Туры по красивой природе Казахстана. 

"От угощения не осталось иных воспоминаний, кроме всеобщего удовольствия и уважения всей семьи ко мне. После обеда я попросил нарезать с пуд козлятины длинными полосками, хорошо посолить и на солнце подсушить, чтобы взять это в дорогу к Нур-Зайсану»

Член Императорской Российской Академии наук Иоганн Сиверс.

Природные достопримечательности Казахстана.

Ученого, аптекаря и ботаника, члена Императорской Российской Академии наук Иоганна Сиверса, отправленные летом 1793 года ученому, другу и знаменитому путешественнику Петеру Симону Палласу.
Письмо двенадцатое. С речки Бугас, 22 июля 1794 года.
Спуск с Тарбагатая был легче, чем подъем. Мы шли той же дорогой, которой поднимались, через исток и родники Базара. Довольно скоро достигли истока реки Аягуз, спускаясь вдоль нее, вышли в открытую степь.
По правую руку оставался голый, скудный на травы, очень бедно выглядевший Бор-Жекпес. Все киргизы, что нам встречались по пути туда, теперь уже съехали. Ночной лагерь мы расположили у Аягуза в весьма приятной долине, окруженной голыми гранитными и сланцевыми горами.
Уже поздно ночью, при лунном свете, к нам подошли два киргиза, возможно конокрады, но они, удовлетворив свое любопытство у выставленной, хорошо вооруженной охраны, сразу удалились.
13 июля.
Я снова отослал всех крестьян, проводника Хайяла по его собственному желанию, верблюдов со всеми на них тяжестями в Усть-Каменогорск, чтобы в сопровождении одного казака совершить намеченную экспедицию в Китайскую империю. Свою палатку я распорядился установить между юртами Зарембета, пол в которой приветливые хозяева сразу устлали лучшими киргизскими кошмами.
На приготовленный чай я пригласил мать этого рода со всеми ее многочисленными детьми и внуками. Старуха сидела от меня слева, переводчик справа, а все остальные - вокруг. За чаем один из мужчин запел монотонную песню относительно нашего пребывания в мире ином, всем, не почитающим его достоинств, предрекалось злое и вечное проклятие.
Подобные напевы, из которых отдельные очень длинны, киргизы заучивают устно, т.к. о чтении и письменности они ничего не знают. Если им нужны грамотные писари, то они обращаются к ташкентским муллам, которые в расчете и на эту услугу в определенное время появляются в степи.
Они совершают обряд обрезания детям, отправляют богослужения, берут на себя роль врачевателей, у них же можно получить амулеты, которые затем в чехле из черного бархата треугольной или четырехугольной формы пришиваются к одежде на груди или на спине.
По окончании чаепития я раздал 2 фунта табака мужчинам, а иголки, наперстки, кольца, бижутерию (в том числе для нарядной сбруи) и т.д. - женщинам. Старенькой жене Зарембета я отсыпал белого сахара. За эти мелочи, стоившие едва ли рубль, я получил в ответ любовь и признание, на какие способен только киргиз.
Я встретил здесь местное радушие в полной мере. Своим жестом доброй воли я отослал всех в свои юрты, оставшись один, растянулся отдохнуть, как султан, и обдумывал жизнь кочевника, которую таким простым образом осчастливил.
Пока он проживает беззаботнейшие счастливые часы, европеец терзает себя в муках тщеславия, с рвением стремится обрести уважение, богатство, высокое положение и т.д., на что уходит в напряжении вся долгая жизнь.
Сто раз мне приходила мысль отказаться от должности, вернуться сюда, к народам, ведущим, я хотел бы сказать, безгрешную жизнь и имеющим настоящую delicioso far niente (абсолютную независимость - итал.), бытующую у итальянца.
Но, к сожалению, я находил, что сам был недостаточно философом - приверженность к европейскому оставалась. Может, это идет от воспитания? Я становился совсем безвольным. Но моим философствованиям положили конец возвращавшиеся богатейшие стада коз, овец, лошадей, быков, коров и, в особенности, верблюдов, которых насчитывалось более чем 500.
Я вышел из палатки и с интересом наблюдал за девками, которые цедили молоко у коз и овец, охотно позволяющих это, их предварительно, как коней драгунов, привязывали к длинному канату голова к голове.
У меня потекли слюнки, настолько захотелось парного молока. Я быстро пошел в юрту и вернулся с пиалой. Одна из девушек мне тут же надоила ее полной. Не за молоко, а за красоту и радушие я принес ей подарок.
Однако этим я ее как бы выделил среди других, ибо сразу четверо других тоже стали предлагать молоко. Отказать этим прекраснодушным детям было невозможно, и я каждой преподнес что-то в награду за то, что они меня утром и вечером будут поить свежим молоком.
Почти в полночь один из сыновей Зарембета позвал меня на ужин. Когда я вошел в юрту, то нашел там собрание едва ли не всей волости. С тремя чужими, прибывшими сегодня, тут было 36 гостей.
В обычае киргиза встречать прибывшего знакомого гостя всей семьей на улице и непременно зарезать барана или козу, далее и в полночь. Конину едят лишь при больших празднествах, корову или быка режут еще реже, они в ходу больше при торговле. Как и вчера, в радостной трапезе прошло и 14 июля.
Но 15 июля я вновь подумал о ботанике. Примерно в 10 верстах, напротив ранее упомянутого Кызыл-Таса, на северо-востоке, раскинулись цепью голые, железосодержащие, невысокие сланцевые горы. Их я наметил целью экскурсии, и в честь этого заказал обед на всю семью Зарембета.
Я имел удовольствие рекрутировать в помощники для сбора трав трех человек. Собрали Artemisian abrotanifoliam, Tanacetum tomentosum и прекрасный на вкус Allium, который киргизы называют сарымсак. Устав в походе, только я добрался до юрты, как подоспело мясо.
От угощения не осталось иных воспоминаний, кроме всеобщего удовольствия и уважения всей семьи ко мне. После обеда я попросил нарезать с пуд козлятины длинными полосками, хорошо посолить и на солнце подсушить, чтобы взять это в дорогу к Нур-Зайсану.
Между тем прибыли какие-то чужие, которые недалеко от аула разбили палатку из красного солдатского сукна. Делом их приезда было получить калым за юную девочку, которую отдавали замуж за мальчика, одного из внуков Зарембета, ему пока было всего 12 лет.
Это принято у киргизов - очень рано просватать (обручить) детей. Желания последних никто не спрашивает, ибо нередко при подобных событиях они еще лежат в колыбели. Родители при этом лишь смотрят, насколько состоятельны стороны.
Если сватовство состоялось, то, считай, и свадьба решена, правда, без невесты и жениха. Взрослая же невеста должна явиться в дом к жениху девственницей, в противном случае ей грозит лишение жизни в муках, если ее отец не согласится вернуть полученный калым в двойном, а то и в четырехкратном размере.
Если до совершеннолетия один из обрученных умирает, то оставшийся жить, будет отдан замуж или женится на ближайшем родственнике покойного. Если же в ближайших родственниках не находится соответствующего претендента, то калым возвращается.
Такие случаи весьма редки. Плата за невесту колеблется, и если это не совсем бедные, от 150 до 1000 рублей со стороны мужа выплачивается, обычно, кобылами. К ним прибавляют и других животных, в зависимости от того, насколько богата партия.
Если на момент сделки имеются угодившие в плен, то в придачу дадут и их, в качестве рабов. Невесту снаряжают в дорогу с совершенно новой юртой, постелью, сундуком и всей киргизской движимостью.
Сверх того, у нее должны быть одежда, жемчуг, красные кораллы, тканные золотым или серебряным люрексом кружева. Хороша или нет, она должна выглядеть зажиточной, в зависимости от того, насколько ей это позволяет ее положение и богатство.
Таким образом, из сказанного вытекает, что подарки с обеих сторон примерно равны. При первой встрече, на помолвке в присутствии старейшин, во время застолья уже делается словесное сравнение-представление сторон друг другу. По мере того, как помолвленная пара достигает 6 - 8 - 15 лет, и здоровье молодых подает надежды на продолжение контактов, тогда уже предпринимаются шаги к оплате калыма, а завершается вся процедура оплаты калыма к свадьбе.
Именно с таким случаем я встретился здесь. Невеста, 8 лет от роду, жила в 80 верстах отсюда. Уже упомянутые «чужие» были доверенными лицами с ее стороны или вольными рекламистами. За все время пребывания в ауле жених не имеет права им показаться. Еще строже ему запрещено перед свадьбой ехать в аул невесты и знакомиться с нею.
Хороша она или противна, умна или глупа и т.д. - это ему должно быть все равно, в этом смысле он целиком должен полагаться на судьбу. Поскольку эти люди не Зигварты, не Вертеры, не Фридерики и не Терезы (распространенные имена в Германии. – прим. А.А.) и т.д., то они в своем естественном устройстве вполне чувствуют себя счастливыми.
Чрезвычайно редко случается спор между мужем и женой, а лучше сказать, подобное относится к разряду неизвестных вещей. Поскольку у киргизов принято многоженство, то разлад между женами, наверняка, случается, т.к. они все же женщины. После обеда несколько мужиков отправились сопровождать отъезжающих гостей. Стоило мужчинам скрыться из виду, как моя палатка оказалась полна женщинами.
Эти визиты мне стоили каких-то подарков, что совершенно естественно, но помогли узнать киргизок значительно ближе. Мне казалось, что они не относятся к строгим жрицам богини Весты. Заполучить одну из них для тайного общения, возможно, не так уж и сложно...
16 июля.
Сегодня рано поутру весь аул и я со своей палаткой переехали на 6 верст вниз по течению речки Бугас, в очень богатую травой низменность. Обоз из 40 навьюченных верблюдов, несколько тысяч лошадей, быков, коров, овец, коз и множество мужчин, женщин, девушек, детей, которые по такому случаю были наряжены в лучшие одежды, являли бы для европейца весьма красивое и примечательное зрелище.
Верблюды под грузом были украшены коврами бухарского типа или яркими киргизскими кошмами. а их же спинах и по бокам в различные украшения были вписаны звонкие бубенцы. Что меня особенно тронуло - это обоз богатой вдовы, муж которой умер около 4 месяцев тому назад.
Такова традиция киргизов - соблюдать по усопшему мужу траур в течение года. Упомянутая вдова тоже была в лучших нарядах, но поверх всего она накинула длинное, из черного бархата, траурное платье.
Рядом с ней ехал мальчик, державший маленький треугольный черный флажок. Она шла посередине в сопровождении трех женщин и произносила почти нараспев траурную речь. Спутницы ей помогали.
По прибытии на намеченное место каждая семья отделилась, и спустя полтора часа в полукруге стояло уже 10 юрт. Юрта Зарембета и моя палатка стояли посередине. Я тут и в самом деле был - rara avis in terris nigroque simillima Cygno (редкая птица, похожая на лебедя - лат.).
Устройство юрты целиком отдано женщинам, мужчины тем временем заботятся о стадах, разбивают их, жеребят привязывают на длинные канаты. Установка юрты идет таким порядком: сначала, в качестве основы, устанавливается каркас, который образует из 4 - 5 секций круг.
Секция - это связанные крест-накрест рейки, которые остаются шарнирно-раздвижными. По высоте они порядка 6 футов. Каркас затем обкладывается камышовыми матами такой же высоты (чий).
Затем с помощью деревянной рогатины на привязанные к каркасу почти 5-образные спицы водружают круг (шанырак), имеющий отверстия для спиц. Потом на весь этот устойчивый реброобразный скелет накладывают кошмы, из которых нижние называют туырлык, а верхние - есик.
Затем все это обвязывается веревками, и строение готово. Для дверей нет определенного места, но у всех юрт они направлены к центру круга. Внутри же, строго против дверей, располагают сундуки и главное богатство.
Справа - место для женщин и детей, слева - для мужчин, а также временное - для нарождающегося молодняка, охотничьих коршунов и соколов, ружей, сабель и копий. Для постели нет определенного места, каждая хозяйка придерживается своей собственной архитектуры, не изучая для этого порядки в залах Рима или Флоренции, естественно, и разница между хоромами Италии и их жилищами огромная.
Едва моя соседка, жена второго сына Зарембета, управилась с установкой юрты, как у нее случились схватки. Я с переводчиком был в юрте и проспал полчаса, как нас разбудили и попросили на улицу.
Ждать пришлось совсем недолго, и на свет появился сынишка. Женщины из соседних юрт приняли в этом участие, и все сошло быстро и в полном порядке. А спустя два дня роженица уже работала и чувствовала себя хорошо. Мой многократно упомянутый калмык, будучи хорошо известным в волости человеком, подарил киргизке 3 элля бархата, к которому я еще прибавил несколько фунтов табака для мужа.
Он же, в качестве ответного дара, принес в юрту свежее козье масло и вариант сладкого крошащегося сыра (иримшик). Такова церемония при всех родах. Этих почестей были удостоены и другие гости. Им, как и нам, все это было выставлено в деревянных пиалах, в перемешанном виде, и мы без всяких добавок угощались, отправляя все в рот прямо руками.
Вскорости дома появился и старый Зарембет. Устав с дороги, он ненадолго улегся спать, затем пил со мной чай. Новорожденному он даст имя на правах старшего из близких родственников. И произойдет это в сопровождении молитвы.
Имею честь быть.
Письмо транидцатое. С Иртыша, 24 июля.
17 июля. Я упомянул в последнем письме сладкий, крошащийся сыр, иримшик. Описанием его и кислого сыра (курт) я хочу начать это письмо. Порядок приготовления первого следующий: берется примерно 2 ведра овечьего молока, вполне годится, конечно, и коровье, но овечье лучше, и выливают его при температуре, близкой к парному, в металлический казан, под которым только тлеющие угли.
Молоко не должно кипеть, а лишь достаточно прогреваться. Под рукой имеют сычуг, желудок молочного ягненка, не знавшего иной пищи, кроме материнского молока. Его замачивают в деревянной пиале примерно в 2 фунтах теплого молока, затем разминают. Эта микстура, если ей дать некоторое время постоять, густеет, как студень. Ее примешивают в устроенный на углях казан.
Если все это затеяно с вечера, то содержимое в котле оставляют на огне на ночь, к утру образуется желтоватая сырная крошка. Выпаренное молоко достают и досушивают на циновке из камыша в разложенном тонким слоем виде, и его подают в особых случаях.
У него сладкий вкус, но он не годится для длительного хранения. 
Курт, или кислый сыр, - это продукт питания, который берут в дальнюю долгую дорогу, когда предполагают, что не будет возможности воспользоваться другой пищей. Киргизы кладут по 10-20 шариков в бутылку (турсык), изготовленную из копченой кожи и имеющую прозрачный вид, заливают ее водой и подвешивают к седлу. Размокающий курт в тряске превращается в кисло-соленую массу, утоляющую сразу и голод, и жажду.
Женщины готовят курт, сбивая до закисания айран, кислое коровье молоко, в больших бурдюках (кожаных мешках), примешивая сытные добавки, затем кипятят эту массу в котлах, если отделяется много сыворотки, то ее сливают, хотя подобное - редкость.
По достижении нужной густоты массу оформляют в шарики и окончательно высушивают. Такие сыры и кумыс - наилучшие продукты в степных походах. Они никогда не нагреваются на солнце.
У иримшика этого не допускает молочно-сахарная кислота, а у курта - изолированность от горячего воздуха.
18 июля. Сегодняшнее воскресенье запомнилось тем, что меня привлекли к приему больших гостей. Повод тому дали те трое киргизов, что прибыли за калымом (см. предыдущее письмо за 15 июля). Перед обедом забили жеребенка и двух баранов.
Пока шло приготовление ужина в прибранной юрте Зарембета, 60 участников праздника курили табак, беседовали, пили кумыс из торжественно водруженного в центр пятиведерного четырехгранного деревянного чана.
На чане стояла чаша, украшенная латунными шпильками и оленьим рогом. Ее фигура напоминала цветочную чашу с орнаментом. Сидевшим по кругу гостям кумыс подносили в деревянных пиалах двое мальчиков из родственников.
Другой родственник его разливал, а родственница, стоя у дверей, как умелый сеятель, все подавала на дастархан иримшик. Эта процедура растянулась часа на полтора. Затем приступили к еде, она подавалась в три смены, причем, ко второму и третьему блюду приступали лишь тогда, когда гости управлялись с предыдущим. Сперва подали на деревянном подносе голову лошади.
Поскольку это блюдо почтеннейшее у азиатских кочевников, и оно является как бы прелюдией к главному действу, то его подают старейшине. Затем подаются прочие части лошади. Я вместе с переводчиком имел честь сидеть за дастарханом на почетном месте, рядом с Зарембетом, прямо против дверей. Старик радовался, что я так энергично трапезничал с ними.
Я не встречал ничего вкуснее, чем молодую, целлюлозного цвета конину с зернистым жиром, мягкую, от верхней части шеи, где берет начало грива. Именно от этой, самой деликатесной части, получали долю наипризнаннейшие гости.
После этого я взялся за казы, которое уплетал с таким же аппетитом, как когда-то жаркое из телятины. Вторая смена состояла из мелко нарезанного мяса конины и баранины, его подавали в деревянных тарелках, одну на двоих. На третью смену старшим сватам подали огромную трехведерную чашу с мелко нарезанным мясом конины и баранины в жирном соусе из прокипяченной кислой сметаны.
В это обилие сват запустил оголенную до локтя руку и все перемешал. Затем он руками наполнял принесенные ему чашки, и их подавали каждому. Будучи уже сытым, я только попробовал это блюдо и передал дальше. Есть без хлеба и соли жирную пищу было не моим делом. Наготовлено было непомерно много еды, и потому сват то и дело приглашал гостей к себе на асату.
Кормилец наш, видный мужчина и прилично одетый, угощая из рук, не забывал и себя. Такое навязывание еды европейцу не внушало аппетита, но в традиции киргизов это означало уважительное отношение к хозяину.
Расположившимся на улице у юрты женщинам отсылалась пища от всех блюд В обществе мужчин за праздничным столом женщины не едят. Только жена Зарембета с пожилой родственницей на сей раз удостоились этого права, и они сидели позади главы рода. На таком тое, как правило, бывает всякий житель аула - богатый или бедный, раб или господин. Запрет распространяется только на жениха.
Когда была исчерпана большая посудина, всем предложили ванну для умывания рук, и таким образом трапеза завершилась. Один из старейшин произнес длинную молитву, при которой он, как и все присутствующие, то и дело поглаживал бороду.
Завершили все обращением: «Исмила Рахма Рахим». Вслушиваясь внимательно в полнейшей тишине в говоримое, все держали впереди себя, на уровне груди руки, обращенные друг к другу ладонями так, что кончики средних пальцев соприкасались.
Такая же молитва предваряла трапезу. После этого снова были извлечены трубки - гости курили, шутили, солидно беседовали и возвращались к себе с полными животами. Вечером у меня была иная новость.
Только я успел забраться в постель, как множество девушек и женщин промаршировали мимо моей палатки в соседнюю юрту. Через некоторое время над степью разнеслась песня. Я хотел знать, что это означает, встал и с переводчиком направился в юрту. Женщины плотно сидели вокруг огня и пели обрядовые песни. Им в ответ старались 15 мужчин со двора.
Песенная «дуэль» распалялась все больше: со стороны женщин расписывались достоинства жениха, мужчины же восхваляли невесту и семейную жизнь. Наряду с песней один из певцов речитативом старался обрисовать будущее счастье семьи. В той и другой половине хора был свой солист, исполнявший роль жениха или невесты. Они выделялись не только тем, что запевали, вели игру, но и нарядностью одежды, распорядительностью.
Женщины в юрте нас явно не желали. Причина была в том, что мы отвлекали, девки на нас смотрели, хихикали, шептались и смеялись, забывали о своем долге - перепеть мужчин. Поскольку наше присутствие портило общую церемонию, нам вскоре указали на дверь. Так мы оказались при мужском собрании. Песни звучали до самого утра, в них, собственно, и заключался весь ход праздника.
19 июля. Сегодняшний день прошел в спорах относительно калыма: лошади сватам были то недостаточно молоды, то недостаточно упитанны, то их было просто мало и т.д. В конце концов, отец жениха, полный досады и нетерпения, объявил: идите на все четыре стороны с вашей невестой, мой сын еще настолько молод, что успею ему подобрать девушку.
При этих словах вторая сторона помягчела, и партия состоялась при условии, что отец жениха отдаст за будущую невесту 70 голов лошадей, большей частью кобыл, 4 верблюда, 9 эллей солдатского сукна и некоторые другие мелочи, а все вместе составит примерно 600 руб.
20 июля. Сегодня рано утром сваты, наконец, отбыли с калымом без всякой даже простейшей церемонии. 30 кобыл было решено забрать к самой свадьбе. Я, в свою очередь, делал приготовления к отъезду.
В качестве проводника я получил очень дружелюбного, спокойного старого киргиза, который с несколькими мужчинами отправлялся назад, на свою родину, в Китайскую землю. Его звали Сандык.
21 июля. Очень рано я и весь аул покинули стоянку и отправились на 15 верст вниз по течению Бугаса. Вскоре я приметил прекрасно разодетую молодую женщину, которая только три дня, как прибыла в ночи сюда в связи с тем, что вышла замуж за мужчину из семьи Зарембета.
Она не вела, как многие женщины, навьюченных верблюдов, а ехала верхом, сопровождаемая двумя особами ее пола, на хорошем мерине, покрытом чепраком с большими по краям коричнево-красными кистями. Ее седло и попона были достаточно хороши.
Сама она была одета в черное бархатное платье, отделанное золотом, на груди много бус, кораллы, украшения в виде змеиных голов, вышивки. Украшения на голове покрывала фата, свисавшая через лицо до колен.
В первые дни после свадьбы по обычаям киргизов принято, чтобы невеста, молодые женщины, вышедшие замуж, показывались всюду в таких нарядах, особенно при смене места жительства, что по моему наблюдению, тоже всегда большой праздник.
Помимо только что упомянутой женщины красивой фигурой выделялась еще одна особа - дочь старшего сына Зарембета, разодетая в розовый шелк. Многие девушки ехали с длинными пиками и периодически пускали своих коней в сторону в бешеном галопе…

Источник:
 Писатель-натуралист, фотохудожник, краевед Александр Лухтанов. «Казахская степь начала XIX века глазами любознательного очевидца».«World Discovery Kazakhstan».