Грэхем Стивен.

Стивен Грэм (Stephen Graham; 1884 - 1975) - английский писатель и новеллист, путешественник, автор описаний путешествий. В четырнадцать лет Грэхем оставил школу и работал в Лондоне в качестве клерка в суде и на государственной службе.
Изучив русский язык, он бросил свою работу и отправился в Россию для путешествий по Кавказу и Уралу и его основным занятием становятся писательский труд и журналистика. Его сочинения приобрели в Великобритании чрезвычайную популярность, он прослыл знатоком русского народа и «загадочной» русской души.
Он стремился изменить отношение к России, к которой его соотечественники питали традиционное предубеждение, и подчеркивал, что нельзя понять Россию, если основываться только на отрицательных моментах ее жизни. Россию нельзя интерпретировать в русле западных понятий.
С началом Первой мировой войны Грэхем исполнял обязанности корреспондента «Таймс» в России. Его отчеты для этой газеты впоследствии были переизданы как книги «Россия и мир» (Russia and the World, 1915) и «Через русскую Центральную Азию» (Through Russian Central Asia, 1916).
В годы Первой мировой Грэхем был одним из самых активных пропагандистов британо-российского союза, членом «Общества друзей России», выступал с лекциями о России в Британии. Правда, его нередко, особенно в России, критиковали за упрощенное изображение народов России.
После Октябрьской революции Грэхем вернулся в Англию и поступил на службу в шотландскую гвардию. Он достиг Западного фронта в апреле 1918 года, а в следующем году опубликовал свой отчет о своем военном опыте в книге «Гвадии рядовой» (A Private in the Guards, 1919), в котором он говорит об унижающей достоинство воинской муштре.
Даже после событий 1917 года в России, не приняв всех тех изменений, которые привели к гибели «Святой Руси», Грэхем продолжал оставаться сторонником британо-российской дружбы. Грэхем был против участия британских войск в интервенции России, призывал помочь русским беженцам в Константинополе, активно выступал за установление торговых отношений с советской Россией.
Он интересовался тем, что происходит в России, поддерживал отношения с русскими писателями, приезжавшими в Лондон. В своих воспоминаниях он упоминает о встречах с Н. Рерихом, Б. Пильняком и другими. В Париже он встречался с писателями русской эмиграции - Д. Мережковским и З. Гиппиус, А. Куприным, И. Буниным, А. Ремизовым.
В этот период Грэхем обратился к русской истории, написав исследования, посвященные Ивану Грозному, Борису Годунову, Петру I, Александру II и Сталину. Он занимался переводами и издательской деятельностью, наиболее значимым стал выход в 1929 году объемной антологии «Великие русские рассказы», включившей пятьдесят произведений русских и советских писателей и выдержавшей несколько переизданий.
Из других книг Грэхема следует отметить «Путешествие с поэтом по горам» (Tramping with a Poet in the Rockies, 1922), в которой он описывает свое путешествие с Уэчеллом Линдсеем по Дальнему Западу, и две книги художественных очерков о ночной жизни Лондона и Нью-Йорка: «Лондонские ночи» (London Nights, 1925) и «Нью-йоркские ночи» (New-York Nights, 1928).
Грэхем написал также своеобразный справочник путешественника - «Благородное искусство бродяжничества» (The Gentle Art of Tramping, 1927), а в 1964 году опубликовал свою автобиографию «Part of the Wonderful Scene».

По материалам «Википедии» и доклада С. Н. Третьяковой на научной конференции «Россия - Британия» (2003 год).

Стивен Грэм через российскую Центральную Азию.

Лондон, Нью-Йорк, Торонто и Мельбурн 1916 год.

Мавзолей Тимура.

Содержание.

Вступление. Отъезд из Владикавказа. Там, где цветет пустыня. Чудесная Бухара. Мусульманские города и магометанство. История племен. В Ташкент. Русское завоевание. В пути. Первопроходцы. Попутчики. На границе с Китаем. "Летняя ночь в палатках". За сибирской границей. На Иртыше. Страна маралов. Объявление войны.

Вступление.

Это путешествие было сделано летом, еще до Великой войны 1 и, хотя мои впечатления и рассказ о моих приключениях были полностью записаны в дороге, дневниках и статьях, которые я посылал в "Таймс", у меня были мысли отложить издание книги до наступления послевоенной тишины.
Но дни идут, и мы начинаем привыкать жить в бесконечной войне; война стала почти нормальным состоянием нашего существования. Поначалу мы ничего не могли поделать, кроме как считать фактом великую вражду народов и подвиги армий.
На тот момент казалось, что война – это, наша жизнь, наша культура и наша религия. Но все изменилось. Война началась с того, что сконцентрировала нас и сузила кругозор, но теперь она дает нам большую свободу действий.
Мы стали интересоваться обычной жизнью наших союзников, "послевоенными" перспективами Европы, будущим нашей собственной Британской империи и всего остального мира в целом. Война расширила наше сознание, и мы стали, как говорят некоторые, "континентальными".
В любом случае, мы теперь гораздо менее замкнуты. Франция и Россия стали реальными местами для обывателя, и рассказы о них вызывают больше доверия. Даже наш сельский житель может сказать, где находится Галлиполи, Месопотамия, Египет, Салоники, Болгария, Сербия, хотя, на самом деле, я часто слышал, что последнюю путают с Сибирью
- . "Мой сын уехал в Сибирь, - говорит сельский житель, - там холодно".
Наше воображение простирается еще дальше, и молодые люди всех сословий мечтают о дальних путешествиях, когда закончится война. Мы больше интересуемся другими вещами; меньше вспоминаем прежюю деловую и промышленную жизнь довоенного времени с душными помещениями, ограниченными горизонтами, скучной работой.
Все глаза раскрыты шире, все сердца полны надежд, и наши дерзновения более решительны. Мы много читаем, читаем лучше и, помимо всего прочего, больше думаем о зарубежных странах, империях, далеких краях. Война, объединившая так много народов, поразила воображение.
Это разнообразило темы наших бесед и обогатило нашу жизнь новыми красками, новыми идеями. Так что, пожалуй, рассказ об этом путешествии и моих впечатлениях об интересном, отдаленном уголке Царской империи сейчас будет не лишним.
Более того, во время войны многие проблемы стали более ясными, особенно проблемы Британской империи, более ясными, но тем не менее нерешенными, и я чувствую, что изучение их требует огромных усилий. Знакомство с Российской империей, ее проблемами и перспективным будущим не может не быть полезным.
Среди писем, присланных мне из "Таймс", есть одно, посвященное статье, которая стала отдельной главой в этой книге: "Ребенком я увлекался "Тысячью и одной ночью", и с тех пор никогда не был так очарован, как вашей статьей под названием "По направлению к Туркестану,"которая появилась в "Таймс" давным-давно, кажется в мае прошлого года.
Я старый, усталый отшельник. Я читаю уже более шести часов. Я почти угас, но моя пустыня тоже расцвела вашими розами. "От роз веяло непередаваемым очарованием (я думаю, они должны были быть темно-красного цвета).
Странные фигуры - богатые одежды, все это как бы подчеркнуто сумеречным очарованием, сотканным из магических веяний. Все это так реально, но в то же время остается неизменным. Повторяю, с тех пор, с самого моего детства, я не забирался так далеко".
Была еще одна статья, которую я вырезал и потерял... Но я не оценил ее так, как "Туркестан", статья, где фигуры, одновременно причудливые и величественные, приветствуют вас и прощаются с розами. А закат окутывает их золотистой дымкой. И они все еще движутся туда, пока путешественник, запечатлевший их в своих книгах, продолжает свой путь. …"
Я печатаю это письмо, потому что мне было приятно его получить, и оно тронуло меня. Пусть розы снова расцветут! Я в долгу перед редакторами "Таймс" и "Кантри Лайф" за разрешение на переиздание фрагментов этой книги, напечатанных ранее в их колонках, и за разрешение "Кантри Лайф"на повторную публикацию фотографий.
За эти фотографии, за исключением тех, которые относятся к Алтаю, я в большом долгу перед профессором французского языка Ташкентского военного училища и господином Драмповым из Пишпека. Для въезда в российскую Центральную Азию необходимо получить специальное разрешение, и, поскольку я шел пешком, наличие фотоаппарата могло вызвать подозрения в военном шпионаже.
Поэтому мой фотоаппарат был отправлен в Семипалатинск, который находится в Сибири, и я пользовался им только на сибирской части моего путешествия. Я также выражаю благодарность мистеру Уилтону, вежливому и компетентному корреспонденту "Таймс" в Петрограде, который раздобыл для меня разрешение на поездку по российской Центральной Азии.

Отъезд из Владикавказа.

Ранней весной 1914 года я еще раз поднялся на гору Казбек. Было еще слишком рано для восхождений, слишком холодно, но именно в этом путешествии я решил, каким должно быть мое лето. Как только ты становишься спутником дороги, она зовет тебя снова и снова.
Даже зимой, когда тебе приходится бодро шагать весь день, и нельзя присесть на землю или поваленное дерево, чтобы записать впечатления или отдохнуть, и когда нет возможности для ночлега на воздухе, а есть только перспектива мерзнуть в какой-нибудь убогой кофейне или гостинице, дорога все равно лежит за дверью вашего дома, полная опасностей. очарования и загадочности.
Вы хотите знать, куда ведут дороги и что вас ждет за едва заметной линией горизонта. Итак, сейчас март, и я выхожу из дома. Владикавказ находится на грузинской дороге в четырех днях пути до горы Казбек и обратно. Подход к нему, вероятно, завален снегом, но я дойду куда сумею и посмотрю, как заканчивается зима на Кавказе.
Утренняя тишина - всеобъемлющее безмолвие. Осознание тишины в глубинах пространства. Три мили ровного шоссе тянутся от города по сухой коричневой степи до темной глухой стены гор. Выше поднимаются покрытые снегом горные хребты, а над всем этим, почти растворяясь в глубокой синеве кавказского неба, мерцают покрытые льдом склоны купола Казбека.
Солнце правит днем и обжигает лоб, хотя ноги ступают по хрустящему снегу на желто-зеленых островках вересковой пустоши. Ни ящериц, греющихся на солнышке, ни летающих насекомых, ни цветов - ни жимолости, ни первоцветов, ни подснежников.
Только маленькие стаи чижей, неожиданно вылетающие из залитых солнцем ложбин, похожие на жирных кузнечиков. Только случайный шальной коричневый листочек, который пролетает над увядшей травой. Над холмами, покрытыми перьями леса, стелется туман, но птиц не слышно.
Природу можно описать почти без слов, она так мало показывает своего великолепия, но от этого сердце болит еще сильнее. Персы каменотесы с молотками в руках сидят на циновках рядом с грудами камней; примитивные повозки, груженые охапками хвороста, маисовой соломой или льдом; всадники на маленьких кавказскихе лошадках похожие на кентавров из-за своих огромных черных накидок, закрывающих голову и плечи - вот и вся жизнь в это время года на этом горном шоссе, великой военной дороге из Владикавказа в Тифлис - ни автомобилей, ни трамваев, ни легких экипажей с дворянами внутри, ни поездов.
Расположившись на солнечном холме пообедать, вы на расстоянии ста ярдов слышите, как шумит река Терек, словно шум ветра в лесу, как стремительный поток несется между белыми корками замерзшей пены и омывает покрытые льдом валуны.

Дорога.

На протяжении шестидесяти миль дорога ведет в долину реки Терек. Она пересекает Редант и затем становится видимым спутником реки, извиваясь вместе с ней среди первобытного величия скал. Казбек начинает исчезать, скрытый своими барьерными скалами - его «Кремлем»; но на протяжении мили или около того его снежная шапка видна над огромными кривобокими, зазубренными скалами.
Голубые дымки Балты и краснокрылые птенцы Долины поднимаются в послеполуденное небо. Дорога входит в леденящую тень ущелья Джерах, и вы с сожалением оглядываетесь на красную, залитую солнцем полосу позади вас. Терек в белой оправе величественно изгибается среди бескрайних просторов, покрытых камнями и снегом.
Ледяной горный сквозняк пробирается из расщелины в серых холодных скалах. На пустынной дороге телеграфные столбы и провода создают уродливый вид этому большому горному такту. Проход, через который вы входите в ущелье, образуют фиолетовые пирамиды и высоко над вами сияет освещенная солнцем табачного цвета Столовая Гора.
Дорога становится уже: с одной стороны ревет река среди покрытых льдом скал, с другой - с шелестом непрерывно струятся черные осыпи. В слабом багряном свете заката видны тусклые башни Фуртога, и затем, одна за другой, загораются желтые звезды, словно фонари на горных склонах.
Между Владикавказом и горой Казбек имеется три постоялых двора. Я остановился во втором, в Ларсе и поужинал примерно с тридцатью грузинами, осетинами и русскими - рабочими на дороге и случайными путешественниками.
Здесь я услышал много слухов о коммерческом предназначении военной дороги, о тридцативерстном туннеле, 2 который необходимо проложить, об англичанине по имени Стюарт. "Хозяине Терека", у которого имеется контракт на снабжение электроэнергией всего Кавказа и он построит или не построит электростанцию в тени замка царицы Тамары на искусственном водопаде высотой в триста саженей. 3
- "Но проект уже заморожен", - сказал я.
- "Он ничего не принесет, - сказали горцы.
- Десять лет люди говорили об этом, но ничего не изменилось, кроме того, что мы стали беднее".
Но хозяин - оптимист:
- "Надеюсь, это произойдет. Из города до Казбека будет ходить трамвай. Трамваи будут ходить мимо моей двери. У нас будет электрическое освещение и электрическая кухня, и мы разбогатеем".
Всю ночь мы, все тридцать человек, просидели в одной комнате - добродушные, общительные с квадратными лицами русские в блузах; высокие, похожие на римлян грузины и осетины в длинных плащах, с кинжалами за поясом и в высоких шапках из овчины на головах.
Они ели с жадностью хлеб, сыр и печенку черного поросенка, остатки которых они складывали в мешки из-под зимних капюшонов - на людей было удивительно смотреть, эти европеоиды, хотя и полуголодные, отличались огромным ростом и железной силой, с красивыми, широкоскулыми, умными головами, глубокими морщинистыми, хитрыми бровями, длинными, похожими на клюв, орлиными носами.
Из них получились бы великолепные солдаты, но они не такие уж хорошие "солдаты промышленности". Уезжая в Америку, эти люди часто терпят неудачу. Многие возвращаются оттуда с рассказами о безработице или эксплуатации. Вряд ли у кого-то из них нашлось доброе слово что-то сказать об Америке. Однако все они с нетерпением ждут то время, когда Кавказ будет развиваться по американскому образцу и наполнится процветанием Запада.
Мы спали на столах в трактире, на стойке бара, в оконных проемах, на скамьях, на мешковине на полу - керосиновая лампа была притушена, и почти все храпели.

Ущелье Дарьяла.

Поднялись мы еще до рассвета, и в сопровождении мельника-осетина, который искал кремень для своей мельницы, вошли в ущелье Дарьял. Стояло холодное утро и шел дождь, но среди тучь просвечивали тусклые звезды. Дорога поднималась все выше и становилась все уже, дул пронизывающий ветер.
Камни, на которых я летом часто заваривал свой утренний чай, к зиме как бы состарились, с них свисали пряди седых волос-сосулек длиной в ярд и толстые клубки льда. Круто низвергающиеся летом потоки и водопады стали ступеньками из ледяного мрамора, ведущими с Терека на вершину горы.
Мы вошли в ущелье по маленькому красному мостику, который, словно скоба, соединял два берега реки в самом узком месте. Звезды исчезли. Всходило солнце, но его свет был виден только высоко в небе Мы созерцали первобытные руины природы, красно-коричневые, серые и зеленые валуны Дарьяла различной величины и формы, обширные, покрытые галькой и усеянные валунами пустоши, несокрушимые уступы порфира, холодные, тяжеловесные глыбы скал, возвышающиеся над дерзкой маленькой дорогой, речные водовороты, подобно тиграм, перепрыгивали через центральные уступы между ледяными твердынями.
Мой осетин подбирал разные камни и ударял по ним кинжалом, чтобы посмотреть, насколько хорошо они искрятся, и, очевидно, найдя то, что хотел, должен был увести на повозке, запряженной волами, и вернулся обратно в гостиницу в Ларсе. Возможно, ему было слишком холодно.

На древнем пути.

Я подошел к квадратному утесу Тамары и зубцу стены древнего замка, где царица Тамара вероломно развлекала незнакомцев, занимаясь с ними любовью и устраивая для них пиры, а затем убивала их; замок, где дьявол однажды прибыл в облике такого незадачливого странника - героя поэмы Лермонтова "Демон".
Когда-то это была граница Азии и романтическая страна прекрасного воинственного народа. По сей день, несмотря на проекты строительства железной дороги и надежду на то, что река сможет обеспечить Кавказ электричеством, замок царицы Тамары остается едва ли не самым новым сооружением.
Он современен по сравнению с древностью и величием руин природы. Здесь реальный мир, кажется, пробивается сквозь зеленый дерн и цветочный ковер земли и предстает перед нами при свете дня, поражая нас, подобно явлению Бога-Отца, выходящему из райских кущ.
Вы чувствуете себя в присутствии чего-то более древнего, чем само человечество, и задаетесь вопросом, какие различия вы бы заметили, если бы, надев на ноги башмаки Фортуны, вы могли бы перенестись на тысячу лет назад, на третью тысячу и так далее.
Что думали об этом древние? Они считали, что именно к горе Казбек был прикован Прометей в наказание за то, что украл огонь с небес. О чем они говорили, когда впервые со страхом пересекли Кавказ и открыли для себя равнины Севера? Древний путь! А за поворотом ворота в "Кремль" Дарьи и возвышающийся Казбек вознесенный к небу.
Это поистине один из самых удивительных и романтичных регионов в мире.Но не для того, чтобы увидеть Казбек, я отправился в это путешествие, а для того, чтобы вновь найти пещеру, где много лет назад я встретил своего попутчика в пути, место, где мы жили и спали на берегу реки.
реки. Она остался там, как я его оставил, знакомый, спокойный, у бегущей реки, сверкающей в лучах полуденного солнца, а на гранитных валунах виднелись нити льда и ледяные жемчужины - серьги скал. И мне бы хотелось снова встретиться со своим спутником.
Но одним небесам известно, под какой их сенью бродит бродяга. Мне захотелось снова отправиться в путь, и я решил, что, как только сойдет снег и лед, я отправлюсь в дорогу. И вот, время года меняется, и холодные весенние ветры и дожди приносят с собой дорогу в новую страну.
Время года действительно изменилось и уже можно спокойно спать на свежем воздухе. В этом году я отправляюсь в глубь российского востока и, помимо приключений на дороге, продолжу изучать Восток и Запад Царской империи.
Я доберусь поездом до Ташкента, конечной точки железной дороги, а затем с рюкзаком за спиной отправлюсь в путь через пустыни Сырдарьинской области и Семиречья к границам Китайской Татарии и Памира, затем вдоль китайской границы на север до Алтайских гор и степей Южной Сибири. Это долгое, новое путешествие - первый опыт для англичан, потому что до нашего соглашения с Россией во взаимной ревности по поводу границы с Индией сделать это было чрезвычайно трудно.
Российское правительство не разрешало наблюдательным и предприимчивым англичанам бродить по стране, что я и намереваюсь делать. На самом деле, даже сейчас меня могут остановить и заставить вернуться из какого-нибудь заброшенного места за семьсот-восемьсот километров, в нескольких милях 4 от железнодорожной станции, и тогда, возможно, моя корреспонденция на какое-то время окажется в затишье.
Всякое может случиться: мои документы могут быть конфискованы или потеряны почтой, или мое продвижение может быть остановлено иными происшествиями. В любом случае, у меня есть официальное разрешение на поездку, и погода прекрасная.

Прощание.

Старенькая бабушка испекла мне коробку сладких ватрушек, Василий Василич принес мне фруктов и шоколада, еще один друг привез три дюжины пирогов с капустой - так всегда начинается путешествие в глушь. Мы собрались в гостиной бабушки, чтобы попрощаться.
Я должен остерегаться землетрясений, змей, укусов скорпионами, встречь с тиграми, волками, медведями, оккультных переживаний, иметь много денег.
- "Это мистическая страна", - сказал Дж., учитель математики реального училища.
- "У вас, вероятно, будут оккультные приключения; этим летом произойдут какие-то грандиозные катаклизмы. Я не знаю, что это, но я бы посоветовал вам как можно скорее пересечь эту опасную страну. Сибирь безопасна, и Север России, но не Центральная Азия, и, особенно, не Германия.
- "Ему приснился странный сон, и, увлекшись оккультизмом, он отважился на туманное пророчество, которое обычно являлось в форме землетрясений и катаклизмов. Когда я встретил его осенью после моего путешествия, разразилась Великая война с Германией, и я был склонен поверить в правдивость его пророчества; но, с честным упорством, он все еще размышлял о земле - грядут землетрясения и катаклизмы, и он не хотел бы, чтобы пожар в Европе стал воплощением его видений.
Одна подруга в восторге от того, что я собираюсь в Бухару просит привезти ей шелковый шарф с больших базаров. Другой человек тронут моей мечтой, которую я воплощаю в жизнь. Для него Центральная Азия - сказочная страна, а горы Тянь-Шаня - это не столько настоящие горы, сколько горы из книг и легенд.
Наконец старая бабушка говорит:
- "Все садитесь!"
И мы все садимся и молчим несколько мгновений, затем встаем, поворачиваемся к иконе и крестимся. Бабушка осеняет меня крестным знамением и благословляет, молясь, чтобы я в пути достиг цели и благополучно вернулся, чтобы со мной ничего не случилось, и чтобы у меня был успех.
Затем я подхожу к каждому из присутствующих и говорю:
- "До свидания".
Однако Вера смотрит на меня так, будто я никогда не вернусь.
Поэтому я вынужден спросить себя:
- Не является ли это прощание окончательным? Неужели эта русская видит, что со мной что-то произойдет?
Но она была очень добра ко мне и просто на прощание вложила красивую открытку-иконку в мою руку, и я закрепляю ее на внутренней стороне обложки своей плотной карты.

Баку.

Поезд из Владикавказа идет по северной части Кавказа, не в силах найти перевал через горы. Луга, насколько хватает глаз, пожелтели от первоцветов. Время от времени вышки говорят о том, что вы находитесь в нефтяном регионе, и примерно через час поезд въезжает на станцию под навесом, которая символизирует усталость и грязь Грозного, столицы северокавказских нефтяных месторождений.
Через несколько часов в Перовске вы по запаху соли узнаете, что достигли берега Каспия. Всю ночь поезд мчится в Баку, радуясь, что наконец-то повернул на юг и обогнул Кавказ, который ему не удалось пересечь.
В Баку у меня пересадка, чтобы отправиться на пароходе через Каспийское море в Красноводск, в соляные степи, но в городе мне приходится ждать целый день.
Обычно в Баку приезжают, чтобы заработать денег, другое там вас ничто не соблазнит. Когда дует ветер вас ослепляют тучи летящего песка; в летнюю жару вы задыхаетесь от запаха керосина. Это коммерческий город, лишенный гламура.
Баку может похвастаться несколькими миллионерами и его имя заметно во всех финансовых газетах мира, но в нем нет общественных сооружений, ничего такого, благодаря чему он мог бы заявить о себе как о западном городе.
Рабочим, по нашим западным стандартам, платят очень плохо и они не получают тех немногих преимуществ, которые есть у нас в индустриальной цивилизации, чтобы компенсировать потерянную жизнь и здоровье.
В городе наблюдается постоянное брожение среди трудящихся, и даже во время войны часто происходят забастовки.
Баку, опять же, является одним из последних убежищ конки и керосиновых фонарей.
Только в восточной части города есть очарование. Там вы можете увидеть вереницы верблюдов, шагающих по крутым улочкам, с корзинами на их потрепанных мохнатых спинах персов сидящих на корточках между корзинами и удовлетворенно покачиваясь вверх-вниз в такт движениям животного.
Или вы можете понаблюдать за тем, как верблюды опускаются на колени, ожидая, когда их нагрузят, как они жалобно кричат, когда на них взваливают тяжелую ношу, как неуклюже поднимаются снова, задними ногами вперед, и присоединяются к ожидающей группе верблюдов, уже нагруженных.
Большое торговое место - полностью восточный базар, и даже более характерный, чем в самой России. Я вижу, что базар и базарные отношения пришли в Россию с Востока. Когда вы переходите от прилавка к прилавку, вас осаждают носильщики с пустыми руками, продавцы корзин - они хотят, чтобы их наняли ходить за вами и нести ваши покупки по мере их приобретения.
Такие же персонажи из "Тысячи и одной ночи"есть и на улицах Варшавы, Киева и многих других городов. Эти люди в красных шапках и с латунными значками, которые сидят на обочинах или у порогов домов, ожидая, когда прохожие наймут их, на самом деле, являются прямыми западными потомками пятого брата портного - думаю, что именно пятый брат был носильщиком.
В гавани, у причала, где стоит моя лодка, я наблюдаю за работой докеров-персов. Они настоящие рабы, работающие по двенадцать часов в день за 4 доллара (60 копеек). На спинах у них набитые соломой вьюки, такие же как у верблюдов, и ритм их движений, когда они переносят свою ношу со склада на корабль, напоминает ритм верблюдов.
В прошлое ушло только название рабства, но фактически оно осталось. В европейцах до сих пор не проснулась жалость. Персы – это, люди-верблюды, они работают больше всех на Востоке и меньше всех недовольны. Они поют, плачут и зовут на помощь и все это время работают.
Восточные рабы для Запада, они все еще не находятся под его сильным влиянием. Не они являются причиной забастовок.Как раз перед отплытием моей лодки прибывает из Ленкорани другая лодка, и из нее выходит группа персидских мужчин с ковровыми сумками за плечами, их жены в черных вуалях, разноцветных халатах и мешковатых хлопчатобумажных штанах, а дети несут глиняные горшки.
Больше рабочих рук в доках, больше жильцов в маленьких домиках. Пароход отправляется с наступлением темноты. Это "Скобелев", красивый пароход, построенный в Антверпене в 1902 году. Должно быть, он был доставлен на Каспий по водным путям Европы; офицер на борту высказал мнение, что его доставили в Баку по частям и там собрали.
Приятный корабль, каким бы его ни привезли, - значительно превосходящий, например, обычный американский озерный пароход. Пассажиров было очень мало, и они сразу же улеглись спать, испугавшись поднявшегося шторма, а я остался один на палубе и наблюдал за удаляющимся берегом.

Огни Европы.

Покидая Европу и отправляясь в Америку, ты сидишь на носу и смотришь вперед, на океан; по крайней мере, ты не сидишь и не наблюдаешь, как исчезает ирландское побережье. Но уезжая из Европы в Азию, ты сидишь на корме и следишь за ней пока она не исчезнет из виду.
А удаляющиеся огни Баку – это, огни Европы. Ночь очень темная и беззвездная, и поэтому хорошо виден восьмимильный полукруг огней: красивые фонари на пирсе, огни эспланады, трех театров эстрады, кинотеатров и магазинов, тысячи огоньков домов на горной стороне.
Это настоящее начало моего путешествия, и оно очень волнующее; приятно сидеть на ветру и чувствовать движение моря; приятно наблюдать, как ночью многочисленные маяки становятся красными, а затем зелеными, и проходить в десяти ярдах 5 от маленького фонаря, горящего прямо над морем.
Сама поверхность моря, попеременно гаснет и вспыхивает ярким светом каждые тридцать секунд. Лампа кажется говорить: "Есть опасность... есть опасность", - и посылает энергичный сигнал сердцу. Когда мы выходим в открытое море, на воде возникает волнение, и судно начинает качаться, но ветер теплый.
Огни Баку и Европы постепенно исчезают. Первыми погасли огоньки домов на склоне горы, затем огни эспланады; восемь огромных фонарей на пирсе остались, и один за другим они исчезли, пока не осталась только огромная желто-зеленая мигалка, которая сообщает судам, заходящим в гавань, где именно находится Баку.
В конце концов, и она тоже исчезает, начинается сильный дождь. И я отправляюсь спать на свою койку. На следующее утро широкое зеленое море, испещренное белыми гребнями волн, было залито солнцем. Выглянув в иллюминатор, я увидел, как яркий утренний свет озаряет серые и кажущиеся незначительными горы Азии. Пароход входил в Красноводск.

Там, где цветет пустыня.

Красноводск - одно из самых жарких, пустынных и убогих мест в мире. Горы мертвы, в них нет воды. Дождей почти не бывает, а земля - это только песок и соль. Странно, что даже там бывает сезон дождей. Весна, и маленькие кустики пробиваются наружу в зелени и живут три недели или месяц, прежде чем их окончательно опалит.
Я провел день с добрым грузином, экспедитором порта, к которому у меня было письмо. Он должен был помочь мне, предполагая, что местная жандармерия воспрепятствует моему прибытию. Но по забавной случайности я избежал внимания проверяющего офицера и проник в Транскаспию без вопросов и предъявления паспорта.
Никто никогда не может быть полностью уверен в том, что пройдет проверку, даже если у него все документы в порядке. Российское правительство не выдает письменного пропуска в Центральную Азию, но сообщает ваше имя всем местным властям, и вы должны, во-первых, верить в то, что они получили такое сообщение, и, во-вторых, в то, что они согласны с тем, что полученное имя в русском написании совпадает с вашим именем, написанном на английском языке в вашем Британском паспорте.
В случаях с таким именем, как у меня, которое пишется так, а произносится по-другому, вероятно, возникают трудности. Во время моего пребывания в Центральной Азии я видел, что мое имя пишется следующим образом - Грхан, Гроян и, конечно же, неизбежное Грэггам, и в некоторых случаях мне приходилось с трудом убеждать российских чиновников, что это значит одно и то же.
И они проявляли снисходительность. Грузин был очень гостеприимен; он отвел меня с пирса в свой дом, расположенный за шестью или семью поникшими и уставшими акациями, предоставил мне спальню, предложил, чтобы мне принесли самовар и кофе, я приготовил себе завтрак, а потом проспал три жарких часа дня. Вечером он привел с собой других своих кавказских товарищей-земляков из поселения, небольшую группу ссыльных, и мы проговорили много часов под звуки гудящего самовара.
Мы говорили о Владикавказе и любимом грузинами Казбеке, о моих путешествиях и общих знакомых в кавказских городах и селах, говорили об этике и политике, о рабочем человеке и о России, особенно современной России, с ее буржуазной и порочной городской жизнью.
У моего хозяина были почти викторианские английские вкусы, ему не нравились юбки с разрезом и танцующие танго, столь популярные в Баку, не интересовался женщинами, презирая русских за их флирт, танцы и беспутный образ жизни, верил в тихую семейную жизнь как основу личного счастья и в социализм как общество политического блаженства. Огни Европы еще не совсем погасли.

Первый взгляд на пустыню.

Поскольку поезд отправлялся только в двенадцать, мы провели долгий и приятный вечер, а когда пришло время уходить, хозяин принес мне большую бутылку кахетинского, мы выпили вино и все вместе отправились на железнодорожную станцию. Я купил билет, нашел свой вагон.
Без суеты, без волнения, пустой полуночный поезд медленно тронулся со станции по соленым степям, и мне показалось, что во всем длинном поезде я только один. Было очень досадно, что в темной ночи не было видно никакого пейзажа, но меня утешал тот факт, что поезд проехал не более семидесяти пяти миль до восхода солнца.
На следующее утро, как только я проснулся, я выглянул из вагона, и моему взору предстала пустыня; насколько хватало глаз, простирался желто-коричневый песок, а на горизонте виднелись загадочные силуэты верениц верблюдов, похожие на обрывок восточного письма, написанного между землей и небом.
Передо мной открылось новое зрелище, ибо я никогда раньше не видел пустыни, за исключением, конечно, Палестины, где она едва ли характерна. Скалы Красноводска исчезли; пустыня простиралась по обе стороны. Я тщетно искал где-нибудь дом или дерево, но снова увидел, как в Красноводске, жалкие зачатки жизни природы - редкий желтый чертополох в цвету, бледно-розовые соцветия там и сям на песке.
Поезд двигался так медленно, что, казалось, можно было сойти и выйти на равнину, сорвать цветок и возвратиться. Странно, что российское правительство провело железные дороги через пустыню до того, как развило свои внутренние торговые пути!
Западному уму эта железная дорога показалась бы почти необъяснимой. Вы можете принять это за тщательно продуманную игру воображения. В расписании поезда указано, что он следует по маршруту скоростного поезда, и все же на следующих друг за другом безлюдных станциях в пустыне останавливался на 21, 31, 14, 6, 12 минут и, таким образом, преодоление расстояния в 390 миль от Красноводска до Асхабада занимает 23 часа со средней скоростью 17 миль в час.
Причина такой медлительности, возможно, кроется в том, что шпалы уложены не очень хорошо, и при попытке увеличить скорость они могут сдвинуться; а остановки на станциях впечатляют, что позволяет русским выходить из поездов и осматриваться, и, между прочим, пусть дикие туземцы знают, что паровой караван ждет их, если они захотят отправиться в путь.
На одной из этих пустынных станций мы стоим дольше, чем Северный экспресс в Берлине или Чикагский экспресс в Ниагаре. Россию не волнует потеря времени. Возможно, в Америке время и является деньгами, но в России это всего лишь медные монеты, и гораздо интереснее построить политическую железную дорогу через пустыни Азии, чем помогать садоводам Абхазии или развивать промышленность на обширном Севере, где нет железных дорог.
Путешествие скучное, но в конце концов появляются холмы - малые Балканы и Большие Балканы; солончаки сменяются песчаными отмелями - кучами песка, нагроможденными ветром и придающими им форму серых сугробов снега. Красивые изогнутые линии песчаных отмелей - это руны ветра.
Вся эта местность когда-то была дном Каспийского моря, или, скорее, океана, который, как предполагается, простирался, с одной стороны, до Аральского моря, а с другой - до Азовского и Черного морей. Горы были похожи на острова или берега, или опасные скалы в море.

Первомай.

Когда мы пересекли Балканы, местность постепенно улучшилась. Внезапно вдали показалось зеленое пятно, и глаз приветствовал его, как человек, находящийся в море, приветствует сушу. Поезд подъехал ближе и перед нами открылся чудесный изумрудный квадрат, густо заросший молодой пшеницей, на фоне серой и коричневой пустоши.
Это было первое орошаемое поле. Вскоре появилось второе и третье поля, являвшие собой благословенный контраст и свежесть. Из-за желтоватого облачного неба вырвалось солнце, и я вспомнил, что сегодня первое мая. Так для меня начался Первомай.
На станциях, которые до тех пор были пустынны, начали появляться люди: величественные туркмены, одетые от плеч до лодыжек в красные и белые халаты, скорее в банные халаты, чем в платья; текинцы в шапках из белой, коричневой или черной овчины, таких же больших, как медвежьи шкуры в наших краях на гренадерах; толстые киргизы 6 с широкими губами, монгольскими бровями и крысиными-хвостатыми усами, свисающими до их коротко подстриженных бород; бедные бактрийские рабочие, одетые во все цвета кожи; богатые персидские купцы, одетые в мрачно-черное.
Многие женщины стояли на станциях с горячими, только что сваренными яйцами, с жареными цыплятами, молоком или кумысом в бутылках, даже с кусочками сливочного масла, с самоварами. А еще там были местные мальчишки с корзинами, полными лепешек.
На каждой станции был длинный барьер, и женщины, выстроившись в шеренги по двадцать-тридцать человек, стояли за ним и зазывали пассажиров. Множество дымящихся самоваров были приятным зрелищем, и за полпенни мне приготовили чай в одном из них.
Местность постепенно улучшалась, и поезд проезжал мимо полей, вдоль каждой борозды которых текли маленькие искусственные ручейки, мимо множества изумрудных пшеничных полей, окруженных большими дамбами. Желтой пыли этой пустыни нужна только вода, чтобы сделать ее плодородной; это не просто истертая порода и камень, как песок на морском побережье, а органическое вещество, которое веками оседало из атмосферы-лессовая земля.
Когда мы осознаем, что слой этой странной пыли достаточно глубок, чтобы быть почвой, мы кое-что понимаем о древности пустыни и о том факте, что, когда мы рассматриваем геологическую историю, наш разум должен охватывать миллионы лет, в то время как, размышляя об истории человечества, мы почти приходим в ужас, думая тысячелетиями.
Итак, лессовая пыль оседает в чистом воздухе. Кстати, что еще не оседает из воздуха в повседневность нашего мира? Весенние цветы демонстрируют богатство этой пыли дикой природы, ибо теперь вы видите, как пустыня под воздействием орошения расцветает, как роза.
Она действительно прекрасно сочетается с розой, потому что даже на краю безнадежной пустыни я замечаю шиповник, и он необычайно красив. На новых станциях появляются маленькие дети с букетиками темно-красных цветов в руках. На пустоши появляются маки, ирисы, камнеломки, коровяк, льнянка - признаки богатой страны, плачущий среди песков. И это буквальная правда:

Full many a flower is born to blush unseen,
 And waste its sweetness on the desert air. 7

Центральноазиатская пустыня.

Граница с Персией.

К вечеру поезд уже мчится вдоль границы с северной Персией, и у каждого дома цветущие розы. Персидский торговец шелком, весь в черном, с талисманом на шее из зеленого нефрита на золотой цепочке, зашел в наше купе и собирался занять верхнюю полку.
Он едет всю ночь в Мерв, и принес в вагон огромный букет душистых махровых роз. Этот допотопный перс с шишковатым носом, серым лицом и звериными ушами не захотел оставаться в нашем купе, потому что в нем была женщина, попросил меня последить за его местом и ушел в соседнее, свободное от женщин купе.
Он оставил свою черную, тонкую, обтянутую кожей трость с роговой ручкой и набалдашником из латуни длиной семь дюймов. Мы добрались до Геок-Тепе, великой крепости текинцев, разрушенную Скобелевым в 1881 году. На железнодорожном вокзале есть комната, в которой хранятся образцы всего оружия, использовавшегося в бою.
Есть также восковые фигуры русского солдата с пистолетом и воин-туземец, рассекающий воздух полукругом меча. Многие пассажиры пошли посмотреть на эти экспонаты. Наступило время заката, и запад за поездом окрасился в красный цвет, вечерний воздух был полон здоровья и аромата, звезды сияли, как магниевые огоньки в сияющем небе, молодая луна занимала самое замечательное место на небе, паря не прямо над головой, а в нескольких градусах от зенита как бы на правом плече ночи.
Это был вечер, который тронул до глубины души. На каждой станции до Асхабада пассажиры сходили с поезда, прогуливались взад и вперед по платформам и разговаривали. Утро Первого мая было пустым и унылым, а вечер был полон веселья и жизни.
Мы прибыли в Асхабад, первый крупный город Туркестана, около одиннадцати часов вечера, и на его платформе открылась необычайная картина. Все сорок пять минут нашего пребывания здесь было битком набито людьми со всей Центральной Азии - персы, русские, афганцы, текинцы, бухарцы, хивинцы, туркмены - и у каждого в руке, или на одежде, или в тюрбане были розы.
Вся длинная мостовая благоухала розами. Веселые русские девушки, все в белом и в летних шляпках, болтали с молодыми офицерами, с которыми они расхаживали взад и вперед, и в руках у них были розы. Персидские разносчики с вместительными корзинами розовых и белых роз сновали туда-сюда; огромные и великолепные туркмены, прислонившись к колоннам или прогуливаясь, засунув босые ноги в простые носочки , которые они называют тапочками, тоже держали в пальцах розы.
В зале ожидания третьего класса выстроилась очередь из живописных великанов, ожидающих своих билетов, за порядком в которой следил сердитый маленький русский жандарм. За длинным барьером, лицом к стоящему поезду, стояла знакомая группа женщин с курами и яйцами, с дымящимися самоварами и бутылками горячего молока.
Они теперь были с фонариками, со свечами и керосиновыми лампами, и свет отражался от них и от пара, поднимавшегося от кипящей воды, которую они продавали.

Персидская ночь.

Я вышел на тенистые улицы, где тройные ряды деревьев с густой листвой отбрасывали тень между вами и прекрасным ночным небом; в глубине темной зелени виднелись городские дома, на далеко выступающих крышах которых росла трава, с верандами, где люди спали даже в мае.
Но в Асхабаде не спали. Я остановился под тополем и вслушался в печальную музыку персидских свирелей. В этих теплых, пульсирующих и в то же время меланхоличных звуках звучала ночь Северной Персии - ночь моего майского дня.
Я вернулся на вокзал и купил большой букет розовых и белых роз, и, как только прозвенел второй звонок, сел в свой вагон, накрылся пледом, а когда поезд тронулся, я ускользнул из этого чудесного города - в счастливый сон.

Чудесная Бухара.

На следующий день после того, как мой поезд покинул Асхабад, мое желание о поездке в Персию не было выполнено. Мы повернули на северо-восток и ехали по безжизненной, безводной пустыне Каракумы - 100 миль холмистой пустыни и сыпучих песков.
В одиннадцать часов утра температура в тени достигала 80 градусов 8 - в каждом вагоне поезда был установлен термометр - и воздух был насыщен мелкой пылью, которая проникала в вагон, несмотря на все закрытые окна и двери.
За окном в крайнем беспорядке располагалась желтая ребристая поверхность, как бы оставленные морем берега, дымящие песком холмы, ложбины, поросшие блеклой травой, где время от времени виднелись сурки. В какой-то момент мы увидели глинобитные хижины, рядом с которыми стояли текинцы, и на участок пустыни, где стадо лохматых дромадеров находило пищу там, куда ни одно другое животное не сунуло бы и носа. Затем мы ехали среди сплошных песчаных холмов, желтых с развевающимся на ветру песком.
И так, до самой красной реки Окс. Сейчас она называется Амударья, но на самом деле это древний Оксус, прекрасный, широкий поток в Чарджуе, который свои красным цветом совсем не похож на воду. Во всех каналах и сооружениях ирригационной системы по всей территории района течет красная речная вода, и везде, где проходит вода, пустыня расцветает, как девственная почва.
Река - жена солнца, а зеленые поля - их дети. Чарджуй, порт на реке Оксус, является отправной точкой для отплытия в Хиву. Здесь есть небольшой флот и правительственные пароходы курсируют между двумя городами, хотя путешественникам, путешествующим по частным делам, сравнительно трудно приобрести на них билеты.
Когда впервые был создан этот флот, существовала некоторая идея, что Россия будет использовать их в своих имперских войнах, продвигаясь на юг, но, вероятно, в наши дни эти суда не имеют большого военного значения. В остальном, Чарджуй славится своими дынями, которые вырастают до размеров тыквы и очень сладкие.
Часто в Петроградских магазинах или в фешенебельных ресторанах можно увидеть огромные дыни, подвешенные на ремнях из лыка - это плоды Чарджуя. В это время года на Чарджуе много грязи, и он не привлекает путешественников, тем более что его гостиницы плохие.
Поезд въехал на территорию российского протектората Бухара, и население изменилось. От Aсхабада аборигенам были предоставлены специальные вагоны для перевозки скота , и они сидели на досках, укрепленных на козлах; это были сарты 9, бухарцы, евреи, афганцы.
В наш вагон вошли два мусульманских богослова, направлявшихся в Бухару. Они вымыли руки, расстелили ковры с одной стороны вагона, опустились на колени с другой, произнесли молитвы и простерлись ниц. Затем они достали по экземпляру Корана, и один читал другому звучным и поэтичным голосом всю дорогу.
Это были сарты, представители очень древнего племени арийского происхождения, одни из самых красивых людей Центральной Азии, высокие, полные достоинства, морщинистые, в великолепных халатах и белоснежных тюрбанах. У этих двоих в другом купе нашего вагона былоя, по-видимому, несколько жен, поскольку у каждого из них было по пачке билетов.
Эти женщины были строго одеты. Никто из них не выглядывал из-за угла, как это бывает в Турции, и не подглядывал из-за абсолютно черной ткани, скрывающей лицо и тело. Когда вы смотрели на пятерых или шестерых женщин, терпеливо сидящих бок о бок, одетых в просторные зеленые халаты, и вместо лиц у них были черные маски, по цвету и виду напоминающие противень для духовки, вас охватывал ужас, как если бы ваш взгляд остановился на трупах или пораженных чумой.
Из долины Окса люди двигаются в густонаселенную страну, и это потрясающее зрелище - видеть так много жителей Востока, пьющих зеленый чай из желтых чашек. Мы уже были ближе к Китаю, чем к России, и китайцы были ближе к нам. Мне это напоминало Чайнатаун, Нью-Йорк и рестораны chop suey 10.
Я разговорился с татарским торговцем коврами и попытался получить представление о том, какой была Бухара в благодатный 1914 год.
- А в Бухаре есть электрический трамвай или конка?
- Нет, ничего подобного. Улицы такие узкие, что две повозки не могут разъехаться, не столкнувшись.
- Есть ли там какие-нибудь отели?
- Там есть караван-сарай. Древний город.
- Здесь нет европейских зданий?
- Только за пределами города. Здесь есть российская полиция - вокзал и отель, построенный для официальных лиц. Эмир не разрешает строить какие-либо отели в пределах своих стен.

Древний город.

Наконец мы добрались до Новой Бухары, русского города с его белыми домами, аллеями деревьев, широкими улицами и магазинами, и свернули на проселочную дорогу, ведущую в Древнюю Бухару. Поезд катил по прекрасным лугам и кукурузным полям, ярким и плодородным, как юг Англии, и через двенадцать солнечных верст мы увидели глинобитные стены цементного цвета самого замечательного города мусульманской Азии, место, которое, возможно, было создано для вас с помощью волшебства и напоминает вам дворец Аладдина, каким он, должно быть, выглядел в пустыне, куда его перенес волшебник.
Внутри зубчатых стен - серый «Кремль» в восьми милях вокруг - 150 000 мусульман живут исключительно по велению своего сердца, без какого-либо заметного вмешательства извне, на узких улочках, в крытых переулках, с бесконечными магазинами, за защитными стенами.
Дороги узкие и мощеные, они петляют во всех направлениях, с множеством переулков и переулки с площадями, на которых стоят красивые мечети, с порталами и лестницами, ведущими вниз, к небольшим водоемам, прохладным и затененным деревьями, в которых хранится городская вода.
По проезжей части гарцуют различные экипажи - заляпанные грязью пролетки, неуклюжие тележки яйцевидной формы с огромными деревянными колесами высотой в восемь футов и выступающими осями, покрытые позолотой и малиновым сукном повозки из тростника и соломы, имеющие форму огромного яйца, у которого срезаны оба конца.
Бек, или мировой судья из Бухары проезжает в своем экипаже в сопровождении всадников, и все остальные отдают ему честь, когда он проезжает мимо. Заметно, что ездоки повозок предпочитают сидеть на корточках на лошадях, а не на водительских сиденьях.
Вереницы нагруженных верблюдов бредут по булыжной мостовой, бесчисленные мусульмане едут верхом на ослах - ясно, что человек - хозяин, когда видишь необъятного бухарца, сидящего на корточках на смирном осле и держащего в руках огромную дубинку, занесенную над его головой. Встречаются обшарпанные женщины, сидящие на ослах и некоторые из них даже держат перед собой ребенка.
На узких дорожках постоянно возникают заторы, и ездоки все время кричат:
- "Хах-хах!" ("С дороги, с дороги!").

Бухара: сопровождение судьи.

Дома построенные из древней черепицы и глины руин давно исчезнувших строений. У них красивые старинные резные из дерева двери, но нет окон, выходящих на улицу. В каком-то инкрустированном буфете со стеклянным окном, наполовину закрытым, сидит продавец - это открытая лавка с множеством товаров. Так сидят не только продавцы, но и мастера - жестянщики за работой, медники, изготовители шляп.

Бухарские базары.

Базары богаты, но редки, а в тени крытых улиц - их пятьдесят - блестящие шелка и ковры, кастрюли и тапочки, выставленные в лавках по обеим сторонам дороги, выглядят необычайно роскошно; великолепные продавцы терпеливо сидят, не прося вас купить; перед ними груды металлических изделий, на маленьких табуретках лежат серебряные монеты и банкноты, относящиеся к эпохе, которую как я думал, можно было найти только в книгах. Какой же это богатый город!
Здесь предлагается больше шелка и ковров для продажи, чем в Лондоне или Париже, это бесконечный склад желанных товаров. Что поражает вас в Иерусалиме или Константинополе, так это изобилие английских товаров, выставленных на продажу, но здесь, в Бухаре наблюдается странное отсутствие товаров западного сообщества.
Раньше англичане отправляли всевозможные товары караванным путем из Индии, но с тех пор, как русские ввели свою таможенную систему, коммерческое влияние Англии ослабло. Западные товары поступают через Россию. Европейские товары привозят из Германии или Скандинавии.
В остальном, как и в других восточных городах, уличные арабы продают чуреки и лепешки; на углах сидят мужчины в белом и продают бухарское лакомство, коричневые твисты из ирисок, старомодных леденцов, которые кладут кучками очень похожими на горный хрусталь.
Нищие в лохмотьях сидят возле мечетей и протягивают вам русские миски - они не кричат и не бегут за вами, как в городах Азии и Северной Африки. Перед каждым магазином стоит клетка с крупной домашней птицей, в некоторых случаях с соколами, которые очень ценятся в этих краях. Я восхищался соколами, а их владельцы, казалось, по-детски радовались, увидев то внимание, которое я им уделял.
Я дал кусочек бухарского серебра нищему у мечети (У бухарцев есть своя собственная серебряная чеканка, которая, однако, больше похожа на древнюю монету, чем на те, что используются сейчас). На одном из больших тенистых базаров я купил восхитительный шелковый шарф темно-розового цвета, полный света и очарования, приобретающий объемное великолепие, когда меланхоличный восточный человек показывал его мне.
Я не торговаться о его цене, которая и так казалась почти невозможной, всего пять рублей (десять шиллингов), и дама, у которой он сейчас, говорит, что его достаточно, чтобы сшить целый халат. Но он мне нравился в качестве шарфа больше, чем если бы из него что-то сделали.
Я выехал за пределы города и обошел вокруг стен. Их огибает дорога, а на дороге стоят верблюды с голубыми бусами на шеях и много выходцев с Востока верхом на них. Когда находишься за пределами города, возникает странное ощущение контраста.
Дуга серых стен постепенно изгибается и удаляется от вас, окружая и защищая жизнь города; город похож на волшебную шкатулку, полную странных фокусников и певцов, продавцов игрушек и покупателей; он похож на странный человеческий улей, полный жизни.
А за стенами - неожиданный контраст: свежий воздух, простор, и жизнь. И зелень, и бескрайнее небо. Улицы в городе такие узкие, что кажется, будто вы в шкатулке с закрытой крышкой. Кто-то сказал мне, когда я был в Нью-Йорке:
- "Мы дадим вам свободу в этом городе без крыши".
Так вот в Бухаре крыша на крыше. И вы, безусловно, чувствуете это, когда выходите на улицу и видите молчаливую, многозначительную стену, ограждающую город. Но поля утопают в зелени, и очень похоже на чудесный июньский день в Англии - ива с любовью склоняется над вами, усыпанная листьями.
Стены укреплены зубцами, проломлены, залатаны, с подпорками; в них одиннадцать ворот, и через каждые ворота проходит поток людей, напоминающий процессию. Вдоль стен, между воротами и калиткой, царит глубокий и нежный покой. 
Щебечут ласточки, гнездящиеся там. Сквозь стены не проникает ни звука; они широкие высокие и прочные. За ними нельзя увидеть даже мельком высокие городские мечети. Я снова вернулся в город, заблудился в его лабиринтах и был вынужден взять местного извозчика, чтобы выбраться обратно.
Я жил в гостинице, специально построенной для мужчин, состоящих на государственной службе. Я занял последнюю свободную комнату. Приятно было понежиться на солнышке и пройтись по двадцати чудесным улицам и переулкам, еще раз посмотреть на то я уже видел раньше - краски Востока.
Бухарцы - мягкий народ. Они не носят оружия. Они сидят на травяном рынке, болтают и улыбаются за чашками чая. Маленькие розовые голубки на улицах ищут крошки между их босыми ногами.

Гнезда аистов.

Дикие птицы пустыни вьют гнезда на домах и базарных лавках. На вершине башен любой мечети видны огромные гнезда аистов, обрамляющие башню по кругу. Некоторые гнезда достигают восьми - десяти футов в высоту и выглядят как часть архитектурного замысла.
Мусульмане поощряют аистов строить гнезда, считая их священными. Приятно наблюдать за самой птицей - темный подвижный силуэт на фоне неба; слушать стук клювов, когда аист-отец внезапно прилетает к гнезду с едой.
Бухара – это, своего рода мусульманское совершенство, здесь невозможно достичь прогресса, кроме как путем разрушения старых форм. Бухарцы строго придерживаются своей религии и ее этических законов; они носят однообразную одежду, они знают свои ремесла.
Они контрастно отличаются от русских, которые небрежны и неточны и в богослужении часто бесстрастны к своему Богу; от русских, которые не носят ничего традиционного и выходят на улицу практически в любой одежде; от русских, таких невежественных и неуклюжих в своих ремеслах.
И все же у России все впереди, а у Бухары все позади. У бухарцев нет амбиций, их не прельщают цивилизация и технический прогресс. Они радостно улыбаются всему, что происходит вокруг, но ничто их не трогает. Русский автомобиль мчится, подпрыгивая, по булыжной мостовой, издавая тревожные звуки; десятки собак пытаются наброситься на него и укусить, когда он проезжает мимо, а туземцы сидят в своих лавках-буфетах и смеются. Если машина останавливается, они не собираются вокруг нее, как, например, это происходит в деревне кавказских племен.
Здесь был один бухарец - сарт, одетый в длинный халат и тюрбан, - который ездил на велосипеде, что было удивительным исключением.

Возле одной из самых известных мечетей.

Влияние русских в настоящее время на Бухару очень слабое, но, несомненно, они затянут ее в свои руки позже, также серьезно, как империя укрепила себя среди других стран Центральной Азии. Здесь нет паспортов, и смешанные деньги; но паспорта уже поступают, и банки изымают все старые деньги: сартские биты обмениваются на русское серебро.
В пределах городских стен находится несколько российских банков, и они пользуются большим влиянием. Эмир дружески относится к России и является важной фигурой при российском дворе, хотя ходят слухи, что в его родных чертогах он коротает свободные долгие дни, играя в такие элементарные карточные игры, как "дурак", "щелчок" и "счастливая семейка".
У русских есть разрешение на строительство школ в городе, и русского каменщика можно увидеть за работой с кельмой и линейкой, в то время как землекоп-туземец таскает туда-сюда тележку. Иностранные товары на базаре в основном хлопчатобумажные, и если вы присмотритесь к великолепным ярким принтам, которые украшают одежду местных жителей, то обнаружите, что на всем этом есть маркировка "Московское производство".
Бухарские купцы едут в Нижний не только продавать, но и покупать. На улицах нет туристов, ни англичан, ни американцев. Однажды я даже с удивлением спросил себя: а где же американцы? Единственные люди в западной одежде, это коммивояжеры, и в основном это русские или армяне, хотя иногда можно увидеть немцев.
Я заметил, что эти люди обсуждают цены на конский волос, шерсть, жмых, ковры, шелка.

Создатели ковров.

Следует помнить, что этот район по праву славится больше своими коврами, чем шелками. Лучшие ковры в мире производят текинцы. Армяне, туркмены и персы целыми деревнями и поселениями в Закаспии занимаются изготовлением ковров с иглой и ткацким станком.
У них есть оригинальные традиции изготовления ковров, они ценят особое искусство плетения этих замечательных персидских узоров, и для них ковер - это не просто покрытие, на котором можно было бы представить мужчину в грязных сапогах; он предназначен для изящных босых ног в гареме, или это целая картина, которую нужно вешать на стену, а не расстилать на полу.
Швейные машины, конечно, имеются в Бухаре, также, как и в любом городе мира. Кинотеатр сюда тоже пришел, и зеленая афиша объявляет, что танго будет показано после презентации яркой комедии под названием "Суфражистка 11.
Но какое это на самом деле имеет значение? Давайте спросим об этом у целеустремленного аиста, стоящего на одной ноге на вершине мечети Лава-Хедей. На башне мечети есть часы, и аист, кажется, пытается определить время. Но он не даст ответа, как и мусульмане-мужчины внизу; они также осматривают стену, чтобы узнать, не приближается ли час молитвы. И, заметьте, часы установлены не по петроградскому времени.

Мусульманские города и мусульманство.

Знакомство с мусульманскими городами - Константинополем, Каиром, Иерусалимом и Бухарой, с их удивительным сочетанием красок, с их характерными крытыми аллеями и базарами, с их огромным количеством кружев, шелка и ковров, туфель, феск, тюрбанов, медных изделиями, их мрачными каменными дорогами и тесными дворами, их глухими домами без окон, чтобы не было видно женщин, их огромными мечетями и великолепными гробницами неизбежно наводят на мысль о великом Востоке.
Что такое мусульманство, что это значит? В Каире и в Иерусалиме и даже в Константинополе можно усомниться в истинной природе мусульманского мира; этот мир кажется временным, легко поддающимся западному влиянию или, во всяком случае, отвергаемым более блестящими и жизненно важными институтами Запада, соседствующими со многими обветшалыми и убогими явлениями Востока.
Но Бухара - идеальное место. Она гораздо более удалена даже от Дели и почти не затронута западной жизнью. Если бы волшебник захотел перенести нашего современника в город мечты, как Аладдина в сказочный город, где не было бы ничего узнаваемого, и в то же время все было бы красиво и сбивающее с толку, нужно было только привести его к стенам Бухары.
Благодаря Бухаре, ее нетронутому миру и красоте, человек получает новое представление о мусульманстве, и становится абсурдным думать, что мусульманский мир устроен по тому же образцу, что и западный, только с необычно живописными городами.
Мы помним тот факт, что мусульман на много миллионов больше, чем христиан, что они живут вдали от железных дорог, в пустынях, в отдаленных городах, что они путешествуют в караванах на верблюдах и для них достаточно их религии и образа жизни, что они не ищут новых слов или вдохновения, что им не нужно время для других дел или каких-либо перемен.
Мы помним их таинственность, их веру и преданность, их великолепную отрешенность, их самодостаточность, их игривость, дерзость, гостеприимство, то, как они блистают по сравнению с христианами соблюдением условностей своей религии, их пунктуальной набожностью, их паломничествами, и, вместе с тем, с их неизменной и определенной кастовой принадлежностью.
Их паломничество в Мекку, которое мы склонны рассматривать просто как нечто традиционное, на самом деле является одннм из самых загадочных человеческих процессов. Из Северной Африки, Сирии, Турции и Армении, из Туркестана, с китайских окраин (есть даже китайские мусульмане, дунгане), из Индии, из глубин Аравии и Персии - в Мекку.
Только из России туда ездят ежегодно значительно больше мусульман, чем в Иерусалим христианских паломников; и среди этих паломников мусульман большинство чужеземцы. Они неграмотны, просты, ничем не примечательны.
Их разум не способен понять наших современных христианских миссионеров, и у России, по крайней мере, нет желания обращать их в свою веру. Если народы мира можно было бы рассматривать как часть великолепного рисунка вышивки на одеянии Бога, то, вероятно, было бы видно, что мусульманство в настоящее время является частью прекрасного узора удивительной лабиринтной схемы.
Это не секта или разновидность религии. Магомет и мусульманство – это, не тот предмет, от которого можно отмахнуться, и когда мы смотрим на эти чудесные города Востока, стоит помнить, что мы видим новый образ и слово и находимся среди людей, исповедующих иную, но тем не менее истинную веру.
Также и на одной из планет мы можем столкнуться с другой расой, у которой не было и не могло быть нашего откровения. Однако наши предубеждения, как воинствующих христиан, неизбежно направлены против магометан. Они всегда были нашими религиозными врагами по оружию.
Сарацины, язычники, татарские орды; мы не очень дружелюбно относимся даже к тем из наших друзей, которые, чтобы показать свою независимость мыслей говорят, что они предпочитают мусульманство или буддизм, конфуцианство или что-то еще другое.
При чтении книги Карлейля 12 "Герои, почитание героев и героическое в истории" возникает навязчивое чувство - было жаль, что в качестве "Героя-пророка" он выбрал Магомета, а не Иисуса, или что, выбирая Магомета, он не путешествовал по мусульманским странам, более тщательно исследуя свою тему и давая более правдивое представление о значении мусульманства и человека, основавшего его.
Раздел "Герои", посвященный Магомету, похож на ноту, которая не звучит. Перечитывая автора, поражаешься новому факту о Карлейле - его замкнутости в интеллекте. Несмотря на то, что он поглощен историей Франции и Германии, вы замечаете узость его кругозора, или, возможно, дело в том, что общее видение мира, которое есть у людей сейчас, было не столь доступно в его время, и различия в национальной психологии, проявляющиеся сейчас, тогда были скрыты.
Карлейль принимал за человечество шотландцев, а все истинные религии каким-то южным шотландским пуританизмом. Он видел все национальные судьбы однообразными, не представляя фундаментальных различий в их душах. Он восхищался немцами, и немцы приняли его самого и его работы.
И он недолюбливал французов, потому что очень немногие из них обладали "целеустремленностью", "мужественностью", "основательностью", "мрачной серьезностью" его соотечественников. Россия была для него очень неопределенной страной, но Карлейль одобрял царя, смутно различая в нем человека, у которого должно было быть что-то общее с Кромвелем или Фридрихом Великим, "удерживающим с помощью казаков и пушек такую огромную империю".
И чем дальше простирается его воображение, тем больше его представления об иностранных народах и расах перестают соответствовать его представлениям о человечестве. Многие его рассуждения были бы другими, если бы Карлейль путешествовал и видел их в реальной жизни, а не находил в музеях и библиотеках. Как замечательный путешественник, он узнал бы и показал больше истин и тайн этого мира, чем сделал это через призму истории.
Магомет Карлейля - пример старомодного видения. Теперь ясно, что этот "чистосердечный Сын дикой природы с сияющими черными глазами и открытой социальной душой" не был тем решительным, сознательным британцем, каким его изображают, а мусульманство не обладало той кромвелевской серьезностью, которую приписывал ему Карлейль.
Невозможно найти в мусульманской душе " божественную природу долга", и мы не смогли бы объяснить «грубый чувственный рай» и «ужасный пылающий ад» магометан, говоря им «правильное - это неправильное, жизнь - это смерть, рай - это ад.
Одно ни в коем случае нельзя делать, другое ни в коем случае нельзя оставлять невыполненным». Магомет и мусульманство не поддаются объяснению в этих терминах. Вероятно, наиболее распространенным на Западе является предположение, что мусульман не сосчитать.
По числу своих приверженцев они значительно превосходят христианство, но даже те, кто считает, что воля большинства должна выполняться, не признает мусульманского большинство. Хотя они и более воинственны, чем мы, у них нет нашего оружия, и хотя они болеее совершенны физически, у них нет ни нашей природной поддержки, ни нашей цивилизации, ни нашей страсти.
Их ничтожно мало, и они обособлены друг от друга и далеки от нашего западного понимания человека. Тем не менее, мусульманство – это, неординарная мировая религия. Многие миллионы мусульман – это, не просто потенциальные христиане, это множество людей пребывающих в заблуждении, но нашей миссионерской деятельности недостаточно, чтобы привести их к Свету.
Это не случайность и не временная религия, а, очевидно, счастливая ее форма, подходящая миллионам людей, которые ее воплощают. Эта поэтическая религия является неотъемлемой частью жизни людей, исповедующих ее, и от нее нелегко избавиться или вытеснить. Будучи восторженными христианами, мы относимся к мусульманскому миру с некоторой досадой, а некоторые из нас даже со злобой и готовностью выступить против него с оружием в руках.
Но как туристы, ищущие удовольствий, и мирские мужчины и женщины, мы, скорее, любим турок и арабов за их "живописность", за образность их религии и, как соперники, мы любим их за репутацию хороших бойцов. Будучи в Каире, я с некоторым неудовольствием воспринял, что в первую очередь нам были показаны столь любимые туристами великолепные мечети Султана Хасана, Алебастровая и другие.
Не древнеегипетские развалины, которые являются самой значительной вещью в Египте; не раннехристианские руины, которые нам дороги больше всего (о старых христианских монастырях, которыми владеют копты, казалось, никто не знал), а мечети, построенные из украденных камней пирамид и других храмов и гробниц, инкрустированные драгоценными камнями, взятыми из иконных риз и иконостасов первых христианских церквей. И когда я слушал об этой ослепительной архитектуре, о мамлюках, их войнах и грабежах, возникла пренебрежительная мысль:
- "Все они - шайка разбойников, эти мусульмане".
Они грабители по натуре и не склонны к прогрессу не только в жизни, но и в идеях. Но они живописны и придали значительной части земного шара характерную причудливость и красоту. От них нельзя отмахнуться. Карлейль пытается увидеть какой-то свет в Коране, и неудачно.
Вероятно, Коран переведен не в том духе или в угоду британскому вкусу. Но, очевидно, он предназначен для пения нараспев, и в нем много незнакомых нам ритмов, таких же незнакомых, как рыдающая, жалобная, кричащая музыка, которая звучит в ушах мусульманина как мелодия.
Душа Корана не похожа на душу Библии, точно так же, как душа средневековых христианских городов, таких как Флоренция или Рим, не похожа на Хиву, Бухару или Самарканд, точно так же, как души наших энергичных мистических людей отличаются от душ простых, довольных собой и фаталистичных людей.
Нелегко передать разницу словами, это не просто разница в одежде. Это разница в духе, разница в духовности, которая приводит к тому, что выражение становится другим, будь то одежда, или дома, или города, или образ жизни, или музыка, или литература, или молитва.
И хотя наше выражение лица меняется, оно остается прежним. Наш дух и лицо остаются прежними, но только у лица меняется выражение.
- "Бог велик; мы должны покориться Богу", - это, мусульманская мудрость.
В некотором смысле это обычное дело - мы должны подчиниться. Но для мусульман это ожидание проявления Божьей воли, тогда как для нас это скорее ее предсказание. Мы живем для того, чтобы узнать, чего желает для нас Бог.
После слов:
- "Да будет воля Твоя!" мы ставим восклицательный знак и радуемся.
Мусульманство – это, фатализм, но христианство - не фатализм. И если фатализм и привносит в жизнь оттенок меланхолии, особенно в несчастливую жизнь, он все же облегчает ее. Он освобождает душу от забот и снимает с плеч груз ответственности.
Мусульманин – это, беззаботное существо. У него больше, чем у нас, детской жизни. Следовательно, одной из важнейших характеристик мусульманского народа – это, его игривость. Для них все - игра. Они игривы в своей одежде, в своем в бизнесе, в спорах и разговорах.
Они покупают и продают, превращая свои покупки в настоящую игру. Им не хватает "серьезности". Они не спешат заключать сделки и продвигаться в торговле. Они больше склонны к игре, чем к бизнесу. Отсюда и сравнительная бедность татар - самых торгашеских народов Востока.
Они недостаточно серьезны, чтобы разбогатеть нашим западным способом. Если бы они могли разбогатеть по-настоящему, как западный купец, то не должны тратить время на игры и торг. Они хорошо сражаются, потому что видят в сражении игру.
Смерть для них не такое большое несчастье, как для нас, потому что их жизнь - не такая серьезная вещь. Они игриво смотрят на страдания и смеются, когда видят, как бомбы отрывают людям конечности. Им нравится азартность современной войны.
И, конечно, они были воинами и разбойниками до того, как стали мусульманами. Борьба - один из их глубочайших инстинктов, и потому они не меняются со временем, у них, как и у нас, почти анахроничная любовь к битвам. Они любят оружие, как игрушки, теребят клинки и хохочут при виде пушек.
Они любят пароходы и боевые корабли, как дети любят игрушечные пароходики, и плавают на них по водам океана. Любят, как дети свои игрушки. Их гостеприимство вызывает веселье, как и их убийства и массовая резня. Их рай и ад – это, всего лишь забавные представления.
Главным для них условием является послушание простым законам их религии. Повинуясь им, они освобождаются от всех бед. И они повинуются. Таким образом, от Дели до Каира и от Кашгара до Константинополя - игривый, а иногда озорной и трудный мир.
Глядя на великие города с их причудливыми фигурками и зрелищами, их эльфийскими шпилями и минаретами, крытыми дорогами и мрачными и таинственными переходами; глядя на этот город Бухара, с его крытыми дорогами, переполненными этими детьми - купцами и детьми-покупателями, их нищими, гробницами, святынями, мы должны помнить, что все это - детская выдумка, детская придумка, нечто, созданное людьми, загадочными и в то же время простыми, яростными, мужественными и в то же время забавляющимися страданиями, они не взрослеют и не становятся серьезными как мы, ислам - враг Церкви с оружием в руках, и по сей день.

История племен.

Из Бухары я отправился в Самарканд, на могилу Тимура. В Туркестане есть четыре великих города , сохранивших свое великолепие с самых отдаленных времен - Бухара, Хива, Самарканд и Ташкент. Александр Македонский завоевал большую часть этой территории и обосновался на зимние квартиры в Самарканде, но сегодня от Александра почти ничего не осталось.
В его времена эти земли населяли племена, пришедшие с Памира, - персы, индийцы, таджики. Там были также первобытные кочевники со своими шатрами и стадами, народ, чем-то похожий на евреев, когда они были единой семьей просто детьми Израиля.
Возможно, это были орды евреев, такими же, какими были орды татаров и монголов. Во времена египетской династии пастухов народы Востока жили в патриархальных семьях, чем-то напоминающих семьи современных киргизов в Центральной Азии.
Для этнолога Центральная Азия – это, безусловно, один из самых больших и один из самых интересных районов мира, а его обитатели подобны живым экспонатам в огромном этнографическом музее. Населяющие его народы рассказывают нам о прошлом интересующего нас мира больше, чем любые страницы учебника истории. Здесь мы можем почувствовать, какими были сыны Израиля, египтяне, сирийцы, персы, турки, русские.

Происхождение гуннов.

Мы видим судьбу Рима, судьбу Церкви Христовой, христианства, варварства. Сегодня в Центральной Азии не много чистых или отчетливых типов исторических рас. Эта земля была излюбленным местом обитания свирепых племен, выходивших из Китая и Маньчжурии или пришедших из таинственных и туманных районов Памира и Тибета.
Киргизы сегодня демонстрируют все оттенки различия между монголами и турками. После греков Александра сюда пришли первые свирепые гунны. Для греков то, что сейчас является Россией, Сибирью и русской Центральной Азией, было таинственной Скифией.
Продвигаясь на север и восток, словно в кромешной тьме, греки боялись идти дальше. Однако мы знаем, что еще до появления записей греческой истории по Волге от Каспия до Балтики шла торговля Персии и Индии с северными странами.
Персы правили от Окса до Дуная, а в пустыне, простиравшейся от Окса до Великой Китайской стены, жили первобытные кочевники. К югу от Алтайских гор находились земли таинственных гуннов, которые за несколько столетий до Рождества Христова опустошили Китай до Тихого океана и распространили свои владения на север, вниз по реке Иртыш до тундры за Полярным кругом.
 Китайцы построили свою пятидесятисотмильную стену против гуннов, но стена им не помогла; они потерпели поражение и были вынуждены платить огромную дань шелком, золотом и женщинами. Причиной продвижения гуннов на запад в конечном счете явилась неудача в борьбе с Китаем.  
Китайцы реорганизовали свои армии, выступили против своих врагов и разгромили их. Гуннский монарх стал вассалом императора. Пятьдесят восемь орд поступили на службу Китаю - всего в орде было около четырех тысяч человек. Оставшиеся гунны, убедившись, что китайские силы были слишком велики для них, решили сражаться где-нибудь в другом месте и двинулись на запад, к Оксу и Волге.
Они обосновались на восточных берегах Волги, где и по сей день живут как калмыки. На Южном Урале и в Астраханской области можно увидеть калмыков - людей с низким лбом и широкими носами, загорелых, морщинистых и приземистых, они одни из потомков древних гуннов, в свое время свирепые в своем обличье, сейчас очень мирные и по интеллекту даже ниже уровня киргизов.
Главными тюркскими племенами в наши дни являются якуты на Лене, киргизы, узбеки, которых много в Бухаре и Хиве, а также туркмены и османы, сами турки, у всех у них есть что-то от гуннов. Их история - это история гуннов. Полчища гуннов были страшным и жестоким народом; среди них было много людей с искаженными лицами и психикой.
Они были самыми жестокими людьми, которые когда-либо существовали, и, вероятно, именно поэтому они и были такими страшными.

Азиатские орды язычников.

Жестокость и уродство внешности идут рука об руку. Даже самые изощренные палачи испанской инквизиции, должно быть, были уродливы. В жестокости есть что-то пугающее. Это один из аспектов мании, и когда она проявляется в расе ее следует называть расовой манией или отклонением от нормы.
Орды язычников накатывались, сменяя друг друга, и история каждого такого движения одна и та же. Каждая волна, казалось, накатывалась дальше предыдущей, набирая силу. Азиатские язычники вскоре оказались за Волгой, именно они привели в движение северогерманские племена и дали толчок к грабежу западного мира.
Они поражали даже готов своей свирепостью и уродством, и в 376 году н.э. готам пришлось обратиться к римлянам для защиты. Император Валент медлил с ответом, и миллион готов переправился через Дунай и началось завоевание римской территории.
Гунны объединились с аланами, которые, по некоторым предположениям, являются нынешними осетинами Северного Кавказа, и вместе они получили представление о великолепии Юга, соприкоснувшись с сарацинами - народом, который в конечном счете дал им свою религию. 
Однако вдали, в Центральной Азии, монгольские племена обрушивались на оставшихся там гуннов и все новые и новые их орды постоянно уходили на запад и, таким образом, влияние Китая ощущалось вплоть до Германии. Орды варваров стали появляться перед воротами самого Рима и вскоре готы сожгли столицу мира (410 г. н.э.).
Четверть века спустя гунны обрели нового вождя в лице Аттилы (433  - 453 г..г. н.э.), и они снова стал бичом и ужасом всей существующей цивилизации. Гунны Аттилы были уже не теми древними гуннами, пришедшими из Монголии и воевавшими с китайцами, а смесью всех тюркских племен Востока.
Они поклонялись мечу, воткнутому в землю, и молились перед ним, как другие молились перед Крестом. Аттила утверждал, что обнаружил настоящий меч бога Марса, и , завладев им, заявил о своей власти над всем миром. Он завоевал Скифию, Россию, Германию, Данию, Скандинавию, острова Балтийского моря.
Он раздавил китайцев и татар, которые нападали на арьергард его народа в глубине Азии, вел переговоры на равных с императором Китая. Он пересек Персию, Армению и территорию современной Турции в Азии, прорвался в Сирию и в союзе с вандалами завладел "Африкой".
Его последователи достигли Средиземноморья, опустошили города Греции, Италии, и Галлию. В 446 году н.э. Рим уступил свою Восточную империю гуннам, а после смерти Аттилы вандалы, народ славянского происхождения, снова разграбили Рим. Западная цивилизация, казалось, была уничтожена, и королем Италии стал варвар. О том, что происходило в Центральной Азии, известно очень смутно.

Распространение мусульманства.

Люди, жили с лошадьми во времена Геродота, также, как они живут с лошадьми и в наши дни, питаясь кобыльим молоком, кумысом и кониной, устраивая свои стойбища среди огромных табунов лошадей, той же породы, что и сибирские пони, на которых сейчас ездят казаки.
Были междоусобицы, набеги, массовые убийства; говорят, китайцы пытались внедрить им буддизм, но без особого успеха. Тюрки и монголы часто вступали в смешанные браки. С другой стороны, гунны-завоеватели вернулись с женами западных народов и с небольшим количеством западных идей, принеся с собой даже название христианства и некоторые христианские идеи.
В рядах язычников начали появляться христиане В седьмом веке родился Магомет, и тогда зародилась характерная для Востока религия , которая вскоре завоевывала своих приверженцев мечом; армии арабов и семитских племен, начавшие пропаганду ислама, завоевали Персию, Сирию, некоторые районы Северной Африки и Испании.
В восьмом веке они переправились через Окс, отогнали орды гуннов вглубь Азии, захватили богатые города Бухару и Самарканд и создали мусульман из всех народов вплоть до Индии. Так узбеки, туркмены, киргизы, афганцы и другие народы обрели религию, соответствующую их темпераменту, и в течение многих долгих лет во всем Туркестане и Персии царил сравнительный мир и развивалась торговля.
Следующее крупное возмущение было вызвано подъемом татар и разнородных монгольских гуннов, которое достигло апогея под предводительством Чингиз-хана (1206 г. н. э.- 1227), который был следующим завоевателем мира, вышедшим из Азии.
Он создал огромную империю, простиравшуюся от Японского моря до реки Неман в Германии и от арктических тундр до равнин Индии и Месопотамии. В его армии были идолопоклонники, а также иудеи, мусульмане и новообращенные христиане.
Он был императором "моголов" - слово "могол" означает то же, что "монгол". Среди его подвигов - осада Пекина и голодный мор среди китайских жителей такого уровня, что они были вынуждены убивать и съедать каждого десятого мужчину в городе.
Он снова захватил Бухару и Самарканд, разгромил русских и поляков, взял Люблин и Краков, а в битве при Лигнице разгромил немцев, наполнив девять мешков правыми ушами убитых. От Чингиз-хана трепетала вся Западная Европа.
Нравы орд Чингиз-хана и его преемников были очень похожи на нравы древних гуннов, и они тоже привели с собой свои стада и питались жареными барашками, жареной кониной и кумысом также, как, по-видимому, всегда жили большинство жителей Центральной Азии.
Великолепие преемников Чингиз-хана угасло, а Россия и Восток затаили дыхание и ждали , когда Азия породит еще одного монстра - нового завоевателя мира. В четырнадцатом веке восстал он, худший из всех, Тамерлан Великий, прозванный Хромым Тимуром, который завоевал все, что когда-либо было завоевано татарами или гуннами.
Под ним мусульманство достигло величайшего расцвета и было ближе всего к мировому господству. И Бухара, и Самарканд пали под властью Тамерлана. Он завоевал обширные территории Персии, Сирии, Турции, Кавказа, Индии, России и Сибири, осадил Москву и Дели. За два года воины Тамерлана свергли с трона двадцать семь царей, запрягая их в свои колесницы вместо лошадей.

Русские и татары.

Май этого года я провел в стране Тамерлана, своего рода русской Индии на северной стороне Гиндукуша, стране с величественным прошлым, но с небольшим настоящим. Тамерлан был когда-то императором Азии и более знаменитым правителем, чем Александр Македонский.
Возглавляя татарские орды, он покорил все народы Востока и опустошил все земли, совершая повсюду деяния, отличавшиеся и великолепием, и варварской жестокостью. Жестокость, присущая казаку и русскому, и вкус к варварскому великолепию проистекают непосредственно из его Тартарии.
Но величие татар прошло - сегодня все они торговцы и лакеи, а величие русских проявляется в том, что все они солдаты. "Разве это не трогательно?" - сказал мне однажды за ужином в петербургском ресторане один русский, указывая на безупречных официантов-татар.
"Эти люди, под игом которых мы находились, действительно сильнее и страшнее нас, но теперь они наши слуги, официанты, камердинеры. Если бы мы стали мусульманами, татары все равно были бы сильнее нас. Именно христианская идея восторжествовала в нас."
Среди пустынь Туркестана, рядом с орошаемыми хлопковыми полями новой цивилизации, находятся остатки средневековой славы - мечети, гробницы и дворцы времен Тимура и его любимой жены Биби ханум. Русские не интересуются археологией и язычниками, даже прекрасными язычниками.
Англичане испытывают значительные трудности с получением разрешения на въезд в страну. Поэтому о Тамерлане мало думают. Но в Англии в пятнадцатом и четырнадцатом веках он пользовался огромной славой, вы чувствуете эту славу в великой драме Кристофера Марло:13

Привет вам, изнеженные азиатские нефриты!
Как вы можете проезжать всего двадцать миль в день?
И при этом иметь за собой такую гордую колесницу
И с таким кучером, как великий Тамерлан?

Шекспир пародировал Кристофера Марло устами Пистоля:
Кляч азиатских, делающих в день
С усильем тридцать миль, - вдруг принимать
За Цезарей, или за Каннибалов,

Иль за троянских греков! Пусть проклятье
Падет на них и Цербера, царя их,
И пусть небесный гром их разразит! 14

Мнение англичан совпало с мнением Пистоля, и величие Тамерлана было забыто. Тем не менее, за два года он завоевал Индию и Восточную Россию. Он был одет в то, что традиционно считается доспехами царя Давида. И сегодня мало кто воздает ему почести.
Сохранилось только прекрасное имя Тимура и руины могил и мечетей, придающие странную атмосферу таинственности и меланхолии самой молодой из русских колоний. Теперь можно задержаться на романтической ноте и вспомнить обо всем былом великолепии неповторимой красоте Самарканда.
Помню, несколько лет назад я прочитал прекрасное стихотворение в прозе в стиле современного "импрессионизма", написанное Зоей Павловской, которая, как я полагаю, русская, возможно, казачка. Это была история паломничества к могиле самой любимой дочери Тамерлана:
- "Я пойду к могиле дочери императора. Будет ночь, но ночь полнолуния, ясный свет будет вести меня по лабиринтам узких городских улиц. Я буду бояться темных углов - закутанные фигуры будут скользить мимо меня в глубоких тенях стен. Время от времени из какого-нибудь открытого окна будет пробиваться свет. Я остановлюсь и услышу, как поют стихи, и буду ждать , прислушиваясь, покачиваясь в такт ритму.
Я услышу:
- "Кто будет разговаривать со мной теперь, когда желтые верблюды ушли? Для незнакомца нет друга, кроме самого незнакомца".
Когда я выберусь из города через ворота, выложенные бирюзовой плиткой меня спросят:
- "Куда ты идешь?"
Я отвечу, показывая им свою шкатулку из нефрита:
- "Я иду на могилу Биби-ханум, чтобы положить это к ее ногам".
И я покажу им цветок в моей шкатулке. Когда я доберусь до места, я встану под разрушенными арками и увижу, что они синее, чем синее ночное небо за ними; луна будет отбрасывать странные тени. Будет казаться, что гигантские воины охраняют ее.
Подойдя к тому месту, где лежит ее тело, я скажу:
- "О возлюбленная Тимура, - та, что спит под глубоким зеленым морем нефрита, - я принесла тебе цветок".
Затем, несмотря на безоблачное небо, луна медленно скроется, пурпурные тени удлинятся, пока все не станет черным, кроме того места, где она лежит; там каждый драгоценный камень на ее могиле будет излучать свой собственный цвет, как будто подсвеченный изнутри, и в этом слабом свете я увижу бледные руки и лица четырех татарских воинов, которые поднимут камень, закрывающий ее.
Когда они опустят его на землю, они снова станут едины с тьмой.
- "Братья, мне страшно, оставайтесь рядом со мной", - так я буду взывать к ним.
Ответа не будет. Только тишина, которая прерывается лишь из-за непрерывного грохота далекого барабана. Медленно из смешанного света драгоценных камней возникает фигура в одеяниях цвета спелых гранатов, украшенных золотыми цветами, иногда яблочно-зелеными, с ее плеч будут спадать ленты, а под грудью - ярко-малиновый пояс.
На голове у нее будет корона из драгоценных камней, цветов и тускло-золотых листьев; капли нефрита и аметиста будут падать с этой короны по обе стороны ее лица, которое будет выкрашено в тюльпановый розовый цвет, а губы - в алый; ее глаза будут обрамлены черными драгоценными камнями, растертыми в порошок.
Тогда, глядя на нее, я положу к ее ногам цветок из моего сада, и, улыбнувшись, она подарит мне янтарный мак. Она скажет, глядя мне в глаза:
- "Ты просишь сна - я бы отдала свою вечность сна за одно мгновение той печали, которую я называю жизнью".
Сегодняшняя Великая война делает прошлое еще более печальным, и по мере того, как проходят столетия, приносящие все новые горести, бедствия и раздоры, лица истории кажутся все бледнее и печальнее. Сумерки забвения сгущаются. История человечества становится все более печальной.

Комментарии:

1.  Первая мировая война 1914 - 1918 годов.
2.  Верста - русская мера длины, равная 1,06 км.
3. Сажень - русская мера длины, равная 2,134 м.
4. Британская миля = 1609 м.
5. 1 ярд равен 0,914 метров.
6. Автор не отличает казахов от кыргызов и называет их одинаково – киргизы.
7.  Из "Элегии, написанной на сельском кладбище" Томаса Грея (1716 – 1771 г.г.), английского поэта и филолога:
О, не один цветок, не теша глаз,
В пустыне сиротливо отцветёт! (перевод Самуила Черфаса)
Full many a flower is born to blush unseen,
And waste its sweetness on the desert air. 7
8.  по Фаренгейту.
9.  Сартами назвалось местное, преимущественно торговое и городское население.
10.  Рестораны американской китайской кухни.
11.  Фильм производства Германии, 1913 год.
12. Томас Карлейль (1795 – 1881 г.г.) - британский писатель, публицист, историк и философ.
13. Кри́стофер Ма́рло (1564 – 1593 г.г.) - английский поэт, переводчик и драматург-трагик.
14. Вильям Шекспир "Генрих IV" (перевод Михаила Кузьмина).

Продолжение следует.