«Сквозь оболочку мира глаз твой не видит жизни сокровенной,
Так научись глазами сердца глядеть на таинства вселенной;
На все, что зримо и телесно, гляди открытыми глазами,
Но сердце научи увидеть изнанку видимости бренной»

Рудаки, перевод В. Левика.

Последний штурм Аулие-Ата. 1864 - 1865 г.г.

Последний раз военные действия на территории города, носившего в ту пору название Аулие-Ата и принадлежавшего Кокандскому ханству велись во время русско-кокандской войны 60-х годов XIX века. Война эта имела кардинальным образом изменила обстановку на всем юге страны.
Здесь опубликованы «Воспоминания офицера о туркестанских походах 1864 - 1865 годов» в журнале «Военный сборник» №2 за февраль 1891 года.. К сожалению имя автора воспоминаний копия не сохранила, известно только, что он был офицером Западносибирского линейного 8-го батальона и командовал в нем стрелковой ротой, так что по званию он не мог быть выше штабс-капитана, что соответствует капитану в современной армии.
Но думается, что они будут интересны так как живо и ярко описывают одну из самых драматичных страниц в истории древнего города.
К счастью это была последняя война затронувшая Тараз.
Но прежде чем перейти к самим воспоминаниям небольшое вступление. Подготовка к предстоящей зачуйской военной экспедиции началась в Верном в самом начале 1864 года. Ей руководил знаменитый Колпаковский бывший в ту пору генерал-майором и начальником Алатауского округа.
Для экспедиции на Исык-Куле были закуплены волы. А командиром сводного отряда назначен полковник генерального штаба Черняев. Кстати в отряд входил и штабс-ротмистр Чокан Валиханов. Поход начался 3 мая 1864 года. Отряд был чуть больше 2000 человек и именовался «летучим», но двигался медленно, поскольку был обременен огромным обозом.
В Токмаке к отряду присоединились 1000 джигитов из казахской милиции, которая формировалась недобровольной основе и по инициативе родовых старшин, недовольных кокандской властью. Здесь же к отряду присоединился известный путешественник исследователь Центральной Азии зоолог Северцев.
Кстати описывая реку Чу автор воспоминаний сообщает; «что в ее тугаях водилось немало тигров. Города Аулие-Ата отряд Черняева достиг через месяц после выступления, и тут мы передаем слово автору воспоминаний.
«Не доходя верст 5-ти до Аулие-ата, мы остановились у садика на одном из рукавов реки Таласа. Самый город оттуда был едва виден, но на мысе, которым оканчивается хребет горы Акыр-тобе с правой стороны Таласа, ясно была видна масса копошившегося народа, покрывавшая весь мыс.
Оставив на месте привала все тяжести отряда, полковник Черняев тотчас двинулся на эти массы, которые с приближением отряда заметно стали редеть, но на гребне мыса все-таки залегли смельчаки, открывшие по нас стрельбу из турок (что это такое выяснить не удалось - А. Г.).
Две, три ракеты и несколько гранат, пущенных по гребню мыса, не уняли однако вжандцев; тогда полковник Черняев приказал моей роте вытеснить их из занятой ими позиции. Рассыпав цепь, я стал подниматься в гору; из-за камней с вершины то и дело раздавались выстрелы: одна пуля с визгом пролетела подле уха моей лошади и тут же ударилась о камень.
Лошадь взвилась на дыбы. Когда моя рота поднялась на гребень, кокандцев там уже не было: стрелки мои только успели сделать несколько выстрелов по отдельным кучкам и одиночным всадникам, переправлявшимся через Талас.
Рассыпав роту по берегу, я завязал перестрелку с кокандцами засевшими в канавах и арыках на противоположной стороне реки, но перестрелка эта вскоре прекратилась. На склоне горы, обращенной к городу, на которой нас встретили кокандцы.
Артиллерия выбрала позиции и немедленно приступила к бомбардировке города. Расстояние от позиции до центра города и цитадели было более двух верст; снаряды из батарейных орудий долетали едва только до окраин города; но выпущенная из пятипудовой мортиры бомба разорвалась между цитаделью и внешней стеной города со стороны Таласа, там где был расположен кокандский лагерь.
В лагере этом пестрели разноцветные значки и палатки и копошились толпы конных и пеших людей. Выпущенная вслед за первою другая бомба разорвалась также удачно; в лагере сделалась страшна! суматоха.
Палатки исчезли и лагерь совершенно опустел,- на месте ею остались одни дымящиеся костры. Вскоре показался всадник в белой чалме, на сером аргамак, с белым значком, скачущий из города. Переправясь через Талас ввиду отряда, он заявил, что послан аулиеатинским беком для переговоров.
Полковник Черняев потребовал немедленной и безусловной сдачи города через час и на это время приказал прекратить бомбардировку. Не прошло и часа, как тот же посланный возвратился из горок. Достоверно не знаю, привез ли он ответ на словах или на бумаге, но в отряде разнеслась молва, что бек просит обождать три дня, после чего сдаст нам город, если получит на то приказание из Ташкента.
Такой ли действительно был получен ответ начальником отряда - не утверждаю; но судя по тому, что едва посланный переправился обратно через Талас, полковник Черняев приказал снова стрелять по городу можно заключить, что ответ мог быть получен именно в таком смысле.
Утром 3 июня я получил приказание перейти с ротою на левый берег Таласа для рекогносцировки города. День был пасмурный: накрапывая дождь. Талас как всякая горная речка, к утру значительно мелеет; но все- таки чтобы переправить вброд через эту реку роту, потребовалось немало хлопот.
Я предоставил моим стрелкам на волю разуться, иди идти через реку в сапогах. Патронные сумки велел привязать на головы, а ружья перекинуть через плечо. Солдаты, зная по опыту что босою ногою легче найти точку опоры на дне реки, усыпанной скользким булыжником, разулись почти все и по два в ряд пошли за вожаками, конными киргизами отыскивавшими помельче брод.
Самая трудная переправа была у правого берега реки, где вода даже правофланговым достигала выше пояса, но за всем тем мы переправились благополучно.
У одного только горниста выпал из ножен тесак, который унесло течением, да два-три солдата поскользнувшись упали в воду, но были удержаны своими товарищами. Пройдя Талас, я двинул роту по направлению к городу с южной стороны и занял окрестные сады.
з городской стены раздались ружейные выстрелы. Вскоре подъехал к занятой мною позиции полковник Лерхе с сотнею сибирских казаков есаула Калитеева и двумя ракетными станками. Полковник Лерхе приказал мне подвинуться еще вперед.
Пользуясь местностью, сплошь пересеченной небольшими глиняными стенками, окружавшими сады и огороды за городом, я подошел почти в упор к городской стене. Правее меня по левому берегу Таласа, подошла также к городу 3-я рота нашего же батальона, которою командовал поручик Корсаков.
Залегши за стенками, мы завязали перестрелку, целясь на дымок в бойницы или между зубцами стены, из-за которых выглядывали кокандцы. За стеною слышим был шум и гам, заглушаемый резким звуком огромных барабанов.
На стене торчали кое-где пики и развевались значки. Все это доказывало, что аулиеатинцы готовятся к упорной обороне. Затем я получил приказание двинуться вдоль городской стены влево, а поручику Корсакову велено отвести роту назад и оставаться в резерве, вне сферы ружейного огня.
Пользуясь упомянутым прикрытием, я провел роту вдоль всей южной стороны города и вышел из-под выстрелов без всякой потери. При повороте на западную сторону города я сошелся с казаками, построенными полковником Лерхе лавою.
Они готовились броситься в атаку на выдвинутую из города неприятельскую колонну, впереди которой джигитовали наездники, как бы вызывая казаков помериться силами в одиночном бою. Но вот зашипела наша ракета, как змея пронеслась над джигитами и разорвалась над самою кокандскою колонною.
За ней другая, третья. Джигиты тотчас повернули вспять, а за ними и вся колонна скрывшаяся за уступом стены. В это время приехал к нам полковник Черняев, осмотрев лично часть южной я западной городской стены, он приказал частям находившимся на рекогносцировке, возвратиться на позицию за Таласом.
Утром 4 июня, переправясь во главе колонны через Талас и рассыпав взвод стрелков, под командою прапорщика Шорохова, я двинул роту по указанному мне направлению на юго-западную часта города.
Приближаясь к садам, цепь была встречена ружейным огнем засевших за стенками кокандцев. Я подал сигнал «стрелять» и усилил цепь еще полувзводом. Пальба с обеих сторон становилась все чаще и чаще.
В тылу моем наступала в походной колонне первая рота нашего батальона. По дороге влево двигался конно-артиллерийский дивизион капитана Обуха, прикрываемый 2-ю ротою 8-го же батальона, еще левее казаки.
Позади шло еще несколько рот с артиллерией и казаками во второй боевой линии и арьергарде. Цепь моя дошла уже до городской стены на расстояние не более 100 шагов. Из садов кокандские стрелки отступили.
Впереди нас показала несколько неприятельских пеших и конных, вышедших нам на встречу в города. Поручик конно-артиллерийского дивизиона Михайлова вынесся со своим взводом на рысях вперед и принялся громить кокандцев.
Кокандцы в свою очередь, стали отстреливаться из своих орудий, вывезенных за город, ядра их тоже засвистели. В это время я занял цепью глубокий арык с западной стороны города шагах в 50-ти от городской стены.
Видя, что перед нами стена не очень высокая, не более полугора сажень, и что в одном месте заметна на ней значительная осыпь удобная для штурма, я крикнул моим стрелам «ура!» и мы вмиг очутились за стеной.
Кокандцы оборонявшие стену опрометью бросились бежать: часть их рассыпалась по саклям, а остальные направились к другой стене внутри города, которою обнесен был базар, примыкавший к цитадели.
Эта последняя стена была гораздо выше той, через которую мы ворвались в город. Она была также с зубцами и бойницами. Выйдя на дорогу, ведущую к ворогам в этой стене, мы увидел столпившихся перед воротами кокандцев, пробиравшихся поодиночке в небольшую калитку, проделанную в воротах.
Сделав по этой толпе несколько выстрелов мы бросились к воротам. Кокандцы не успевшие пробраться в калитку, убежали вправо, по направлению где виднелась башня. С гребня стены и бойниц пронесся град пуль, но мы были уже так близко к стене, что пули только просвистели над нашими головами!
За стеною города слышалось неумолкаемое «ура!», пальба почта  прекратилась, раздавались только изредка одиночные выстрелы. Стрелки мои налегли на ворота и дружным напором отворили их. Предо мною открылась поразившая меня картина: огромная масса народа, плотно столпившаяся у ворот, с обнаженными бритыми головами, в один голос закричала «Аман!».
Впереди стоял сарт с оторванною ядром нижней челюстью и жестами, прикладывая руку к сердцу, просил пощады.
В ворогах валялось несколько трупов, в том числе молодая женщина с ребенком. Она несла дитя на спине, пробираясь в калитку. Случайная пуля положила их обеих на месте. Поодаль от толпы сартов скучились отдельно женщины и дети, женщины едва прикрытые лохмотьями, неистово царапали себе до крови щеки, выпачканные сажею и грязью.
Дети боязливо жались к матерям, но не слышно было не крика, ни воплей. Только «Аман! Аман!» громче и громче раздавалось в толпе. Заняв ворота одним взводом, я с остальными людьми моей роты побежал вдоль стены вправо, по направлению к башне, куда убежала толпа кокандцев от ворот и откуда раздавались еще выстрелы.
Оглянувшись назад, я увидел своего батальонного командира полковника Богоцевича, который с одним только горнистом бежал вслед за нами. Едва мы стали приближаться, как кокандцы, покинув башню, стремглав бросились через стену к стороне Таласа.
Только несколько человек из них, бросив оружие, сдались нам пленными. В башне я нашел взмыленного оседланного белого аргамака и тут же опомнившись отправился обратно к взводу, оставшемуся в воротах.
Приказав толпе, которая с появлением моим снова закричала «Аман!» раздаться, я скомандовал роте «на-руку» и повел ее вперед.
- Поста, поста! - закричали сарты, и плотным шпалером стали по обе стороны улицы, приложив руки к сердцу. Многие из них были ранены. По выпачканным порохом их лицам можно было видеть, что в обороне города принимали участие не одни войска, а все жители.
Прямо против ворот, в которые я вошел, за базаром, высилась цитадель, в которой мы не нашли ни души. В растворенных настежь воротах, выходивших на базар, под чугунным котелком, налитым свинцом, дымился огонек.
И тут же валялось множество отлитых пуль и мешочки с порохом; вероятно ворота эти служили кокандцам лабораторией и пули отливались в них в самый разгар обороны города. Оставив в этих воротах караул, а также заняв другие ворога, выходившие на Талас, и приставив часовых ко всем складам с имуществом, оставленным кокандцами в цитадели, я отправился на встречу полковника Черняева, который вступал уже с войсками в город.
Вся наша потеря при штурме ограничилась двумя стрелками моей роты. Потери же кокандцев весьма значительны. Отрядные врачи Мациевский и Ливицкий несколько дней делали перевязки раненым. К сожалению, в числе последних были женщины и дети.
Раненым женщинам и детям офицеры давали чай, сахар. С пленными наши солдаты делились последним сухарем. Аулиеатинцы сразу оценили гуманное с ними обращение; солдат иначе не называли как «тамыр» (приятель).
Часто можно было встретить на базаре солдата, пьющего со своим «тамыром» сартом чай из одного кумгана. Лавки на базаре были все открыты на другой день после взятия Аулие-Ата. А лепешки, жареные пирожки и вкусные приготовленные на парах пельмени, сарты продавали нам по неимоверно дешевой цене, вечером же после штурма.
Первые дни по овладении Аулие-Атой войскам дан был полный отдых, в штабе же кипела работа: там переписывали пленных, приводили в известность взятое у неприятеля оружие, имущество...»

Источник:
«Воспоминания офицера о туркестанских походах 1864 - 1865 г.г.»
Алексей Гончаров. «История без конъюнктуры. География вокруг нас». 2013. Алматы.

Фотографии
из Туркестанского альбома. Археологическая часть "Туркестанского альбома". Шесть томов фотографического исследования было подготовлено и издано в 1871 - 1872 г.г. под патронажем генерала Константина П. фон Кауфмана, первого генерал-губернатора (1867 - 1882 г.г.) Туркестана, как называли в то время территорию Центральной Азии, принадлежавшую Российской империи.