Культурный туризм в Казахстане.

«На дворе шумела буря, а я сидел в теплой зимовке и слушал пение. Певец расположился на бараньей шкуре и перебирал струны своей домбры-балалайки. Тихое дребезжание струн, легкий шелест приближающихся к певцу слушателей, его глухие, заунывные звуки настраивали душу мою на особый лад. И сколько может быть поэзии в этой дикой песне,  в этой дикой  музыке!  Я никогда не поверил бы, что на двухструнной, почти самодельной домбре можно извлекать такие нежные и приятные звуки, я не поверил бы, что его песня может гармонировать с бушующей природой, если бы сам не слышал этой дикой, за душу хватающей песни! Он пел. С певца катился пот, воодушевление росло, а слушатели плотнее, плотнее сдвигались около него и в такт качали головами. Певец снял платок, вытер пот с лица и снова запел, вторя музыкальным переливам бушующего ветра, и не один вздох вылетал из груди слушателей, у которых, как говорится, начинали ходить нервы»

А. Алекторов. «Киргизская песня».

Юрта в жизни казахов.

Казахский народ богат песнями. В этих песнях запечатлелась многовековая история народа, его надежды, чаяния, горе и радость, его думы, мечты. Песня звучала всюду: в бескрайней казахской степи, на шумных ярмарках и базарах, в продымленных лачугах, мазанках и юртах, на воле и в застенке. Жизнь кочевника была немыслима без песни. Звонкой, ликующей песней голосистый джигит открывал той, песню пели девушки и юноши на вечерних игрищах за аулом, песней встречали рождение ребенка, с песней провожали человека в последний путь.
Выдавая девушку замуж, пели свадебную «Жар-Жар», в дни мусульманских празднеств звучал за каждой юртой жарапазан, с песней ходили по аулам славильщики и казахские колдуны - дуаны, чревовещатели, заклинатели - бахсы. «Мне чудится, что вся казахская степь поет», - говорил Г. Потанин, друг Чокана Валиханова, большой знаток казахской культуры.
Отношение казахского народа к песне выражено в поговорках:  «Песня - украшение джигита»,  «Коль ты умен, вслушивайся в песню». О значении песни в жизни казахов хорошо сказал великий Абай:
Двери в мир открыла песня для тебя.
Песня провожала в землю прах, скорбя.
Певцы, акыны-импровизаторы, музыканты пользовались почетом и уважением; они были желанными гостями, любимцами народа. Хорошая песня ценилась дороже отар овец и косяков коней, богатство кичливого бая бледнело перед искусством певца. «Верблюда-нара я отдал за песню», «Пусты мои кочары, но песней я богат», - с гордостью заявляли народные певцы. Казахская народная песня издавна привлекала внимание русских ученых-исследователей. Присоединение Казахстана к России имело исключительно огромное историческое значение.
Русские этнографы, путешественники, передовые, прогрессивно мыслящие офицеры, участники военных походов, с неизменной теплотой и восхищением отзывались о песенной культуре казахского народа. Еще в начале прошлого века ими были записаны на ноты отдельные казахские песни, в журналах, различных сборниках печатались заметки, статьи, отзывы. Высказывания о казахской музыке Г. Потанина, А. Алекторова, С. Рыбакова, Н. Савичева, А. Эйхгорна не потеряли своей научной ценности, глубины и в наше время.
В последние годы обнародованы факты, свидетельствующие о том, что казахской народной музыкой интересовались и великие русские композиторы М. Мусоргский и Н. Римский-Корсаков. Прогрессивные деятели русской культуры с отеческой заботой относились к духовному богатству казахского народа. Они верно подметили грандиозную роль песни, музыки в жизни кочевников-казахов. Русский  этнограф  А. Алекторов очень   живо  передал   свои  чувства, свои впечатления от пения степного певца.
О преимуществе певца, акына, домбриста перед баямии муллами говорил и Г. Потанин в статье «В юрте последнего киргизского царевича»: «Никакая девушка не может иметь столько поклонников и вздыхателей, как та, которая заявила о себе своим остроумием и своими песнями; точно так же и хороший оленши (певец), конечно, если он не стар и не безобразен, пользуется таким расположением киргизских девушек, какого никогда не добьется ходжа, будь он богат, поглоти он всю мудрость мусульманских книг в бухарских медресе, и носи он на голове чалму какихугодно размеров». Русские революционеры-демократы призывали правдиво описать жизнь «инородцев», народов Российских окраин.
О необходимости глубокого изучения быта и культуры забитых, угнетенных народов России, «инородцев», «иноверцев», как с презрением говорили реакционеры, неоднократно писал и В. Белинский: «Если вы выезжаете в чужую землю с целью изучить ее нравы и обычаи, вы должны забыть на время, что вы гражданин своей земли...  иначе обычаи  этой чуждой  вам страны будете вы оценят на курс обычаев нашего отечества, и все противоположное   или непохожее   на них безусловно признаете дурным.
Все народы потому только и образуют своей жизнью один общий аккорд всемирно-исторической жизни человечества, что каждый из них представляет собой особенный звук в этом аккорде, ибо из совершенно одинаковых звуков не может выйти аккорд». В. Г. Белинский. С. соч., т. Ill, M., 1948, стр. 372 - 373). В  словах  В.   Белинского   заключена   глубокая  мысль. Они призывают вникнуть в духовную суть каждого народа. Русские ученые, исследователи казахской музыки, вняли этому совету великого критика-гуманиста, прониклись уважением к казахской песне.
В восьмидесятые годы прошлого века по указанию русского ученого А. Федченко выехал в казахскую степь музыковед А. Эйхгорн (немец по национальности). А. Эйхгорн записывал казахские песни, собирал образцы казахских народных инструментов. Он полюбил песни казахов и написал на немецком языке исследование «Казахская музыка» объемом 196 страниц. В свой труд он включил нотные записи нескольких казахских песен и кюев.
Труд А. Эйхгорна - первое научное исследование казахской музыки (рукопись находится в личном архиве московского профессора В. Беляева). Материалы, собранные А. Эйхгорном, и его мысли, высказывания широко использованы в кандидатской диссертации покойной Г. Шомбаловой. В начале XX века казахская музыка становится объектом серьезных научных исследований. Различные общества и комиссии вплотную занимаются изучением казахского фольклора, в том числе и песенного искусства.
В этом отношении плодотворную работу проделали Оренбургская Архивная Комиссия и Западно-Сибирское Отделение Императорского Географического Общества. 23 марта 1906 года действительный член Оренбургской Архивной Комиссии В. Карлсон в своей статье «Народные певцы киргизы в архивной комиссии» писал: «Состоявшееся в четверг 23 марта заседание Оренбургской ученой архивной комиссии было посвящено делу совершенно новому в летописях этого учреждения, а именно, ознакомлению с образцами древней киргизской поэзии в лице народных певцов - Казангапа и Кушелека.
Оба киргиза приехали из Джиренкупинской волости Уральского уезда той же области. Ехать пришлось им в самый разгар распутья, когда начавшееся вскрытие рек делало переправы трудными и даже опасными. И вот маленькая, но уютная комната в здании архивной комиссии, что на берегу Урала, где помещается библиотека, огласилась приятными звуками киргизских мелодий. Прежде всего певцы, которым пришлось сидеть на стульях в чуждой, не свойственной им обстановке, обратились к собранию с приветствием, воспевая под сопровождение домбры все обстоятельства и цель своей поездки.
После этой импровизации, представляющей обычное и необходимое у киргиз вступление к пению былин, певцы исполнили несколько мотивов из народных произведений. Так Казангап играл песню, называемую «Ак-ку». Песня эта игралась на домбре без всяких слов. Представляет она подражание полету лебедей, и это подражание вышло так удачно и естественно, что действительно у слушателей получилось впечатление, как будто в воздухе слышатся плавные и широкие размахи крыльев.
И все это исполнялось на двух единственных струнах киргизской домбры! Понравилась и другая «песня без слов», так называемая «Акжелен», исполненная тем же Казангапом. Оба певца с почтительной благодарностью вспоминают тех стариков, у которых они учились петь и играть». В 1909 году на заседании Русского Географического Общества крестьянский начальник Тургайской области С. Рыбаков сделал доклад о музыке тургайских казахов.
На этом заседании музыкантами Бояровой и Рейманом были исполнены две песни, опубликованные в журнале «Этнографическое обозрение» в 1889 году в нотной записи Г. Пфеннига. С большим артистизмом Янова спела песню слепой девушки Айши и «Не болды-ау, еркем» («Что стряслось, шалунья?»). Песню подражательного характера исполнил Г. Гольтинсон; Глушков исполнил на домбре кюй «Инир» («Сумерки»). Докладчик говорил, что изучение казахской музыки способствует развитию, обогащению русской музыки и что гениальный русский композитор Бородин очень тонко уловил суть восточной музыки, глубоко проник в ее дух, что особенно заметно в музыке его оперы «Князь Игорь».
На собраниях этнографических обществ и комиссий делались не только доклады, но и устраивались прослушивания казахских песен и кюев. Интересные сведения о казахской песне мы находим в статье «Среди оренбургских мусульман», опубликованной в 1915 году в № 370 газеты «Оренбургская жизнь». «11 апреля, - говорится в статье, - в городском театре состоялся благотворительный спектакль в пользу раненых и учащейся мусульманской молодежи.
На спектакле участвовали представители трех российских мусульманских наций: татары, башкиры и киргизы. Вечер был многолюден, билеты раскупались нарасхват, и в театре не осталось ни одного свободного места... Этот вечер интересен в особенности тем, что участвовали киргизы, которые впервые   показались на сцене. Номера киргизских ханымов превзошли всякие ожидания. Ханымы Гайни-Жамал и Жангл выступили на сцену в национальной киргизской одежде, состоящей из дорогой красной материи, разрисованной золотой канителью, и красной ткани, расписанной и вышитой золотыми причудливыми узорами. Появление молодых ханымов в одежде «ханыкеев» (барышень) было встречено искренними, громкими аплодисментами публики.
Киргизское дуэ, спетое серебристым женским голосом, произвело на публику неотразимое впечатление... Хаными пели до того хорошо, что впечатление, произведенное их песней, нельзя ни пером описать, ни словом рассказать. Публика встречала и провожала молодых ханымов громкими плодисментами... Недавно впервые был устроен киргизский литературный благотворительный вечер в Семипалатинске, который оставил глубокое впечатление. И здесь, в Оренбурге, киргизские актеры не только не уронили себя перед публикой, но, наоборот, сразу завоевали ее симпатию и любовь.
Мы приветствуем появление на сцене в первый раз киргизских актеров, радуемся их первым успехам и желаем пионерам дальнейшего преуспевания в их симпатичных исканиях». 10 февраля 1914 года в Омске на собрании Западно-Сибирского Отделения Императорского Русского Географического Общества почетный член Общества Г. Потанин сделал сообщение о своей поездке летом 1913 года в Каркаралинский уезд. Г. Потанин говорил о казахской песенной культуре, о распространении русской культуры в казахской степи, об интересе казахов к русскому языку и тяге к образованию.
Приведем несколько отрывков из этого доклада. «Русский язык распространяется, дети рвутся в русские школы. Нарождается киргизская интеллигенция, немало учителей, фельдшеров, акушерок. Докладчик ночевал однажды в ауле, где состоялся литературно-музыкальный вечер, на котором в качестве чтецов, певцов и музыкантов выступали дети-киргизы, учащиеся гимназии. Необычно было слушать стихотворения Некрасова от киргизской девочки-гимназистки».
«В изучении природы, старины и народного творчества музыки, поэзии и живописи своего народа, ученые киргизы могут оказать большую услугу. У киргиз поэзия и музыка тесно связаны, создатель песни в то же время и композитор, он дает мотив и ритм своему произведению. Поэзия и музыка - достояние   праздного   мужчины.   Живопись,   выражающаяся главным образом в орнаменте, есть удел трудолюбивой женщины. В юрте все украшено орнаментом. Нет куска кожи, войлока, верши, дерева без орнамента. 
Содержание орнамента взято из окружающего, преобладают округлые формы, подражание рогам животных, цветам и листьям растений, расположению ууков, керегеи т. п. Поэтическое творчество среди киргиз развито - степь кишит поэтами». «Киргизы считают себя музыкантами. У них существует даже легенда о происхождении этой способности. Небесная песня парила над землей. И где она опускалась ниже - там ее слышал народ и воспринимал, где поднималась, народ той страны не слышал ее и не научился петь.
Над киргизской степью божественная песнь опускалась низко, киргизский народ услышал ее, воспринял и научился петь. Вот почему они, киргизы, поют лучше других народов (со слов Ч. Валиханова). Действительно, у киргиз чистые, звонкие голоса, хороший слух. По мнению почтенного докладчика, лет через 50 киргизы будут поставлять на столичные подмостки певцов и музыкантов, и может быть, с  этого начнется их национальное возрожден и е».   (Разрядка моя - А. Ж.).
«Докладчик думает, что все должны сходиться в том, что нельзя строить благополучие одной нации на другой, быть безучастным к положению инородцев... Долг русской интеллигенции принять меры к защите инородцев от вымирания, сделать их способными к самосохранению; лучшим средством для этого является образование. Я, сказал почтенный докладчик, слюнявый гуманист, как назвал подобных мне член Государственной думы Марков 2-ой, не хотел бы, чтобы счастье моего отечества основывалось на несчастье поселяющих его инородцев».
«На одном из вечеров, устроителем которого был Г. Потанин в г. Томске в 1909 году, был дан концерт, где была представлена и казахская музыка... На вечере исполнялась киргизская мелодия «Ай астында»... Дикие сыны киргизских степей задумали «показать себя»; несколько киргиз Акмолинской области, как мы слышали, составив «кружок», отправились недавно в артистическое турне с целью познакомить европейское общество (видимо, русских,- А. Ж.)  с произведениями  киргизского  народного  творчества: киргизы-артисты передают на своем родном языке с переводом на русский свои песни соло и дуэтом, свои сказки, предания и др., причем аккомпанируют на своем национальном инструменте - домбре.
В кружке имеются и киргизки в своих национальных костюмах». «Едва воспринявший русскую гражданственность киргизский народ, народ умный, восприимчивый и добродушный, ждет лучшая будущность..! Тем приятнее и нам услышать степняков, направляющихся сначала в первопрестольную Москву, затем в Петербург и, в конце концов, в современный Вавилон - Париж на Всемирную выставку (которая должна была состояться в 1900 году.- А. Ж.). В скором времени номады наши посетят Оренбург.
Можно надеяться, что оренбургцы встретят небывалых артистов с большим вниманием, снисходительно относясь к технике исполнения их артистической программы, памятуя высокое побуждение стремящихся из тьмы к свету дикарей-кочевников». В 1913 году, в мае месяце, было устроено специальное заседание Общества по случаю приезда в г. Омск Гр. Н. Потанина. Второе отделение этого заседания было посвящено показу культового обряда «дуаны», «баксы» и также прослушиванию образцов народно-песенного творчества казахов».
«Выступление «дуаны» Сулеймена Джувандыкова из Эдрейской волости Каркаралинского уезда сопровождалось выкрикиванием призывов святых и отречением от злых духов. Певец народных песен Сейсенбай Жиенбаев из Семипалатинской волости исполнил несколько характерных народных песен, а именно: «Файзулла», старинная песня о том, как любит киргизский народ своих певцов старины, «Кулагер» - плач о потерянной лошади, «Кур'лыгаин» - О положении киргизской девушки, выходящей замуж за нелюбимого человека, «Акжан»  о джигите, уводящем лошадей, «Дариха» - о похищении невесты. Сказ о хвастливом борце (Балуан-Шолаке), отрывок одного из сказаний о прошлом киргизского народа Садуакас Сагапаев передавал полунапевом, как передавали вообще старинные сказания киргизские гусляры-оленчи». (Госархив Омской области, ф. 86, д. 119, л. б/н. Доклад, Потанина   «Из    поездки    в   Каркаралинский    уезд    летом 1913 года»).
В начале XX века о необходимости изучения казахской музыки все чаще говорили и прогрессивные представители молодой казахской интеллигенции. В казахских газетах и журналах появляются изредка статьи о казахской песне. В 1913 - 1915 годах журнал «Айкап» опубликовал три статьи, посвященные отдельным вопросам казахской музыки. Авторы статьи призывают с большим вниманием относиться к музыкальной культуре народа, всячески поощрять народных певцов, композиторов, собирать, записывать, беречь сокровища народной музыки.
Авторы то и дело ссылаются на музыкальные традиции древних арабов. Известно, что казахи ни в историческом, ни в этнографическом, ни в географическом, ни в экономическом отношениях не имели ничего общего с арабами. Ссылка на развитую музыкальную культуру арабов нужна была авторам статей, видимо, для того, чтобы убедить мусульманских фанатиков, невежественных, отсталых мулл в пользе музыкального развития, музыкального образования казахского народа.
Автор одной из этих статей Мухаммед-Салим Кишимов, например, писал: «Нет такой нации или народности, что не имели бы своей музыки. Это истина бесспорная. Даже самые древние народы не обходились без песни. Еще до зарождения мусульманства арабы располагали богатыми музыкальными традициями. С появлением мусульманской веры эти традиции еще более окрепли, расцвели. Существуют разные источники, из которых явствует, что наш всемогущий пророк Мухаммед открыто разрешал правоверным веселиться, петь, играть, слагать стихи.
И мусульмане, благодарные пророку, ублаготворяли, тешили свои души музыкой. Арабы приобрели у других народов - римлян и персиян, например - разные музыкальные инструменты. Музыке арабы уделяли много времени, с почтением и любовью относились мусульмане к певцам и музыкантам... Кюи, исполняемые на домбре, выражают самые различные состояния человеческого духа: гнев, горе, унынье, веселье, радость. Домбра утешает в горе... она верная спутница одинокого. Среди казахов есть немало искусных домбристов.
Большинство стариков помнят и живо играют старинные казахские кюи, полные печали и трагизма. В одном ауле возле реки Калутан нам приходилось слышать ныне покойного домбриста Есима. До сих пор нам слышатся звуки его певучей домбры. В настоящее время, кажется, таких искусных музыкантов, домбристов-виртуозов становится все меньше и меньше... Поэтому мы обращаемся к нашим образованным господам с просьбой:, надо бы, пока не поздно, записать на ноты казахские кюи и песни, чтобы сохранить их потомкам».
В последнем предложении и выражена основная мысль автора статьи. Чтобы подчеркнуть ее, автор сделал глубокий экскурс в историю арабов. В журнале «Айкап» была помещена статья Галауатдина Мамикова. Автор также ратовал за изучение казахской песни, говорил о необходимости сохранения текстов старинных песен, призывал собирать, записывать казахскую музыку. Он тоже неоднократно обращался к истории древних арабов, ставил в пример их музыкальные традиции.
Наиболее глубокий интерес вызывает большая статья выдающегося казахского поэта-демократа Султанмахмута Торайгырова, напечатанная в «Айкап» под заглавием «Песня и ее исполнители». В начале статьи автор выражает озабоченность по поводу того, что казахи стали меньше петь, веселиться, играть на музыкальных инструментах, что стали забываться песенные традиции народа. Реже проводятся вечера, реже звучат песни и кюи, меньше стало певцов, музыкантов.
Все это тревожит автора, волнует, в начале статьи даже проскальзывают горькие ноты. Далее автор говорит о значении музыки. «Душу народа облагораживают, возвышают, очищают песни, рожденные в глубине сердца, а также жыры и литература. Кто эти чародеи, умеющие музыкой и изящным словом очаровывать слушателей, затронуть их сердца? Это певцы и жырши, познавшие тайну мелодии. Это они, истинные мастера, способны смягчить сердца и возвышать души людей.
Неприятны звуки, что извлекает неумелый музыкант на домбре или гармони, также неприглядны и песни без хорошей мелодии. Даже хорошие стихи не привлекают людей, если они лишены музыки. Одаренные певцы и музыканты передовых, культурных народов разъезжают по городам и выступают перед людьми с песнями и кюями, которые облагораживают, волнуют сердца, томят душу. Слушатели покупают билеты, собираются в театрах.
Певцы поют о прошлом народа, о чаяниях, мечтах, стремлениях людей, из их уст льются широкие, раздольные песни, и их искусство способно взволновать, всколыхнуть самого бессердечного, бесчувственного человека. В душе пробуждается что то хорошее, чистое, светлое, и люди за эту радость тысячекратно благодарят певцов и музыкантов. Такое же значение имеют и литературные вечера, устраиваемые в медресе... Я замечаю: казахи - музыкальный народ, они самозабвенно любят песню...
Стоит кому-нибудь взять в руки домбру и запеть песню, как со всех сторон, с низовья и верховья, от восьмилетнего мальчишки до восьмидесятилетнего старца, собираются люди послушать певца... И подолгу потом его не отпускают... Если угаснет песня, осиротеет литература... Песня - душа народа, без песни нет народа, нет жизни... Храните, берегите, любите песню. Муллы! Прививайте детям любовь к музыке! О, как это благородно, возвышенно, если ваши ученики со вкусом, с чувством будут петь хорошие песни!
Пусть в глазах ваших учеников певцы кажутся не горлопанами, пустобаями, а уважаемыми, всеми любимыми, избранными людьми!» - призывает в своей статье Султанмахмут Торайгыров. Как и предыдущие авторы статей, Султанмахмут Торайгыров писал о необходимости изучения народного песенного творчества, развития этого любимого народом искусства, призывал молодежь овладеть песенными традициями казахского народа. Конечно, учиться пению дети могли только в школах, открытых первым казахским просветителем Ибраем Алтынеариным и его последователями.
К призывам молодой казахской интеллигенции муллы остались глухи. Напрасно надеялся С. Торайгыров, что муллы начнут обучать учеников пению и музыке. И все же статья свидетельствует о его передовых, прогрессивных взглядах, о его любви к духовному богатству своего народа. 
Русские ученые, этнографы, путешественники восхищались казахской музыкальной культурой, записывали и публиковали образцы казахской песни. Кроме того, они рассказали миру и о певцах, домбристах, об их манере исполнения музыкальных произведений. Один из членов экспедиции, побывавшей в Семиречье, красочно описывает народного певца Ыдрыскула, пение которого он слушал вказахском ауле. Подобных записей, зарисовок, заметок о казахских певцах, музыкантах русские и другие европейские этнографы, ученые оставили много.
Все они отмечают богатство песенной культуры казахов, их способности, любовь к музыке. Некоторые даже заявляли, что по манере, технике пения казахи стоят на голову выше других народов Средней Азии, подчеркивали, будто казахская музыка является более прогрессивным явлением. Крупнейший знаток казахской музыки А. Затаевич то и дело сравнивает отдельных казахских певцов с европейскими певцами мировой известности. «Каркаралинский Карузо», «певец, способный петь в операх Вагнера»,- замечает в комментариях Затаевич.
Казахские песни он часто сравнивает с мелодиями из созданий крупнейших композиторов Европы: «прелестная, почти лоэнгриновская мелодия», «тема в характере рубинштейновской мелодики», «напоминает песню Баяна из «Руслана и Людмилы», «похожа на песню варяжского гостя из оперы «Садко», «бретонская песенка из «Сборника французских народных песен», «в приводимой песне есть что-то от Мусоргского», «заключение напоминает окончание думки Ионтека из «Гальки» Манюшки», «великолепная кантилена, которой не постыдился бы и любой европейский композитор» и т. д.
Широта, многообразие тематики казахских песен удивляли русских музыкантов. Это многообразие объясняется тем, что в казахской песне отразилась сложная, многовековая история народа. В статье «О малороссийских песнях» Н. В. Гоголь писал: «Народные песни - это народная история, живая, яркая, исполненная красок, истины, обнажающая всю жизнь народа. Если его жизнь была деятельна, разнообразна, своевольна, исполнена всего поэтического, и он, при всей многосторонности ее, не получил высшей цивилизации, то весь пыл, все сильное, юное бытие его выливается и в народных песнях...
Историк не должен искать в них показания дня и числа битвы или точного объяснения места, верной реляции; в этом отношении немногие песни помогут ему. Но когда он захочет узнать верный быт, стихии характера, все изгибы и оттенки чувств, волнений, страданий, веселий изображаемого народа, когда захочет выпытать дух минувшего века, общий характер всего целого и порознь каждого частного, тогда он будет удовлетворен вполне, история народа разоблачится перед ним в ясном величии».
«В музыке народной, созданной бог знает кем, бог знает когда, этого рода изумительные красоты являются чуть не на каждом шагу, как цветки в поле, которых никто не сеет, никто не холит: для музыканта наблюдательного именно в этих голосах природы человеческой заключаются данные для самых богатых результатов». Выше мы привели несколько высказываний о казахской песне, о казахских певцах и музыкантах. Это-лишь первые шаги в изучении казахского народного творчества.
В песне отражена история народа, история сложная, многотрудная, и поэтому казахская песня нуждается в глубоко научном, историческом исследовании. Казахское музыковедение - еще очень молодая наука. История казахской песни еще ждет своих исследователей. Во время опустошительного джунгарского набега, в годы «великого бедствия» («Актабан-Шубырынды» называют этот период казахи) родилась неутешная, скорбная песня «Элим-ай!» («Край мой родной...»):
По горам Каратау бредут караваны,
Верблюжат на груженых ведут караваны,
Я не знал, что отчизну так трудно покинуть,
По щекам моим смуглым слез текут караваны.
В этой песне запечатлелась трагедия народа, самый тяжкий период казахской истории. В конце шестидесятых годов прошлого века царское правительство провело ряд реформ в казахской степи, еще более
акрепощавших казахов. Этому бесчеловечному акту посвящена песня Мухита «Алпыс тогуз» («Шестьдесят девятый»). В 1902 году в Семиречье вспыхнуло восстание. Батыр Тауке выступил со своими сарбазами против «белого царя». Восстание было жестоко подавлено, а Тауке отправлен в сибирскую каторгу. Прощаясь с родным краем, Тауке-батыр сочинил песню
«Где народ мой, где край родной?»
Если Марьям увидишь, привет передай,
В море риска удил ваш поэт, передай.
На сибирскую каторгу гонят этап,
Но для песен Тауке тюрем нет, передай!
Спят в родном Семиречье луга среди гор,
И травинки нежней, чем шелка, среди гор.
Но душе было мало воды семи рек,
Вдаль стремится она, как река среди гор.
Нет такого казаха, который мог бы равнодушно слушать эту песню. В ней звучат печаль и горе не одного Тауке, в ней - судьба целого народа в недавнем прошлом. Интересна история песни «Амирхан», которая вложена в уста Кайракбая в известной опере «Жалбыр». Амирхан был сыном бая, ограниченным, неряшливым человеком. Кроме скота, ничего его не интересовало. Днем он пел отару овец, вечером приходил домой, выпивал несколько чашек коже - похлебки, развешивал на печку свои грязные вонючие портянки.
За богатый калым бай выкупил своему  сыну жену - красавицу Ажар. Вскоре у молодых появилась дочь, которую назвали Марией. Грустной, задумчивой была молодая женщина в доме нелюбимого мужа. Качая маленькую дочь в люльке, она вечерами печалилась и пела песню.
Амирхан, стада ты бросил на кого?
Я  терплю, жалея  свекра  своего,
Но нельзя же набивать живот коже,
А потом храпеть - не делать ничего.
Я Ажар, есть у меня сестра Айша,
Я игривей жеребенка-крепыша.
Но едва байпаки ты развесишь здесь,
Черной злобой наполняется душа.
Ах, Кидыге родной,
Куда ушла любовь?
Ай, бедная Мария!
Старый бай, умудренный жизнью человек, слушая печальную песню, решил поговорить со своей юной снохой.  Он чувствовал, что в этой песне кроется какая-то тайна. Красавица Ажар раскрылась свекру, рассказала о том, что Амирхан болен, что недостоин быть мужем, что маленькая Мария родилась не от Амирхана, а от другого джигита, ее возлюбленного, по имени Кидыге. Женщина призналась, что жизнь с постылым мужем стала невыносимой, и вот вечерами, качая ребенка, она изливает свою боль, облегчает душу песней.
Старый бай был тронут честностью, искренностью снохи. Расторжение брака противоречило шариату, но старик сочувствовал горю молодой женщины и отпустил ее, сказав, что он не потребует вернуть заплаченного калыма. Но Ажар не ушла из дому. Ее любимый джигит Кидыге тяжело переживал разлуку с Ажар, он был беден и не мог заплатить калыма за нее. От тоски Кидыге заболел и вскоре умер. Коротким было счастье Ажар. «Ведь люди ничего не знают,- сказала она свекру – и Амирхан уверен, что ребенок его.
Если я уйду, я опозорю и вас, и моих родителей. А у меня есть теперь маленькая дочурка. Если разрешите, я останусь у вас, с вашим сыном... А за то, что вы поняли мою горькую песню и были добры ко мне, большое спасибо..» Осталась красавица Ажар коротать свой век в байском доме, осталась, как память о ней, о ее судьбе, печальная песня - плач  казахской  женщины - «Амирхан». Полюбив байскую дочь, бедный, но смелый табунщик похитил ее, но бай послал погоню, джигиты бросили ему на шею аркан, и погиб среди степи табунщик.
Не пожелав расстаться с любимым, заколола себя ножом и девушка. Таково содержание песни «Жылкыши». Каждая песня имеет свою историю, свою тайну. Сколько в казахской песне прелести, поэзии, очарования! Суровым в истории казахов был 1916 год. Много песен сложено о том смутном времени. На тыловые работы «белый царь» начал брать казахов, киргизов, узбеков. Баи и волостные правители включали в «черный» рекрутский список одних бедных, беззащитных, бесправных джигитов.
В год курицы рожден я, мне двадцатый,
Боюсь забреют - заберут в солдаты.
Так начинается песня юного бедняка, которую когда-то записал автор этих строк. Вспыхнули восстания в Тургае, в Албане. Все эти события нашли отражение в песнях. Вся многогранная жизнь народа запечатлена в музыке. В океане казахских песен есть и повстанческие, и бунтарские, и интимно-лирические, любовные, и тоскливые, и веселые, шуточные песни. Жалобы на судьбу, на женское бесправие, на обездоленность бедных, вера в будущее, мечта о счастье, радость жизни и любви звучат в этих песнях.
"Муллы учили готовить себя к загробной жизни, соблазняли народ счастьем в раю, но казахские певцы и жырши воспевали жизнь, искали счастье, радость на земле, говорили, что день жизни на земле дороже тысячи дней прозябания в раю.
Вряд ли радостней нашего мира иной,
Здесь я весел всегда, если песня со мной;
Если б там было лучше, мулла и ходжа
Вмиг расстались бы с  плотью и жизнью земной.
Казахские народные певцы-композиторы не были воинствующими атеистами, но к ходжам и муллам относились с насмешкой, понимали, какой вред приносят народу мусульманские фанатики, и всей своей деятельностью исподволь боролись с религией. Певцы и музыканты не были знакомы с классовым учением, не знали теории классовой борьбы, однако ясно чувствовали, что бедным с богачами не по пути, что не петь бедным и богатым вместе, и как истинные художники тянулись всем сердцем к простому народу.
Певец Абубакир, из рода Кердери, приехал однажды к известному феодалу Сеиту Конырбаеву. Певца не пригласили в большую юрту бая, встретили очень холодно и угостили его как случайного путника. Бай даже не пришел к нему, не пожелал его принять. Певец оскорбился, рано  утром написал записку для бая и отправился в путь дальше. Незадолго до этого умер отец Сеита - жадный и жестокий Конырбай. Конырбай при жизни нещадно угнетал своих работников - пастухов, косарей, слуг, годами не платил за их труд.
За них, безголосых рабов, и решил заступиться Абубакир. К обеду проснулся бай, и его слуга, ничего не подозревая, передал ему записку от гостя. Сеит развернул записку и начал читать:
Нынче ночью я крепко спал,
И аллах мне сон подарил:
Диво дивное я увидал
Среди старых саманных могил.
Белый саван во мгле возник
И шагнул в безмолвную степь.
Это был Конырбай-старик,
В эту ночь покинувший склеп.
Кто-то в огненном армяке
Вышел справа навстречу ему,
Кто-то с палкой железной в руке
Вышел слева навстречу ему.
И толпой набежал народ,
Подхватили старца они,
И в лицо ему каждый орет:
«Ты долги, мошенник, верни!»
Было их человек пятьсот.
И вопил, и визжал Конырбай,
А толпа его все клянет
И кричит ему:   «Отдавай!»
Жгли его жестоким огнем,
Колотили опять и опять
Палкой ставили знак на нем,
Как на  белой бумаге печать.
И   ревел, как ревет ишак,
Твой любезный отец, Конырбай...
Полагаю, старик никак
Не пробьется из ада в рай!'
Бай снарядил погоню, приказал связать, избить дерзкого певца, но Абубакир был уже далеко. Казахская знать не любила также «салов» и «серэ», называла их кривляками, дешевыми фокусниками. На самом деле певцы типа «салов» и «серэ» были в условиях дореволюционного Казахстана яркими представителями песенного и поэтического искусства. Одевались они оригинально, изысканно. Их необычный наряд и раздражал степных воротил. В наше время эстрадный или оперный певец, отправляясь на гастроли, везет с собой в чемодане свои концертные костюмы.
У «салов» и «серэ» не было этих возможностей. Они выступали в аулах, в степи, на ярмарках и базарах. Они всегда носили свои концертные костюмы, и эта необычная нарядность и отличала их внешне от обыкновенных, простых людей. Это были люди искусства, и они всю жизнь чувствовали себя на сцене. Однако в глазах отсталой толпы и всяких реакционеров их- артистические манеры, яркая одежда, богатая конская упряжь казались оригинальничанием, «кривлянием».
В таком духе, видимо, отсталые слои казахов заведомо ложно информировали и А. Затаевича. «Сал - это эксцентрик, «форсила» футуристического толка, человек, желающий во что бы то ни стало отличаться от «серой» толпы и ей импонировать вычурным ли костюмом, оригинальными ли замашками, смелыми выходками, богатством упряжи и т. п.», - писал А. Затаевич. Это в корне не верно. «Салы» и «серэ» были артистами в подлинном значении этого слова.
Они находились всегда в центре внимания, на виду у всех, они служили искусству, и эти обстоятельства наложили на них и внешний отпечаток, специфичность профессии невольно выделяла их среди других людей, а непохожесть, как известно, всегда вызывает кривотолки. Народ любил «салов» и «серэ», они пользовались исключительным почетом и уважением. Они были любимцами, баловнями казахской публики. Молодые женщины и девушки держали их коней под уздцы,-когда они приезжали и отправлялись в путь, избранные красавицы собственноручно подавали им чашки с чаем, «салу» и «серэ» разрешалось пройти за шымылдык - занавес, за которым сидела невеста.
Пишущий эти строки видел одного из последних представителей певцов типа «сал» - Мунке Тулегена. Он был высокого роста, строен, легок, очень красив лицом, с маленькими черными усиками, изысканно, богато одет. Разъезжал он по аулам летом в черном блестящем фаэтоне, зимой - в легких, обитых кошмой санях, на поводу, без шлеи и дуги, постоянно держал запасного иноходца. Кроме двух коней, саней и фаэтона, у него ничего не было. Встречали его в аулах как хана.
Тулеген был великолепным певцом, искуснейшим рассказчиком. Пением и рассказами он буквально завораживал своих слушателей. Огромной популярностью он пользовался и в годы Советской власти. С первого взгляда могло казаться, что он не занимается общественно полезным трудом, как принято сейчас говорить, что он человек без определенных занятий, что только и делает, что разъезжает со своей красавицей-женой по аулам. На самом деле он снискал почет и уважение народа, всюду пел и говорил о преимуществе новой власти, был человеком грамотным, образованным, находился в курсе важнейших событий, был другом, умным собеседником, советчиком трудящихся людей.
Он сам сочинял песни, был неплохим музыкантом, знал очень многое из жизни казахских народных певцов-композиторов, пропагандировал их демократическое искусство. Умер «сал» Тулеген в конце тридцатых годов и до последнего дня жизни пользовался непререкаемым авторитетом. В дореволюционное время лишь немногие казахские народные песни были записаны на ноты, еще меньше было записано на граммофонные пластинки.
В начале нашего века прославилась казахская певица из Сыр-Дарьинской области, прозванная за голосистость, малый рост и смуглость Караторгаем (Черный скворец). В 1914 году в исполнении этой женщины были записаны на грампластинки две казахские песни - «Караторгай»   и   «Ахау   Семей». Певицу эту видел и слушал Курманбек Жандарбеков. Она упоминается и в сборнике А. Затаевича. Конечно, эти две песни, записанные на пластинки, не говорят о богатстве и многообразии казахской музыки.
По ним, естественно,   нельзя  было  судить  о  песенной  культуре  казахского народа. Казахская народная песня стала объектом подлинно научного исследования лишь в годы Советской власти. В начале двадцатых годов в Оренбург прибыл музыкант, этнограф А. В. Затаевич и, работая в Оренбургском губернском отделе народного образования, проникся любовью к казахской песне, а вскоре отправился в степь записывать казахскую музыку.
За несколько лет упорного труда А. Затаевич записал более двух тысяч казахских песен и кюев. В 1925 и 1931 годах он выпустил два сборника: «500 песен и кюев казахского народа» и «1 000 песен казахского народа». А. Затаевич не только собирал, записывал казахские народные песни, он также обрабатывал их для фортепьяно, для оркестра, неутомимо пропагандировал казахскую музыку. Этот титанический труд Затаевича стал известен во всем мире.
Этнограф оставил бесценные записи о казахской песне, о казахских народных певцах, музыкантах, композиторах. Имена многих певцов сохранились в истории благодаря трудам большого друга казахского народа А. В. Затаевича. Первые заметки на страницах печати о народных композиторах Абае, Биржане, Мухите, Ахане, Жаяу Мусе, Балуан-Шолаке, Мади, Майре   и   об   их   творческих   особенностях   принадлежатА. Затаевичу.
В  начале  двадцатых  годов  были  организованы  музыкальные кружки в Оренбурге, Семипалатинске, Ташкенте, Алма-Ате. Музыка стала всеобщей необходимостью. При казахских институтах народного образования  (кино)  создавались  кружки  искусства,  хоровые коллективы,  проводились концерты, спектакли. Большое место в репертуаре этих кружков занимали революционные песни, новые песни о Советской власти, о партии, о свободе. А. Затаевич вспоминает, как певец Курмаш Нурханов из Адаевского округа исполнил революционную   татарскую   песню   «Яшасын!» («Да здравствует!») и «Интернационал». Учащиеся Оренбургского  рабфака  сочинили новую  песню  «Кайдаржан».
Известную казахскую песню «Ай-хай, летний день!» стали петь  по-новому:   «Ай-хай,   майский  день!».  Новое   время нуждалось в новых песнях, и они - песни о социалистическом строительстве, о свободной жизни, о коммунистической парии, о Ленине - появлялись всюду. Расширилась тематика, углубилось содержание, обогащалась, разнообразилась форма казахской песни. В середине двадцатых годов легендарный певец Амре Кашаубаев с триумфом выступил в Париже и во Франкфурте-на-Майне, впервые познакомил европейцев с песенной культурой казахского народа.
Его успех на мировой сцене свидетельствовал о небывалом расцвете духовной культуры народа, обретшего свободу. Казахское музыкальное искусство вышло на широкую профессиональную дорогу. В начале тридцатых годов в Алма-Ате открываются профессиональные музыкальные училища. Музыкальные театры, концертные труппы появляются и в областных центрах Казахстана. Казахская советская музыка расправляет свои крылья. Развивается музыковедение, изучается история казахских песен, кюев, музыкальных инструментов.
В начале сороковых годов публикуются первые работы, исследования о казахских народных певцах-композиторах. В 1942 году увидела свет книга автора этих строк «Жизнь и творчество казахских народных композиторов». В эту книгу вошло около двадцати творческих портретов казахских певцов и кюйши. Автором были допущены некоторые ошибки, искажения, о которых в свое время говорилось на страницах республиканской печати.
Часть книги, а именно очерки о музыкантах-кюйши, была позднее автором переработана, дополнена, написана заново и опубликована в 1958 году отдельной книгой под названием  «Струны столетий». Данную книгу составляют переработанные и дополненные очерки о казахских певцах-композиторах. Творчество некоторых народных композиторов в годы, именуемые ныне периодом культа личности, оценивалось неверно, искаженно, с нигилистических позиций. В книге зачастую проскальзывали явно субъективистские суждения.
В настоящем сборнике очерков все эти взгляды подвергнуты коренному пересмотру, отмечены также некоторые ошибочные высказывания А. Затаевича. На основе вновь найденных материалов, сведений и фактов существенно дополнены главы о Биржан-сале, Ахане-серэ, Мухите, Жаяу Мусе, Балуан-Шолаке, Майре. В предлагаемую вниманию читателя книгу введена целая серия новых очерков, в которых рассказывается о жизни и творчестве Абая, Ибрая, Естая, Асета, Култумы, Нартая, Амре, Кали, Куана, Жусупбека, Манарбека, Гарифуллы, Али, Коеымжана, Темирбулата.
Таким образом, «Соловьи столетий» - это книга о казахских народных певцах-композиторах и певцах-исполнителях. О некоторых певцах мы располагаем пока ограниченными сведениями. К ним относятся Сатмаганбет, Капаш, Кудайберген, Кемпирбай, Габбас, Газиз и другие. О жизни и творчестве этих- певцов, композиторов коротко рассказывается в главе «Приложение». В конце книги дается краткая справка об источниках, на основе которых написаны очерки. Песни Абая, Биржана, Мухита, Ахана-серэ, Жаяу Мусы, Кенена изданы отдельными сборниками.
Портретов отдельных певцов найти не удалось. В последние годы творчество народных композиторов приковало внимание многих исследователей. О музыкальном наследии Абая первым высказал свое мнение А. Затаевич. Однако знаменитый этнограф не понял оригинальности, самобытности абаевской музыки. Он усмотрел в песнях Абая недостаточное уменье, дилетантство, откровенную подражательность русской музыке. На самом деле музыкальное творчество Абая было настолько сложным и своеобразным, что до настоящего времени является объектом научных исследований многих музыковедов.
Великий реформатор казахского стиха, обогативший казахскую традиционную поэзию новыми яркими формами, искал новые формы, ритмы, размеры и в музыке. Он тал новатором и в казахском песенном искусстве. Но в отношении интонации музыка его глубоко национальна. Особенностью музыки Абая является также то, что в его мелодии невозможно «впрягать» другие, случайные, слова. Каждая его песня отличается только ей одной свойственным мелодическим рисунком.
Музыка его песен соответствует содержанию стихов. И если в отдельных песнях и романсах Абая и совпадают стихотворные размеры, из-за неразрывного единства словесного содержания и музыкальной формы их все же невозможно петь на один и тот же мотив. Неверными являются суждения А. Затаевича о Жаяу Мусе. Он считал, что казахский композитор подражал низкопробным городским песенкам и легкой, беззаботной танцевальной музыке.
На самом деле лишь несколько песен Жаяу Мусы написано в веселом, бойком ритме марша, в основном он следовал традициям раздольного, размашистого песнетворчества композиторов северной части Казахстана. Не чувствуется никакой «легкомысленности», «беззаботности» в таких его шедеврах, как «Хаулау», «Гаухар-кыз», «Когаршын», «Баян-Аул» и многие другие. Жаяу Муса - уникальное явление в истории казахской музыки. Он прожил долгую и бурную жизнь.
Муса играл на домбре, гармони, скрипке, исколесил многие районы России, Украины, Прибалтики, побывал в Польше, был неплохо знаком с русской литературой и музыкой, и все это не могло не отразиться на его творчестве. Жаяу Муса глубоко усвоил традиции казахской народной музыки, знал татарские, русские народные песни, был знаком с городскими песнями, бытовыми романсами. Естественно, что его музыкальная «палитра» была более богатой, красочной, многогранной.
Мнение, будто бы Муса был весельчаком, балагуром, бескрылым подражателем, легким, беззаботным певцом, явно ошибочное. Конечно, он не мог подняться на ту высоту, на которой стоял великий Абай, однако заслуги его в развитии казахской песни по форме и содержанию, бесспорно, велики. Он был новатором в музыке, самобытным, ищущим композитором. Некоторые склонны изображать Жаяу Мусу чуть ли не революционером. Это тоже неверно.
Он был скорее бунтарем-одиночкой, человеком демократических взглядов, выдающимся деятелем казахской музыкальной культуры. Трудно переоценить роль, которую сыграли Абай и Жаяу Муса в истории казахской музыки. Они были новаторами в искусстве, и их громадное творческое наследие привлекает внимание современных казахских композиторов. В отношении формы, интонации, ритмики, мелодического своеобразия казахские советские композиторы находят в их музыкальном творчестве много полезного, поучительного.
Абаю и Жаяу Мусе принадлежит почетное место в песенной культуре казахского народа. Изучение казахского песнетворчества приобрело особенно широкий размах в советское время. Нельзя умалить мужество, гражданский подвиг А. Затаевича, посвятившего лучшие годы своей жизни собиранию жемчужин казахской музыки, однако без поддержки и помощи широкой общественности, коммунистической партии и правительства свободного казахского народа ему невозможно было бы осуществить свой грандиозный по объему и значению труд.
Народ почувствовал потребность в новых песнях, воспевающих величие новой эпохи. Особенно любимы, популярны стали веселые, энергичные, жизнерадостные песни. На мотив старых, известных песен пели о новой жизни, о радости, о счастье. Знаменитая песня «Макбал» обрела новые слова, славившие богатства Риддера  (Лениногорска).
Бежит Иртыш сквозь горы не спеша,
Алтай глядится в воды Иртыша...
Лежит здесь Риддер - колотое сердце.
Алтайских гор  бесценная душа.
О новом быте, о радости свободного труда «запела» старая песня «Бес карагер».
Это время горячих, кипучих работ.
Светлой жизни заря над землею встает.
Подпевая счастливому сердцу народа,
Соловей свои звонкие песни поет.
Пусть счастливые годы
К народу придут,
И еще горячей
Станет радостный труд.
Чтобы жизнь расцвела
 И украсила край,
 Эй, народ трудовой,
 Соревнуйся давай!
Мелодии старых песен продолжали служить народу, и только слова заменялись более новыми, соответствующими духу эпохи. В тридцатые годы в связи с зарождением и бурным развитием казахского профессионального музыкального искусства появился особый интерес к народной песне. Казахская народная песня как бы родилась заново. Она зазвучала на сценах больших театров в операх «Айман-Шолпан», «Шуга», «Кыз-Жибек», «Жалбыр». Казахская песня неузнаваемо преобразилась, приобрела новый наряд, заиграла новыми красками.
Раньше ее пели в сопровождении домбры или гармоники, теперь ее исполнял симфонический оркестр. Песня стала всенародным достоянием. Как и народ, она обрела свободу и крепкие крылья. «Раньше весь человеческий ум, весь его гений творил только для того, чтобы дать одним все блага техники и культуры, а других лишить самого необходимого - просвещения и развития. Творчество казахских народных певцов-композиторов, певцов-исполнителей не постарело, не поблекло за далью лет.

Перевод А. Жовтиса.
Перевод А. Сендыка.
Перевод А. Лемберга.
Перевод И. Чиркова.

Источник:
Книга «Соловьи столетий». Ахмет Жубанов, Алма-Ата, 1967 год.