое обозрение народа киргизского.

Глава 3.

О разделении и количестве киргизского народа.

Различные перемены, каковые существовали в ордах киргизских, совершенно расторгли их общую связь, так что теперь каждый род составляет несколько частей, совершенно между собою разделенных, и как бы новые роды восстановивших.
Иные из них смешались с другими совсем поколениями, а некоторые, соделавшись от главных родов независимыми, кочуют в пространной степи под новым наименованием. Чтоб удобнее мог всякий видеть, до какой степени простирается сие раздробление, мы предложим здесь доставленное нам лучшими киргизскими старшинами сведение о числе родов, отделений и кибиток, о местах кочевания, именах почтенных в народе начальников (Многие дополнения к нижеследующим известиям получили мы от г-на директора Оренбургской таможни Величко.) и где производят торговлю. 

Большая орда.

1. Тулатовский род имеет четыре отделения: тулатовское, янышское, зыкымское, чимарское, которые состоят из 40 000 кибиток, или семейств. Управляет оным родом Адиль-султан под именем хана. Главные кочевья их располагаются к китайской границе в окрестностях города Кулчжи и в Зюнгории, некоторые простираются к Кашкару и Кукану, имея летние свои кочевья около рек Талас, Ангерен, Чирчик и в горах Актау и Чингиз-Чаган. Торгуют на китайской границе и в городах Кукане и Кашкаре.
2. Сергамский имеет пять отделений: сергамское, сиыкем, албан-суанское, калынское и чины-чилынское. В них до 20 000 семей. Начальником султан Ирали Букеев. Кочуют летом от Туркестана вниз по течению реки Сыр до перевоза Акмечеть, где отделяется проток Куван от реки Сыр, и к северу от сих мест около озера Алакуль-Анаумаз. Зимою – при реках Сарасу и Караче. Торг производят в Бухарии и Ташкении.
3. Сары-узюн-чжалагарский имеет два отделения: сары-узюн, или зюн, и джалагарское, в коих до 7000 семей. Управляет Сары-батыр. Кочуют около Туркестана.
4. Канглы-чанктынский – два отделения: укой и канклы. Семей до 3000. Управляет Аджимамет-батыр. Кочевья их близ вершины реки Сыр и около гор в Ташкении. Сии два рода подвластны Ташкении, где и торг свой производят. А всего в 13 отделениях Большой орды 70 000 семей. 

Средняя орда.

1. Найманский состоит из шести отделений, до 35 000 семей в себе заключающих. Управляет оным султан Канбаба, носящий на себя китайское звание ван и получает от тамошнего двора жалованье. Кочевья около китайской границы против крепостей Кужан-Кайнан и города Чирчик.
По реке Иртышу, начиная от ее источника из озера Зайсан, и в горах Тарбагатай. Торговлю производят по российской границе в крепостях Усть-Каменогорске, Бухтарме и Семиполатинске, и по китайской линии.
2. Главный аргынский род состоит из пяти отделений: чард, чжиде, тюртюулы, караулы, каракисяк. В них до 30 000 семей. Начальники султаны Букей и Бупа и частные старшины, особенно почетнные в народе: Тлянча-бий, Чун-бий и Байдала-бий.
Кочевья: зимою – в горах Баянулы, Кызылтау, Далбатау, Укойкозлык, Чингизчаган, в вершинах реки Тургая и при горах Улутау; летние – при горах Эрейман и по речкам Нура и Чжидису. Торгуют в Кашкарии, Ташкении и Бухарии, а иногда пригоняют скот свой и в крепость Святого Петра, что на реке Ишиме, откуда препровождают в азиатские провинции купеческие товары.
3. Тарактинский имеет два отделения, в коих до 4000 семей. Управляет Байгуза-батыр. Кочуют летом в вершинах речки Иселя и по реке Сарасу, зимою – в песках Ичкунгур и по реке Цуй. Торгуют в Бухарии и Ташкении.
4. Найман-кундравинский заключает в себе 12 отделений, в коих до 15 000 семей. Главные в оном Кулян-бий, Талкан-батыр, Чжанбай-бий и султан Айчувак, сын Ишима, бывшего хана Меньшей орды. Кочевья: летом – при реках Толагае, Коксу, Каратале и при горах Актуартау, зимою – удаляются к Туркестану и Ташкении, в которой и торг свой производят.
5. Аргинский малый имеет два отделения: алтай, или алутай, и тараклы. В них до 9000 семей. Начальники Байкул-бий и Караменда. Кочуют летом и зимою по реке Иртышу. Торгуют в городе Семиполатинске.
6. Чжидеруу-шак-кирейской – три отделения, до 8000 семей. Управляют Дусумбек-бий, Умур и Баянбет. Кочевья: летние – по реке Исель и в окрестностях озера Жаилма, или Аккуль, зимние – при реке Иртыше. Торгуют в крепостях Семиполатинской, Ямышевской, форпосте Коряковском и других местах, по Иртышу лежащих.
7. Аргинский малый в двух отделениях: алтай-тараклы и кулчан, до 11 000 семей. Главным правителем оных Средней орды хан Валий, или Уали, Аблаев и частные старейшины Кулбек, Байжигит, Акан-бий и Чавекиль-батыр. Кочевья по рекам Ишиму, Иселю, в горах Кокчатау и Мукчатау и в урочищах Учькундак, Учьбульдык и Кылчакты.
Оная часть киргизцев, как и две последующие за сим, торгуют в крепостях Омской, Святого Петра и в прочих российских пограничных местах, между сими крепостями лежащих.
8. Аргын-канчжагальский состоит из одного отделения, до 2000 семей. Начальник оного султан Каипханов. Кочуют при реках, впадающих с запада в Ишим и при урочище Бикчентей.
9. Кипчацкий – одно отделение, в нем до 1000 семей. Предводитель оного Тюлаган-батыр. Кочуют около рек Исель, Убаган и в урочищах Чжасын и Багар. Все сии 9 частей, или родов, Средней киргизской орды состоят, кроме подчиненных китайцам, под управлением сибирского пограничного начальства. Они составляют между собою союз, или как бы особою орду, отделяясь чрез сие от сообщества всех прочих киргизских родов.
10. Киргизский, или киряевский – два отделения, до 1000 семей. Начальники: старейшины Мунгача и Бикбулат Букбаев. Кочуют: летом – по рекам Ую и Тогузаку, зимою – при российской границе от Верхне-Уральского городка до крепости Степной и в степи противу оных.
11. Кипчацкий-карабалык – 4 отделения, до 3000 семей. Начальствуют старшины Маметек и Ишбулат.
12. Кипчацкий-танабуга – 6 отделений, до 2000 семей. Начальники: старейшины Чалпан, Казыбай и Тюляган.
13. Кипчацкий-кунделян – 4 отделения, до 2000 семей. Главные между ими Тайтемир и Кунакбай. Сии три особые части кипчацкого рода кочуют летом по рекам Тоболу и Аяту, и по источникам сей последней от вершины до самого ее устья; зимою – близ линии, начиная от крепости Степной до города Троицка и против сих мест в степи. Всеми частями управляют султаны Чжегангир и Баба Каипхановы. Торг производят в городе Троицке.
14. Кирейский, или увак-гирейский, имеет 4 отделения и до 4000 семей. Начальники: султан Истяк Рустанов и старшины Балык и Даин. Кочуют летом по восточной стороне реки Убагана и по степи до реки Ишима; зимою, – начиная от устья реки Уй вверх по течению Тобола и на восток от оного близ границы до Пресногорьковской крепости. Торгуют в городе Троицке и по границе до Пресногорьковской крепости.
15. Аргинского главного рода часть, называемая аржытым, имеет 12 уделов, в коих до 8000 семей. Начальники: Барак-батыр, Саксенбай, Айтуар и титулярный советник Учжан Бараков. Кочуют летом по рекам Тургаю, Тоболу и по впадающим в них источникам со степной стороны; зимою – по реке Убагану, к вершине оной и при урочище Каракиюккуп.
16. Аргинского рода часть, называемая чакчаки, или верхние чиктынцы, состоят из 5 отделений, в них до 6000 семей. Главными: Муса-батыр, Минлибай и Чжарабас. Кочуют: летом, – начиная от города Троицка по степной стороне до берегов реки Тобола и вверх по оной до устья реки Аята, зимою – при реках Тургае и Сарыбутаке до соединения ее с рекою Улкояком, а также при урочище Сарыкупе, в камышах около устья Улкояка и в окрестности озер Кызылкуль, Куржун, Тюбаккуль и Бишкуль и в песках Тузункуль.
Обе сии части киргизцев признают над собою главным султана Чжуму Худаймендина 115. Торгуют в городе Троицке, а зимою частью в Звериноголовске.
17. Кипчацкого рода часть, называемая муры-аягыр, имеет 4 отделения, в них до 3500 семей. Начальники: Исерган-бий, Казыбай, Киикбай-батыр и султан Усян Каипов. Кочевья: летние – к северу в урочищах Аманкарагай, Чжабелес и около озера Эбелея, зимние – при речках Улкояке и Тургае и частью при озере Аксакалбарбий, простираясь к полудню до средины песков Каракум.
18. Кипчацкого рода часть узун – 6 отделений, до 2000 семей. Их старшины Мянгдай-батыр и Дербиш. Кочевья: летние – по речкам, текущим в Улутургаю, Муюнле и Дямме, при вершинах реки Убагана и в урочищах Юдасу и Тирякле, зимние – от вершин речки Сарыбутак до Тургая и на восток от оной до течения речки Каиндаташ. Обе сии части кипчатского рода торг свой призводят в городе Троицке.
19. Баганали-найманский – одно отделение, до 900 семей. Начальник над оным Байназар-бий. Кочевья: летние – близ вершин Ишима, зимние – около реки Тургая и к югу при озере Аккуль до окончания реки Чжеланчик. Сия и следующая за оным часть киргизцев торговлю производят большею частью в Бухарии и изредка в Троицке, они участвуют также в извозе и препровождении купеческих караванов.
20. Баганали-найманский – 12 отделений, до 6000 семей. Управляют старшины Трухменбай-бий, Тулак-батыр и султан Токтамыш Батырханов.
21.Балтали-найманский – 4 отделения, до 4000 семей. Начальствуют дети Утямыш-батыря. Торговлю сей и следующие за ним части производят в Бухарии.
22. Аргинского рода часть, называемая тюбекли, состоит из двух отделений и до 2000 семей. Начальники Маман-бий, Чжабай-бий и султан Ксаарив Батырханов. Все сии три рода, или части, киргизцев кочевье свое располагают совокупно летом – около вершин рек Тургая и Ишима, в горах Улутау, Кичиктау и в урочищах Мурункарагай, Аксайдак, или Асайкудук, и Каскан.
Тюбеклинцы же распространяются иногда в песках Каракум по восточной части оных при урочище Осьузяк; зимою располагаются в южной части песков Каракум, по течению речки Караузяк до реки Сыр, и по сей реке около кладбищ Карабадал, Атакармакчи, и за оными близ протока Кувана при урочищах Суксавель, или Суксеуль, до разделения реки Чжана от Кувана. Всего в Средней орде полагают 99 отделений, а в них 169 400 семей. 

Меньшая орда. 

1. Отделившиеся от Меньшой орды в сообщество к Средней разные уделы, заключающие до 6000 семей. Ими начальствуют Будбай-бий и Вадрян-батыр. Кочевья их разделены, они располагаются по реке Цуй, или Чу, в песках Ареметей, в вершинах речки Иселя и около рек Сарысу и Сарыкингиру. Торгуют в Бухарии и Ташкении.
2. Чжидерууского рода часть, называемая чумичли-табынская, состоит из одного отделения, в коем до 1100 семей. Главою оного старшина Куянчачагай. Кочуют и производят торг соединенно с последнею частью Средней орды.
3. Байулинского рода часть, называемая алачин, имеет два отделения, до 1200 семей. Начальники: Кулжан-батыр и Уразбай-бий. Кочевья: летние – в песках Каракум по западной стороне урочища Юсьузак и около Билтюбяс; зимние – по реке Сыр в местах, называемых Аегыртау и Суккан, и при реке Куван, в урочищах Касобалы и Мужаклы. Торгуют в Бухарии.
4. Байулинского рода часть, называемая чжупбасцы, имеет 6 отделений, в них до 7200 семей. Управляют старшины: Кубек, Нурбай-бий, Аксакал, Байсакал и султан Сеитгали Нуралиев с 8 братьями. Кочевья летние по северной стороне реки Сыр, в песках Каракум, по реке Тургаю и против города Троицка, около реки Тобола при урочище Учьаяты; зимние – по реке Сыр, в местах, именуемых Куркут-ата и Куват, по реке Куван и за оною в урочищах Тайкаткан, Сабын-юл, при реке Чжане, в окрестностях урочища Каки и у развалин Чжаныкала. Торгуют в Троицке и Бухарии и особенно славны по препровождению купеческих караванов. 
5. Чжидерууского рода часть, называемая табынцы, состоит из одного отделения, в коем до 300 семей. Главным оного старшина Аккуз-батыр. Кочуют и производят торговлю соединено с чжаббасцами.
6. Байулы-алтынский, имеет 4 отделения, в них до 5000 семей. Начальники: старшины Барка-батыр и Туганю-бий.
7. Байулы-тазларский – 2 отделения, до 800 семей. Начальник Ирняк-мурза.
8. Чжидеруу-телеу – 4 отделения, до 2800 семей. Начальники Байгюр-бий и Ирывбай. Сии три рода, или части, кочевья свои располагают соединено: зимние – по левой стороне реки Сыр, начиная от урочища Тушарлика, за рекою Куван и проходя чрез брод Кияукичува, достигают до протоки Чжаны, а некоторые остаются при устье реки Иргиза, в урочище Тюгошкан; летом – к северу от реки Тургая по речке Карасай и вокруг озер Ургач-Кинделикуль. Торг производят частью в Бухарии, и частью в Троицке.
От рода чжидеруу-телеу происходит удел теля-тайляк, кочующий безвыходно около реки Сыр, на острове Арыкбалык, под управлением Нурлюбай-бия, Бурамбай-бия и проч. Они торгуют с хивинцами и в народных делах соединены с кишкеня-чиктынцами.
9. Чжидеруу-кираит – 12 отделений, до 4000 семей. Управляют оными Манак-бий и Кушкулак-бий, или Коскулак. Кочевье их зимнее за рекой Сыр, в окрестностях урочищ Бельтюбесе, около Кувана и за оным в местах Кызылчалы, Башыактюбя, до самой реки Чжаны; летние – в северной стороне песков Каракум, в урочище Бельтюбесе, и, перейдя Иргиз, распространяются даже до горы Карачетау. Торгуют в Бухарии и участвуют в препровождении купеческих караванов. 
Описанные выше последние 22 части Средней орды и 9 Меньшей составляют ныне как бы одну особую орду, признавая в советах первый голос султана Чжуму Худаймендина. Они больших раздоров между собою не имеют и по делам пограничным с Россиею сносятся всегда в городе Троицке.
10. Алимулы-карасакал – 4 отделения, до 1700 семей. Старейшины Сююндук-бий и Айтуар. Кочевья зимние по реке Сыр и к югу оной, начиная от урочища Кимясалган до реки Кувана, за сею рекою в местах Сулкундак и по реке Чжане, в окрестностях Томартюбя; летние – к северу реки Сыр в песках Каракум, около урочищ Тюгускан, Конуртюбя, Каржун, Тюбякуль, до самой речки Алдыкарасай. Торгуют в Бухарии и грабят российские караваны.
11. Алимулы-каракитинцы – 3 отделения, до 2500 семей. Главные в оных Чилтик-бий и Кунгурбаш. Кочевья: зимние – за рекой Сыр в местах Кургутата, по реке Кувану и с левой стороны оной в урочище Батман, не доходя несколько реки Чжаны; летние – в песках Каракум при урочищах Бильтюбясе и Ювантюбя и по реке Иргизу при Бугултяке. Алимулы-чумякейского отделения главные части
12. 1. Чумекей-елдар имеет 4 удела, до 6000 семей. Управляют Китябай-бий, Курян-батыр, Актляш-мурза и Ярмухаммет.
13. 2. Чумекей-каратамор – 2 удела, в них до 2500 семей. Управляют Айтимбет и мурза Юсуф.
14. 3. Чумекей-тукин – 2 удела, до 2500 семей. Управляет Самет-батыр.
15. 4. Чумекей-куит и аюс-сырым – 4 удела, до 5000 семей. Управляют Сердали-бий и Рак-бий.
16. 5. Чумекей-куняк и сары-кашкеня – 4 удела, до 4000 кибиток. Управляет Чжулеук-бий, Байгунды и Кужак. Над сими пятью чумекейскими частями признается главным султан Булякей Нуралиев. Исключая елбяровской части, которая много раз препровождала купеческие караваны, все прочие, а особливо две последние, всегда грабили оные и торг свой производят в Бухарии.
Кочевья их зимою – по реке Сыр, в урочищах Таскичу и Байгузе и по реке Кувану, в местах Айтимбет и Ачжыркуль; летние – пройдя пески Каракум и урочища Тюгушкан, распространяются по реке Иргизу и по степи до горы Карачетау и речке Баксайты.
17. Алимулы-тюрткара – 12 отделений, называемые куламан, мазын и проч., состоят вообще из 11 000 семей. Оными управляют тархан Каракубек-бий, Башкара, Караалтай, Сараалтай, Яныш, Актюбя, Тикмишюсь, Алтай и зять Каракубека султан Ширгазы.
Кочевья зимние по реке Сыр, в местах, называемых Майлыбаем и Кинтюс и, продолжаясь к полудню, располагаются также на реке Куван, в урочищах Уткаль, Акчиганак и около перевоза Табын, а на реке Чжане – у древней крепостцы Нуртай и при кладбище Сырлытам; летние – в песках Каракумах около урочища Калмас, по реке Иргизу, начиная от озер Кулакачибарбий до кладбища Баксайты, и по реке Улуиргизу до вершины оной.
Торг производят с хивинцами и частью с бухарцами, по степи с товаром разъезжающими, а упражняются наиболее в грабеже купеческих караванов.
18. Алимулы-кишкеня-чикты – состоят из 6 уделов: чжиеня, жолчора, асан-усень, курман и куттук, в коих до 8000 семей.  Главные в сем роде Чжаназар-бий, Чжанзак, Хочжаберган, Утюгун и называвшийся самопроизвольно ханом султан Абулгазы.
Кочуют зимою по реке Сыр, близ устья оной в местах Каратун, или Каратюбе, Чжингат и Дынтау, по реке Кувану, при урочищах Сорарыка, Чалбир и Бисарал; летние – к северу от реки Сыр, около Аральского моря, в песках Каракум, при урочищах Чиганак, Кокдумбак, при озерах Большой Барсук и распространяются даже до вершины реки Эмбы.
Некоторые из них ныне к северу за реку Сыр не переходят и располагаются всегда при Чжингиттау, или Чжингизкала, Чжаксыкостам, Каратюбя и проч. По совершенной бедности и недостатку в скоте соделались они главнейшими грабителями караванов, чем самым и получают себе пропитание, торгуя с хивинцами.
19. Алимулы-каракисяк – 4 отделения, до 3500 семей. Начальники в оных старшины Айдарбек и Тукман. Кочевание свое имеют смешанно между кичкеня-чиктынскими аулами, с которыми состоят в тесном союзе.
20. Алимулы-улькон, или билюкчура-чикты, имеет 4 удела: телеу, кабан, нагар и чурень-чикты, в коих до 8000 семей. Главные: Мусульман-бий и Чунгай-бий. Кочевья: зимние – по реке Эмбе, в песках Барсуккум и по западной стороне Аральского моря до города Конрата; летние – к северу от реки Эмбы, по реке Темиру и в вершинах рек Сагыза, Уила, Хобды и Илека. Торг производят частью в Оренбурге, а больше в Хиве.
21. Алимулинского рода, чумякейского отделения часть, называемая ак-китын, имеет 9 уделов, в коих до 2000 семей. Управляет оными старшина Тукбай-бий.
22. Того же рода и отделения часть, именуемая учжарай. Она имеет 5 уделов и до 1500 семей. Главные в оной старшины Барку-бий и Тика. Кочевья их располагаются соединенно с улькон-чиктынцами, иногда же на зимнее время несколько из их аулов уходят в урочище Отравы, что близ Каспийского моря.
23. Чжидерууского рода, табынского отделения часть, называемая чумичли, состоит из 9 уделов, в коих до 4000 семей. Ими управляет Барак-батыр. Кочевье зимнее между Аральским и Каспийским морями, в урочищах Кульмавир, Шамматай, в песках Сыиг и при кладбищах Чуруккушчи; летом переходят они от сих мест к северу чрез пески и горы, называемые Чинга и Учканот до реки Эмбы. Торгуют летом частью в Оренбурге, а более – в Хиве.
Последние 14 частей Меньшей орды есть собственно та часть киргизцев, которая, как видно было в историческом известии, вступила в союз каракисяцкий. Они и ныне в главных до общества касающихся делах между собою имеют некоторый вид согласия и составляют как бы особую орду, отпадшую от повиновения избираемых Россиею ханов. 

Байулинского рода главные отделения.

24. 1. Адаевское – состоит из 12 уделов, в коих до 10 000 семей. Начальники Гумер-батыр, Курмантай-бий, Исяк и Пиряли-хан трухменский, который в прямом смысле составляет только правителя сей части и других небольших партий, от байулинского рода к нему присоединившихся. Кочевья их располагаются в горах Мангистау, или, собственно, Мангишлак, и около Аральского моря в связи с прочими киргизскими родами. Торгуют в Хиве и по Нижнеуральской линии.
25. 2. Черкеское – имеет 8 уделов, в коих до 8000 семей. Их старшины Байчиркас, Кушутбек, начальник бывшей расправы Бекмаметь и главный – султан Каратай 116.
26. 3. Берическое – имеет 7 уделов и до 5000 семей. Управляют оными старшины Исян-бий, Сатакай, Чжабал и Бегали-султан.
27. 4. Танинское – имеет 6 уделов и до 5000 семей. Главные в оном Базарбай, Акберда и Исянгилды-бий.
28. 5. Байбактинское – в 8 уделах, содержит до 6000 семей. Во оном старшины Адель-мурза и батыры Ирсали и Барган.
29. 6. Алачинское – в 7 уделах, 5600 семей. Их начальники Муса, Алдыяр, Хубаяр и Икзали-султан.
30. 7. Сыкларское – в 6 уделах, до 5000 семей. Старшины их Султанбек, Исенгали и Чурман-султан.
31. 8. Маскарское – в 6 уделах, до 3000 семей. Главами оного старшина Кузак, Агизбай, Азибай и Аблай-султан. Все сии отделения торг свой производят летом в городе Оренбурге и зимою – в городе Уральске и по всей Нижнеуральской линии.
32. 9. Тазларское – в 6 уделах, имеет до 3000 семей под начальством старшин Сигизбая и Букана.
33. 10. Кызылкуртское – в 5 уделах, до 3000 семей под управлением Айтугана и Уразали. Оба сии отделения препровождают в Оренбург хивинские караваны и торгуют в Оренбурге и Хиве.
34. 11. Исентемирское – в 4 уделах, до 3000 семей под ведением Мимбай-батыря.
35. 12. Япбаское – в 2 уделах, до 1000 семей под начальством Бабаса. Сказанные байулинского рода 12 отделений, живут в довольно между собою союзе и, кроме первого, предпочитают главным над собою султана Каратая, сына Нурали-хана.
Кочевья их летние по степи между реками и Эмбою1 и при речках Кулдугайты, Булдурты, Учжанкаты, Чжусаль, Чубгарлау, Анкаты, Чипкаты до реки Хобды и Илека; зимние располагают всегда к югу до гор Мангышлакских, при устье Эмбы, в островах и заливах по берегу Каспийского моря и при самой реке Урале, начиная от Гурьева-городка до Сорочиковской крепости и далее.
36. Часть, отделившаяся от Средней орды увакского рода содержит 8 отделений, в коих до 2500 семей. Начальники оного Сапан и Иштякбай. Кочевья летние и зимние по реке Уилу и Куилу в камышах. Чжидерууского, или семиродского, рода главные отделения.
37. 1. Главное табынское, собственно называемая тактулы-табын, состоит из 11 уделов, в коих до 6500 семей. Управляют оными Сагыр-батыр, Кучукбай, Чжабенбай и Илекбай.
38. 2. Кердаринское – из 5 уделов, до 3500 семей. Их старшины Чжабан и Битик-мурза.
39. 3. Тамынское – из 6 уделов, до 2000 семей под руководством старшин Сыгыра, Улана и Тюкубая. Кочевья сих трех отделений располагаются зимою при реке Урале, начиная от Уральского городка и распространяясь вверх по течению до Красногорской крепости и по реке Илеку; летом – в степи по речкам Канлыку, Тяратали, Донгузу, Айгузу, Юсали, Хобде и Илеку. Торг производят летом в Оренбурге и зимою – в крепостях по границе.
40. Алимулинского рода, чумекейского отделения часть, называемая каракиты, имеет 3 удела, до 2200 семей. Оными управляют султан Турдали, сын Дусалин, и старшина Бурзак. Кочевья зимние от Красногорской крепости вверх по реке Уралу до Верхнеозерной крепости и по реке Илеку, в окрестностях урочища Бистамак; летом – при вершинах реки Илека и в местах Маодактали, простираясь до вершин Ори. Торгуют в Оренбурге и по границе до крепости Орской.
41. Чжидеруу-чжигалбайулинцы имеют 12 отделений, в них до 7000 семей. Ими управляют Калюбай, Кутарбаш, Беккет, Алчинбай, Буранбай и Асау. Кочевье зимнее от Верхнеозерной крепости по реке Уралу, с левой ее стороны до города Верхнеуральска.
42. Чжидеруу-рамадан – в 2 уделах, до 300 семей. Они кочуют смешанно с другими аулами и подчиняются старшинам оных. Сии последние 6 частей Меньшей орды главным над собою предпочитают избранного ныне на место Айчувак-хана Чжантюрю, которого власть далее сего не простирается.
Всего в 219 отделениях Меньшей орды считается до 169 500 семей, во всех же трех ордах до 408 900.  Под названием семьи, или кибитки, разуметь должно здешнее общество, соединенное узами крови под отеческим правлением старшего из них.
В таковом семействе бывает иногда до 20 и более душ одних мужчин. Следовательно, приняв среднее число, видеть всех киргизцев до трех миллионов. Кочевые места каждая часть сего народа присваивает себе в непосредственную собственность.
Занятие оных киргизцами иного отделения производит между ними часто великие несогласия. Сие право владения ведут они из давних времен:
- «На сем месте кочевали деды наши, – говорят киргизцы, – как мог тот аул разбить на оном свои кибитки».
Таковые их обитания составляют вообще как бы особые полосы земли, тянувшиеся от севера к полудню, сообразно расположению зимних и летних местокочеваний. Во время перекочевки аулов весною, в юге обитавших, к северу, а северных – к югу и осенью обратно, киргизцы строго наблюдают между собою порядок, служащий к сбережению паств для каждого времени года.
Все части орды тянутся тогда обыкновенно в приличном расстоянии между собою и почти параллельно; аулы же одного рода или отделения следуют всегда друг за другом, переходя по временам задние вперед, а сии, оставаясь сзади, дабы выгодами привольных мест пользоваться могли все попеременно.
Но сии правила не удерживают, однако же, киргизцев от частых между собою смешений, отчего совершенных пределов киргизским кочеваниям определить невозможно. Случается даже, что многие партии, совокупясь с другими народами, устремляются совсем за пределы своей степи, как, например, с туркоманами – в Персию, с каракалпаками и узбеками – в Бухарию, а с куканами и зюнгорцами – в Кашкарию и до индейских границ, чрез что они совершенно изменяются в виде и нравах.

Глава 4.

Образ жизни, нравственность, законы, вера и прочая.

Образ жизни.

Народ киргиз-кайсацкий по образу жизни своей представляет пастухов, получающих все свое пропитание единственно от скотоводства. Разумножение табунов составляет главнейшую заботу каждого киргизца. Сие заставляет его переходить с одного места на другое или, говоря правильнее, кочевать и жить почти без покрова среди открытого неба. Киргизцы напоминают нам первобытное состояние человечества, благословенного в глазах поэта. В дневных записках наших мы уже показали, каким образом совершается кочевание киргизцев и что домашнее их великолепие состоит в одном войлочном шатре, называемом кибит, и в нескольких простых посудинах, служащих для приуготовления пищи.
Главнейшее благосостояние сего народа зависит единственно от количества скота. Оно разделяет круг их общества на богатых, посредственных и бедных. Имеющий великие стада столь же блаженствует в степи, сколько блаженствует между обществом образованным, располагающий миллионами; несмотря на то, что здесь одинакий у всех костюм, одинакие упражнения и равное всем просвещение почти всех киргизцев делает между собою равными, ибо даже и самые знатные из них не почитают себе в унижение стеречь свои табуны, гонять оные на водопой, из древесного пня выделывать посудины и чинить обветшалую обувь; женщины, не исключая жен ханских, поставляют себе еще за священный долг смотреть за скотом, мыть платье, и нередко наравне с невольниками, заниматься всеми домашними работами.
Но при всем равенстве жизни не достает здесь равенства общественного. Класс бедных между киргизцами несравненно в большей степени чувствует тягость своего состояния, нежели в землях благоустроенных. Не имея средств доставлять себе пропитание рукоделием или работою, будучи угнетаемы сильными, оставаясь всегда в томлении от недостатка и неразлучны с одним местоположением, они как будто лишены свободы, отчего невольным образом влекутся к хищничеству, дабы, по крайней мере, сим средством сыскать себе пищу и покров.
Аулы, богатые многочисленными своими стадами, для отыскания свежих пастьб по всему пространству степи побуждаются, хотя не к дальним, но беспрерывным переходам и остаются на одном месте не долее одной недели, что доставляет киргизцам наилучшее удовольствие в жизни.
И когда зашед в безводные или пустые степи, принуждены они бывают проходить сряду по несколько дней, не скучая сим нисколько. При таковых случаях, чтобы не изнурить свои табуны, для переходу употребляют обыкновенно половину суток, а другую отдыхают, оставаясь нередко совсем без пойла. Беспокойства, сопряженные с сим движением, нимало их не тревожат.
В таковых скитаниях проводят киргизцы три времени года, т.е. весну, лето и осень, а зимою остаются сколько возможно долее, и всегда почти до весны, на одном месте. Зимние кочевья избирают заблаговременно, каждый аул имеет оные при известных урочищах и сохраняет как нечто наследственное и драгоценное.
Одна часть киргизцев имеет таковые зимования, как и выше сказано, в южной части степи между песками и по рекам, кустами и камышом изобильным; а другая, приближаясь к северу, скрывается в густые леса, растущие около рек.
В сих переменах и движениях проходит вся жизнь сего народа. Годичные времена, располагающие оною, распределяют даже и киргизскими упражнениями, вливая в сердца их попеременно то мрачную меланхолию, то живые чувствования.
Едва солнце вступит в знак Стрельца, едва хладные утренники начнут убелять поля седым инеем, едва первый снежный пух опустится на оледенелую землю, киргизцы, извлекаясь из усыпительной беспечности, с унылым челом, подобно испуганным птицам, ищущим свои гнезда, спешат на свои зимние кочевья и, приготовляясь к принятию свирепого времени, заботятся о будущих своих нуждах.
Богатые, раставляя кибитки в закрытых от бури местах, покрывают их двойными войлочными покрышами и заваливают при основании землею и песком; а бедные довольствуются ветхими лачугами, закрывая оные хворостом и связанными пуками камыша.
Нельзя довольно объяснить, какие трудности приносит с собою угрюмая зима для киргизцев. В войлочном шалаше, кое-как обвернувшись в свою одежду около курящегося посредине костра сырых дров, должны они проводить многие дни в бездействии. Нагие дети стекаются также к сему благодетельному веществу в надежде получить отраду от жестокого холода.
Иные из них с полуоцепенелыми членами врываются в золу, еще не охладевшую, которая обыкновенно скопляется близ камина в нарочито для того ископанной яме. Невинные младенцы, прикрытые овчинами или окладенные охлопками шерсти, смешивают вопль свой с криком вокруг бегающего младого скота.
Малое отверстие в верху кибитки, служащее входом дневному свету, всегда помрачено густым дымом, стелющимся до самого даже подножия. Все сие представляет бедственную и жалостную картину. При наступлении ночи огонь обыкновенно погасается, отверстие вверху кибитки бывает закрываемо, и всякий под войлоками и овчинами ищет отрады в объятии сна.
Еще унылость зимы не совсем угнетает душу и сердце киргизцев в то время, когда в продолжении оной густые, сильным ветром и снежными вихрями несущиеся облака уступят ясности неба, и когда морозы сделаются не столь жестоки, тогда они, по крайней мере, могут заниматься любимыми их упражнениями: осматриванием табунов и ловлею зверей с собаками и беркутами.
Но бунтующие бураны заставляют иногда их, особливо располагающихся на севере, по нескольку дней быть безвыходно в своих кибитках. Случается, что кибитки сии, будучи совершенно занесены снегом, выказывают из-под него токмо курящиеся верхушки, и чтоб выйти из дверей, должно бывает прорывать сквозь сугроб тропинку.
«Горестно проводим мы время зимою, – говорили нам киргизцы, – лук и стрелы, завязанные в сайдаке, висят без всякого употребления. Иногда со всею живостью за оные принимаемся, готовимся бежать на ловитву, но унылый звон тетивы, распространяя предчувствия неудачи, останавливает наше предприятие.
Разбредшиеся по степи табуны не возрождают также померкшего удовольствия. Бодрые кони, опустя долу выю свою, смиренно ищут подснежной пищи. Резвые овцы, в тесных грудах приклоня головы свои друг к другу, со страхом внимают шуму вихрей.
Тихие верблюды лежат занесенные снегом. Если случится, что некоторые из наших соотечественников, быв влечены крайнею нуждою, ездят к ближним пограничным селениям для мены скота, то на короткое только время и с крайнею нуждою.
Словом, во все сии мрачные дни, сидя в кругу семейства в безмолвной задумчивости, слушаем мы заунывный свист ветра; переменчивый гул его отдается в глубине леса и распространяет грусть в сердце. Пища наша зимою не есть та свежая, приятная, питательная пища, которую получаем летом от тучных стад своих, но бедная, заблаговременно осенью приуготовленная».
Народ сей с удивительным терпением переносит жестокость зимы. Не говоря о взрослых людях, самые дети в летней одежде, а нередко нагие и босые, играют довольно долго в снегу. Еще того страннее бывает, если проезжий для какого-нибудь переговора вызывает из кибитки хозяина, тогда все дети выбегают почти полунагие за ним вслед и, несмотря на стужу, дожидаются конца разговора.
Иногда, дабы согреть озябшие члены, они попеременно приподнимают то ту, то другую ногу, хватают руками уши, закрывают лицо, и многие другие довольно смешные делают телодвижения. Благоденствие киргизцев воскресает с оживлением природы.
Верно, нигде приход весны не встречается с такою радостью как здесь. Едва с первым дыханием Зефира растопятся глубокие снега, и заледенелая зелень оживится солнечными лучами, как все уже из мрачных хижин выходят под открытый свод неба, наслаждаются приятностью времени и восторги свои приносят в жертву величественному светилу – виновнику их счастья.
Даже истомленный скот стекается в средину человеков, столь долго в обществе не бывших, и своею живостью, кажется, старается разделить с ними удовольствие. С прерванием веяния грозного Аквилона оканчивается уныние и, можно сказать, все бедствия киргизцев.
Постепенно, по мере возвращения весны, повсюду и во всех кочевьях начинаются движения. Все направляют ход в новые равнины, где изникающая свежая зелень, развеселяя замерзшие чувствования номадов, табунам их дает изобильное пастбище.
Резвость и живость снова появляется; в короткое время истощалый скот делается тучным, и долговременный голод людей вознаграждается обильными и вкусными яствами. Густое молоко, крепкий кумыз, тучные агнцы и молодые лошади составляют тогда роскошную их яству.
Киргизец в сию минуту забывает прошедшее и даже не верит, что есть скорбь, подобно юным детям. По мере оживления природы по количеству приобретаемых удовольствий, и перекочевки становятся веселее и торжественнее.
Они повсюду сопровождаются громкими песнями, и украшенные всеми лучшими произведениями. Повсюду аулы текут из страны в страну, дабы на новых местах приобресть новые приятности. Киргизцы летом в сильные жары дня, по причине палящего зноя и множества овода, скрываясь в тени среди закрытых кибиток, покоятся по большей части сном, но в замену сего прохладные вечера и почти все лунные ночи проводят в домашних упражнениях или в дружеских беседах, слушая заунывный гул любимого их инструмента – чжабызги.
Когда же солнце начнет уклонять ход свой за предел летнего поворота, тогда появляется новое удовольствие. Жар бывает не так уже мучителен, ничто никого не беспокоит, скот сыт, чрез мену и снятие собственных пажитей хлеба довольно, так что время сие почитают они за лучшее для увеселений, не достает только кумызу.
Тогда-то ловитва соделывается всеобщим приятнейшим занятием, и общие народные празднества: конские ристания, борьба, стреляние в цель из лука сугубо дополняют их счастье, которое с некоторым постепенным изменением продолжается даже далее половины октября.
Осень производит невероятный переворот в духе народа, согласующегося почти всегда с действиями природы. Тогда веселье умолкает, показывается какая-то угрюмая задумчивость и буйность, все от мала до велика спешат приготовлять запас для зимнего пропитания, войлоки для закрывания кибиток и овчины для теплой одежды.
Рассеянные до сего аулы по мелким частям начинают соединяться, как будто в надежде, что сообщество заменит им то, чего лишает природа. Темные ночи, на место прежних увеселений, употребляются в сие время на хищничество.
В сие время обыкновенно совершаются главные их баранты. Тогда и купец страшится посылать в степь верблюдов, обремененных товаром. Чувство о приближении зимы бывает здесь чувством мрачного уныния. Вот слабый вид течения жизни кочевого народа.
Человеку, познавшему цену постоянных обществ, невозможно привыкнуть к оной! Но, к счастью невежества, киргизцы, гнушаясь всего, что составляет принуждение и единообразность, то же самое думают и в рассуждении жизни нашей.

Нравственность.

Человек получает все впечатления от физического влияния и образа жизни, а потому неудивительно, что киргизцы вообще угрюмы, беспечны и склонны к праздности, которую почитают даром неба. Всегдашнее сообщество их с дикою природою положило на них печать меланхолии и привычку к уединению.
Она влечет их часто к некоторому роду отлучения от самих себя. Случается иногда, что киргизец, удалясь от среды людей в безмолвную степь, садится на землю и, погружаясь в глубокую задумчивость, не видит, не слышит, что около него происходит.
Нрав они имеют непостоянный, к дружбе склонны, но для личной пользы скоро ей изменяют. К услугам признательны, а к благодеяниям благодарны, память благотворителя сохраняют в потомстве; в гневе скоры и мстительны, слепо ко всему доверчивы, особливо, если что действует на воображение, почему большая их часть легкомысленны и вообще суеверны, подобно как и все дети природы.
Храбрости чрезмерной не имеют. Терпеливы в перенесении великих трудностей, иногда великие истязания и самые раны переносят не обнаруживая знаков страдания. Голод и жажда беспокоит их мало, при недостатке довольны бывают небольшим куском курта, разведенного в воде, но алчны, когда есть к тому случай; к несчастьям своих соотчичей довольно сострадательны, а женский пол обнаруживает сие и пред невольниками, но бедным помогают мало и в ожесточении вообще неукротимы.
В обещаниях не верны. Вообще склонны к сластолюбию и привязаны к наружному блеску. Пред сильными себе низки, а пред слабыми горды и неумолимы. В делах народных честолюбивы; при сем стараются отличиться для того, дабы оставить по себе хорошую память.
Впрочем, по сердцу добры, к изящному чувствительны – сильное изречение, трогательное происшествие и прекрасная картина природы часто извлекают у них слезы, но, к сожалению, душевные сии качества и другие добродетели извращением и предрассудками преобразованы в злейшие пороки.
Дар разумения или способностью к умствованию одарены почти все киргизцы. Все их рассуждения, ежели взять прямую сущность оных, довольно здравы, но страсть к многоглаголению, соединяясь с необразованным рассудком и превратным понятием о вещах, соделывает вообще как знатных, так и простолюдинов в умоположениях сбивчивыми, а нередко и совсем бестолковыми.
Детское почтение к старцам потеряло всю силу с того времени, когда расстроилась доверенность к управляющим коленами; самая любовь и привязанность к родителям основывается ныне более на опасности, чтоб не потерять участок в имении и не лишиться подпоры при междоусобных распрях.
Сие только одно привязывает теперь сынов к отцовскому дому и заставляет их рачить благосостояние оного. После свадьбы сыновья получают в полное свое распоряжение участок скота и совершенно освобождаются от неограниченной зависимости, тогда отдается на их волю, остаться ли для общей защиты в одном ауле с отцом или, привлекши к себе сообщников, отделиться кочевать в другие места. К таковому разделению побуждаются они иногда необходимостью, а особливо, кто имеет у себя великие табуны.
Кровные союзы почитались доселе неразрывными. Ни дальнее родство, ни раздробительность поколений, ни внутреннее несогласие, ничто не испровергало сего священного чувствования. Для дел общественных и для сопротивления неприятельским партиям все аулы стремились принять участие соединенно с коренным своим поколением, и чрез то роды удерживались между собою как бы в равновесии.
Но ныне, к сожалению, сии братские согласия не всегда бывают постоянны. Хотя редко, но случаются примеры, что даже дети, увидев на противной стороне личные свои выгоды, не дорожат родительским благосостоянием. А от сего и произошло, что все связи народные и общественные основаны у киргизцев единственно на личной безопасности.
Сии причины, соединив несколько семей, составили аул, или улус, руководствуемый старейшим и почтеннейшим из среды их. Несколько таковых улусов, сближенных родством и управляемых особым бием, составляют удел (тюбя).
Несколько уделов составляют отделение (аймак), которые иногда имеют взаимные вражды и многих начальников. Отделения сии составляют уже род (руу), а иногда роды и отделения, соединясь смешанно, составляют как бы особые части орды. На сем разделении народа основана и 3-я глава сей книги.
Народ вообще разделяется на два класса: на дворян, происходящих от ак-суяк, или тюря-суяк, т.е. белых костей, и на чернь, происходящей от кара-суяк – черных костей. Первое сословие составляло издревле ханские потомства, т.е. солтанов, старшин, хочжей и тарханов, и из них избирались родоправители.
Они прежде были богатейшие в орде, пользовалися отличительными правами, но ныне происходящие от черных костей столько же усилились; [429] они часто приобретают себе титул биев и батырей, входят в родство с солтанами и начальствуют многими аулами (Хотя достоинство биев и батырей приобретается из без особенного к тому предуготовления, а иногда сначала как будто бы шутя предается первое говорунам, а другое – удальцам, но, наконец, мало помалу с сим названием присвояют они себе и власть соответственно состоянию своему и изворотливости.).
Богатство, число подвластного народа и перевес в делах народных зависит здесь иногда от многочисленности семейств, или улусов, составляющих как бы собственность родоначальников. Киргизцы бедные, с малыми семействами, вступают обыкновенно в аул под покровительство богатого старейшины и для снискания себе безопасности должны угождать своим покровителям, перенося иногда насилия; но если отягощение превзойдет меру, тогда принимают они сторону противных партий и в отмщение, прикрываясь видом баранты, нападают на табуны прежних своих начальников.
Торговля, познакомившая киргизцев с блестящими изделиями, нечувствительно менее нежели в 50 лет поселила между ними приличную их нравам роскошь и тем еще более развратила пастушеские нравы, соделав оные до невероятной степени наклонными к корыстолюбию.
Чтоб получить малозначущий какой-нибудь лоскуток, все без исключения, простые и знатные, не почтут себе в порок сделать все возможнейшие наглости, а если опасность не удержит, то употребят для того и самые злодеяния. А от того обращение народное соделалось своевольно и грубо, и непослушание к старшим простерлось даже до дерзости.
Гостеприимство, можно сказать, осталось одно из всех нравственных добродетелей, господствующими между кочевыми народами. Его наблюдают здесь со своими соотечественниками все без изъятия. Неприятель, в день самой брани, прибыв к кибитке своего врага под видом гостя, найдет у него пристанище.
Месть падет на главу того семейства от всего сообщества, который не успокоил странника, искавшего себе покрова. Если бы случилось, что хозяин имеет на гостя иск, то и тогда не прежде оный требует как дав ему время отдалиться от жилища или по 3-дневном угощеньи. 

Народоправление и внутреннее состояние орды. 

Хотя Меньшая и Средняя киргиз-кайсакские орды находятся в зависимости Российской империи, а Большая – у китайцев и хана ташкенского, но вообще по внутренним делам они управляются по собственным их законам без всякого посредства.
Податей, кроме подданных ташкенскому владельцу, все прочие никому не платят и никаких повинностей, сопряженных с обязанностью подданных, не знают; даже и самое уверение их в подданстве не имеет никакого основания.
Они обнаруживают сие повсюду, где видят нужду, опасность или принуждение. Почему, по мере сих причин, приближаясь к границам России, называют себя подданными российскими, в бытность около Бухарии – подчиненными хану бухарскому и т.д.; не чувствуя, впрочем, ни цены, ни значения сих слов, ибо среди степи при малейшей уверенности, что трудно совершить над ними поиски, предаются совершенной свободе, испровергают всякую зависимость и готовы на все отважиться.
Обстоятельства сии подали повод, что все соседи степи, буде удастся им поймать виновных киргизцев, сами собою сажают их в тюрьму и, не сносясь с Россиею или другими землями, судят и наказывают по своим законам. Собственное правление в киргизских ордах можно было бы причислить к феодальному, если бы не затмевалось оно ныне правом сильного.
Законы, на основании коих киргизцы судят тяжбы и преступления, признаются по большей части изданные Тявкою-ханом, но они также представляют ныне слабую тень закона, и потому прямые уставы сего народа суть собственные их чувства.
Народные судьи называются бии, под которым словом разуметь должно людей красноречивых, богатых и оборотливых; приговоры их тем более имеют преимущества, чем сильнее подвластная им партия; а как истолкование правосудия состоит в произволении, то и совершение оного зависит от руки сильного.
Когда обиженный предстанет к бию с просьбою, тут уже влекут и ответчика, и таким образом разбирая происшествия на словах, оканчивают дело в полчаса; но ежели последний другого совсем рода, тогда бий посылает истца с детьми к старейшине оного рода требовать удовлетворения и в случае неисполнения велит барантовать, т.е. следующий иск отнять силою.
А потом судья и истец отнятое разделяют поровну; а если невозможно будет совершить сие явным образом, тогда производят хищничество, нападая тайно на табуны или, дождавшись в скрытых местах выезда самого обвиняемого, снимают с него оружие, одежду и уводят лошадь.
Сей род похищения нередко основывается на личных и несправедливых претензиях, а потому и подает право к отмщению, которое таким образом, переходя из рода в род, сделало между киргизцами повсеместное хищение за обиды дедов и прадедов; и вместо того, что прежде баранты совершались с воли родоначальников под управлением почтенных людей и производимы были только за великие претензии, т.е. за воровство 100 и более лошадей, ныне один баран, обидное слово – все производит баранту.
После таковых поступков неудивительно, что народ киргизский воровство не считает пороком. Человек, успевающий в сем ремесле, признается за человека искусного и нередко получает титул наездника (батыр). Бедные, соединясь с ним, составляют особое общество, которое иногда делается довольно знаменито.
Они в сотовариществе с другими под видом баранты часто угоняют скот от аулов богатых, иногда делают для грабежа набеги в соседние земли, а более всего нападают на купеческие караваны под видом собрания пошлины за пропуск чрез свои жилища, останавливая их таким образом на каждом ночлеге.
Получаемая подобным образом добыча составляет единственное пропитание многих киргизцев, которые по прибытии в свои жилища большую часть пригнанного скота, дабы не отняли у них его обратно другие партии, убивают для своего насыщения и все прочее отправляют на мену для получения зимнего съестного запасу и вещей для уборов; а после сего снова готовятся на оный же промысел.
Киргизцы также во время проезда по степи не избегают сих опасностей. Иногда даже бии, встретясь нечаянно с шайкою воров, лишаются всего, что с собою имеют, и должны нагие брести до ближнего аула. Словом, ни один здешний обитатель с самыми добрыми расположениями души не может остаться спокоен, чрез что почти невольным образом делается хищником.
Между киргизцами редко слышно смертоубийство, ибо мщение за кровь непримиримо в роды родов, так что иногда стоит жизни и имения целых аулов. Во всякое время и во всяком месте, где бы не случилось встретить истцу киргизца того отделения, из которого был убийца, хотя бы сей и не был к тому причастен, но ежели не сделано по их обычаю примирения для заплаты мзды крови, то истец имеет право тотчас его умертвить.
В проезд наш в степи случилось следующее происшествие, которого мы почти были свидетели: чумекейского отделения наездник, скрытно прокравшись к чиктынцам, напал на один аул в намерении отогнать скот, но неожидаемое сопротивление произвело драку, окончившеюся смертоубийством.
Брат убитого протестовал всему своему отделению и требовал мести. Виновный предлагал кун, т.е. мзду крови, и между тем во время сих переговоров он умер от ран, в сем же деле от другого киргизца полученных. Но, несмотря на сие, ненависть и после смерти его не прекратилась.
Истец возбудил своих биев собрать толпу народа и идти вооруженною рукою на весь удел виновного. Начальники сего последнего выехали сами с оружием и после некоторых сношений согласились обоюдно сделать совет и примирить виновных с тенью убитого.
Условие положено, избранные депутаты выехали от обеих воюющих сторон на средину поля, оба ратных строя разделяющего, и, слезши с лошадей, сели в круг. Они для лучшего средства к примирению, взяли с собою одни брата убитого, а другие – трех сынов убийцы.
После обыкновенного приветствия и по краткой молитвы: «Да всевышний Бог пошлет им духа спасителя, могущего прервать восставший раздор», начались переговоры. Но при сем случае как скоро брат-мститель узнал в числе присутстующих детей ему ненавистных, то с поспешностью встал со своего места и мгновенно вонзил старшему из них в грудь кинжал.
Вражда умолкла! Бии, принеся слова благодарения Богу и заключив друг друга в объятия, миролюбиво разъехались в свои жилища. Редко, однако ж, ныне совершаются таковые жертвы, корысть берет в сем случае преимущество, и кун кончит распрю.
В таковом положении мы видели народ киргизский. Бедность и грабежи час от часу между оным увеличиваются, караваны купеческие погибают среди его, граница российская и прочие порубежные страны находятся во всегдашней опасности от набегов.
Уже дошло до того, что некоторые из них просят милостыню то в российских селениях и, так сказать, из куска хлеба живут в работниках; но многие из беднейших скитаются еще по степи, дабы похитить что-нибудь утолить голод.
Если волнения сии продолжатся далее, народ сей весь вконец разорится, и если погибель сия доведет их до отчаяния, то по необузданности и непреоборимой любви к праздности ничего более ожидать нельзя, как опасных последствий. Нужно только, чтоб между ними явился человек с твердою решительностью, тогда может произойти таковое же для соседних им народов опустошение, каковое было прежде при Чингиз-хане, Тамерлане и других кочевых завоевателях, которые соделались страшны, иногда от подобных же сему обстоятельств.

О воинском состоянии, образе ведения войны и проч.

Ремесло военное признается киргизцами благородным, а от сего и весь вообще народ оным занимается. Кто в силах управлять оружием, всегда должен носить при себе меч или, по крайней мере, нож, и по первом позыве родоначальников являться к ополчению.
Испытанная храбрость и предприимчивость дает право быть предводителем, а общий глас народа определяет их жребий. Прежде, когда в ордах господствовал порядок, каждый род на случай войны имел особенного цвета знамя или кусок бумажной материи, навязанный на пику.
В отделениях, или аймаках, и тюбях были также распределены значки, цветом соответствующие родовому знамени. Они во время битвы служили вместо кормила для ратоборствующих. Толпы следовали всегда около своих знамен; где они видимы были, там более теснились воины и производили жестокую сечу.
Как скоро воинство теряло их из глаз, то рассеивалось в беспорядке, считая себя побежденным. Нередко отважная храбрость и искусство от управлявших таковыми знаменами давала случай выигрывать сражение над сильными неприятелями.
Как скоро старейшина или султан, управлявший родом, выставлял у своей хижины знамя, тогда все могущие управлять оружием, как бы возбужденные от сна, хватались за оное. Гонцы бегали из аула в аул, рассеивая весть брани, всюду раздавались крики наступающей войны; всюду в союзных аймаках поднимались также знамена, призывающие ратников, которые, облекшись в твердую сбрую, на добрых конях летели к сонму сотоварищей, совокупленных под сими развевающими знаками кровопролития.
Стекшись в единое место, все разделялись по партиям, и каждая, составивши свой круг, выбирала из среды своей храброго и отважного начальника. Наконец, избранные сии особы назначили из своего общества двух родовых предводителей, известных опытностью и мужеством.
Один из оных должен был представлять главу воинства, или, лучше сказать, правителя совета, без которого никаких предприятий производить не позволялось, другому же поручалось хранение родового знамени. Если для военного предприятия шли несколько родов, то частные военачальники избирали четырех военных полководцев, из коих двое хранили главное знамя всей орды, а другие управляли советом.
Чтоб разнообразие и беспорядок строя не могли подать случай к смешению, и чтобы во время битвы не признать неприятеля за своего союзника или товарища, роды имели особливые слова, или, как бы, пароль, по которым рассеянные собирались, и каждый узнавал свою толпу; пароли сии означали или название мест, или относились к чести какого-либо славного рода, употребление оных еще и поныне хранится между киргизцами. Мы узнали, что тюрткаринцы в сражении обыкновенно кричат Аярытау, чиктынцы – Бактубай, чумякейцы – Дюит! Дюит! и проч.
В нынешнее время из описанного порядка осталось слабое только подражание, хотя значки еще употребляются, но не в каждом роде и отделении; а всякая толпа, собравшаяся для хищничества, имеет оное при себе, несмотря на число и не наблюдая родового цвета.
По сим значкам отличается теперь только то, что воины, имеющие оное при себе, идут для кровопролития, ибо на грабеж, баранту, и в прочие случаи знамен не берут. По всеобщему раздору, существующему между сим народом и по рассеянностью его в кочевании, не может оный ныне собираться на брань единодушно.
Обстоятельства, касающиеся до одного отделения, не возбуждают в другом соревнования участвовать в несчастии и разделять последствия, несмотря, что закон общественный строжайше требовал сие от каждого сей жертвы, которая доселе удерживала равновесие в родах и спокойствие в жизни.
По таковым причинам в Меньшей орде союзных ратоборцев не более теперь может собраться 50 000, а в Средней – до 30 000; но если бы вся орда без изъятия могла приняться за оружие, то в Меньшей явилась бы оных до 250 000, а в Средней – до 300 000 способных и здоровых воинов.
Оружие киргиз-кайсаков составляют пики, которыми управляют проворно, а также сабли и луки со стрелами, но сими последними действуют не столь искусно, как уральские башкирцы. При отправлении на войну каждый всадник не более имеет с собою 20 стрел, почему всякий старается сберегать оные, напрягая все искусство, чтобы пущенная стрела не напрасно была потеряна.
В дневных наших записках при описании одежды показаны были киргизские рыцарские панцири, делающиеся из железной сетки. Но мы не говорили, что часто таковою же сеткою покрывают они лошадей своих, и что конусообразные их шапки много способствуют к сохранению головы от сабельных ударов.
Ружей употребляют здесь мало, но и сие малое число по большей части замков не имеют, а запаляются фитилями. Фитили сии обыкновенно делаются наподобие веревочки из таловых лык или мочал; во время дождливой погоды употребление оных бывает весьма неудобно, ибо почти для каждого выстрела должно бывает вырубать огонь и снова зажигать фитиль; с руки, а особливо сидя на лошади, стрелять из ружей киргизцы совсем не умеют, а чтоб дать верный удар, им должно лечь на землю и поставить ружье на устроенные близ дула развилины, так называемые рожки.
Бедность в снарядах и трудность доставать оные делает второй недостаток при огнестрельном их оружии; иногда за неимением свинцовых пуль употребляют кремнистые голыши, чугунные осколки от казанов и проч., и если пуля мала противу калибра ружья, то завертывают ее в ветошку.
Нас уверяли, что свинец добывают некоторые киргизцы из свинцового блеску, отыскиваемого в степных горах, но за вернейшее почесть можно, что они выменивают его в Хиве, Ташкении, Бухарии и чрез трухменцов в Персии, откуда получают также длинные винтовки и другое оружие.
Порох навсегда бывает у них зернистый, а наиболее мякотью или небольшими комьями. Составные его части между собою смешаны дурно и без всякой пропорции. Киргизцы частью делают его сами, доставая серу в горах, а селитру у развалин, где находят ее иногда кристаллизованною, но наиболее все сии припасы покупают в азиатских владениях. Вообще же сказать можно, что они в нем весьма великий имеют недостаток.
Киргизцы с юных лет приучаются управлять оружием. Едва юноша начнет помышлять о забавах уже не младенческих, дают ему натягивать тетиву крепкого лука, бросать в цель камни и дротики, бороться и усмирять диких коней, а потом звериная охота усовершает еще более сии их качества, вместе с проворством и крепким сложением.
Воинское искусство оказывается здесь не в порядке строя и единообразном употреблении оружия, а походит более на удальство, свойственное всем кочевым народам, возрастающим и всю жизнь свою провождавшим на конях и в ристании.
Всякий воин у них действует сам собою, и собственная предприимчивость доставляет ему большие или меньшие выгоды. В самом деле, они опровергают сомнения о способности нумидов 117, без узды управлявших дикими конями, схватясь за гриву, беззаботно перебирающихся чрез горы и быстрые реки.
Они оправдывают и повесть о парфянах, соделывавшихся из бегущих, при малейшем беспорядке гнавшегося неприятеля, наступающими, а из рассеянных – в краткое время собравшимися и снова битву возобновляющими. Величайшее несчастье для сих бедных ратников, если какой-либо неблагоприятный случай заставит их спешиться: храбрость и все воинские добродетели тогда их оставляют и овладевает обыкновенная трусость; словом, они полагают, что воину лишиться коня, то же значит, что быть ничто.
Чтоб при необходимых случаях в мгновение известить о чем-нибудь другие партии, имеют к тому различные сигналы, или, так называемые, маяки: днем дают знать чрез повороты и кружение на коне, то вправо, то влево, а ночью – зажженными огнями и сверкающими от огнив искрами.
Когда должны бывают театр войны иметь в местах отдаленных, чуждых, то каждый воин запасается двумя или более лошадьми, из коих одну приуготовляют для дня битвы, а на прочих едет сам и везет умеренный запас. Очень редко случается, чтоб две сопротивные ополчения действовали воинственным порядком, т.е. наступательно и оборонительно.
Ибо делать нечаянные набеги и производить в неприятельских жилищах опустошения без правил и дисциплины есть единственный их образ ведения войны. Бывает иногда, что одна битва, один удачный набег решит все пламя войны.
Впрочем, должно сказать, что при невозможности избежать сражения, прежде нежели во оное вступят, употребляют друг противу друга хитрости, дабы развлечь внимание неприятеля. Иногда в ночное время зажигают в противной стороне своего стана огни; иногда, поставя засаду и притворно напав, завлекают его в желаемое место; а иногда разделившись на многие мелкие партии, беспрерывными во всех пунктах криками подают противнику мысль о великом их количестве и, тем приводя в робость, обращают в бегство.
Затруднительные предприятия решают всегда авгуры, баксы, и назначают самое время битвы; тогда-то со всею лютостью, не наблюдая никакого порядка, устремляются они друг на друга, произнося ужасный крик, пуская стрелы и бросая камни.
Столкнувшись, таким образом, вступают в ручной бой, кому как заблагорассудится, или один на один, или толпами. Первый удар бывает всегда необыкновенно силен и даже опасен для регулярного строя, но сей энтузиазм охладевает от первого отражения, набеги становятся слабее, слабее, и 100 человек пехоты с огнестрельным оружием с удобностью могут удержать 1000 всадников.
Сколь ни велика страсть к войне, но спасение жизни много умеряет ее стремление, так что ныне киргизцы кажутся более наклонными к грабежам, нежели к ратным подвигам. Небольшие партии, тайно врываясь в соседние азиатские земли и в российские пределы, захватывают первую попавшуюся глазам их жертву и, как алчные вепри, растерзав оную между собою, тотчас спешат в отчизну.
Они не страшатся преследования, и напрасно было бы вдаль отправлять оное, ибо при малейшем о сем помысле разбегаются по разным местам и в пространных степях находят верное от поисков убежище, а преследователи, не подвергаясь опасности, не могут раздробиться на мелкие команды.
Права войны у всех кочующих народов не ограничены – все, что ни попадается в их руки, составляет неотъемлемую часть каждого; не только пленные воины порабощаются и влекутся на продажу, но когда вторгаются во внутренние жилища, забирают весь скарб и налагают оковы невольничества на жен и детей.
Киргизцы, во время тишины будучи столь же хищны, как и во время войны, всегда изыскивают средства к распространению своих набегов и грабежей, соделавшихся ныне как бы некоторым родом их промышленности. Плодоносные поля, сенные покосы, рыбная ловля, словом, все места, даже самые проезды в порубежных им странах, от того не безопасны.
К предохранению от сих хищничеств границы российской, в летнее время учреждаются по ней отъезжие караулы, пикеты и форпосты, которые днем и ночью по нескольку раз по самой черте пограничной производят разъезды и с немалым рачением разыскивают следы.
Для повсеместного известия о переходе киргизцев внутрь российской границы зажигают поставленные на возвышениях маяки, и тогда всякий поселянин удаляется с работы и спасается в крепостях или редутах. На зиму, когда свобода кочевого народа сего порабощается суровостью времени и дух к хищению погасает, тогда и посты на границе уменьшаются, оставляя только команды в одних определенных пунктах, из коих объезды производятся уже по два раза в сутки.
При всех таковых предосторожностях трудно бывает иногда предупреждать грабежи киргизцев. Никогда или очень редко толпа, собравшаяся для прохода в российские пределы, прорывается целым сообществом или чрез одно место; они рассеиваются всегда верст на 50, и в назначенную ночь по два и по три человека, прокрадываются мимо стражи, устремляясь к ближним селениям, где, обретя добычу, тотчас возвращаются обратно. Иногда пройдя, таким образом, за пограничную черту, сокрываются они по нескольку дней в лесах и горах.
Для сего посвящают обыкновенно темные ночи, дабы в оное удобнее видеть условленные сигналы, по которым им должно собираться воедино. Они производят их в некотором отдалении от места сборища, ежечасно переменяемого; призываемые товарищи направляются также не прямо на видимый блеск сигнала, а заключая по склонению оного или вправо, или влево.
Совокупясь вместе, немедленно нападают на селения или табуны скота и, захватя добычу, мгновенно удаляются в степь. Во время своего возврата никогда не идут прежним трактом, а, разделясь на несколько частей, устремляются чрез новые пункты.
Регулярная пехота имеет немалые выгоды для сопротивления киргизскому нападению: сомкнутый фрунт все их покушения соделает недействительными; но рассыпанные стрельцы, не быв подкрепленными кавалериею, соделаются несомненно жертвою наездников.
Конница тяжелая сама собою, без вспомоществования инфантерии, не всегда может быть полезна, также и пехота, без конницы, кроме собственной защиты не сделает ничего знаменитого. Для совершенной победы, к малой части пехоты и тяжелой кавалерии нужно всегда достаточное число конницы легкой, а особливо той, которая в военных оборотах имеет равные способности с сим народом, как, например, казаки и тептяри.
Опыты подтверждают, что 4000 легкой, хотя бы и нерегулярной кавалерии, подкрепленные двумя батальонами инфантерии и тремя или четырьмя эскадронами драгун, свободно разогнать могут до 30 000 отважнейших степных ратников, а еще более, когда к оным прибавится несколько орудий полевой артиллерии, действие коей приводит всю рать в чрезвычайную робость.

Вероисповедывание.

Народы Киргизкой степи погруженными в идолопоклонство, а частью и в совершенное безверие скитались до IX столетия, в котором рачительные последователи Магомеда, а особливо священнослужители, называемые муллы и хочжи, посетители Гроба Пророкова, из набожности странствуя по степям в первый раз начали рассеивать новое сие учение.
Оно вначале мало имело последователей, но лицемерное смирение сих святош, беспрерывное бдение на молитве и налагаемые к изнурению себя обеты много способствовали к поколебанию вольномыслия кочевых обитателей, а потому в исходе XI столетия, при возвышении Золотой Орды, все жители, по западной стороне степи обитавшие, последуя примеру ханов своих соделались мусульманами.
Восточные долго оставались частью в поклонении бурханам, подобно тому, каковое в Китае и Тибете приносили истукану Фое1 (1 Имеется в виду статуя Будды.), а частью придерживались единобожия, которое представляли себе в солнце или других для их понятия сверхъестественных вещах.
Уже тогда поселяне приняли сию веру, когда вся Малая Бухария ее исповедывала, северные же заразились по перенесении ею от Золотой Орды в Сибирь; совершенно утвердили оную в степи поселившиеся толпы мухамедан среди здешних народов, о чем сказано было и в истории.
Киргизцы последуют учению суннитского толка, но весьма слабо и нерачительно исполняют правила, оным предписанные. Они избрали из него только те места, которые соответствовали их закоснелым мнениям и нравились по своей приятности, и соединили оные со старыми господствующими у них обрядами, не заботясь более таким или другим порядком должно брать прямое значение веры. Словом, вера магометанская не производит в них ни споров в разномыслии, ни общего энтузиазма, как в других народах, исповедающих сию веру.
Она со временем совсем могла бы здесь уничтожиться, если бы муллы, под видом снискания святости, так сказать, с Алкораном на главе и с корыстью в сердце, не приходили в степь из Бухарии, Хивы и Ташкении и не старались ее поддерживать своими увещаниями, учением молитв, распеванием стихов и приноравливанием оной к склонностям народа.
Примером малой привязанности киргизцев к своей вере, а вместе и ко всякому роду учения служат постановленные на российской границе школы, кои доселе не приносят никакого видимого успеха; ежели малое число охотников являются в оные из орды, то совсем не для просвещения, а дабы без дальних затруднений на несколько времени иметь пропитание, для которого положено выдать им из казны кормовые деньги. Самые муллы, посылаемые в степь по делам народным, не смеют настоятельно им показать важность сего полезного и благотворительного учреждения, ибо, когда сии наскучат своим нравоучением, то плети и презрение соделаются неминуемою за сие наградою; искусные духовные особы для приведения между сим народом чего-либо полезного в действие, по большей части пользуются либо суеверными их предрассудками, либо принимают хитрую набожность.

Главные догматы веры, которые чтят киргизцы, состоят в следующем.

1. Чтоб делать омовение. Его производят очень изредка, иногда вместо воды обтираются пылью, песком или даже сухими ладонями с приличным благочинием поглаживают голову, лицо и бороду.  
2. Совершать богомоление. Очень немного заметили мы исполнявших сию строгую магометан обязанность. Некоторые, оставя предписанные правила, оканчивали оное одним коленопреклонением и земным поклоном, а другие производили по одному разу в сутки, а не по пяти, как велено; холостых и молодых людей никогда не видывали молящимися, весьма малая только часть из киргизцев погружены в суесвятство, и то из единого желания, дабы привлечь уважение.
Они стоят иногда на молитве по целому часу, и даже вставая ночью читают стихи вслух или лежа воздыхают, поминая имя Божие. Сие наиболее делают приходящие в степь духовные особы и разъезжающие по аулам хивинские торгаши.
3. Пользоваться многоженством, что доведено здесь, а особливо между богатыми, до чрезвычайности.
4. Не питаться свиным мясом. Исполнение сего введено у киргизцев в большее употребление.
5. Для спасения от опасности и для получения корысти употреблять хитрость. Кажется, нет надобности говорить, что сие определение веры с точностью выполняется.
6. Все религии, кроме мусульманской, считать неверными (кафер) и противу тех, кои исповедуют оные, употреблять оружие. После таковой заповеди можно ли удивляться, что грабить, увлекать в неволю, а иногда и мучить иноверцев почитают киргизцы за некоторый род угождения Богу.
Они производят сие не для того, чтоб желали чрез оное обратить их в свою веру, как предписывает Алкоран, но потому только, что они не мусульмане.
Впрочем, все другие уставы сей веры отметают без всякого претыкания, а особливо те, которые противятся любимым их предрассудкам, например, воздаванию почестей усопшим; мнению, что духи участвуют в делах людей и могут быть призываемы; уверенностью, что ворожбою и колдовством можно отвратить бедствия и, наконец, что есть симпатические средства, противостоящие злу; а потому суеверие, смешанное с магометанством и основанное на старых идолопоклоннических мечтах, составляет у них также как бы собственный отличный догмат веры.
Основываясь на сем, киргизцы имеют у себя особенный как будто класс жрецов, которые чрез чародейство сносятся с духами добра и зла и помощью оных удовлетворяют желанию. В 1-й части мы заметили уже сие заблуждение, представя некоторые примеры ворожбы.
Здесь в дополнение остается сказать, что киргизские волхвы, называемые баксы, разделяются на многие классы по средству или манеру, употребляемому ими при волховании. Главные баксы суть те, кои имеют прямое сношение с духами и производят колдовство всех родов, они в большем почтении между народом.
Другие – только ворожецы, гадающие разными образами, а третьи – просто вещуны, предусматривающие по предчувствию. Сии иногда во время работы, или в дороге, или даже и среди пиршества вдруг приходят в некоторый род исступления, остаются во оном недвижимы по нескольку минут, а потом, придя в себя, рассказывают грезившиеся им чудеса и таинства.
Таковые и различные другие прорицатели, как и различие их классов, частью описано у г-на Палласа в 1-й части его «Путешествия» и у г-на капитана Рычкова. Магометанские муллы, кочевья киргизцев посещающие, приноравливаясь к народному заблуждению, также гадают по Алкорну.
Они сверх сего внушили им, что некоторые таинственные стихи, молитвы и почерки характерические, будучи написаны на особом листе и содержимы при себе, имеют магическую силу, укрепляют здравие, удерживают от падежа скот и сохраняют домашнее благоденствие, а других чудотворное влияние относится даже до того, что делает в войне неустрашимыми и оружие врагов безвредным.
Киргизцы, прельстясь сими лестными надеждами, с радостью покупают у духовных таковые лоскутки намаранной кое-как бумаги; и оба пола, сохраняя их как неоцененное сокровище, во всякое время носят при себе зашитыми в разноцветных мешочках и прикрепленными на поверхности одежды посреди спины, на плечах или под оную на груди и в нижней шапочке калякушм.

О словесности.

Язык, которым говорят киргизцы, равно употребляемый и всеми татарами, есть древний турецкий или монгольский, но от долговременности и различного обращения с иноплеменными народами совсем удалившийся от первобытного своего знаменования.
Можно сказать, что киргизцы даже с татарами во многом теперь различествуют, как в рассуждении составления речений, так и в некоторых словах, вошедших в употребление к киргизцам от калмыков, зюнгорцев и природных бухарцев.
Главное несходство, каковое тотчас приметить можно в гармонии разговора киргизцев и татар, состоит в том, что первые вместо ш производят с, например: шур или шор (горькая соль), выговаривают сор, шулай (так) – солай и проч.
Вместо иа или я – ие, ии, ио, иу или ю, произносят чжа, чже, чжи, чжо, чжу, например: Яик – Чжаик (Урал), иел (ветер) – чжель, иок – чжок, или чжог (нет); вместо ч произносят ц, например, пача – паця (царь), акча – акця (деньги) и проч.
Вместо к произносят г, например, кара – гара (смотри), не каласин – не галасин (что делаешь) и проч.; и вместо и произносят иногда ы, например, итык – ытык (сапоги) и проч. В некоторых случаях звук буквы у выражается как французское u и oe.
Существительные и собственные имена множественного числа не имеют, например: бир кап (один мешок), дюрт кап (четыре мешка) и бир кисы (один человек), коп кисы (много людей).
Местоимения, как единственное – мень (я), синь (ты), ол (он), так и множественное биз, или миз (мы), сис (вы), ол (они) употребляют; впрочем, кроме сих возвратительных и указательных не имеется.
Первое и второе лицо, вместо единственного числа, часто употребляет множественное, например, вместо чжатамен (лежу), говорят чжатамиз (мы лежим).
Второе же лицо употребляется для учтивости, например, не айтасин (что говоришь), произносят не айтасис (что говорите).
В падежах родительный сходствует с винительным, например, ханнум баласе (ханское дитя); ханнум чакрчь (хана попроси), а дательный – с творительным, например, ханга бер (хану отдай); хана бар (за ханом ступай).
Предлоги, сколько мы могли заметить из разговоров сего народа, совсем или очень редко употребляются.
О спряжении глаголов.
Изъявительное.
Настоящее.
Айта или айтай – говорить.
Айтамен – я говорю, или я хочу говорить.
Айтасин – ты говоришь, хочешь говорить.
Айтаде – он говорит, хочет говорить.
Айтамис – мы говорим, или хочем говорить.
Айтасис – вы говорите, или хотите говорить.
Айтаде – они говорят, или хотят говорить.
Айтмаймен – я не говорю, или не хочу говорить.
Айтмейсин – не хочешь говорить.
Айтмейде, или айтмас – не хочет говорить, или не говорит.
Айтмеймис – не хочем говорить.
Айтмейсис – не говорите, или не хотите говорить.
Айтмейде, или айтмас – не хотят говорить, или не говорят.
Прошедшее
Мин айттым – я говорил, или сказал.
Син айттым – ты говорил, или сказал.
Айтты – он говорил, сказал.
Биз айтым, или айттык – мы говорили.
Сиз айтым – вы говорили.
Айтты – говорили они.
Минь айткан чжок – я не говорил.
Синь айткан чжок – ты не говорил.
Айты чжок – он не говорил.
Биз айткан чжок – мы не говорили.
Сиз айткан чжок – вы не говорили.
Айткан чжок – они не говорили.
Будущее
Айтармен – я буду говорить.
Айтарсин – ты будешь говорить.
Айтар – он будет говорить.
Айтармис – мы будем говорить.
Айтарсис – вы будете говорить.
Айтара – они будут говорить.
Айтмермен – не буду говорить.
Айтмерсин – не будешь говорить.
Айтармас (Иногда при всех линиях употребляют общее отрицательное выражение сие: айтармас.) – не будет говорить.
Айтмермис – не будем говорить.
Айтмерсис – не будете говорить.
Айтармас – не будут говорить.
Повелительное.
Айт – говори, айтма – не говори, а поучтивее айтчь (пожалуй говори) или айтсень, или айтсенчь, сие последнее произносят при некотором негодовании или для подтверждения прежнего повеления.
Неопределенное.
Айтарга – говорить; но редко употребляется.
Причастия.
Настоящее.
Айтеп – говоря или говорящий.
Прошедшее.
Айтеп, или айткан – говоривший.
Таким образом, если не все, то, по крайней мере, весьма многие глаголы спрягаются.
Причастие настоящее весьма часто в речи употребляется и составляет некоторым образом отличительное свойство сего языка, например, айтеп чжатыр (он говорит, или продолжается речь), а дословно: говоря или говорящий лежит, т.е. как будто в разговорах лежит. 
Чжалпыр чжауп чжатыр (дождь идет), а дословно: дождь бияй1 (1 Так в тексте.), или дождь на бою лежит. Ут чжауп бер (выруби огонь), а дословно: огнь вырубляй дай; су алеп кель (воды принеси), а дословно: воду взимаем принеси; береп чжуверь (принеси), а дословно: даяй отпусти и проч.
Иногда сии причастия в продолжении какого-нибудь рассказывания сначала только изредка, а потом чаще и чаще повторяются, и как птичий напев с визгом оканчиваются. Иногда для важности собственного лица при начале речи прибавляются ай, или ой, а при конце почти каждого почти слова ау или оу, например: ой чиркан ау, мордар ау, кан чжуар оу, т.е. проклятый нечистый дух, прольется кровавый дождь и проч.
В согласительном прибавляются се или са и боса (если бы), например, берьсе берь – если хочешь дай; берьсе боса бердым – если бы хотел дать, дал бы; барса бар – ежели хочешь идти, ступай. Сверх сего встречаются названия и имена, которые перевести в точное знаменование одним изречением почти невозможно.
Сие наиболее бывает в хозяйственных и к жизни относящихся предметах. Когда люди находятся в младенческом состоянии, тогда воображение и страсти, будучи в сильнейшем движении, управляют всеми их действиями. Человек, живущий в рассеянии, имея весьма слабые познания о вещах отвлеченных, на каждом шагу встречает предметы новые и странные, действующие на его душу и приводящие ее в восторг.
При таковом расположении души, воображение бывает пламенно и способность изъяснять чувствования делается несравненно живее. Киргизцы одарены сим в полной мере. Хотя по причине ограниченной промышленности и пренебрежения гражданских постановлений в изворотах и гибкости языка многие имеют они недостатки и бедность, но объясняют мысли довольно велеречиво.
Разговоры их наполнены всегда уподоблениями, фигурами и метафорами весьма смелыми и часто выразительными. Многие старейшины, как бы чрез навык, соделались столь искусными в сем роде ораторства, что всякий в удовольствие себе полагает слышать их разглагольствующими.
Красноречие их наиболее открывается в общественных советах, в ходатайствах по делам своим на границе и в сказках о подвигах древних героев. В сем последнем напрягают они наивозможнейшее искусство. Повествования о происшествиях всегда бывают у них плодовиты.
Они не пропускают ни малейшей черты, ни же посторонних предметов, ко оным относящихся; например, если киргизец начнет описывать вид знаменитого ратника, то не только изобразит черты его лица, одежду, лошадь, сбрую, но даже как смотрел, какое имел телодвижение и что думал, увеличивая все сие отвлеченными сравнениями и сильными фразами или, если должно говорить о действиях физических, о ржании коня и других звуках, то для сильнейшей выразительности, среди речи подражают оным звукам тоном голоса.
Восторг, а иногда и уверенность в недостатке слова, доводит их до того, что в местах восхитительных, где хотят наиболее тронуть сердца, поют. А потому язык здешний близок с чувством, что, кажется, без противоречия должно будет согласиться, что первое ощущение развивающееся между младенчествующими народами есть поэзия, что она вначале была у людей врожденным даром каждого, и уже впоследствии, когда круг общежития расширил другие упражнения, соделалась наукою.
Поистине поэзия не только доставляет сим народам утешение и пользу чрез приятные впечатления, но и нужна для предания в потомство народной истории, без сего совсем бы погибшей. В дневных записках наших довольно говорено было о киргизских песнетворцах; почему заметим только вообще, что стихотворение их имеет четыре отличия.
Первое составляет похвалы героям и изображения знаменитых происшествий, или как бы поэмы героические; другое – песни в похвалу образа жизни, или какого-нибудь постороннего предмета; третье – изъясняет любовь и другие страстные чувствования; а четвертое – плач по умершим и пение надгробное.
Все сии стихосложения в мере и гармонии между собою различны, хотя и кажутся вначале единообразны. Напев их вообще заунывен, сперва тянут одну ноту, потом безостановочно в один дух пропевают стих и оканчивают его также, как и начало, продолжительным финалом.
Веселых плясовых песен и, вообще, плясок здесь мы не видали. Все киргизцы, начиная от детей до старца, имеют природную склонность сочинять песни без приготовления. Можно даже по желанию задавать им сюжет к пению, они, не останавливаясь, тотчас начнут свою гармонию, и если потребно, целый час будут мучить, с единообразием описывая предмет, иногда с повторениями скучными и малозначущими.
На границе ввелось даже в пословицу, что киргизец по горам едет – о горах поет, по лесам – о лесе и т.д. Жаль, что все сии произведения человеческого воображения должны время от времени терять красоту свою и погибать в безвестности, ибо киргизцы не пользуются тем драгоценнейшим изобретением, чтоб мысли свои изображать письменами и чрез чтение приобретать мысли других.
Шесть, много, десять человек во всей орде найдется знающих грамоте, но и сие познание весьма несовершенно. Старейшины и солтаны для переписки по делам с пограничным начальством содержат при себе татарских мулл, заступающих место, как бы секретарей.
А по неимению оных, приезжающие от сих родоначальников киргизцы в доказательство, что они имеют точно доверение объяснить желание тех, от кого отправлены, представляют полученную от них печать или тамгу, или какой-нибудь другой знак.

Нечто о науках.

Некоторые может быть подумают, что народ сей, имея более 70 лет зависимость и сношение с Россией, мог бы, хотя частью, просветить понятия свои науками. Опыт, однако же, представляет сему противное. Кроме слабых занятий в маловажных рукоделиях, во всем прочем остаются они невеждами в высшей степени.
Мы говорили уже, что учрежденные на границе российской, школы, напрасно призывали их под сень свою, они отвергнули сие. Напрасно многие из магометанских духовных, нарочито, под разными предлогами, посылались жить среди орды для распространения семян просвещения, они не внимали гласу оных.
Чреда к развитию талантов еще не приспела для сей страны. Здесь чуждаются просвещения не столько для того, чтоб оно казалось трудно или чтоб не доставало врожденных дарований, но более потому, что оно не приносит им ни в чем явного приращения, а потому только те науки, ежели можно их так назвать, занимают наиболее киргизцев, которые им близки к природной наклонности или нужны к удовлетворению суеверия. Сюда принадлежат ворожба и звездочетство.
Первая объяснена частью в наших дневных записках, и частью при описании вероисповедывания, а о другой – для дополнения прежних оттрывков, заметим здесь еще следующее. Началу сей науки виною была, конечно, необходимость, ибо чтобы во время странствования чрез обширные степи иметь надежное руководство, киргизцы невольным образом принуждены были взирать на светилы, над их главами блестящие; а с другой стороны, всегда чистый и повсюду украшенный звездами величественный небесный свод, под покровом которого они беспрестанно живут, привлекал их внимание, удивление и любопытство.
Сие, конечно, родило первую мысль к познанию неба; примеченные на оном изменения усугубили поиски, и воображение, сопутствуемое суеверием, произвело мечты и самое заблуждение; некоторые, последуя слепо своему влечению, признали звезды за убежище или храмы духов, которые действуют на счастье и несчастье жизни, а чрез то родилась звездная наука фалча, отвлеченная и вместе ничего не значущая; время не уничтожило оную, но испортило и переиначило только те понятия, которые прежде о ней имели.
Она не истребится и после, ибо малолетние дети, внимая каждый час открытому пред глазами их позорищу, невольно влекутся разведывать о сих бесчисленных светящих точках и о явлениях, ими производимых. Звездам здесь даны различные названия, судя по положению и по обстоятельствам, от того зависящим, например: 
Полярная звезда, по совершению малого круга и по едва приметной перемене ее места, не без причины называется киргизцами Темир казык, т.е. железный кол. Она, указывая кочующим народам путь в необозримых степях, по справедливости занимает первое место в их астрономии.
Большая медведица называется Чжыты ган, т.е. семь звезд; по ней киргизцы узнают долготу или время ночи, некоторым образом – самые времена года. Плеяды, от половины марта до половины мая делающиеся в степи неприметными в солнечных лучах, а, по их мнению, скрывающимися в недра земли, дабы действовать на корни растений, побуждая оные испускать тучный злак, служащий в пищу баранам, именуются аркар, т.е. дикий баран, или, как иные называют, илек жюлдус, т.е. илековая звезда, для того, что в сие время должно приближиться на летнее кочевье к реке Илеку, протекающей в северной части степи.
Небесные короли, находящиеся в созвездии Ориона, по сходству называются Клента жюлдус (коромысла) или тиризы (весы). Венера, вечерняя звезда, означающая в летнее время пригон, а утром в зимнее время – выгон скотины в поле, называется Чжюлта жюлдус, т.е. пастушья звезда.
Она же или какая-нибудь другая явственная планета, при рождении луны случающаяся, называется ай жулдус (месячная звезда). Первой величины звезды вообще носят имя акты жулдус (ясных звезд). Млечный путь, по положению которого сообразуется некоторым образом осенний и весенний полет птиц, когда известные птицы в осеннее время отлетают в южные страны, а в весеннее – в северные, называется здесь чжол кус (птичья дорога) и проч.
Понятие о положении звезд киргизцы раскрыли сами, а частью приобрели от мулл, приходящих сюда из равнин аравийских; иные столь привыкли к наблюдениям, что безошибочно назначают день рождения луны, узнают по высоте солнца время дня, по некоторым признакам рассуждают о времени восхождения и появления звезд, а по состоянию атмосферы предсказывают ветер, дождь, гром и проч.

Комментарии.

115. Жума (Чжума) Худаймендин (ум. после 1831 г.) – сын султана Кодай-Менде, внук хана Батыра. Управлял родом шакшак племени аргын с конца XVIII в. Был избран позднее подвластными казахами по их собственному желанию в ханы. Имел большое политическое влияние на севере Казахстана. После отмены института ханской власти занимал в 1824 - 1830 г.г. должность султана-правителя Восточной части оренбургских казахов (Ерофеева И. В. Казахские ханы и ханские династии в XVIII – середине XIX вв. С. 90, 134). 
116. Каратай (ок. 1746 - 1747 г.г. – 3 июня 1826 г.) – третий сын хана Нуралы. Официально не признанный российским правительством хан большой группы родоплеменных подразделений казахов поколений байулы и жетыру Младшего жуза (1806 - 1823 г.г.).
С молодых лет являлся чрезвычайно энергичным и честолюбивым правителем. Обладая незаурядным умом, личной храбростью и организаторским талантом, в течение почти трех десятилетий настойчиво стремился к обретению титула хана Младшего жуза.
При жизни хана Нуралы управлял поколением байулы. После убийства хана Есима вокруг Каратая объединилась группа чингизидов династии Абулхаира. Они требовали от оренбургской администрации в ряде петиций утверждения Каратая в звании хана Младшего жуза.
Однако в Оренбурге сделали ставку на Айчувака. Каратай не примирился с этим и начал с 1797 г. вести активную борьбу за титул хана Младшего жуза. В 1806 г. он был избран в ханы на курултае старшин 38 разных подродов поколений байулы и жетыру на р. Хобде. В 1810 - 1812 г.г. находился в Хиве.
В последующие годы продолжал вести борьбу за легитимацию приобретенного ханского титула со стороны царского правительства. После ликвидации ханской власти в Младшем жузе в 1824 - 1826 г.г. занимал должность султана-правителя Западной части оренбургских казахов (Ерофеева И. В. Символы казахской государственности. С. 132 - 133).
117. Нумидийцы (нумиды) – в древности кочевое население Нумидии, области в Северной Африке, занимавшей восточную часть современного Алжира. Нумидийцы славились в Средиземноморье как искусные наездники, управлявшие лошадью только с помощью палочки и ошейника из довольно широкой ленты, без применения уздечки и удил (Ковалевская В. Б. Конь и всадник (пути и судьбы). М., 1977 г. С. 13).

Часть 2-я. 

Или описание страны народа киргиз-кайсацкого.

Отделение 2. 

Историческое, политическое и экономическое обозрение народа киргизского.

Глава 5.

Обычаи и обряды.

Деяния сего народа в общежитии зависят или от предания, полученного от отцов и дедов, или от подражания соседственным племенам, с которыми киргизцы более сообщаются, а от сего все обычаи и обряды в кругу здешнего общества ничего не имеют постоянного.
Таковая коловратность расстроила ныне во всей орде единообразие до того, что Большая со Средней, а сия с Меньшей и некоторые роды, в оных находящиеся, много различествуют в своих поступках, хотя с первого взгляду по образу их жизни кажутся между собою подобны; трудно и почти невозможно определить все разнообразия, каковые здесь господствуют; желая, однако же, удовлетворить любопытству читателя, мы покажем, по крайней мере, те, которые в народе сем более прочих встречаются.

Обряды и обычаи от рождения до бракосочетания.

Первые их них и любопытнейшие для созерцателя народов есть обряды, совершаемые при вступлении человека от небытия к существованию. Минута сия, почти во всех странах сопровождаемая разными церемониями, здесь ничего особенного не представляет ни по части веры, ни в увеселениях, исключая известной тайны веры – обрезания; и если бы случилось тягостное разрешение от бремени, то в последнем случае для облегчения страждущей к пособию обыкновенной бабки присоединяют лечение чрез ворожбу от духовных особ или чрез обыкновенное баксование.
Имя новорожденному дитяти дают не прежде, как оный утвердится на ногах. Собственные его склонности или отличительные черты лица, или особенные обстоятельства, случившиеся при рождении, определяют первое природное, так сказать прозвище, которое родители редко уже переменяют чрез пять или семь лет по обыкновению, бывшему у монгольцев; впрочем, случается иногда, что при достижении совершенного возраста и при вступлении на поприще общественных дел сами киргизцы ребяческое название слагают, принимая новое, знаменующее черту из их поступков или свойства.
В первой части упомянуто было, что у киргизцев нет ни одного правила для воспитания детей, что они весьма мало дают им приличных наставлений, и что никогда почти не запрещают им шалости, оставляя образование на произвол природы.
Примеры и привычка суть единственные руководители ума их и сердца, и мужской пол свободно предается только тем страстям и занятиям, кои приносят ему удовольствие; но девицы, когда исполнится им десять лет, подчинены бывают старшей в семействе женщине, или своей матери, которые иногда наблюдают за их поступками, а от сего они по большей части скромнее и мягкосердечнее бывают первых.
Их учат обыкновенно вышивать шелками, кроить и шить одежду, обрабатывать шерсть, приготовлять хозяйственные потребности, относящиеся до пищи и строения кибиток, и присматривать за скотом. Жены получаются здесь, последуя примеру прочих магометан, чрез куплю, известную под именем калыма; удовольствие родителей тем бывает совершеннее, чем более дочери их имеют красоты.
Случается, что бедные чрез сие поправляли состояние свое; у иных, для сохранения сего достоинства, ввелось даже в обычай оставлять оных совершенно свободными от всех работ. Женский пол не уклоняется здесь от сообщества с мужчинами, как у прочих азиатцев.
Хвалить красавиц киргизцы почитают в числе поступков благопристойных; прелести, приобретшие общую похвалу, иногда прославляются в песнях. Мало видно также здесь примеров, чтобы девицы не соблюдали своего целомудрия до самого супружества, они к вольности своего обращения присовокупляют строгую постоянность. Бесчестие, соединенное с потерянием хорошего имени и посрамление отцу, столь важно между сим народом, что никакой нет возможности загладить оные; и для того, дабы предупредить впечатления порочной любви, введено здесь во всеобщее правило сговаривать девиц замуж еще в малолетстве.
Многоженство, здесь терпимое, великий подает способ к выполнению такового обыкновения. Выбор холостому мужчине первой супруги не всегда зависит от воли юноши, они покорны в сем случае власти родительской, а женский пол и никогда не выходит из сей зависимости.
Между богатыми случается, что детей сговаривают еще тогда, когда они бывают в колыбели; сей союз часто имеет основанием со стороны отцов разные виды, т.е. окончание бывшей между фамилиями распри, или для соединения в родство двух сильных колен, или для поддержания прежней между семействами дружбы.
Сватовство всегда начинается чрез доверенных людей, а иногда и сами отцы, увидевшись друг с другом, полагают условие о сочетании малолетних, назначая количество калыма (Калым за первую невесту бывает невелик, но за прочих, судя по их красоте и богатству жениха, простирается иногда от 100 до 500 овец или до 100 лошадей, нескольких верблюдов, с придачею военной и другой одежды.) и срок к выплате оного.
После сего условия духовная особа, а в небытие оной старший из присутствующих, приподняв руки, что исполняют и все тут находящиеся, читает вслух молитву, какую на сей случай вздумать или сам по соображению обстоятельств сочинить мог, прося бога, дабы малолетние возросли, родители были живы и согласие между ними хранилось непрервано, а, наконец, все при произносении Еллоге Екбер, потирают лицо и бороду и тем оканчивают обряд сговора.
При договоре сем обыкновенно бывают избранные с обеих сторон два или три свидетеля, которые до самого дня свадьбы составляют лицо посредников и судей; чрез них идут все сношения, и в случае распри они рассматривают ее причины и взыскивают для правого воздаяния, т.е. если виновные при сем случае найдутся со стороны жениха, то сверх калыма налагается на них посредниками особая еще пеня; а если со стороны невесты, то лишают ее всего калыма, а получают также немалую пеню скотом и другим имением; а в случае невыполнения сего их приговора употребляют баранту, почему во всех съездах отдают сим посредникам первое место, и в заключении брака подносят богатые подарки.
По окончании сговора, если обстоятельства и расположение аулов дозволят, назначается общественное торжество, на которое приглашаются из других уделов знакомые и, смотря по богатству, делаются пиры и другие увеселения, как-то: конские ристания, стреляние в цель из лука, бегание, борьба и проч.
После сего все умолкает, родители, придерживаясь своих кочевых мест, уклоняются друг от друга на великое расстояние и не имеют между собою никаких сношений, разве только по поводу калыма, ибо отец жениха, по мере возраста сына своего, выплачивает оный частями; а отец невесты, как бы в замену сего, заготовляет приданое дочери, смотря по своему имению, состоящее из платья, хорошей кибитки, а иногда двух и более, нескольких верблюдов, достаточного числа лошадей и табуна овец.
Богатые для любимых дочерей дают иногда невольников; случается также, что число сего имущества бывает равно калыму и даже превышает оный, а особливо если считать весь приплод, происходящий до свадьбы от назначаемого по временам в приданое скота, который по здешнему обычаю без изъятия принадлежит невесте.
Ежели кто из нареченных окончит жизнь прежде соединения, то калым с вычетом 5-й части возвращается. Впрочем, никакие другие причины не принимаются в извинение, и условие остается свято даже по смерти родителей, и попечение за нареченными принимают на себя старшие в семействе.
От сговоренных не скрывают брачного условия, и даже стараются возбуждать их друг к другу привязанность, питая воображение приятными мечтами, а потому неизвестность не отнимает у жениха и у невесты удовольствия, ибо скуку разлуки разгоняют они сочиняя страстные песни и питаясь счастливыми надеждами.
Когда же на лице юноши, с крепостью мышец, начнет показываться пушистая брада и когда количество выплаченного калыма довольно велико, тогда просит он своих родителей отпустить его отыскивать невесту. Ему вручают при сем случае нарядное платье, доброго коня, и при наступлении дня отъезда, убивают тучного барана, а по совершении яствы отец, или старший в беседе, или мулла читают молитву, по окончании которой молодой всадник, простясь с отцом и матерью, отправляется в дальний путь; иногда при сем прощании женский пол, собравшись со всего аула, поет песни.
Сколько прелестей излило бы перо, снабденное даром красноречия, описывая хотя одно таковое странствование; и подлинно не достойно ли удивления, когда юноша, надеясь только на одно обыкновенное между сим народом гостеприимство, пускается в пространство неизвестной ему степи для отыскания невесты, которой пребывание, подверженное всегдашней перемене, бывает иногда чрезвычайно отдаленно и нередко заставляет его бродить без пристанища, без пищи, противоборствуя действиям природы и находясь во всегдашней опасности от хищников (Сие затруднение в нынешнее время столь усилилось, что женихи без сообщества с другими товарищами никогда в дальнейший путь не ездят.).
В сем скитающемся положении остается жених до того времени, доколе по тщательном разведывании узнает, где располагается аул будущего тестя. Но и в сие время благопристойность требует не тотчас вступать в оный, а остановясь в ближних кочевьях, разведать все обстоятельства, касающиеся до невесты и ее семьи, и дать знать о своем приближении.
При первом посещении аулов будущего тестя, с обеих сторон строго наблюдают все обыкновения, совершаемые при гостеприимствах, а особливо в рассуждении почтения семьеначальнику, которому объявляет жених и о причине своего прибытия.
Как скоро его присутствие соделается гласно, невесту скрывают в особые кибитки или отсылают в другой улус. По окончании продолжительных угощений жених остается в ауле будущего тестя как гость, а иногда занимается он работою почти наравне с прочими домашними и, не теряя времени, проведывает чрез женщин о пребывании невесты, давая им небольшие за то подарки.
Узнав об оном, избирает случай нечаянно с нею встретиться или увидеться наедине, дабы достигая сего явно, не подвергнуть себя раздаче новых подарков (Кажется, что удаление невесты и все осторожности, дабы подстерегать жениха и сопротивляться ему при свиданиях, введены в обыкновение наиболее для того, дабы получить от него более подарков.).
Невеста в продолжении сих поисков одевается в нарядное платье и, конечно, не в меньшем находится нетерпении увидеть будущего своего супруга. Если, наконец, успеет он совершить сие предприятие, то представляется ему еще новая препона: должно преодолеть застенчивость невесты и убедить ее нежными ласками открыть лицо.
После первого свидания жених объявит о том отцу невесты, отец совершает молитву и позволяет поставить акчаутав, т.е. маленькую палатку или белый шатер, разбивая оный в некотором отдалении от аула. В шатер сей в условленное время приходят жених и невеста, сия уединенная беседа никем не может быть нарушена.
Она посвящена законам невинной любви, а нередко и Гименею. Обычаи, после первого свидания жениха с невестою, в разных местах степи бывают между собою совершенно разные, одни заставляют сговоренных жить раздельно и видеться только в акчаутаве, делая сии посещения с великою осторожностью; у других пребывание свое имеют они в одной кибитке с родителями и менее бывают надзираемы.
У некоторых после первого свидания жених не может оставаться в ауле тестя и не может видеть его до заплаты калыма, а у иных, хотя и находится в другом кочевье, по произволению приезжает к отцу открыто в гости в сопровождении многих сотоварищей.
Время сего гощения близ невесты зависит от произволения жениха, он отъезжает иногда к своему семейству и, смотря по обстоятельствам, опять возвращается, повторяя сие до выплаты калыма, что оканчивается иногда лет чрез 15 и более от сговора.
Свадебные обряды вообще здесь просты, особенно же у людей недостаточных; большие или меньшие зрелища, увеселения и разнообразие при оных производятся по мере богатства, у самых бедных бывают они самые простые и без всяких приуготовлений.
Рассеянное кочевание киргизцев и обыкновение брать жен всегда из другого рода редко допускает, чтоб аул жениха был близко аула невесты, а потому родственники первого совсем не участвуют в торжестве бракосочетания, которое по большей части состоит в следующем.
Как скоро последнее количество калыма доставлено и жених прибыл, то тогда же начинаются свадебные пиры; они состоят в сытных яствах, для которых закалывают несколько овец, лошадей и приготовляют достаточное количество кумысу, а богатые учреждают при сем случае скачку.
Во время сих приготовлений, по вечерам к невестиной кибитке собираются женщины и поют песни, продолжая оные до самого сочетания. В день брака невеста, одетая в наилучшее платье, в сообществе с несколькими женщинами приходит либо в кибитку, либо на открытое поле, где находятся отец, жених, приглашенные к свадьбе гости и толпа любопытных зрителей, и с печальным лицом садится среди оных.
Старший из присутствующих или мулла, приподняв руки, читает молитву вслух, прося бога о ниспослании счастья совокупляющимся; в заключение подают блюда с кушаньем, и если есть достаток, то оканчивают пир сей пресыщением.
После сего чета бывает совершенно соединена и пребывает вместе с прочими. Между киргизцами есть также обыкновение, что жених и невеста брачное пиршество не посещают. На оном свидетели сговора поверяют только об исполнении всех обязательств и делают благословение на сочетание, а родственники произносят обыкновенно молитву и весь остаток дня проводят в различных увеселениях, в коих новобрачные также не участвуют; но к вечеру невеста, при наружных знаках печали, сопровождается в особый украшенный шатер и садится посреди оного на ковре.
Женщины в сие время надевают на нее головной женский убор (Перемена головного убора не зависит от обычая. Иногда молодые женщины не прежде, как быв матерью, скидывают девические свои шапочки, называемые такья.) и поют заунывные мелодии.
Потом приезжает жених с молодыми всадниками; женщины, окружающие кибитку, не допускают его ко оной. Сие подает повод к разным шуткам, играм и песням, иногда при сем случае раздаются женщинам подарки, и после некоторого прения жених врывается вовнутрь шатра, выносит из оного молодую при радостном восклицании и, сажая ее на приготовленную верховую лошадь или верблюда, везет с торжеством к месту своего пребывания.
В некоторых местах поступают еще другим образом, а именно: поутру в определенный день для свадьбы невесту, сидящую на ковре, носят по всему аулу прощаться с ее подругами; сие бывает знаком исключения ее из числа девиц.
В вечеру, будучи сопровождаема женщинами, поющими песни, идет она в шатер акчаутав, к которому привязывают при сем случае лошадь, назначенную от отца в подарок жениху, с богатым прибором, и возлагают на седло лучший кафтан, а потом, оставляя невесту, все удаляются.
После сего приезжает жених и остается с невестою до другого утра, в которое собираются к отцу невесты гости и свидетели сговора. Если брак не имел ничего порочного, то жених надевает присланный кафтан, садится на лошадь и едет к тестю, где ожидают его с наполненными чашами кумыза.
В противном случае, сваты закалывают привязанную лошадь и раздирают кафтан, повергая чрез то отца невесты посрамлению. Столь строго не поступают с девицей, которая, будучи прежде сговорена за другого, имела с женихом обыкновенные свидания в акчаутаве.
Тогда взятая с отказавшего женитьбы пеня, служит дополнением к приданому и цена калыму уменьшается. Спустя несколько времени по окончании свадьбы, молодой назначает отъезд в дом своего родителя. В сей день весь аул собирается в одно место для совершения общей молитвы, после которой отец делает наставление дочери своей и вручает зятю навьюченное на верблюдах приданое.
Новобрачная между тем с изъявлением глубочайшей горести прощается с матерью и со всеми домашними, причем женщины изъявляют сожаление о разлуке воплем и возможными знаками страдания. Наконец, родственники пособляют ей садиться на верховую лошадь, которую один из самых ближних, взяв за повод, ведет из среды плачущих и вручает дожидающемуся в некотором отдалении мужу.

Обычаи в семейной жизни.

По прибытии молодого с женою в его кочевье, дается также угощение всем родственникам и соседям, и если он вступил в первый брак, то отец вручает ему в сие время участок имения и скота, а родственники и посетители доставляют разные подарки.
Противное сему бывает только у бедных. Сей участок и женино приданое составляет единственную собственность новобрачного, от сего он должен впредь получать свое пропитание и извлекать будущее благосостояние. Выбор второй жены и последующих за нею зависит от воли каждого мужчины.
Редко при сем случае спрашивают совета у родственников. Их берут по большей части из бедного состояния, всегда за большой калым и даже в замену иска по баранте. Люди достаточные любимых своих дочерей никогда в младшие жены не отдают, ибо сии не имеют никакого уважения, и самое родство с семейством их не имеет той цены, как с семейством первой.
Правильнее назвать их можно наложницами или рабынями, а потому и обряды при свадьбах совершаются гораздо проще; у некоторых заступают даже сие место настоящие невольницы. Количество младших жен не определено.
Богатые имеют всегда более, чем бедные; а сие составляет великую выгоду для семейного состояния. Старшая, или первая, жена называется байбича (госпожа дому), в ее распоряжении состоит мужино имение, скот и соблюдение порядка в семье; она распределяет прочим женам домашние работы, смотрит за внутренним хозяйством и соблюдает благоустройство дому. 
Байбича, будучи совершенною госпожою, у богатых людей никогда излишними трудами не обременяется. Муж с нею поступает с уважением и живет по большей части в ее шатре. Иные из них столь много дали себе власти, что мужья не смеют иначе посещать прочих молодых своих супруг, как тайно.
Другие же оставляя байбиче право руководствовать хозяйством, пребывание свое имеют у той, которую более любят. А некоторые киргизцы, по причине частых отсутствий от своих аулов в отдаленные места, содержат в каждом месте других жен, которых во время отъезда оставляют пребывать при доме их родителя.
Люди посредственного состояния со всем семейством располагаются в двух или, много, трех кибитках. Напротив, у богатых каждая жена имеет собственную и занимает ее своими детьми, которые до брака все труды с нею разделяют.
Приданое составляет неотъемлемую собственность тех жен, за которыми оно было получено. Киргизки рачительно пекутся об умножении оного, ибо довольствуясь приобретаемою от того прибылью, могут иногда жить гораздо роскошнее, чем другие их подруги (О разности жениного богатства наиболее уверили нас примеры во время проезда нашего по степи, а особливо при посещении аула Башикары-бия.
Одни его жены одеты были в шелковое и золотом шитое платье, а другие были в ветхом рубище; те живут в прекрасных шатрах, а сии в бедных хижинах. Случалось, что последние, не имея достаточного пропитания, испрашивали себе хлеба у наших казаков, напротив, первые имели всего изобильно. То же самое находили мы и у Каракубек-бия.).
Они делают между собою взаимные посещения и нередко приглашают к себе мужей своих; при сем случае, будучи убраны в чистое платье, поставляют ему лучшие яствы, дарят его одеждою и с тщательностью приуготовленными мужскими нарядами.
Равно и мужья, с своей стороны, дарят их марьянами, бусами, корольками и прочими уборами. Младшие жены ни в каком случае не имеют права жаловаться на несправедливость мужей; он самовластный их господин, может даже из прибыли передавать их другому.
Но байбича не подвержена порабощению, она имеет даже право при посредстве родственников, оставя мужа, удалиться к своему семейству без всякого за то удовлетворения. В сем, что принадлежит до скотоводства, рукоделия, приготовления пищи, мытья белья и смотрения за детьми, занимается женский пол, а мужчины, в сравнении с трудною обязанностью жен своих, проводят время в праздности, ибо главнейшее их упражнение состоит только в присмотре за целостью табунов, в изыскании привольных мест для перекочевки и отделывании кибиточных решеток и деревянной посуды.
Бедность заставила ныне некоторых выделывать кожи и валять войлоки, что принадлежало прежде собственно к рукоделию женщин. Другие же упражняются в паяльных, кузнечных и других малозначущих ремеслах.

Обычаи и обряды общественные.

Киргизцы без нужды редко ездят в гости друг к другу. Для рассуждения же о народных делах назначаются всегда сборные места от старейших чрез нарочитых вестников. Обычай требует, дабы приезжали на оные одни почтенные только люди и начальники семей, но любопытство, праздность и своевольство привлекают туда без изъятия все возрасты.
Сии собрания, соответствуя разным общественным связям, разделяются на многие круга и, прежде всего, предложенное дело рассматривают в оных. Потом все соединяются в один большой круг, в котором голоса подают по старшинству.
Иногда происходит между ними великий спор, крик и даже драка, а иногда после нескольких дней совета разъезжаются, оставляя предмет суждения неоконченным. Беспрерывные баранты соделали, что киргизцы находятся ныне во всегдашнем беспокойстве.
Часто случается, что несколько человек с приметным беспокойством съезжаются вместе и, как бы нечто предчувствуя, не спят ночи, советуются, содержут в готовности оседланных коней и, наконец, все сие оканчивают ничем. Если партия соберется в дорогу для какого-нибудь предприятия, то прежде отбытия посещает своего родоначальника или почтенного бия, дабы принять у него совет и испросить благословения.
По возвращении они также к нему являются и, при удачном исполнении желания, дают небольшую часть прибыли. Иногда при сем случае исполняют род некоего жертвоприношения, т.е., судя по количеству людей и по важности предприятия, закалывают лошадь или овцу, и в продолжении приуготовления пищи советуются, а потом с благоговением слушают молитву, которую старейшина читает; она содержит в себе присягу или заклинание, по коему сообщество обязано начатое дело стараться совершить единодушно.
По прочтении молитвы все вместе снедают брашну и садятся на коней, отъехав несколько, составляют опять большой круг, при сем, распростерши руки к небу, снова просят Бога даровать им благополучный путь и, наконец, уже следуют к своей цели.
Главнейшие народные собрания составляются между киргизцами только во время войны, при посылке ко двору российскому депутатов и при избрании хана. Последнее бывает наиболее прочих любопытно. В прежние времена по смерти хана каждый аул и почти каждая семья избирала из среды своих доверенных людей и посылала оных на общий совет в определенное место; но ныне участвуют в советах все без разбору, и место собрания по большей части располагается близ российских границ, дабы правительство могло иметь при сем случае свое влияние.
Когда киргизцы для выбора хана со всех сторон соберутся, и многие ближние роды прикочуют туда со своими аулами, тогда начинаются взаимные угощения. Солтаны, желающие взойти в любовь народа, истощают все способы, дабы удовлетворить алчность посетителей; а дети покойного хана дают торжество в память своего родителя.
В продолжение сих увеселений между тюбями и аймаками идут суждения. Сперва оные начинают два сословия, кара-суяк и ак-суяк, т.е. простолюдины и дворяне. Потом нарочито собирают родовые советы, где из среды себя избирают почтеннейших людей, долженствующих в общем собрании решительно согласиться о назначении владетеля народа.
Накануне условленного для выбору дня, посреди обширного поля, где назначено будет собраться совету всей орды, стелятся войлоки и ковры. Пред солнечным восходом собираются туда все старейшины, солтаны и депутаты, которые садятся в порядке по старшинству родов.
Солтаны имеют под собою белый войлок, как знак их достоинства. Народ, стекаясь толпами, располагается по частям в некотором от сего места отдалении. После сего начинается совет, он не всегда оканчивается в один день, ибо иногда в случае несогласия относятся с мнением к народу и собирают от него голоса.
Но как скоро определяют, кому быть ханом, то все присутствующие в совете встают и нового державца подымают на войлоке. Отстоящие толпы лишь только заметят сие провозглашение, тотчас пускаются верхами во весь дух и, бросаясь с лошади, устремляются носить или, лучше сказать, качать избранного хана.
Шум и смятение делается всеобщим; войлок, на котором его поднимали, с дракою разрывают на мелкие части; все стараются достать лоскуток оного для засвидетельствования по возвращении в свои жилища, что участвовали при выборе ханском.
Спустя несколько дней, новый владетель делает торжественное угощение, по окончании которого все собрание разъезжается. После сего хан вступает во все права, сему званию приличные, и орда признает его беспрекословно; но по уставленному учреждению в делах пограничных, он не имеет еще сего звания, покуда посланные к российскому двору депутаты не исходатайствуют высочайшего на выбор сей утверждения.
Получа оное, российское пограничное начальство чрез повестительные грамоты извещает о сем народ, приглашая его к границе. По стечении народа губернатор, управляющий обыкновенно сими делами, назначает день для окончательной церемонии, и во все сие время хану со знаменитыми людьми посылает съестные припасы и подарки; а между тем на том месте, где должно совершиться возведение хана в его достоинство, недалеко от пограничной черты поставляется большая палатка, в которой укрепляют портрет царствующего императора и ставят стол с зерцалом, а около оного стулья для губернатора, хана и первых членов.
Пред палаткою делают возвышение в несколько ступеней, покрывая оное коврами. Поутру, в назначенный день, войска становятся против палатки полукругом; когда же оные построятся, начальствующий ими посылает команду за киргизским народом, который по прибытии располагается по обеим сторонам назначенной палатки против войска оного также полукругом, чрез что возвышение остается как бы на открытой площади.
Другая российская команда сопутствует хану и знаменитым людям орды, которые во ожидании губернатора входят в палатку. По прибытии последнего, все статские чиновники со стороны России и родоначальники киргизские, помещаются около возвышения, и на оное входит хан.
Потом читают вслух высочайшую грамоту всему народу, за оною – грамоту хану, по окончании которой он присягает в верность подданства. Потом облекают его в соболью шубу, шапку и подпоясывают богатою саблею с приличною на оной надписью; при сем случае войско российское производит троекратный залп, в заключение церемонии присягают родоначальники и, наконец, все с прежним порядком, при барабанном бое и игрании на трубах, возвращаются.
В тот же день и в последующие, хан со всеми киргизцами угощается. Многим из них раздаются богатые дары и вообще доставляются увеселения. Правители народа не пользуются здесь никакими особенными преимуществами и определенной подати ныне не собирают, исключая небольшого участка, получаемого за суды от прибегающих к ним искать правосудия; впрочем, только собственное их семейство и бедные фамилии показывают пред ними прямую покорность, а другие нисколько не обуздывают своей дерзости.
Следовательно, по наружности никак нельзя было бы узнать разность состояния, когда бы ни наблюдали между ними при свиданиях особенный старинный обряд, соделавшийся ныне общественною привычкою. Сие-то заставляет простолюдина при встречах со знатным, не доезжая его за несколько шагов, слезть с лошади и по приближении брать у него руку и сжимать оную с почтением.
При встрече хана или султана кладут обыкновенно руку на грудь и, останавливаясь с некоторою наклонностью, дожидаются покуда они проедут, произнося Алдиер, Алдиер (Сие слово выговаривается при пожелании благополучия, здороваясь, прощаясь и благодаря, а между разговором величают хана таксыр.). Равные приветствуют просто и без всякого отличия.
Они сжимают друг другу только обе руки, но короткие приятели вместо сего, взявшись за руку, растягивают оные и прижимают грудь к груди; в сем положении остаются они безмолвными несколько минут, потом, соединяя руки и потрясая оными, говорят:
- «Ассалом алейком, алейком ассалом, аман, аман син».
Киргизцы с такою выразительностью и чувством делают сие приветствие, что иногда видны бывают катящиеся слезы. Различность почтений во время свиданий видна также и при гостеприимстве. Если странник, проезжая мимо аула, вздумает посетить кибитки, то прежде, нежели к оным приблизится, осмотрит вокруг себя, дабы от кого-нибудь узнать, кто их хозяин, известить их о себе и о цели своего прибытия, но не найдя людей кричит:
- «Кель сюйлюсю», или «сюйлось», т.е. приди, хочу поговорить.
На сей позыв выглядывают из кибитки и опять скрываются для извещения начальника семьи о близости незнакомого и чтобы привести в порядок домашнюю неисправность; потом вскоре выходит младший из семьи или невольник. Узнав, что приезжий имеет нужду в гостеприимстве, берет тотчас лошадь его под удила и ведет оную к преддверью, при коих встречает всегда хозяйский сын или другой кто из младших в кибитке.
Он принимает его с седла под руки и ведет во внутрь, представляя начальнику семьи. Если хозяин – старейшина, то остается в сие время с сидящим в первом месте. Гость подходит к нему с почтением, припадает на колени и, сжимая руки, желает благополучия; младшие в кибитке стелют между тем чистый войлок, на коем посетителю должно садиться.
Ежели случится, что приезжий есть человек знаменитый, тогда с лошади он не слезает, а, подъезжая к дверям кибитки и протягивая руку стоящему у оной, спрашивает хозяина, который принимает уже гостя сам, и, вступя во внутрь, сажает его в переднее место на ковер; все прочие при сем случае присутствующие располагаются поодаль.
Богатые люди для угощения таковых посетителей закалывают овцу, разделяя приготовленное сами всем присутствующим, а иногда, судя по важности гостя, уступают сие право ему. На ночь дети хозяйские, или сами хозяйки, а иногда дочери готовят гостю постель и вообще заботятся о его покое, так и о продовольствии лошади; странникам, продолжавшим путь свой из отдаленных аулов, переменяют даже иногда белье. Ближайший приятель от таковых учтивостей исключаются.
Он прямо подъезжает к кибитке и, стуча во оную, зовет, чтоб вышли принять лошадь, а после сего вступает к хозяину, не прерывая нисколько домашних упражнений. Киргизцы не знают определенного времени к обеду, всякий ест тогда, когда имеет побуждение, и довольствуются малым припасом.
Очень редко, и то разве некоторые из достаточных, пред захождением солнца готовят горячую пищу, она состоит большею частью из кашицы, разведенного в воде крута и сваренного с частью молока, из мясных супов и из небольшого количества мяса.
Люди недостаточные пропитание имеют весьма бедное. К числу роскошных яств принадлежат молодые агнцы, козлята и жеребята, копченые лошадиные окорока джувя и ребра кочжу, из разных жиров сделанные колбасы корта и проч.
Лучшее их питье айрян и кумыс, а крепких напитков немногие употребляют, и то во время пребывания на границе; арак, или вино из молока, по подобию калмыков, перегоняют одни живущие в сообществе с зюнгорами и пьют его по большей части вместо лекарств.
Способность много есть можно отнести к особенным киргизским качествам. Бывшие в степи рассказывали почти невероятные о сем примеры. Нам также случилось видеть сие на границе во время угощения посетивших нас киргизских старшин.
Причем для удовлетворения 120 человек было употреблено 40 овец, 6 быков, 4 пуда сорочинского пшена, до 50 ведер кумысу, бочонок меду и около пуда сухих фруктов. Они при сем случае сидели на полу без всякой чинности и порядка, и приносимые блюды с бисбармаком, пилавом, жарким и чашки с кумысом хватали с алчностью и поедали руками как алчные звери; те, которые всю свою долю не могли окончить на месте, скидывали верхнее платье, и остатки сложив в оное, увезли с собою.
Между прочим, было замечено, что один из них принес в жертву своему желудку два больших блюда с мелко искрошенною говядиною, столько же с жиром сваренной сорочинской крупы, заднюю ногу зажаренной баранины и несколько чашек кумысу.
О прочих угощениях, каковые у киргизцев бывают, упомянуто в дневных наших записках. В Большой орде и, частью, в Средней, сверх описанных при столе киргизском обыкновений, есть еще заведение, что знатный или богатый человек, приглашенный на пиршество к другому, посещает его в сопровождении певца и едока.
Первый в продолжении стола поет и играет на чыбызге, а другой полными горстями пожирает великое количество мяса и одним духом выпивает огромную чашу кумысу. Впрочем, все другие обыкновения, относящиеся до одежды, взаимного обращения, перекочевок, праздников, времени исчисления, лечения больных, украшения могил и тризн, найти можно в дневных наших записках, здесь прибавим нечто, касающееся до похорон.

Обычаи и обряды при погребении умерших.

Как скоро больной окончит жизнь, то во всем ауле поднимается крик, соединенный с плачем и рыданием. Жены покойного с растрепанными волосами или прикрывшись фатою плачут со всеми знаками отчаяния. Тело между тем обмывают и, снаряжая в порядочное платье или пеленая в холстину, кладут на ковер или войлок.
Потом все присутствующие становятся вокруг оного; мулла, а в небытность его кто-нибудь из киргизцев читает молитву, прославляя добродетели, богатство и храбрость усопшего, и по совершении сего несут к приготовленной могиле.
Похороны не всегда, однако же, исправляются в день самой смерти. Иные делают их спустя несколько времени, а другие перевозят покойника на большие расстояния к общему кладбищу или к особенной горе, на которой он при жизни завещал похоронить себя.
Верблюда, на котором везется труп, всегда сопровождают женщины, они имеют при себе навязанный на шесте черный платок и поют заунывные песни. Прибыв к могиле, читают снова молитвы, и по окончании которой тело зарывают.
Многие из здешних обитателей имеют обыкновение опускать с умершим часть домашних приборов и оружие. У Большой орды при могиле убивают лошадь и несколько овец, готовят из оных яству и куски раздают присутствующим, совершая тем как бы некое поминовение; а кровь, кожу и кости убитых скотин закапывают цельными или превращают оные в пепел в той же могиле.
Киргизцы думают, что дух покойника без сего приношения будет бродить уединенно по своему аулу, являться женам и пугать табуны. Иные же, напротив, полагают, что упокоение странствующей тени не прежде оканчивается, как после народной тризны, которая, соответствуя состоянию, совершается в память покойника со всею расточительностью и с обычайными в народе играми.
Некоторые простирают свое суеверие до того, что полагают, если тризна не приличествовала богатству и преимуществу умершего, то беспокойное привидение беспрерывно станет тревожить наследников. Могилу устраивают киргизцы всегда так, чтобы над трупом оставалось полое место и чтобы во внутрь оного было с поверхности небольшое отверстие, почему, выкопав яму и подрыв ее вбок, поставляют род пещеры или застилают могилу сверху хворостом и войлоками; а потом уже заваливают землею.
С той стороны, куда покойника кладут головою, втыкают жердь, дабы по вынятии оной могло остаться желаемое отверстие. Прежде в оное отверстие опускались в глубину могилы от убитых на тризне скотин лучшие куски мяса и снаряды, доставляемые от родственников в память покойному; но ныне сие обыкновение осталось только для подражания, а все приношения, состоящие теперь только из бездельных лоскутков и волос, бросают просто на поверхность.
Умершие тела кладут и на поверхности земли, оградя отовсюду плетнем, и насыпав на оной большие земляные бугры. После похорон подле кибитки печальной семьи выставляется черный значок, около коего собираются женщины, дабы совершить заунывную свою мелодию (улен), что продолжается иногда более полугода.
Родственники в продолжение сей печальной церемонии исполняют завещание умершего и, если он был глава фамилии, делят оставшееся имение; отделенные дети не имеют никакого права на наследство. Оно принадлежит тем, которые не получили еще себе участка, разве покойник пред смертью сделал по сему случаю особенное распоряжение.
Если случится приехать в аул, в котором скончался кто-нибудь из старшин, из дальних мест родственнику покойного, хотя бы случалось сие после смерти спустя довольно времени, то и тогда собираются женщины и девицы и встречают его, изъявляя печальною песнею знаки горести; при сем случае крик иногда до того простирается, что нужно бывает употреблять великое усилие для его прекращения.
Байбича или, если она умерла, заступившая ее место вторая жена, до бракосочетания всех малолетних детей после покойного начальника семьи, управляет всем имением точно так, как и при жизни хозяина. Старший сын, а чаще всего старший брат вступает во власть оставшейся фамилии; и если ему будет угодно, то из оставшихся жен любую берет за себя, не платя калыма.
Байбича почти никогда не вступает во второе замужество, но все прочие имеют право, а особливо когда они бездетны, удалиться со своим имением к их отцам и выходить замуж по собственному произволу. У некоторых киргизцев не возбранено также детям покойника брать за себя оставшихся молодых его супруг, из сего исключаются только родные матери.

Тризны.

Старший наследник при разделе имения отлагает часть к совершению тризны. Родственники для сего также делают свое вспоможение, а иногда и один из них по любви к умершему берет на свой счет все расходы. Тризна отлагается всегда до удобного времени, а между тем все поминки своим порядком исполняются.
Месяцы август, сентябрь и октябрь почитаются в степи для всякого рода празднеств наиспособнейшими, почему родственники определя день и место, где будут совершаться главные поминки, приглашают туда народ из союзных им аймаков.
Иногда бывают при сем торжестве, как и при других, сему подобных, гости незваные, а особливо те, которые намерены отличить себя в ристаниях, и сие возбранено им не бывает. К соблюдению в торжестве порядка и правосудия при играх выбираются двое или трое почтенных людей, они занимаются принятием гостей, угощением их, раздачею награждения и проч., за что по окончании дают им обыкновенно подарки.
Общественная молитва, читанная старшим из всего собрания, прославление дел усопшего, хорошая пища, от которой небольшие куски или кости бросают в сторону, как бы для удовлетворения усопшей тени, и всякого роду игры суть непременные обряды во время тризны.
Они часто бывают для киргизцев убыточны, а наипаче, когда совершаются по смерти знаменитых людей, ибо иногда, когда ежели народное угощение не соответствовало достоинству покойника, наследники чрез долгое после сего время носят на себе пятно поношения.
Для объяснения, сколь далеко простираться могут сии убытки, предложим в пример тризну, данную в память Сырым-батыря (Воин сей не только известен в орде, что он богатством своим и числом ему приверженного народа превосходил хана, но страшен был и для границы российской.) 119, скончавшего жизнь свою за несколько месяцев до вступления нашего в степь.
Уверяют будто бы собрание состояло из 1000 человек старейшин, биев и батырей, не включая в число их простолюдинов. Для угощения употреблено 3000 овец, 100 лошадей и 600 сабов (Каждая саба содержит в себе до 10 ведер.) кумысу, а для награждения отличившимся в ристании постановлено 3 невольника, 3 кибитки с прибором, 9 панцирей со всем принадлежащим оружием, 9 верблюдов, 90 лошадей, 90 овец, 9 различных кафтанов и нескольких других вещей.
Может ли что сравниться с сим необыкновенным приношением памяти умершего! Соразмерно сему полагать можно расходы и при других торжествах, которые даются богатыми при сговорах, свадьбах и в праздник курман (Описание курмана видеть можно в дневных записках, он тот же самый, что бывает у татар при новолунии и продолжается целый месяц.), бывающий после поста уруза.

О народных торжественных увеселениях.

Ристание и другие игры, производимые здесь при всех больших торжествах, есть обыкновение, оставшееся от древних скифов. Оно показывает, что удовольствие и утехи человека всегда соглашаются с физическим и нравственным его состоянием.
Кто бы из числа наших просвещенных обществ согласился теперь признать за приятнейшее занятие, вкушаемые среди пиршества, верховую скачку, борьбу и стреляние в цель из лука, но киргизцы предаются сим забавам с восхищением и не могут понять, какое можем мы находить удовольствие в танцах и играх в карты.
Надобно отдать им справедливость, что забавы их, при всей своей простоте, заключают в себе нечто величественное; сверх того, они укрепляют телесные способности и пред лицом народа открывают достоинства, которыми здесь гордятся.
Чтоб показать читателю, каким образом оные производятся, опишем по порядку празднество, на котором случилось нам быть у киргизцев. Султан Бегали, по случаю просватания новорожденной своей дочери за полуторагодовалого сына султана Ширгази, в первых числах июля давал торжественное угощение, на которое и мы приглашены были.
Место собрания общества отстояло от Оренбурга около 50 верст в степи. Мы отправились туда ночью в сопровождении небольшого конвоя и, переехав за реку Урал, держались по глазомеру прямо на султанские кочевья. Несколько часов проведенные в дороге заставили было нас думать, что уклонились от настоящей дороги в противную сторону, но вскоре после сего прискакавшая к нам навстречу толпа киргизцев, уничтожила наше сомнение. Одни из них окружили нашу коляску, произнося поразительные крики, другая, бегая взад и вперед по степи на конях своих, делала разные движения, иные пускались во весь дух, стоя на седле и действуя пиками, некоторые взбрасывали вверх шапки и на скаку ловили оные, а прочие гонялись взапуски.
Мы в то же время извещены были, что киргизцы сии из числа султанских гостей и выехали к нам для изъявления своего удовольствия. Когда же они заметили, что лошади наши от дальней езды слишком уже утомились, то взявшись за постромки, хомуты, гривы и друг за друга, погнали своих верховых со всею силою; казалось, что запряженные в коляске были в сие время приподняты и несены по воздуху; не доезжая несколько до аула встретили нас султаны и прочие киргизцы.
Все собрание простиралось до 700 человек. После обыкновенных приветствий отправились мы все к цели, где ожидали скачку. Охотники, желающие отличных своих коней (Киргизцы скакунов избирают у себя из числа лучших лошадей и берегут их как вещь драгоценнейшую.
Тонкость, длина, стройность всего тела и крепость мышц суть отличия, по которым узнают их способность. К скачке всегда лошадей сих приуготовляют уменьшая постепенно дачу корма, и водят в поле по зарям утренним и вечерним, а за день пред ристанием почти ничего не дают им более, как только пить.
По окончании бега также не вдруг пускают на водопой и корм, а приучают исподволь. Сих лошадей и вообще никогда не раскармливают до тучности. Иные стараются даже их воспитывать или приучать к легкости начиная с первого дня появления на свет.
Подобным сему образом вымаривают и тех коней, на которых хотят ехать в дальнюю дорогу или делать быстрые переходы, а особливо во время набегов.) пустить в сие поприще, приготовя оных, посылают за день пред скачкою с одним из посредников, избранных для соблюдения в играх правосудия, к месту, откуда должен начаться бег.
Место сие располагается от цели всегда верст на 40. Ездоками избираются обыкновенно маленькие мальчики, одетые в легкое платье; их сажают без седла на одном только потнике. В день скачки, пред восхождением солнца, все скакуны на назначенной черте становятся рядом, после чего посредник дает знак чрез выстрел или крик, по которому все вдруг пускаются скакать со всевозможною скоростью, нигде не останавливаясь и презирая все встречаемые на пути препятствия, кочки, ямы и другие неровности; при конце поприща, подле развевающихся значков, расставлены награды, одна после другой, соответствуя их достоинству.
При них находится другой посредник игр, с отличными гостями. Прочие киргизцы, разделясь толпами, располагаются по окрестности, а некоторые заезжают вперед, дабы наблюдать приближение скакунов. В таковом порядке нашли мы приготовления к ристанию и не успели еще занять свои места, как показались скакуны, которые, можно сказать, как стрелы летели, упреждая друг друга; их сопровождало всеобщее шумное радостное восклицание, исполненное нетерпеливости.
К концу бега трое от всех отделились и долго оспаривали о своем преимуществе, но, наконец, один из сих трех удивительною своею быстротою превзошел прочих. Он первый вступил за черту, назначенную рубежом скачки, и знаметитый панцырь был возмедием за легкость его ног.
Последующие за оным, по мере их прибытия, приобретали постепенно более или менее важные награды (Награды, в сей день выстановленные на скачку, состояли из панциря, верблюда, верховой лошади, суконного кафтана, из разной одежды и оружия.
Для любопытных приведу здесь пример, что в одно время при скачке достоверно замечено было, что первая лошадь 29 верст пробежала в 47 минут, она не была еще из лучших скакунов, каковые иногда у киргизцев случаются.).
По окончании скачки начались игры другого рода. Поставлены были меты для стреляния из лука. Сначала попадали в них с одного места, потом с лошади на всем скаку, некоторые при сем случае пускали стрелы свои даже стоя на седле, а другие при самом быстром беге попадали и пробивали навылет брошенные вверх шапки.
Когда жар дня сделался довольно чувствителен, гости отправились в аул. Он располагался в долине близ реки Урала, около быстрого протока. Мягкий, цветами испещренный дерн составлял роскошный ковер для раскинутых шатров, осеняемых древними тополями и осокорями, которых густая тень и глухой шум листов, соединясь с другими красотами природы, производили приятнейшее впечатление.
Там нашли мы расставленные на траве большие чашки с вареным мясом и кожаные мешки с кумысом. Киргизцы сели вокруг оных и начали по обыкновению пресыщаться, причем некоторые играли на чжабызге и пели песни, а другие из своих рук кормили своих друзей.
Стол продолжался более 4 часов, несмотря на то, что кроме бишбармака, других перемен в кушанье не было. После стола, для сокрытия себя от полуденного зноя, вошли мы с почтенными гостями в большую кибитку, устланную персидскими коврами, боковые полы которой были кругом приподняты, дабы тонкое веяние ветерка вместе с тенью приносили приятную свою прохладу.
В оной находилось большое собрание девиц и женщин, одетых в праздничное их платье. Девицы сидели близ самой решетки, позади которой с внешней стороны окружали ее молодые всадники; вскоре по приходе нашем начались хоры.
Их пели сначала девицы, а по окончании каждого куплета отвечали таковым же хором мужчины. Хоры сии разделились потом на несколько частей и, наконец, против каждой девицы пел воин. Первые в стихах своих изображали счастье девической жизни и любви родительской, выхваляли независимость от мужчин, описывали их непостоянство и все хитрости, для уловления невинности и красоты их употребляемые; а другие противу сего делали возражения, выхваляли достоинство мужчин, счастье супружества, изображали прелести любви и склоняли к ее впечатлениям нежное сердце.
Сия брань продолжалась довольно долго; некоторые, не имея довольно способности выразить чувствования свои превыше чувств своего противника, переставали петь и тем давали знак победы над собою. Престарелые женщины судили, кто достоин лучшей награды, и раздавали оную платками, бусами, кольцами и другими мелочными вещами (Подобные собрания девиц и молодых киргизцев употребляют также для лечения больных, с тем различием, что мелодия и содержание песен бывают другого рода.).
В продолжение сей игры все престарелые и почетнейшие гости разошлись искать успокоения, и не прежде собрались на луг, как по уменьшении жара, слушать певцов, провозглашающих богатырские подвиги. Тогда снова подали кумызу, и круговая чашка с оным переходила из рук в руки.
Изображаемые певцами дела геройские возбудили в молодых юношах огонь бодрости и как бы заставили их требовать борьбы; для победителей назначены были опять награды и судьи, коим оные были вручены. Вместе с лучшими людьми сели на коврах, а прочие расположились в два или три ряда на траве, составя большой круг, в который тотчас явились два борца, раздетые донага.
Они долго употребляли все способы, зависящие от проворства и силы, дабы уронить своего соперника на землю и остаться торжествующим; наконец, ниспровергнутый на землю удалился за круг, а победитель, подходя к судьям, становился на колени принимать награду, которую по получении отдавал тому, кого более всех почитал в собрании.
Киргизцы при всех играх сего рода приобретенные награды себе не присвояют, поставляя как бы низким за искусство и храбрость получить оную; важность выигрыша состоит у них в чести. Борец скоро выходил опять на средину сцены и ждал нового противоборника.
Повторя несколько раз борьбу с новым искусством и с новыми доказательствами, сколь гибкость членов и проворство берет преимущество над силою и тяжестью тела, приготовились к беганию. Цель поставлена была сажен за 300.
Человек 100 киргизцев, скинув для облегчения своего одежду, пустились к оной безостановочно во весь дух с таким притом проворством, что менее нежели в пять минут первый был на месте и, подняв вверх значок, объявил себя победителем.
Кулачного боя не было, ибо киргизцы гнушаются сим обыкновением. Солнце склонялось уже к вечеру, как мы решились отправиться в обратный путь. Все общество непременно хотело проводить нас, женский пол в богатом наряде и на резвых лошадях присоединился также к оному.
Сии новые сотоварищи, доставя случай к новым резвостям, принесли нам и новое удовольствие. Выбравшись на равнину, киргизцы выдумали еще составить общественную игру, при которой мужчины и женщины, разделясь попарно, стали в ряд; и как скоро дан был знак, все поскакали в разные стороны.
Каждая женщина старалась удалиться от преследующего ее мужчины своей пары, делая при сем случае быстрые движения и искусные увертки; мужчина со своей стороны употреблял все усилия поймать ее или, по крайней мере, коснуться рукою, употребляя к сему разные хитрости и проворства; причем первые, предвидя близость ловителя, в мгновение склонясь в сторону, останавливались и давали время, покудова он, будучи влечен стремлением лошади, проскачет мимо.
Сия игра кончалась похвалою тех, которые успели поймать свою пару, и посмеянием, кто не был столько проворен. С полным удовольствием расстались мы с сими и пастырями, и воинами вместе, вкушающими свое счастье в собственной своей жизни.

Глава 6.

Хозяйство, рукоделия и промышленность.

Скотоводство.

Ежели благосостояние киргизцев, как прежде было сказано, определяется количеством табунов, то и главнейшее их хозяйство должно состоять в скотоводстве. Изобилие оного не везде является в одинаковой пропорции. Оно зависит от выгодных пастьб, качества произрастающих трав и разности почвы.
Следовательно, скудость и избыток много зависит от мест, на которых народ обык располагать свое пребывание. Из опытов известно, что вообще в полуденной части степи, т.е. в песках, с большим преимуществом разводятся верблюды и мелкий скот, отличающийся ростом и тучностью.
Теплый климат и природная склонность сего скота питаться солеными травами, степною полынью, сухими былиями и верхушками кустарника, невзирая на недостаток пойла, много способствует к таковому размножению. Напротив, северная сторона степи, будучи снабжена во многих местах изобильными лугами и растущею по равнинам ковыльною травою, как любимою пищею степных коней, особенно награждается лошадиными табунами и крупным рогатым скотом, которые притом без большего изнурения переносят и свирепство зимы.
Хотя верблюдов, а особливо овец, знаменитое количество видно и на севере, но они требуют большего присмотра, ибо верблюдов на зиму обшивают войлоками, а для мелкого скота, дабы пропитать его, должно иногда бывает разгребать сугробы; но и при сей рачительности, каковую здесь в зимнее время употребляют, многие из последних двух родов погибают.
В полуденных странах, хотя также встречаются конские табуны, привыкшие довольствоваться полынью, но чрезмерный зной летом, а зимою недостаток кормов чувствительно их изнуряет, и делает даже неспособными к приплоду.
Впрочем, примечено, что особенных эпидемических на скот падежей в степи не открывается. Если жившие около Ишимской линии и по реке Иртышу чувствуют иногда пагубные следствия так называемой сибирской заразы, то оная приходит из степей Абаканских и Барабинской, а не суть природная в их стране.
Народные несогласия чувствительно истребляют сие степное богатство. Прежде признавали бедным того киргизца, который не мог насчитать в своем табуне 1000 овец и 100 лошадей. У людей достаточных число первых, как говорят киргизцы, счету не было, а последних иные имели до 10 000; но ныне начальник семьи, обладающий 5000 лошадьми, 20 000 овец и 1000 верблюдов, может назваться кочевым Крезом.
Упадок сей проистекает также от торговли. Киргизцы, заразившись познанием произведений, льстящих зрению и услаждающих чувственность, никакой не наблюдали в получении оных соразмерности с состоянием. Рассматривая таможенные ведомости в течении прошедших 20 лет, мы находили примеры, что иногда по одной российской границе в течении одного года выменивалось до полуторамиллиона мелкого скота, не включая в сие число ягнят, и более 100 000 лошадей; сверх сего, по уверению самих киргизцев, к китайцам, кашкарцам, ташкенцам, бухарцам и хивинцам выходило в год по крайней мере до 1 000 000 овец и до 50 000 лошадей.
Итак, если взять в рассуждение всю сложность, считая притом и все расходы оного в степи (Кроме пиршества, гостеприимств и болезни, редко колют скот в пищу, кроме тех скотин, которые охромев, не могут при перекочевке идти за прочими.), то можно будет заключить, какое количество употреблено здесь скота, и не должно ли удивиться, сколь велико было и какое может быть скотоводство в степях киргизских.
Средняя пропорция нынешнего пригона в Россию мелкого скота простирается до 800 000, а лошадей до 40 000; а третья доля сверх сего количества отпускается в азиатские владения. Лошади здешние, по-киргизски в общем слове называемые жилки, имеют немного менее среднего роста, сложения крепкого, довольно статны, способны к перенесению больших трудностей, легки и быстры на бегу.
Удивления достойно, каким образом они при худой иногда пище, при дурных действиях климата и при всех других трудностях не теряют ни силы, ни бодрости. Для покупщиков российских ничто столь не тягостно, как приучать их к упряжке, а также к овсу и сену.
Табуны с сим скотом разделяются по большей части на три разряда. В первом находятся дойные самки, по-киргизски байтан, пасомые отборным нехолощеным конем, по-киргизски аегыр, который по природному, так сказать, побуждению всегда бдит за оными, содержит в соединении, остерегает от хищных зверей, перегоняет на другие выгодные пастьбы и на водопой.
Двух таковых коней в одном табуне быть не может, ибо если они только чуть заметят вблизи один другого, то бросятся со остервенением бить и грызть друг друга до тех пор, покуда один останется на месте мертвым. Другой табун состоит из лошадей холощеных, по-киргизки ат, начиная от третьего года и далее; сии редко пасутся вместе с самками.
В третьем находятся одногодки и жеребята до двух лет (кулун). Они от самого, так сказать, появления на свет уже объезжаются и сначала всегда малыми детьми. Овцы киргизские, или ордынский Ovis laticandas, от европейских имеют большее отличие, которое известно многим или из самоличного рассматривания, или от описаний.
Отличие сие примечается по большей части в голове и хвосте. Последний, называемый от сих тамошнего края скотоводцев курдюком, или по-киргизски куйрю, состоит из великой кругловатой, снизу несколько раздваивающейся массы чистого жира весом от 10 до 45 фунтов, так что иногда чистого и довольно вкусного сала вытапливается из него до 30 фунтов.
Овцы здешние вообще выше черкасских и довольно сильны, иные могут даже снести на себе рослого человека. Шерсть их, хотя довольно волниста, но груба и висит клочками; ее стригут обыкновенно осенью, а весною отпревая сваливается она без помощи ножниц, и чрез что много ее теряется.
Цвет шерсти вообще темно-рыжий, а белая и черная встречается весьма изредка. С рогами бывают только самцы нехолощеные. Они имеют их по четыре, по пяти и шести всегда загнутые в круга, и в сравнении с корпусом, чрезвычайной величины.
Ни зной, ни холод, ни маловодие, ни длинные переходы, ничто не обессиливает в степях сию мелкую скотину. Кажется, природа нарочито снабдила ее сим отличительным свойством, дабы самые беднейшие дары были достаточны к ее продовольствию.
Собственно ярка называется по-киргизски ургачи, суягная – саулук, яловая – тукой, баран вообще – иркек, баран холощеный – байдак, нехолощеный – качкар, ягненок, или сосун – кезу, а полугодовалый и годовалый, составляющий вкуснейшее кушанье – токта.
Россияне привыкли последних называть кургашками. Цены всех сих сортов при продаже бывают различные, а табуны разделяются на два отделения. На овец, которые пускаются собственно для приплоду и собирания молока. При них содержится всегда табунный нехолощеный баран, который также как и нехолощеный конь, пасет свое стадо.
Другой состоит из баранов холощеных, а также молодых и застарелых самок, из сих обыкновенно гоняют табуны на мену. Летом составляется иногда третий табун из молодых, в ту весну родившихся, ягнят. Овцы здешние почти всегда приносят всегда по двое.
Козы, по-киргизски ишке, гораздо менее рослы, нежели овцы. Они видом несколько отличны от наших и рогов не имеют. Длинную белую и отчасти пеструю и черную шерсть их стригут. На теле находится у них другая мягкая волна, по ее нежности известная под названием козьего пуха.
Она иногда в летнее время сваливается сама собою. Впрочем, козы повсюду и во всех случаях от овец не различаются, кроме того, что козье молоко не столько уважается, как овечье. Козлята по-киргизски называются лак.  Верблюды часто заменяют недостаток лошадей.
Их признавать должно в степях не только полезными, но и необходимейшими изо всего скота, как для улучшения жизни странствующих народов, так и потому, что они одни доставляют возможность преодолевать непроходимые бескормные, безводные и песчаные места.
Поистине почти невозможно найти другого животного, которое было бы терпеливее и само в себе вмещало все потребности для жизни, как сие. Оно носит на хребте своем весь дом, все семейство киргизцев; шерсть его доставляет одежду, а молоко – пропитание, по заклании же – мясо употребляется в пищу, а кожа – на обувь.
У киргизцев двугорбые верблюды называются тюя. Они предпочитаются здесь одногорбым дромадерам, по-киргизски называемых нар. Ибо первые, по густой своей шерсти, гораздо более могут переносить зимний холод; напротив, другие, будучи голы, к морозам нисколько не способны.
Расплод сего скота идет очень медленно, а потому и количество оного здесь не очень обширно. Все самцы, исключая малого числа, определенных для расплода, охолощаются. Маленьким верблюженкам бота с самого рождения прокалывают ноздри и продевают обделанную нарочито кость или палочку, дабы к ней могла привязываться веревка для управления во время езды на оном.
Верблюжат приучают также по слову тчок ложиться, поджимая ноги, для навьючивания тягостей и при перекочевках кладут на них ноши, которые с возрастом более и более увеличиваются. Верблюды, употребляемые для продолжительных дорог и к перевозке тяжелых нош, вообще очень послушны; напротив, оставленные на свободе для приплода, дичают и делаются упрямы.
Скот сей не любит ходить табунами, а всегда поодиночке и разбредается иногда весьма далеко. Соленые и колючие травы – лучшая их пища. Коровы, по-киргизски сыир, менее у киргизцев, чем прочего скота. Их признают неспособными как для больших странствований за кочевками в знойное время летом, так и для снискивания пропитания зимою.
Они ростом низки, но и довольно удойны. Здесь разводиться они начали со времени ухода калмыков из-за Волги в Зюнгорию, т.е. с 1771 г., когда отнятые от калмыков табуны по всей степи их распространили. Бык по-киргизски называется огюс, а теленок – бада.
Вообще весь скот, называемый мал, для пропитания всегда ходит в степи, иногда вблизи, а иногда в отдалении от аула, и часто быв без всякого надзора, рассеивается в разные страны. Если около пастьбы воды мало или сохраняется оное только в колодезах, то лошадей и овец один раз в день гоняют на водопой, а когда ее изобильно, сего не делают.
В жестокое зимнее время скот остается также в поле, снискивая сам себе пропитание. Обыкновенно в сие время на известный привольный выгон сначала пускают лошадей, как сильнейших, впереди них идет табунный конь, за ним следуют самки, а потом уже все прочие.
Они, разгребая сугроб копытами, поедают верхушки позябшей травы. За лошадьми следуют верблюды и рогатый скот, а за ними табуны овец и коз, которые, врываясь в снег головой и ногами достают из-под него оставшиеся корни и поглощают самый снег.
Сей род прокормления называется тибенить, он обыкновенен не у одних киргизцев, но у всех кочевых народов, и для скота довольно сносен, если только в начале осени вместо пухлого снегу не покроет землю твердый, так называемый гололед, тогда погибель великих табунов бывает неизбежна. Тогда некоторые аулы, презирая все препятствия, стараются с поспешностью убегать из таковых мест в другие отдаленнейшие, хотя бы на оных и менее находилось выгодных пастьб.
Некоторые попечительные киргизцы для суягной скотины на зиму имеют особенные кибитки или делают из камыша род хлевов, а иные приготовляют из зеленого же камыша в снопах род сена. Пред началом зимы, в сентябре и октябре, а также и весною, апреле и мае месяцах, сухую блеклую траву всегда выжигают, в замену которой в короткое время изникает прекрасная мягкая зелень.
Обычай жечь поля у киргизцев водится только в северной части степи и у башкирцев. Пожары сии нередко наносят бедствия лесам, нивам и даже селениям. Киргизцы для произведения оного дожидаются сильного ветра, а потом с одного края того пространства, которое намерены выжечь, запаляют во многих местах траву.
Огонь, расширяясь, составляет как бы один огненный вал, который по направлению и скорости ветра катится по полю. Проезжие, как скоро заметят пред собою сей огонь, должны удаляться от оного по ветру во всю конскую прыть, в противном случае бывают кругом обхвачены пламенем и обожжены.
Пожар сей до тех пор продолжается, покудова дойдет до реки или потушится дождем. Вот все, что можем собственно сказать о скотоводстве. Другие к сему предмету относящиеся подробности найти можно в путешествии г-на Палласа и прочих академиков, занимавшихся описанием киргизцев и калмыков, ибо сии последние почти ни в чем по сему случаю с первыми не различаются.

Звероловство.

Охота после скотоводства составляет другую промышленность киргизцев. Она приносит им вместе и пользу, и удовольствие. Волки, лисицы, зайцы, барсуки, барсы, корсаки, кролики, дикие лошади, дикие козы, сайги, серны и прочие суть главнейшие звери, вознаграждающие труды звероловов.
Ловитва производится здесь различным образом: иногда охотники, открыв звериный след, пускаются за ними во весь дух и, гоняясь таким образом несколько дней, наконец, утомя зверя, убивают его из лука или из ружья, или прокалывают на бегу копьем; иногда для отыскания логовища и для самой ловли употребляют притравленных одну или двух собак простой породы, а иногда ловят их пастьми, плетями, ловушками и выкапывают из нор. Для барсов, сайгаков и кабанов (Кабанов киргизцы бьют более для уменьшения вреда их скотине.
Впрочем, они их не едят, почитают по закону магометанскому за грех.), скрывающихся в камышах, ставят капканы или, заметя след, где звери сии наиболее проходят, врывают несколько заостренные колья, а потом, подымая по окрестностям крик, гоняют их с одного места на другое, покуда они во время пугливого бегу, наткнувшись на колья, соделаются добычею ловчих.
В Средней и Большой орде употребительны также мунгальские облавы. Для сего обыкновенно собираются многие охотники и, разделясь поодиночке, занимают вокруг желаемое пространство. Всякий из них ищет зверя и, подняв оного с логовища, гонит в средину занятого пространства.
Таким образом, все сближаются, тесня ловитву к возвышению или равнине, где облегши ее отовсюду, начинают убивать стрелами, копьями и пулями. Любимая и приятнейшая у киргизцев охота почитается с соколами, ястребами и беркутами, которые столь бывают сильны и так искусно приучены, что бьют зайцев, волков и лисиц, а иногда и у больших зверей, садясь им на голову, выклевывают глаза.
Редко пускают оных на гусей, уток и прочих птиц. Сию ловлю признают здесь за малозначущую, а притом они полагают, что сокол или беркут, привыкнув гоняться за пернатыми, не будет уже более опускаться на зверей. Хороших сильных беркутов и других сего рода птиц достают из России, их ловят в Башкирии, в горах Уральских, и удаются такие, за которых платят две лошади со всем прибором.
Рыбная ловля прежде нимало ни занимала народ киргизский, но ныне нужда довела бедных и до сего познания. Уже многие из них начали в зимнее время на больших реках, каковы Сыр, Урал, Иртыш, Цуй, Эмба, Ишим и Тобол, ловить их баграми, крючками и глушить палками, а в малых речках зимою и летом ставят морды, плетенные из камыша и лоз чингилевых.

Рукоделия.

Между киргизцами не должно искать в рукоделиях совершенства и отличных искусственных произведений, ибо все продукты получаются ими единственно от скотоводства, а нужды доставляют средства оными пользоваться и их обрабатывать.
Овечья волна идет по большей части на валяние больших и малых войлоков, служащих для употребления вместо ковров и постели, и на многие другие потребности. Их приуготовляют следующим образом. Шерсть сначала разбивают палками на сухих кожах.
После сего растилают ее в ту величину, как должно быть новому войлоку, на войлоке ветхом или на камыше разравнивают в соразмерную толстоту, выкладывают иногда разноцветною шерстью различные узоры и, полив кипятком, с подложенным внизу свертывают и накрепко обвивают веревками; потом несколько человек, означенный сверток беспрестанно приподымая вверх, со всею силою бросают об землю, продолжая сие до тех пор, покуда шерсть сваляется; а, наконец, разложа на ровном месте, исправляют не совсем доконченые части, и таким образом делают его плотным и ровным.
Самая большая длина сих войлоков бывает до 15 аршин, а ширина до 5. Из пряденной овечьей волны, окрася прежде нитки в разные цвета, ткут в ? и в поларшина шириною довольно длинные ткани, похожие на широкие тесьмы, которые употребляются в замену ковров, а иногда сшивают несколько из них вместе и закрывают ими стены шатра или употребляются вместо занавесок.
Самые узкие идут на пояса и кушаки. Цветными нитками той же самой, а иногда и верблюжей шерсти, обвивают тростники камыша или растения чий, сплетая их между собою столь искусно, что они составя вид рядника или сетки, походят, впрочем, на ковер.
Ими огораживают по большей части кибитки с наружной стороны, дабы в то время, когда подняты будут войлочные полы, не отнимая света и воздуха, препятствовать действию солнечных лучей и пыли. Из дурной шерсти, соединя ее с козьими и лошадиными волосами, а иногда и из одних козьих или лошадиных волос вьют веревки, которые прочностью своею гораздо превосходят пеньковые.
Из верблюжей волны, которая несравненно превосходнее овечьей и тоньше прядется, ткут материю, род камлота, известную на границе под названием армячины, а по-киргизски чуга. Из нее делают киргизцы верхнюю одежду. От неискусного обрабатывания материя сия бывает у них довольно груба и не шире половины аршина.
Из козьего пуху валяют отменно мягкие белые войлоки для делания летних шляп колпак. Иногда его прядут и в ткани соединяют вместе с верблюжьей шерстью. Ткачное рукоделие производят киргизцы без малейшей рачительности и не заботятся об усовершенствовании оного.
Нитки для приготовления основы разматывают всегда на кольях, и по совершении сего навертывают на палку или свивают в клубок. Потом, когда вознамерятся ткать, снова растягивают ее по земле, и один конец, где должна производиться работа, утверждают между двумя сошками к висящей, наподобие лука, овальной жердочке.
Берды имеют они нитяные, а вместо подножников простые петли и разводят сии иногда руками. И когда таким образом несколько материй будет соткано, наматывают ее на особую скалку, привязанную также к сошкам и, встав с места, передвигают все колья; как скоро перестают продолжать работу, снимают основу с кольев и свертывают, по-прежнему, в клубки, но, несмотря на всю невыгодность сего рукоделия, здешние ткани бывают довольно ровны и плотны.
Исключая толстоты и малой ширины, они имеют все те достоинства, кои отличают работы, производимые с большими напряжениями сил и терпения.

Выделывание кож составляет у киргизцев немаловажную отрасль их.

рукоделия. Овчины и мерлушки приготовляют следующим образом: вначале сделав их волглыми или вымыв в теплой воде, скоблют по мездре тупым ножом, дабы очистить от мясных частиц. Потом растянув на земле, или с наружной стороны около кибитки, мажут дня три и более по нескольку раз кислым и несколько соленым коровьим молоком и, высуша, мнут руками, доколе соделаются мягкими.
После коптят их в дыму, зажигая для сего овечьий или коровьий помет (Киргизцы уверяют, что от копчения овчин на помете доставляется им прочность от сырости.); в заключение всего снова мнут, натирая мездру мелом, который получают из пережженного гипса или селенита, и шерсть чешут.
Иногда вместо молока употребляют золу, в соленой воде густо разболтанную. Сим раствором в два дня можно совсем окончить выделку, но мездра у таковых овчин не бывает, как говорится, пухлява. Козьи и бараньи кожи для платья чжака приготовляют другим манером.
Сперва дают им преть в сыром теплом месте, покудова волосяные корни начнут сами вылезать, тогда кожи сии обскабливают и на несколько дней кладут в кислое молоко. Потом очистя, развешивают в тени и, наконец, выкоптя в дыму, красят или в красно-бурый, или в темно-желтый цвет.
После чего мнут руками и доставляют им мягкость и чистоту. Они не только полезны по своей прочности, но их даже можно мыть как холстину. Конские, верблюжьи и коровьи кожи перерабатываются в разные сосуды и на другие изделия.
Хребтовые части по толстоте их признаются лучшими для выделки, но иногда и из цельных сшивают один сосуд, как, например, сабы. Прежде всего дают им преть или варят в котлах с золою, дабы очистить волосы. После сего моют в чистой воде и квасят довольно долго в кислом соленом молоке. 
Вынув из закваски, растягивают на кольях и, выкраивая по желанию, тотчас выкроенные части сшивают жилами. Потом сшитый сосуд сушат исподволь над огнем и, выправляя оный руками, дают ему желаемую фигуру. Остальные лоскуты идут обыкновенно на починку сапогов, а наиболее на ремни к лошадиной сбруе.
Сию выделку коптят гораздо с большею рачительностью, чем первые и довольно продолжительно, чрез что кожа делается несколько прозрачною, никогда не промокает и не придает воде и молоку никакого особенного запаха. Крашение производят корнями разных растений, в степи находящихся.
Желтый цвет (сары буяу) вываривают из серпухи Serratula tiuctoria, черенкового ревеня, называемого сары тамар; и каменного чаю Statia tataci, по-киргизски тамор буяу (красильный корень). А красный (кызыл буяю) из марионы Vubria tiuctrium.
Для синей достают чрез торговлю буковое дерево. Некоторые из киргизцев уверяли нас, что в различных местах около гор получают они красильные земли. Шерсть варят в воде всегда вместе с красильным составом или растением, прибавляя по нескольку квасцов, а кожи несколько раз намазывают с обеих сторон краскою, сваренного наподобие киселя, а потом заскорблые места мнут.
Женский пол занимается также вышиванием золотом, шелками, бумагою и шерстью по кисее, сукну и бархату. Сие их шитье подобно несколько тамбуру и так называемому шитью внастилку. Оно представляет цветки и фигуры странного смешения и пестроты, и совсем без тени.
Киргизки производят сие простыми швейными иглами. Для шитья кожи и мехов употребляют иногда вместо ниток жилы животных; чтоб сделать их к сему удобными, сначала оные сушат, потом крепко разбивают или толкут, доводя до гибкости и мягкости, после сего с удобностью разделяют на произвольные нити, которые, по словам киргизцев, бывают гораздо крепче обыкновенных ниток и дратвы.
Все сии рукоделия, как необходимейшие для домашнего быта, известны без исключения всем киргизцам, к оным также принадлежат и познания в рассуждении обделывания жердочек для кибиточной основы или решеток, и приготовления кривых палок для верхней части сего их войлочного дома.
Но искусства частные и занятые от других народов заключаются и доныне в пределах тесных. Искусства сии состоят из кузнечного, медного, паяльного, серебряного и золотого рукомесла, которые по всей справедливости находятся здесь еще во младенчестве.
У художников, сими рукомеслами занимающихся, не видно ни надежных инструментов, кроме щипцов, молота и небольшой наковальни, ни горнов, на место коих раскладывают огонь в яме. Иные уголья раздувают ртом, а другие имеют мех, который походит более на кожаный мешок.
Случается, что мастера для произведения сих рукоделий, со всеми припасами, переходят из аула в аул и по желанию всякого готовы начинать работу повсюду, где бы не случилось. Выделываемые ими вещи состоят из приборов, потребных к лошадиной сбруе и к оружию, и из худо обделанных кинжалов, ножей, сошников, мотыг и кирок; некоторые из листовой меди вычеканивают разные украшения к седлам, уздам и оружию, а из серебряных и золотых монет для женщин – нарукавники и другие приборы к головному убору, но редкие из сих украшений попадаются с припаянными ушками.
Полировка, иглы, наперстки, кольца, винты и другие малозначущие даже безделки составляют для киргизских художников еще дело невозможное.

Земледелие.

Когда скотоводство начало приходить у киргизцев в упадок и нужды час от часу увеличивались, тогда некоторые из них, оставя неверное и часто опасное средство снискивать себе пропитание чрез хищничество, обратились к хлебопашеству.
Упражняющиеся в земледелии киргизские соседи, с одной стороны, россияне, а с другой, азиатцы, примером своим много способствовали к возбуждению в сем народе духа трудолюбия и к уничтожению предрассудка, торжественно господствующего здесь противу земледелия.
Оно еще и теперь в глазах обладающих великими табунами кажется достойным презрения. В средине степи около рек Эмбы, Тургая, Иргиза и Нуры начали возделывать землю не более 5 лет. Прежде известно сие было только около реки Сыр и производилось одними каракалпаками, но близ российских границ и поныне оного нигде не видно. 
Из киргизцев принялись за него первее прочих семейства бедные, которые, собрав остальное свое имущество и выменяв в Хиве или Ташкении земледельческие орудия, и там же или в России несколько нужных семян, избирают потом удобные места и соединенными силами оные обрабатывают.
В бытность нашу в степи, часто видали мы сих земледельцев, живущих около пашен в ветхих шалашах, построенных из камыша или тростника, без всякой кровли; сих бедных оратаев иногда нанимают богатые и присовокупляют к ним своих невольников из числа взятых в России, Персии и у каракалпаков (Киргизские женщины почти ни в какое время в земледельческой работе не участвуют.).
Киргизцы влагают в недра земные не все те семена, кои могут плодиться в других климатах, а только некоторые из них, т.е. просо, по-киргизски тары, просянку кунал, пшеницу бидай, ячмень арпа, в малом количестве яровую рожь кирисюля, дыни кивун, арбузы карбуз и тыквы аскабак.
Казалось, при нерачительном и простом способе обработания здесь земли, при неисправности землепахотных орудий и при необходимости дабы поливать или наводнять поля, должно бы самое бедное ниспосылаться воздаяния трудящимся; но, напротив, благосклонная природа при всех неудобностях доставляет им 12 и 15 зерен противу одного, просо же и просянка приходит иногда сам-шестьдесят и более.
Для возделывания земли употребляют орудие несколько подобное ралу, которое известно на Подоле и в Волыни. Оно состоит из кривулины, называемой егин-агач, сделанной из ветви или корня гребенщика жингиль, или жидовника чингиль; сия кривулина бывает различной фигуры, соответствуя приисканному дереву.
На нижний ее конец укрепляют сошник (тис), похожий на заостренный овал; к верхнему концу, отступя на четверть, вставляют и плотно заклинивают на место дышла палку узун агач, прикрепляя оную к кривулине особою снизу подпоркою.
Впереди дышла приспособляют небольшой крюк или деревянный гвоздь, к которому привязывают волосяною веревкою ярмо с заложенными верблюдами, или волами, или лошадьми. Дабы ярмо не могло вредить своею жесткостью работающим животным, то обкладывают оное войлоками.
Во время орания один человек водит заложенных, а другой идет сзади и придерживает рало за нарочито устроенную сверху кривулины рукоятку. Сошник, упираясь в землю, бороздит оную до двух вершок глубины, отчего поднятые пласты, по причине овальности сошника и рыхлости почвы, раздваиваясь, ложатся на обе стороны.
Прежде нежели начнут таким образом производить вспахивание, сеют семена или, лучше сказать, разбрасывают зерна по всему пространству, которое намерены орать. Боронение совершается различно, или толстою палкою, называемою мала, к концам и средине коей привязывают веревки для впряжения быков, и если собственный груз сего дерева мал, становится на оное человек, придерживаясь за веревки, утвержденные к ярму, или вместо сего употребляют большие пуки ветвей, которые корнями привязываются к лошадиному хвосту, а волокущиеся вершины заглаживают землю.
Сев начинается в начале и в половине мая месяца, как скоро оный кончится, то все земледельцы идут со своими аулами в дальнейшие кочевья и не прежде возвращаются к полям, как чрез 60 дней. Тогда хлеб поспевает к жатве. Но между тем в продолжение сего срока караульщики или сами хозяева изредка посещают поля для наблюдения за целостью оных, а иногда и для наводнения.
Жнут небольшими серпами (урак), а за неимением оных вытеребливают колосья руками и вяжут в снопы или просто сваливают в одну кучу. Молотьба совершается тотчас по снятии колосьев. Для сего расчищают гладкое место, по пространству оного растилают снопы и для отделения зерен гоняют на веревке привязанных лошадей и быков, а потом приступают к веянию.
По окончании молотьбы опять пускаются в кочевание. Одну часть полученных зерен и весь овощь берут с собою для употребления, а другую при известных местах тайно зарывают в песок до будущего посева; богатые к сохранению сих поклаж оставляют стражу.
Киргизцы пшеницу и ячмень сеют всегда на таких местах, где за год произрастало просо или просянка. Потом сии загоны оставляют в залог до третьего лета, в которое опять их орют и засевают. Под дыни, тыквы, арбузы избирают землю глинистую, с песком и солью смешанную; ее вспахивают в начале апреля месяца и, разбив колья, не трогают до половины мая, предполагая, что чем более подлежит она действию воздуха и света, тем бывает растительнее.
Семена сих овощей выбирают по большей части двухгодовалые. За неделю пред сажанием, размачивают их в воде, смешанной со старым лошадиным пометом, а потом после сего, отобрав самые лучшие, влагают по два и по три в ямы, которые расположены бывают в небольшом одна от другой расстоянии и, наконец, закрывают умягченною землею; а чтобы не повредил оные скот, все поле огораживают тыном.
Места, засеянные сими плодами, никогда не поливают, но прокапывая повсюду небольшие бороздки, впускают в них воду, оставляя оную иногда чрез все лето, дабы оные, вбираясь понемногу вовнутрь, питала корни и доставляла росу.
Впрочем, все другие пашни, а особливо располагаемые в полуденной части степи, где дождей совсем почти не бывает, поливают или наводняют; кигизцы научились сему искусству, как и образу самого земледелия, от бухарцев, хивинцев и ташкенцев.
Пахотные поля по большей части располагаются близ озер и рек, на берегах низких и ровных. При реках, для удержания воды от весеннего разлива, насыпают обыкновенно со стороны берега глинистый вал, а в узком месте приготовляют плотину, где бы можно было при упадке воды среди лета сделать перемычку.
Озера окружают также валом или насыпью, дабы вода при растаивании весною от снегов сохранялась во оных и среди лета, как в бассейне, выше горизонта облегающих пашен. Если возделанные нивы отстоят далеко от воды, то несколько земледельцев, согласясь, проводят ее от одной нивы до другой из рек чрез копанные рвы, которые иногда бывают до двух сажен шириною.
Для поднятия воды к наводнению поля каждый хозяин сии рвы близ своих пашен запруживает, а потом, по окончании наводнения, перемычку разрывает, доставляя возможность пользоваться водою другому, а сей таким же образом вознаградя себя, перепускает ее к последующему и так далее.
Прочее рассположение пашен бывает повсюду одинаково, почему прилагаемый при сем нами план, снятый во время проезда по степи, может служить изображением для всех вообще. Пашни, представленные на плане, находились на правом берегу Иргиза. 
Глинистая насыпь, или вал (a), удерживал разлив, а место (b) служило для запружения воды при ее убыли. От сего вала по всей пашне были устроены слепленные из глины каналы (c), ширина коих простиралась до трех четвертей и более.
От сих каналов во обе стороны отделялись борозды (d), или желобы (e), лежащие так же, как и каналы несколько выше горизонта пашен. Они все между собою взаимно пересекались, разделяя плоскость на многие отделы (f), и по мере отдаления от водохранилища постепенно понижались, примыкая к водяным спускам (g), прорытым по всему полю или к ложбинам (h).
Наводнение полей производят не более двух раз в лето. В первый, когда начнет возникать зелень и весенней влажности бывает недовольно достаточно, чтобы питать ее, а во второй – пред тем временем, когда хлеб должен колоситься, дабы великие засухи не могли искоренить свежесть и доброту наливающихся зерен.
Тогда, заложа те борозды, которые для пропуску воды не нужны, разрывают вал, окружающий водохранилище противу каналов. Вода, приподнятая чрез запружение реки или находясь в озере во всей ее полноте еще от весны, стремится с силою сквозь впуски и несется к желаемому месту, а потом, будучи пущена чрез рытвину на самое поле, разливается и покрывает оное.
Если воды на пашню вступило достаточно, рытвины закладывают глиною, и приток останавливается; а излишнее количество спускается в нижние каналы или ложбины, которые иногда относят обратно во рвы и реки. Сия работа, прежде нежели мы ее видали, казалась нам неопределимою, но впоследствии удивляла и своею простотою, и легкостью, ибо два человека в один день свободно поливали всю ниву. Когда бы нерадивость не вмешивалась в киргизские занятия, то земледелье еще более могло бы усовершиться в степи Киргизской.
Ежели вода в водохранилище от жаров слишком умалится или когда она сохраняется только в одних колодцах, тогда вместо описанного легкого средства впускать ее в каналы чрез разрытие вала, киргизцы должны бывают, черпая ведрами и кожаными мешками, наливать ее в ложбины, и таким образом понемногу проводить к пашням.
Сие упражнение сопряжено с великими трудностями и занимает много времени. Некоторые киргизцы, хотя весьма немногие, к облегчению своему нашли способ из глубоких рвов и колодцев подымать воду чрез колесо с навязанными на веревке посудинами.
Оный способ употребляют наиболее в Бухарии, и колесо сие с принадлежностью походит несколько на машину, называемою чертовы четки. Его вертят иногда быками и лошадьми (Изображение сего колеса можно видеть на 15-м рисунке при дневных наших записках.).
Из дынь, которые вкусом и видом одинаковы с несравненными ароматическими дынями бухарскими, делают различным образом род заедков, а именно: одни расталкивают и разминают мякиш с разваренным пшеном, другие, разрезав оный на тоненькие лепестки, вялят или сушат на солнце, а иные с поджаренною какою-нибудь мукою, с салом, лоховыми ягодами и бухарским изюмом соединя и, смешав, кладут в пузырь для сохранения. Таковая смесь под названием чжинн сохраняется весьма долго без всякой порчи.
Тыкву варят обыкновенно с кашицею и мясом. Просо приготовляют следующим образом: сначала разваривают его в воде, а потом несколько подсуша и поджарив в чугунном горшке, толкут в нарочитых ступах или, за неимением оных, в земляных ямах, вложив в них кожу.
От сего происходит пшено, которое употребляют для варения кашицы, называемое куже; ею в зимнее время киргизцы наиболее питаются. Вытолчки или мякину талкан, смешав с водою или подсыпав в жидкую кашицу, едят весьма охотно. С просянкою обходятся точно также, как и с просом.
Из пшеницы и ячменя варят также кашицу. Для сего заблаговременно сии зерна, смочив несколько водою, толкут, а иные поджаривают их с салом или просто мнут сухие. Вообще из всех семян приготовляют здесь различными средствами муку ун, из которой делают пресные засушенные над огнем или испеченные в золе лепешки нан и кисель баламык; иногда же приготовляют клецки, опуская оные в мясную похлебку.
Некоторые выменивают в Хиве, Бухарии и Ташкении пшеничку чжугара Zea mays, которую г-н Паллас причислял к растению, называемому Holcus Sacchusatus. Из нее также варят кашицу.

Торговля.

Киргизскую торговлю разделить можно на три отрасли. Первая и наибольшая производится с Россиею, другая – с азиатскими провинциями, к степи прилегающими, а третья – внутри степи.  Прежде, когда господствовало между народом сим спокойствие, каждый хозяин из отдаленнейших кочеваний покойно с малым своим избытком приближался к торговому месту, но в теперешнее время хищники отнимают у них скот или вымененный товар, почему киргизцы для избежания сего насилия принуждены отправляться в путь большими обществами или прикочевывают целыми аулами, встречая почти на каждом шагу великие себе затруднения.
А от сего роды, располагающиеся в полудне, не могут ныне торговать в севере, и северные – в полудне; так равно западные – в востоке, а живущие на востоке – на западе. Посему то каждый род или часть орды присвоила для себя особые торговые места, в котором другие не смеют уже приближаться, и от сего многие аулы не посещают более рубежей российских, и вообще вся торговля киргизская чувствительно упадает. В России для общественной торговли определены нарочитые пристанища, или так называемые меновые дворы, которые представляют род крепостей.
В них располагаются и главные портовые таможни. Для мелочного торга, а наипаче зимою, открыта свобода почти во всех крепостях, расположенных на линии, где за порядком и за сбором пошлины надзирают объездные таможенные смотрители.
Главная мена, в которой участвует все вообще богатое купечество, начинается в первых числах июня, когда скот после зимы потучнеет и кочевья сберутся к торговым местам. Она продолжается до октября, к которому времени постепенно слабеет.
Сей торг по странности своей и по великой выгоде для промышленников российских поистине заслуживает особенное любопытство. Купец или мещанин, или частный человек, один или даже соединясь в товарищество, может пользоваться оным без всякого изъятия, или нужно только иметь малый кредит и небольшую сумму денег для закупки на первый случай несколько маловажных товаров.
Весною, пред открытием мены, сии торгаши обыкновенно записывают в таможне свои имена, берут в меновом дворе себе лавку и нанимают опытных работников из татар или из других людей, знающих киргизской язык. Работники сии каждое утро пред восхождением солнца собираются у азиатских ворот менового двора и дожидаются из ворот впуска из степи киргизцев, которые за воротами стекаются отовсюду партиями; они имеют при себе все, что променять намерены. 
В 6 часов дня ворота отворяются, и кочевой народ со своими табунами стремится чрез оные кучами с криком и ужасною пылью. Работники купеческие тотчас врываются в средину сих куч, хватают у людей отличных по виду за повод верховых лошадей и, с дракою отнимая их друг от друга, ведут к своим лавкам.
Седок во все сие время остается спокоен, хладнокровно смотрит на происходящее об нем между работниками и без сопротивления отдается преодолевшему. Одна только приязнь или старое знакомство может извлечь его из сего бесчувствия.
Сии обязательства почитают они священными. Всегда с большею доверенностью и даже без приглашения поедут к лавке того купца и отдадутся охотнее тому работнику, с которым имели прежде торговые связи. За сими киргизцами гонят обыкновенно принадлежащей им скот.
И сверх того следуют многие киргизцы, иногда совсем посторонние, и только из одного любопытства или для насыщения к первым присоединившиеся. Лавочник всех приведенных принимает как гостей, делает им разные приветствия, сажает их на ковре на полу или на прилавке и угощает хлебом, молоком и мясом.
Работники в продолжение сего, так сказать, пирования пригнанный скот расставляют в ряды, привязывая к растянутым веревкам (кугун), и потом купец, осмотря доброту оного, начинает торговаться; хозяин или старший и опытнейший из киргизцев требует желаемые товары, назначая их по образцам, пред ним раскладенным, а иногда указывают в лавку на лежащие там свертки, желая иметь попеременно то те, то другие.

В заключение договора читают общую молитву и тем как бы утверждают условие. Запросы киргизцев бывают по большей части соразмерны с доставленным променом, а потому редко переходят они из одной лавки в другую. Притом купцы всеми мерами стараются не отпустить их, упрекая хлебом, солью, подавая понемногу требуемое и поставляя новое блюда с кушаньем.
Киргизцы в продолжение всего торга сидят всегда в кружку и рассуждают плавно и скромно. Часто делают купцу трогательные и сильные убеждения, выхваляют свой товар и проч. Недостаточные купцы, дабы доставить киргизцам за вымененный скот весь договоренный товар, посылают за оным, тотчас после условия, в кредитные лавки к богатому иногороднему купечеству, в особливых рядах располагающемуся, и получа оттуда, выдают продавцам как будто принесенный из кладовых.
Мелочные торговщики и даже женщины ходят между тем по площади с бусами, пуговицами, зеркальцами и прочими вещами. Они у разъезжающих верхами киргизцев выменивают, можно сказать, великую всячину и поодиночке баранов, овчины, армяки и проч.
Таким образом, чрез целый день продолжается повсюду мена при полной свободе, но в 3 часа пополудни барабанной бой извещает о ее окончании. Киргизцы тотчас посылаются обратно в степь, а все торговавшие вымененный скот и вещи доставляют к другим воротам, которые называются европейскими, и у которых таможенные чиновники, досматривая весь вымен, собирают пошлину и выпускают со двора на внешнюю площадь.
Тут начинается другая торговля. Приехавшие изнутри России так называемые баранщики и другие разного рода торговые люди, скупают скот к отгону в Россию или на бойни, или на саловарни; и по большей части всегда за наличные деньги.
Купец, продав оный здесь с новою выгодою, тогда же может уплатить за взятый для мены товар и получить чистую прибыль. Таким же образом с рук сходит и мелочной товар, а чрез сие в одно время множество людей занимаются промышленностью, все из одной и той же вещи получают себе прибыль, и деньги всегда находятся в обращении.
В азиатских провинциях – Конрате, Хиве, Бухарии, Ташкении определенных мест для торговли не имеется. Киргизцы, желающие производить там мену, идут с большими партиями и, достигнув желаемого города, располагаются в окрестностях кочевьем.
В сие время выезжают к ним жители и, осмотря табуны, договариваются о вещах нужных в заплату, выдавая их или в селении, или вывозя с собою на поле. Никакое начальство не берет в тех местах посредство в сей торговле, а от того часто сопровождается она великими беспорядками.
Из сего должно только исключить китайскую границу, где также и учреждены таможни и производятся в казну пошлинные сборы. Внутренняя торговля между киргизцами не обширна. Они меняют обыкновенно скот на пленных или на товары, получаемые чрез мену из России и других провинций.
Более же всего входит ныне в оборот хлеб зернами, чрез собственное земледелие ими приобретаемое, или также извне своей земли полученный. В первом случае променивают его бедные оратаи на вещи, необходимые к их содержанию. Впрочем, употребление денег у них неизвестно, а потому братые ими иногда червонцы идут только на украшение одежды. 
В число важнейших предметов, получаемых в Россию чрез торговлю с сим народом, полагаются лошади, овцы и козы, которые великими табунами отгоняются во внутрь России, и от которой жители Оренбургской, Симбирской, Казанской, Нижегородской и некоторых округов Пермской, Тобольской и Томской губерний довольствуются.
Прочие произведения, а равно и сырые продукты, отсюда изливающиеся, также составляют немаловажную ветвь прибыли, например, сало, коего иногда с одного барана вытапливается до двух пудов. Из саловарней наших идет, кроме внутреннего употребления, в отпуск в Европу.
Овечья и верблюжья шерсть переделывается на суконных и шляпных фабриках. Козий пух, мягкостью и тонкостью своею превосходящий всякую шерсть, употребляется на разные истканья, вязанье и со временем может открыть важную отрасль для мануфактур, ибо из сего же самого пуха, который от киргизцев во множестве получают бухарцы и доставляют в Кабул, Балх и Бадахшан, делают там превосходные шали, не уступающие кашмирским.
Кожи козьи, овечьи, лошадиные и коровьи снабжают юфтяные и другие кожевенные наши заводы. Они, переходя из рук в руки, наконец, в переделе обращаются несравненно за большую цену опять к первым их обладателям – киргизцам.
Различной величины овчины и славные мелкошерстные мерлушки кормят и греют многих поселян. Армячина доставляет рабочим выгодное платье. Кошмы идут на обивку седел, на потники, вместо постелей, на подстилку на полы и проч. Волосяные веревки и ременная сбруя выменивается на домашние потребности.
Сверх сего привозят еще киргизцы многие невыделанные шкуры зверей, как-то: корсаков, волков, зайцев, лисиц, горностаев и проч. Прежде сами российские татары нарочито ездили по степи для покупки сих мехов. Киргизцы не дорожили бы и своими детьми, но запрещение полагает сему преграду.
Ныне ввелось также в употребление променивать соль, дрова, корневые большие чаши и прочую мелочь. Рогатый скот идет в Россию в небольшом количестве, а верблюдов и еще гораздо менее. Сии наиболее отдаются в Хиву, Бухарию и Ташкению, куда и все прочие здесь объясненные произведения также бывают отпускаемы.
Из России получают киргизцы товары вообще низкой доброты и последнего разбора, т.е. такие, которые или к употреблению в России не имеют всех нужных совершенств, или остаются у нас излишними. Они состоят из простых сукон, верверету разных мехов, юфтяных кож, железной и медной посуды, больших чугунных котлов, деревянной посуды, полосового железа, сбруи к лошадям, табаку и различного хлеба в зернах, также некоторые известные бумажные материи, получаемые из Хивы и Бухарии.
Роскошь познакомила богатых киргизцев с плисом, бархатом, золотыми и серебряными позументами, с парчою и с другими шелковыми травчатыми материями, флером и с разными, для женского пола, серебряными, золотыми и медными украшениями.
В мелочной товар входят пуговицы, наперстки, серьги, небольшие зеркала, роговые гребни, иглы, корольки, бусы, шелк сученый и несученый, мишура, бритвы, платки, ленты, тесьмы и прочие малозначущие безделки. Из сего довольно можно усмотреть, сколь торговля киргизская приносит выгод для России, сколько рук, сколько фабрикантов и людей разного состояния получают от нее, можно сказать, свое пропитание и сколь упадок оной в теперешнее время чувствителен для жителей всего пограничного края.
Должно быть самому зрителем, чтобы увериться в истине сего заключения; нужно видеть, как в одно время и в одном месте 30 000 человек, как трудолюбивые пчелы движутся, награждаясь повсюду прибылью и удовольствием; жаль, что все ныне упадает.
Из азиатских провинций, а особливо из Хивы, Ташкении и Кашкарии, получают киргизцы по большей части бумажные материи, называемые бязи, сусу, выбойку, употребляя оные для легкого платья и рубах; также готовые бумажные, шелковые и полушелковые халаты, бумажные занавесы, шелковые материи, разные украшения для женщин, серебряные вещи и другие для дома потребные приборы, хлеб в зернах, оружие, военные припасы и проч.
Доброта и превосходство бухарских рукоделий киргизцам не приносит существенной выгоды. Они служат наиболее к нарядам для богатых; напротив, грубые хивинские и ташкенские произведения уважаются здесь более, ибо народ сей имеет более нужду в прочных и простых изделиях. 

О невольниках.

К числу промышленности присоединить должно также известие о пленных. Чрез них составляется иногда немалое богатство. Они входят в торговлю и отдаются в цене при разных удовлетворениях. Мы уже часто говорили, что киргизцы достают сих несчастных чрез хищничество от россиян, каракалпаков, калмыков, персиян, зюнгорцев и даже китайцев.
Калмыков, россиян и вообще всех, не исповедующих магометанскую религию, променивают в Хиву, каракалпакам, трухменцам и в Ташкению. Прежде многие из них отводились в Бухарию, но ныне отчасти делать сие, а особливо с россиянами, ханом Мирхайдаром, запрещено.
Почему они перепродают их туда чрез другие руки, а наиболее чрез хивинцев, каракалпаков и ташкенцев, которые часто из собственной прибыли передают их в Персию и в другие отдаленнейшие места Азии. Невольники употребляются во все трудные работы при удобрении земли, наводнении полей, разведении садов и проч., с ними поступают иногда бесчеловечно и даже варварски.
Захваченных могометанцев никуда не продают, а оставляют при себе. Единоверие удерживает киргизцев делать сего рода невольникам большие притеснения, а притом известно и то, что нигде их в магометанских владениях не покупают.
Таковой невольник, будучи привезен в Хиву или Бухарию, может, объявя о своей религии, тотчас от рабства освободиться. Иногда татары, бежавшие из России, желая быть в одной из сих земель, называют себя христианами и достигают чрез сие своей цели.
Персидских, зюнгорских и каракалпакских невольников доставляют киргизцы на продажу в российские меновые дворы, где дабы облегчить скорбную участь сих страдальцев, российским подданным позволено их покупать.
РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 19209. Ч. 2. Л. 1 - 249. Список.

Комментарии.

118. Зерцало – трехгранная призма с указами Петра I о строгом соблюдении правосудия, устанавливавшаяся в дореволюционное время в присутственных местах как эмблема правосудия. 
119. Сырым Датулы (ум. 1802 г.) – казахский батыр из рода байбакты Младшего жуза, зять Нуралы-хана. В 80-х г.г. XVIII в. возглавил восстание казахов, направленное против произвола царской пограничной администрации и сотрудничавшей с ней местной знати (1783 – 1797 г.г.).
Возглавляемое им народное движение казахов носило освободительный характер. В 1797 г. после убийства его сторонниками хана Есима бежал в Хиву, где, по некоторым данным, был отравлен в 1802 г. (Вяткин М. П. Батыр Срым. М.Л., 1947 г.).

Продолжение следует.

Источник:
Гавердобский Я. П.
«Журнал, веденный Свиты его императорского величества поручиком Гавердовским и колонновожатыми Ивановым и Богдановичем во время следования их по высочайшему повелению чрез Киргизскую степь в провинцию Бухарию, с различными наблюдениями, с описанием всех случившихся происшествий, равно как и о возвращении в Россию в 1803 году, с кратким уведомлением об отправлении посольства в азиатское владение».
«Обозрение Киргиз-кайсакской степи (часть 1-я), или Дневные записки в степи Киргиз-кайсакской 1803 и 1804 годов». 
История Казахстана в русских источниках XVI - XX веков. Том V. Первые историко-этнографические описания казахских земель. Первая половина XIX века. Алматы. Дайк-пресс. 2007
https://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/M.Asien/XIX/1800-1820/Gaverdovskij_Ja_P/pred.htm