Путешествие профессора Гебеля в степи Южной России.

«В молодости - труд, в старости – достаток»

Киргизская поговорка.

Путешествие по Казахстану.

Обстоятельства мои позволили мне в прошлом году привести в исполнение желание, которое я имел уже с давнего времени, - желание совершить путешествие в Южную Россию для исследования в отношении к естественным наукам, и преимущественно в химическом отношении, степей Саратовской и Астраханской губерний, также степей Крымского полуострова.
Для исследования степей?
Этот вопрос невольно представится каждому, потому что с сим словом тотчас соединяется мысль о песчаных, сухих пустынях Азии и Африки; но невольно также присоединяется к тому и другой вопрос, а именно: зачем бы не совершить лучшее путешествие на Урал или, и того лучше, на Кавказ, все еще мало известный? - туда, где можно открыть новые рудники металлов, золота, может быть, даже алмазы?
На Урал были уже многократно предпринимаемы путешествия; он исследован несколько раз, и теперь постоянно продолжаются там отыскивания благородных и неблагородных металлов и прочих в искусствах и промыслах употребительных произведений сего хребта, над исследованием коего трудятся люди, приведенные в сию страну обязанностями службы или любовию к наукам. Кавказ, без сомнения, известный менее Урала, представляет для естествоиспытателя богатое и благодарное поле деятельности; но та часть оного, которая доступна для путешественника при настоящем, диком состоянии его обитателей, уже была подвергнута исследованиям; важнейшие горные вершины оного посещены и измерены; его минеральные ключи разложены; и доколе свободная деятельность естествоиспытателя стесняется необходимым конвоем во сто человек и более, которые, по причине многочисленности своей, могут переходить с места на место лишь в определенном направлении, - дотоле стесненный в своих движениях естествоиспытатель может только от счастливого случая ожидать успехов необыкновенных.
Сверх того, прежде всего необходимо, чтоб Кавказ был исследован отличным географом, который ознакомил бы нас со строением его гор и с положением его минералов. Уже после этого можно будет другим ученым заняться исследованиями сего горного хребта в других частях и подробностях.
Вот причины, по которым я отправился не на какой-либо из этих двух горных хребтов. Со времен Палласа некоторые ученые посещали только части степей, и притом единственно в ботаническом и зоологическом отношениях, хотя они заключают в себе многое, что преимущественно принадлежит к области химии, и чего ближайшее, точнейшее познание не останется без пользы ни для науки, ни для самого государства.
Но меня привлекало в эти страны еще и другое, что находилось в тесной связи с исследованиями вышепоказанного рода: мне хотелось произвести химическое исследование воды Каспийского и Черного морей, которые, уже в продолжение многих веков обращая на себя внимание ученых, были поводом ко многим спорам в области знания, породили множество гипотез о прежнем своем соединении и об отделении друг от друга впоследствии времени, и, особливо после произведенного Парротом и Энгельгардтом в 1811 году нивелирования, снова возбудили внимание наших ученых геологов.
Произведенное вновь в 1830 году Парротом нивелирование вдруг разрушает все предположения, ибо вследствие оного, как известно (Reise zum Ararat von Dr. F. Parrot. Berlin, 1834.), должны быть отвергнуты все выводы прежних ученых трудов потому, что сей путешественник полагает высоту обоих морей совершенно равною.
По этой причине, было бы очень желательно произвести сравнительное химическое исследование воды обоих морей, тем более что со времен Гмелина вода Каспийского моря не исследована ни одним химиком, и химический состав оной как бы вовсе неизвестен.
Если б, вместе с этим, можно было произвести вновь нивелирование между обоими морями, хотя и не стационарное, то такое предприятие, без сомнения, заслужило бы великую признательность.
Но чтоб не увлечься преждевременно в подробности, я обозначу наперед точнее цель и план моего путешествия.
Главнейшими целями путешествия долженствовали быть:
1) Химическое исследование обширнейших соляных озер, находящихся в степях Саратовской и Астраханской губерний, равно как и в степях Крыма.
2) Химическое исследование высохших соляных озер и соляных пластов, покрывающих поверхность оных.
3) Собрание и исследование находящихся вблизи соляных озер и на берегу Каспийского моря соляных растений в отношении к составу оных и к годности их на приготовление углекислого натра
соды) и притом в различные эпохи их произрастания.
4) Исследование газообразных испарений вулканических грязей в Крыму и на острове Тамане.
5) Сравнительное разложение воды Каспийского, Азовского и Черного морей.
6) Барометрическое измерение важнейших пунктов путешествия в сравнении с уровнем Волги и Каспийского моря, также годометрические определения на пути чрез степи.
7) Собрание важнейших и редчайших произведений царства растений и животных, сколько обстоятельства и время позволят мне и моим спутникам.
План путешествия был следующий:
Я предполагал прибыть еще в феврале в Саратов, дождаться тут наступления весны, сделать между тем нужные для путешествия по степям приготовления, а именно: заказать пару повозок, закупить жизненных припасов и других потребностей, а с самым наступлением весны переправиться у Камышина чрез Волгу в степи, прежде всего к Елтонскому озеру.
Оттуда думал я ехать по степи далее через оба Узеня при Камыш-Самарском озере и выехать из степей близ Индерской крепости к реке Уралу. Отсюда имел я намерение сделать поездку в Индерские горы, по ту сторону Урала, исследовать эти горы и находящееся близ оных соляное озеро и после того спуститься по Уралу до Гурьева для того, чтобы здесь, если будет возможно, запастись водою из Каспийского моря для химического исследования оной, и собрать при устье Урала что найдется важного для зоологического кабинета.
От Гурьева предполагал я продолжать путь вдоль берега Каспийского моря до Астрахани, и на сем пути осмотреть соляные озера и собрать соляные растения. В Астрахани же вместе с собиранием статистических и других сведений о виноделии, рыбных промыслах, торговле и проч., сделать приготовления ко вторичному путешествию в степи и продолжать оное до Арсангара, Чапчачи и Богдо, до самой Сарепты.
Близ Сарепты хотел я произвести разложение воды некогда знаменитого минерального ключа; потом отправиться вниз по Дону чрез Новочеркасск, Таганрог, Нагайские степи в Крым, исследовать степи и соляные озера; после того из Керчи переехать чрез Воспор на Тамань, для того, чтоб здесь разложить нефтяные ключи и еще не исследованные испарения вулканических грязей.
Отсюда думал я снова возвратиться в Крым и чрез Одессу предпринять обратный путь в Дерпт.
Это путешествие, составляющее около 10.000 верст, должно было продолжиться семь месяцев; я принужден был сократить оное, сколько было возможно, потому что обязанности службы моей при университете не позволяли мне отлучишься на продолжительнейшее время.
Достиг ли я, и как я достиг того, что предполагал, - откроется из нижеследующего краткого обзора моего путешествия и моих занятий. Но польза и плоды путешествия могут быть в точности определены лишь по окончании моих исследований над привезенными мною материалами.
Только тогда буду я в состоянии представить на суд публики мои труды и усилия, как в отношении к истории, так и в отношении к естественным наукам. По сей причине и теперь удерживаюсь от подробного изложения целей моего путешествия, изложения, которое и без того было бы лишним для ученых знатоков этой части и не соответствовало бы плану этого журнала.
Совет здешнего университета единогласно одобрил цель и план путешествия, и его превосходительство г. попечитель Дерптского учебного округа, барон Пален, споспешествуя сему предприятию, представил об оном господину министру народного просвещения.
По воспоследовании одобрения оного от его превосходительства, совет университетский объявил мне в ноябре минувшего года, что Его Величество Государь Император, по положению Комитета господ министров, от 17 октября, Высочайше повелеть соизволил: уволить меня в отпуск для ученого путешествия в отношении к естественной истории, сроком от 15 февраля по 15 сентября 1834 года и, сверх жалованья, выдать мне в пособие сумму 4000 р., положенную по штату университета на ученые путешествия.
Итак, мое путешествие не только было дозволено, но и удостоилось Высочайшего одобрения, что для меня было величайшим побуждением употребить все мои усилия на то, чтоб явить себя, по возможности, достойным сего милостивого внимания.
С удвоенною деятельностью продолжал я приготовления к путешествию, дабы иметь возможность начать оное в надлежащую пору. Два молодые человека решились сопровождать меня и вспомоществовать мне при моих исследованиях.
Один из них, г. Карл Клаус, бывши прежде аптекарем в Казани, занимался уже в продолжение трех лет изучением химии в Дерптском университете; другой, Александр Бергманн, петербургский уроженец, целый год уже трудился в моей лаборатории, для усовершенствования себя по части технической химии.
Оба не только были мне очень полезны своею неутомимою деятельностью, но вместе со мною разделяли без ропота различные затруднения и неудобства путешествия по степям, о чем вменяю себе в обязанность упомянуть здесь.
Легкие морозы в декабре месяце 1833 года и в первой половине генваря 1834, которые, по-видимому, предвещали скорое наступление весны, также разные приготовления, которые надлежало мне сделать в Петербурге, Москве и Саратове, побудили меня оставит Дерпт еще в генваре, чтобы прибыть к границам степей, в Саратов, еще пред началом весны.
Будучи снабжен полным физико-химическим дорожным снарядом и получив от его превосходительства г. министра внутренних дел, Д. Н. Блудова, рекомендательные письма к г.г. военным и гражданским губернаторам тех губерний, которые должно мне было посетить, отправился я из Дерпта 21 генваря 1834 года, после обеда в 2 часа, в сопровождении вышеупомянутых двух спутников моих и одного слуги.
По окончании в Петербурге и в Москве приготовлений относительно к моему путешествию, продолжал я, 13 февраля, путь мой далее, из Москвы в Саратов. Намерение ехать через Тулу не исполнилось, по причине наступившей оттепели, которая заставила меня отправиться на Владимир, Арзамас, Муром и Пензу; 26 февраля прибыл я в Саратов после затруднительного путешествия.
К удовольствию моему, нашел я все свои физико-химические снаряды, при вскрытии оных, совершенно неповрежденными, хотя очень опасался за них, ибо тяжело нагруженную кибитку, в продолжение длинного, в 1800 верст, дурного, неровного пути, не только очень много качало и трясло, но даже многократно опрокидывало с немалою опасностью для путешествовавших.
В Саратове пробыл я до 15 апреля.
Время моего пребывания в этом городе употреблял я частию на закупку разного рода запасов для путешествия в степи, которое отсюда долженствовало восприять свое начало, экипажей, жизненных потребностей, частию на химическое разложение разных солей, различных полевых почв, напр., плодовитых тамошних ячменных полей, обыкновенного степного грунта, так называемого соляного грунта и проч.; частию, наконец, на собирание топографических и статистических сведений о немецких и русских колониях, о земледелии в этой губернии, об Елтонском озере и т. д.
Хотя при моем прибытии в Саратов нашел я улицы почти совершенно свободными от снега, однако в марте и в первой половине апреля он опять выпал в степях; дороги сделались негодными для проезда, что, вместе со вскрытием Волги 10 апреля, полагало непреодолимые препятствия моему живейшему желанию пуститься в путь.
4-го апреля, при поездке в ущелья приволжских гор, замечены первые распускавшиеся растения, как то: Ornithogalum pusillum и Valeriana tuberosa. Все было еще погружено в зимний сон; насекомых также не было видно, ни мухи даже, ибо в продолжение нескольких недель постоянно дул холодный северо-восточный ветер, отчего и запоздала весна, которая обыкновенно наступает здесь гораздо раньше.
Однако 8 апреля уже распускались и цвели Bulbocodium vernum, Adonis wolgensis и Tulipa sylvestris, также gesneriana; степь все более и более скидывала с себя зимнее свое облачение, и потому я решился на следующее утро пуститься в дорогу.
Но в ночи с 8-го на 9-е апреля поднялась одна из тех опустошительных бурь с снежною вьюгою, которые свирепствуют в этих степях, и, таким образом, произошло новое препятствие моему отъезду. В минувшем 1833 году погибли в Саратовской губернии от подобной непогоды около 1700 штук скота и до 50 человек.
В марте нынешнего года был я свидетелем явлений такой бури, и теперь представился мне снова случай делать наблюдения над сопровождающими оную обстоятельствами. Так как явления и действия подобных степных бурь, может быть, не всем известны, то я позволяю себе привести здесь отрывок из моих путевых записок.
9 апреля. Буря все еще свирепствует; снежная вьюга засыпает землю; во многих местах снег летит вышиною с лишком в сажень и, крутясь, несется в воздухе с воем и громоподобным шумом. Такая буря очень разнится с бурею во внутренних губерниях: она более схожа с бурею на открытом море.
Саратов с восточной стороны прилегает к степи, которая на несколько тысяч верст простирается в Азию, через реку Урал. На северо-западной и на южной стороне губерния еще так мало возделана и населена, что все это пространство также можно почесть открытою равниною, особливо на юго-запад, где с этою губерниею граничат екатеринославские и донские степи, и на юг и юго-восток, где астраханские степи простираются до Кавказа и до Каспийского моря.
На этих неизмеримых равнинах буря не встречает никакого сопротивления и с неудержимою быстротою пролетает она по сим пустыням, увлекая с собою все, что ни попадается ей полегче и подвижнее, разрушая и сокрушая предметы более твердые, сопротивляющиеся ей.
На улицах невозможно дышать, если лицом обратишься против ветра, и едва бываешь в силах устоять на ногах. Никакими усилиями нельзя идти против ветра по улице, и уже одна попытка кидает в пот от чрезвычайного напряжения; ветр, проникающий сквозь самую толстую одежду, производит простуду; человек приходит в изнеможение, и если эта непогода застанет бедного пушника на открытом поле, то смерть его неизбежна.
Ночью часто бывает невозможно найти дорогу из одного дома в другой. Когда поднимется такая буря (что обыкновенно случается внезапно), то, например, гости принуждены оставаться там, где застигнуты непогодой: в противном случае они подверглись бы опасности погибнуть посреди городских улиц, потому что вихрь и вьюга не позволяют употреблять огня, а сила бури одолевает людей и животных.
Особенно гибельна такая непогода для стад приволжских и степных обитателей. Снежные массы, покрывающие собою все окрестности, не только прекращают всякое произрастение, но и губят значительно стада, находящиеся на пастбищах, ибо спасаются только те, которые селянину посчастливится отыскать при начале бури и укрыть в безопасных местах.
Овцы обыкновенно сбираются в кучи, и таким образом засыпает их снег и они замерзают; рогатый скот, напротив того, разбегается по направлению бури, пока не падет от изнеможения, холода и недостатка в корме, а часто ушибается до смерти, падая в пропасти и ямы, или задыхается в снегу.
По стаянии снега часто находят рогатый скот целыми сотнями вместе на большом расстоянии от их жилища, частию замерзлым, частию вымершим с голоду, частию утонувшим в воде рытвин. Лошади не следуют направлению ветра, как рогатый скот, но, подняв и разинув морду, несутся против ветра, так что хозяева их часто принуждены бывают отыскивать их на пространстве нескольких сот верст от дома.
Само собою разумеется, что при этом многие пропадают. Надобно самому видеть такую бурю, чтоб быть в состоянии судить и составить себе надлежащее понятие об оной. Обыкновенно продолжается она три дни, и притом таким образом, что в первые сутки буря и вихрь свирепствуют беспрерывно, после чего и та, и другой повторяются в промежутках трех, шести и двенадцати часов, однако в меньшей степени.
Иногда небольшие перерывы случаются в первые сутки, но тогда последующие промежутки тишины бывают короче. В этом особенном свойстве здешних непогод не только уверяли меня заслуживающие доверие люди, но и буря, которую я наблюдал здесь в прошедшем месяце, представляла подобные же явления, продолжавшиеся трое суток.
Буря, свирепствующая еще и теперь, началась нынешнею ночью, около 1 часа пополудни, и притом без всяких предвестников, исключая только то, что барометр, который 4 апреля, вечером в 11 часов, показывал 131,2''', постепенно до 8-го апреля, к 11 часам вечера же, опустился до 328,3'''.
Перед обедом 8 апреля дул слабый западный ветр; к полудню превратился он в Ю. 3., к вечеру в С. 3., и еще в 11 часов вечера, когда я находился на улице, едва можно было заметить легкое веяние ветра.
Ночью, в час, я пробудился от звона и стука оконниц, от треска дверей и от шума, производимого всеми находящимися на улице и у домов подвижными предметами, которые буря качала и ударяла друг о друга.
С сильными порывами ветра, падал снег в огромных массах, и к рассвету все было уже покрыто снегом на аршин глубины. Нередко на каком-нибудь месте, защищенном на время от дуновения ветра, напр., у стены дома, у дощатого забора, в несколько минут накоплялась снежная гора вышиною от 7 до 9 футов, которую, однако, так же скоро развевали противоположные порывы ветра и переносили на другие места, более или менее отдаленные, и там вновь подымали новые сугробы подобной вышины и подобного вида.
Все, что случайно находилось на таком месте, в мгновение закрывалось снегом. Буря ревела и неслась по всем направлениям так, что невозможно было избрать какую-либо безопасную сторону на улице. Эта непогода беспрерывно свирепствовала весь день до 10 часов вечера, когда вьюга прекратилась.
10-го апреля, в 5 часов утра, небо снова стало видимо; оно было покрыто беловато-серыми облаками, сквозь которые по местам проглядывала лазурь, а после и солнце, радуя бедных обитателей степи утешением и надеждою.
Около 11 часов утра буря значительно уменьшилась, и только отдельные сильные порывы ветра слышны были в промежутки четверти или половины часа. Пополудни в 3 часа заметен был еще сильный ветр, прерываемый иногда бурными порывами; но к 10 часам вечера он превратился в тихое веяние, продолжавшееся до 3 часов утра 17-го апреля.
Тут снова начал ветр крепчать, около 7 часов принял вид бури с сильными порывами, и все усиливался до 1 часа пополудни, когда снова стих, и вечером заметен был лишь тихим дуновением. Еще 10 апреля вечером небо было несколько покрыто тучами; 11-го оно прояснилось и оставалось голубым. 12-го апреля хотя ветр и продолжался, но слабел более и более; порывы совершенно прекратились и ветер дул с Ю. З. 9 и 10-го буря неслась с С. З., 11-го числа с З., а 12-го с Ю. 3.
В следующие дни барометр все более поднимался; но показывать здесь в подробности ход его возвышения было бы лишним: это будет впоследствии времени обнародовано в моем метеорологическом журнале.
Вред, причиненный этою бурею, остался неизвестным мне, ибо я уехал из Саратова 15 апреля. Я отправился в Камышин, а оттуда через Волгу в степь, к Елтонскому озеру. В Камышине оставил я г-на Клауса для произведения вместе с ним нивелирования пространства между Волгою и Елтонским озером.
У Елтонского озера пробыл я с 25 апреля, где и были приведены к концу мои исследования озера и его окрестностей. Мое пребывание здесь случилось в праздник Пасхи, и торжественность, с коею празднован был этот день, посреди бесплодной степи, пробуждала чувства, возвышающие душу.
В полночь раздался звон колоколов одиноко стоящей небольшой церкви, и расположенный тут пикет казаков возвестил пушечными выстрелами: «Воскрес Спаситель!» Жители берегов Елтонского озера отвсюду стекались в церковь.
23 апреля оставил я Елтонское озеро. Оба экипажа мои были запряжены лошадьми казаков, которые были там поставлены. Сперва я имел намерение нанять в Камышине лошадей, чтоб на них сделать переезд до Глиняного при Камыш-Самарском озере, где ожидали меня казацкие лошади для дальнейшего путешествия, соответственно с полученным уже прежде предписанием исправляющего должность атамана уральских казаков.
Но недостаток корму и заразы произвели ужасные опустошения между лошадьми приволжских жителей, так что, невзирая на все старания тамошних полицейских и земских начальств, я не мог достать лошади и за самую дорогую плату, и оттого приведен был в немалое затруднение в рассуждении моего путешествия.
Впрочем, и эта помеха была устранена обещанием начальника казаков в Камышине перевести меня от Елтонского озера до хана киргизов в степи на казацких лошадях. От Камышина же до Елтона учреждены почтовые станции для чиновников соляного ведомства.
Хотя я, правда, не знал, каким образом буду иметь возможность ехать оттуда далее, однако решился ехать сколько можно вперед, хоть наудачу. На расстоянии сорока верст от Елтонского озера к востоку, начинается область хана, и я немало был удивлен торжественным приветствием, которым на границе сих владений встретили меня его посланные.
Сюда были отправлены: султан, старшина и секретарь хана, также его лейб-кучер, несколько простых киргизов и двадцать лошадей для моего приема и для сопровождения меня до жилища ханского. Вместе с тем принесена была мне в дар откормленная овца.
Лошади были скоро перепряжены, и диким бегом понеслись непривычные к упряжи животные, управляемые ударами плети ехавших подле верхом киргизов. Наши экипажи катились по степи, покрытой цветущими тюльпанами.
Вечером, в 9 часов, прибыли мы к жилищу хана - деревянному дворцу, выстроенному со вкусом. Он был блистательно освещен; у дверей стояли слуги для моего приема; зять хана приветствовал меня и ввел в меблированные на европейский манер покои.
Подали чай, кумыс и айран (кислое коровье молоко); после того вареные в сахаре плоды, и наконец в европейским вкусе приготовленный ужин, при чем, однако же, не обошлось без восточного пиллава и окорока конины.
На следующее утро имел я аудиенцию, при чем Его Высокостепенство (титул хана) принял меня с дружеским пожатием руки у дверей залы для аудиенций, коей пол был устлан персидскими коврами. Он подвел меня к софе, на которой и сел подле меня.
Хан Джангир лет 30 от роду, крепкого сложения, среднего роста, с преобладающими монгольскими чертами физиогномии. Цвет лица его бледно-желтоватый, глаза серые и приветливые, кожа и цвет рук нежны и белы.
На подбородке, бровях и усах волосы были редки, светло-коричневого цвета. Он охотно и бегло говорил по-русски. Одежда его состояла из бархатного фиолетового цвета кафтана, богато вышитого серебряными кистями; из таких же панталон, из богато вышитого золотом бархатного камзола, и остроконечной, с собольею опушкой, и вышитой золотом бархатной шапки.
Он был подпоясан украшенною аметистами перевязью, на которой висели черкесский кинжал и кривая сабля.
Простые киргизы обыкновенно носят кафтаны из конских кож, шерстью наружу, с выпушкою из лошадиных грив по швам рукавов и спинок; они ходят также в остроконечных шапках из лошадиных кож, иногда шерстью внутрь, иногда наружу.
По сообщенному мне Джангиром известию, кочующие в этой степи киргизы составляют, по приблизительному счету, около 109.300 душ обоего пола, которые в 16.550 кибитках, или юртах, переезжают с места на место, и имеют 99.300 верблюдов, 165.000 штук рогатого скота, 827.500 курдюков (киргизск. овец) и 496.500 лошадей.
Прежде количество овец составляло 3 миллиона, но уменьшилось до вышепоказанного числа от скотских падежей; теперь же снова значительно увеличивается. Ежегодно продается большое количество овец, и именно в нынешнем году продано оных до 100.000 штук.
Цена за трехлетнюю овцу была 12 руб. ассиг., за годовалую 6 руб. ассигнац. Лошади продаются от 50 до 200 руб. за каждую. Верблюдов киргизцы продают неохотно; они наиболее употребляются на перевозку кибиток и пр.
Посредине киргизской области простираются Рын-пески, или Нарынские песчаные горы, до северного берега Каспийского моря. Это волнообразные насыпи желтого наносного песку в 1½ и до 5 сажен вышины.
Только на вершине их песок рухл, так что можно увязнуть в нем на несколько дюймов; внутренняя часть их крепче и плотнее, так что даже бури и вихри, столь часто случающиеся в степи, мало изменяют их форму или даже и вовсе не изменяют оной.
Углубления и небольшие долины между оными произращают прекрасную траву, коей корнями вся масса как бы связывается вместе. Повсюду находится там самая лучшая вода; нужно только разрыть песок на один или на несколько футов глубины.
Поэтому сии Рын-пески чрезвычайно важны для киргизов; они служат им для зимовья, где стада их находят защиту против холода и бурь и прекрасный корм. Они тщательно берегут траву в Рын-песках летом, ибо неглубокий снег зимою не мешает скоту отыскивать себе корм.
Степь и Рын-пески покрываются снегом глубиною только в несколько дюймов; многие пространства - как случилось прошедшей зимой - вовсе не покрываются снегом; и если на иные места наносится он ветром, то глубина его по большой мере бывает в аршин.
Весною киргизы снова разъезжаются по всему назначенному для них пространству. Время моего пребывания здесь употребил я на исследование окрестностей, соляных озер, Рын-песков и проч., а 26 апреля снова отправился в путь.
Султан, старшина, лейб-кучер хана, многие частию вооруженные, частию снабженные арканами для поимки лошадей киргизы и два казака получили от хана приказание сопровождать меня чрез степь до Глиняного при Камыш-Самарском озере, где стоит казачий форпост.
Чрез каждые 16 - 20 верст лошади сменялись новыми, пойманными из числа тех, кои паслись стадами по окрестностям дороги. Хотя сии животные, непривыкшие к упряжи, сначала казались неукротимыми, падали на землю и старались высвободиться, прыгая и брыкая, однако в короткое время их усмиряло искусство сидевших на них верхом и удары плетью ехавших подле киргизов; они начинали тянуть и сначала кидались во всю прыть, но вскоре переменяли свой бег на ровную рысь.
29 мая достигли мы до форпоста Глиняного при Камыш-Самарском озере, в степи, где я с благодарностию отпустил моих киргизов, ибо, действительно, я пользовался истинно русским гостеприимством как у хана Джангира, так и со стороны сопровождавших меня киргизов и в киргизских аулах, где мне приходилось останавливаться на ночлеге. Без их помощи я не имел бы возможности продолжать мое путешествие.
29 и 30 апреля проведены в исследовании окрестностей Камыш-Самарского озера, близлежащих соляных озер, и в собирании предметов естественной истории; после того продолжал я мое путешествие вперед до Калмыкова, при реке Урале, а оттуда вниз до крепости Индерских гор, куда прибыл в ночи 3 мая.
По благосклонности господина военного губернатора поставлены были для меня казацкие лошади через всю степь от Глиняного до реки Урала, так что эту часть я проехал быстро, не останавливаясь на днем, ни ночью, потому что тут не представлялось мне ничего занимательного, кроме самой почвы степной.
4 мая послал я обоих моих спутников, в сопровождении казачьего конвоя из 8 человек, к Индерскому соляному озеру, лежащему по ту сторону Урала - для определения посредством барометрического нивелирования высоты сего озера в сравнении с высотою реки Урала, где остался я для этой цели; а вслед за тем в сопровождении 4 казаков и сам отправился туда.
После обеда 6 мая исследования столь достопримечательных Индерских гор были приведены к концу, и мы возвратились опять в крепость при Урале, для укладки и отправки собранных дотоле естественных произведений.
Отослано было четыре ящика, из них три Императорскому Дерптскому университету и один Ботаническому саду в С. Петербурге. Один из этих ящиков заключал в себе химические и геогностические предметы, предназначенные для химического исследования в Дерпте.
Другой ящик, равномерно и тот, который был адресован С. Петербургскому Ботаническому саду, заключал в себе назначенные для пересадки свежие корни растений: Rhinopetalum Karelini, Megacarpaea liciniata, Hesperis tatarica, Leontice vesicaria и пр., которые, по уверению г. статского советника Ледебура, прекрасно принялись.
Третий ящик содержал в себе несколько видов пойманных дорогою жуков, как то: Scarites bucida, Akis leucographa, sulcata и pubescens; Dorcadion morio, Cymindis cruciata, Pimelia cephalotes и subglobosa, Calosoma Karelini, Throx morticini и пр., также шкуру байбака (Arctomys Baibak) и citillus.
Жидкие химические предметы, также многие хранимые в спирте земноводные, как то: Agama aurita, caudivolvula и helioscopia, Lacerta variabilis, Coluber Dione и проч. не могли быть отправлены по почте, и я принужден был возить оные с собою, как ни затруднительно было это для меня.
Посмотрев, каким способом приготовляется икра и рыбий клей, при бывшей в то время рыбной ловле на реке Урале, продолжал я свое путешествие в Гурьев, куда и прибыл 9 мая, вечером. 10, 11 и 12 мая был я на Каспийском море, из коего начерпал воды для химических исследований, ибо предпочел черпать оную здесь, нежели в Астрахани, потому что тут впадает в море только малый Урал, между тем как там широкая Волга вливает в него свои воды, и, следовательно, я не мог бы получить такой чистой воды, как мне желалось, в чем я удостоверился опытом, впоследствии времени произведенным на берегу Каспийского моря и при поездке от Астрахани до маяка.
Во время этой поездки пользовался я самой благоприятной погодой, так что мог не только почерпнуть воду самую чистую посредством особенного снаряда, приготовленного на сей конец искусным здешним механиком Бриккером, но также исследовать в точности многие из близлежащих островов и все существующие доселе устья Урала.
13 мая посетил я окрестности Гурьева, уложил в ящик разные собранные вещи и отдал на почту, а 14-го снова пустился в дорогу. Мы принуждены были ехать с Сарачика вверх по Уралу, потому что в продолжение немногих дней, проведенных нами в Гурьеве, наполнили водою канал между Уралом и Каспийским морем, и переехать на другую сторону можно было только выше Сарачика, на пароме.
Посетив 15 мая Древний Сарачик при реке Урале, и приказав вскрыть несколько старинных, еще сохранившихся в целости могил, я направил путь по северному берегу Каспийского моря через степь, на Астрахань.
Исследование многих высохших соляных озер, которые содержат в себе огромные пласты соли в глубине от 2 до 4 футов под поверхностию земли, собирание степных растений, также разных соляных кореньев для испытания оных в отношении к получению из оных соды и проч., доставили и мне и моим спутникам довольно занятия.
Путешествие по северному берегу Каспийского моря было сопряжено со многими трудностями, ибо лошади, пыхтя и обливаясь потом, медленным шагом тянули наши экипажи по наносному песку, который во многих местах лежал наподобие гор, вышиною в 2 и даже 4 сажени.
Бесчисленные рои комаров с ожесточением нападали на людей и лошадей, и путешествие становилось еще более затруднительным от зловонных испарений из покрытых тростником морских бухт (в которых гнили рыбы и другие выброшенные бурею морские животные, и чрез которые должно проезжать при высокой воде, как случилось именно в то время) - равномерно от недостатка пресной воды при томительном зное.
20 мая, вечером, достиг я до лежащей неподалеку от Ахтубы татарской деревни Кочетаевки, оставил там мои экипажи, нанял лодку, переехав 21 мая в Краснояр, а оттуда в другой лодке в Астрахань, куда и прибыл 22 мая в ночь.
В Астрахани оставался я до 30 мая, и пребыванием моим в этом городе воспользовался для собрания там статистических и других сведений о торговле, рыбной ловле, о врачебном искусстве персов, о виноделии и проч. 28 мая ездил вниз по Волге до маяка в Каспийском море, дабы и здесь также начерпать воды для химического исследования; эту воду нашел я мало разнящеюся с волжскою водою.
Вместе с тем определил я высоту барометра в Астрахани над уровнем Каспийского моря. Искусный астраханский аптекарь г. Оссе вызвался во все продолжение моего путешествия делать ежедневно в определенные часы наблюдения и таким образом доставить мне возможность, посредством наблюдений, которые в то же время я предполагал делать сам, определить не только высоту, над поверхностью моря, предлежавшего мне пути через степи, но и произвести нивелирование далее, посредством наблюдений, продолженных от Волги до Дона и вдоль сей реки до Азовского моря, а оттуда до Черного моря; одним словом, нивелирование всего пространства между Черным и Каспийским морями.
Такое нивелирование хотя по причине значительнейших расстояний и не могло бы быть так точно, как измерение на одинаких расстояниях (stationenmäfsige Messung), однако ряд верных наблюдений может привести к результату не менее благоприятному.
Имея четыре превосходные барометра, из коих три такого же устройства, какой описан в Парротовом «Путешествии на Арарат», а четвертый подъемный барометр, я оставил г-ну аптекарю Оссе, для сих наблюдений, один из них, сравнив его наперед с прочими.
29 мая возвратился я в Астрахань, посетил находящийся при устье Волги, превосходно устроенный карантин, где стоял на якоре персидский корабль - первый, который выстроен в Персии, коего
экипаж состоит из персиян и которым управляют персияне, ибо доселе персидская торговля производилась русскими купеческими кораблями.
В Астрахань прибыл в час ночью. Г. Клаус, остававшийся в Астрахани, приготовил все для дальнейшего нашего путешествия; и, отправив на почту два ящика с собраниями, сделанными во время поездки по берегам Каспийского моря, я пустился в обратный путь на Красноярск.
Тут я снова поручил г. Клаусу позаботиться о заготовлении потребного для нового путешествия по степям числа лошадей и казаков, согласно с приказанием, данным в Астрахани г. военным губернатором; сам же съездил между тем на лодке к соляным озерам и к озерам горькой соли, которые находятся близ Кигача.
Так как выступившая из берегов Волга покрыла все водою, то я переезжал в лодке над островами, деревьями и между ветвями; и хотя мой переезд чрез это сократился, но нередко подвергал меня большой опасности.
2 июня вечером я снова возвратился в Красноярск, а 3 июня утром отправился с моими спутниками в татарское селение Кочетаевку, где стояли мои экипажи, для того, чтобы отсюда начать новое мое путешествие в степи.
Старанием г. красноярского земского судьи удалось мне нанять кондуровских татар для путешествия по степи, и они дожидались уже меня в Кочетаевке. Мой конвой, состоявший из четырех вполне вооруженных казаков, прибыл, однако, лишь 4 июня после обеда, и я пустился в путь вечером, в 6 часов.
По причине песчаной дороги мы проехали только 10 верст, как показал мой годометр, и остановились на ночлеге. С рассветом продолжали мы наше путешествие в направлении к Арсаргару, которое наш переводчик отчасти уже знал, потому что прежде быль сам однажды там, отчасти узнавал, расспрашивая степных жителей.
В силу предписания головы татарской деревни Кочетаевки, получали мы в аулах кондуровских татар, через область коих надлежало нам проезжать, пристяжных лошадей, когда наши уставали, и без этих свежих лошадей мы не далеко могли бы уехать в степи.
Все шло довольно хорошо, хотя при каждой перемене лошадей возобновлялись упомянутые уже прежде хлопоты с сими, непривыкшими к упряжи животными; но 6 июня поутру мы должны были остановиться посреди самой степи, и кучера мои объявили, что нельзя ехать вперед, если не припрягут свежих лошадей.
В самом деле, бедные животные совершенно утомились, ибо мы пустились в дорогу с восходом солнца, проехали песчаные степи, редко поросшие растением Artemisia austriaca, и на этот раз тщетно искали аула, чтоб там переменить лошадей.
Я хотя и дал несколько отдохнуть устарелым животным, но наконец велел ехать далее, чтобы достигнуть до аула, потому что нам нельзя было оставаться тут долее. Вскоре после того, действительно, показался вдали аул, около которого паслись большие стада быков, лошадей, верблюдов и овец.
Обрадованный, я велел ехать прямо к этому селению, но к моему удивлению татары объявили мне, что они не получат тут лошадей, если я не достану оных сам, ибо эти аулы населены не татарами, а трухменцами, с которыми они не имеют никаких связей.
Я тотчас послал туда двух казаков вместе с переводчиком, велел просить лошадей, и по прошествии короткого времени посланные мои возвратились в сопровождении нескольких трухменцев. Один из них, видный старик, с седою бородою, в высокой трухменской шапке, в бухарском халате и исподнем платье, подошел к коляске, подал мне руку и важно спросил, чего я желаю.
Я велел переводчику сказать ему, что я нахожусь в государственной службе, должен ехать в Арсаргар и прошу его дать мне несколько лошадей, потому что мои, как он видит, очень утомилась. Подумав несколько минут, он велел отвечать мне: «Так как тебя послал Великий Государь, Коему Бог да пошлет долголетие, то ты получишь лошадей; без того ты не получил бы их! Но тебе придется проезжать чрез несколько аулов; для того я пошлю с тобою гонца, чтоб и там давали тебе лошадей!»
Он дал знак нескольким из своих служителей, остановившимся вблизи от него верхом, и в одну минуту поскакали они к табунам пасшихся лошадей, и на арканы, которые всегда при них находятся, поймали четырех самых лучших лошадей.
Счастливая звезда привела меня именно к аулу начальника всех кочующих в этой степи трухменцев, которые, принадлежав прежде к разбойничавшим жителям восточного берега Каспийского моря, поселились здесь за 22 года, с разрешения Блаженныя памяти Императора Александра, и теперь ведут довольную и мирную жизнь.
Старшина предложил мне после того в подарок еще одну овцу, и по расспросе его о том, что мне казалось важным, отправились мы далее. Мы получали в других трухменских аулах, без всякой задержки, все нужное для продолжения пути, и 7 июня снова прибыли к аулам киргизским.
Я велел спросить лошадей; но тут представляли нам всякого рода затруднения и уловки; при мне был, однако, прекрасный талисман, который произвел волшебное действие. Это красивый черкесский кинжал, в бархатных ножнах, оправленных золотыми и серебряными бляхами; мне подарил его хан киргизский при нашем расставании, обратив при том мое особенное внимание на находившееся на этом кинжале имя его, и дав мне знать, что он послужишь мне на пользу впоследствии времени у киргизов.
Таким образом, и здесь я обязан был новыми услугами этому доброму человеку, который с таким гостеприимством принял меня. Я вынул мой кинжал, показал имя хана - большая часть владельцев аулов умели читать - и велел переводчику сказать, что хан Джангир мне кунак, т. е. друг, и что я получил этот кинжал в подарок от него.
Кинжал подействовал как бы магическою силою: неловко извиняясь и уверяя, что они верные слуги хана и готовы на все, что только я потребую, киргизы наловили и впрягли лошадей, в которых прежде отказывали, принесли в больших сосудах кумысу и айрану для всех моих спутников, и сверх того поднесли мне в дар овцу.
Многие молодые киргизы, также сам владетель аула, провожали меня верхом и при том показывали различные опыты своего проворства и искусства в верховой езде, чтоб заставить меня позабыть о прежних своих отказах, пока с наступлением ночи не прибыли мы к новому киргизскому аулу.
На следующее утро я не имел нужды просить лошадей: они были уже наловлены ночью и паслись вблизи аула; за то должен я был - как то случалось и прежде во всех аулах показать им мое оружие, часы, компас и проч., причем возбуждали величайшее их удивление преимущественно мое двуствольное ружье, с пистонным замком, и мои пистолеты, также резинные калоши, которые они вытягивали и дергали до того, что наконец они разорвались, ибо каждый хотел надеть их на свои огромные сапоги.
Вообще, они поступали так, как обыкновенно поступают дикие народы. 7 июня вечером, в проливной дождь, прибыли мы в Арсангар и исследовали этот гипсовый хребет, на котором, сколько мне известно, не бывал ни один естествоиспытатель со времен Палласа.
Тут мой спутник Клаус нашел, вместе с другими редкими растениями, Astragalus amarus, и притом в цвете и с плодами. Доселе это растение было известно только по описанию и изображению Палласа, который нашел его в бытность свою на Арсангаре; но так как он был здесь раннею весною, то нашелся в необходимости сделать изображение по нескольким высохшим прошлогодним экземплярам.
Вблизи Арсангара находятся большее соляные пруды, коих дно покрыто солью; но, к сожалению, нет тут вовсе воды, годной для питья, так что мы должны были томиться жаждою целый день при самом тяжком зное, ибо только вечером в 8 часов возвратились с мутною водою несколько казаков, посланных для того еще утром.
9 июня, с восходом солнца, пустились мы далее, по песчаной и соляной степи, где встретили несколько степных волков, орлов, а на соляных грудах целые стаи красных гусей; 10 июня, при солнечном закате, достигли до Чапчачи.
11 июня исследовал я этот чрезвычайно достопримечательный горный венок, который возвышается посреди ровной степи и содержит в себе пласты каменной соли, а 12 июня снова отправился в путь на Богдо, куда и прибыл 13 числа вечером.
Здесь оставался я до 15 июня, и между тем посылал г. Клауса к Малому Богдо, снабдив его барометром, годометром и компасом для исследования и сего места; наконец в полдень 15 июня поехал я в Володимировку при Ахтубе, где отпустил моих казаков и татар и того же дня переправился через Волгу в Черный Яр.
Прибыв туда, взял я почтовых лошадей, проехал всю ночь, чтоб не терять времени, и вечером 17 июня прибыл в дружелюбную Сарепту. На каждого, въезжающего в Сарепту, производит она приятное впечатление своими простыми, опрятными домиками, чистотою своих улиц, обсаженных итальянскими тополями и маленькими, находящимися при домах садиками, украшенными цветами.
Тем более должна была она произвести такое впечатление на меня, который из голых степей, от диких, кочующих орд был перенесен снова в круг образованных людей, и вновь услышал язык, вновь увидел нравы и обычаи своей отчизны.
Чувство тихой меланхолии овладело душою моею, и с сердечною благодарностью поспешил я к начинавшемуся тогда богослужению. Совершенное теперь путешествие по степи было затруднительнее прежнего, потому что почти ежедневно шел дождь, и мы нередко пробуждались по утрам промоченные насквозь, хотя и ночевали в палатках.
Дождь был тем неприятнее, что лишал нас горючего материала, ибо влажный верблюжий навоз и вымерзшие кусты ревеню, которые до тех пор мы употребляли на это, не загорались; мы не могли ничего варить, так что 6 дней принуждены были питаться лишь сухарями и чаем, приготовленным над спиртовою лампою.
Сверх геогностических и химических определений и сверх собирания многих предметов, которые ожидают исследования впоследствии времени в химической лаборатории, мы определили высоту вышесказанных гор, их положение, и вообще высоту совершенного нами пути по степям над поверхностью и уровнем Каспийского моря; посредством годометра и компаса найдено расстояние вышеупомянутых гор одной от другой и от Ахтубы, и вообще, так же, как и прежде, был веден постоянный метеорологический журнал.
Сверх того, не только составлен полный гербарий найденных в то время в степи растений, но и собраны для Ботанического сада корни и семена многих редких растений. В Сарепте уложено было пять ящиков, содержавших в себе растения, насекомых, семена, химические предметы, и отправлены в Дерпт.
К сожалению, пребывание мое в Сарепте продолжалось более, нежели как сначала предполагал я в моем плане, ибо, по исследовании 18 июня минерального ключа, находящегося недалеко от Сарепты, и по возвращении моем 19 числа от приволжских гор в полном здоровье, я в тот же день впал в горячку, которая замедлила мой отъезд до 17 июля.
Болезнь эта произошла, может быть, от простуды при исследовании минерального ключа, от скорой езды 19 июня при температуре в 28° Реом. (в тени); равномерно и от перемены образа жизни в степи.
Болезнь обнаружилась с такою силою, что в промежуток немногих часов я перешел от совершенного здоровья к беспамятству. 17 июля я уже так оправился, что с осторожностию мог продолжать свое путешествие.
Я пустился из Сарепты через степь в Пятизбенск, казацкую станицу на Дону, и вдоль этой реки, через степь и Новочеркасск, проехал в Таганрог. Тут сел я на купеческий корабль, переехал чрез Азовское море, и после пятидневного плавания, 5 августа, вышел на крымский берег в Яниколе.
Теплый воздух донской степи и Азовского моря произвели такое благодетельное действие на мое здоровье, что, прибыв в Крым, я чувствовал силы свои совершенно обновленными. Из Яниколя отправился я в Керчь, оттуда чрез Босфор на Таман, а отсюда, по окончании моих занятий, назад в Керчь. Здесь я исследовал важнейшие из окрестных пунктов и продолжал потом мое путетествие далее, в Арабат, Феодосию, Судак, Карасу-Базар и Симферополь.
Отсюда через Алушту отправился на южный берег Крыма, и чрез Севастополь и Бахчисарай возвратился в Симферополь. Отправив отсюда еще один ящик с предметами естественной истерии в Совет Дерптского университета, пустился я в обратный путь.
Ехал чрез Эвпаторию, по степи, в Перекоп; оттуда через Переслав и Херсон в Одессу, и наконец через Киев, Могилев, Псков назад в Дерпт, куда я прибыл в ночи на 14 сентября, следовательно, еще за два дни до истечения срока, назначенного на мое путешествие.
Последние занятия мои состояли, сверх упомянутых уже прежде барометрических наблюдений близ Волги, Дона, Азовского и Черного морей, в исследовании важнейших соляных озер крымских, в исследовании газообразных испарений вулканических грязей и нефтяных источников на Тамане; в собирании воды Азовского, Черного и Гнилого морей для хнмического разложения и сравнения с почерпнутою прежде водою Каспийского моря, и в многих других ученых исследованиях, о коих, как равно и о всех вообще последствиях сего путешествия, представлю публике отчет в свое время.
Но, конечно, работы эти, при других моих должностных занятиях, займут у меня еще несколько лет. Из этого сокращенного обзора можно усмотреть, в какой мере я достиг цели и плана моего путешествия.
Охотно остался бы я долее в Крыму, где так много предметов, привлекающих к себе внимание химика; особенно я желал бы тщательнее ознакомиться с тамошним виноделием; но так как в нынешнем полугодии мне надлежало вознаградить пропущенные лекции предшедшего, вместе с другими накопившимися занятиями по должности, то я не смел позволить себе дальнейшее отсутствие из Дерпта.
По вычете шести недель, которые я принужден был пробыть в Саратове до наступления весны, и четырехнедельной моей болезни в Сарепте, я проехал в 5½ месяцев, при беспрерывной деятельности, около 10.000 верст.
Конечно, это было бы невозможно без сильного пособия местных начальств, особливо со стороны господ гражданских и военных губернаторов - оренбургского, саратовского, астраханского и таврического, в содействии коих я неоднократно имел нужду в продолжение моего путешествия, равномерно без дружелюбного вспомоществования многих частных лиц. Всем этим особам приношу мою живейшую благодарность.

Д. Фр. Гебель. Дерпт, 25 октября 1834 года

Источник:
Ф. Гёбель. Обзор путешествия профессора Гебеля в степи Южной России в 1834 году // Журнал Министерства народного просвещения, 1835, № 6.