Метеор.

Н.И. Веселовский.

Как блестящий метеор, промелькнул над нивой востоковеде­ния потомок киргизских ханов и в то же время офицер русской армии Чокан Чингисович Валиханов. Русские ориенталисты единогласно признали в лице его феноменальное явление и ожи­дали от него великих и важных откровений о судьбе тюркских народов, но преждевременная кончина Чокана лишила нас этих надежд.
Он умер от чахотки, не достигнув и 30-летнего возраста.
Генерал-губернатор Западной Сибири Гасфорт, обративший внимание на выдающиеся способности Валиханова, стал, на­сколько возможно, покровительствовать ему в ученых занятиях и выхлопотал для него поездку в Кашгар, ознаменовавшуюся важными результатами в научном отношении.
Когда Валиханов вернулся из Кашгара, Гасфорт сам принимал участие в редакти­ровании отчета об этой поездке и затем дал Валиханову коман­дировку в С.-Петербург. Описание путешествия в Кашгар и составляет главную работу этого замечательного человека; дру­гие его статьи, за ничтожным исключением, остались или необ­работанными, или в виде черновых набросков, но и эти статьи большею частью сохранились не в автографах, а переписанными другою рукою, причем переписчик не всегда справлялся со своей задачей; при чрезвычайно неразборчивом почерке Валиханова, он то оставлял пробелы в своем списке, то искажал слова, а сам автор почему-то не сделал исправлений.
Тем не менее все изыскания Валиханова настолько важны, что совет И. Р. гео­графического общества на заседании 24 апреля 1867 года постано­вил издать в «Записках» общества все рукописи, оставшиеся после Ч. Ч. Валиханова.
Это предприятие тогда не осуществилось, а некоторые статьи Валиханова, требовавшие обработки, разош­лись по рукам. Так, в бумагах В. В. Григорьева я нашел две тетрадки Чокана, одна заключала киргизский текст сказания об Идиге, другая - сокращенный русский перевод его.
В 1887 году Г. И. Потанин вновь возбудил вопрос об издании сочинений Валиханова, причем степной генерал-губернатор Г. А. Колпковский выразил согласие изыскать средства на это издание из местных источников.
Но Колпаковский вскоре был переведен на службу в Петербург, и дело издания опять остановилось. Тогда Г. Н. Потанин обратился ко мне с просьбой принять на себя редактирование предполагаемого сборника сочине­ний Валиханова и подыскать этому сборнику издателя. Несмотря на свои сложные занятия, я не решился уклониться от этого дела, находя его безусловно полезным и необходимым как в память Чокана Валиханова, так и в интересах востоковедения, и принял на себя нелегкую обузу разобраться в его бумагах.
Этот труд оказался гораздо значительнее, чем я думал. Г. Н. Потанин пере­дал мне копии, к сожалению, не сверенные с оригиналами, а некоторые из них мне достать не удалось Впоследствии при посредстве г. Потанина я получил еще связ­ку черновых бумаг Валиханова от К. К. Гутковской, дочери К. К. Гутковского. 
По просьбе моей Г. Н. Потанин и И. М. Ядринцев написали свои воспоминания о Чокане Валиханове; а кроме того, я полу­чил заметку о нем, написанную его соотечественником И. Й. Ибрагимовым, служившим в Туркестанском крае и скончавшем­ся в 1891 году от холеры в городе Джедде в должности российского кон­сула.
С. Я. Капустин, хорошо знавший Валиханова, независимо от задуманного издания задумал написать подробную биографию Валиханова, но все ограничилось лишь одним вступлением, в кото­ром о самом Валиханове не имеется никаких сведений.
Совет И. Р. географического общества по моему представлению признал возможным принять на средства общества расходы по изданию сочинений Валиханова, и я мог приступить к печатанию. Больше всего меня смущало то обстоятельство, что я не мог полу­чить того оригинала, с которого печаталось основное произведе­ние Валиханова:
«О состоянии Алтышара, или Шести восточных городов китайской провинции Нан-Лу (Малой Бухарин) в 1858 - 1859 году»; дело в том, что статья эта редактирована в «Записках» общества так небрежно, что она полна опечаток.
Только по на­печатании ее мне представилась возможность ознакомиться с тем отчетом Валиханова, который хранится в Архиве Министерства иностранных дел. Отчет переписан писарскою рукою и местами, но не везде, исправлен самим Валихановым.
Все разногласия этого текста с напечатанным в этом томе я поместил особо (стр. 398 - 403), а все прочие добавления пред­ставил целиком. Относительно Восточного Туркестана наши сведения в ны­нешнем столетии собирались большею частью со стороны Сибири, от торговцев, которые проникали в Восточный Туркестан.
Самым замечательным описанием этой области является труд киргизско­го султана Валиханова, состоявшего на службе в нашем казачьем корпусе. В канун пятидесятых годов ему удалось проникнуть в Восточный Туркестан под видом торговца и собрать некоторые рукописи. Он составил описание Джунгарии и Алтышара (т. е. Шестиградия), под именем которого был известен Восточный Туркестан. Этот труд помещен в «Записках Географического общества» за 1861 год.             

О Чокане Чингисовиче Валиханове.

А.Н. Пыпин.

Любопытное явление составляет биография киргиза Чокана Валиханова - оригинальное соединение азиатского и европейско­го. По рождению Валиханов принадлежал к киргизской аристократии, «белой кости», считающей себя потомками Чингисхана (род. во второй половине 1830-х годов), он был внук последне­го киргизского хана Вали и правнук хана Аблая, при котором Средняя орда киргизов вступила в подданство России, и родился в киргизской степи, в урочище Кушмурун (к юго-западу от Пет­ропавловска, Тобольской губ.).
Мусульманское имя его было Мухаммед-Ханафия; Чокан - уличное имя. Он учился в Омском кадетском корпусе, переименованном в сороковых годах из войскового казачьего училища, где некогда учился и его отец.
Чокан поступил в корпус, не зная ни слова по-русски, и выпущен офицером в 1853 году (годом раньше сверстников, так как, будучи инородцем, не имел права слушать специальные военные нау­ки).
Он назначен был в адъютанты к тогдашнему генерал-губер­натору Западной Сибири Гасфорту.
Развитию Чокана способство­вали прежде всего собственные его дарования, а также особенное внимание к нему, как инородцу, со стороны нескольких образо­ваннейших людей тогдашнего омского общества (Гутковские, Капустины, покойный С. Я. Капустин был ближайшим его другом), где он был принят как свой.
Когда Гутковский сделан был товарищем губернатора, управляющим Областью сибирских киргизов, он еще более сблизился с Чоканом и поручал ему составление записок по управлению киргизами.
П. П. Семенов, посетивший в те годы Западную Сибирь, был заинтересован Чоканом, как редким явлением, был удивлен его образованности и начитанности в литературе о Туркестане. В некрологе Валиханова (составленном на основании сообщений П. П. Семенова) говорится, что в 1858 году (западносибирским начальством по случаю беспрерывных смут и восстаний в Восточном Туркестане) «признано было необходимым отправить дове­ренное лицо в Кашгар как для получения на месте достоверных сведений и положение края так и для исследования, насколько это было возможно, торговых путей в этих частях Средней Азии.
Поручение было опасное, и для исполнения его нужен был человек с большою решительностью, наблюдательным умом и при этом такой, который бы знал татарский язык и восточные приемы, так как приходилось ехать переодетым в азиатское платье.
Нельзя было найти человека, который более соответство­вал бы всем этим условиям, как Валиханов». В нюне 1858 году он отправился в путь в караване богатого сартского купца из Семипалатинска, приняв имя Алима, будто бы молодого сарта из семьи, некогда жившей в Кашгаре и давно переселившейся в Россию.
Валиханов обрил волосы, оделся по-азиатски и выступил с караваном из Семипалатинска. Караван благополучно достиг Кашгара, а весной 1859 года возвратился в нынешний город Верный. В некрологе читаем:
«Поездка эта была географический подвиг. Со времен Марко Поло Кашгар не был посещен ни одним европейцем, кроме несчастного Адольфа Шлагинтвейта, убитого в этом городе».
Чокан был принят родными Алима (именем которого он назывался) за родного, ему обрадовались, устраивались пиры в честь возвратившегося; родственники подыскали красавицу невесту и женили Чокана (по местному обычаю на время пребы­вания в городе).
Кашгарский край в это время только что вынес революцию, которую произвел повстанец Якуб-бек, и следы погрома еще были видны. Валиханов видел пирамиду из человеческих голов на площади Кашгара, и жители говорили, что в числе их лежит и голова Шлагинтвейта.
Кашгарские власти получили, наконец, известие что под видом Алима скрывается русский офицер, но известие пришло слишком поздно: караван уже возвращался в Россию. Из Кашгара была послана погоня, по она не успела догнать каравана, - он перешел русскую границу.
Вероятно, еще жизнь в каменных стенах кадетского корпуса дурно повлияла на здоровье Чокана. Хотя каждое лето его от­правляли на родину, в степь, но за эти поездки он не наверсты­вал того, что его организм терял за зиму.
По окончании Кашгар­ской экспедиции он вызван был в Петербург, но климат и жизнь столицы еще больше расстроили его здоровье: у него обнаружи­лись признаки чахотки, и доктора на другой же год выслали его в степь.
Он после и жил в степи (в Кокчетавском округе), на зиму выезжая в Омск. Когда генерал Черняев предпринял пер­вый поход на Ташкент, Валиханов был приглашен к участию в походе, но не вынес военных сцен и, кажется еще, расходился с генералом Черняевым во взглядах на ведение дела, и вернулся из похода в Верный.
Болезнь его усилилась, и он умер в киргиз­ском ауле (на границе с Кульджинским краем) в 1864 году, на 31-м году от роду. Печатные работы Валиханова были немногочисленны, она нашли место в изданиях Географического общества:
«Очерки Джунгарии» (в «Записках», 1861, кн. I - II), «О состоянии Алтышара, или шести восточных городов китайской провинции Нань-Лу в Малой Бухарин в 1858 - 1859 г.г.» (там же, книга III); в «Известиях Географического общества» за 1868 год (т. IV, отд. 2) помещено было известие о поездке Валиханова в Кашгар.
Но напечатано было далеко не все, что было собрано Валихановым. Рукописи его бесследно пропали. «Для собрания мате­риалов по истории, этнографии и географии Средней Азии, - говорится в некрологе, - Валиханов не щадил ни трудов, ни пожертвований: тщательно записывал предания, легенды и поэмы своего народа, скупал древности и с опасностью для жиз­ни добывал рукописи...
Валиханов сохранил глубокую предан­ность своей стране, он любил киргизскую жизнь, но вместе с тем умел высоко ценить западную цивилизацию и предвидел для своего народа отрадную будущность только под покровитель­ством России».
Люди, близко знавшие Валиханова, прибавляют, что по своим умственным симпатиям и направлению Валиханов был русским западником: он искренне любил Россию, видел ее недостатки и вместе с лучшими людьми ее желал горячо ее об­новления.
Он увлекался движением шестидесятых годов. В религиозном отношении он был свободный мыслитель, но оста­вался мусульманином, чтобы не порывать связи со своим наро­дом.

Ч. Валиханов в Петербурге.

П. И. Небольсин.

В многоплеменном Петербурге, в котором Невский проспект старались выдавать нам, по (имеющимся на нем) нескольким иноверческим церквам, за осуществление провозглашенной у нас свободы вероисповедания, в Петербурге у нас киргизы редкость; едва ли пять человек их здесь наберется.
Они ходят в общеевро­пейской форменной военной одежде и, за исключением лишь одного человека, ничем особенным не заявляют о своем сущест­вовании. Этот один еще очень молодой кавалерийский офицер, кажется, штабс-капитап по чину, кавалер Св. Владимира по пожалованию, султан по происхождению, Чокан по имени. Чингисович по отчеству, Валиханов по фамилии (от деда, хана Ва­лия, по происхождению султана).
Г. Валиханов из сибирских киргизов, он совершил путешествие в Кашгар и нынешней зимой прочел на одном из заседаний Географического общества извле­чение, полное эрудиции самостоятельной и взглядов истинно гуманных.

Чокан Валиханов и его геологическая коллекция.

В. Мушкетов.

В 1858 и 1859 годах Валиханов под видом купца с торговым ка­раваном впервые прошел поперек всей системы Тянь-Шаня, от г. Верного и оз. Иссык-Куля через перевал Зауку, мимо оз. Чатыр-Куля в г. Кашгар.
Г. Валпханов не успел издать всех результатов своего путе­шествия; он напечатал только несколько статей, которые, впрочем, имеют важный научный интерес и обличают широкое образование и редкую наблюдательность в авторе; киргиз по происхождению, он прекрасно знал туземные языки и, разумеет­ся, лучше, чем кто-либо, мог собрать от туземцев самые разнообразные и полные сведения, поэтому несомненно, что результа­ты его были бы весьма плодотворны, если бы он не умер вскоре после возвращения из Кашгара.
Ему принадлежит несколько статей из которых последняя напечатана была почти через 10 лет после его смерти П. П. Семеновым. Первые из них имеют больше интерес исторический, нежели географический, а потому при всем их значении мы не будем останавливаться на них; заметим только, что, проходя поперек Тянь-Шаня от перевала Зауку, или Джуку, следовательно, продолжая путь Семенова, он собрал «коллекцию горных пород, встречавшихся на пути; также куски нефрита, добываемого в горах Мирджай около Яркенда и в реке Каракаш, болорские яшмы, мрамор, хрусталь, песочное золото из реки Керия.
К сожалению, эта редкая коллекция где- то затерялась не будучи обработана, по крайней мере, все мои поиски ее оказались тщетными. При описании Алтышара г. Валиханов, между прочим, кратко сообщает о нахождении различных минеральных продуктов, которые, хотя еще очень мало исследованы, тем не менее извест­но, что золото вымывается в селенье Керия в таком количестве, что жители подать свою оплачивают (Китаю) этим металлом и имеют возможность продавать его в частные руки.
Ежегодно ко двору отправляется из Хотана до 80 ланов золота. Но особенно много золота вместе с лазуритом, бирюзою и рубинами привозится с Памира, Каратегина и Болора.

О значении путешествия Ч. Ч. Валиханова в Кашгар.

П.П. Семенов-Тян-Шанский и А. А. Достоевский.

Путь к исследованию ближайших к нам частей Тянь-Шаня проложен. Уже в 1858 году русский офицер Чокан Чингисович Валиханов пробрался в своем национальном киргизском костюме с торго­вым караваном через Заукинский перевал в Ташкент и собрал там весьма много интересных научных как этнографических, так и статистических данных, которые по приезде в Петербург раз­рабатывал с большим тщанием под руководством П. П. Семенова, пока болезнь, а затем и преждевременная кончина не прервали его интересные научные работы.
Чокан Чингисович Валиханов, сын одного из султанов Сред­ней орды, был внук хана Валия, сына знаменитого Аблай-хана из рода Чингисханидов. Воспитывался он в Омском кадетском корпусе и по производстве своем в офицеры обратил на себя своею замечательною талантливостью особое внимание П. П. Се­менова, познакомившегося с ним в 1856 -1857 годах в Сибири; П. П. Семенов указал генерал-губернатору Г. X. Гасфорту на то, что Ч. Ч. Валиханов был единственным из состоявших в то время при генерал-губернаторе офицеров, который, будучи послан в национальном киргизском костюме в Кашгар, мог бы по своему развитию и талантливости собрать драгоценные для России све­дения о современном состоянии не только Кашгара, но и всего Алтышара и разъяснить причины происходивших в то время смут в Восточном Туркестане, находивших себе отголоски и в русских пределах.
Программа таких сведений была составлена в Омске совместно с П. П. Семеновым, опытным знатоком Кир­гизских степей полковником К. К. Гутковским. Командующий войсками Сибирского военного округа Г. X. Гасфорт воспользо­вался первым удобным случаем для командировки в Кашгар Чокана Валиханова, благополучно добравшегося туда с купечес­ким караваном (в котором он находился под именем родственника караванного старшины) через Заукинский перевал в 1858 году.
Здесь Чокан Валиханов успел собрать драгоценные материалы о состоянии всего Алтышара и, между прочим, разведал впервые о причинах и обстоятельствах гибели Ад. Шлагинтвейта. Шлагинтвейт попал в Кашгар, к несчастию, в то время, когда случайным и притом кратковременным властителем его сделался ставший во главе народного восстания в Восточном Туркестане кровожадный ходжа Валихан-тюре.
Кашгарцы, осажденные в это время-китайскими войсками, обрадовались прибытию ференга (чужеземца), полагая, что он (т. е. Шлагинтвейт) может по­мочь им советами при их обороне и привели его к ходже Валихану, который всегда свирепый и кровожадный, был, к несчастию, в то время в припадке умоисступления от хашиша.
Когда ходжа потребовал у Шлагинтвейта его документы, а тот ответил ему, что он может вручить их только коканскому хану, которому они адресованы из Бомбея, то ходжа пришел в такую ярость, что приказал немедленно казнить чужеземца.
Казнь была соверше­на за городом, куда Шлагинтвейта палачи повлекли через новую площадь с мечетью. Очевидцы, и в том числе кашгарка, которую Чокан Валиханов, как мусульманин, по местному обычаю, взял себе в жены, рассказывала, что чужеземец, которого вели мимо нее на место казни, был значительного роста, одет был в тузем­ную одежду, но голова его была не покрыта и длинные волосы развевались по ветру.
Отрубленная голова Ад. Шлагинтвейта была поставлена на верху пирамиды, которую Валихан-тюре при­казал соорудить из голов им казненных людей. Все это случилось в августе 1857 года. Но скоро после того кашгарский народ и войско убедились в невозможности выносить кровожадные наклонности ходжи Валихан-тюре.
Валихан-тюре бежал в Кокан, а китайцы снова вступили во владение возмутившеюся страною, ознаменовав свое владычество целым рядом казней и ужасных жестокостей. Пробыв около 5 месяцев в Кашгаре, Чокан Валиханов вернулся в Верное в апреле 1859 года с богатым запасом интересных сведений, а в 1860 году прибыл в Петербург, где, избранный членом Географи­ческого общества, начал под руководством П. П. Семенова разработку обширных собранных им материалов по географии, этнографии и истории Киргизских степей, причем старался по­полнить свои сведения слушанием лекций в С.-Петербургском университете.
Изучив французский и немецкий языки, Валиха­нов приобрел замечательную эрудицию по всему, что касалось Центральной Азии. Прекрасные статьи Валиханова «Очерки Джунгарии» и «О состоянии Алтышара» были помещены в «За­писках Имп. Русского геогр. общества» за 1861 год, но, к сожале­нию, слабое здоровье Валиханова не выдержало петербургского климата; в 1863 году он вынужден был вернуться на родину, где и умер от чахотки в 1865 году.
кончание его поездки в Кашгар было напечатано бароном Ф. Р. Остен-Сакеном в «Известиях» Общества в 1868 году.

Чокан Чингисович Валиханов.
(Род. 1835 г., ум. 1866 г.).

Г.Н. Потанин.

Число инородцев, вышедших из среды некультурных рас и получивших образование в русской школе, к стыду русского просвещения, очень невелико; к числу этих редких исключений принадлежит Чокан Валиханов, первый по времени киргиз, вставивший свое имя в список русских писателей.
Он был внук последнего хана Средней киргизской орды Вали; после смерти Вали-хана ханское достоинство в Средней орде русскою властью было уничтожено, семья старшей жены Вали-хана очутилась в опале, напротив, младшая жена, Айганым, была обласкана рус­ским правительством в ее ставке; в урочище Сырымбет были построены для нее дом и мечеть, все урочище отдано было ей в бесспорное пользование, а старший сын Чингис был взят в Омск, помещен в русскую школу и занесен в список учащихся под именем Чингиса Валиевича Валиева, а не Валиханова, вероятно, чтобы не напоминать киргизам о ханской власти.
Впоследствии Чингис Валиевич возвратился в степь и стал служить, занимая важные должности. У Чингиса Валиевича было пять сыновей, Чокан был вто­рой по порядку рождения. Он родился в урочище Кушмурун (Птичий нос), где была ставка Чингиса Валиевича в то время, когда он был управителем одного из степных округов.
Так как Чингис всю свою жизнь вел кочевой образ жизни, то Чокан свои детские годы провел в юрте. Все потомки киргизских ханов носят титул «султан» и считаются белой, т. е. дворянской, костью в отличие от черной, простонародной; поэтому н Чокан принадлежал по происхождению к киргизской аристократии.
До десятилетнего возраста он рос киргизским барчонком, т.е. сломя голову скакал верхом на лошадях по степи, принимал участие в соколиной охоте взрослых и требовал от прислуги исполнения разных прихотей.
Затем он был отвезен в Омск и отдан в ту же самую школу, в которой учился и его отец и которая тогда была преобразована в кадетский корпус. При зачислении в кадеты его назвали не Валиевым, а Валихановым.
Здесь сразу обнаружились его способности; образованное общество в Омске заинтересовалось появлением способного киргизского мальчика; самые обра­зованные лица считали своим долгом оказать ему покровитель­ство.
Будни мальчик проводил в дортуарах корпуса, а по праздникам всегда находился кто-нибудь в городе, который брал его в свой дом. Так, сначала он проводил праздники у Сотникова, (чиновника, кончившего курс в Казанском университете на восточном факультете, потом у учителя истории поляка Гонсевского, у офицера Генерального штаба Померанцева и, наконец, у полковника Гутковского.
Все они были самые образованные люди в городе; вращаясь в их среде, Чокан быстро развивался и шел далеко впереди своих товарищей, в особенности в области политических идей и литературных новостей.
Школьное начальство смотрело на него как на будущего путешественника по Средней Азии: Китай еще не был открыт для европейцев и пред­ставлялся таинственным миром, сдернуть завесу с которого было большом соблазн для европейца.
мский кадетский корпус стоял, можно сказать, на границе киргизской степи; из окон ого верхнего этажа открывался вод на заречную сторону Иртыша, за которым начинается степь, и не одного, может быть, Валиханова мечта уносила в загадочную даль, в за киргизские страны, к подошве Тянь-Шаня и Нань-Шаня, в Тибет, в страну ревеня, па плоскогорье озера Кукупор, обставленного патриархами - белками.
Уже на школьной скамье Валиханов стал готовиться к роли путешественника в Китай, тогда же он перечитал Далласа, Рыч­кова, Левшина, Вельяминова-Зернова и массу других книг. Когда нынешний вице-президент Географического общества П. П. Се­менов во время своего путешествия в Тянь-Шань встретился с Чоканом Валихановым, который был тогда ужо офицером и состоял в штабе западносибирского генерал-губернатора, он уди­вился какой большой запас сведений по востоковедению мог накопить в своей голове этот юноша, никуда не выезжая из та­кого провинциального города на окраине, как Омск.
Местная высшая власть вскоре воспользовалась силами мо­лодого человека. Валиханову было поручено инкогнито проник­нуть в китайский город Кашгар и собрать там сведения о тор­говле, необходимые, чтобы судить, стоит ли хлопотать перед Пекинским правительством об учреждении в Кашгаре русского консульства.
омочь этому делу взялся богатый кашгарский сарт Букаш, несколько, десятков лет проживший в Семипалатин­ске. Букаш вспомнил, что лет пятнадцать назад из Кашгара »выехал в Семипалатинск один сарт с женой и малолетним сыном Алимом, но вскоре уехал в Саратов и потерялся из виду; Букаш наверное знал, что в Кашгар он не возвращался.
Алиму теперь должно быть 17 лет, возраст, как раз в котором находился Валиханов. Вот Букаш и придумал отправиться с караваном в Каш­гар, взять с собой Валиханова и выдать за Алима. Валиханов обрил волосы на голове, надел тюбетейку, переоделся из офицер­ского платья в бешмет и выехал из Омска в Семипалатинск.
Поездка в Кашгар для Валиханова кончилась благополучно. Родственники Алима обрадовались мнимому Алиму; вся зима, которую Валиханов провел в Кашгаре, прошла в пирах по слу­чаю его приезда, его водили в гости по родственникам и их зна­комым, угощали и дарили его и, наконец, по тамошнему обычаю, соблюдаемому с гостями мусульманами, женили его.
В Кашгаре в это время была только что восстановлена китайская власть после мусульманского восстания, во главе которого стоял Якуб-бек, и Валиханов еще видел на площадях Кашгара пирамиды из голов людей, казненных Якуб-беком; может быть, рассказы­вал потом Валиханов, между этими головами была голова и не­мецкого путешественника Шлагинтвейта, казненного тоже Якуб-беком.
В конце зимы Валиханов выехал в Верный без жены; он возвратил ее родителям, таков обычай, в Кашгаре, временных гостей женят, но жен с ними вон из города не отпускают. Китай­цы узнали, что под видом Алима приезжал русский офицер, пос­лали за ним погоню, но Валиханов успел уйти от нее за русскую границу.
Он вывез из Кашгара много интересных статических и исторических сведений, которые потом обнародовал в «Записках Географического общества» в виде двух статей: «Очерки Джун­гарии» и «Алтышар»; последним именем сарты зовут Восточный Туркестан.
Обе статьи были напечатаны на немецком языке в Агсhiv’e Эрмана в Берлине. По выезде из Кашгара он был вызван в Петербург, но вслед­ствие начавшей развиваться чахотки должен был вскоре уехать в степь, на родину.
Завоеватель Ташкента Черняев пригласил его участвовать в походе; Валиханов принял предложение, но карти­ны грабежа по взятии городка Пишпека, который был разрушен солдатам, произвели такое удручающее на него впечатление, что он оставил отряд Черняева, вернулся в Верный и умер вскоре затем в ауле султана Тезека на китайской границе.
Чокан Валиханов принадлежал к числу тех исключительных натур, которые, как метеор, являются в наш мир только на корот­кий срок, чтобы своей оригинальностью скрасить жизнь более или менее тесного круга людей, приходивших с ним в общение.
Круг людей, для которых Валиханов имел значение, невелик, но при других условиях он был бы значительнее. Он имел нежное сердце и острый ум. Натура не шаблонная, избранная, он сразу произво­дил впечатление на нового человека.
По политическим взглядам он принадлежал к крайним либералам. Критическое отношение к русской действительности он усвоил еще в Омске. Здесь было два дома, Гутковского и Капустиных, состоявших в родне между собою; в обоих Валиханов был свой человек, в обоих относились к нему с родственной заботливостью.
Дом Капустиных был литературным омским салоном, где со­бирались самые образованные люди в городе; здесь Валиханов встречался с петрашевцем поэтом Дуровым, с С. Я. Капустиным, который впоследствии приобрел известность в литературе, как поборник крестьянской общины, с художником Померанцевым.
Из литературных имен наибольшее обаяние на него производили Байрон, Гейне и Лермонтов, с которым у него было кое-что род­ственное. У Валиханова была изощренная наблюдательность к мелочному, педантическому, и он любил преследовать пошлость в людях своими насмешками.
Был в Омске генерал Волков, нерав­нодушный к титулам и орденам, и Валиханов сочинил про него, будто он, получив «Владимира», прицепил владимирский бантик к калошам, чтобы всякий входящий в прихожую знал, что здесь находится кавалер этого ордена.
Некоторые свои жертвы он му­чил сарказмами с турецкой жестокостью, и потому в Омске у него было немало врагов. Страдание человека вызывало в нем глубокую жалость, и он способен был на великодушные, самоот­верженные поступки, но к идейным врагам своим относился с непримиримой враждой.
Что касается до постороннего мнения, он показывал, что он не дорожит им и иногда даже дразнил своих друзей - филистеров, рассказывая о себе небылицы и приписы­вая себе гнусные поступки, которых не совершал.
Перед веч­ностью все это ничтожно» - эту фразу он часто любил произно­сить в шутку, но, кажется, она была для него самой властитель­ной думой. О памяти в потомстве он не заботился. Его более удовлетворяла другая награда в жизни - сознание, что пошлое боится его сарказмов и прячется от них.
О выходцах из некультурных рас рассказывают, что они, полу­чив европейское образование, впоследствии, попав в родные усло­вия, часто возвращаются к первобытному образу жизни. От такого возврата к степному обычаю Валиханов был застрахован тем, что, вращаясь в русском обществе, он играл в нем далеко не зауряд­ную роль, а в провинциальном обществе являлся даже первой скрипкой.
Попадая в степь, он окиргизивался вновь только с внешней стороны; он валялся на бухарских коврах и пестрых подушках, в бешмете и казахских дамбалах, но тут же вокруг него на ковре валялись и французские книжки Абель-Ремюза, Клапрота и Станислава Жюльена.
Он был слишком европеец, более европеец, чем многие русские, и потому никогда уже не мог сбросить с себя наложенную на него печать европейской духов­ной культуры и превратиться в номада. Эта привязанность к Европе не отрывала его от его народа, напротив, европейский дух, в котором он воспитался, обязывал его смотреть на себя как на слугу своего киргизского народа. Он говорил про себя, что он любит свой народ и чувствует, что он любит также и Россию.
Когда, - говорил он, - я слушаю рассказ, как киргизы дерутся с русскими казаками, я желаю победы кир­гизам, когда присутствую при споре сибиряков с расейцами я желаю, чтоб сибиряки переспорили расейцев, а когда читаю о походках Суворова или об Отечественной войне, то желаю победы русскому солдату над французами.
Он говорил, что у него одна любовь вставлена в другую, другая в третью, вроде того, как ирбитские сундуки, маленький вложен в большой, а тот в еще больший. Задачей своей жизни Валиханов считал служение киргизскому народу, защиту его интересов перед русской властью и содействие его умственному возрождению.
Последнее было для него возмож­но только косвенным образом; он мог изучать свой народ и печа­тать свои труды на русском языке, но темперамент Валиханова не благоприятствовал усидчивым занятиям наукой.
К науке он относился с азиатско-аристократической небрежностью. Прямое же воздействие посредством писания и печатания на киргизском языке было бы праздным делом, потому что киргизский народ безграмотен.
Но если бы у Валиханова была киргизская читаю­щая публика, может быть, в лице его киргизский народ имел бы писателя на родном языке в духе Лермонтова и Гейне.

Воспоминания о Чокане Валиханове.

Н.М. Ядринцев.

С Чоканом Валихановым я познакомился в Петербурге в 1860 году через Григория Николаевича Потанина. Сначала я просто встре­чался с ним, а потом представился мне случай сделать ему небольшие одолжения.
Знакомство мое продолжалось с ним и в Сибири, в городе Омске, откуда он около 1865 года отправился в Тур­кестан с Черняевым, но затем возвратился в степь, к родным, и умер. От Г. Н. Потанина я узнал, что Чокан Валиханов был его товарищем по Омскому корпусу; в 1860 году обоим им было около 25 лет.
В корпусе Чокан Валиханов обнаруживал любознатель­ность и недюжинные способности, он много читал и в корпусе еще его любимыми авторами были Диккенс и Теккерей. Эти авторы в особенности были по вкусу Валиханову, так как он сам обладал замечательным юмором, о чем скажу ниже.
В Петербурге я встретил Чокана Валиханова офицером как раз в пору его славы, он только что совершил путешествие в Кашгар, ориенталисты с ним заводили знакомство и я его заста­вал с разными восточными манускриптами и картами.
Тем не менее я скоро заметил, что он не был усидчивым ученым и тру­жеником, все ему давалось по части тюркской литературы легко потому, что он владел киргизским языком в совершенстве. Китай­ского он не знал, хотя и интересовался китайскими авторами в переводах.
Он часто посмеивался над своими познаниями и гово­рил, что он ставит один китайский знак для счастья, когда играет в карты. Любил он представлять из себя делового человека, но скорее рисовался.
На Невский в известный час он выходил гулять непременно с портфелем. На самом деле он вел весьма рассеян­ную жизнь, как я заметил, и рядом с интеллигентностью в нем был лоск и шик гвардейского офицера.
С киргизским лицом и тонкими чертами, небольшими усика­ми он не представлял монголообразного безобразия, лицо его напоминало миловидного, образованного китайца. Зато стройная фигура его и манеры были необыкновенно изящны, в них было что-то женственное, ленивые движения ого придавали ему вид европейского сибарита и денди.
Все это производило впечатление, узенькие глаза его сверкали умом, они смотрели как угольки, а на тонких губах всегда блуждала ироническая улыбка, это прида­вало ему нечто Лермонтовское и Чайльд-Гарольдовское.
Разго­вор всегда отличался остроумием, он был наблюдателен и насме­шлив, в этом сказалась его племенная особенность (киргизы большие насмешники), под влиянием образования эта способность у Валиханова получила расцвет.
Она получила характер сатиры и гейневского юмора. Острил он зло, я редко встречал человека с таким острым, как бритва, языком. Всех острот его не помню, да и трудно передать соль их, так как они соответствовали своему времени и обстоятельствам.
Знаю, что раз на обеде в Омске, у Капустиных, кажется, появился изящный франт, который, слыша за обедом разговор о Теккерее, просил Валиханова представить его этому господину. После обеда Валиханов подвел его торжественно к портрету Теккерея, объяс­нил серьезно окружающим, что франт просит представить его Теккерею.
В том же Омске был старый генерал штатский, довольно ограниченный человек, но до смешного тщеславный. Он был неистощимым источником для юмора Валиханова. Входя, например, в дом и, встречая в гостиной генерала, он сообщал, что сейчас догадался о присутствии его п-ства, так как в прихожей видел калоши, обшитые орденской ленточкой.
Иногда Валиханов выдумывал, но в этих выдумках являлось еще больше злости. В то же время это был человек с поэтической душой и восточ­ным воображением. Он любил арабские стихи и вместе с учите­лем своим, Костылецким, приходил в восторг от них.
Как рабо­тало его собственное воображение, можно судить по тому, что он давал темы для восточных стихотворений, и Крестовский среди дружеского разговора немедленно воспроизводил их. Правда, темы были большею частью фривольные, но и в нпх сквозили находчивость и остроумие Валиханова.
В 60-х годах Валиханов следил за движением русской жизни, за обновлением ее, он читал лучшие журналы, Костомаров был тогда любимым профессором, и Валиханов заходил в университет слушать его.
Точно так же с интересом Валиханов следил за тем, что делается в Русском географическом общество, и помогал своими сведениями по географии киргизской степи, приготовил этнографический материал о киргизах и т. д.
Петербургская светская жизнь дорого стоила Валиханову, хотя отец его был богатый султан. В Петербурге Чокан Валиха­нов был прикомандировав к Азиатскому департаменту. Не пом­ню, сколько пробыл он в Петербурге, но 1862 год и 1863 год я его там но видал, он уехал в Омск по месту своего служения.
Слышал я, что, пользуясь расположением сородичей киргиз и будучи их гордостью, он рассчитывал быть выбранным султаном. Конечно лучшего представителя трудно было желать. Это был человек вполне образованный, без предрассудков, и в то же время не питавший высокомерного презрения к своим сородичам, стоявшим на ступени дикарей.
н понимал окружающую русскую среду и готов был сродниться с ней на почве европейской цивилизации. Это был новый коран его жизни. Приведу следующий эпизод, характеризующий взгляды и чувства этого просвещенного киргиза.
огда мы с ним встретились в  Омске в 1863 году, в это время воротились из путешествия экспедиция Струве, в которой участвовал и Г.Н. Потанин. Празднуя эту встречу, мы сидели в благородном собрании на одном из вечеров.
Чокан был в той же компания. Эдуард Струве начал речь о том, что киргизы ненавидят казаков. Вдруг губы Валиханова передернуло, он взглянул нежно на своего друга и школьного товарища Г. Н. Потанина, бывшего казачьего сотника, затем встал перед Струве и сказал:
«Что у киргизов нет ненавис­ти к лучшим представителям казачьего войска, я желал бы зас­видетельствовать. Я, как киргиз, поднимаю бокал и целую моего друга казака!»
И он горячо поцеловал Г. Н. Потанина. В 1863 году, возвратясь в Сибирь, в Омск, я несколько раз еще встречал Валиханова и поддерживал с ним знакомство. Он был такой же грациозный, остроумный; приобретенные привычки столичного денди сохранились в нем.
Комплекция его была сла­бая, он был, несомненно, чахоточный. Столичная жизнь, развле­чения ее вредно повлияли на него. Тем не менее он собирался вновь в Петербург. Однако почему-то это расстроилось.
Он уехал в степь, а после слышал, что отправился в отряде генерала Черняе­ва к Ташкенту; здесь ему могла предстоять блестящая карьера адъютанта и переводчика, но у них с Черняевым произошла размолвка, и Валиханов возвратился в степь, к родным.
Не сош­лись ли эти два деятеля или Валиханов содрогнулся и в нем запротестовало чувство ввиду предстоящей борьбы в Средней Азии, остается неизвестным. Только Валиханов возвращается и удаляется в аул.
Здесь он женится на киргизке и ведет жизнь с родными по-киргизски. Злой недуг - чахотка, давно гнездившая­ся, здесь сламывает его, и он умирает молодым. В этом возвращении в юрту даровитого и образованного ино­родца есть что-то драматическое.
Цивилизация и культурный блеск для Чокана Валиханова, человека чуткого и наблюдатель­ного, имели свою острую и больную сторону. В минуту разочаро­ваний он идет, как Алеко Пушкина, в шалаш кочевников, где нравы проще и чище.
Джентельмен, денди женится на киргизской девушке, как будто он ищет простого детского чувства после всевозможных обольщений столицы и света, в которых он много видел. Выйдя из детской колыбели в киргизской юрте, даровитый киргиз перед смертью возвращается к своему очагу, и его окружает та же тор­жественная тишина степи.
Это первая судьба инородца, испивше­го чашу цивилизации, получившего образование, под конец опять возвратившегося к своим пенатам и сородичам, как бы испугав­шись этой цивилизации. В этом разочаровании после ослепитель­ного блеска, в этой боязни и трепете инородца вообще за судьбу своей народности сказывается недоверие, опасение инородца к чужой культуре и всплывшее чувство самосохранения.
Мы еще не подготовили почвы, чтобы инородец вступил в нее смело. Под влиянием этого инстинкта, вероятно, и Чокан Валиханов сделал последний шаг назад, опять в родную юрту. Старая среда, при­вычки, привязанности, дом, старое отечество не отрывается от сердца легко, Чокан оставался любящим свой народ, свое племя.
В его мечтах было совместить европейское просвещение и сохра­нить свою народность. Много лет спустя мы видели двух стариков киргизов, род­ственников Чокана, один из них был султан Муса Чорманов, они приезжали поговорить о сооружении памятника на могиле Чокана Валиханова.
Это желание высказывал какой-то из генерал-губернаторов. Путешественник в Джунгарию, член Географи­ческого общества, конечно, был достоин этого. Беседуя со стариками и вспоминая Чокана, мы были свидете­лями, как у этих седых представителей киргизской степи полились слезы. Чокан - это была гордость и любимое дитя своего племени. Таким он и остался в воспоминаниях.

Перевод предисловия к английскому изданию трудов  Ч. Ч. Валиханова, М. И. Венюкова и других русских путешественников о Центральной Азии.

Д. и Р. Мичелл.

Оригинальное название книги: The Russians in Central Asia; Their Occupation of the Kirgiz Steppe and the line of the Syr-Daria; Their Political Relations with Khiva, Bokhara, and Kokan: also descriptions of Chinese Turkestan and Dzungaria. By Capt. Valikhanof, M. Veniukof, and other Russian Travellers. Translated from the Russian by John and Robert Michell. London, Edward Stanford, 6, Charing Cross, 1865. С английской версией можно ознакомиться в разделе «Русское географическое общество».

Ценным вкладом в географию и политическую историю Сред­ней Азии являются повременные издания, предпринимаемые в С.-Петербурге. К сожалению, эти издания не используются у нас вследствие того, что опубликованы на русском языке.
Большой интерес, вызываемый за последнее время к Среднем Азии в связи с недавними политическими событиями в Кокандском ханстве, и известное невежество, имевшее место в Англии относительно истинного положения России в этих отдаленных районах, побудили нас собрать самые важные русские материалы по этому вопросу и представить их на английском языке.
Нес­колько глав, составляющих этот том, при первом появлении в С.-Петербурге вызвали значительный интерес, их авторами являются хорошо известные русские путешественники и географы, специально изучавшие Среднюю Азию.
Среди отчетов о путешествиях в Средней Азии, представлен­ных здесь, выдающееся место принадлежит сообщениям капитана Валиханова о Джунгарии и Восточном Туркестане. Со времени Марко Поло и иезуита Гоеса ни один европеец, за исключением А. Шлагинтвейта, как нам известно, не проникал в эти страны.
Страх и подозрительность к европейцам, а также религиозный фанатизм населения сделали эту страну совершенно недоступной для современных исследований, а печальная участь предприимчивого путешественника в Кашгаре служит иллюстрацией опас­ности, которая может повториться при попытке туда попасть.
Путешествие Валиханова по Джунгарии и Восточному Тур­кестану совершалось при исключительно благоприятных обстоя­тельствах. Он и офицер русской службы, и хорошо образованный человек, он сын киргизского султана и уроженец степей.
Поэтому он прекрасно знает языки и обычаи народов Средней Азии и его не могли заподозрить в связи с Россией. Ему удалось доехать до Кашгара с коканским караваном под видом маргеланского купца.
Его описание Кашгара и политического положения Восточного Туркестана являются важным вкладом в скудные сведения, кото­рыми мы располагаем об этой стране. Главы, в которых описываются политические отношения России с разными ханствами, и то, как укрепилась власть России в Киргизской степи и на линии Сыр-Дарьи, или Яксарта, дают возможность англичанам составить правильное представление о теперешним положении России и Средней Азии; сообщая нашим читателям эти рассказы и описания, нельзя не указать, что их авторы, будучи учеными-географами, выполняли свои работы беспристрастно и без всякой политической цели.
Недавний захват некоторых коканскнх городов и крепостей и образование новой провинции под названием Туркестан увеличи­ли подозрения, которые имелись у известной части английской общественности в отношении враждебных намерений против Бри­танской Индии.
Соединение линии Сыр-Дарьи с линией Восточ­ной Сибири добавило значительную территорию к границе России, по которой теперь можно начертить отчетливую военную границу от реки Амур к устью Яксарта в Аральском море.
До того, как произошло это соединение вследствие захвата Туркестана и Чимкента, возникли военные колонии на Сыр-Дарье, которые не имели никакого сообщения с гарнизоном форта Верный, самой южной точкой на границе Сибири, кроме кругового пути через Оренбург.
Без сомнения, Бухара и Хива, а также Кокан - полностью во власти России, и, вероятно, с течением времени подчинятся ей, но чтение этой книги покажет, что в настоящее время бесполезны такие завоевания для империи, и без того слишком большой и недостаточно сильной, слабо заселенной в центре и вступающей в длительный и беспокойный процесс политической реорганизации.
Планы относительно Британской Индии можно осуществить с Каспийского моря так же, как и с помощью армии в Бухаре. При вторжении (русских) войск в Афганистан нужно будет пройти такое же расстояние и подвергнуться тем же опасностям со сторо­ны британской армии, передвигающейся по железным дорогам и рекам и хорошо снабженной всем необходимым.
С другой стороны, безопасность и развитие русской торговли со Средней Азией должны быть полезными Англии. Сейчас Буха­ра снабжает Россию хлопком, сухими фруктами и другими това­рами, а на половину их стоимости ввозит изделия тяжелой про­мышленности, деревянные ящики, дешевый ситец, а также специи.
Эти специи - единственное, что Средняя Азия может предложить в обмен на английские промышленные товары, ко­торые они высоко ценят, но не могут купить за свои низкосортные  продукты. По мере того как процветание, идущее медленны­ми шагами, распространяется по равнинам Туркестана, спрос на английские промышленные товары и средства покупки их, теперь почти отсутствующие, станут распространенными.
Между тем помимо всех политических соображений непрерывные усилия русских ученых пролить свет на страну, так мало известную и такую интересную, но могут не вызвать симпатии к анализу и но заслужить горячего одобрения.
Гравюры в книге представляют фотографии, снятые на местах во время последней миссии генерала Игнатьева в Хиву и Бухару, а прилагаемая карта была тщательно составлена по последним русским источникам; введе­нием мы обязаны покойному мистеру Хьюму Гринфильду, быв­шему заместителю секретаря Королевского географического общества, чья ученая помощь по изданию и печатанию книги очень велика.

Некролог. 
(дополнение к некрологам за 1865 год).

Чокан Чингисович Валиханов, известный своим путешествием в Кашгар. Он происходил из рода султанов Средней Киргизской орды, но получил воспитание в Сибирском кадетском корпусе в Омске, в 1853 году поступил на службу в Сибирскую казачью линию, а в 1854 году стал адъютантом генерал-губернатора Запад­ной Сибири.
Для выяснения общего состояния и торговых путей в одной из частей Центральной Азии он по заданию правитель­ства предпринял в 1858 году путешествие в Кашгар и в 1859 году после многих приключений и опасностей благополучно возвратился в укрепление Верное.
Со времен Марко Поло он был первым ев­ропейцем, посетившим Кашгар, - на считая Адольфа Шлагинтвейта, о смерти которого он собрал более точные сведения. «Очерки Джунгарии» и «О состоянии шести больших восточных городов китайской провинции Напь-лу» (Записки Имп. Русск. география, общества, 1861 г.) далеко не исчерпывают тех важней­ших материалов - особенно этнографических, - которые он при­вез из этого путешествия.
Климат Петербурга, где он жил после этого, стал причиной легочной болезни, которая погубила его после возвращения в степь, где он тщетно искал исцеления, в возрасте 31 года.

Комментарий к Д. и Р. Мичелл.

В 1865 году англичане Джон и Роберт Мичеллы опубликовали книгу о русских путешественниках, в том числе о Ч. Ч. Валиханове с частичным переводом опубликованных ранее в российских изданиях работ.
По заявлению британской прессы того времени, эта книга «доставляет сведения, дотоле вовсе неизвестные английской публике, так как они были похоронены в русских книгах». 
Оригинальное название этой книги:
The Russians in Central Asia; Their Occupation of the Kirgiz Steppe and the line of the Syr-Daria; Their Political Relations with Khiva, Bokhara, and Kokan: also descriptions of Chinese Turkestan and Dzungaria. By Capt. Valikhanof, M. Veniukof, and other Russian Travellers.
Translated from the Russian by John and Robert Michell. (Русские в Центральной Азии; Их оккупация Киргизской степи и линии Сыр-Дарьи; Их политические отношения с Хивой, Бухарой и Кокандом: а также описания Китайского Туркестана и Джунгарии.
От кап. Валиханова, М. Венюкова и других русских путешественников. Перевод с русского Джона и Роберта Мичеллов). 
                                           Перевод выполнен В. Н. Настичем.

Северная пчела. 1853 год.

Русская политическая и литературная газета, издававшаяся в Санкт-Петербурге в 1825 - 1864 г.г. С конца 1820-х до середины 1850 годов - негласный орган III Отделения канцелярии императора. Основана Фаддеем Булгариным.
Ориентировалась на читателей, принадлежавших к «среднему состоянию» (служилых дворян, провинциальных помещиков, чиновников, купцов, мещан и т. п.). Выходила по тем временам крупным тиражом – до 10 000 экземпляров.
В газете «Северная пчела» регулярно выходили статьи как самого Чокана Валиханова (обычно тщательно отредактированные и в сокращении), так и заметки о его деятельности (чаще всего без указания авторства).
Так, например, в 1861 году «Северная пчела» опубликовала отрывки из «Очерков Джунгарии», которые в том же году были опубликованы в «Записках Русского географического общества». Также в «Северной пчеле» выходили статьи, автором которых некоторые исследователи считают Чокана Валиханова.
Но другие исследователи предполагают, что анонимные авторы просто заимствовали у Валиханова некоторые фрагменты его работ.

Источник :
«Ч. Ч. Валиханов. Собрание сочинений в пяти томах» (1984 - 1985 г.г., Главная редакция Казахской советской энциклопедии, том I, стр 79 - 102).

(Заметки при чтении книги) проф. И Н Березина «Ханские ярлыки».

Заметки являются черновым началом рецензии на книги профессора И.Н. Березина, вышедшие в 1850 - 1851 г.г. Рецензия заключает тюркский текст ярлыка Тохтамыша к Ягайлу и комментарии Ш. Уалиханова. Она сохранилась в виде разрозненных листов среди бумаг в особой папке, носящей название «Записки Валиханова по востоковедению». Здесь содержатся примечания Уалиханова к ярлыку Темир-Кутлуку, к тарханному ярлыку Тохтамыша и к ярлыку Сеадат-Гирея. Рукопись дат не имеет, возможно, она написана после того, как Березин через Костылецкого обратился к Шокану Уалиханову с просьбой расшифровать некоторые архаические слова, встречающиеся в ханских ярлыках.

|| I. Ярлык Тохтамыша-хана к Ягайлу, Казань, 1850.

Ярлык этот был найден в 1834 (г.) князем М. А. Оболенским в Главном архиве Министерства иностранных дел, в числе бумаг, находившихся некогда в Краковском коронном архиве и бывших в руках польского историка Нарушевича и в 1850 году был издан им в Казани, с верным снимком с подлинника (fac-simile) и с замечаниями ученых ориенталистов Френа Шмидта, Ковалевского, Казем-бека и Гаммера.
При этом же издании были приложены снимки с русского перевода, найденного вместе с грамотой, и арабская транскрипция, сделанная г. Казем-беком. Грамота Тохтамыша писана от 795 (г.) гиджры, следовательно, в 1392 - 1393 годах от рождества Христова 8 числа месяца Раджеба.
Ярлык писан на двух листах лощеной бумаги, из которых первый длиной в 9 вершков и другой в 9½ вершка; ширина того и другого в 4⅞ вершка. В обоих находится знак бычачьей головы. В обоих находится знак бычьей головы. 

Ярлык писан на древне-тюркском языке уйгурскими письменами. Первая строка, означенная №1, писана золотом и значит, по чтению Казем-бека «Тохтамыш мое слово», а по чтению господина Березина «Тохтамышево слово», как бы ни было в подлиннике: по монгольской транскрипции Банзарова и по арабским транскрипциям Казем-бека и Березина: по первому, по второму;
2-я – печать золотая с надписью куфическими буквами на арабском языке, по чтению Григорьева в середине и вокруг (легенда), т. e. правосудный султан Тохтамыш.
Во имя Бога всемилосердного и проч. Гаммер переводит так: Le sultan, le juste Toktamisch; au nom de Dieu le clement et etc. и после фразы – Dieu est le maitre de l’Empire и замечает, что последняя фраза была, вероятно, девизом этого султана, ибо встречается в его монетах.

|| Для сличения привожу тексты транскрипции Казем-бека и Березина.

Березин

Казем-бек

|| О. M. Ковалевский к H. А. Полевому. Ярлык писан (в) 1392 году, когда Тохтамыш, лишенный престола могущественным разрушителем царств Тимуром, бежал на Дон.

|| Слово Тохтамышево к королеви польскому.

Ведомо даем нашему бра(ту) аж есмь сел на столе великого царства. Коли есмь первое сел на царском столе, тогда есмь послал был к вам Асана и Котлубугу вам дать ведание и наши посли нашли ва(с) под городом, под Троки стоячи вы па послалие есте к нам посла вашего Литвина на имя Невоиста Оу другом пак лете стала межи на замятия наш племенъни (к) Бекбулат и Хожа Медин бучинился нам ворог и оуста на на(с) и еще к тым Бекгич и Турдучак Берди Давыд Тикня головнии мои были слуги и тии стали нам ворог и оу мене служаче и почали коромолити на мене послалися одного на имя Идикгия до Аксак Темиря на мене лиго мысляче.
По тых посланию по Идикгиеву посольству вышел на мене Аксак-Темирь Железная нога от Чорного Песка. Тогда Аксак пришел так тайно на нас аже не было нам никакое вести а ни слова алиж озрели есмо его оу нашой державе Мы па не поспели есмо и спрятати всее силы нашее только што около на наш двор есть и с тыми стали есмо против того Аксака.
Тыи исныи Бекбулат наш ворог нас выдал и побегл о нас. Коли тои лихии Бекбула(т) побегл тогда вси люди вся рать на бег повернулися. То дело потом стало. Бог нас пожаловал опя(ть) наши неприятели ворози дал нам всих оу наши руки.
Мы их сказнили так что опять не будут нам пакостити. Ныне послал есмь к вам слуги наши Асана и Тулу-Очжю то поведати вам нашему брату абы то ведали вы што межи тьоееземле суть княния волости давали выход Белой Орде то нам наше даите, а што будеть вашее державы под нами а мы за то не стоим вам ищите своего а мы вам дамо.
А еще что было межи нас как здавна гостем путь чист и вашим и нашим торговцам. Без приим без пакости всякому члвку и чорным людем промъсл. На то все послали есмо сеи наш ярлык и с нашею печатью золотою, абы то крепко было.
А тои ярлык писан оу Орде на устьи Дону курячьего лета а месяця иричепа. Как отць нашь, как отци ваши были заодно, послы сылали межи собою, а мы такоже хочем с вами быти. Аже будет ва(м) надобе помочь на кого ворога вашего, яз сам есмь готов за того тобе на помочь всею моею силою, а только весть нам даите.
А коли па потом коли нам вы надобе вы нам таковы же будьте. На обороте первого листа русской грамоты Тохтамыша (эта грамота писана так же на двух листах хлопчатой бумаги, из коих каждый длиною 6¾ вершка22 шириною, подобно татарскому, в 4⅞ верш(ка).
На первом из них виден ясно знак бычачьей головы) находится польский перевод: № 3.
 nasi posłowie naleśli was pod miastem iednym sloiących (Имя посла Литвина не означено). Teraz posłałem do was sługi nasze Asana у Tochtulucza, oznaymuiąc wam, naszemu bratu, abyście о tym wiedzieli. A со między ziemią, twoie są Książęcie włości dawali dochód Białey Ordzie, to.nam nasze daycie; a со będzie w waszey dzierżawie pod nami, шу о to stać nie będziem: szukaycie w sobie, a my warn damy. I со bylo między nami zdawna gościom gościniec wolny у etc.

|| В примечании к ярлыку Темир-Кутлука.

Деления на и существуют и у бурутов, по переводу автора, духовный судья, у киргизов машаих однозначаще с – святой например река Сыр имеет гробниц покровителей-святых, которые называются.
Сырнын керк машаих. У киргиз есть поговорка – не будь беком бедному народу и не будь букаулом малому обеду. Следовательно, букаул значит разноситель блюд на ханском обеде. № 13 – напиток, дай пить.
Автор перевел птичник, сокольник. В Средней Азии и у киргиз сокольник и знающий то дело называется или; под именем 27 разумеется прислужники во время похода, род нукеров  – кош, кошевой). Или (стр. 36, № 25). Киргизы (теперь так именуют) все русские деревни и крепости, а все туркестанские города, напротив, именуют (кент).

Замечания к книге г-на Березина «Ханские ярлыки».

|| Ярлык пятый.

Стр. 41, № 34. Киргизы тоже делятся на белую и черную кость; белое означает все высокое и благородное, а черное принимается в смысле черни, простой киргиз называет себя кара-казак (простой киргиз).
или 28 (стр. 43). У киргизов-барантовщиков называется место, где оставляют скарб свой и лошадей перед нападением на аулы, род лагеря.
29 (стр. 47, № 49). У киргиз есть слово, что значит каждогодно. Принимая слово за , можно это перевести так: от народа каждогодно…, 30 (стр. 47, № 57) в киргизском языке значит слабый, небрежный, не надежный, худой, – нехороший, ненадежный человек, – сделать небрежно, не крепко.
(стр. 48, № 62) – опечалить, оскорбить, обидеть.
(стр. 49, № 63) – выговаривается киргизами и значит: конечно, – конечно так.
Ярлык II Сеадат-Гирея.
(стр. 51, № 45), по объяснению автора: всякий посланный за чем-нибудь, у киргиз – всякий путник и путешественник.
Имена собственные (№ 79) существуют у киргиз и в настоящее время. (стр. 54, № 99) в киргизской саге Чора (таминец Чора-батыр) есть Актачи-Али-бий, называемый иногда  актачинский Али-бий. Этот Али есть бий, по поэме, родоправитель отделения актачи в орде уральских или сарайчикских ногайцев; его род разорен героем поэмы киргизом Малой орды таминского рода, Нариковым сыном, батыром Чорой.
Чора – современник Кучума и взятия Казани. Слыша о намерении урусов взять правоверную Казань, Чора отправился на помощь падающему царству; дорогой пирует у Кучума, хана Истекского (киргизы башкир зовут истеками или остяками) и, не доезжая 12 верст до Казани, пускает стрелу, которая страшным визгом своим ужасает русских и дает знать мусульманам о приближении богатыря кайсацкого.
– большой мех с кумысом.
(эрке) – монгольское – власть, сила; у киргиз означает человека, которому мы из любви предоставляем над собою власть. Так называют эрке любимых детей.
– распоряжение (ведение, управление).
Чингис-хан был у Ван-хана названным сыном – укыли бала или укыли куду. Рашид-эддин говорит, что Эке-Биcур из племени хорлас состоял с Чингис-ханом в отношениях друга молодости (по чтению Березина, багаин-хони).
Рашид-эддин говорит, что уйгуры и множество племен уважали и помнили Туку-хана, который был в древности великий государь, родился, по преданию, от дерева. Один из найманских ханов Инак-хан-эке в честь его носил имя Туку-хан.
Прозвища цецен, бахадур, буйрук мерген, бахши, текин. Титулы хан, гурхан, ван, гован, нойон, тайши и бек.
|| Имя одного бека сунитского, состоявшего при Гулагидах было. Когда со смертью Джагатая имя это сделалось заповедным, его стали называть Сунтай, потому что он был из племени сунит.
Когда заболел брат жены Кабул-хана монгольского, то был приглашен татарский шаман. Когда же больной умер, то родственники больного убили шамана.
Слово бай – прозвание тюркское, очень древнее. Первый уйгурский владетель был Монкобай. Один из современных Р(ашид ад-Дину) уйгурских беков назывался   (Уйгурбай).
Идикут уйгур, вероятно, знал лучше, чем господин Березин.
Под именем и аргамчи надо разуметь не повинность и дары, как думает господин Б(ерезин), а седло и веревки, т. е. (то, что) столь необходимо для степного воина. Шусун - букв(ально) напиток – подвода.
Эпитет золотой был в большом употреблении у монголов для обозначения величия, блеска, силы и знатности (например, Алтан хан) – золотой царь, алтан дептер (золотая книга), золотое лицо.

Ярлык Давлeт-Гирей-хана.

|| Слово Давлет-Гиpeй-ханa.

Великого улуса уланам и биям правого и левого крыла, начальствующим тьмой, тысячью, сотней, десятком, даругабекам внутренних селений и городов, законоведам, наставникам, судьям, ведателям метрик, набожным старцам, отшельникам, священникам, муэззинам, ладейщикам, мостовщикам и письмоводителям, проходящим и едущим путникам и путешественникам, многому народу, всем сущим властям, букаулам, ясаулам и всем причастным к какому бы то не было делу.
Далее, повеление великого и могущественного владыки мира в этом всесильном хаканском ярлыке таково: вследствие спора и тяжбы за земли владетеля сего августейшего фирмана знатного в роде Тайган Ахмет-бия с Али-Паша-уланом, был послан по священному и обязательному ярлыку знаменитый из скромных ученых и превосходнейший из законоведов Маулана Махмуд (да возвысятся его добродетели), который осмотрел все по законам, сделал чертеж и дал ему (Тайган Ахмет-бию) в руки копию с составленного им акта.
По чертежу, сделанному в Карасу, границы с четырех сторон определяются так: на юге – Караагач, принадлежащий Мунал-баю, на востоке – земли Али-Паша-улана, на западе границей служит Степная дорога (Аркаюлы), а на севере земли Абу-Салям-бия.
Основываясь на удостоверении и на чертеже известного муллы Махмуда, поднес (Тайган Ахмет) к нашему счастливому порогу лошадь и испрашивал от нас ярлык с красным знаком и голубою печатью на земли, определенные вышеупомянутыми границами.
Приняв благосклонно лошадь, я наградил и пожаловал ему земли в описанных выше границах, дал в руки это царское письмо с красным знаком и голубой печатью и приказал: дабы на будущие времена никто, не исключая больших и малых султанов, уланов и биев и других, не чинили насилия и обид вышеупомянутому Ахмет-бию, когда он будет владетелем пожалованных земель. Ясаулы и слуги наши также да не делают ему притеснения, обиды, беспокойства и страха, ибо он нашей ханской милостью обласкан и пожалован.
Да будет так ведано всем. Воспрещается им под каким бы то ни было видом, на каком бы то ни было основании и какими бы то ни было средствами и путями заводить споры и причинять ему (обиды).
Тех же, которые нанесут ему оскорбление и обиду, местные власти обязаны останавливать, обуздать и удалять. Пусть он, сидя спокойно, с чистым сердцем воссылает молитвы и благословления за нас и за род наш.
Так говоря, для держания в руках дан ярлык с приложением перстеневого знака.
Писано в благословенном месяце Мухаррам лета 977.
Карасу.

Источник:
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 1 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1984, 2-е издание. Дополненное  и переработанное, стр. 104 - 114.