«Если дело достойно завершено, Вознесет и прославит тебя оно»

Фирдоуси Абулькасим.

Селения каменщиков и китайский пикет.

Места за Зыряновском, вверх по Бухтарме, до 1790 г. были совершенно или почти незаселенными. Постепенно сюда проникали разные беглые люди. Не опасаясь преследований, они становились тут полными хозяевами, живя в труднопроходимой местности и наскоро выстроенных избах.
По прошествии довольно продолжительного времени они послали своих представителей, чтобы при содействии тогдашнего начальника исходатайствовать милость у великой императрицы и узаконения права жительства в этих краях. Это им было разрешено и, по примеру кочевого местного населения Сибири, вместо налогов было указано платить ясак (ежегодный оброк мехами).
Впоследствии от был отменен и заменен налогами, которые платили и крестьяне, но прозвище «ясашники» за ними так и осталось [они называются также «каменщиками» от слова «камень», так как живут среди камней, скал]. Однако они и до сего времени свободны от рекрутчины.
С тех пор, особенно с 1803 г., число жителей заметно увеличилось. Многие крестьяне явились сюда добровольно, некоторые же были сосланы в наказание за незначительные проступки.
Нередко бывало и так, что крестьяне специально наговаривали на себя, чтобы попасть на поселение и построиться в одной из новых деревень. Все это способствовало тому, что в районе верхнего течения Бухтармы, который в 1790 г. был совершенно незаселенным, теперь проживает около 1100 мужских душ, из которых 300 человек ясашники, а прочие 800 - крестьяне.
Первая деревня, встретившаяся нам в 15 верстах от Зыряновска, была Мягонькая. Она расположена на высоте 1568 футов над уровнем моря, красиво построена, чистая, и проживают в ней зажиточные и гостеприимные крестьяне, которые в своих нарядных одеждах имели очень праздничный вид. За Мягонькой местность холмиста; между холмами, вдоль Березовки, тянется дорога до д. Александровской.
Эта деревня, основанная пять лет назад, находится в 30 верстах от Мягонькой, на абсолютной высоте 1735 футов. Здесь мы остановились на ночлег, причем в лучшей крестьянской избе.
16 августа 1826 года. В 18 верстах от последней деревни Березовка остается в стороне и дорога вскоре подходит к речке Сенной, текущей с юга на север, и близ деревни тою же наименования впадает в Бухтарму. Уже на значительном расстоянии от деревни мы встречали местных мужиков и баб, которые были не только хорошо, но даже нарядно одеты, главным образом в китайские ткани ярких цветов, что свидетельствовало о близости этих южных соседей.
Мужики и бабы ехали верхами в поле жать жито. В этой деревне находится Бухтарминское волостное управление, в ведении которого состоят деревни, населенные ясашниками. Я зашел туда, чтобы попросить других проводников и специальные распоряжения в те деревни, которые намеревался посетить, однако нашел большинство изб пустыми.
Но после того как я послал письменное распоряжение начальника к администрации волости, состоящей из двух крестьян - начальника всей волости, «головы», и сельского старшины, и кроме того, писаря, люди эти тотчас же явились, чтобы снять меня с лошади [У местных жителей (ясашных) такой обычай: гостя, которого особенно надо почтить, снимают с лошади и, провожая, также сажают на лошадь.
Это напоминает подобный обычай на Востоке, где, как пишут некоторые путешественники, почетным гостям оказывается такая же честь.] и повести или, точнее, понести в дом. Они очень извинялись и сожалели о том, что не подготовились к моему приезду и настоятельно приглашали меня на обратном пути снова заехать к ним. Затем они нанесли мне разных угощений, и особенно превосходного меда, причем нарезали мне так много белого хлеба, что его с избытком хватило бы на 30 едоков.
Хотели даже заколоть кур, гусей и телят, но я им запретил, так как не имел возможности дожидаться такого роскошного пира. Однако вскоре они снова пришли ко мне и вручили 10 рублей в виде подарка, сопровождая его бесчисленными комплиментами.
При этом люди желали, конечно, добра, но мне, понятно, пришлось любезно отказаться от сего дара, хотя сделать это удалось с большим трудом. Но вскоре они сами поняли, что их поступок не совсем уместен, и просили прощенья, приводя в качестве оправдания огромную радость, которую им якобы доставил наш приезд из столь дальних краев.
На самом же деле истинная причина их поступка заключалась в том, что и голова, и сельский старшина были немного пьяны. В этом признался и писарь, сельский грамотей, который, отозвав в сторону моего слугу, уверял его, что был против, но не мог переубедить ни голову, ни сельского старшину.
В деревне около 30 изб, а поблизости находится несколько кибиток с живущими в них киргизами, которые тут, как и вообще в селениях этой волости, нанимаются в пастухи. Здесь весьма процветает пчеловодство, и мед белый и очень вкусный.
В других местах он далеко не столь хорош: не такой ароматный и гораздо темнее.
17 августа 1826 года. Около девяти верст мы ехали в северном направлении между горами или по их склонам, большею частью близ Нарымки или в некотором отдалении от нее. Наконец мы оказались у горного хребта высотой 4343 футов над уровнем моря, на юго-западном склоне которого, близ самой вершины, находится исток Нарымки. Северо-восточный склон дает начало Коровихе, которая с большой скоростью бежит в весьма покатую до самой Бухтармы долину.
Проехав восемь верст берегом Коровихи до места ее впадения в Бухтарму, мы оказались в д. Коровихе, которая расположилась по обе стороны речки на левом берегу Бухтармы.
Начиная от Малой Нарымки, особенно же от истоков Коровихи, местность приобретает необычайно дикий вид: узкие ущелья, долины и крутые склоны; такой характер сохраняет она и в дальнейшем.
Да, только смелые искатели приключений, привыкшие к непроходимым дебрям, преследуемые властями из-за достойной наказания строптивости и совершаемых вследствие ее преступлений, могли, получив прощение от императрицы, поселиться в этом диком краю, где они, однако, благодаря своему прилежанию, теперь весьма преуспевают и, при всей оторванности от мира, живут зажиточно.
У них нет недостатка в хорошей, плодородной пахотной земле и лугах, процветает и пчеловодство, так что этот народ живет в своих добротно выстроенных, даже иногда изящных, избах чисто и, можно сказать, с известной элегантностью. Хотя отсюда и порядком далеко до городов, что особенно чувствуется из-за отсутствия здесь дорог, в избах есть все, что нужно этим людям. Т
алант - легко приобретать сноровку в различных ремеслах - настолько присущ русским из низших классов, что поселенцы стали и кузнецами, и столярами, и плотниками, и каменщиками. Они сами куют себе сельскохозяйственные орудия, и каждый строит себе свое жилище - приветливое, хорошо освещенное благодаря большим застекленным окнам; всюду чистота и уют, так что в такой избе можно забыть о том, в какой далекой окраине ты находишься.
Хорошие барыши приносят им также охота и торговля с китайцами и киргизами. Первым они продают пшеницу с большой выгодой для себя. За полтора пуда муки - цена ее 40 - 60 коп. за пуд - они получают на китайских форпостах штуку дабы [Род узкой, довольно грубой хлопчатобумажной ткани различных цветов (однако всегда одноцветной), длина одного куска которой составляет около 22 локтей.
Хотя китайцы и приносят с собой весной некоторое количество провианта, но запасы его обычно невелики; близ русской границы пшеницу они не сеют, поэтому вынуждены покупать муку, которую привозят им русские.], продажная цена которой 4 - 5 руб. В этих деревнях несколько водяных мельниц, и то, что местные крестьяне умеют намолоть хорошую муку, доказывает превосходный белый хлеб, которым меня угощали всюду. 
Проехав 17 верст, я добрался до д. Верх-Бухтарминская, или Печи, раскинувшейся на самом берегу Бухтармы на высоте 2121 фута над уровнем моря. Название «Печи» связано с тем, что в солончаковой почве ближайших окрестностей скот или дикие животные выели несколько пещер, формой напоминающих печи.
18 августа 1826 года. Мы постепенно поднялись на 3447 футов, затем также постепенно стали спускаться извилистой тропой по склону горы в долину р. Белой, где на самом берегу находится окруженная горами одноименная деревня.
Хлебные поля между Белой и Фыкалкой попадались на высоте 3891 фут над уровнем моря, и даже выше я находил участки, засеянные когда-то злаками, так что, полагаю, нивы могут здесь подняться до 4000 футов.
Вечером я приехал в Фыкалку - самое отдаленное в этом направлении русское селение. Здесь проходит граница двух величайших государств мира! Но какая разница между этими двумя государствами, несмотря на сходство природы, которая их соединяет! Воды Иртыша поят почву Китая так же, как и землю России, и, питаясь ключами в высоких горах Китая, пробираются к соседнему государству, чтобы вместе с Обью течь на далекий север.
Однако какой контраст представляют эти государства! Какое различие в природе и в климатических условиях, в животных и растительных формах, в духовном и внешнем облике людей! Китай находит удовлетворение в тысячелетней оцепенелости, в неизменяющейся жизни, Россия же, напротив, даже в этих отдаленных краях государства гигантскими шагами спешит навстречу просвещению и охотно заимствует все новое, ищет его, принимает близко к сердцу.
Жители русских пограничных деревень выгодно отличаются от своих неуклюжих южных соседей: сильные, хорошо сложенные, подвижные и энергичные, они представляют собой отрадное явление в этой глуши, и вместо того чтобы стесняться в присутствии иностранцев, которых им не так часто приходится видеть, быть замкнутыми или робкими, они выказывают всем поведением и своим отношением прямодушие и откровенность, бескорыстие и услужливость, которые воистину поразительны.
Если обратить взгляд вспять, на состояние этой местности 50 лет назад, нельзя удержаться от изумления при виде происшедших благоприятных перемен. Эти пустынные места, в которых обитали лишь дикие звери и с места на место переезжали кочевники, пугали дикостью своей природы, труднодоступной для путешественников; этот край со своими богатыми лесами, роскошными лугами долин и плодородной пахотной землей лежал втуне, напоминая пустыню, разделяющую территории двух огромных государств.
Теперь же они стали по-соседски близкими, и пограничные жители, занимаясь меновой торговлей, приобретают на свой вкус нужные им вещи. Китайцы, которые не являются коренными жителями этих мест, а прибывают издалека (их посылают сюда на несколько месяцев в году, чтобы в течение некоторого времени нести пограничную службу), в окрестных деревнях покупают тс необходимые продукты питания, какие они не могут купить вблизи пограничных кордонов в своей стране.
И потому русские, живущие в этих горах, с особым старанием занимаются земледелием, дающим им средства для заработка путем торговли с китайцами. Вот почему крестьяне здешних горных деревень, и особенно ясашные, живут зажиточно и даже позволяют себе известную роскошь. Одеваются они обычно в китайские ткани, частью даже в шелковые, в их домашней утвари есть чашки из китайского фарфора, и вообще у них заметны та уверенность и та склонность к изяществу и чистоте, которая обычно сопутствует зажиточности [верх-бухтарминский старшина, у которою я стоял на квартире, принимая меня, был одет в широкий, тонкий, темно-синий суконный кафтан русского покроя, отделанный золотыми галунами].
Хотя здесь нет школ, они все умеют читать, а многие и писать. Старшие учат молодежь, и таким образом распространяется знание. В их деревнях совсем нет церквей, так как все без исключения крестьяне принадлежат к секте раскольников (староверов), и они просто не стали бы слушать никакого инакомыслящего проповедника.
Благоприятное влияние оказывает, конечно, горное дело, которое не только повышает благосостояние сельских жителей, но и содействует распространению нужных практических знаний. 
В районах, находящихся в пределах горнозаводского округа, занимаются разного рода ручными ремеслами, и таким образом постоянно развиваются и распространяются сноровка и мастерство. Если добыча благородных металлов, приносящая доход государству, необходима в финансовом отношении, то не менее важно и то влияние, которое она оказывает на благосостояние местного сельского населения.
Этому, конечно, способствует форма управления заводами в настоящее время, и тот, кто подобно начальнику горнозаводского округа, защищает права сельского населения и, благодаря постоянной бдительности и тщательному надзору, не допускает вольности и злоупотреблений, разрушающих установленный порядок, очень скоро пожинает богатые плоды своей деятельности, особенно если он помимо доброй воли обладает еще и научным кругозором.
Образцом всего этого является деятельность нынешнего начальника округа. Деревня Фыкалка состоит из 10 изб, окруженных горами; расположена она у маленькой одноименной речки, которая сбегает с Листвяги, затем устремляется в южном направлении и вскоре впадает в Белую.
Деревня стоит на высоте 3951 фута над уровнем моря и является самым высокогорным местечком Алтая, имеющим оседлое население. Несмотря на такое расположение, здесь сеют ячмень, овес, рожь, а также яровую пшеницу и просо; в огородах сажают капусту, лук, тыкву, мак и огурцы. Это тем более удивительно, что жители Уймона - деревни, расположенной гораздо ниже, жаловались на то, что рожь вызревает у них не каждый год.
Однако Уймон лежит севернее, а Фыкалка, наоборот, южнее Холзуна, который служит преградой для северных встрой. Впрочем, я заметил, что здесь, как и вообще повсеместно на Алтае, земля не удобряется, а каждый год распахивается целина, как только урожай на прежде возделывавшейся земле оказывается менее высоким. На такой пустоши обычно поселяется сорняк - татарник щетинистый, с длинными корнями, который растет в таком изобилии, как будто его специально высевают. Точно так же поступают и с огородами.
Во многих деревнях можно видеть такие участки земли, которые прежде были огорожены и где ясно обозначаются межи между былыми грядками. 
20 августа 1826 года. Мне не хотелось покидать эти места, не повидав китайцев. Я решил съездить к заставе и стал паковать багаж, намереваясь взять туда лишь то, что нужно для этой цели. Меня предупредили, что наиболее легкий доступ к китайцам можно получить лишь в том случае, если приедешь к ним в качестве торговца, и поэтому я запасся разными товарами, чтобы сойти за бывалого купца. Были у меня капканы разной величины, свинец, юфть, топоры и некоторые другие предметы.
Конечно, всему этому они предпочли бы порох, пистолеты и русскую медную монету, но вывоз таких вещей был запрещен. Я охотно захватил бы с собой барометр, но, судя по всему, что я слышал, решил не брать с собой ни его, ни другого инструмента, чтобы не возбудить подозрения в шпионаже.
Перебравшись через реку Черновую и проделав еще семь верст, мы подъехали к Бухтарме, которая имела более спокойное течение и густо заросла талом; весной же разливается, образует острова и потом мелеет. Без этого разлива ее невозможно было бы переехать на лошади, ибо течение здесь очень быстрое, а вода и теперь доходит до половины туловища лошади.
Ширина Бухтармы со всеми рукавами, на которые она делится, здесь более 70 сажен. Из-за крайне быстрого течения и сильного напора воды перебродят реку так: лошади идут наискось, причем самая сильная - впереди, противостоя течению, а остальные - примыкая к ней, тесно одна за другой, лишь чуть отступив назад.
Приехав на территорию Китая, я послал проводника вместе с одним из моих людей на китайскую пограничную заставу с просьбой позволить подъехать для обмена некоторых моих товаров на китайские.
Отправленные посыльные скоро вернулись с ответом, что командир (китайский полковник, как они его называли) был бы этому очень рад. Тогда я отправился туда. Застава располагается на равнине, простирающейся так далеко, насколько можно окинуть взглядом.
Примерно в пяти верстах от заставы вздымается горная цепь, которая тянется по обе стороны на очень большое расстояние. Все главные ее вершины были покрыты недавно выпавшим снегом.
Мы находились в китайской пограничной провинции. Пикет состоял из 70 монголов и калмыков, вблизи раскинули свои юрты китайские киргизы. Для житья гарнизона или по крайней мере для избранных, сооружены небольшие блокгаузы, на окнах которых изнутри была бумага, а снаружи легкие циновки. Кроме того, виднелось несколько землянок.
Перед большинством блокгаузов развевались на древках около полутора сажен высотой небольшие флаги из зеленого шелка. Когда я пришел, меня окружили китайские солдаты, совершенно, впрочем, безоружные.
Одеты они были в широкие, перехваченные ремнями халаты, чуть прикрывавшие колена. Ничто цветом одежды не напоминало об униформе: халаты пестрели всеми цветами. Солдаты рассматривали меня с таким же любопытством, как и я их; когда же они приблизились ко мне вплотную и начали ощупывать мою одежду, галстук и белье, я их тихонько отодвинул, после чего они скромно отошли на несколько шагов.
Вскоре после этого явился русско-китайский толмач, 82-летний старик [Этот толмач был, собственно, урожденный русский, много лет назад захваченный калмыками под Астраханью и доставленный в Китай.
Теперь он стал совершенным китайцем: стрижет голову на китайский манер да и одет как и все остальные китайцы. Одежда его обозначала ранг и звание, которое он имел, ибо носил китайскую шапочку с шелковой кисточкой наверху и с белой пуговицей из стекла или эмали.], и попросил меня пройти к командиру.
Войдя, я увидел командира, сидящего на возвышении напротив двери, но не на восточный манер, как сидят калмыки, а по-европейски, как это обычно представлено на пластических китайских работах.
Был он в широком халате и в широких шароварах из тонкого синего сукна и имел очень опрятный вид. На голове его была китайская шапочка известной формы, сверху отороченная соболем, а сзади украшенная многими, расположенными одно над другим горизонтально и торчащими павлиньими перьями - знаком его достоинства. На ногах, покоившихся на ступеньке, были черные башмаки с ослепительно белыми подошвами около двух дюймов толщиной, очень изящные.
Когда толмач подвел меня к командиру, я приветствовал его на обычный манер, сняв свою дорожную шапку. Он же остался сидеть совершенно неподвижно, и только несколько раз кивнул головой, не наклоняя туловища.
Я снова надел шапку и сел рядом с ним, с правой стороны, также против двери, на указанном месте. С левой стороны, на более низком сиденье, сидели два хорошо одетых человека, которых толмач представил мне как знатных калмыков.
Еще более низкое боковое сиденье справа занимал маленький человек, которою переводчик называл первым слугой командира. Его одежда мало чем отличалась от одежды командира, разве лишь тем, что он вместо шапочки носил берет без всяких украшений.
Дом, в котором мы находились, был почти двух сажен длины и такой же ширины и состоял из единственной комнаты, задняя половина которой примерно на высоту двух футов была заставлена различными ящиками, на которых в углу лежал большой тюк. Перед этими ящиками, напротив двери, были наложены подушки, которые служили сиденьями, а ночью, вероятно, постелью.
На полу, вдоль сиденья, шла ступенька, служившая подножкой. Рядом с этим сиденьем вдоль боковых стен были другие: сиденья слева - ниже сидений на заднем плане, а сиденья справа - еще ниже, чем слева. Посредине комнаты в металлической жаровне лежали тлеющие угли, на которой стоял медный чайник с чаем. Когда я сел на место, толмач уселся рядом со слугой командира.
Моего слугу, которого я захватил с собой в качестве русского переводчика, тоже пригласили сесть. Он отказался, а когда приглашение несколько раз повторили, объяснил, что не может сделать этого, так как неприлично сидеть слуге в присутствии своего господина.
Это удивило их, но больше его уже не приглашали, и он остался стоять. Между командиром и мной стоял небольшой ящичек, на котором было семь чашек из китайского фарфора. Вскоре вошел плохо одетый человек, которому командир собственноручно подавал одну чашку за другой, и тот, тут же наполняя их чаем из чайника, каждому подал чашку уже сам.
Первую чашку получил командир, вторую я, затем - «знатные калмыки», первый слуга, толмач и, наконец, мой слуга. Чай был очень жидкий и подавался без сахара и вообще безо всего. В это время меня спросили, какому монарху я служу и какой ранг имею. Я ответил через переводчика, что имею ранг бригадира, так как командиру вряд ли была знакома гражданская табель о рангах.
Во время разговора командир произнес несколько коротких слов, обращенных к своему первому слуге, которые тот, как мне казалось, передал дальше. Затем сказанное китайский толмач перевел на русский язык. Та же процедура была и с моими ответами, с которыми я обращался сначала к своему слуге, строго запретив ему отвечать самому хотя бы на один вопрос.
Особенно удивило меня то обстоятельство, что командир и толмач разговаривали при этом между собой через посредство первого слуги, хотя я впоследствии имел случай убедиться в том, что они отлично понимают друг друга. Командир велел передать мне, что он послан сюда прямо из Пекина и два месяца провел в пути, хотя отправленная с курьером депеша в Пекин может дойти за 14 дней.
Такие курьеры ездят всегда попарно на случай, если что-нибудь случится с одним, другой мог бы без задержки доставить депешу. Для этой цели сооружаются станции на определенном расстоянии одна от другой, и на каждой из них дежурят всадники, которые всегда наготове и ожидают только знака от прибывших курьеров, чтобы тотчас же отправиться в путь.
Затем меня спросили о цели моего путешествия в эти места, и, когда я представился как собиратель растений Алтая, поинтересовались, много ли я нашел здесь лекарственных растений.
Я ответил утвердительно и повел разговор о корне ревеня, о котором они ничего не знали или притворялись незнающими. Наконец последовал вопрос, как у меня с продуктами, и я ответил, что ни в чем не нуждаюсь, о чем впоследствии сожалел, ибо тем самым лишил себя благоприятного случая отведать некоторые китайские блюда. Во время разговора продолжалось угощение чаем, который в подобном приготовлении, конечно, не казался мне вкусным, но все остальные продолжали его пить. При этом присутствующие курили сообща маленькие бронзовые трубки на тот же манер, какой я видел у калмыков.
Китайский курительный табак имеет вид тонко смолотого порошка темно-желтого или светло-желтого цвета [европейцы, привыкшие к лучшим сортам табака, считают китайский табак очень плохим. чего я, как человек некурящий, не знаю, хотя на вид у него большое сходство с лучшими сортами турецкого табака]. Каждый носит при себе кисет и трубку, которую беспрестанно набивает, так как головка трубки настолько мала, что в нее входит едва ли больше пол у наперстка.
После этого поинтересовались, есть ли у меня с собой товары и какие. Я попросил выделить мне место, где мог бы поставить свою палатку. Мне предоставили выбрать место самому и предложили перебраться в совершенно новую киргизскую юрту, где все было готово к моему приему. Это предложение было мне тем приятнее, что у меня не было шестов для палатки, а в этой бедной деревьями местности их пришлось бы доставлять за много верст.
Я выразил желание сейчас же перейти в новую юрту. Прощаясь со мной, командир продолжал сидеть в той же неподвижной позе, как и в тот момент, когда я вошел. Толмач проводил меня, и за нами тотчас последовала толпа монголов, калмыков и киргизов, пожелавших посмотреть мои товары. Однако толмач посоветовал мне сегодня не начинать торговлю, так как было уже поздно.
Поэтому людей вернули, а я угостил толмача водкой, которую захватил специально для него: жители Фыкалки рассказали мне о его приверженности к этому напитку. Так как мне нужно было еще чем-нибудь привлечь его на свою сторону, я пообещал ему подарить топор, капкан и висячий замок и уверил его, что он вообще имеет право покупать первым.
Я посоветовался с ним, не целесообразно ли будет сделать командиру подарок и не могу ли я получить позволение проехать до ближайшей горной цепи. Первую идею он сразу же одобрил, сочтя, однако, нужным сообщить сначала о ней и о моей просьбе командиру.
Это он сделал сразу же и скоро вернулся с известием, что командир будет очень рад подарку и хочет мне на следующее утро сделать ответный подарок. Он сообщил также, что мне позволили посетить эту горную цепь и обещал пару проводников, как только я на следующий день распродам свои товары. Затем в сопровождении толмача я снова пошел к командиру, чтобы преподнести ему обещанные подарки - большую головку трубки из янтаря и шкурку соболя.
И на этот раз он сидел на том же месте и в той же неподвижной позе, как и при моем первом посещении, хотя был один и ничем не занят. Он взял мои подарки, несколько раз кивнул головой, не двигаясь туловищем, и не сказал мне ничего иного, кроме того, что было уже сказано через толмача, - обещания дать мне на следующий день проводников в горы, а также того, что он завтра сделает мне подарок: сегодня уже поздно.
Мои люди спали вокруг моей юрты, и, хотя палатка китайских солдат была разбита недалеко от нас и всю ночь там поддерживали огонь, ни меня, ни людей ночью никто не беспокоил. Но лишь только начало светать, старый толмач пришел ко мне и попросил водки.
Вскоре затем явилось множество других людей, и мне пришлось показывать свои товары и начинать торговлю. Хотелось выменять побольше произведений китайского искусства, принадлежностей быта или чего-нибудь подобного, ведь и торговля-то сама по себе нужна была мне только как предлог.
Но таких вещей я получил мало. Большинство из тех, кто приходил ко мне торговаться, не имели ничего, кроме кирпичного чая, курительного табака и крученого шелка различных цветов и белой и синей дабы.
Этим китайские солдаты получают свое жалованье. Некоторые предлагали мне футляр с ножом и вилкой; последняя представляла собой две палочки, обычно из слоновой кости. Предлагали также огнива в форме маленького кожаного мешочка с более или менее тщательно обработанными бронзовыми или серебряными украшениями, а также разные табакерки для нюхательного табака.
Обычно рассказывают, что торгующие с китайцами вынуждены сбывать свои товары по предложенной ими цене, не рядясь, но со мной такого не было, по крайней мере я не находил этого. Как весь простой люд любых наций, китайцы любят вещи и самое торговлю, то расхваливают свои товары, то требуют за них побольше, пока обе стороны не приходят к согласию.
Я мог бы сбыть товары с гораздо большей выгодой для себя, если бы это не было так надоедливо и я не спешил выехать на экскурсию в горы. Торговля подходила к концу, когда пришел командир, чтобы сделать мне ответный визит после того, как он незадолго до этого послал мне свой подарок, который состоял из четырех больших фарфоровых чашек грубой работы и пачки чая.
ри этом он извинился за столь скромный подарок, оправдываясь тем, что прибыл сюда недавно и вещей при нем мало. Войдя, он не поприветствовал меня, а быстро прошел вперед и без дальнейших рассуждений сел на корточки на ножной коврик рядом со мной, с правой стороны, так что даже казалось, будто он спешит занять место, чтобы не уронить своего достоинства, увидев меня в юрте уже сидящим.
Я велел устроить из баулов и подушек нечто вроде дивана и хотел было встать с сиденья, чтобы поприветствовать его, чего, однако, не сделал, так как он сразу же сел на корточки и даже не шелохнулся и не вымолвил ни одного слова. Я угостил его чаем с сахаром.
Сахар оказался совершенной новостью, и, когда командир и знатные калмыки отведали и поняли, что это такое, все набросились на него, так что в юрту протиснулись даже многие рядовые китайцы.
В мгновенье ока в этой неразберихе сахарница опустела, а поскольку там был весь мой маленький путевой запас, остальной чай им пришлось допивать неподслащенным. Их незнакомство с сим «предметом роскоши», известным только южным китайцам, которые его покупают, говорило о том, что эти прибыли из внутренних областей и никогда не были на побережье.
Я узнал также, что солдаты здесь служат постоянно в одном и том же пикете и что смена командира происходит довольно редко, а теперешний был прислан в этом году из Пекина. Удивляет то обстоятельство, что китайское правительство, которое прежде с большой бдительностью и с пугливым недоверием старалось не допускать никакого общения на границе, не принимает мер к тому, чтобы постоянно сменять пограничные пикеты и тем самым исключить знакомство с жителями пограничных деревень. Следует отметить, что торговля с русским населением очень полезна, она выгодна для обеих сторон и особенно для китайцев, у которых в этой негостеприимной местности, вероятно, немалая нужда в продуктах.
В таком случае они вынуждены обращаться к ленивым калмыкам и киргизам, покупая продукты дороже и с большими трудностями. Воспользовавшись пребыванием командира в моей юрте, я попросил у него разрешения посетить горы, и он тот час же дал указание одному из знатных калмыков, которого я вчера видел у него, и еще одному человеку подготовиться сопровождать меня.
Так как он уже напился чаю, я дал ему плитку шоколада, о которой он тоже нс имел никакого понятия. Он стал очень внимательно ее рассматривать и спросил меня: «Что это такое и откуда?» Только я начал отвечать ему и уговаривать отведать шоколада, как на улице возник сильный шум.
Я испугался, думая, что произошла стычка между китайцами и моими людьми, однако, когда я осведомился о причине такого шума, командир, вероятно, уже услыхав, о чем разговаривают на улице, быстро вскочил - первое быстрое движение, которое я у него увидел - и сразу вышел из юрты.
Потом я узнал от толмача, что пришло сообщение, будто из ближайшей крепости приехал на границу генерал (как он его назвал), чтобы проверить всю линию форпостов, и поэтому командир пошел сделать нужные приготовления. Я же должен был как можно быстрее перейти границу, иначе, если генерал встретит меня здесь, у меня и у командира могут возникнуть неприятности, ибо мы (командир и я) без данного на то позволения обменялись подарками.
Наконец, толмач спросил, нет ли у меня подарка и для генерала: в таком случае я мог бы остаться. Но поскольку ни одна из оставшихся вещей не годилась в подарок генералу, а кроме того, толмач сам не прочь был их приобрести, он посоветовал мне никуда не уходить, а лишь на некоторое время спрятаться в кустах, переждать, пока генерал не покинет эту местность, и потом возвратиться снова.
Будь у меня подарок для китайского начальника, я остался бы, что было бы, безусловно, очень важно для изучения местности, но прятаться в кустах мне казалось делом опасным, особенно со столькими лошадьми.
Вполне могло быть так, что толмач, рассчитывая удовлетворить свою склонность к водке, дал мне безрассудный совет, который - последуй я ему и в случае предательства кого-нибудь из людей - мог повлечь за собой большие неприятности или даже обычную судьбу любопытного и неосмотрительного нарушителя границ, т. е. отправку в Пекин.
Я видел по всему, что было бы не так уж трудно продвинуться на некоторое расстояние вглубь страны, но для этого нужно было преподносить соответствующие подарки всем командирам, стараясь не возбуждать у них недоверия, и выставлять как раз научную цель, чем утверждать что-нибудь ложное.
Так как калмыки, живущие на русской территории, на расстоянии многих сотен верст знали о том, что мы с Бунге путешествовали по горам и с какой целью, и поскольку все новости распространяются у них с невероятной быстротой, то вполне возможно, что китайцы еще задолго до моего приезда получили от калмыков известия о характере моего путешествия по Алтаю.
Поэтому было бы, конечно, более благоразумным открыто подтвердить им то, что они уже знали и благодаря чему они, возможно, оказали бы мне доверие, не отказав в просьбе посетить горы, и согласились дать проводника, ибо поиски растений в горах, чем я занимался в Горном Алтае, считались безобидными, не влекущими за собой опасности для государства.
Подарки или предметы обмена, перед которыми китайцам трудно устоять, - это, как мне говорили, преимущественно бархат различных цветов, в кусках длиной в несколько локтей, затем тонкая льняная ткань, часы и особенно пистолеты, если только есть разрешение вывозить последние для торговли.
Я распорядился поскорее оседлать и завьючить моих лошадей, которые были согнаны вместе для предлагаемой экскурсии. Затем я отправился к командиру, чтобы проститься с ним, и нашел его опять совершенно спокойно сидящим без всякого дела.
Как только я сказал ему, что готов к отъезду, он быстро несколько раз кивнул головой, оставаясь неподвижным. Я двинулся в путь и по дороге видел, как сгоняли множество лошадей, как солдаты надевали красную одежду и вооружались своим оружием - луками и стрелами.
Было очень досадно, что я лишился возможности понаблюдать за дальнейшими приготовлениями, так как меня беспрестанно торопил старый толмач, сопровождавший нас некоторое время [то обстоятельство, что на заставе есть русский переводчик, свидетельствует о том, что, но крайней мере здесь, общаться с русскими хотят, во всяком случае от этого не уклоняются].
Прибытие китайского начальника на линию, к несчастью, очень сократило время моего пребывания на китайской земле, и мне удалось увидеть там лишь немногое из жизни этого удивительного народа. Я не встретил здесь китайских женщин, так как им нельзя пребывать на пограничных постах. Однако я не имею оснований жаловаться на оказанный мне прием.
Командир был по-своему предупредителен и любезен, а если некоторые, торгуясь и стараясь подчас обмануть, подсовывали вместо целого мотка шелка половину, то такие вещи происходят со многими продавцами и в других краях, и если только на фоне сопровождавших обмен улыбок удавалось заметить, что был допущен намеренный обсчет, то китайцы, пойманные с поличным, возмещали в таких случаях убытки без всякого спора.
Скоро мы снова выехали на прежнюю дорогу. Один из моих проводников, старый сельский старшина из Фыкалки, рассказал мне на обратном пути о происшествии, которое дало повод для основания этого поселения в долине Бухтармы, и откровенно сознался в том, какой образ жизни вели первые жители этой деревни: они рыскали по горам, как разбойники, и для ограбления, а также из боязни, что их выдадут, подкарауливали с ружьем каждого, кто приезжал в эти места; подвергаясь преследованию закона, они укрывались в непроходимых ущельях.
Он показал мне встретившееся на нашем пути ущелье, где в маленькой хижине жил со своим отцом, придя сюда 14-летним мальчиком. Он и сейчас прославлял милость императрицы, которая вновь приняла в число своих подданных этих заблудших людей, когда они, раскаявшись, воззвали к ее благосклонности. И он считал себя счастливым, живя теперь спокойной, безбоязненной жизнью.
Позже ко мне приходил еще один старик из Фыкалки - единственный оставшийся еще в живых член той депутации, через которую эти заблудшие торжественно обещали быть покорными и получили прощение милостивой императрицы.

Усть-Каменогорск и форпост Красноярский.

Изучив растительность на низких холмах и проталинах высоких гор в окрестностях Риддерска, а также установив границы ее произрастания, я решил совершить прогулку в южную местность близ Иртыша, пройти некоторое расстояние вниз по течению реки и посетить с. Красноярское, расположенное в степи.
При этом я намеревался побывать в Усть-Каменогорске, чтобы купить там кое-какие вещи, очень нужные мне в предстоящей поездке в горы для торговли с калмыками. 6 мая [1826 года] я выехал из Риддерска и направился через Бутакову в д. Черемшанку.
Уже в полдень я почувствовал себя неважно, а через несколько часов со мной случился приступ астмы - вероятно, вследствие чрезмерною напряжения во время экскурсии на Громотуху. Болезнь обострялась, и я был рад, что добрался до Черемшанки, откуда в этот день уже решил не ехать дальше, пока не пройдет боль в груди. Хотя ночь я провел беспокойно, но утром почувствовал себя несколько лучше и продолжал свой путь.
Отсюда я двинулся к с. Бобровскому, расположенному в 30 верстах от Черемшанки. Первая половина пути пролегала по диким лесистым юрам. <…> Здесь должна была проходить дорога, но оказались лишь вымытые водой канавы, и шестерка лошадей с большим трудом тащила легкую тележку, в которой были только я да мой слуга: остальные сопровождавшие меня сидели в другой телеге.
Вторую половину пути мы проделали по безлесной местности, но тоже гористой. Близ с. Бобровского видны лишь невысокие холмы, местность уже степная. Крестьяне здесь такие же зажиточные и гостеприимные, как и в других селениях.
Некоторые из крестьян имеют до 400 ульев. Каждый улей даст в среднем от полутора до двух пудов превосходного белого меда, очень ароматного, вкусного, за пуд которого платят приблизительно семь рублей ассигнациями. Местные жители очень жалуются, что медведи причиняют пчелам большой вред и поэтому приходится держать при них постоянный караул.
Медведи, по рассказам, так сообразительны, что сначала поднимают улей, чтобы проверить, насколько он тяжел. Если легкий, ставят его обратно. Если вес свидетельствует о богатом взятке, начинают катать улей по земле; часть пчел при этом погибает (или по крайней мере не может улететь), а остальных они отгоняют и затем съедают мед.
В этот день я не мог проехать дальше, так как берег лошадей, утомленных на крутых горных дорогах, а также потому, что еще не совсем оправился после перенесенною приступа.
8 мая я направился из Бобровского в Согру - большое село, находящееся на расстоянии 17 верст. Путь туда лежит по волнистой степной местности. Слева можно было видеть часть Ульбинских гор, отдельные вершины которых были еще покрыты снегом. На южной стороне видны были холмы, находившиеся за Иртышом, в Киргизских степях.
Близ с. Согры протекает речка Моховка [так именует ее Паллас, жители же села зовут ее Согрой], сразу же за селом впадающая в Ульбу. В селе много улиц; оно опрятно и приветливо; жители его зажиточны, они приняли меня с большим радушием.  Проехав семь верст от Согры, я двинулся дальше по степи Ульбы. Ульбу мы переезжали на пароме, сооруженном заводской администрацией для того, чтобы обеспечить доставку руды с Зыряновского рудника.
Противоположный (левый) берег Ульбы представлял собой совершенно крутые, нередко нависшие над водой сланцевые скалы. Отсюда всего две версты до Усть-Каменогорска. Скалистый берег Ульбы переходит постепенно в степь, образующую прибрежье Иртыша.  Я было направился к крепости, которую можно узнать по насыпанному кругом земляному валу, однако возле нее меня не пропустили через шлагбаум.
После того, как мои бумага были доставлены коменданту, меня направили в город, где я мог-де обратиться по своим делам к полицмейстеру. Городок, находящийся в нескольких сотнях шагов от крепости, невелик и состоит в основном из невзрачных деревянных домишек, хотя некоторые дома просторны и содержатся в чистоте. Это поселение стало окружным городом три года назад.
Прежде оно состояло из небольшого числа маленьких избушек, обитатели которых поселились вблизи крепости, вероятно, по той причине, что под защитой ее они чувствовали себя в большей безопасности, так как отношения с киргизами левобережья Иртыша еще не были так нормализованы, как в настоящее время. Жители города состоят главным образом из казаков и нескольких купцов; последние живут здесь очень зажиточно.
За неимением гостиницы мне пришлось с помощью полиции устраиваться на квартиру. Меня направили к одному богатому купцу. Сначала это не понравилось моему хозяину, однако он скоро стал любезным и приветливым, и я нашел у него отличный прием и такое угощенье, которое меня действительно поразило. Скоро, даже помимо моего желания, в отведенной мне комнате был сервирован стол, разнообразие и обилие которого шли гораздо дальше моих потребностей.
Не было недостатка даже в различных сортах хороших вин; на столе стоял богатый серебряный прибор: соусники, поднос и тому подобное, что свидетельствовало о благосостоянии хозяина дома. Во все время моего пребывания в Усть-Каменогорске гостеприимство хозяина оставалось неизменным. Впоследствии мне стала известна причина того, почему он сначала так неохотно принял меня к себе на квартиру.
Оказывается, накануне моего приезда у него внезапно заболела жена, и он боялся, что мое присутствие в доме может причинить большое беспокойство. Но так как я старался избавить его от этого, то он относился ко мне с большой любезностью все время, пока я у него находился.
Полицмейстер, который посетил меня сразу же после моего прибытия, очень любезно предложил свои услуги, обещая исполнить все мои просьбы; он обещал также организовать дело таким образом, чтобы я на следующий же день смог переправиться через Иртыш, и выразил желание выставить на разных расстояниях казачьи посты и разбить палатки, если я укажу ему направление и пожелаю сообщить, как далеко я намерен заехать в степь.
Но так как я в соответствии со своими планами не собирался здесь долго задерживаться и хотел лишь сравнить растительность на обоих берегах Иртыша, его совет направиться в глубь Киргизских степей я отклонил и решил ограничиться лишь небольшой экскурсией на расстояние нескольких верст. На следующее утро меня навестил комендант, который также предложил мне свои услуги.
Ширина Иртыша достигает здесь четверти версты, он имеет быстрое течение, так как от Бухтарминска и почти до самого Усть-Каменогорска сжат с обеих сторон скалами. Он вытекает из гор и образует множество равнинных островов.
Весной он настолько разливается, что затопляет даже часть города. В этом году также затопило много домов. На стремительном Иртыше, как и на других местных реках, имеющих быстрое течение, происходят следующие явления: лед зимой образуется не над водой, а на дне реки, откуда он впоследствии высвобождается и всплывает на поверхность.
Когда льдин много, в крепчающие морозы они громоздятся одна на другую, смерзаются и образуют огромные торосы. Получив известие о том, что лошади, нужные для моей экскурсии за Иртыш, уже здесь, я в сопровождении нескольких моих людей направился к переправе. Через реку мы плыли в длинных, очень узких лодках, сделанных из выдолбленного ствола тополя.
Они настолько узки, что полному человеку трудно поместиться: сидеть приходится на дне; управляли лодкой двое казаков, вооруженных плохими веслами. Сначала при взгляде на широкую бурную реку испытываешь нечто вроде страха, но переправа всегда происходит на таких лодках, и, как мне говорили, несчастных случаев при этом не бывает.
В свою лодку я взял слугу, остальные люди перебрались на других лодках, а казаки, сопровождавшие меня, разделись донага и переплыли реку на лошадях. Переплыв на южный берег, я направился к ближайшим холмам, находящимся в семи верстах от Усть-Каменогорска и лежащим неподалеку от Иртыша, который здесь круто поворачивает. Холмы достигают приблизительно 400 футов высоты.
На пути я несколько раз встречался с киргизами; некоторые из них служат пастухами и пасут стада крупного рогатого скота или лошадей. Между прочим, я видел табун лошадей, принадлежавший ташкентским купцам, в котором казаки насчитали около 500 голов.
Пастухи этого табуна ехали на быках. Киргизы, которые живут в юртах близ Усть-Каменогорска, при встрече с нами были смелыми и приветливыми, особенно если по их просьбе я давал им нюхательного табаку. Но один из киргизов, вероятно, живущий в глубокой степи и менее других привыкший видеть иностранцев, заметив нас издали, сильно испугался.
Отплыв с северного берега Иртыша и уже перебравшись через реку, он, заметив нас, снова бросился в воду и поехал назад по тому же берегу вместе с киргизом, сопровождавшим его.
Вечером того же дня я вернулся обратно за Иртыш. Сразу же по возвращении мой хозяин пригласил меня на чашку чая; у него, кроме коменданта, собрались все принадлежавшие, по всей вероятности, к beau monde Усть-Каменогорска.
Комендант крепости, в чине полковника, - французский эмигрант времен революции 1790 г. и проживает здесь уже более 30 лет, издалека наблюдая за изменчивой судьбой своей родины.
На следующий день я побывал на пристани, у которой как раз стояло 12 рудовозных судов. Она находится приблизительно в двух верстах от Усть-Каменогорска, к востоку от него, у подножия горы, которая тянется отсюда по северному берегу Иртыша до Бухтарминска. Здесь причаливают суда, которые привозят руду, добытую в Зыряновском руднике; дальше эта руда перевозится на телегах в Змеиногорск или на другие металлургические заводы.
Таких судов - 14; каждое из них поднимает 2000 пудов и даже более; курсируют они между Бухтарминском и Усть-Каменогорском (приблизительно на расстоянии 150 верст водою) и делают за год девять перегонов туда и обратно.
Вниз по течению суда плывут 14 - 24 часа; вверх, куда их приходится тащить на буксире, они прибывают через 8 - 10 дней. Построены они в Шульбинске, где есть большой бор. смыкающийся с барнаульским бором и протянувшийся мимо Локтевского завода до Иртыша.
На пристани живет надсмотрщик; он принимает и отправляет руду и наблюдает на складами, где хранятся запасы провианта и других припасов, нужных Зыряновскому руднику, которые забирают суда, возвращающиеся обратно. Горы, у подножия которых находится эта пристань, поднимаются над равниной, где расположен Усть-Каменогорск, на высоту 650 футов.
Но их абсолютная высота достигает 1882 фута над уровнем моря.  11 мая рано утром я выехал из Усть-Каменогорска, намереваясь проехать вниз по Иртышу до с. Красноярского, которое находится на расстоянии 40 верст от Усть-Каменогорска. Мне хотелось побывать в тех местах, так как, по словам Палласа, там очень богатая флора.
Путь туда вел по степи, которую, однако, ни в коем случае нельзя назвать равнинной в полном смысле слова. Близ р. Ульбы равнина становится покатой, а дальше тянутся связанные между собой сланцевые горы, из которых отдельные достигают 500 футов высоты, и целый горный хребет, пролегающий с северо-северо-востока на юго-юго-запад.
Иртыш делает здесь множество поворотов, образует массу островов, течение его медленное. С этой стороны в реку вливается ряд маленьких речушек, в основном безымянных, текущих в глубоких и узких руслах. Киргизская степь, раскинувшаяся по ту сторону реки, как я мог рассмотреть на расстоянии, точно такая же, как и степь на этой стороне.
Близ с. Красноярского есть казачий форпост того же названия, около которого еще и теперь видны остатки бывшей крепости. Это военное сооружение уже не охраняется, и казаки, оберегавшие когда-то границы, занимаются, как и местные крестьяне, земледелием, скотоводством, пчеловодством и рыбной ловлей, хотя продолжают оставаться военнообязанными и изредка являются на службу.
Село Красноярское расположено на высоком берегу Иртыша, на расстоянии нескольких сот шагов от берега. Его окружают горные цепи, не связанные друг с другом, а разделенные узкими долинами; горы расположены вокруг села таким образом, что оно кажется заключенным в амфитеатр.
Я поднялся на самую высокую гору, находящуюся в двух верстах от села; высота ее, согласно моему определению, равна 607 футам над уровнем села.

Поездка на Риддерский рудник.

25 апреля 1826 года сообщили, что дорожные принадлежности, приготовление которых во время моего пребывания в Змеиногорске задержалось пасхальными праздниками, готовы, и в тот же день после полудня я отправился на Риддерский рудник.
Расстояние между Змеиногорском и Риддерском составляет 184 версты. К двум первым станциям путь лежит прямо на юг по большому почтовому тракту, ведущему на Семипалатинск, и дальше по казачьей линии. До первой станции (Екатерининская, 29 верст) дорога идет по ровной степи, на которой с востока на запад простираются небольшие возвышенности. 
Было уже поздно, когда я добрался до Екатерининской, и, так как меня менее всего устраивало продолжать путь ночью, решил заночевать в селении. Хотя и следует похвалить гостеприимство жителей этой местности, все же мой хозяин составил в этом отношении исключение, предложив мне обратиться в другую избу.
Но это был единственный случай за все время моего путешествия, когда я не нашел дружеского приема. Абсолютную высоту этого села я определил в 1024 фута. На следующее утро (26 апреля) я очень рано выехал на вторую станцию (Шемонаиха, 31 верста).
В 14 верстах от Екатерининской мы перевалили вершину, проходящую с востока на запад и отделяющую бассейн Оби, в которую впадает Алей, от бассейна Иртыша, в который вливается Уба. Вершина эта представляет собой продолжение той горной цепи, с которой стекают большие реки северной части Алтайских гор и чья западная часть известна под именем Тигирецких белков.
Высота перевала составляет свыше 1675 футов. Немного дальше встречается речка Таловка и еще на расстоянии трех верст - Спаска, текущая в южном направлении через расположенную на южном берегу Убы деревню Шемонаиху, а затем впадающая в Убу. Здесь я свернул с тракта, и мне пришлось ехать главным образом к востоку, тогда как большой почтовый тракт пошел дальше в юго-западном направлении на Семипалатинск.
Шемонаиха - большая деревня, и лежит она на высоте 1016 футов. Уба достигает здесь значительной ширины и течет очень быстро. Весной она выходит из берегов, поэтому на ней нет мостов и переезжают ее на пароме.
Летом же она настолько мелеет, что ее переходят вброд, не подвергаясь ни малейшей опасности. На месте переправы правый берег был трех-четырех сажен высотой и очень крутой, левый - песчаный, с большим количеством гальки.
Здесь густо росли черемуха и жимолость татарская, цвел также пьяный корень. До ближайшей станции (Выдриха, 17 верст) дорога идет близ Убы, ее левым берегом, по равнине шириной от одной до полутора верст, с юга ограниченной горами.
С правой стороны реки горы подступают совсем близко к берегу и круто обрываются к югу. В 15 верстах от Шемонаихи проехали маленькую речку Мостовку. Выдриха находится на высоте 1088 футов над уровнем моря.
На пути к Лосихе, очень большому селу, расположенному на высоте 1095 футов, несколько раз переезжали речушку Маралиху. Дорога все время идет то в гору, то под гору. На этой станции, впервые после моего отъезда из Барнаула, увидел я хлебные поля.
Всюду, как на равнине, так и на горных склонах, выжигались стебли прошлогодних растений, и в семнадцати разных местах я видел пламя. Палы в ночной темноте представляли прекрасную картину.
Там и сям пылали большие и маленькие участки, и пламя на горных склонах казалось текущим то вверх, то вниз. Выехав из Лосихи, на пути к следующей станции (Убинск, 30 верст, 1210 футов над уровнем моря) сразу же за селом переехали одноименную речку. Вдоль нее в мелком кустарнике поселилось большое число киргизов, живущих в войлочных юртах.
Внутреннее устройство юрт, как и внешнее их убранство, имело очень бедный и неряшливый вид. В каждой юрте были отверстия для дымохода, вокруг которых все почернело от копоти. Эти киргизы земледелием не занимаются и скота у них мало; живут они главным образом тем, что нанимаются к крестьянам или, чаще всего, к казакам пасти скот; кроме того, они, несомненно, промышляют воровством, ибо особенно известны как конокрады.
Краденых лошадей они быстро перегоняют через Иртыш в Киргизские степи, где лошадей трудно потом найти и нелегко возвратить обратно. Крестьяне часто жалуются на соседство киргизов, которые обычно селятся около казачьих форпостов, один из них находится приблизительно в двух верстах от Убинска.
Такой казачий форпост имеет вид небольшой деревни, но местами там встречаются еще следы древней крепости, земляного вала, испанских рогаток или чего-нибудь в этом роде.
Дорога от Убинска в д. Быструху (семь верст) ведет через Малую Убинку, которая впадает в Большую Убинку, потом через р. Раслуху, наконец, около д. Быструхи через речку того же названия. На всем этом пути едут вдоль Большой Убинки, приблизительно в версте от нее.
Деревня Быструха расположена на высоте 1321 фута над уровнем моря. Отсюда видны отдельные горы, поросшие лесом. Расстояние до ближайшей станции, Черемшанки, 29 верст.
Проделав примерно половину пути, перевалили через вершину, поднимающуюся на высоту 1683 футов, за которой текут притоки Ульбы. Верстах в пяти от Черемшанки будет первый из них, Таловка. Лес тут прекращается, и долина расширяется.
Проехав еще три версты, мы пересекли Васкахуху. На упомянутой вершине, разделяющей долины Убы и Ульбы, выстроена просторная изба. В этой избе зимой греются крестьяне, перевозящие руду из Риддерского рудника в плавильни; здесь же они могут и заночевать, если не имеют возможности в этот день доехать до Черемшанки, поэтому зимой в этом помещении живут люди, которые топят избу для рудовозов.
Деревня Черемшанка, в которой я переночевал, лежит у подножия горы Ульга-Уха, вершина которой, считая от уровня деревни, достигает приблизительно 600 футов. Сама же деревня, по моему определению, находится на высоте 1436 футов над уровнем моря. В шести верстах от этой деревни на пути в Бутакову (13 верст) переехали Подорожную и двумя верстами далее - речку Бутачиху; обе они впадают в Ульбу.
Вскоре дорога подходит к Ульбе и тянется по ее правому берегу, а слева, у самой дороги, высится крутая скалистая стена. Ульба течет гораздо быстрее Большой Убы. По правому берегу первой реки тянется каменная дамба, которая, собственно, отвоевана у реки, чтобы проложить дорогу к Риддерскому руднику.
Дамба теперь на четыре фута выше поверхности реки, но минувшей осенью - вследствие необычайно сильных ливней река поднялась, говорят, на два аршина (более четырех с половиной футов) выше этой дамбы.
Бутакова, расположенная на высоте 1660 футов над уровнем моря, - последняя деревня, через которую проезжают по пути к Риддерскому руднику, удалена от него на расстояние 22 верст. Почти все селения, расположенные между нею и Змеиногорском, довольно большие. Крестьяне занимаются здесь земледелием, скотоводством, а многие и пчеловодством. Некоторые крестьяне имеют свыше 200 ульев.
Конечно, земледелие в этих краях нуждается в улучшении и требует более тщательного ухода. Землю здесь никто не удобряет, поле возделывается несколько лет, и после того, как урожаи становятся низкими, оно запускается, лежит неиспользованным, а для посева запахивается новый земельный участок. При такой форме хозяйственного использования земли с одной десятины, на которую высевается восемь пудов, собирают урожай около 100 пудов.
По словам крестьян, урожай сам-сем и сам-десят считается средним, выше - очень хорошим, а сам-пят - неважным. Понятно, что бывают и исключения сообразно с местными условиями. Кроме пшеницы четырех сортов, здесь высевают рожь, ячмень и овес, сеют также небольшое количество проса, дающего урожай сам-сорок и сам-пятьдесят.
Зерно часто, особенно при обильном урожае, остается в больших кучах прямо на полях до следующего года. Такие кучи зерна прошлогодней уборки я встречал тут и там в продолжение моего путешествия. Излишек зерна крестьяне продают в хлебные магазины, из которых горнорабочие получают определенное вполне достаточное для пропитания количество муки по твердой низкой цене. Это, конечно, вполне гуманное установление, благодаря чему рабочие при повышении цен на хлеб совершенно не несут ущерба.
Местные лошади - сильной породы, и у крестьян их помногу, так что благодаря подвозам руды, угля, леса и т. п. для нужд металлургических заводов крестьяне имеют только солидный доход. В окрестности Локтевского завода, куда я прибыл осенью, я спросил одного крестьянина, сколько у него лошадей. Он ответил: «Я одинокий человек; у меня их сорок». Но не везде такое обилие лошадей.
Немало у крестьян также рогатого скота и овец, хотя последних меньше. Коровы, лошади, которых они не намериваются использовать в течение зимы, остаются, особенно в степных селениях, всю зиму на воле и должны сами себе из-под снега добывать корм.
Но и тот скот, который находится в селениях, содержится не в постоянных благоустроенных скотных дворах, а в сараях, сколоченных из жердей; сверху на них толстым слоем наваливается сено, а по сторонам они огораживаются плетнем.
Однако, несмотря на это, скот здесь чувствует себя хорошо и, даже предоставленный самому себе, благополучно выживает, за исключением слишком суровых зим, когда после оттепели наступают сильные морозы, отчего почва покрывается коркой льда. В такие годы из-за недостатка корма происходит падеж скота, хотя и не такой значительный, как это можно было бы предполагать.
Пчеловодство было введено впервые в этом округе лет 50 назад, когда после двукратных неудачных попыток были в третий раз привезены сюда пчеловоды со своими ульями; с того времени пчеловодство получило такое широкое распространение, что сейчас в Горнозаводском округе насчитывается более 80 000 ульев. Во многих местах пчелы уже одичали и гнездятся в дуплистых деревьях и расселинах скал, так что казаки отыскивают их и собирают мед.
Здешний мед - отличного качества, почти совершенно белого цвета и очень ароматный, из него приготовляют кушанья или фруктовые конфеты, которые совсем не имеют обычного привкуса меда.
Восковые соты настолько тонки и нежны, что мед по отношению к воску находится в пропорции 15:1. Охота и рыбная ловля также доставляют крестьянам многих местностей некоторый доход.
Налоги и повинности крестьян следующие.
1. Налоги в казну - подушная подать, которая в Сибири установлена в тех же размерах, что и в других провинциях Российского государства.
2. Поземельные сборы, к которым относятся, как и в других местностях России, сборы на содержание дорог. Кроме того, существуют «обывательские» подводы, которые с 1826 г. поставляются in natura, а также рекрутский набор [рекруты, поставляемые в этой местности, идут не в солдаты, а в горнозаводские рабочие].
3. Мирские подати - платежи в пользу местных властей. Каждый округ соответственно своей величине делится на большее или меньшее количество волостей. Во главе волости стоит «голова», ему подчинен писарь, ведающий делопроизводством; кроме того, в каждом селении есть надсмотрщик - старшина, который наблюдает за порядком в деревне и к кому обращаются в случае какой-нибудь нужды.
Эту должность, не дающую ее обладателю .каких-либо привилегий, кроме освобождения от государственных повинностей, нередко в отсутствие старшины занимает его жена; она также носит жезл как знак этого достоинства и отвечает за порядок в селении.
4. Горнозаводские работы. Эти повинности не являются собственно государственными и не идут в пользу государя как суверена, но зато сами горно-металлургические заводы принадлежат царю на правах частной собственности.
Посему эта повинность подобна барщине, которую крестьяне других областей отрабатывают на частных владельцев за право пользоваться землей. Более обстоятельно этот вопрос будет рассмотрен ниже. Крестьянские дворы объединены в селения; дворы частью образуют улицы, частью раскиданы в беспорядке.
Каждый крестьянский двор огорожен тыном и кроме упомянутого пригона для скота включает также несколько построек, одни из которых служат для жилья, другие - для хранения запасов. Жилая изба имеет обычно первый этаж без окон, или, если хотите, подвал, расположенный большей частью над землей.
Владельцы хранят там не только все необходимое для домашнего хозяйства, но, как мне говорили, и свои богатства - деньги, серебряную посуду и т. п. Так как собственно жилье находится над первым этажом, то в него поднимаются по высокому крыльцу, которое обычно бывает посредине дома.
По обе стороны его располагаются две жилые комнаты, а иногда бывает и третья. Одна из комнат, снабженная большой печью, служит одновременно и кухней, и жильем для большинства членов семьи. В другой комнате живет глава семьи со своей женой, а в соответствующих случаях эта комната предоставляется гостям (если только она не служит специально этой цели, что обычно практикуется в селах, в которых, благодаря их расположению близ тракта, останавливаются многие проезжающие).
В этой комнате в большинстве случаев господствует чистота: не только пол и вся обстановка в ней вычищены добела, но и деревянные стены. Все крестьянские избы снабжены дымоходами, поэтому комнаты не чернеют от копоти и имеют приветливый, уютный вид; вдоль стен укреплены деревянные скамьи, стол, изредка стул; в одном углу комнаты или на одной из ее стен на известной высоте висит полка с иконами.
Около печи белой занавеской отгораживается большое пространство, где стоит либо кровать, либо ткацкий стан, за которым работает хозяйка дома (здесь же хранятся шубы и другая одежда). В комнате зачастую есть небольшой шкаф, в котором хранятся стаканы, чашки (из фарфора, фаянса) и т. п.
Стол покрыт белой скатертью, без которой не подают на стол, и где-нибудь всегда висит чистое полотенце. В большинстве изб застеклены окна, хотя кое-где встречаются (правда, редко) вместо стекла бумага, рыбья кожа или хлопчатобумажная материя.
Крестьяне при всем своем гостеприимстве не очень охотно принимают иностранцев, поэтому не в каждой избе можно остановиться на ночлег, зато в любом селении стоит специальная изба, в которой комнаты сдаются внаем и где всегда принимают приезжающих. Чужеземцу, приезжающему в это селение и желающему остановиться в нем на более или менее короткое время, тотчас же предоставляется лучшая комната, в которой он становится уже полным хозяином.
Нужно только терпеливо сносить любопытство, которое часто проявляют хозяин, его семейство и другие крестьяне, являющиеся посмотреть на путешественника. Особенно часто такие случаи бывали со мной, потому что я прибыл из дальних мест. Однажды в глухом местечке хозяин просил позволить посмотреть на меня здешним обитателям, и вскоре ко мне собралась вся деревня, чтобы полюбоваться на чужеземца.
Как только расположишься в горнице, тебе обычно подают на стол пищу: прекрасный хлеб (большею частью пшеничный), совершенно восхитительный мед, молоко и яйца, нередко и мясные блюда, рыбу, пирог и, конечно, фрукты, вареные в меду.
Как-то раз в конце своего путешествия я в постный день неожиданно прибыл в одно село, в котором прежде был неоднократно и всегда находил там дружеский прием; и едва я вошел в отведенную мне избу, так сразу же хозяйка подала к столу два разных пирога, варение на меду, жареную рыбу, арбузы и мед и очень извинялась за плохое угощение по причине поста, сильно настаивая на том, чтобы фрукты, которые не мог съесть, я взял с собой.
За такое угощение люди, как правило, не берут платы, и только если я желал получить что-нибудь такое, чего не было в избе, в которой квартировал, например цыплят или что-то подобное, мне приносили это за плату из другой избы.
При отъезде чужеземца обычно дружески приглашают в будущем еще побывать у них. Такое гостеприимство - тем бо́льшая заслуга местных крестьян, что они по своим религиозным убеждениям неохотно имеют дело с инаковерующими людьми и даже считают непригодной для еды и питья свою посуду после того, как ею с их разрешения пользовался чужестранец.
Они в большинстве принадлежат к секте старообрядцев и в царствование императрицы Екатерины II были отправлены сюда на поселение. Живется им очень хорошо, как видно из сделанного выше описания их благосостояния, и число жителей здесь сильно увеличивается (с 1798 г., когда крестьяне этого округа попали в ведение администрации завода, до 7-й ревизии, которая была в 1815 г., в течение 18 лет население увеличилось на 23 000 чел.). Некоторые неверно полагают, что число их растет за счет ссыльных, но ссыльных нет во всем Алтайском горнозаводском округе.
Женщины здесь очень плодовиты, но многие младенцы умирают в первые месяцы жизни; это, говорят, происходит от того, что в этой местности у матерей быстро пропадает молоко, или же, быть может, потому, что за детьми в летние месяцы нет достаточного материнского ухода: часто матери многие дни проводят на поле, а новорожденные младенцы остаются в деревне.
Среди женщин я встречал не многих, которых можно было бы назвать красивыми и цветущими, а мужчины, наоборот, большей частью крупные и статные. Темные волосы и черные глаза встречаются не часто, народ в этой местности в основном русоволосый.
От Бутаковой еще 22 версты до Риддерского рудника. Однако следует заметить, что расстояния здесь никто не мерил и нет ни почтовых дорог, ни верстовых столбов. Почти всегда расстояния казались мне преуменьшенными. В четырех верстах от Бутаковой мы переехали Каслуху, затем через четыре версты - Боздопалху (обе они впадают в Ульбу) и еще через две версты - Тихую.
На расстоянии версты от Риддерска пересекли Малую, а около Риддерска - Большую Быструху; обе впадают в Тихую. Последняя, приняв в себя Филипповку, текущую с северо-востока, примерно на 12 версте западнее Риддерска соединяется с Громотухой, текущей с юго-запада, и тогда они называются Ульбой.
В Риддерск я приехал 28 апреля после полудня и в доме здешнего управляющего нашел себе готовую, очень удобную квартиру. Это местечко обязано своим возникновением горному чиновнику Риддеру, который в 1783 году открыл здесь серебряный и свинцовый рудники, содержавшие, согласно вычислению, сделанному в 1818 году, 3990 пудов серебра и 2003 102 пуда свинца. Но до конца еще не установлено, до какой глубины простирается руда.
Вода сильно мешает работам, которые производятся теперь на глубине, большей, нежели уровень р. Филипповки. Для откачивания воды из рудников шихтмейстер Ярославцев соорудил в 1823 году шатунную машину.
На средства, отпущенные местными горно-металлургическими заводами, он многие годы ездил по разным европейским горным заводам, изучая машины. Теперь сооружена вторая шатунная машина для удаления избытка воды, которая, вероятно, будет наполнять шахты, когда работы пойдут на большой глубине.
Машина эта приводится в движение течением Быструхи, на которой для этой цели сооружена дамба и проведен канал длиной полторы версты. Риддерск расположен на высоте 2346 футов над уровнем моря, в обширной долине.
Я жил теперь в горах и из окон своей квартиры видел вокруг себя Ульбинские белки́, которые представляли внушительное зрелище. Облака лежали иногда на горах и вокруг гор, полностью окутывая их; из этого одеяния выступали большие снежные массивы, казалось, что они находятся не далее тысячи шагов, что, конечно, только казалось.
На севере и юге, приблизительно на расстоянии версты, виднеются приземистые холмы, а несколько далее, верстах в 8 - 15, вид на юг, восток и север ограничивают высокие горы, которые во время моего пребывания здесь большей частью были покрыты снегом; на северной стороне тех, что видны на юге и востоке, снег лежит в течение всего лета.
Несмотря на установившуюся мягкую погоду, в начале моего пребывания в Риддерске случались заморозки, а 1 мая в горах выпал снег глубиной в фут. Климат здесь, в горах, гораздо холоднее, нежели в тех местах, которые я проезжал по пути из Барнаула, но зерновые здесь вполне вызревают, хотя и несколько позже.
В огородах возделываются и кое-какие овощи: капуста, картофель, огурцы, тыква, лук и некоторые другие, менее требовательные виды, но садоводство довольно-таки отсталое. Пчеловодство процветает, рост трав превосходный, и о пользе здешнего климата свидетельствует то обстоятельство, что нигде в горах нет заболеваний так называемой «сибиркой», которая в северных и западных местностях, особенно в Барабинской степи, поражает не только лошадей, но от нее умирает и множество людей.
В Риддерске, во время моего пребывания там, управляющим был шихтмейстер Белоусов, хороший старик, которому я очень многим обязан. Он подчиняется горной конторе в Змеиногорске и выполняет ее распоряжения; оттуда же снабжаются и здешние склады, а лазарет получает медикаменты.
Вместо бывшего прежде маленького лазарета выстроено просторное здание с красивыми высокими комнатами; лазарет как раз накануне моего отъезда переезжал в новое помещение. В лазарете служит младший врач с несколькими помощниками; при лазарете есть сад, в котором наряду с прочими культивируются и редкие местные растения.
В самом деле, радостно видеть, что во всем горнозаводском округе проявляется забота о здоровье рабочих. Впрочем, Риддерск рассматривается и как ссылка для здешних рабочих, которые находятся под более строгим наблюдением, чем во многих других местах, в частности, нет кабаков и вообще водка может доставляться сюда только по специальному разрешению начальника.
Положение рабочих, по-видимому, единственных жителей этого селения, в общем очень хорошее, если у них нет недостатка в прилежании. Однако предварительно следует пояснить, что в горнозаводском деле заняты две категории работников: собственно горнозаводские рабочие и приписные крестьяне.
Эти последние обязаны рубить лес, выжигать древесный уголь, подвозить дрова, уголь, руду и плавни к плавильным печам, а также чинить плотины после наводнения, что они делают и без понуждения, так как от этого зависит благосостояние их собственных хозяйств. Работы, производимые ими, разделяются на пешие и конные. Первые заключаются главным образом в рубке леса и выжигании угля, вторые - в перевозке упомянутой продукции. Каждый из приписанных при ревизии мужчин обязан ежегодно отработать 17 дней пешим и 12 дней с лошадью.
До 1779 г. приписные крестьяне обязаны были вместо выплаты подушной подати выполнять при металлургических заводах все работы, какие только требовались. С того же года обязанности их были точно определены, чтобы оградить от допускавшегося ранее произвола. В то время подушная подать составляла 1 р. 70 к., и работы, налагаемые на крестьян, оценивались в ту же сумму.
Теперь же было установлено, что крестьяне выплачивают, как и в других областях России, подушную подать в сумме 1 р. 70 к., а за каждый проработанный день они получают поденную заработную плату 3 коп. Вся сумма, составляющая в среднем около 2 р. 40 к., выплачивалась ежегодно из заводской кассы. Однако не все крестьяне используются на этой работе; часть их, чаще всего треть, свободна от нее.
Горный совет, состоящий из управляющих наиболее важными горно-металлургическими заводами и рудниками, находящимися в ведении начальника Колыванских заводов, собирается в Барнауле каждую весну и устанавливает, сколько и каких работ следует произвести в текущем году, затем распределяет их по волостям, которым поручает разложить их на конкретных работников.
Волостные учреждения, имеющие связь с отдельными людьми, посылают зажиточных работать с лошадьми, более бедных - на пешие работы, рубку леса и т. п. Поскольку не все учтенные при ревизии мужчины трудоспособны, на каждого трудоспособного приходится вдвое больше работы, а на долю богатых нагрузка еще увеличивается. Дело осложняется и тем, что села располагаются большей частью вдали от заводов и рудников и что, например, крестьяне, проживающие в окрестностях Барнаула, вынуждены работать в Змеиногорске, а крестьяне северных волостей Колыванского горного округа - в Барнауле и Сузуне.
Существуют целые районы горнозаводского округа, в которых нет ни заводов, ни рудников, но крестьяне этих районов не освобождаются от повинностей по дальности расстояния. Впрочем, многие крестьяне не сами выполняют эти работы, а нанимают других крестьян или рабочих, если это экономически выгоднее. Число приписных крестьян составляет в настоящее время около 87 000 душ.
Другая категория работников - собственно горнозаводские рабочие, которых всегда имеют в виду, говоря о рабочих, - образуется следующим образом. Часть горнорабочих берется в качестве рекрутов из приписных крестьян, а часть набирается из детей горнорабочих, которые, так сказать, называются потомственными рабочими. Их число составляет в настоящее время (1826 г.) 17 514 чел.
Они считаются военными и подобно им получают содержание и провиант. Первое составляет 20 - 36 руб. ассигнациями в год. Если бы мы ничего не знали о положении и образе жизни этих людей, мы склонны были бы считать их очень бедными, но это абсолютно неверно. Их обязанности напоминают барщину, которую отрабатывают крестьяне, проживающие в других краях.
Однако благодаря действующему положению они не только обеспечиваются всем жизненно необходимым, но их деятельность и трудолюбие открывают им также путь к благосостоянию, как мне часто приходилось наблюдать. Они полностью застрахованы от всякой нужды, потому что снабжаются из казенных складов, где провианта так много, что его количество превышает потребности рабочих; живут они со своими семьями на заводской территории и в свободные от работы часы могут заниматься своим хозяйством.
У большинства их есть собственные избы, огороды, лошади и крупный рогатый скот; они возделывают поля, косят сколько надо сена и могут бесплатно рубить в лесу деревья на разные нужды.
На заводах немало работ, которые должны идти непрерывно, но есть и такие, которые останавливаются по воскресеньям и праздничным дням; часть рабочих в эти дни отдыхает, а во все остальные дни в году должна работать; другая же часть работает, наоборот, две недели подряд, не исключая воскресных и праздничных дней, третью же неделю отдыхает.
Число рабочих дней в году в обоих случаях приблизительно одинаково. Но наиболее рачительные хозяева предпочитают, чтобы в их распоряжении была целая свободная неделя, так как это для них выгоднее. Каждый обязан работать по 12 часов в сутки и 12 часов отдыхает. Так как работы на рудниках и у плавильных печей должны продолжаться беспрерывно, рабочие, меняясь, работают в две смены, днем и ночью.
Трудолюбивые и аккуратные хозяева в свободные дни занимаются не только своим хозяйством, но находят время и для того, чтобы за поденную плату работать у других. Таких рабочих ищут крестьяне во все времена года.
Если царский Кабинет платит рабочему лишь 6 - 7 коп. в день, поденный заработок обыкновенного рабочего, учитывая низкую стоимость продуктов питания, очень высок - отдельный работник получает за неделю 5 - 6 руб., а в период сенокоса и жатвы - до 10 руб. Как уже было сказано, хороший хозяин имеет лошадей, коров, овец и занимается доходным пчеловодством.
Сено можно косить всюду, кому сколько заблагорассудится, потому что здесь много свободной земли; в то же время ни один участок луга не имеет определенного хозяина. Во всем горнозаводском округе земля вообще является собственностью правительства, которое дает ее в аренду частным лицам, однако в этом отношении, как меня уверяли, споров не бывает.
Кроме того, рабочие занимаются рыболовством и охотой и нередко задерживаются несколько дней, а иногда и недель в горах, где много дичи и пушного зверя. Такие охотники хорошо знают горную местность и являются лучшими проводниками.
Осенью рабочие обычно собирают кедровый орех и зарабатывают на нем в течение года по 100 руб. (эти орехи, которые купцы ищут на продажу, развозятся по всей России и употребляются как лакомство). К сожалению, кедр - это прекрасное дерево - во многих местах уже редеет, ибо некоторые, не желая утруждать себя и карабкаться по стволу, предпочитают свалить его, чтобы воспользоваться шишками.
С этим хищничеством бороться трудно, хотя на сей счет неоднократно издавались строгие запреты. Дети горнорабочих посещают специальные училища, где обучаются примерно до десятилетнего возраста. По окончании школы, иногда и позже, в зависимости от физического развития ребенка и других обстоятельств, мальчики обязаны приступить к работе. Они получают провиант и незначительное содержание.
Работы, на которых они используются, - преимущественно разбивание и сортировка руды, чему эти мальчики обучаются очень быстро. Каждому ежедневно дается определенное задание, выполнив которое, он может идти домой. Когда дети подрастают, их принимают в число собственно горнорабочих, они получают большой оклад и каждую третью неделю освобождаются от работы, чего они были лишены в качестве разбивальщиков руды.
Многие из этих горнорабочих умеют читать и писать, а некоторые - очень понятливые и состоятельные люди, хотя это ни в коем случае нельзя рассматривать как общее явление. Здесь, как и вообще всюду, зажиточные - люди трудолюбивые, они обеспечены всем необходимым, тогда как легкомысленные или неряшливые находятся в нищенском состоянии.
Особенно это случается с теми, кто пьянствует, что, к сожалению, встречается нередко. Однако должен заметить, что во всей Сибири я не видел ни одного нищего; последний нищий, который просил подаяние, встретился в Нижнем Новгороде.
Твердо установленный срок службы горнорабочего - 40 лет. Но если рабочий потерял здоровье прежде времени или по какой-либо случайности стал инвалидом, он увольняется и получает небольшую пенсию.
Наиболее часто несчастные случаи и ранения случаются при подрывании руды порохом, чему виной бывает, как правило, неосмотрительность и ухарство самих пострадавших.
Во время нашего пребывания на руднике, когда подрывалась порода, подрывники просили нас не приближаться к опасному месту, а сами бесстрашно оставались там. Часто, когда фитиль уже подожжен и взрыв очень надолго, по их мнению, задерживается, они идут туда, чтобы посмотреть, чем это вызвано; часто при этом внезапно происходит взрыв, из-за чего нередко бывают тяжелые ранения.
В таком случае представляется врачебная помощь в госпитале на территории того завода, к которому этот рабочий принадлежит. Если он навсегда остается инвалидом, то либо получает, как об этом уже говорилось, расчет, либо (при менее значительном ранении) переходит на другую работу соразмерно своим силам.
Тот из рабочих, который выделяется своими нравственными качествами или разумным поведением, выдвигается на должность младшего надсмотрщика и получает прибавку к жалованию.
Его производят в унтер-офицеры, но продолжительность его рабочего времени остается прежней. Зато он освобождается от собственно горных работ, за которыми теперь только наблюдает. Благоприятным обстоятельством для горнорабочих Колыванских горно-металлургических заводов является, конечно, глубокое расположение рудников, благодаря чему температура в них во все времена года остается приблизительно неизменной.
Хотя зимние морозы в этой местности часто суровы, температура в рудниках держится всегда приблизительно от 10 до 12° R выше точки замерзания. (Иначе обстоит дело в Нерчинске, где в рудниках очень холодно).
Но заводские работы, однако, здесь в зимнее время очень тяжелы; особенно у рабочих, которые занимаются подноской угля: они находятся то в плавильнях с чудовищной жарой, то на сильном морозе.
Приблизительно немногим далее версты от Риддерска расположен Крюковский серебряный рудник. Он открыт в 1811 году Крюковым, получил, как обычно, свое наименование от имени первооткрывателя и является теперь одним из богатейших рудников Колыванского горного округа.
По расчетам, сделанным в 1818 году, в нем содержится 7851 пуд серебра, но с того времени были открыты еще немалые запасы. 25 апреля 1826 года сообщили, что дорожные принадлежности, приготовление которых во время моего пребывания в Змеиногорске задержалось пасхальными праздниками, готовы, и в тот же день после полудня я отправился на Риддерский рудник.

Источник:
К. Ф. Ледебур. «Путешествие по Алтайским горам и предгорьям Алтая». Ледебур К. Ф., Бунге А. А., Мейер К. А. «Путешествие по Алтайским горам и Джунгарской Киргизской степи». Новосибирск, 1993 год.