Фототуры в горах Киргизии.

«В Азии я с берданкой в руке гораздо более гарантирован от всяких гадостей, оскорблений и обмана, чем в юродах Европейской России. По крайней мере, там знаешь, о враг ... »

Николай Михайлович Пржевальский.

Туристские маршруты Центральной Азии.

В марте 1879 г. Пржевальский начал третье путешествие по Центральной Азии, названное им «Первым Тибетским». Он вынужден был ограничиться лишь изучением окрестностей истоков Желтой и Голубой рек, берущих свое начало в Тибетском нагорье. И здесь путешественникам приходилось постоянно отбиваться от нападений аборигенов. Пржевальский долго потом вспоминал, как почти каждое утро на рассвете слышался топот копыт.
Прямо на них двигалась огромная дикая орда: частоколом мелькали пики, развевались длинные черные волосы всадников. Но достаточно было нескольких выстрелов, и противник поворачивал назад.
А по Тибету разносились мифы о русских: они трехглазые, могут насылать бури, снег, болезни. Местное население передавало друг другу, что это полубоги, не боящиеся никаких разбойников, что они заговорены от пуль, вооружены какими-то необыкновенными ружьями, и хотя их всего четверо, но в случае нападения, по одному слову их начальника, является целая тысяча невидимых воинов, которые сражаются за них.
Всевозможные рассказы подобного рода росли, являлись в различных вариантах, преувеличивались, когда же к путешественникам стали издалека приезжать различные посланники, то население увидело в этом полное подтверждение своих догадок, и за Пржевальским окончательно установилась слава великого «хубилгана», т.е. «святого».
С этого времени, далеко опережая путешественников, везде разнеслась молва, что «один великий святой Запада идет в Лхасу, чтобы познакомиться с Далай-ламою - великим святым Востока».
Местное население теперь не давало прохода, беспрестанно надоедая просьбами разных благословений, предсказаний и т.п. Такая слава имела чрезвычайно важное значение для путешественников в том смысле, что они совершенно были гарантированы от нападений каких бы то ни было разбойников.
«Обаяние нашего имени, - рассказывал Пржевальский, превосходило всякое вероятие. Так, идя в Тибет, мы оставили в Цайдаме лишний мешок с продовольственными запасами, и местный князь, принимая его на хранение, с радостью говорил нам, что этот мешок будет теперь стеречь весь его хошун от разбойников-тангутов».
И действительно, когда через три месяца путешественники возвратились, то князь этот встретил их с величайшею благодарностью: оказалось, что за все время в его хошуне не показывался ни один разбойник и грабежи совершенно прекратились, так как тангуты боялись вместе с монгольским добром захватить и вещи, оставленные русскими. 
Проводники, а иногда и посторонние монголы всегда тщательно подбирали всякий кусочек бумажки, который бросали путешественники, и прятали их, говоря, что при появлении разбойников они будут показывать эти листки и выдавать их за охранные грамоты, данные им русскими. 
«Я уверен, - говорил Николай Михайлович, что пройдет немного лет, как предание о нашем путешествии в этих странах превратится в легенду, изукрашенную различными вымыслами фантазии».
Кроме ореола святости и сверхъестественности, Пржевальскому присвоен был также титул доктора, могущественного исцелителя всяких болезней. Поводом к такому мнению у местных жителей послужило собрание путешественниками растений, а впоследствии несколько случаев удачного лечения лихорадки хинином окончательно укрепили за ним славу великого доктора, и к нему постоянно являлась масса страдающих всевозможными недугами.
Многих путешественников- первооткрывателей обвиняли в жестокости по отношению к местным жителям, эти обвинения нередко бывали вполне обоснованными. Но меньше всего их можно отнести к Пржевальскому.
А сам он говорил так. «В Азии я с берданкой в руке гораздо более гарантирован от всяких гадостей, оскорблений и обмана, чем в юродах Европейской России. По крайней мере, там знаешь, кто враг ... ». До столицы Тибета Лхасы оставалось всего 240 км. Но Далай-лама и власти Китая воспрепятствовали русским посетить «священный» город, мотивируя свой отказ тем, что он закрыт для иноверцев.
«Трудно описать, - говорит Николай Михайлович в письме к посланнику в Пекине, - с каким грустным чувством повернул я в обратный путь! Но видно такая моя судьба! Пусть другой, более счастливый путешественник, докончит неоконченное мною в Азии ... ».
Во время этого путешествия он прошел около 8 тыс. км и произвел съемку более 4 тыс. км пути через совершенно неисследованные европейцами районы Центральной Азии. Он нашел два новых вида животных, в т.ч. и «лошадь Пржевальского».
Помощник Пржевальского В.И. Роборовский собрал огромную ботаническую коллекцию: около 12 тыс. экземпляров растений 1500 видов. Итогом трех его экспедиций были принципиально новые карты Центральной Азии.
Свои наблюдения и результаты исследований Пржевальский изложил в книге «Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки» (1883 г.). Возвращение в столицу из Тибета в октябре 1880 г. было воистину триумфальным. Чествование превзошло все возможные ожидания. Родной город Пржевальского - Смоленск преподнес ему грамоту с присвоением звания почетного гражданина.
Императорский Московский университет избрал его почетным доктором зоологии и затем, в том же году, он был избран почетным членом Императорского Санкт-Петербургского университета, Санкт- Петербургского Общества естествоиспытателей, Уральского Общества любителей естествознания, Венского, Итальянского и Дрезденского географических обществ и Северо-Китайского отделения Королевского Азиатского общества в Шанхае.
Пржевальский благодарил все эти общества, в особенности Лондонское, присудившее ему золотую медаль. «Принимая с благоговейным чувством, - писал он президенту, - столь лестную награду, тем более для меня ценную, что она исходит от ученого общества, плодотворная деятельность которого  обнимает обширные страны того же азиатского материка, я прошу вас, милостивый государь, передать членам Королевского Географического Общества в Лондоне искреннюю мою признательность за столь высокую оценку моих посильных исследований в малоизвестных странах Центральной Азии.».
В феврале 1881 г. в заседании Императорской Академии наук академик А.А. Штраух заявил, что Николай Михайлович Пржевальский принес в дар Зоологическому музею богатую коллекцию позвоночных животных, привезенную им из последнего путешествия. «Со времени основания музея никто еще не приносил ему такого ценного и единственного в своем роде подарка», - писал Штраух президенту Академии графу Литке.
Для ознакомления публики с результатами путешествий Пржевальского была инициирована выставка привезенных из экспедиции коллекций. Выставка привлекла многочисленных посетителей и привлекла к себе внимание Императорской семьи. Императрица изъявила желание, чтобы Николай Михайлович в нескольких беседах сообщил Наследнику Цесаревичу главнейшие результаты своих путешествий по Средней Азии.
Пржевальский принял это приглашение и до начала лекций преподнес Его Величеству коллекцию птичек, художественно расположенных на дереве. Чтение августейшим слушателям Наследнику Цесаревичу и его брату - Великому князю Георгию Александровичу, в Гатчине, доставляло нравственное удовлетворение, и он впоследствии об этом нередко вспоминал дома и в путешествии.
Значительные суммы, полученные за лекции и книги, он жертвовал на благотворительные цели. И очень скоро эта слава вновь начала тяготить Пржевальского. Страсть к охоте и сокращение лесов в окрестности Отрадного подталкивали Николая Михайловича приобрести себе имение подальше от железной дороги.
Он больше чем прежде не выносил многолюдные места, и чаще чем прежде его душа просила «тихий уголок для отдыха среди природы», «Дайте мне, - говорил он, - такой медвежий угол, в который цивилизация не скоро дойдет». Вскоре он приобрел личное имение Слобода в Поречском уезде.
Приятели с улыбкой замечали, что с покупкой имения ему недостает только хорошей хозяйки и что ему теперь следует жениться. Николай Михайлович отвечал на это категорически: «Нет! Не изменю я до гроба тому идеалу, которому посвящена моя жизнь. Написав, что нужно, снова махну в пустыню, где при абсолютной свободе и у дела по душе, конечно, буду стократ счастливее, нежели в золоченых салонах, которые можно было бы приобрести женитьбой».
«Грустное, тоскливое чувство овладевает мною всякий раз, как пройдут первые порывы радости по возвращении на родину ... Истинному путешественнику невозможно забыть о своих странствованиях даже при самых лучших условиях дальнейшего существования.
День и ночь неминуемо будут ему грезиться картины счастливого прошлого и манить вновь променять удобства и покой цивилизованной обстановки на трудовую, по временам неприветливую, но зато свободную и славную странническую жизнь».

Н.М. Пржевальский в Зайсане. 

Вопреки утвердившемуся мнению, знаменитого путешественника Н.М. Пржевальского вряд ли можно причислить к исследователям Казахстана и в том числе Восточного. Но Пржевальский дважды, с декабря 1877 года по март 1878 года и с февраля по март 1879 года жил в Зайсане, маленьком провинциальном городке, лежащем у самой границы Российской империи с Китаем.
Первоначально у путешественника не было намерения заходить в этот захолустный городок, но судьба распорядилась так, что ему пришлось прожить здесь в общей сложности четыре с половиной месяца.
В 1877 году, обследовав легендарное озеро Лобнор во время своего второго центрально-азиатского путешествия, Пржевальский намеревался идти в не менее загадочный Тибет. До сих пор еще в его столицу Лхасу не ступала нога ни  одного европейского ученого, и путешественник торопился, так как туда же стремились и английские ученые, а Пржевальский хотел быть первым. 28 августа он записал в своем дневнике: 
«Еще раз пускаюсь я в далекие пустыни Азии. Идем в Тибет и вернемся на родину года через два. Сколько нужно будет перенести новых трудов и лишений!».
Однако планам его не суждено было осуществиться. В пути он заболел кожной болезнью, о которой сам он писал так:
«По выходе из Кульджи я заболел вздорной, но нестерпимой болезнью: у меня сильный зуд. Несомненно, мы где-нибудь заразились от дурной воды, причиной могла также быть соленая пыль, постоянно стоящая в воздухе Лоб-нора».
Так как выздоровление не наступало, Пржевальский вынужден был прервать свое путешествие и идти в ближайший русский город для лечения. 20 декабря 1877 года экспедиция вступила в Зайсан, и здешние лекари со всей предупредительностью и старанием принялись лечить знаменитого географа.
Бани, примочки, всевозможные мази помогали, но выздоровление шло очень медленно. Пржевальский тяготился вынужденной бездеятельностью, душа рвалась на просторы степей и гор. Раздраженный невозможностью выйти в поход, он не очень жаловал уютный городок и писал: 
«Зайсан пакость такая же, как Кульджа и вообще все наши сибирские города. Как курьез скажу, что даже лекарство приносят мне из лазарета, за неимением пузырьков, в водочных бутылках или полуштофах».
Правда, Пржевальский и здесь не прекращал работу, ходил на экскурсии в горы, делал записи в дневнике, вел ежедневные метеорологические наблюдения. На новый 1878 год он сделал запись:
«Дай бог, чтобы наступивший год был для меня более счастлив, чтобы прихотливая фортуна снова начала мне покровительствовать и дала возможность успешно закончить предпринятую экспедицию.
Немало трудов и здоровья принесено мной в жертву заветной цели, пусть же такая цель будет вполне достигнута, не ради пустой славы, но для пользы науки.»
Некоторой отдушиной будничного пребывания в зимнем Зайсане было общение с местными жителями, по большей части охотниками и знатоками здешней природы А.С. Хахловым, подарившим шкуру дикого верблюда и бывшим начальником Зайсанского военного поста А.К. Тихоновым, который помог раздобыть шкуру дикой лошади.
Оба животные были застрелены в пустынях близлежащей Джунгарии зайсанскими охотниками-казахами. Особенно ценен был экземпляр дикой лошади, впоследствии описанный как лошадь Пржевальского и выставленной в музее Академии Наук в Петербурге.
Наконец наступила весна. Засияло солнце, в голубом небе раздавались голоса перелетных птиц. Болезнь отступила. Радуясь предстоящему выходу экспедиции, Николай Михайлович говорил своим спутникам:
«Завтра, наконец, мы выступаем из Зайсанского поста. Избавляемся от тюрьмы, в которой сидели три месяца. Радость неописуемая».
Однако неудачи продолжали преследовать путешественника. Сначала пришла телеграмма от брата о смерти его горячо любимой матери.
«…к ряду всех невзгод прибавилось еще горе великое. Я любил свою мать всей душой.  Полугодом раньше ее умер мой дядя. Невосполнимы мне эти утраты…» - записал он в своем дневнике.
Следом за телеграммой о смерти матери от властей из Петербурга пришло предписание отложить экспедицию на неопределенное время из-за осложнений отношений России с Китаем. Надо было возвращаться в Петербург, на родину. 31 марта1878 года он записывает:
«Прощай же, моя счастливая жизнь, но прощай ненадолго! Пройдет год, уладятся недоразумения с Китаем, поправится мое здоровье и тогда я снова возьму страннический посох и снова направляюсь в азиатские пустыни».
27 февраля 1879 года Н.М. Пржевальский снова в Зайсане. За прошедший год ему присудили 2 высших награды за выдающиеся географические открытия. Золотую медаль парижского географического общества и только что учрежденную медаль имени А. Гумбольдта из Берлина.
Меньше чем за месяц экспедиция была укомплектована и снаряжена. За это время было добыто 35 экземпляров местных птиц и этим, пожалуй, в основном ограничилась на этом этапе научная работа в Зайсане. Определился и состав экспедиции в 13 человек.
Обладая твердым характером и железной волей, Пржевальский разогнал всех из рядового состава, из-за безделья предававшихся пьянству. Как сам он пишет, лишь один Дондок Иримчинов – забайкальский казак из бурят оставался верен долгу, прилежно исполняя свои обязанности, во всех трех предыдущих путешествиях Пржевальского.
Ближайшими помощниками у Пржевальского были Ф.Л. Эклон, уже участвовавший в экспедиции на Лобнор и молодой В.И. Роборовский, отправляющийся в Азию. Эклон должен был препарировать собранных животных, а Роборовский собирать гербарий и делать зарисовки.
Кроме того, в состав экспедиции входили три солдата и пять казаков. Были еще препаратор А. Коломейцев – отставной унтер-офицер, сопутствовавший ранее другим известным путешественникам Н.А. Северцеву и Г.Н. Потанину и переводчик из Кульджи Абдул Басид Юсупов, уже побывавший на Лобноре.
На случай представления китайским властям везлись мундиры для офицеров, а нижним чинам были сшиты из плиса русские костюмы. Каждый из членов экспедиции имел винтовку за плечами и два револьвера у седла.
Пржевальский оставался верен себе, больше надеясь на силу оружия нежели на слова убеждения. «Умение хорошо стрелять было вопросом первостепенной важности, - говорил Пржевальский. – Это гарантия нашей безопасности в глубине азиатских пустынь, наилучший из всех китайских паспортов. Не будь мы отлично вооружены, мы никогда бы не проникли ни внутрь Тибета, ни на верховья Желтой реки».
Предметом особых забот было продовольствие. Как и в торговых караванах, отправляющихся в пустыню, они состояли в основном из трех товаров: живых баранов, кирпичного чая и дзамбы – поджаренной ячменной муки.
Сверх того имелось 110 кг сахара, 15 кг сухих прессованных овощей, по ящику коньяку и два ведра спирта для коллекций. Кухонная посуда состояла из большой медной чаши, в которой варилась еда, медного котелка и двух чайников. У каждого была деревянная чашка, в которую попеременно наливали суп и чай.
Ложки сразу же потерялись, поэтому их заменяли деревянными лопаточками. Жилищами служили две парусиновые палатки, зимой – юрта.  В багаже находилось также 160 кг серебра в виде больших и малых слитков и служащего в качестве денег в Китайской империи.
Как ни старались облегчить вес багажа, а всего набралось более трех тонн, распределенного на сорок шесть вьюков, которые загрузили на двадцать три верблюда. Выступлению в путь долго мешала поздняя весна. Всюду лежал глубокий снег, который никак не хотел таять.
Наконец потеплело и снег быстро стал освобождать окрестность города. 21 марта на восходе солнца караван выступил в путь. Длинной вереницей, растянувшись на две сотни метров, медленно вышагивали верблюды. На них восседали казаки.
Остальные члены экспедиции ехали на лошадях. Впереди, несколько оторвавшись от каравана, Николай Михайлович с одним казаком и местным проводником Мирзашем Алдияровым. Мирзаш – знаменитый местный барымтач, угнавший не одну сотню лошадей, но он лучше всех знает пустыни Джунгарии.
Замыкал экспедицию прапорщик Роборовский. За караваном гнали стадо баранов. «Итак, мне опять пришлось идти вглубь азиатских пустынь! Опять передо мной раскрывался совершенно иной мир, ни в чем не похожий на нашу Европу!
Да, природа Центральной Азии действительно иная! Оригинальная и дикая, она почти везде является враждебной для цивилизованной жизни. Но кочевник свободно обитает в этих местах и не страшится пустыни, наоборот – она его кормилица и защитница», - так записал Пржевальский.
Первая остановка на бивуак – бедное казачье поселение Кендерлик при выходе реки с одноименным названием. В 70-е годы советской эпохи вспомнили о путешественнике и переименовали село в Пржевальское, и это название прожило всего 20 лет.
Теперь это Сартерек, и приходится только сожалеть, что не Кендерлик, как обозначено на всех картах. Что касается путешествия Н. Пржевальского, то путники по колесной дороге дошли до Майкапчагая, пересекли границу и на долгое время углубились в дебри гор и пустынь Китая.

Источник:
«Очерки по истории Казахстанского Алтая». Александр Лухтанов.

Источник:
«Н.М.Пржевальский. Иссык-кульский мемориальный комплекс». Авторы В.Плоских, Д.Мамбетова. Бишкек «KRSU». 2005 год.

.