I. Исторический очерк.

«Исторический очерк» представляет собой основной раздел большого монографического труда «Описание Алтышара, или Кашгара». Здесь Шокан Уалиханов подробно описал исторические события, предшествовавшие появлению той политической обстановки, которая наблюдалась им во время пребывания в Кашгаре.
Судьба рукописи самого Уалиханова неизвестна. Очерк дошел до нас в виде трех созданных руками переписчиков списков, два из которых являются авторизованными копиями. Они практически идентичны друг другу. В представленном варианте учтены наиболее важные разночтения между всеми имеющимися копиями.
Впервые этот труд был опубликован в «Записках Русского географического общества» в 1861 году, при этом имея множество погрешностей. Позже, в 1904 году, как и другие разделы «Описания Алтышара…» он был опубликован в «Сочинениях Ч. Ч. Валиханова», изданных под редакцией И. И. Веселовского.»

Восточный Туркестан на севере, западе и юге окружен необитаемым поясом горных и негостеприимных стран. Это естественное свойство положения, открытого к востоку и замкнутого на западе, обусловливает собой исторический ход событий и (при) дает особенный характер туркестанской народности.
История Восточного Туркестана показывает, до какой степени пограничные условия имели влияние на развитие его народности. С весьма отдаленных времен, со времен династии Хань, в Китае за два века до Рождества Христова, когда Чжан-Цянь, или Чжан-Кянь открыл Западный край, до настоящего времени Восточный Туркестан был в постоянной зависимости или от Китая, или же от кочевых орд, господствовавших в Монголии, и, напротив, никогда не подчинялся политическому влиянию западных своих соседей; даже знаменитый завоеватель Азии Тамерлан, прошедший победоносно Восточный Туркестан, не успел подчинить его своему владычеству.
Замечательно после того, что Восточный Туркестан заимствовал религиозные начала с юга и запада. Буддизм господствовал уже здесь во время династии Хань и держался до IX века, пока не был вытеснен исламом, проникшим из Маверанагра через Болор и Тянь-Шань.
Конечно, народные учреждения Восточного Туркестана должны были подчиниться законам ислама, но под влиянием противодействующих начал эти учреждения потеряли исключительно религиозный характер.
За всем тем влияние ислама немаловажно в политической судьбе Восточного Туркестана, и только входя в ближайшее рассмотрение водворения и развития его, можно объяснить себе образование, дух и значение существующих ныне в этой стране политических партий и открыть причины, вследствие которых ходжи, производящие в наше время столько восстаний, могли приобрести то нравственное влияние, с которым, даже в изгнании, они не теряют своего политического значения.
Нельзя положительно сказать, в какое время буддизм водворился в Восточном Туркестане, но, по свидетельству китайских писателей, он существовал там еще при династии Хань. В 140 году до Р. X. города Восточного Туркестана составляли отдельные владения и исповедывали буддийскую веру.
Гуэнцанг, бывший в них при династии Тан, в 629 году до Р. X., также нашел всюду религию Будды, множество монастырей, учителей и святых отшельников, аранов. Город Хотан особенно славился своей индийской культурой.
чень натурально, что после столь продолжительного господства буддизма учение Магомета, проникшее в Восточный Туркестан с VIII века, когда аравийские купцы стали посещать этот край, не могло скоро в нем водвориться.
Аравитяне встретили в городах большое сопротивление, и первыми последователями их были номады. Китайцы упоминают о кровопролитной войне, которую в VIII веке вели аравитяне в Восточном Туркестане. Мусульманские историки утверждают также, что Шамар – первый арабский правитель Маверанагра был убит в войне с китайцами.
IX веке нескольким мусульманским проповедникам, из коих более известны шейх Хасан-Басри и Абунаср-Самани, удалось обратить в ислам ханов кочевых орд, которые владели городами Восточного Туркестана и были до такой степени сильны, что разрушили владычество саманидов в Маверанагре.
Эти тюрки с ревностью новообращенных принялись с мечом в руках вводить всюду учение Магомета. Гробницы туркестанских царей того времени сохранили им титул гази (воителей за веру). Один из них, Сутук Бограхан, умерший в 429 году гиджры, распространил газат до Турфана и Комула.
Обширные места религиозных побоищ около Хотана, а также между Яркендом и Янысаром, называемые шайдан, т. е. местами успокоения блаженных, доказывают, что для введения ислама нужно было много кровопролития.
Несмотря на это, область распространения его долго ограничивалась только западными городами. По свидетельству Марко Поло, в XIII веке жители Комула были идолопоклонниками. Около того же времени образовалось в Восточном Туркестане независимое владение под управлением монгольских ханов из дома Джагатаева, и тогда снова появился в этой стране языческий элемент.
В конце XIV века, в 754 году гиджры, хотя и один из потомков Чингис-хана, Туглук-Тимур-хан, владевший землями от Или до Болора и Куэнлуня, принял ислам от сеида Рашид-эддина, и его примеру последовали многие монгольские и уйгурские эмиры, но и в следующем еще столетии буддизм держался в восточных городах, так что посольство Шах-роха (сына Тамерлана) в Китае встретило в 1420 году в Комуле великолепные мечети, построенные эмиром из рода Магомета, а возле них языческий храм, и только в XVI столетии мусульманство успело окончательно вытеснить буддизм из пределов Восточного Туркестана.
Впрочем, должно считать мусульманскую религию с XVI века господствующей в Западной части этой страны. Преемники Туглук-Тимур-хана были ревностные мусульмане и, кроме пожалования потомкам Рашид-эддина богатых земель, предоставили им особые права и почет.
XIV и XV столетия особенно замечательны для среднеазиатского мусульманства появлением многих учителей, которые приобрели имя святых и чудотворцев. Самарканд и Бухара были средоточием религиозной учености Востока, и развившийся там казуизм достиг наконец и Кашгара.
Один из сеидов, потомков Магомета, происходивший в ближайшем колене от имама Ризы, ходжа Махтуми-Азям5 приобрел богословскую известность в Бухаре. Приехавши в Кашгар, он был встречен народным уважением и получил от кашгарских ханов богатые поместья; а после смерти Махтуми-Азяма сыновья его, Имам-Калян6 и ходжа Исак-Вали, были почтены таким же уважением и сделались религиозными патронами мусульман Восточного Туркестана.
С этого времени ходжи начали пользоваться большим значением. Ханы воздавали им почести, а народ оказывал им глубокое уважение. Каждый из двух сыновей ходжи Махтуми-Азяма был окружен толпой последователей, а также множеством фанатических суфи (наибов), дувана (дервишей) и послушников.
Таким образом, образовались две партии, отличавшиеся не столько существом учения, сколько характером и качествами лиц, стоявших во главе их. Последователи Имама-Каляна назывались ишкия, а последователи ходжи Исака-Вали называли себя исакия, а впоследствии усвоены первыми названия белогорцев, а последними – черногорцев, которые и поныне существуют.
Вскоре по зарождении этих партий проявились и враждебные между ними отношения, конечно, сперва религиозного характера; но когда круг каждой партии значительно расширился, когда все население Шести городов разделилось на два неприязненных лагеря, тогда к религиозным распрям присоединились и стремления к политическому преобладанию.
Такое направление ясно выразилось, когда ходжа Аппак, глава белогорской партии, достиг через посредничество джунгаров светской власти, оно привело Восточный Туркестан к потере своей независимости, потому что как джунгары, так и китайцы умели воспользоваться взаимной ненавистью белогорцев и черногорцев и, поддерживая одну из сторон, успели подчинить всю страну своей власти.
Ходжа Аппак пользовался большим уважением народа; громкая слава учителя и святого привлекала в Кашгар мусульманское юношество со всего Востока, чтобы под его руководством изучать путь к святости.
Многие владетельные особы Маверанагра были его учениками. Гробница его в Кашгаре привлекает множество пилигримов из разных мусульманских стран и в особенности восточнотуркестанцев, которые считают его своим патроном и призывают имя его во время опасности.
Кашгарский хан Измаил, ревностный черногорец, принудил Аппака оставить свое отечество. Ходжа пробрался в Кашмир и оттуда в Тибет, представился далай-ламе и успел так ему понравиться, что тот отправил его к джунгарскому хонтайдзи Галдану с письмом, в котором просил его, Галдана, утвердить Аппака в Кашгаре и Яркенде.
Галдан, пользуясь этим случаем, в 1678 году покорил Малую Бухарию и сделал Аппака своим наместником, назначив ему столицей Яркенд, а семейство кашгарского хана увез пленным с собой в Илю, где поместил их в мусульманском городе Кульдже.
Далай-лама был так доволен послушностью Галдана, что почтил его титулом бошекту (благословенного). С этого времени до покорения Малой Бухарин китайцами страна эта находилась под владычеством джунгаров, которые во внутреннее управление вовсе не вмешивались, а ограничивались данью четыреста тысяч тяньга в месяц.
Внутреннее управление имело с древнейших времен ту же иерархию, как и теперь: каждый город имел хакима, правителя, ишкагу – его помощника, шанбеги, газначи, тысячников, сотников и проч. Вследствие этого внутренние раздоры и борьба партий продолжались.
По утверждении Аппака черногорские ходжи хотя были очень сильны (они имели богатые вотчины: селение Файзабат в Кашгаре, Тугускент в Яркенде, Аксарай в Хотане и Акяр в Аксу), однако ж вынуждены были оставить Яркенд и ушли в Кашмир.
Вскоре ходжа Аппак, должно быть, для того, чтобы оправдать себя в глазах мусульман, которые смотрели на него как на предателя отечества, сложил с себя светскую власть, вызвал из Уш-Турфана брата хана Измаила, Мухаммед-Эминя, и, провозгласив его ханом, убедил его сделать набег на джунгаров.
Мухаммед-Эминь вторгнулся в калмыцкие улусы, разбил их стойбища и возвратился с тридцатью тысячами пленных обоего пола, скотом и имуществом; но потом до того испугался своего поступка, что бежал в горы, где был убит одним из своих спутников.
Аппак снова принял светскую власть, но вскоре умер. После смерти этого ходжи вдова его Ханым-Падша, дочь одного из ханов, женщина властолюбивая и решительная, желая доставить верховную власть своему сыну Мехди, при помощи фанатичных дервишей успела убить старшего сына Аппака – ходжу Яхью, малолетний сын которого Ахмед спасся бегством в горы, и, наконец, сама пала также под ножом этих дервишей.
Пользуясь раздорами в семействе Аппака, другой брат Измаил-хана, Акбаш, утвердился ханом в Яркенде и вызвал черногорского ходжу Даниеля, который находился в Ходженте. Кашгарцы, которые были всегда ревностными белогорцами, призвали Ахмед-ходжу и провозгласили его ханом.
Между Кашгаром и Яркендом завязалась кровопролитная война. Кашгарцы, вспомоществуемые дикокаменными киргизами, осадили Яркенд, чтобы схватить Даниель-ходжу, яркендский хан Ашем из киргизских султанов, призванный в этот город после того, как Акбаш-хан, неизвестно почему, вместе с сыном Аппака Мехди уехал в Индустан, разбил с своими кайсаками наголову кашгарцев, но вскоре, по проискам ходжей, должен был уйти в свои степи, и светская власть над городами Яркендом и Хотаном сосредоточилась в руках Даниель-ходжи.
В это самое время калмыки, не имевшие до сих пор времени наказать Кашгар за набег, пришли с большим войском в Яркенд. Даниель-ходжа воспользовался этим случаем, чтобы заслужить внимание джунгаров – с своими яркендцами он присоединился к калмыкскому войску, которое направилось на Кашгар.
Кашгарцы после нескольких сражений должны были отворить ворота. Калмыки по выбору народа назначили хакимбека, а кашгарского ходжу Ахмета увезли вместе с союзником и семействами их на Или.
В 1720 году Цеван-Раптан10 возвратил Даниель-ходжу в отечество с уполномочием управлять Шестью городами. По возвращении в Яркенд ходжа назначил по своему усмотрению правителей во вверенные ему города и определил свои доходы, по возможности скромно, в год сто тысяч тяньга, между тем как Аппак-ходжа получал со ста тысяч душ сто тысяч тяньга.
Старший сын его ходжа Джаган находился заложником при джунгарских ханах, и сам (он) по временам ездил в Или. Галдан-Черен по вступлении на престол утвердил за ним прежние права. Таким образом, владычество Малой Бухарин перешло в руки потомков ходжи Исака, т. е. черногорской партии.
По смерти Даниель-ходжи, Галдан-Черен воспользовался случаем, чтобы разделить власть в Малой Бухарин, и потому прислал грамоты и печать детям его, определив старшему ходже Джагану – Яркенд, второму, Юсуфу – Кашгар, третьему, Аюбу – Аксу и младшему, Абдулле – Хотан.
Из них особенно был известен кашгарский Юсуф. Мать его была дочь калмыкского нойона. Молодость свою Юсуф провел при ней, знал хорошо калмыкский язык и грамоту. Обязанный ханом Давацием жить при нем в Или, Юсуф знал хорошо внутренние раздоры, потрясавшие Джунгарию, и, как человек честолюбивый, решился воспользоваться слабостью своих угнетателей, чтобы освободить свое отечество.
Между тем ходжа Юсуф под предлогом того, что Кашгар находится в опасности от дикокаменных киргиз, получил дозволение от Даваци отправиться на родину. Здесь он начал деятельно заниматься укреплением города и устройством войска.
Это было в 1754 году, когда Амурсана обратился к богдыхану и просил у него войска для покорения Джунгарии. В последнее время калмыки в правители (хакимбеки) назначали людей, им преданных и, следовательно, связанных с ними интересами власти.
Некоторые из них, Абдул-Вахаб аксуйский, ходжа Сыбек уш-турфанский (известный в китайской истории под именем Хадиса), донесли калмыкам о истинных причинах военных приготовлений в Кашгаре.
В то же время, по их проискам, кашгарский ишкага Худояр-бек с артышским беком Абсатаром составили заговор, чтобы убить Юсуф-ходжу во время молитвы в мечети и потом отдаться под покровительство того, кто победит: Амурсана или Даваци.
Заговор был открыт, и виновник его Худояр-бек казнен. Абсатар и сын казненного Худояра успели спастись и, явившись к Давацию, объявили, что кашгарцы и яркендцы совершенно отложились и что Юсуф-ходжа казнил кашгарского ишкагу за преданность джунгарам.
Калмыки при тех обстоятельствах, в которых они тогда находились, не имели возможности послать войско, и потому Даваци решил отправить посланника, чтобы узнать настоящий ход дела. Посланнику приказано было требовать возвращения дикокаменных киргиз племени кипчак, которое за несколько лет перед тем откочевало через Кучу в Хотан, и просить дани, которую города Яркенд и Кашгар не посылали за последние годы; вместе с тем послу дано было тайное повеление при помощи преданных людей схватить Юсуфа и яркендского ходжу Джагана и отправить их с семействами в Илю.
Авторитет джунгаров был еще так силен, что Юсуф-ходжа приказал кашгарцам по прежнему обыкновению встретить посла вне городских ворот, но вместе с тем приготовил тысячу человек вооруженных людей в своем дворце и поставил сильную стражу в воротах.
Замысел калмыков схватить ходжу в Кашгаре не удался, зато в Яркенде при помощи хакима Газибека калмыки успели обманом зазвать ходжу Джагана в дом Газибека и арестовать его. Известие это в Кашгаре было встречено с большим неудовольствием.
Юсуф-ходжа, собравши народ, объявил, что теперь настало время освободиться от ига неверных и представил все безнадежное положение Джунгарии. Воззвание было встречено с энтузиазмом. На городских воротах ударили в бубны, и кашгарцы дали клятву быть верными этому решению.
Потом ходжа Юсуф, как независимый и мусульманский владетель, предложил народу привести в ислам триста человек калмыкских купцов, которые стояли в шатрах около города, приказав в случае сопротивления предать их избиению.
Небольшое число олотов, которые для полицейского надзора находились в городах Малой Бухарин под названием карахан, было отправлено восвояси, чтобы объявить джунгарскому хану о случившемся.
Вместе с тем Юсуф-ходжа послал тысячу человек в Бурчук, чтобы сделать нападение на калмыкского посланника в том случае, если он возьмет с собой в Илю ходжу Джагана, и стал готовить большой отряд в Яркенд.
Ходжа Садык, сын ходжи Джагана, избегший ареста, собрал в два дня в Хотане до семи тысяч войска и, подкрепленный киргизами, выступил в Яркенд, взяв с собой в цепях семейство Газибека, который был хотанский уроженец, для того, чтобы предать их смерти, в случае если с отцом его приключится несчастье.
Газибек, получив известие о судьбе своего семейства и о решительных мерах, принятых Юсуфом, совершенно потерялся, тем более его положение было критично, что жители Яркенда обнаружили общее неудовольствие.
Ему оставалось одно: просить прощения у ходжи Джагана, который был человек крайне добрый и слабый. Со слезами на глазах и с кораном на голове явился он к ходже Джагану, получил отпущение своим грехам.
Газибек объявил о происшествиях в Кашгаре и просил дозволения убить джунгарских послов, и поднять знамя ислама. Ходжа ответил, что убить неверного можно только в сражении, и приказал калмыков под конвоем проводить из города, и объявить, чтобы впредь не смели посещать эти места.
Между тем Юсуф-ходжа отправил послов в Коканд и Бухару с извещением о свержении ига неверных и с просьбой о помощи; также сделано было им воззвание к вождям анджанских киргиз и главе их Кабатмурзе.
Независимость трех городов, сложивших джунгарское иго, продолжалась весьма недолго. В это время в Джунгарии произошли события, имевшие впоследствии решительное влияние на судьбу Малой Бухарин.
Амурсана с китайскими войсками явился в 1755 году в Джунгарию. Даваци, не имея возможности сопротивляться, бежал с тремястами человек через Музартский проход в Уш-Турфан. Правитель этого города ходжа Сыбек (Хадис) представил его в китайский лагерь, за что получил княжеское достоинство.
Таким образом, Джунгария, бывшая несколько лет грозой соседей и опасной для Китая, была завоевана без всякого сопротивления. Войска Поднебесной империи после первой кампании возвратились обратно, оставив в Или генерала Банди с пятьюстами маньчжурами, чтобы при содействии Амурсаны ввести новый порядок.
Амурсана, утвердившись в Или, начал думать о возвращении в зависимость отложившихся городов: Кашгара, Яркенда и Хотана. Послать большое войско Амурсана находил невозможным. Тогда аксуйский правитель Абдул-Вахаб и бек ушский ходжа Сыбек объяснили, что для этого нужно употребить находящихся в Или детей кашгарского ходжи Ахмета.
Они говорили, что если послать одного из детей Ахмета с небольшим отрядом и объявить, что они будут назначены владетелями, то Кашгар будет взят без сопротивления, затем сдадутся и другие города, ибо кашгарцы особенно преданы этим ходжам и в других городах немало их последователей.
С согласия китайского генерала Банди дети Ахмета – Бурханеддин и Ханходжа, приобретшие впоследствии печальную известность в Китайской империи под именами Бураниду и Ходжи-Чжана, были призваны в Кульджу из Эрен-Хабурга, где они находились в ссылке.
Старший из них, Бурханеддин, с войском, состоявшим из олотов и туркестанцев, с небольшим числом китайцев отправился в Аксу, а младший Ханходжа остался заложником в Или. Бурханеддин усилил в Аксу свои войска и пришел в Уш(-Турфан), где был радостно встречен жителями.
Слухи о военных приготовлениях черногорских ходжей до того испугали Бурханеддина и его сообщников, что они не решились идти далее и медлили. Силы Бурханеддина состояли из пяти тысяч мусульман из Кучи, Аксу, Турфана и долонов, из тысячи джунгаров под начальством Дань-чин зайсана и из четырехсот человек китайцев под командой Турунтай-даженя и были далеко не достаточны, чтобы бороться с многочисленным ополчением Яркенда, Кашгара, Хотана и Янысара, подкрепленных соседними ордами киргиз.
Между тем известие о приходе войск в Аксу достигнуло Яркенда. Жители этого города непременно хотели послать навстречу врагу большое ополчение. Юсуф-ходжа кашгарский, сложив с себя управление, в последнее время жил в Яркенде; он решительно отклонял яркендцев от этого намерения, говоря, что ходжа Бурханеддин сам не решится идти далее и что если посланное ополчение потерпит поражение, что легко может случиться, потому что белогорцы могут изменить, а на киргиз нельзя надеяться, то неудача может поощрить врагов к дальнейшим предприятиям; но яркендцы, побуждаемые ревностью к своим ходжам, горели желанием идти в Аксу, взять этот город и тем разом пресечь замыслы белогорского ходжи.
Значительное ополчение, состоявшее из хотанцев, яркендцев и киргиз под начальством ходжи Яхии, старшего сына Джагана, яркендского шанбеги Худаберды, каргалыкского правителя Миргузбека, направилось на Янысар и, присоединивши ополчение этого города, через Артыш вступило на Ушскую дорогу.
Между тем Юсуф-ходжа умер и на его место, по обычаю страны, подняли на ковре и провозгласили владетелем Кашгара сына его ходжу Абдуллу под именем Патша-ходжи. Этот новый правитель в помощь яркендцам послал кашгарские войска под начальством брата своего ходжи Мумина. Соединенные силы Кашгара, Янысара, Яркенда и Хотана через Аксай и Кокшал достигли Уш-Турфана и обложили этот город.
Черногорские ходжи послали депутацию осажденным, призывая их кораном и именами общих предков забыть вражду, соединиться с ними и общими силами идти на Илю. Бурханеддину уступали Кашгар, Аксу и Турфан, а бекам этих городов предлагали наследственные права. Депутация нашла белогорского ходжу, окруженного китайцами, калмыками и другими, по выражению туземного писателя, нечестивыми, каковы: Абдул-Вахаб – бек аксуйский, Аллакули – бек кучакский, Абдрахим – бек долонский; кроме того, при Бурханеддине находилось много кашгарских и яркендских ахунов и беков белогорской партии, бежавших к нему.
Бурханеддин отвечал, чтобы черногорские ходжи ехали лучше в Илю и вымолили прощение у наместника китайского императора и Амурсаны. В лагере осаждавших было много белогорцев, особенно между начальниками.
В то время, когда шли переговоры, белогорцы и киргизы сносились с Бурханеддином. В первом сражении киргизы предались на сторону неприятеля, а вслед за тем и большая часть беков с войсками, им подчиненными, так что сами предводители едва избегли плена и, преследуемые киргизами, достигли Кашгара.
Бурханеддин, ободренный успехом, выступил в Кашгар. Жители этого города толпами отправились навстречу и совершенно отказались от повиновения черногорским ходжам; к довершению несчастья, анджанские киргизы, призванные под предводительством Кабат-мурзы для защиты города, объявили, что они не хотят сражаться против Бурханеддина.
При таких обстоятельствах не оставалось ничего черногорским ходжам, как оставить Кашгар, и они поспешили в Яркенд, а кашгарский хакимбек Хошкяфяк, преданный черногорской партии, эмигрировал в Коканд.
Таким образом, белогорский ходжа был принят в Кашгар без сопротивления при радостных криках народа, который на городских воротах бил в бубны и играл на трубах. Вскоре Бурханеддин двинулся в Яркенд, назначив киргиза Кабата кашгарским хакимбеком.
Калмыков было при нем уже только шестьсот, а китайцев двести человек. Черногорские ходжи, понимая всю критичность своего положения, решились оставить отечество и под предлогом поклонения в Мекку с семействами приготовились к путешествию.
Ходжа Джаган был человек добрый и благородный, поощрял науки, так что туземный писатель время его сравнивает с веком мирзы Гуссейна. Яркендцы большею частью были черногорцы и личные качества этого владетеля еще более привязывали их к нему.
Когда он объявил о своем намерении оставить отечество, то народ со слезами просил ходжу не оставлять их в трудный момент и дал клятву до последней капли крови защищаться против неверных и нечестивых белогорцев.
Народ просил только, чтобы хакимбека Гази и ишкагу Нияза удалить от должностей, ибо первый уже раз показал достаточно свое непостоянство, а второй был белогорец и не скрывал своих убеждений, и постоянно находился в сношениях с отцом Бурханеддина – Ахметом. Ходжа Джаган остался, но Газибека и Нияза по доброте и слабости не хотел арестовать.
Белогорский ходжа, явившись под стенами Яркенда, послал депутацию в город: одного китайского мандарина, калмыкского зайсанга и некоторых из преданных ему беков. Депутацию представили ходже Джагану, подвергнув предварительно унизительной церемонии облобызать порог.
На предложение Бурханеддина именем богдыхана и Амурсаны сдаться и принять покровительство Китая ходжа отвечал, что он мусульманский владетель и других отношений к неверным, кроме газата, не может иметь, а письмо велел разорвать и бросить в огонь
Началась осада; вылазки, произведенные осажденными, были всегда весьма удачны, и осажденные одерживали верх, пока ишкага Нияз, прельщенный обещанием получить место яркендского правителя, и другой, Ашуркузи-бек, глава придворных самого ходжи, составили заговор, который хотя и был открыт, но по слабости ходжи остался безнаказанным, несмотря на то, что народ требовал казни виновных.
Еще некоторое время продолжалась безуспешная осада, пока при одной вылазке один из сыновей ходжи Джагана Инаят-ходжа был убит, тогда правитель Газибек, пользуясь всеобщим упадком духа, решился использовать давно задуманный план – передать город в руки неприятеля.
Он тайно сносился с Бурханеддином и получил от него обещание сделать его после наследственным беком в Яркенде. Он представил необходимость сделать общую и решительную вылазку под предлогом того, что город претерпевал чрезвычайный недостаток в жизненных припасах; ходжа, не понимая коварных намерений бека, сделал воззвание, чтобы все жители города от мала до велика ополчились во имя газата, ибо умершие на этом пути будут блаженны (шаид), а убившие – гази (воители за веру); сорок тысяч человек яркендцев вышли за городские ворота и отбросили неприятеля с позиции; в этот самый момент Газибек бросил знамя и обратился в бегство, и тем произвел всеобщее смятение.
Киргизы под начальством Кабата, стоявшие в резерве, ударили свежими силами на бегущих яркендцев, которые, столпившись в городских воротах, давили друг друга и почти все пали под копьями бурутов. Жители города пришли в уныние; Газибек продолжал свои козни. Ходже Джагану оставалось одно: убить Газибека или оставить город.
Ходжа Джаган избрал последнее. Ночью через Махасарские ворота вышли из Яркенда все члены фамилии черногорских ходжей с детьми и женами и по каргалыкской дороге направились в горы, чтоб хотя пробраться в Индию.
На другой день жители города, узнав о бегстве ходжей, отворили ворота, и Газибек торжественно ввел Бурханеддина в Яркенд. Новый ходжа тотчас послал пятисотенный отряд для преследования бежавших под начальством долонского бека Рахимкулы и киргиза Абдуллы, которые догнали их во время переправы через реку Заравшан.
Ходжи защищались отчаянно; один из них, Эрке, сын Юсуф-ходжи, пал в драке; наконец, ходжи перешли реку, которая по берегам была покрыта льдом, но в таком состоянии, что продолжать дальнейший ход не имели возможности.
Только один молодой принц из этой фамилии, Назар-ходжа, спасся с двумя товарищами в Индию, а остальные сдались Таким кровавым путем белогорцы достигли снова всеобщего преобладания. Впоследствии Бурханеддин, соединившись с братом своим Ханходжей, подняли в 1758 году восстание, которое хорошо известно из китайских историков.
После трехлетней упорной войны Бурханеддин и ходжа Джаган, разбитые илийским цзян-цзюнем Чжаохой15 и помощником его Фудя, бежали в Бадахшан, где и были убиты правителем этой страны Султан-шахом (у китайцев Султан-ша), а головы их представлены в китайский лагерь.
Из всей фамилии Аппаков спасся один малолетний сын Бурханеддина – Сарымсак, или Саали-ходжа, из остальных: четыре убиты в сражении, двое попались китайцам и отведены в Пекин. Это случилось в 1758 году.
Из этого времени Малая Бухарин сделалась провинцией Китайской империи. Чтобы упрочить свои завоевания в Западном крае, китайцы основали в 1764 году на реке Или на месте, где был курень джунгарских ханов, город Хой-Юан-чен, известный у нас под названием Кульджи.
Джунгария, оставшаяся пустой после избиения полумиллиона олотов, была населена китайцами из провинции Гань-су, и для дальнейшей колонизации сделано постановление, по которому эта страна сделана местом постоянной ссылки преступников.
Для охранения страны переселены манджуры, солдаты зеленого знамени, и образованы военные поселения в Илийском округе из сибо, солонов, дауров и чахаров. Для обрабатывания земли семь тысяч семейств мусульман записаны в казенные землепашцы (таран), остатки истребленных джунгаров получили определенные места для кочевок.
Для управления завоеванным краем назначен был цзян-цзюнь с тремя товарищами, из которых один должен был жить в Тарбагатае, а другой в Малой Бухарин. Относительно Малой Бухарин, которая оказала более сопротивления, китайцы были осторожны; внутреннее управление оставлено на прежних основаниях, только для поддержания внутреннего спокойствия в значительных городах расположены гарнизоны, для охранения границ поставлены пикеты (караул) и для быстроты сообщения устроены станции.
Столь успешное покорение Джунгарии и Малой Бухарин возбудило в китайцах воинственный дух и жажду завоеваний. В правление Цянь-Луна китайцы, по-видимому, хотели повторить времена династии Тан.
В 1756, 1758 и 1760 годах китайские отряды вступили в земли киргиз Средней орды. Падение сильной Джунгарии, бывшей грозой для Средней Азии, и, наконец, завоевание единоверной Малой Бухарин навели на всю Азию панический страх, тем более, что, по господствовавшему преданию, суеверные мусульмане верили, что перед окончанием света китайцы покорят весь мир.
Владетели киргизских орд: Средней – Аблай, Малой – Нурали и бурутские старшины спешили войти в сношения с Поднебесной империей. Аблай в 1766 году признал себя вассалом богдыхана и получил княжеский титул.
Нурали послал посольство в Пекин. Кокандский владелец Эрдене-бий19 (у китайцев Одона) в 1758 году, а впоследствии преемник его Нарбута-бий (у китайцев Налопота) также признали покровительство Сына неба.
Несмотря на эту видимую покорность, азиатцы были сильно встревожены, особенно когда в 1762 году явились к хану Средней орды Абульмамету и султану Аблаю китайские послы со 130 человеками и объявили, что по воле Цянь-Луна они намерены с наступлением весны послать войска в Туркестан и Самарканд и для препровождения войска просили людей, лошадей, быков и баранов.
Эрдене-батыр, овладевший в то время Ташкентом, владетель Ходжента и Урятюпа Фазыл-би и киргизские султаны послали письмо к авганскому владетелю Ахмет-шаху, сильнейшему из азиатских владетелей в это время, и просили его спасти мусульманский мир от нашествия неверных.
Сын Бурханеддина и кашгарские эмигранты странствовали по всем мусульманским владениям, также прося помощи против китайцев. Страх от китайцев был так силен, что среднеазиатские владельцы забыли на время междоусобные раздоры и составили союз, во главе которого явился Ахмет, владетель Кандагара, основатель династии Дураниев, сильнейший владетель Средней Азии.
Весной 1763 года пришли авганские войска и стали между Кокандом и Ташкентом. Депутации от Ахмета были посланы во все мусульманские страны, приглашая всех правоверных на газат – «войну за веру».
Торговые сношения среднеазиатцев с Китаем были прерваны, к чему убеждали и киргизов. Посольство, отправленное от Ахмета с требованием отдать обратно Восточный Туркестан ходже, было дурно принято в Пекине.
Туркестанцы ожидали своего избавления и клятвенно обещались бороться за независимость; а жители Уш-Турфана, надеясь на помощь мусульман, произвели в 1765 году восстание, вследствие которого город этот был совершенно истреблен.
Авганский шах был занят войной с сейками, а другие среднеазиатские владельцы были так слабы, что явно не смели враждовать с Китаем и, таким образом, эта лига кончилась ничем, но имела, впрочем, то значение, что виды Китая распространить свои пределы до Ташкента, Сайрама, Сузака и Туркестана, принадлежавших джунгарам, были остановлены; только Бадахшан, преданный проклятию за убийство ходжей, пострадал чувствительно.
Пятнадцатитысячный авганский корпус опустошил эту страну, а владелец его Султан-шах был казнен. Поступок этого владетеля относительно ходжи был источником всех несчастий, которые до сих пор тяготеют над этой страной.
На западе распространение владычества Китая ограничилось естественными рубежами Восточного Туркестана и союзом, готовым к сопротивлению. На северо-западе граница Китая примыкала к кочевьям киргизов и бурутов и представляла мало естественных препятствий.
Менее фанатичные жители северно-западных границ сами искали покровительства богдыхана. В 1763 году по просьбе киргизского посольства богдыхан дал грамоту, дозволявшую кочевать киргизам на местах, оставшихся пустыми после джунгаров, т. е. в степях между Балхашом и Джунгарским Алатау.
Китайцы требовали за это, чтобы киргизы со ста лошадей и рогатого скота давали одну голову, а с тысячи овец – одну. Для сбора этой дани ежегодно посылали отряды: два из Или и по одному из Тарбагатая и Кашгара.
Один из илийских отрядов шел через Каратал на Аягуз, где соединился с тарбагатайским, другой – через Сенташ обходил по северному берегу озера Иссык- Куль, огибал западную его оконечность и потом по Заукинскому проходу шел вверх по течению Нарына до впадения в него реки Шаркратма (впадает с левой стороны); здесь построен был мост.
Кашгарский отряд через Теректы поднимался на Аксуйское плато, потом через горы Биш-Билчир на р. Атбаш и там по проходу, образуемому течением Чаркрама, выходил на Нарын. Отряды эти менялись таблицами и возвращались по тому же пути обратно.
Обыкновенно отряд сопровождали китайские купцы, которые на пути меняли свои товары на скот. Отряды эти назывались разъездными, а путь их следования – разъездной границей. Кроме того, китайцы открыли в Кульдже и Чугучаке торг с киргизами.
Богдыхан утверждал грамотами их ханов и посылал чиновников при отрядах для сжигания траурной кущи по умершим султанам. Вследствие этого илийский цзян-цзюнь имел титул главнокомандующего поколениями заграничных ханов, и в китайском уложении о внешних сношениях появился параграф, определяющий порядок посылки ко двору киргиз и бурутов и право наказывать смертью этих кочевников за нарушение спокойствия.
Восточный Туркестан после ужасных последствий Ушского восстания должен был покориться своей участи и нести налоги, определенные Китаем. Таков был ход вещей до 1825 года, когда авторитет китайского могущества одновременно поколебался как в Малой Бухарин, так и между бурутами и киргизами.
Основание внешних округов в Средней орде и появление русских отрядов на Семиреках и в кочевьях бугу уничтожили влияние Китая между киргизами и бурутами, а восстание в Малой Бухарии, произведенное потомком Сарымсака, Джангир-ходжей, показало среднеазиатцам, что китайцы не так страшны, как казались прежде.
Обращаюсь к обзору действий этого ходжи, потому что они имели большое влияние на последующие события. Из предыдущего очерка видно, что города Восточного Туркестана, лежащие на восток от Кучи, не принимали участия в исторической ее жизни, особенно при ходжах.
Восточные города вследствие близкого соседства Китайской империи подверглись более ее влиянию. При династии Хань здесь были военные поселения китайцев, потом в Турфане и Комуле образовалось тюркское владение Ойхор под владычеством Китая.
При династии Юань Комул и Турфан принадлежали к уделу Хублая, а другие города Малой Бухарии достались в наследство детям Джагатая. Впоследствии, когда Малая Бухарин управлялась независимо, восточная часть еще признавала вассальство Минского дома, только в последние годы этой династии она была предоставлена собственным силам и поневоле подчинилась владычеству джунгаров.
В самом начале управления манджурской династии комульский бек вступил в подданство Китая, и император Каньси был сам в этом городе, а Турфан с беком своим Эмин-ходжей, наказанные джунгарами, отдались под покровительство императора Юн-Чжена и были переселены в города, лежащие около китайской стены Аньси-Чжеу и Ша-Чжеу, и только в 1755 году возвращены в свои земли.
Влияние ходжей здесь не распространялось. По этим причинам китайцы всегда отдавали преимущество и исключительные права туркестанцам восточных городов. Князья двух городов получили наследственные титулы цзюн-ван (князей), и император Цянь-Лун, желая привязать к себе туркестанцев, женился на одной из комульских княжен.
Если эта политика Китая имела успех в восточной части Восточного Туркестана, зато западные города, пользовавшиеся большой свободой, не могли привыкнуть к новому порядку вещей. Обуреваемые духом независимости, привыкшие в постоянных раздорах и войнах к беспокойствам и, наконец, под влиянием фанатических соседей западные города Восточного Туркестана питали ненависть к китайцам.
Ушское восстание показало Китаю всю ненадежность этих городов, в которых только страх и крутые полицейские меры могли удержать спокойствие народа. Не доверяя туземцам Шести городов, китайцы стали назначать в высшие туземные власти комульцев и турфанцев, несомненно, им преданных, и держать сильные гарнизоны.
Страх, возбужденный избиением уштурфанцев, и вера в непобедимость китайцев удерживали народонаселение Шести городов от явного возмущения, хотя жестокости и лихоимства правителей до крайности раздражали народ.
При таком положении дел ходжи в своем изгнании сделались для народа предметом особенного почитания. Они поддерживали связи свои с отечеством благодаря тому, что китайцы, хотя внесли вместе со своим владычеством известную систему замкнутости, но по недостатку скотоводства в пределах Малой Бухарин и, наконец, из желания сбывать свои произведения, были поставлены в необходимость открыть шесть городов Малой Бухарии, лежащей близ границ, для торговли с бурутами и жителями соседних азиатских стран.
Привилегия, данная иностранцам, доказывает, между прочим, что китайцы хорошо понимали всю выгоду и необходимость этих торговых связей. Тариф китайский был таков: со скота, пригоняемого иностранцами, брали натурой 1⁄30, между тем как туркестанцы и кочевые подданные Китая платили 1⁄20.
Право свободы иностранной торговли не распространялось, на Комул, Турфан, Харашар и Кучу. Это обстоятельство поддерживало в Шести городах связь с изгнанными ходжами. Пожертвования (нияз), приношения посылались им постоянно: сильное неудовольствие было с большим усилием скрываемо туркестанцами, и они, по-видимому, терпеливо несли свою участь.
покойствие не нарушалось до 1816 года, но в этом году Зияведдин, ахун черногорской партии, живший в селении Ташмалык, в 180 верстах от Кашгара, и происходивший от наиба черногорских ходжей, поднял знамя восстания и, удалившись в горы, при помощи киргиз делал нападения на китайцев.
Хотя он и был пойман и казнен, но восстание продолжалось под предводительством сына его Ашряб-бека, который вскоре был пойман и подвергся той же участи. Малолетний сын Зияведдина Субхеддин отвезен был в Пекин и по совершеннолетии казнен.
Восстание это не имело важных последствий, потому что глава его был не ходжа, но замечательно, как последняя попытка черногорцев, составлявших до сих пор патриотическую партию, но вследствие обстоятельств, о которых скажем ниже, (они) сделались противной стороной, т. е. более преданными китайцам не из любви к ним, а потому что на сцену выступили белогорские ходжи как законные претенденты на кашгарский престол. Черногорцы, хотя ненавидят китайцев, но еще более ненавидят белогорцев.
Сарымсак-ходжа после долгих странствований по разным среднеазиатским владениям в конце своей жизни поселился в Коканде, чтобы быть ближе к Кашгару и оттуда получать свои доходы. Белогорцы стали эмигрировать в Коканд, и Средняя Азия наполнилась кашгарцами, которые везде и всюду рассказывали с преувеличениями о несчастьях своего отечества, о несправедливости, жестокостях и притеснениях китайцев, рассказывали, что неверные отнимают у них жен и дочерей и препятствуют свободному отправлению веры.
Несчастья и кровавый конец двух кашгарских ходжей всегда возбуждали в азиатцах много сочувствия. В начале 1820 годов снова в Азии поднялся этот вопрос. Кашгарцам оказывали всюду большое уважение.
Эмигранты этой нации разъезжали из одного города в другой, собирая приношения для предполагаемого газата. Рассказы их о судьбе своей родины производили желанное действие: исторгали слезы, увеличивали приношения и представляли их самих мучениками в глазах мусульманского народа.
В Бухаре публичное чтение книги Абумуслим30, в которой говорится о том, как этот государь воевал с неверными, было запрещено, потому что молодежь под влиянием впечатления этого чтения отправлялась в Персию, чтобы достигнуть богоугодного звания гази или чтобы принять блаженную смерть шаидов, которые, по корану, идут прямо в рай.
Бухара была в мире с Персией, а это увлечение грозило разрывом. Кашгарские эмигранты своими рассказами производили впечатление в этом нее роде. Известный Султан-хан, умевший соединить враждебные колена туркестанцев в одно целое и производивший набеги на Персию, был, по свидетельству Муравьева, кашгарец.
Завоевание Бадахшана кундузским эмиром, который переселил жителей этой прекрасной страны в свои болота, было сделано, как говорят азиатцы, вследствие памяти о ходжах, тем более, что Муратбек был в родстве с Сарымсаком. Сарымсак-ходжа имел трех сыновей: Мэт-Юсуф-ходжа, Бахаведдин-ходжа и Джангир-ходжа; старший жил в Бухаре.
После переселения ходжей в Коканд, китайцы, вступили в сношение с кокандским ханом. Китайское посольство при помощи даров убедило кокандского хана подвергнуть строгому надзору ходжей и обязалось ежегодно давать за то кокандцам по двести ямб.
Переводчик Назаров, бывший в Коканде в 1813 году, видел у кокандского хана Омара китайское посольство. Джангир-ходжа родился в 1783 году, он был человек предприимчивый и умный и, познакомившись с состоянием Китая, зная преданность к ходжам туземцев, решился поднять восстание.
Пользуясь смертью хана Омара в 1822 году, Джангир бежал из Коканда в кочевья дикокаменных киргиз и там начал готовиться к походу на Кашгар. Таким образом, Джангир положил основание постоянным восстаниям, которые не прекращаются до сих пор.
Они известны у китайцев под названием «ходжамских» бунтов, а у азиатцев – под почетным названием «газата». В первый раз Джангир, (возвращаясь) с соколиной охоты в окрестностях Коканда, решился вдруг без приготовлений отправиться к дикокаменным киргизам и успел их уговорить идти на Кашгар.
Родоначальник киргизского колена чонбагыш Суранчи подступил к городу, ограбил окрестные селения, но скоро был прогнан. Эта первая попытка ходжи известна у китайцев под названием «бунта бурута Суранчи».
После этой неудачи Джангир странствовал в горных владениях Болора и в киргизских улусах, пока не попал к киргизам рода саяк. Значительные вожди этого племени Атантай и Тайлак сделались ревностными его сподвижниками.
Верховье р. Нарын, сборное место киргизских стойбищ, сделалось местом постоянного пребывания ходжи. Джангир умел приобрести между киргизами славу святого и боговдохновенного. Тяньшанские киргизы всегда принимали ревностное участие в делах Кашгара и потому заимствовали от кашгарцев дух партии и уважение к ходжам.
Народные легенды их с большим уважением говорят о ходжах, особенно о последних белогорских братьях, и, вообще говоря, киргизы по преимуществу белогорцы. Джангир со своими кочевыми партизанами из поколения саяк, бассыз и каба делал несколько набегов на Кашгар, которые, впрочем, всегда были безуспешны, но один случай поощрил его к дальнейшим действиям и увеличил число его сектантов.
Китайцы, чтобы окончить разом тревожившие их набеги, отправили пятьсот человек солонов и сибо под начальством амбаня, чтобы врасплох напасть на аул Атантая и захватить Джангира. Замысел был веден с большим искусством.
Киргизские вожаки провели отряд вверх по реке Тонн через Чадыркуль на берега Нарына, несколько ниже укрепления Куртки, где стоял аул Атантая; китайцы шли только по ночам и никто не знал о их движении, но, к счастью Джангира, он в это время не был у Атантая, а потому китайцы, ограбив аул, возвратились назад.
Киргизы и Джангир, бывшие на каком-то торжестве, получив сведение о случившемся в аулах Атантая, настигли китайцев в узком проходе. Бий Чибылды из рода бассыз атаковал их так стремительно, что только один китаец мог спастись, а остальные были изрублены вместе со своим генералом.
Это дело было принято за чудо, и Джангир начал действовать решительнее. Он поспешил уведомить о своей победе кокандского хана, уратюпинского владетеля и кундусского эмира; агенты его были разосланы в разные кочевные племена узбеков, кайсаков и бурутов.
Весь 25 год прошел в приготовлениях. Кашгарские эмигранты, кокандские сипаи, узбеки колен юз, кипчак, тюрк и другие мусульманские воины, наконец, горные таджики в своих черных костюмах спешили под знамя Аппаков; многие кокандские чиновники оставили свои места, чтобы идти в газат.
Весной (в мае) 1826 года Джангир со своими войсками, которыми командовал бывший комендант кокандского города Анджана – Иса-датха, расположился лагерем в селении Бишкирим и, увеличив свои силы жителями других селений Кашгарского округа, на равнине Давлетбах, на правом берегу реки Тюмени, разбил наголову китайцев, вышедших навстречу под личным наблюдением илийского цзян-цзюня.
При этом оружие досталось в руки победителей. Горные таджики дрались с особенным мужеством; черное и узкое платье их было причиной слухов, распространившихся в то время о участии англичан, которых никогда не было.
Китайцы заперлись в свою цитадель, а ходжа при радостных криках народа вступил в Кашгар. Джангир, занявший Кашгар, принял титул сеида Джангир-султана и учредил придворные и военные чины по образцу кокандскому.
В достоинство минбаши возвел кокандского датху Иса; все кашгарские беки были оставлены при своих местах, только китайский колпак с шариком и павлиньим пером переменили на чалму и стали ездить на кокандском седле и кокандских лошадях.
Правитель Кашгара Мет-Сеид-ван, комульский уроженец, за оскорбительные отзывы о ходже и за притеснения народа по суду ахунов был приговорен к смертной казни. Города: Яркенд, Янысар и Хотан восстали против китайцев, перерезали гарнизоны и разрушили до основания китайские крепости, а ополчения их спешили в Кашгар на службу ходже.
В июне месяце пришел кокандский хан с 15 000 войска; он жаждал славы и не мог быть равнодушным свидетелем этих происшествий. Неизвестно почему Джангир встретил его весьма неблагосклонно, так что хан, предоставленный собственным средствам, сделал несколько штурмов на китайскую крепость и потерял до одной тысячи человек своих солдат.
Через 12 дней вернулся он обратно и начал бить монету с титулом гази. Между тем Джангир вел осаду китайской крепости. Лишенные воды и провизии, китайцы на семидесятый день осады должны были прекратить оборону.
Мандарины лишили себя жизни, а остальные китайцы ночью успели выйти из крепости и только за Тишикташским караулом в горах были кашгарцами настигнуты и избиты, за исключением четырехсот человек тунгеней и китайцев, принявших ислам.
Гарнизон в Кашгаре состоял, по одним сведениям, из десяти, а по другим, – из восьми тысяч под начальством илийского цзян-цзюня У-я, имевшего звание гуна. После того ходжа отправил своих послов в Коканд с 400 человек китайцев, в Бухару, Кундуз, Балх, Хиву и в кочевые племена; эмиссары ходжи доходили до киргиз Большой орды.
В ожидании помощи от среднеазиатских мусульман Джангир не воспользовался своим успехом и, медля, дал время китайцам собрать войска. Если б Джангир после взятия Кашгарской крепости двинулся прямо на Аксу, то, конечно, весь Восточный Туркестан был бы в его руках, и даже Кульджа подверглась бы опасности.
Джангир умеренной политикой умел привязать к себе самых усердных приверженцев китайского правительства, и многие беки разделяли впоследствии все его бедствия; народ питал к нему неограниченную любовь.
Наконец, Джангир старался привязать к себе и черногорцев, давая им должности. Если верить рассказам, то калмыки пришли в такое брожение, что китайцы отказались употребить их против ходжи, ибо они дезертировали в больших массах.
Мусульманское население в городах, остававшихся у китайцев, даже в самой Кульдже, начало думать об избавлении. Многие заговоры были открыты китайцами, и виновники их сосланы в южные губернии, между тем происки кокандского хана произвели в войсках ходжи раздоры, так что он должен был лишить Ису звания минбаши и назначить на его место кашгарца; но перемена эта не изменила положения дел, и медленность Джангира лишила его плодов первых удач; китайцы имели время оправиться и в Кульдже стали сосредоточиваться их войска.
Джангир имел до двухсот тысяч человек войска, вооруженного чем попало, имел несколько пушек, взятых у китайцев, ружья обыкновенные и китайские крепостные, которых прислуга состоит из трех человек; кроме того, у него были замбураки (верблюжья артиллерия).
Киргизы содержали разъезды, из них были составлены партизанские отряды для грабежа китайских транспортов с провиантом и фуражом; глава их Атантай имел большой вес в совете ходжи, который отдал ему дочь бывшего хакимбека.
В сентябре месяце пришли в Аксу семьдесят тысяч китайцев, ими начальствовал Джунь-тань, высший китайский сановник. До февраля китайцы стояли в Аксу, только после нового года выступили в Кашгар.
Сильное ополчение городов Кашгара, Яркенда и Хотана, среднеазиатские волонтеры и дикокаменные киргизы, вспомогательные отряды из Кундуза, Уратюпы и таджиков выступили против китайцев.
Китайцы шли в стройном порядке и встретили неприятеля пушечной пальбой. Солдаты из провинции Сычуэнь, одетые в чалмы и кокандские халаты, смешались с ополченцами Джангира и произвели в них беспорядок.
Кокандцы первые пришли в замешательство и обратились в бегство, а за ними и все ополчение, так что ходжа едва успел спастись в горы, потеряв владычество, продолжавшееся девять месяцев. Китайцы, ободренные успехом, отправили для преследования Джангира большой отряд, который приближался к городу Ош.
Это движение напоминало кокандцам опять кончину мира. Хан собирал войска, и все были под влиянием фанатического страха. Между тем Джангир, собравши полчища дикокаменных киргиз, снова сразился с китайцами и изрубил их.
Это был последний его подвиг. Исак-ван, родом из Куне-Турфана, человек хитрый и вполне преданный китайцам, назначен был правителем Кашгара и сменил Касымбека, исправлявшего четыре месяца эту должность, а в Яркенде – Паянды-бека.
Исак-ван деньгами склонил на свою сторону некоторых дикокаменных киргиз и через своих агентов уверил Джангира в своей преданности и готовности сдать ему Кашгар, и, наконец, при помощи чонбагышского бия из рода машак успел изменнически захватить Джангира и предать его в руки китайцев.
Отправленный в Пекин, он через несколько лет был, как мятежник, изрезан на части. Восстание Джангира, окончившееся в 1828 году, хотя продолжалось всего девять месяцев, имеет чрезвычайное значение по своим последствиям.
Свои набеги Джангир облек в законную форму домогательств претендента, ищущего наследственные права, а имя «газата» – священной войны возбуждало сочувствие фанатических мусульман Средней Азии.
После джангирского восстания обнаружилась вся слабость китайцев, которые до тех пор для азиатцев казались непобедимыми. Кашгарские патриоты ожили духом и получили новую и сильную надежду к возвращению самостоятельности своего отечества, а народ Восточного Туркестана, переносивший с таким терпением все несправедливости китайских чиновников и своих беков, смотрел на ходжей как на верных защитников, готовых всегда с оружием в руках отстаивать его права.
Кокандцы приобрели то политическое влияние, которым они пользуются ныне. Полномочный Наянь-Чэн, которому поручено было устроить Западный край, принял крутые меры к прекращению подобных событий на будущее время; вся тяжесть мер пала на бедных туземцев, которые подверглись казни; дома их были разорены, а имущество конфисковано.
Зная коварные поступки кокандского хана, и чтобы наказать его за участие в восстании, полномочный решил арестовать всех кокандских купцов как мятежников и прервать все сношения с этим владением.
Китайцы имеют убеждение, что все народы зависят в торговом отношении от них, а потому полномочный считал лишение торговых связей для кокандцев высшим наказанием. С этой целью устроены были в селении Тугузак, в 20 верстах от Кашгара, и в селении Лянгар, в 40 верстах от Яркенда, таможенные заставы и при них торговые дворы.
С приближением каждого каравана к пикету встречали его китайские солдаты при доверенном офицере, который еще вне караула записывал количество прибывших людей, число тюков и товаров, препровождая их на торговый двор; потом приезжал другой чиновник, под надзором которого производилась расторжка.
Во все время торга приезжающие купцы находились безвыходно под строгим караулом, и по окончании промена караван сопровождался обратно за черту китайских владений под конвоем того же офицера, который встречал караван при въезде.
Чтобы сделать эти стеснения еще более чувствительными, китайцы вошли в сношение с бухарцами и кундузцами и приглашали их привозить свои товары; но эти купцы должны были также подвергаться всей стеснительной системе, изобретенной для анджанцев.
Дикокаменные киргизы, хотя заслуживали наказания наравне с кокандцами, но так как по недостатку скотоводства в области Шести городов китайцынаходятся постоянно в зависимости от них, то должны были допустить их и даже приглашать к пригону скота.
Купец Пиленков рассказывает, что во время войны с Джангиром в Аксу сделалась такая дороговизна, что китайцы двух баранов покупали на ямбу (113 руб.), а в Кашгаре – 30 рублей серебром. Меры китайского правительства достигнули цели; вся Средняя Азия и Авганистан пользовались чаем, привозимым через Коканд из Кашгара, и употребление чая вошло в повсеместное употребление.
В 1829 году стеснения в торговле чаем до того сделались обременительными, что кокандцы решились с оружием в руках открыть себе торговлю. Мадали-хаи, человек молодой, склонный к роскоши и разврату, умел однако ж выбрать таких способных помощников, какими были минбаши Хаккулы, узбек из племени юз, и кушбеги Ляшкер, персидский раб, возведенный Мадали-ханом до высших должностей и назначенный потом ташкентским наместником с титулом беглербека.
При помощи этих визирей Мадали завоевал горные владения: Каратегин, Дарваз, Куляб и распространил свое влияние на все бурутские племена, на Большую орду и частью даже на Среднюю. Первая половина царствования этого хана была блестящим временем военной славы кокандцев, и потому понятно, что Мадали начал деятельно готовиться к войне с китайцами.
Чтобы не встретить сопротивления туземцев, которые вообще были тогда не благорасположены к кокандцам, и чтобы пользоваться их содействием, Мадали-хан вызвал тайно от бухарского эмира ходжу Мад-Юсуфа, старшего брата Джангира, который постоянно жил в Бухаре.
После этого хан сделал воззвание ко всем жителям ханства, объявив, что он как мусульманский владетель и сосед не может быть равнодушным зрителем тягостного ига неверных, которые взимают неправильные налоги, насильствуют жен и дочерей мусульман и проч.
Для вящего возбуждения сочувствия он присовокупил к этому небывалый факт, что китайцы оскорбляют мусульманские святыни и препятствуют свободе к отправлению веры и потому, внимая воплям правоверных кашгарцев, он хочет освободить их от рабства и возвести Мад-Юсуф-ходжу на престол предков.
В сентябре 1830 года Мад-Юсуф-ходжа с войсками кокандскими – двадцать тысяч, ташкентскими – пятнадцать тысяч и горных таджиков – две тысячи из Каратегина, всего с кашгарскими эмигрантами до сорока тысяч человек, при десяти замбураках на верблюдах под начальством самого минбаши Хаккулы, тестя ханского Мад-Шарифа, и ташкентского кушбеги Ляшкера выступил в поход.
Китайцы, знавшие о военных приготовлениях кокандцев, вышли к ним в числе трех тысяч человек навстречу, чтобы не допустить к границе, но были наголову разбиты при урочище Мин-юл. После того Хаккулы, еще раз разбивший китайцев, взял Кашгар и ввел Мад-Юсуфа-ходжу в управление.
Кушбеги Ляшкер овладел Янысаром, Яркендом и Хотаном, прошел до Аксу, предавая мечу всех, которые оказывали сопротивление, и распростер свои разъезды до Музартского прохода. Китайские войска находились в Карашаре и медлили с выступлением.
В Кульдже стали собирать от калмыков верблюдов, и торгоуты должны были дать до двух тысяч человек, которые шли неохотно. Между тем враждебные действия бухарского эмира заставили кокандского хана отозвать Хаккулы, занятого осадой кашгарской цитадели, и в ноябре месяце кокандские войска возвратились обратно.
Мад-Юсуф-ходжа, видя невозможность удержаться одному и будучи человеком миролюбивого характера, возвратился также в Коканд. Владычество его продолжалось ровно девяносто дней. Во время этой войны было переселено в кокандские владения до семидесяти тысяч кашгарцев, которые были поселены на Сыр-Дарье, ниже Ходжента, в урочище Далвас и в Ташкенте, где они основали селение Янишар.
Все эти кашгарцы получили десятилетнюю льготу. Кроме того, кокандцы в эту войну захватили до пятисот человек китайцев, взяли множество оружия и награбили немалое количество чая и серебра.
Положение Западного Китая в этом году было затруднительное. В губернии Шан-си обнаружилось восстание, и инсургенты действовали с успехом; Баркуль был взят магометанскими мятежниками, и жители его побиты, поэтому только в январе стали в Или сосредоточиваться войска, в то время уже, когда кокандцы оставили Кашгар.
Весной 1831 года кокандцы начали войну с дикокаменными киргизами. Хаккулы с семью тысячами сипаев разбил в верховьях Нарына улусы саяков, взял в плен предводителей их: Атантая и Тайлака и возвратился с множеством скота, имущества и пленников обоего пола, а ташкентский кушбеги преследовал бугинцев и вторгнулся в пределы Илийского округа до военных поселений сибо.
Эти обстоятельства заставили китайцев переменить свою политику. В 1831 году, весной, приехали четыре человека китайских послов с предложениями о мире. Кокандский хан, задержав троих из них в Коканде, четвертого отправил со своими послами в Пекин.
Кокандским полномочным назначен был купец Алим-патша, который выговорил для своего владетеля следующие права: первое, пошлина с товаров, привозимых иностранцами в Шесть городов Восточного Туркестана: Уш-Турфан, Кашгар, Янысар, Аксу, Яркенд и Хотан, предоставляется кокандцам; второе, для сбора этой пошлины кокандцы будут иметь в каждом из вышеупомянутых городов торгового пристава – «аксакала» под главным надзором кашгарского пристава, который должен быть вместе с тем и политическим представителем своего владетеля; третье, все иностранцы, приезжающие в Шесть городов, должны зависеть от кокандских приставов в административном и полицейском отношениях.
С своей стороны кокандцы обязаны наблюдать за ходжами и не дозволять им выезжать за границы своего владения, а в случае бегства подвергать заточению. В 1832 году этот самый Алим был назначен кашгарским аксакалом, получив этот город, как и все должности в Коканде, на аренду.
Таким образом, начались снова торговые и политические сношения Коканда с Западным Китаем, и вместе с тем и влияние кокандцев, которые, пользуясь миролюбивой политикой китайцев, постепенно присваивали себе разные привилегии и как люди, не знающие никаких правил народных отношений, дозволяют себе постоянно дерзости и наглости, которые китайцы переносят с большим терпением.
Восстания Восточного Туркестана в 1825 и 1830 годах и последствия их нанесли китайцам такой удар, от которого до сих пор они не могут оправиться; разъездная граница не посещалась китайцами с 1825 года, и для следования войск избран другой путь через Музартский ледник.
Неудачная экспедиция за границу к Нарыну против Джангира, на Мин-юл, привела китайцев в то апатичное состояние относительно своих границ, которым отличаются они теперь. Кокандцы, подчинив дикокаменных киргиз, опоясали границы Восточного Туркестана до самого Хотана; в 1832 году на Нарыне основано было кокандцами укрепление Куртка, а потом на Памире – Ташкурган.
В городах Восточного Туркестана кокандцы не менее сильны, потому что почти ¼ часть населения подчиняется им. Интересы Коканда требовали теперь принять меры к прекращению набегов ходжей, и потому учрежден был за ними надзор.
До 1846 года Восточный Туркестан пользовался совершенным спокойствием под управлением хакимбека Зурдуна, человека справедливого, защищавшего интересы народа перед китайским правительством.
Зурдун-бек в 1830 году эмигрировал в Коканд, оттуда пробрался на Сибирскую границу в Петропавловск, был в Казани и, возвратившись через Семипалатинск в Кульджу, представился цзян-цзюню. Зурдун объявил, что он убежал из кокандского плена и на этом основании он получил должность кашгарского ишкаги, а потом хакимбека.
Зурдун-бек покровительствовал торговле, любил наших татар и поощрял их завести прямые сношения с Кашгаром; ему обязан Кашгар устройством стен и основанием новых кварталов. В 1845 году начались смуты в Коканде с возведением на ханство четырнадцатилетнего Худояра под опекой сильного временщика Мусульманкула. Беспорядки в Коканде отражались и в Кашгаре: аксакалы беспрестанно сменялись, и даже один из них, Абдул-Афур, вызванный в Коканд, был повешен.
Дикокаменные киргизы толпой врывались на границы китайских пикетов, а кокандский аксакал брал дары, обещая остановить киргиз. Этими беспорядками воспользовались ходжи и с небольшими силами, составленными большей частью из кашгарских эмигрантов и дикокаменных киргиз, подступили осенью 1847 года к Кашгару.
Правитель города Касим-бек решился не сдавать город до тех пор, пока ходжи не возьмут китайскую крепость. Китайцы, сделавшие вылазку, были разбиты, обратились в бегство и, преследуемые ходжами, были потоплены в реке Кызыл.
Ходжи известили город о своей победе звуком труб, но беки продолжали защищаться и выгоняли народ на городские стены. Между тем кокандский аксакал Намэд-хан из ташкентских купцов, поставленный в эту должность кипчаками, подземным ходом вошел в сношение с ходжами о передаче им города; на второй неделе рано утром кокандцы отворили ворота и ходжи вступили в город. Хакимбек Касим и другие беки успели спастись бегством в китайскую цитадель.
Восстание это известно под названием «бунта семи ходжей», потому что в нем участвовали семь человек из фамилии Аппаков; старший из них Ишанхан-тюре, известный более под именем Каттахана, был провозглашен владетелем, а другие ходжи назначены правителями в окрестные селения.
Валихан-тюре, произведший в 1857 году последнее восстание, был правителем города Янысара и успел ознаменовать свое управление беспримерной жестокостью. Владычество семи ходжиев началось грабежом домов беков и составлением обширного гарема.
Получивши воспитание в Коканде, они чуждались обычаев своих соотечественников и окружили себя анджанцами; кокандский аксакал Намэд-хан был возведен в звание минбаши. Вообще Каттахан не умел ни привязать к себе народ, ни даже внушить страх. Единственный способный человек в это восстание был Тевеккель-ходжа, тоже потомок Магомета, но из другой линии, поселившийся между болорскими таджиками.
Этот ходжа, человек деятельный и необыкновенно храбрый, командовал в звании батырбашы войсками, осаждавшими Кашгар, а потом отправлен был в Аксу. Между тем в Кульдже стали готовиться к войне. Тотчас после получения известия о бунте из Кульджи выступил отряд, который вскоре был возвращен обратно, чтобы не ослабить город, и для отправления в Кашгар ожидали войск из Урумчи и Лянчжоу.
По прибытии их, в ноябре месяце, выступили из Кульджи войска, состоявшие из нескольких сот маньчжуров, солдат зеленого знамени сибо и солонов, подкрепленные одной тысячью человек торгоутов и тремя тысячами шампанов, преступников, сосланных из южных губерний, которые перед выступлением ограбили в Кульдже лавки и частные дома. Войско это под начальством цзян-цзюня У-я расположилось на зимние квартиры в Маралбаши.
Перед приходом китайцев ходжа Каттахан отправился для взятия Яркенда. Китайские преступники, несмотря на запрещение, напали на передовой отряд ходжи и разбили его наголову. Каттахан поспешил в Кашгар, но жители этого города, недовольные предпочтением, которое он оказывал анджанцам, и обремененные большими налогами, заперли городские ворота.
Сделавши несколько стычек с китайцами, ходжа бежал в Коканд, а китайцы без усилия заняли Кашгар. Говорят, что китайских войск было до шестидесяти четырех тысяч и что в Кульджу шли еще подкрепления.
Цифра эта, кажется, несколько преувеличена; надо полагать, что другое известие, по которому считается посланных войск из Урумчи четыре тысячи, из Кульджи шесть тысяч, из Лянчжоу двадцать тысяч, более верно.
На этот раз из Кашгара эмигрировало более двадцати тысяч человек обоего пола, которые большей частью от сильных морозов погибли в горах Теректы, где скелеты их до сих пор покрывают этот проход.
Бегство происходило в самое холодное время года, в январе; снежные обвалы немало вредили бегущим; один чайный караван был засыпан большим обвалом, и товары до весны оставались под снегом.
В этом же году, по предложению китайцев, снова были возобновлены с кокандцами торговые и политические сношения на прежних основаниях. Кокандцы, поняв слабость Китая и всю свою силу над ним, имея в руках ходжей, стали слишком бесцеремонно обходиться с богдыханским правительством; Намэд-хан, предавший Кашгар ходжам и бывший у него минбашой, был снова назначен кокандским ханом в звании аксакала.
Все кокандцы, служившие ходжам, жили спокойно в Кашгаре под покровительством аксакала. Кокандцы стали мало обращать внимания на действия ходжей, тем более, что это не разрывало их сношений, а напротив, еще более утверждало их влияние.
В 1855 и 1856 годах Кичикхан-тюря и Валихан-тюря предпринимали несколько нападений, но по малочисленности своих отрядов не могли проникнуть через границы пограничных пикетов. В 1857 году происходило последнее восстание.
Весной 1857 года, месяца рамазан, в самый день праздника разговенья, ходжа Валихан-тюря бежал из Коканда в сопровождении семи человек кашгарских эмигрантов. Ночью приехав в кокандское укрепление Оксалур, лежащее на пути из; Оша в Кашгар, ходжа убил коменданта этой крепости, а гарнизон присоединил к себе.
Несколько человек солдат, отправленных кашгарским аксакалом Нурмухамед-датха для сбора зекета с киргиз рода чонбагыш, кочующих поблизости укрепления, он также присоединил к себе; поставил на всех дорогах, идущих в Кашгар, караул, чтобы киргизы не могли дать знать в город и, оставшись тут, послал своих агентов собирать киргизское ополчение.
Несколько кашгарских беков, посланных китайцами по направлению к Ошу для собирания слухов о ходжах, были пойманы и представлены Валихану, который, не вступая ни в какие расспросы, собственноручно отрубил им головы.
На другой день, переночевав около переправы через Кызыл, в следующую затем ночь он достиг первого китайского пикета; часовых на стене у ворот не было, почему один из спутников ходжи перелез через стену и отворил ворота.
Валихан-тюре с обнаженной саблей и в сопровождении своих приверженцев вошел в казармы и изрубил всех, без исключения, китайцев, которые лежали и курили опиум; той же участи подверглись и кашгарцы, бывшие на пикете.
Покончивши с пикетом, ходжа в четыре часа утра явился перед юго-западными воротами Кашгара. В городе была совершенная тишина; приверженцы ходжи собрали дрова, привезенные для продажи в город и оставшиеся вне стены, зажгли у ворот большой костер и употребили для взрыва их порох, захваченный на пикете.
Ничто однако же не нарушило тишины города, и никто не знал там о происходившем. Когда обрушились ворота, один из спутников ходжи проскакал по улицам города с криком: «Да здравствует Бузрюк-хан-тюре!»
Все вдруг взволновалось; жители города взялись за оружие и, немедля, перебили всех китайцев, разграбив их лавки и дома. Ходжа, приветствуемый в воротах кокандским аксакалом, вступил в город.
Дворец хакимбека, успевшего убежать через другие ворота в китайский город, был очищен и Валихана-тюре встретили во дворце со звуком труб и бубен. Все беки, не успевшие спастись бегством, были схвачены усердными жителями, и ходжа доставил себе удовольствие изрубить из них своеручно несколько человек.
На другой день пришли жители селений Артышей, Бишкирим; под начальством влиятельнейшего белогорского шейх-ахуна и двух своих беков: Халыкбека и Таирбека. Хотя все беки, служившие китайцам и не успевшие спастись бегством в китайскую цитадель, пали под ножами палачей вместе с детьми своими, а жены их были отданы солдатам ходжи; но два поименованные бека из селения Артыш явились к Валихану-тюре без опасенияг потому что, служа китайскому правительству, они были постоянно в тайных с ходжами сношениях и высылали им большие деньги на случаи священной войны «газат».
Валихан-тюре тотчас учредил звание минбаши, в которое возвел кокандского аксакала Нурмухамеда; другие придворные должности были также отданы кокандцам и кашгарским эмигрантам. Восстание распространялось весьма быстро, и ходжа в непродолжительное время составил войско из семидесяти тысяч сипаев (кавалерии) и четырех тысяч сарбазов (пехоты), кроме ополчений, составившихся в городах и селениях из разных искателей приключений: дервишей, курильщиков хашиша и проч.
Войско было одето однообразно, вооружено на счет ходжи и разделялось на знамена по пятьсот человек в каждом под начальством пансадов (пятисотенных). Все жители города ежедневно отправлялись с заступами и лопатами и запруживали реку Кызыл, чтобы направить течение ее на стены китайской крепости; кроме того, все иностранные купцы вооружены были (от ходжей) короткими копьями и обязаны были являться на осадные работы.
Ходжа прибегал ко всевозможным средствам для устройства своего войска; все мастеровые в Кашгаре были заняты работами и изготовлением оружия; лошади отнимались у жителей и у иностранных купцов и отдавались в войско.
Валихан беспрестанно увеличивал налоги и новые подати солдатам. Ходжа устроил также артиллерию, составленную всего из восьми пушек, однако же довольно дурно действовавшую. Пушки выливались в самом Кашгаре под надзором какого-то авганца.
По словам очевидцев, войска его были гораздо лучше устроены и вооружены, чем даже у бухарского эмира, который в этом отношении считается в Средней Азии образцом. Китайцы пробовали делать вылазки, чтобы остановить осадные работы, но всякий раз претерпевали поражение, так что в последнее время только стреляли со стен из ружей, а солоны и сибо сыпали градом стрел.
Город Янысар был вскоре взят ходжей: для осады Яркенда он послал своего любимца Тилля-хана, сына одного янысарского эмигранта, который для успеха предприятия ложно назван был ходжей. Осада Яркенда предпринята была в конце июля месяца, хотя китайцы, вышедшие навстречу Тилля-хану из яркендского маньчена (китайская цитадель), были разбиты и оружие их досталось в руки победителей, но городские жители решились защищаться.
уземные беки, бухарцы, бадахшанцы и балтинцы убеждали народ, склонный к ходже, не принимать участия в восстании и уверяли их, что Тилля-хан не принадлежит к породе ходжей и что он сын янысарского мясника.
Замечательна речь, которую говорил народу яркендский хакимбек Измаил-ван, не стесняясь присутствием китайцев. В ней, между прочим, было выражено, что если бы пришел настоящий ходжа, то он сам, Измаил-ван, не смел бы поднять против него оружие.
Несмотря на материальные силы, поддерживавшие владычество ходжи, нужно было однако же много терпения и преданности со стороны кашгарцев, чтобы вынести в продолжение ста десяти дней все жестокости и несправедливости этого тирана.
Как человек, подверженный постоянному курению хашиша, Валихан-тюре дошел до какого-то сумасбродства и неистово предавался своим страстям; мания его была жажда крови, он не мог пропустить дня, чтобы собственноручно не изрубить несколько человек.
На берегах реки Кызыла он воздвигнул пирамиду из человеческих голов и тщательно заботился о возвышении этого достойного его монумента; головы убитых китайцев и мусульман собирали во всех местах и отправляли к пирамиде.
Многие значительные лица сделались жертвой его лютости, в числе их без причины преданы были казни: Намэд-хан, бывший несколько раз кашгарским аксакалом и бежавший из Коканда, чтобы вступить в службу ходжи; артышский Халык-бек, один из самых храбрых и ревностных его сподвижников, находившийся в яркендском осадном корпусе, и, наконец, один европеец-путешественник. Последний пробирался в Коканд и должен был на пути представиться ходже; он просил одного моего знакомого маргеланского купца Наманбая, который был в родстве с ходжей, достать ему индийской золотой парчи, кашмирских шалей, чтобы поднести в подарок Валихану.
Говорят, что этот европеец, выдал себя за английского агента, отправляющегося из Бомбея к кокандскому хану; ходжа потребовал от него бумаг, но он отвечал, что вправе их отдать только тому, кому они адресованы.
Этого ответа было достаточно для решения судьбы бедного френга42. В Кашгаре считают его за английского агента, но судя по времени и по тем сведениям, которые получены в Европе, должно с достоверностью заключать, что европеец, казненный в Кашгаре в лето 1857 года, был никто другой, как ученый прусский путешественник Адольф Шлагинтвейт.
Имущество его и бумаги достались в руки ходжи, и судьба их неизвестна. Индус, приехавший с ним, живет до сих пор в Яркенде. О степени зверства этого ходжи можно судить по следующим фактам: один кашгарский мастер, сделавши несколько сабельных клинков, в сопровождении сына пришел к ходже, чтобы поднести ему свои произведения.
Представленный ему, он удостоился целования руки. Ходжа, взявши одну из сабель в руки, спросил: «Остра ли?» Мастер отвечал утвердительно. «Попробуем», – сказал ходжа и одним взмахом отрубил голову сына, сказав: «Да, отличная сабля», – и приказал наградить отца почетным халатом.
Рассказывали, что однажды Валихан-тюре пригласил к себе почетнейших лиц Кашгара – несколько анджанских купцов. По кашгарскому обычаю, были призваны музыканты. В самом разгаре пиршества вдруг раздался громовой голос ходжи: «Палач!»
Все гости с трепетом ожидали на кого падет его выбор; явился палач, и он указал на одного музыканта, который имел неосторожность зевнуть; при всех отрублена была голова и отправлена к пирамиде.
Женщины, мужчины, белогорцы и черногорцы, солдаты и муллы равно подвергались кровожадным наклонностям ходжи; тюрьмы были завалены арестантами, и весь Кашгар представлял собой огромное лобное место, где повсюду валялись трупы.
Обычаи кашгарские отличались от кокандских, (поэтому) не нравились и преследовались ходжой. Национальный костюм был изгнан: женщины должны были по примеру анджанских закрывать волосы белым платком и ни в каком случае не могли показываться на улице не только с открытыми лицами, но даже запрещено было заплетать косы, и полиция следила за этим очень строго. У нарушительниц этого указа отрезали косы.
Мужчины с шестилетнего возраста должны были носить чалму и регулярно посещать мечети, к чему кашгарцы не привыкли. Очень понятно, что после всего этого известие о движении из Или огромного китайского войска было принято с большой радостью.
С нетерпением ожидали скорого освобождения от этого, все парализующего ужаса; притом же кашгарцы были оскорблены тем, что высшие должности в войске и при дворе были заняты анджанцами.
Минбашой был прежний кокандский аксакал Нурмухамед, михтаром – Мухамед Рахим, казначеем – Мад-Карим-кази, главой придворных, в звании удайчи, были кипчак Сатыкул и кашгарский эмигрант Муса-пансад, начальником телохранителей, курши, был сначала есаул Тохтар, потом другой, также из кокандцев.
Отдельными частями войск командовали: Абдулла хан-ходжа из шейхов при гробнице Шаймардан, в окрестностях Маргелана, более известный под именем Акчапан-ходжа; осадным корпусом в Яркенде – бывший мягрем (вроде турецких чибукчи) Валихана Тилля-хан; а экспедиционными отрядами, отправленными в Аксу и Хотан, командовали: первым – чалгурт Тохта-манджу, известный разбойник и искатель приключений, а вторым – какой-то маргеланский мясник.
Последний успел овладеть большим селением Гума на пути из Яркенда в Хотан. Начальник Аксуйского отряда Тохта-манджу был когда-то за убийство китайца сослан в южные губернии империи и оттуда под видом манджурского чиновника пробрался в Кашгар и служил простым солдатом у кашгарского аксакала.
Из кашгарцев при ходже пользовались некоторым значением: Шейх-ахун из селения Астын-Артыш, самый богатый и единственный значительный белогорец в Кашгаре; на его дочери женился Валихан-тюре.
В войске было много кашгарцев и чалгуртов в звании пансадов (полковников), но никто из них не пользовался доверием ходжи и не имел даже к нему свободного доступа. Такое обидное предпочтение анджанцам, которые были из простых солдат, служивших при кокандском аксакале, возбудило при самом начале неудовольствие кашгарских патриотов.
Один кашгарский ахун рассказывал мне о том восторге, с которым встретили ходжу. На другой день по взятии Кашгара бишкаримское и артышское ополчения под начальством Шейх-ахуна и двух беков, Таира и Халыка, оглашая воздух радостными криками, вооруженные чем могли, с развевающимися знаменами и с трубными звуками, пришли во дворец, чтобы видеть своего ходжу и облобызать его руку.
Вид кокандцев, которые окружали дворец и не допускали их видеть ходжу, возбудил в них шумное неудовольствие. «Если мы призываем ходжу, жертвуем для него нашим достоянием, жизнью, то что же делают анджанцы?» – кричало ополчение.
В это время вышел от ходжи Муса-пансад и лаконически сказал: «Если вам не тяжело носить ваших голов, то ради самого аллаха, молчите». После этого представления все кашгарцы разошлись молча и разочарованные.
Из фамилии ходжиев в последнее время прибыли к Валихану Кичихан-тюря и тринадцатилетний сын Каттыхан-тюри. Средства страны вскоре были истощены, остановка торговли и всякой промышленности сильно чувствовалась.
Лошади, ослы были взяты для войска, медные котлы, тарелки и всякая медная посуда отбирались для отливки пушек. В продолжение ста дней весь народ находился при осадных работах, оставя свои домашние заботы и обыденные занятия.
Ко всему этому подозрительность и жестокость ходжи перешли всякие границы. Намэд-хан, командовавший осадными работами, был убит, все чиновники подвергались опале; минбаши несколько раз сидел в тюрьме и за жизнь свою заплатил огромный выкуп, жизнь всех и каждого находилась в опасности.
Бывший при ходже удайчи рассказывал, что каждый час и минуту ожидал смерти. Такое напряженное состояние не могло продолжаться долго; народ ждал с нетерпением взятия китайского города, стены которого от наплыва вод реки Кызыла были близки к падению, но в августе месяце вдруг прибыли китайские войска.
Все были обрадованы. Минбанш, приговоренный к смерти, тотчас со всеми войсками поспешил отступить и бежал в Коканд. Анджанские купцы, подверженные в продолжение ста пятнадцати дней тягостным осадным работам и также лишившиеся многих своих членов под ударами топора, последовали за минбашой.
Валихан, оставленный один со своими приближенными, между которыми, надобно заметить, не осталось ни одного кокандца, бежал в горное владение Дарваз, которого владетель Измаил-шах обобрал все, что привез ходжа из Кашгара, а его по требованию кокандского хана выдал.
Отряды, оставшиеся в Яркенде, обратились также в бегство, а чалгурт Тохта-манджу, отправленный в Аксу, увел из Марал-баши несколько тысяч долонов с семействами и от своего лица представил их кокандскому хану.
Хан, несмотря на обязательные отношения свои к китайскому правительству, дозволил ему управлять этими насильственно приведенными долонами и даже зекет отдан был ему же. Из Кашгара в это время эмигрировали добровольно в Коканд. до пятнадцати тысяч человек. Китайцы, занявши Кашгар, неистовствовали не менее Валихана.
Окрестные деревни особенно пострадали от китайцев, которые забирали хлеб, сено, скот и проч.; даже окна, двери и другие деревянные части в мечетях и гробницах ходжиев были к великой скорби мусульман употреблены на дрова.
Калмыки запирали в мечетях своих лошадей, били без всякой особенной причины туземцев и насиловали женщин. Китайцы назначили исправляющим должность хакимбека Кутлубека, бывшего в роде чиновника особых поручений у прежнего хакима Амет-вана (Ахмеда), а бывший хакимбек Амет-ван за нерадение и беспечность предан был суду и при нас отправился в Илю (Кульджу).
Кутлубек, человек умный и энергичный, успел принять меры к успокоению города: он выгнал из Кашгара калмыков и остановил в городе их бесчинства. По его представлению, все лица, принимавшие участие в восстании, были схвачены и в пример другим казнены.
Шейх-ахун, о котором мы неоднократно говорили, и старший сын его Казы-ахун, после пыток и тюремного заключения были обезглавлены; двое его сыновей успели бежать в Куртку, а оттуда пробрались в Коканд.
Другими жертвами казни были лица незначительные, подвергшиеся казни единственно потому, что были чалгурты, анджанцы или служили во время восстания ходжам и их сановникам. Головы этих казненных в особенных клетках в виде аллей украшают и поныне дорогу в ворота Кашгара.
Дома анджанцев были заняты кульджинскими и яркендскими беками, пришедшими вместе с китайскими войсками. До августа месяца 1858 года продолжались военные экзекуции китайцев, так что в продолжение почти двух лет Кашгар был театром кровавых сцен, пыток и казни.
Торговля в это время оставалась без движения. Опасение за жизнь каждого убивало всякую промышленность и занятия, а все, что оставалось от прежней деятельности, было ограблено калмыками.
Целебные поля были вытравлены, и на всех пашнях, садах и огородах паслись калмыкские табуны. Между тем в Коканде хан, недовольный ходжами, после возвращения Валихана в Коканд заточил его в орду и просил улемов решить, какому подлежит наказанию Валихан за убийство стольких безвинных мусульман.
Родственники убитого ходжой Намэд-хана просили удовлетворения; к ним присоединились и другие просители. Вследствие этих жалоб многие кокандцы, служившие ходже, были лишены своих должностей, в числе их и кашгарский аксакал Нурмухамед.
Но дело самого Валихан-тюре, несмотря на настояния Худояра, приняло благоприятный для него оборот, потому что все сеиды явились его защитниками. Члены фамилии Сахиб-заде, пользующиеся во всем Туркестане фанатическим благоговением народа, дали делу такой оборот, что Валихан не только не подвергся никакой ответственности, но что были даже обвинены просители с наложением на них огромного штрафа.
Дело против ходжи касалось всего привилегированного сословия потомков Магомета – сеидов, которые по закону изъяты от смертной казни и телесного наказания. Опираясь на почтение народа, они без боязни вступают в борьбу со среднеазиатскими владениями, не опасаясь лишиться жизни, делают упреки ханам, и те поневоле выслушивают их.
Таким образом, сеиды в некоторой степени ограничивают деспотизм ханов. После всего этого очень понятно, почему Худояр-хан встретил сильное сопротивление со стороны всех членов фамилии Сахиб-заде и ходжей.
Право наказания, доказанное в первый раз над Валиханом, могло быть применено и к другим сеидам. Однако ж Худояр подвергнул сильному надзору всех ходжей и в пограничные города дал приказ, чтобы каждого ходжу, который выедет за город более десяти верст, представлять под конвоем в Коканд.
Весной 1858 года, отправлен был в Кашгар кокандский посланец для возобновления прежних сношений и извещения китайского правительства, что хан был сильно огорчен бегством ходжи и бунтом, который ему удалось произвести в Кашгаре, и что в настоящее время мятежник этот находится в оковах и в темнице (китайцы всему этому верят или, по крайней мере, показывают, что верят), и что ханом приняты меры к пресечению подобных случаев.
Переговоры эти были возложены на Насырэддина саркеря шахриханского правителя, бывшего и в 1847 году посланцем после восстания семи ходжей. Дело скоро уладилось, и кокандцам было дозволено иметь своего аксакала и открыть торговлю на прежних основаниях.
В должность аксакала был назначен этот же Насырэддин с титулом датхи. В августе месяце кокандский аксакал прибыл в Кашгар с небольшим караваном и в сопровождении до пяти тысяч кашгарцев, половину которых составляли жены беков и другие женщины, насильно увезенные солдатами Валихана и теперь отпущенные за большой выкуп.
Около того же времени на место Кутлубека назначен был в Кашгар новый хакимбек, хотанский уроженец Алычбек, человек слабый и преклонных лет, но преданный необузданному разврату. Алычбек считает за особенное счастье кланяться китайским мандаринам.
Его помощником – ишкага-беком назначен был из Яркенда Сыпергу-бек. Хакимбек имеет красный шарик и звание тайдзи, а Сыпергу имеет светло-синий шарик и считается в пятом классе. Кутлубек, исправляющий должность хакимбека, получил место правителя селения Файзабат и перед нашим отъездом назначен был в Уш-Турфан хакимбеком.

II. Народонаселение.

 «Народонаселение» представляет собой третий раздел большой монографической работы Ш. Уалиханова «Описание Алтышара, или Кашгара». Здесь дается подробное описание различных этнических групп, населявших территорию Восточного Туркестана.
До наших дней сохранились несколько авторизованных копий этого раздела. На полях копии имеются пометки, сделанные рукой Ш. Уалиханова. Впервые, с рядом погрешностей, опубликовано в «Сочинениях Ч. Ч. Валиханова», изданных под редакцией И. И. Веселовского.»

На всем мусульманском Востоке коран служит основанием учреждений гражданских; им определяются обычаи, законы и все отношения как общественные, так и международные, отчего управление и жизнь народов в мусульманских странах более или менее сходны.
Но Восточный Туркестан представляет замечательное в этом отношении исключение. Здесь мусульманизм должен был подчиняться местным обычаям страны и ослабить свои фанатические оковы; одна уже свобода женщин – явление, которое не встречается в других мусульманских странах, служит достаточным тому доказательством.
Причина неразвития мусульманского фанатизма в Восточном Туркестане, конечно, заключается в условиях географического его положения. Разобщенный непроходимыми горами со своими фанатическими соседями, Восточный Туркестан открыт, напротив, со стороны Поднебесной империи, и население его, свободно сообщаясь с китайцами, усвоило себе отчасти их веротерпимость.
В этой статье мы постараемся представить особенности характера и учреждений малобухарцев и их отличие от общего мусульманизма.
Исходным пунктом наших сравнений будет Кокан и Бухара. Туземные жители Малой Бухарин общего народного имени не имеют, а называют себя по городам: кашгарлык (кашгарец), хотанлык (хотанец), комуллык (комульский житель) и проч., или же просто ерлик - туземец.
Китайцы называют их чанту (обвернутая голова), калмыки - хотан, а среднеазиатцы, киргизы и буруты, распространяют имя кашгарцев на все население Восточного Туркестана. Коренные жители этой страны говорят особенным диалектом тюркского языка, который известен у ориенталистов под названием уйгурского; физический тип их лица представляет одно племя, но по происхождению, небольшим уклонением в языке и образе жизни (они) разделяются на три народности, которые суть:
1. Потомки древних уйгуров в княжествах Хами и Турфан и в селении Лобнор на берегу озера того же названия; к этому разряду надо отнести и туркестанцев Северной линии, т. е. мусульманское население города Кульджи, лежащее вверх по реке Или, в 40 верстах от китайского города того же названия.
2. Долоны принадлежат к ведомству Аксуйского, Яркендского и Харашарского округов. Аксуйские, Яркендские долоны занимают течения рек Кашгар-Дарьи и Яркенд-Дарьи; имеют несколько больших селений, из которых замечательны: Барчук с китайским гарнизоном и Маралбаши. Харашарские долоны занимают селения Корла и Бугур.
Долоны были вроде крепостных людей у ходжей, отличаются от других туркестанцев акцентом и тем, что женщины обвертывают головы, подобно киргизским [и] бурутским женщинам, белыми платками.
3. Нюгейт, полукочевое племя, происходит, как говорят, от бурутов, поселены в подножьях Музарта и принадлежат к ведомству Турфанского округа, занимаются скотоводством и летом живут в войлочных юртах; нюгейты обязаны от китайского правительства, как повинностью, вырубать лед в Музартском проходе.
Затем остальное население представляет редкое на Востоке единообразие. Все малобухарцы исповедуют мусульманскую веру ханифитского толка, исключая жителей селения Лобнор, религия которых неизвестна, и ведут оседлую жизнь, кроме вышеупомянутых нюгейтов.
Из иноплеменных народов в состав народонаселения «Шести городов» входят:
1. Манджуры, сибо, солоны, дахуры, китайцы и тунгени.
2. Дикокаменные киргизы племени турайгыр-кипчак.
3. Азиатские иностранцы и чалгурты (смешанная порода, происходящая от иностранцев и туземных женщин).
Непосредственные подданные Цинского дома: манджуры, сибо, солоны и дахуры и жители Срединной империи - китайцы и тунгени, суть представители Китая. Манджуры, все без исключения, чиновники или солдаты, высшие мандарины, стоящие во главе управления Малой Бухарин, принадлежат к этому племени.
Сибо, солоны и дахуры составляют нечто, вроде наших казаков и приходят на годовую службу из военных поселений в Илийском округе, куда они были переселены при начале завоевания Джунгарии с берегов Уссури, Сунгари и Амура.
Китайцы большей частью солдаты так называемого «зеленого знамени»3, частью чиновники, купцы, ремесленники и другие частные лица принадлежат к этой нации, и все они уроженцы провинции Шань-си и Гань-су; тунгени, по-китайски хой-хой, китайские мусульмане из провинции Шань-си, Гань-су и Сычуэнь; все тунгени живут в Малой Бухарин по частным домам, они содержат рестораны (фузул) или же промышляют извозом по подряду для доставки чайных транспортов.
Об этом любопытном народе до сих пор было очень мало известно. Члены нашей миссии постоянно смешивали их с малобухарцами и называли обыкновенно туркестанцами. Путинцев и Борнс сообщают о них известия не совсем точные, а потому считаем не излишним сказать о них несколько подробно.
Китайцы называют их хой-хой, что значит мусульманин, сами себя они называют дунгеня или тунгеня. Переселение этого народа в Китай, как говорят их ученые, происходило в разное время и из разных мусульманских стран, что доказывается тем, что одни из них следуют учению имама Ханифи, другие - имама Шафи. Тунгени носят китайскую одежду, имеют китайский тип лица и говорят китайским языком.
В своих ли-бай-сы (мечетях) читают молитвы на арабском языке с китайскими комментариями. Тунгени ревностные магометане: подстригают усы, не курят табак, не пьют вина и чувствуют омерзение к свинине, но это не мешает им вступать в брак с китаянками, тем более охотно, что при этом пользуются правом воспитывать детей в своем законе.
Тунгени напоминают собой польских татар и подобно им отличаются особенной честностью, так что китайское правительство ими преимущественно замещает полицейские должности. Характерную черту этой нации составляет промышленный дух, развитый в высшей степени. Надо полага
В Кульдже и Чугучаке они составляют значительную массу населения. Миссионер де ла Брюньер говорит, что ⅓ населения города Ляодунь в Манджурии магометане. Несмотря на единство религии, тунгени чуждаются малобухарцев и других среднеазиатцев, которые в свою очередь мало отличают их от китайцев.
В последнее восстание в Кашгаре резали их на одинаковых правах с неверными. (Примечание Ш. Уалиханова).

III. Географический обзор.

«Географический обзор» является одним из основных разделов большой монографической работы Ч. Ч. Валиханова «Описание Алтышара, или Кашгара». До наших дней этот труд сохранился в виде нескольких авторизованных копий в разных стадиях авторской обработки и частично - автографах. Впервые этот раздел был опубликован (без последующих дополнений и исправлений автора) в «Записках Русского географического общества» под редакцией А. Н. Бекетова (1861, кн. 3, стр. 1 - 31).
Затем он появился в Сочинениях Чокана Валиханова под редакцией Н. И. Веселовского в 1904 году уже с дополнениями и исправлениями автора, которые были приведены отдельно. В работе подробнейшим образом описываются географическое положение, климат, природа, растительный и животный мир Восточного Туркестана.
Здесь же рассказывается о населении и устройстве шести городов Алтышара, близлежащих селений и расстояния между ними. Все это Чокан Валиханов тщательно изучал во время своей знаменитой поездки в Кашгар.»

Восточный Туркестан с трех сторон замкнут горами: на севере Тянь-Шанем, на западе Болором4 и на юге Куэнлунем. Горы эти принадлежат к самым высоким хребтам Внутренней Азии и служат естественной границей Западного края Китайской империи.
За действительную же пограничную черту надо принять линию пикетов, расположенных в предгорьях, потому что вне этой черты кочуют киргизы, признающие власть кокандского хана. На востоке пределы Восточного Туркестана ограничиваются песчаными, необитаемыми степями Махайской и Комульской гоби. В этом пространственном отношении Малая Бухарин занимает площадь между 36 и 43° северной широты и между 70 и 92° восточной долготы от Парижского меридиана.
Восточный Туркестан лежит в центре восточноазиатского нагорья. Гумбольдт, основываясь на отношениях возделывания растений, полагал, что Малобухарская равнина должна иметь не более 1200 футов абсолютной высоты, и назвал ее Таримским понижением по имени большой малобухарской реки Таримгол (иначе Эргол), которая своим бассейном занимает всю площадь Восточного Туркестана.
Действительно, Малая Бухария представляет углубленный дол, имеющий характер равнины, открытой и, судя по течению реки Эргол, несколько наклонной к востоку. Внутренняя часть этой страны представляет песчаную пустыню, которая начинается в виде узкой, холмистой гряды между Янысаром и Яркендом, и, постепенно расширяясь к востоку, образует обширную песчаную степь (гоби), лишенную растительности, с резервуарами горько-соленой воды, степь, в которой песок нагроможден целыми горами, имеющими такую высоту, что туземцы дают им название «таг» (гора).
Если верить свидетельству туземных писателей, песок этот переносится, подобно африканским, и засыпает целые города. История представляет несколько примеров подобного события. Места, прилегающие к подножию гор, имеют глинистый грунт, покрытый мелким щебнем и местами пропитанный солями.
Множество рек, вытекающих из соседних гор, доставляют удобство для искусственного орошения почвы, которая без ирригации при крайней сухости воздуха производит редкую и бедную растительность.
Только места, питающиеся водой, образуют острова плодородной земли. Таким образом, возделанные и заселенные оазисы образуют дугу по подножию Тянь-Шаня, Болора и Куэнлуня. Система рек Тарима и его притоков оживляет культурой внутренние части этой пустыни. Таков общий характер территории Южной линии, представляющий исключительно равнинные свойства, лишенные резких торографических рельефов.
Небольшие глинистые холмы, которыми оканчиваются предгорья окружающих горных цепей, впадают иногда в равнину; они, как и песчаные горы в малобухарской Сахаре, имеют незначительную высоту, но тем не менее в общей картине страны составляют своеобразную характерную черту.
Три великие цепи гор, знаменитые по влиянию своему на развитие среднеазиатских народностей и на их историческую судьбу: Небесные горы, священные для гуннов и для тюрков тугю, Болор и Куэнлунь с особой группой любопытных народов, производящих себя от Александра Македонского, огибают Восточный Туркестан колоссальной дугой.
Так как горы эти лежат вне политических пределов страны, то я в настоящем случае буду говорить о них в той связи, которую (они) имеют с Малой Бухарией в отношении дорог и проходов. Дороги, ведущие в Восточный Туркестан, или, все равно, идущие из Восточного Туркестана, пролегают частью по ущельям, частью по горным плато. В первом случае (дороги) представляют много трудностей и опасностей.
Путник должен беспрестанно то подниматься, то спускаться, должен идти по узким извилистым тропинкам, иногда по краю глубокой пропасти и нередко по опасным косогорам. Когда же дороги проходят по плоскогорью, тогда встречаются незначительные округленные подъемы и небольшие овраги, удобные для езды всякого рода.
Тянь-Шань относительно путей сообщения представляет наиболее удобные доступы. Этот хребет на протяжении от меридиана Кучи до пересечения с Болором имеет три характеристических рельефа.
На восток от поперечного течения реки Аксу до Кучи Небесные горы образуют высокий кряж, покрытый вечными снегами и обширными ледниками, и потому носят название Музарта (ледяных гор). Реки, вытекающие из него па этом пространстве, имеют поперечное течение; скаты гор покрыты хвойными лесами и богаты пастбищами, но необитаемы.
Через Музарт есть только один проход, известный у китайцев под названием прохода ледников, а в маршруте Гумбольдта названный Джепарле. Через этот проход идет дорога из Кульджи в Аксу. Хотя он, по описанию китайцев, представляет большие трудности, но проходим на верблюдах. Музартский проход закрыт для иностранцев. На запад от реки Аксу до меридиана Кашгара Тянь-Шань обращается в широкое нагорье, называемое киргизами Сырт, имеющее в поперечнике около 150 верст, прорезанное продольными долинами значительной абсолютной высоты.
Сырт безлесен, вследствие постоянной низкой температуры не способен к культуре, покрыт мелкой, но густой травой и служит летними кочевками для киргиз. Через Сырт пролегает много караванных путей, и все они проходимы на верблюдах.
На запад от меридиана Кашгара Тянь-Шань разделяется на несколько ветвей. Горы здесь одеты лесом. Реки вырывают углубленное ложе, и береговые долины их большею частью сопровождаются уремой.
Но подъемы делаются выше. На этом пространстве есть много конных дорог и два караванных пути из Ферганской долины в Кашгар: один из Анджана через Узгенд, Чадыркуль и по реке Тоинбаши в Кашгар, а другой через проход Теректы-Даван, известный у нас под названием Кашгарской теснины
.По первому пути происходили торговые сношения Азии с Китаем в самые отдаленные времена (Птоломеева дорога в Серы). По ней проходили орды, вторгавшиеся из Монголии на Туран. Дорога эта оставлена со времени основания и усиления города Кокана (в конце XVII века), и теперь по ней ходят изредка небольшие партии анджанских торгашей, выменивающих у киргиз баранов. Значение ее перешло теперь на Теректинский путь, идущий из Оша в Кашгар.
По последней дороге идут круглый год почти каждый день вереницы вьючных лошадей. Теректинский путь обилен топливом и кормами. От Кокана до Кашгара по этому пути 18 дней караванного ходу. Болор, или, как называют его анджанцы, Алай, на западном склоне крут и недоступен, а восточная часть его образует высокое и холодное плоскогорье Памир, посещаемое только летом киргизами.
Через Болор есть только один караванный путь, проходящий через Бадахшан. Бадахшанский путь, как говорят, чрезвычайно труден, проходим только на лошадях. Из Яркенда дорога через Бадахшан направляется на Хулум, оттуда в Бухару и Кабул; караваны идут до Бухары 65 дней. Памир перекрещен дорогами, проложенными кочевками киргиз; все они ведут в Кокандское ханство или в Каратиген и Дарваз.
В Куэнлуне есть также несколько дорог: первая – из Кашмира через Даирим на Корчу и Яркенд, вторая – из Яркенда на Канджут и Гундзе и потом в Искардо, но более всех известен один доступ – проход Каракорум, через который Восточный Туркестан сообщается с Тибетом и Индией.
Дорога до Тибета проходит местами необитаемыми и бедными кормами, а из Тибета в Индию пути так трудны, что произведения Индии достигают Восточный Туркестан из Бухары через Теректинский проход. От Яркенда до Тибета 40 дней ходу; а из Тибета в Кашмир 12 дней; под вьюки на этой дороге употребляются лошадь и як.
Вообще горы, опоясывающие Малую Бухарин), имеют немного хороших доступов, только по линии Тянь-Шаня от Аксу до пересечения его с Болором находятся наиболее удобные сообщения. Из всех поименованных путей в настоящее время Теректинский наиболее посещаем как караванами, так и войсками; он оживлен постоянной торговой деятельностью и нет дня, чтобы через него не проходил караван.
Во время зимы, особенно в эти годы, когда выпадают большие снега, горы, окружающие Малую Бухарию, бывают непроходимы, и все проходы закрываются, исключая Теректинский и Музартский. Закрываются (проходы) в ноябре, иногда даже в начале октября. Открываются некоторые в марте, а другие и гораздо позже.
Реки.
Реки Малой Бухарин принадлежат речной системе Таримгола; только некоторые из рек, выбегающие из Куэнлуня, впадают в озера или же теряются в песках. Главные реки, составляющие Таримгол, суть: Аксу-Дарья, Файзабад-Дарья (иначе называемая Кашгар-Дарья), Яркенд-Дарья и Хотан-Дарья.
Аксу-Дарья составляется из двух притоков: собственно из реки Аксу (которая в верхних частях называется Сарыджаз, потом Канчагай и только в нижнем течении получает свое настоящее имя) и из реки Кокшал.
Река Аксу берет начало из северного склона Хантенгри-Ула, течет параллельно меридиану, рассекая Тянь-Шань в поперечнике, образует глубокое и каменистое ложе. Кокшал вытекает из холмистых возвышенностей, окружающих с восточной стороны горное озеро Чадыркуль, и под названием Аксая течет прямо на восток по широкому, довольно обширному плоскогорью; потом (он)] круто поворачивает на юг, спускается на южный склон Тянь-Шаня и впадает в Аксу, имея течение параллельное подошве гор и направление на северо-восток.
Реки, составляющие Кашгар-Дарью, берут начало из Тянь-Шаня и Болора. Файзабад-Дарья составляется из двух рек: Тюмень и Кызыл-Дарьи. Первая берет начало из гор Коктоин*, на северо-запад от озера Чадыркуля; вторая, Кызыл, имеет источник в горах Алай из вершины Тенгритюбе, в том месте, где Тянь-Шань пересекается с Болором.
Файзабад-Дарья принимает: справа реку Устэн, или Хан-арык (означенную на наших картах под названием Яманьяр-Устэн), и реку Янгисар-Устэн, а слева реку Артыш. Река Артыш вытекает из возвышенности Торгат, окружающей на юге озеро Чадыркуль, имеет до выхода в долину название Тоин; она принимает в горах много рек, из которых более замечательна Теректы, или Астын-Артыш, впадающая с правой стороны.
Река Устэн, или Яманьяр, берет начало из озера Каракуль в столовой земле Памир. Река Янысар-Устэн берет начало из окрестностей озера Саркола и впадает слева в Кашгар-Дарью. Яркенд-Дарья, или Яркенд-Устэн, составляется: из собственно Яркенд-Дарьи, которая течет из озера Саркола и в вершинах носит названия: Саркол и Заравшан, и из реки Тызнап, вытекающей из северного склона Каракорумского прохода в горах Куэнлунь.
Хотан-Дарья начинается также из Каракорумских гор и составляется из двух рек: Каракаш и Юлгункаш (по китайскому произношению Юрункаш). После соединения рек: Аксу, Кашгар, Яркенд и Хотан-Дарьи, которые сходятся почти в одном пункте, река принимает название Тарим-Устэна, а по китайской географии – Таримгола или Эргола.
Из рек, впадающих в Тарим, замечательны: Музарт, Куча-Дарья и Хайду, сбегающие из Тянь-Шаня и впадающие с левой стороны. Тарим вливает свои воды в озеро Лобнор25, что значит на монгольском языке звездное море.
Лобнор, по китайским источникам, имеет в длину 400, а в ширину 200 ли. Окрестности озера изобилуют источниками мутной воды, которые, подобно фонтану, бьют вверх и, как уверяют китайцы, уподобляются звездному небу.
Озер в Малой Бухарин много, все они лежат по краям внутренней пустыни и имеют горько-соленую воду. У туземцев есть предание, что родина их была дном большого внутреннего моря. Все реки Восточного Туркестана в верхнем течении своем носят более или менее характер горных потоков, имеющих незначительную глубину, но быстрое течение по каменистому дну.
В июле и августе воды от таяния снега значительно прибывают, но (реки) во все времена года проходимы вброд; только после соединения нескольких притоков [они] получают значительную глубину и ширину.
На реке Кызыл, между Кашгаром и китайской крепостью, и на Файзабат-Дарье (соединение Тюмени и Кызыл) устроены переправы. Хотя Кашгар-Дарья и Яркенд-Дарья в полноводье, а Тарим во все времена года и по всему течению судоходны, но туземцы не пользуются этим средством сообщения.
Относительно сообщений, и вообще, реки в Малой Бухарин имеют высшую степень важности, ибо, наделяя внутренние пустыни плодородием, делают негостеприимные земли способными к заселению.
Внутренние пути сообщения.
Сообщения туркестанских городов Яркенда, Кашгара и Аксу между собой производятся по течению рек. Внутренние пути сообщения, т. е. сообщения между городами Восточного Туркестана и с Китаем, довольно удобны.
На всех дорогах устроены китайцами станции – уртэн26, на которых живут по 15 и 20 человек китайцев при офицере и столько же семейств туркестанцев, обязанных ямскою повинностью; кроме того, устроены сигнальные маяки для быстрой передачи известий в случае войн или восстаний.
На станциях можно достать, разумеется, для небольших караванов, фураж и съестные припасы. Город Аксу есть центральный пункт относительно путей сообщения, где сходятся все дороги этого края.
Из Аксу идут дороги в Китай, в Или и во все города Восточного Туркестана. Все пути, идущие из Внутреннего Китая в Западный край, сосредоточиваются в городе Гунчанфу; отсюда дорога идет в Лянджеу, где устроен запасный магазин на случай войны в Западном крае.
В 37 верстах от него, на западном конце Великой стены, лежит крепость Цзя-юй-гуань, служащая заставой. От этой заставы до Комула простирается песчаная степь, необитаемая, лишенная воды и растительности. В Комуле устроены хлебные магазины.
Далее дорога разделяется на две ветви: одна «северная дорога» идет в Джунгарию, другая «южная» – в Восточный Туркестан. Джунгарская дорога направляется через восточное фланговое понижение Тянь-Шаня на Баркуль, Урумчи, Хурхараусу, в Или.
Южная дорога идет по направлению на запад, через Пичан в Турфан, который имеет прямое сообщение с Урумчи, через Богдо-Оло. Далее дорога идет в Харашар, который по реке Джолдус и Нарад-Даван сообщается с Илей.
На юг от Харашара простираются болотистые топи, продолжающиеся на запад до города Бюгура, где устроена земляная насыпь, и, наконец, через Кучу дорога достигает Аксу. От Пекина до Аксу китайцы считают 3844 версты.
Южная дорога пролегает по местам ровным и более или менее населенным, только между заставой Цзя-юй-гуань и Хами на пространстве 750 верст лежит песчаная степь, прекращающаяся только в 65 верстах от оазиса Хами.
На этом пути основаны китайцами несколько поселений и устроены станции. Замечательные пункты в военном отношении на Южной дороге суть: Комул с запасами хлеба и оружия и Бюгур. Город этот лежит среди непроходимых болот и может с небольшими силами защищать Южную дорогу.
Из Пекина караваны и войска идут до Аксу 4½ и 5 месяцев, а экстренная почта в один месяц. От Аксу до Или (Кульджи), средоточия военного и гражданского управления Западного края, считается 615 верст; дорога проходит местами в высшей степени гористыми.
На этом пути лежит знаменитый проход ледников – Джепарле. Скорое сообщение по этой дороге производится в 15 дней; на пути есть уртенги. Из Аксу главная трактовая китайская дорога идет в Уш-Турфан и Яркенд.
До Уш-Турфана полагают 120 верст, а до Яркенда – 670. На пути в Яркенд в 290 верстах лежит город Бурчук с китайским гарнизоном и переправой. Отсюда есть прямая дорога в Кашгар; расстояние между Кашгаром и Бурчуком полагают около 240 верст.
Торговые караваны ходят всегда из Аксу прямо в Кашгар по этой дороге. Из Яркенда трактовый путь идет в Кашгар через Янысар и в Хотан. От Яркенда до Янысара 170, от последнего до Кашгара 85 верст; расстояние между Хотаном и Яркендом считают в 405 верст.
Китайские войска и казенные транспорты их доходят в Кашгар и Хотан через Яркенд. Кроме этих двух путей, есть из Аксу прямая дорога в Хотан по течению Хотан-Дарьи (по ней ходу караванного 18 дней, а скорой езды 15) и два пути из Уш-Турфана в Кашгар.
Один из Уш-Турфана выходит прямо на четвертую станцию по Яркендскому пути, потом в Бурчук и оттуда в Яркенд и Кашгар, а другой – прямо в Кашгар. Последний идет вверх по течению Кокшала и выходит через караул Борчан на Алтын-Артыш; по этой дороге считается до Кашгара 350 верст.
Путь этот проходит местами необитаемыми, но обильными кормами и топливом. Дороги, идущие из Аксу в Уш(-Турфан), Кашгар, Яркенд и Хотан, пролегают через места населенные, а последние три – по течению рек, береговые поймы которых представляют прекрасные природные луга; дороги, проходящие по подножию гор, идут по местам густо населенным, кроме дороги из Турфана в Кашгар.
В древние времена китайцы с Западным краем сообщались через Гуачжеу (в 200 верстах на запад от Цзя-юй-гуань), прямо по песчаной степи в Хотан, но в настоящее время путь этот совершенно забыт. Из Турфана через Лобнор также есть дорога в Хотан, но также забыта, как первая.
Климат.
Несмотря на огромное свое пространство, Восточный Туркестан представляет замечательное однообразие климата, которое можно объяснить только особенностями географического положения. Горные страны, лежащие в соседстве, пользуются другими климатическими условиями, чем Малобухарская равнина; в горах и летом отбывают снежные бураны.
В лето царствует прохлада, снега в долинах лежат до мая и июня месяцев, не говоря о горных вершинах, которые вечно покрыты снегом; зима начинается с октября, по крайней мере караван, выступивший из Кашгара при нашем приезде (1 октября), возвратился обратно потому, что Теректинское ущелье было покрыто непроходимыми снегами.
Теперь мы будем говорить о климате низменного пространства и исключительно о территории «Шести городов». Начнем с личных наблюдений. 27 сентября, когда мы вошли на южный склон Тяньшанского хребта в Теректинское ущелье, берега реки Теректы были покрыты изумрудной зеленью деревьев и кустов, термометр показывал 22 по Реомюру; при входе в Кашгар наш караван проходил между фруктовых садов, в которых женщины и дети срезывали оставшиеся виноградные лозы, а гранаты еще висели на ветвях; сорочинское пшено и хлопчатая бумага большею частью еще не были сняты.
На базарах продавались свежие овощи и фрукты: яблоки, квиты, груши, персики и фиги. С 27 сентября до половины ноября погода стояла постоянно теплая и ясная, жары доходили до +23°; около 10 ноября ночи сделались холодные и стали падать листья, а в каналах ночью вода покрывалась тонким льдом, так что 14 ноября в арыках остановили воду.
Декабря 19 выпал первый снег и продолжался до полудня следующего дня; второй раз – 7 января – шел целый день до полночи и потом 12 января до утра 14 числа. Большею частью термометр стоял выше нуля и на 0°; только два раза спускался: 19 декабря до 8° и 16 января до 16°.
Всю зиму реки Кызыл и Тюмень не замерзали, но городские пруды покрылись льдом в четверть толщины. После китайского нового года, который туземцы считают за начало весны, действительно дни вдруг сделались теплее – 14 февраля в каналах появилась вода, и природа быстро начала пробуждаться.
В последних числах февраля продавали, как новинку, пирожки, начиненные первыми отростками зелени, а 9 марта на дворе нашей квартиры несколько деревьев совершенно распустили листья. Во все время до выхода каравана из равнины (17 марта) погода стояла ясная и теплая, только 14 и 15 числа дул теплый северо-восточный ветер.
Вообще туманы, дожди были очень редки: два дня и то не постоянно покрапливал дождь. В начале февраля ветры дули очень часто и всегда западные или северо-западные. На основании этих данных и по свидетельству жителей, весна открывается здесь в начале февраля – несколько позже, чем в соседней Ферганской долине, потому что кокандцы, приехавшие перед нашим отъездом за 15 дней, говорили, что при выезде их в Коканде цвел абрикос.
ето, говорят, отличается сильными жарами, и воздух делается невыносимо удушлив от густых облаков пыли, тем более, что не охлаждается дождями, которые здесь весьма редки. Жители Восточного Туркестана ужасно боятся грозы.
Если горизонт покрывается тучей, то все ахуны со своими школьниками выходят на террасу мечетей и читают громко молитву «кнут», которой приписывают силу разгонять облака. Причины этой боязни заключаются в том, что после дождей земля покрывается солями, вследствие чего бывает худой урожай и, наконец, потому что все дома, построенные из битой глины, имеют плоские крыши, так что если б здесь шли проливные дожди, то города Малой Бухарин подверглись бы несомненному разрушению.
Зима имеет, как говорят, тот же характер, как бывшая при нас, т. е. снег лежит не более трех или четырех дней; реки всю зиму не замерзают. Холодными считаются зимы тогда, когда реки по берегам покрываются льдом.
Сильные холода бывают в конце двенадцатого месяца, по китайскому счислению, т. е. в январе, а с китайского праздника нового года, который туркестанцы называют монгольским словом «чаган», начинается весна.
Постепенный переход от лета к осени и резкий переход от зимы к весне составляет климатическую особенность страны. Смена четырех годовых фаз сопровождается следующим видоизменением в растительности.
В средних числах марта цветет абрикос, потом другие деревья распускают листья, искусственные луга покрываются свежими отростками густой зелени мусуя, потом появляются в полях тюльпаны и ветрянки; в апреле начинают завязываться плоды на абрикосах; в конце мая созревают тутовые ягоды, абрикос и дыни, называемые «замуша».
В это время снимают ячмень и на место его сажают морковь, лук, репу и другие огородные овощи. С июня до августа созревают яблоки, персики, а остальные хлеба и фрукты спеют в августе. К сентябрю и до октября остаются: конопля, сезам, рис, джугара, кукуруза и хлопчатая бумага.
Господствующие ветры здесь западный и северо-западный; (они) дуют преимущественно весной и всегда поднимают пыль и густые облака песку, которым покрыта глинистая почва. Янысар, Яркенд и Хотан находятся почти под одинаковыми климатическими условиями с Кашгаром; в Хотане зима бывает еще менее заметна. В Турфане, Аксу, особенно в Бае и Сайраме, которые лежат ближе к горам и севернее, летом больших жаров не бывает, и зима более чувствительна.
Реки покрываются льдом, но снег падает в конце января и тотчас же тает; впрочем, все это не мешает произрастанию в Аксу гранат, фиговых деревьев и хлопчатой бумаги. Надо полагать, основываясь на свидетельстве императора Канси и патера Жербильона о культуре апельсиновых деревьев, что Комул пользуется более благорастворенным климатом; в восточных городах, как говорят, зима бывает холодная, а лето крайне жаркое.
По растительным своим произведениям славятся там города Турфан и Комул, особенно последний, дынями, которые употребляются при китайском дворе. Климат Восточного Туркестана, судя по здоровью жителей и, наконец, по благодетельному действию на иностранцев, должен быть чрезвычайно здоров.
Эпидемические опустошительные болезни туркестанцам вовсе неизвестны, кроме оспы, от которой в прежние времена вымирали целые селения, и жители в паническом страхе удалялись в горы; а теперь стали прививать оспу.
Несмотря на излишнее употребление плодов, овощей и всеобщее курение хашиша, которое, как известно, имеет разрушительное влияние на организм, больные между туркестанцами редки. Венерическая болезнь, несмотря на большой разврат, еще не распространилась.
Во всем Кашгаре мы знали только двух лиц, легко обезображенных этой болезнью. Туземцы мужчины имеют крепкое сложение, сильны, но редко достигают глубокой старости. Женщины имеют слабое сложение и вследствие раннего замужества (12, даже иногда и 10 лет) подвержены разным хроническим болезням; в 50 лет кашгарки так же дряхлы, как у нас в 70 и 80 лет.
В Яркенде развиты опухоли шейных желез, или зобы; причины этой болезни туземцы приписывают свойству воды. Она встречается также в Коканде.
Естественные произведения.
Переходя теперь к естественным произведениям Малой Бухарии, мы укажем на главные характеристические черты производительности края. Минеральные богатства Малой Бухарин очень мало исследованы.
Золото вымывается в селении Керья в таком количестве, что жители подать свою оплачивают этим металлом и имеют возможность продавать в частные руки. Ежегодно ко двору отправляется из Хотана до 80 ланов золота.
Медь добывается: в Аксу, Сайраме и Куче; аксуйская – известная своею ковкостью, заключает, как говорят туземцы, значительную примесь драгоценных металлов, но туземцы не умеют отделять их. Восточный Туркестан производит в изобилии: серу, нашатырь, квасцы и селитру.
Вулканическая почва окрестностей города Кучи особенно знаменита, как главное месторождение этих материалов. В Уш-Турфане и Яркендском округе добывают горючую серу, в Сайраме и Уш-Турфане – селитру. Соляные копи лежат в горах Янчи-шань, на востоке от Аксу.
К числу замечательных минеральных произведений Восточного Туркестана относится нефрит, или восточная яшма (Jade oriental), – камень, чрезвычайно уважаемый в Китае, под названием ю. Нефрит бывает двух пород: горный, у туземцев лоуча, или биш-базган, которого обломки лежат в 45 верстах от Яркенда, в горах Мирджай и Суташ, (и) добываемый в реке Юлгункаш (по китайскому произношению Юрункаш), под особенным надзором китайского офицера.
Ежегодно отправляют в Пекин до 10 000 гинов горного нефриту и все количество улова в реке Юрункаше; частная продажа строго воспрещается китайским правительством. Разработка серебряных, железных и свинцовых руд и каменного угля в Малой Бухарии не производится, и, сколько нам известно, серебро, железо и каменный уголь, по крайней мере в территории «Шести городов», еще не открыты.
В китайской истории упоминается о серебряных рудах в Комульских окрестностях, но не знаем, в какой степени это правдоподобно. Два завода: медный и свинцовый, лежащие на пути из Кашгара в Коканд, по политическим причинам оставлены без разработки.
Так как большая часть минеральной добычи этой страны идет в дань Китаю, а вся медь отправляется на монетный двор в Аксу, то далеко не удовлетворяются потребности жителей. Железо, чугун, свинец, медь и латунь получают из Коканда, куда эти металлы привозятся в массах и в виде изделий из России.
Недостаточные металлургические познания и незнание самых простых приемов рудного дела препятствуют туркестанцам пользоваться ископаемыми богатствами, которыми должны быть богаты недра гор, окружающих Малую Бухарию. Кокандцы в верховьях реки Сыр, вытекающей из Тянь-Шаня, вымывают, как говорят, значительное количество золота; в горах, на восток от Анджана, разрабатывают серебристый свинец.
Особенно богат ископаемыми драгоценностями Болор. Известно, что главную статью торговли Каратигена с Кокандом составляет золото в самородках, а Бадахшана с Яркендом – невольники, золото, Lapis lazuri, бирюза и рубины. Памирские киргизы привозят в Яркенд и Кашгар горный хрусталь, разные яшмы и самородки золота.
Гуэн-Цсанг, китайский путешественник VIII века, упоминает, что страна Помоло (Памир) производит золото огненного цвета. В Куэнлуне еще не были производимы минеральные поиски, но надо полагать, что этот хребет не лишен металлических кладов.
Река Керия с золотыми приисками вытекает из этих гор. Название Заравшан (золотоносная), которое имеют некоторые реки, вытекающие из него, и предание, распространенное в Малой Бухарии, что владетель гильгитов хранит в своей пещере огромные брусья золота, подтверждают это предположение.
Растительность.
Природная растительность Малой Бухарин бедна и породы ее не разнообразны. Характер туземной флоры имеет общую аналогию со степной растительностью Илийской долины. Северный склон Тянь-Шаня, обращенный на долину Иссык-Куля, имеет богатую альпийскую флору, которая представляет роскошные луга густой зелени и ярких цветов; скаты гор покрыты обширными пихтовыми лесами, рябиной, иргаем, а по берегам рек – барбарисом, жимолостью, альпийской смородиной, шиповником и прочее.
Выше хвойной зоны растет вереск (Juniperus sabina) и чилига – верблюжий хвост (Caragana jubatae). Южный склон Небесных гор, ниспадающий на Малобухарскую равнину, на запад от меридиана Аксу, состоит из глинистого сланца, конгломерата, а низшие предгорья – из пластов слоистой глины.
Обнаженные скалы южного склона имеют там и сям изолированно растущие тощие травы или совершенно голы. Киргизские козы и бараны осенью едва находят пищу. На восток от Аксу горы покрыты хвойными лесами (пихтой); имеют богатые горные пастбища.
Нагорье Сырт, исключая долины рек Атбаш, Арпа и Нарын, не способно к культуре, безлесно, покрыто мелкой, но густой травой. На равнинах Атбаша и Арпа киргизы сеют пшеницу, ячмень и просо; они также лишены деревьев и кустов и поросли мелкой травой, ковылем и артемизией.
Углубленное течение Нарына образует плодородную долину, имеющую высоту, равную иссыккульской. Берега Нарына окаймлены лесом из облепихи (Hippophae rhamnoides), ивы, тополя, разных чилиг, а горы одеты густым пихтовым лесом и растениями, свойственными альпийским зонам северного склона.
В той части Тянь-Шаня, которая примыкает к Болору, появляется таволга (Spirea), вереск и иргай (Cotoneaster multiflora). Последнее растение и разные виды лилейных: тюльпаны и лук характеризуют Болорскую флору, которая, как говорят, богата пастбищными лугами.
Куэнлунь, по свидетельству Томсона, представляет относительно флоры крайнюю бедность: скалы его покрыты одиноко торчащими растениями, в которых преобладают астрагалы. Растительное свойство Малобухарской равнины еще печальнее.
Внутренняя масса страны представляет бесплодную степь, состоящую или из песчаных дюн с неизбежным саксаулом (Anabasis saxaul)*, или из обширных пустынь с обнаженным грунтом, пропитанным солями.
Более плодородными считаются места, лежащие между подошвами гор и песками; в октябре месяце, когда мы приехали в Кашгар, окрестности этого города имели редкую растительность, физиономические виды которой были: колючий янтак (верблюжий терновник), гребенщик, артемизия и разные злаки, свойственные песчано-глинистой почве, каковы чип, Iris angustifolia.
Но чрезвычайной сухости климата и от свойств почвы растительность держится только поблизости вод. Течение рек сопровождается двумя узкими лентами зелени и лесом из разных кустарников и лиственных деревьев.
Туземцы эти береговые леса называют персидским словом дженгель, от которого происходит английское (Jungle), принятое в Индии; у нас в Оренбургском крае и в Сибири подобные рощи называются уремой.
Малобухарские уремы в верхнем течении рек характеризуются низкими кустами облепихи и гребенщика в Тянь-Шане и иргаевыми рощами в Болоре. В среднем течении, когда река выходит в предгорье, урема делается разнообразнее, попадаются тополи, ивы, барбарис розовый и черный, жимолость, шиповник, желто-цветная карагана (Caragana frutescens) и другие мотыльковые кустарники, каковые (Halimodendron argenteum) и прочее.
Иргай в этом течении прекращается, а облепиха получает большой рост. В нижнем течении, т. е. близ впадения, от увеличивающегося давления воды реки делаются шире и разливами образуют поемные луга и камышовые заросты, а дженгли одевают берега густой и широкою каймой, и в них появляются новые виды: боярка и джигда (Eleagnus angustifolia).
После слияния этих рек в Тарим урема прекращается, а берега Тарима обращаются в широкие и болотистые топи, поросшие густым тростником и камышом. При помощи тщательной ирригации и вековой обработки культурная растительность Малой Бухарин довольно разнообразна.
Окрестности городов и селений окружены густыми садами, в которых произрастают нежные плоды, каковы гранат и фига; плантации хлопчатой бумаги и искусственные луга покрывают большие пространства, а низменные места засеяны рисом.
Возделываемые растения Малой Бухарин следующие: хлебные – рис, пшеница, ячмень, джугара или гаулен двух родов: красный (Holcus sorghum) и белый, известный у нас под названием сахарного, чечевица, кукуруза и очень редко просо; овес не разводится.
Из красильных и фабричных растений Восточный Туркестан производит: хлопчатую бумагу, которая принадлежит травянистой и однолетней породе (Gossypium herbaceum), коноплю, кунжут (Sesamum oriental), марену (Rubia tincterum) и табак.
В огородах растут разные тыквенные растения: дыни нескольких пород отменного вкуса, арбузы, тыквы-горлянки, репа, морковь, редька, свекла, лук, мята, горох (Cicer orientinum), мак и шафран. Огурцы очень редки и принадлежат к породе, которая известна под названием китайской.
В садах разводятся: ива, тополь (Propulus pruinosa), свойственный туземной флоре, и пирамидальный с серебристыми листьями; тутовые деревья, джигда (Eleagnus hortensis) и чилян; последние два растения дают плоды, похожие по вкусу на финики; из первой еще получается клей; из фруктовых деревьев растут яблоки двух родов, но посредственного достоинства, груши, лучшие в Средней Азии, бергамоты, персики, абрикосы, квиты, гранаты и фиги.
Виноград здесь произрастает преимущественно двух пород: хусейни – белый, продолговатый, чрезвычайно вкусный, и сахиби – круглый, красного цвета. Поименованные растения свойственны всей Малобухарской долине; места же, лежащие в горах, составляют исключение; например, в Сайраме и Бае персики, гранаты и фиги не растут, но виноград и хлопчатая бумага разводятся с успехом. Кроме того, в Яркенде растут вишни, чернослив и грецкий орех. Селение Каргалык Яркендского округа исключительно занимается разведением ореховых деревьев, и продажа их плодов составляет главный предмет торговли этого местечка.
Из этого очерка видно, что растительность Малой Бухарин бедна и культура в упадке. Не говоря о европейских странах, лежащих под одними широтами, которые отличаются богатством и разнообразием полутропических растений, флора Малой Бухарин беднее азиатских стран этой полосы.
Растительность гор Джунгаро-Киргизской степи представляет в естественных породах гораздо более богатства. В окрестностях Верного дико растут абрикос, яблоки; лиственные деревья отличаются большим ростом, а травная растительность богата до неимоверности, хотя там бывает суровая зима и глубокие снега.
Соседняя Ферганская долина считается лучшей страной во всей Центральной Азии. Горы ее покрыты хвойными лесами, грецкими орешниками, фисташковыми кустарниками и вишняком; хлебопашество и садоводство составляют немаловажный предмет торговли; кроме растений, разводимых в Малой Бухарин, в садах Ферганы произрастает миндаль, слива; даже Бухара, представляющая остров плодородной земли среди песчаного океана, имеет, как известно, более культурных видов, чем Малая Бухария.
Восточный Туркестан характеризуется отсутствием луговых мест, плохим состоянием обработки земли, безлесием и бесплодием окружающих гор. Причиной растительной бедности края нужно считать не высокое положение страны – растительность в этой полосе может быть на значительной высоте, чему служат доказательством и виноград и персики, созревающие на берегах Иссык- Куля, а свойство почвы, которая никогда не увлажняется дождями, и недостаточная обработка земли.
В заключение о растительных продуктах мы считаем нужным сказать, что около Кашгара нигде не растет сахарный тростник, о котором упоминают китайские летописи в I столетии по Р. X. и на которые Риттер советует обратить внимание.
Мы думаем, что под этим названием китайцы разумели или сахарное сорго или джугару, которых стебли заключают сладкий сок, лакомый для туземных детей.
Животный мир.
Царство животных имеет несколько характерных видоизменений. В горах много волков, лисиц, шакалов, рысей, медведей, куниц (белодушки). Горные козлы (Capra tatarica) и бараны (Ovis argali) живут на скалистых вершинах.
Олени скрываются в лесах. Альпийские сурки покрывают своими норами юго-западные склоны всех возвышенностей в высоком нагорье Тянь-Шаня, в болотистых местах около истоков рек много крыс. В песчаных степях, как говорят, бродят во множестве стада диких ослов (Equus onager) и джейранов (Antilopa subgutturosa).
Китайцы часто упоминают об охоте на диких верблюдов, которой занимались владетели этих городов в древние времена. Хотя туземная рукопись, имеющаяся у нас, совершенно подтверждает этот замечательный факт, но тем не менее туземцы не могли дать нам положительных известий о существовании их в диком виде в настоящее время, и потому надо полагать, что в настоящее время дикие верблюды или уничтожены, или удалились в неприступные средины малобухарской Сахары.
Равнинной полосе свойственны лисицы-караганки (Canis melanotus) и корсак (Canis corsac). В дженгелях водятся тигры, кабаны и зайцы (русаки). Птицы из отряда хищных обитают в горах; известные нам породы суть: ягнятник (Gypaëtus barbatus), приобревший в описаниях китайцев величину с верблюда, гриф (Vultur fulvus), беркут (Aquila chrisaëtus), сокол, ястреб и прочее.
Беркут, единственная птица, употребляемая туземным дворянством для охоты на лисиц и горных коз, получается преимущественно из Хотана; сокола и ястреба привозятся из хвойных лесов Аксуйского округа и приучаются для охоты кокандцами.
Из породы кур свойственны горам: улар, похожий на Tetrae caucasicus, но, как кажется, величиной несколько более, имеет пепельно-серые перья и красные круги около глаз, и киклик (Perdix saxatilis).
Эти птицы свойственны и другим горным странам Азии, особенно Джунгарскому Алатау. Улар имеет нежное мясо и считается в Коканде лучшим жарким; киклик также имеет вкусное мясо и приучается, как петухи в Англии, к боям.
В дженгелях и камышах есть фазаны, перепелки, а на равнине летают стаями Syrrhuptes paradoxus. В городах видны вороны, грачи, сороки, воробьи, скворцы и проч. Водяных птиц в местах населенных и в горных озерах встречается очень мало и по большей части утки и гуси, но в нижнем течении Тарима и особенно на озере Лобнор лебедей, гусей, уток и других водяных птиц, по свидетельству туземцев и китайского писателя, так много, что туземцы одеваются в пуховые тулупы и спят на постелях из птичьего пуху.
Замечательно, что Восточный Туркестан не посещается аистами36, которые в Западном Туркестане покрывают своими гнездами мечети и здания и гуляют по улицам вместе с домашними животными.
Реки Малой Бухарии и озеро Лобнор содержат в себе много рыб. Китайцы рассказывают, что лобнорцы, приезжая по делам в Корло (селение Кучасской округи), привозят с собой для пищи рыб, потому что другой пищи не могут есть.
Другие туркестанцы почти не употребляют рыбную пищу. Судя по общему характеру естественных произведений этой страны, рыбы должны принадлежать к тем же породам, какие водятся в реках Балхашской и Аральской систем.
Песчано-глинистая почва Малой Бухарии производит много ядовитых насекомых, каковы: скорпионы, фаланги и тарантулы. Особенно много здесь разнообразных видов ящериц; змей мы не видели, но говорят, что их мало и случаи укушения очень редки.
Летом бывает много слепней, комаров и мошек, особенно в болотистых местах, покрытых камышом. Из полезных насекомых в Малой Бухарии существует шелковичный червь, разводимый в одном только Хотане и его окрестностях. Говорят, что около этого города водятся в диком виде шелковичные бабочки.
Домашние животные Малой Бухарии принадлежат к породам, разводимым соседственными народами. Только богатые люди и извозчики содержат их десятками, потому что круглый год по недостатку природных кормов нужно довольствовать скот сухим фуражом.
По особому предубеждению, из подражания китайцам, туземное дворянство предпочитает киргизских лошадей, а потому туркменские лошади здесь редки и содержатся только у кокандцев для верховой езды, они принадлежат или к чистой крови топчак или к смешанной карабаир.
Беки, следуя китайской моде, употребляют в упряжь мулов, которые в других мусульманских странах считаются животными нечистыми, и разведение их принимается за большой грех. Верблюды принадлежат к породе, разводимой в Монголии, и употребляются только китайцами для транспортировки казенных обозов и чайных караванов и изредка кокандцами. Туркестанцы занимаются только разведением овец, яков и ослов.
Топография городов и селений.
Приступая к топографии городов и селений Восточного Туркестана, мы, чтобы избежать повторений, прежде всего укажем на общий их характер. Внешний вид городов Восточного Туркестана однообразен и печален.
Так как мечети в Малой Бухарии строятся без минаретов – в одном только Яркенде есть башня на старинной мечети Регистан – и так как дома невысоки и имеют плоские крыши, то путешественник, подъезжая к городу, видит только глиняные стены одного цвета с грунтом окружающей местности и по углам их легкие решетчатые башни китайской архитектуры.
Все города Восточного Туркестана обнесены стеной, которая кверху суживается и имеет около 5 сажен толщины; высота их бывает до 8 и более сажен Вокруг стены с наружной стороны выкопаны рвы в 3 сажени и более глубины, через которые переброшены мосты.
Дома строятся тоже из глины, не исключая и дворцов правителей, имеют плоские крыши и окружены стеной. Внутренность их заключает открытую площадь с бассейном, осененную несколькими деревьями, жилье, конюшню и иногда сад.
Комнаты бывают большие и малые; большие имеют открытый верх; около стен сделаны возвышения из глины, заменяющие мебель, над которыми построены навесы. Внутренние комнаты покрыты потолком из тонких ветвей, имеют сверху для света маленькие отверстия.
Огонь разводится в каминах, а зимой ставят среди комнат еще жаровню с углями. У богатых людей внутренние стены бывают выштукатурены, ниши в стенах украшают арабесками; многие делают китайские окна и оклеивают бумагой.
Все это зависит от достатка хозяина. Стены одного дома плотно примыкают к стене другого, оттого с улицы видны одни только стены и двери; только мечети, медресе и другие общественные здания одним фасом выходят на улицу, и наружная сторона их бывает выложена цветными изразцами.
Улицы узки – только по главным проходят двухколесные арбы – и неправильны. Лавки, рестораны, цирюльни расположены по обеим сторонам больших улиц, т. е. улиц, которые идут из ворот в центр города на торговую площадь. Некоторые из этих улиц кроются навесом из циновок.
Центр города составляет обыкновенно соборная мечеть «Регистан» или «Айтга» и при ней базарная площадь, называемая обыкновенно Чарсу. Через город проходят один или два канала, обсаженные аллеями, которые наполняют водой несколько прудов.
Зимой, когда вода в каналах замерзает и потому их останавливают, жители пользуются водой из прудов или привозят из реки. Китайские крепости маньчены, или, как называют туземцы, гульбаги, сооружены точно так же, как мусульманские города. Если маньчен лежит близко к туземному городу, то пространство между ними образует улицу, на которой устроены китайские рестораны и лавки. Подобные улицы называются гайчан.
В Яркенде и Хотане гайчан служит местом для недельного базара. В Кашгаре по дальнему расстоянию гайчан остается пустым и незастроенным. Туркестанские селения или деревни состоят из разбросанных домов, стоящих отдельно один от другого. Каждый дом обнесен стеной, окружен садами, огородами и хлебными полями.
Несколько таких хуторов, соединенных аллеями тутовых и джигдовых деревьев, составляют селение. В более многолюдных селениях дома группированы теснее, но нет стен. Китайцы большие селения называют городами, но туземцы называют их язы, т. е. деревня.
Относительно туземной администрации шесть западных городов Восточного Туркестана составляют независимые одно от другого ведомства или округа. Так как китайцы не имеют непосредственного влияния на управление, то мы предпочитаем туземное деление.
Первый – округ Кашгарский.
Кашгар – один из больших городов Восточного Туркестана – имеет 16 тыс. домов, расположен между реками Кызыл и Тюмень, окружен глиняной стеной в 6 сажен вышины, которая кверху суживается и имеет ширину: в основании около 10 аршин, а вверху до 5 аршин; стена в окружности имеет около 12 верст и вооружена шестью башнями.
Город имеет двое ворот: на восточной и юго-западной сторонах; первые называются Сув-дарваза, а вторые – Кум-дарваза (Песчаные). Улицы, благодаря постоянной сухости воздуха, не грязны, но неправильны, узки, и только по двум главным улицам могут проходить двухколесные арбы. Дома глиняные, кроме четырех медресе и одной надгробной молельни, которые с наружной стороны обложены глазированными на китайский манер изразцами.
Город разделяется на две почти равные части: на старый город «Куне-шаар» и новый «Ян(ы)-курган», основанный в 1838 году правителем Зурдунбеком. Старый город имеет положение на высоком яру, между тем как новый занимает местность гораздо ниже. Центр города составляет торговая площадь Айтга (площадь соборной мечети).
Старый город разделяется на два квартала: Чарсу и Амбарчи, а новый – на четыре: Урдаалды, Устэнбуи, Юмалак-шаар и Анджан-куча. В Кашгаре считается 17 медресе, 70 школ (мектеб), 8 караван-сараев и 2 базарные площади (Айтга и Чарсу): первая перед соборной мечетью, а вторая в старом городе.
От двух ворот до центральной площади Айтга идут две главные улицы, занятые ресторанами, цирюльнями, мастерскими и лавками, в которых продают: мясо, сало и готовые кухонные произведения.
Улица от площади Айтга и Чарсуйский базар, покрытая сверху навесом, составляет гостиный ряд. Иностранные купцы занимают лавки в сараях. Самый большой из караван-сараев называется Анджан-сарай; он построен на центральной площади; при этом сарае находится кокандская таможня для очищения пошлиной привозимых и отвозимых иностранцами товаров.
Кунак-сарай в недальнем расстоянии от вышеупомянутого, на улице, идущей из Песочных ворот на Айтга, занят по преимуществу маргеланцами, купцами из города Шахрисебза и авганами. На этой же улице есть еще один небольшой сарай.
Другие караван-сараи расположены по вышеупомянутой крытой улице, из них более известны: Уратюпинский, занятый бухарцами и уратюпинскими таджиками, Яркендский, Аксуйский и Еврейский. Кроме этих пунктов, при Песочных воротах имеются постоянные базары для продажи хлопчатой бумаги под названием Пахта-базар и Кундан для оптовой продажи дабы.
Скот продается в гайчане, вне городских стен, около Песочных ворот. Для наблюдения за спокойствием города и благочиния в двух местах имеются «тынза или дынза» – род полиции; одна тюрьма и застава при гундане для взимания пошлины с туземцев за производство дабы; сверх того в городе есть два пруда и канал (устэн), проходящий через весь город.
Один пруд лежит против дома хакимбека, а другой в квартале Юмалак-шаар. В каждую пятницу в городе бывает базар, на который привозят из окрестных деревень и городские ремесленники недельный свой труд.
Из селений, принадлежащих Кашгарскому округу, известны: Первая группа селений Устюн-Артыш (Верхний Артыш) верстах в 25 от Кашгара на север, на реке Артыш, или Тоин; небольшое селение Аргу на северо-запад от Кашгара в 95 верстах (190 ли); Сааран на речке Термечуке; Астын-Артыш (Нижний Артыш), иначе Алтын-Артыш (золотой), на северо-восток от Кашгара в 60 верстах, замечателен гробницей и мечетью, построенными на могиле султана Сутук Бограхан-гази, которые служат местом пилигримства для набожных мусульман.
Калтаяйлак – при впадении реки Артыш в Файзабат-Дарью, в 57 верстах от Кашгара на восток. Бишкерим – в 12 верстах от города на северо-восток, между реками Артышем и Тюменью. По реке Тюмень лежат селения: Муши, от Кашгара расстоянием около 70 верст на северо-запад, Самен и Тогузташ (иначе Джанкурган); последние два селения составляют предместья города и окружают Кашгар: первое с северо-западной, а второе с западной стороны.
Джинчке и Абат в 12 верстах на восток от Кашгара, на левом берегу Тюмени. Шаптан на правом берегу реки Файзабат-Дарьи, ниже соединения Тюмени с Кызылом, в 42 верстах от Кашгара на восток, имеет переправу. Файзабат – большое селение в 52 верстах (от Кашгара), на южном берегу Файзабат-Дарьи.
Янгиабат – на южном берегу этой же реки, против Калтаяйлака, в 15 верстах от Файзабата. Селения по реке Кызыл: Тугузак, в 25 верстах от города; Тазгун, на правом берегу реки, в 9 верстах на юг от Кашгара. Селение Ханарык лежит на юго-восток от Кашгара в 40 верстах, на реке Устэн, или Ханарык (Яманьяр).
Здесь имеет пребывание алим-ахун, который считается главой черногорской партии. Селения: Бурахатай, Упал и Ташмалык лежат у подножья гор, к западу от Кашгара; до Ташмалыка считается около 180 верст, а до Бурахатая – 60 верст.
Из всех селений Кашгарского округа наибольшие: Файзабат, имеет до 2 тысяч домов, Ханарык – то же число, Астын-Артыш – 1500 домов; все они управляются хакимами – правителями и имеют своих алим-ахунов (духовных начальников).
В Файзабате бывает базар раз в неделю в понедельник; в Ханарыке два раза в неделю: в воскресенье и вторник. В окрестностях Кашгара находится несколько гробниц святых, пользующихся большим уважением туземцев и других азиатцев.
Гробница Аппак-ходжи – лучшее здание во всем Кашгарском округе, лежит в 6 верстах от города к северо-востоку, на правом берегу реки Тюмени. Она построена из жженого кирпича и украшена с наружной и внутренней сторон цветными изразцами; карнизы убраны рогами горных баранов, коз и оленей, принесенных в жертву, знамена и бунчуки украшают вход и самый склеп.
При гробнице находится большая мечеть, построенная одним из сыновей ходжи, с прекрасным сфероидальным куполом. Гробницы Акмазар и Падшахан-ходжа лежат по дороге в Артыш, в 11 верстах от Кашгара.
В самом городе есть гробница Абразык-казы-ходжа; кроме того, есть много других, но поименованные более известны. Китайский город (Маньчен) лежит в 7 верстах на юг от Кашгара, на правом берегу реки Кызыл, окружен стеной, вроде кашгарской, имеет двое ворот с северной и южной сторон, гарнизон его простирается до 5500 человек.
Янысарский округ.
Янысар имеет до 8 000 домов, лежит в 70 верстах (по китайским сведениям, около 200 ли) на юг от Кашгара, окружен стеной, имеет двое ворот и два караван-сарая. Главная улица проходит от Яркендских ворот до дома правителя, перед которым устроен пруд и проходит канал; на этой улице сосредоточены все лавки, рестораны и прочее; здесь же расположены и сараи.
Недельный базар бывает в воскресенье вне города в гайчане перед Кашгарскими воротами. Из селений, принадлежащих ведомству этого города, более известны: Лаба в 15 верстах от Янысара на юг и Теректек, замечательный по производству хашиша.
В окрестностях Янысара из священных мест примечательны: Чиланлык на юго-восток в 15 верстах и мазар Бегим в 15 верстах за Чиланлыком, по тому же направлению. На дороге в Яркенд есть сад, принадлежащий хакимбеку, с большим прудом, в котором растет лотос. Китайский город лежит в полутора верстах на запад. Гарнизон его, говорят, простирается до 2 000 человек. 
Яркендский округ.
Яркенд самый большой из туркестанских городов, бывшая резиденция ханов и потом ходжей, стоит между двумя рукавами реки Яркенд-Дарьи. Главноуправляющий Южной дорогой хебеамбань имеет местопребывание в китайской крепости этого города.
В Яркенде считается до 32 000 домов. Город окружен стеной до восьми сажен высоты и до 25 верст в окружности с четырьмя воротами, имеет 4 сарая, 70 медресе и одну тынза (полицию) близ большой мечети – регистан.
По главной улице от ворот Алтын-дарваза до ворот Кабагат расположены все лавки, магазины, таверны, сараи и, наконец, торговая площадь Чарсу. Из кварталов более известны: Урдаалды, Сокакуль, около которых живут кашмирцы и индусы; Аксакал-кучесы, где живут бадахшанцы и анджанцы.
Замечательнейшие здания суть: дворец хакимбека близ Хотанских ворот и регистан, древняя мечеть с высоким минаретом. Базар бывает здесь каждый день с 7 часов вечера по улице от регистана до пруда Насходжа-кули.
Еженедельный базар бывает в пятницу и происходит в гайчане между китайской цитаделью и городом. Из Алтынских ворот до ворот китайской цитадели образовалась улица, на которой построены тунгенями рестораны; здесь сосредоточивается вся торговая деятельность.
Из иностранцев в этом городе живут по преимуществу бадахшанцы, имеющие своего старшину, и торгующие невольниками кашмирцы. Кроме того, здесь много жителей Малого Тибета, балти, которые нанимаются на работу; большая часть извозчиков и водовозов из этих горцев. Индусы также имеют свой квартал.
В окрестностях Яркенда поселены отпущенные невольники из горных владений Чатрар43 и Вахан, известные здесь под общим именем рофизы. Из селений, лежащих на северной границе Яркендского округа, замечательны: Барчук – в 380 верстах от Яркенда, при впадении Яркенд-Дарьи в Тарим, и Маралбаши.
Селения эти населены особым племенем долонов и имеют своих правителей, а в Барчуке расположен китайский гарнизон в числе 300 человек. На запад от Яркенда в окрестностях озера Сарыкуля, лежит селение Саркол, в котором разводят тибетских коров.
На дороге из Хотана в Яркенд находится известное в торговом отношении селение Гума, в 200 верстах от Яркенда, имеющее до 200 домов и недельный базар в субботу. В предгорьях Куэнлуня расположены селения: Санчжу и Кильян, известные по обширному производству коров.
Из селений, лежащих по реке Тызнабу, известны: Тагбуи, Кукьяр, Юларык и Каргалык, имеющие своих хакимбеков. Из них Каргалык, или Каргалы (350 домов), замечателен производством грецких орехов, которых 1000 (штук) стоит 30 копеек серебром.
В окрестностях Яркенда находятся гробницы: ходжи Мухамед-Шерифпир, Алтын-мазар, храм священного волоса (Муйму-барак) и главнейшее святилище – храм Афту-Моодан в самом городе. Китайская крепость лежит в двух верстах на запад от мусульманского города, окружена стеной, которая выше и толще кашгарской, и имеет 2200 человек гарнизона.
Хотанский округ.
Хотан, у китайцев Илца, лежит между реками Каракаш и Юрункаш, окружен низенькой стеной, имеет 8 сараев, из которых 3 заняты иностранными купцами, а в остальных торгуют торговцы из окрестных селений: Ильци, Каракаш и Юрункаш.
 Хотане считается 18 тысяч домов. Китайский город находится в 2 верстах к западу, имеет 1400 человек гарнизона. Окрестности города покрыты садами, особенно населено пространство до китайского города, которое, как в Яркенде, образует улицу, где сосредоточена вся торговая деятельность.
Хотан замечателен по обширному шелководству, производством тонких войлоков, ковров, полушелковой материи машру, тонкой бязи и шелковой материи дараи. В реке Юрункаш добывают нефрит, который считается лучшим и отправляется в Пекин.
Из селений замечательны Ильци, примыкающее с восточной стороны к городу. Каракаш, Юрункаш, Кария и проч. Эти селения имеют значительное население и известны в торговом отношении.
Аксуйский округ.
Город Аксу имеет 12 тысяч домов, расположен при соединении реки Аксу с Кокшалом, окружен глиняной стеной, которая по объему гораздо менее кашгарской, но имеет 4 ворот. В Аксу 6 караван-сараев и 5 медресе.
Середину города составляет площадь Чарсу, от которой на запад до Тимурчинских ворот и на восток до ворот Акин идут главные улицы, занятые лавками, ресторанами и проч. Базар бывает два раза в неделю – в четверг и пятницу.
Аксу замечателен по централизации в нем китайской торговли, не менее важен и в военном отношении, ибо дороги из Внутреннего Китая и из Или соединяются в нем. Кроме того, Аксу известен по производству дабы, называемой шиша, хорошей доброты и кож, которые вывозятся в Хотан, Яркенд и Кашгар.
К Аксуйскому округу принадлежат селения: Бай (по-китайски Пай) в 205 верстах от Аксу на северо-восток, близ гор, замечателен по обширному овцеводству и по производству войлока; имеет до 500 домов.
В 40 верстах от него на восток (на границе с Кучасским округом) лежит Сайрам, имеющий китайский гарнизон. Из ближайших к Аксу селений известны Кумбаш и Айкуль. Китайская крепость расположена на расстоянии около одной версты и на запад от Аксу, имеет 4 ворот.
В Аксуйском маньчене живут много китайских купцов из торговых домов губерний Шаньси и погонщики верблюдов, по преимуществу из китайских мусульман (хуйхуй)44. Гарнизон его состоит из 600 человек.
(Уш-)Турфанский округ.
Уш-Турфан – небольшой городок, или правильнее селение, состоит из разбросанных в беспорядке домов, стен и укреплений не имеет; в нем считается до 40 юзбеги (сотенных начальников), следовательно, до 4 000 домов; по другим сведениям, 6 000. В воскресенье бывает базар. Больших мечетей и медресе в нем нет. Уш-Турфан известен по пригону скота и по производству хорошего табака, который вывозится в Киргизскую орду.
В историческом отношении город этот замечателен тем, что в 1765 году вследствие бунта все жители были истреблены и на место их переселено до 500 семейств из разных туземных городов, которые были записаны землепашцами (таранчи), и образовано военное поселение из китайцев.
Китайская цитадель находится в центре мусульманского поселения и имеет 4 ворот, и одной стеной (северной) примыкает к скале; (она) считается сильно укрепленной, имеет до 800 человек гарнизона.

IV. Правительственная система и политическое состояние края.

«Четвертый раздел большой монографической работы Ш. Уалиханова «Описание Алтышара, или Кашгара». В отличие от второго раздела, здесь описывается существовавшая на тот момент система управления этим краем китайской администрацией, налогообложение, подробно излагаются месторасположение и количественный состав китайских войск в населенных пунктах и окраинах, приводится анализ действующих политических сил и степень их влияния на политическую обстановку края.
Сохранилось несколько авторизованных копий этого раздела. Впервые этот труд, наряду с другими разделами монографии, был опубликован в «Сочинениях Ч. Ч. Валиханова», изданных под редакцией И. И. Веселовского.»

Восточный Туркестан как часть Китайской империи подлежит ведомству Западного края, следовательно, илийского цзян-цзюня. Цзян-цзюнь есть главноуправляющий Западного края и главнокомандующий там расположенных войск. Он имеет трех советников или товарищей - хебе-амбан(ей), из которых один находится при нем, а два управляют:
один - Северной,
а другой - Южной линиями.
Главнокомандующий Северной линией живет в Тарбагатае, а Южной - в Яркенде. В Малой Бухарин китайцы, изгнав верховных владетелей страны - ходжей, остальной порядок управления оставили на прежних основаниях.
Для поддержания внутреннего спокойствия и для охранения границ от внешних нападений, (они) поставили во все значительные города и стратегические пункты гарнизоны, учредили пограничные пикеты и устроили внутренние сообщения.
Туземные правители были подчинены начальникам гарнизонов, расположенных в их ведомствах, а главный надзор поручен был хебе-амбаню, главнокомандующему войсками Южной линии, который имел первоначально пребывание в Яркенде, потом в Кашгаре.
После Ушского восстания 1765 года резиденция его была перенесена в Уш-Турфан, а впоследствии опять в Яркенд. Китайское начальство ограничивается общим надзором за действиями туземных властей, а во внутреннее управление совершенно не вмешивается.
Для сношения с туземцами определены приставы и в городскую полицию один офицер и несколько солдат. Только назначение, выборы и утверждение туземных чиновников китайцы предоставили себе, и это составляет предмет особенной их заботливости.
Высшие чины дают лицам, испытанным и известным своей преданностью богдыханскому правительству. Комульские и турфанские князья, которых фамилии обязаны своим значением и богатством Китаю, предпочтительно утверждаются в должности хакимбеков, особенно в города, подверженные внешним нападениям.
Хакимбеки - правители, ишкаги - их товарищи и другие чиновники высших степеней утверждаются богдыханом, а остальные места зависят от цзян-цзюня и хебе-амбаня. Раздача должностей составляет для китайских мандаринов также источник своекорыстных выгод и доходов.
В конце каждого года отправляется в Пекин с данью один из правителей от Шести городов; назначение депутата зависит от главноуправляющего. Также в начале и в середине каждого месяца все туземные чиновники обязаны являться к китайским амбаням для церемониального приветствия.
В новый год по китайскому календарю беки отправляются к китайскому генералу с поздравлениями и дарами, дары эти отправляются ко двору и в Илю. Туземцы с негодованием рассказывают, что в этот день китайцы заставляют туркестанских беков делать земные поклоны изображению императора.
Относительно туземного управления западные города Малой Бухарин с селениями составляют независимые один от другого ведомства. Шесть городов - Яркенд, Хотан, Кашгар, Аксу, Янысар и Турфан составляют с окрестными селениями шесть независимых один от другого округов.
Каждый город имеет свое правительство в следующем составе: хакимбек - главный правитель округа, ишкага - его помощник, шанбеги или газначибек - генеральный казначей; эти лица составляют общее управление.
Для непосредственного управления отдельными частями и для удобства сбора податей народ разделен на части, которые называются сотнями и тысячами. Сотнями управляют юзбеги, тысячами -минбеги.
Несколько тысячников подчиняются мираб-бекам, которых настоящая обязанность есть заведывание ирригационными каналами, составляющими предмет ежегодных споров и жалоб. Для наблюдения за спокойствием и тишиной в городах имеется полицейское управление - тынза, которое составляют китайский офицер - пия с несколькими полисменами из китайцев и туземные беки, называемые пачшаб.
В Туркестане есть много чиновников, имеющих различных степеней шарики, но без определенных должностей. Они пользуются, смотря по отношениям своим к китайским чиновникам и правителю, участием в правлении, имеют клиентов и требуют почестей.
К этому разряду принадлежат тунчи - драгоманы при китайских генералах, дорога-беки (вроде адъютантов), мирахор-беки (конюшие), дворецкие, письмоводители, составляющие штат хакимбеков и других значительных чиновников.
Служители и лакеи их принадлежат также к категории лиц, имеющих власть, и под названием дорога составляют низший разряд чиновников. Судебная власть находится в руках духовенства. Алим-ахун - глава духовный есть вместе с тем и генеральный судья, под его ведением находятся несколько кази-ахунов (судьи) и муфтий-ахунов, последние имеют обязанность, вроде адвокатов. Собственно класс священнослужителей составляют хатиб-ахуны, священники, соборных мечетей, мутавалли-ахуны, сборщики приношений при соборных мечетях, и, наконец, имам-ахуны, приходские священники; последние имеют вместе с тем попечение о воспитании юношества, старшие из них называются мударрус-ахунами (профессор).
Большие селения имеют своих правителей - хакимбеков, алим-ахунов, казиев, мирабов, минбеги и юзбеги, а незначительные управляются мирабами или одними минбегами. Земские власти, т. е. чиновники в селениях, подчиняются во всем общему управлению округа.
В Кашгаре и его округе должностных, т. е. чиновников, получающих жалованье и имеющих определенные обязанности, считается 61, а духовных 55; в Яркенде чиновников 136, а духовных 95. Этот состав чиновной иерархии существует в Малой Бухарии с древнейших времен с той разницей, что центральная власть, находящаяся теперь в руках китайцев, принадлежала сначала ханам, потом владетельным ходжам.
До вступления в подданство Китая хакимбеки избирались народом с согласия владетеля; народ имел право по прошествии года, смотря по желанию, (их) сменять, даже предавать смерти. В свою очередь хакимбеки имели более прав и власти.
В наше время все более или менее важные дела представляются на благоусмотрение китайцев, и хакимбек не может никого лишать самопроизвольно места и не может давать мест. В прежние времена беки имели телохранителей и окружали себя восточной пышностью.
При торжественных празднествах они выезжали на аргамаках, предшествуемые навьюченными верблюдами, лошадьми в нарядных седлах, со знаменами, бубнами и музыкой; народ окружал и сопровождал их в подобных процессиях, и они угощали народ в своих домах.
Теперешние хакимбеки следуют во всем китайской моде, и когда они выезжают, вершники разгоняют народ с улиц. Из прежних почестей осталась одна официальная музыка. Правители Шести городов имеют около своих дворцов особенную каланчу, на которой во время их обедов играют на трубах и бьют в бубны.
Доходы городов Малой Бухарин определить чрезвычайно трудно, они очень сложны и неодинаковы; есть подати, свойственные известной местности. Общий характер таков: туркестанцы, записанные в казенные хлебопашцы, обязаны вносить в казну хлебом ½ урожая, а все прочие - десятую часть.
Кроме того, все обязаны вносить оброк за мельницы, за лавки, за огороды, плантации хлопчатой бумаги и прочее деньгами. Сверх этого собирается подать золотом, серебром и местными произведениями под названием «дали», которая идет в Пекин, берут иногда дабу или хлопчатую бумагу вместо денег.
Определить цифры, сколько каждый город дает дохода, нет возможности, и в этом отношении нужно считать более достоверным статьи ив Уложения Палаты Финансов о системе взимания налогов, приложенные к переводу китайского сочинения «Си-юй-вынь-цзянь-лу», которое издано отцом Иакинфом под названием: "Описание Джунгарии и Восточного Туркестана»; цифры о количестве сбора податей с городов Восточного Туркестана, представляемые автором вышеупомянутого сочинения, который долго жил в этих странах и потому имеет право на доверие, несколько различные от тех, которые показаны в Уложении.
По нашим сведениям, полученным от туземцев, в Яркенде берут в год 61 000 концов дабы, 31 000 мешков пшеницы и в каждый месяц 2500 тянга, следовательно, в год 30 000 тянга. Это показание почти согласно со свидетельством автора «Си-юй-вынь-цзянь-лу»; по его свидетельству, годовой оброк с жителей Яркенда собирается 30 504 мешка хлеба, 57 569 концов бязи, 35 370 ланов серебра; кроме этого, автор прибавляет 1649 ланов пошлинного серебра, 30 ланов золота, 800 гинов постного масла, 15 000 гинов хлопчатой бумаги, 3000 гинов меди, 1432 портяных мешка, 1297 концов бечевок, идущих в дань.
Кашгар вносит собственно законной подати 3600 ланов серебра и хлеба 14 000 мешков. Таможенные доходы китайцев в Восточном Туркестане в настоящее время весьма незначительны, потому что все иностранцы и киргизы платят его не им, а кокандцам.
Главный предмет торговли - чай оплачивается пошлиной во Внутреннем Китае и Урумчи, а торговля туземцев мелочная. Туземцы за скот и товары, получаемые из-за границы, дают двадцатую часть (5 процентов), с шелковых материй, бязей и кож - 10 процентов.
Пошлина берется натурой или монетой по сделанной оценке. При продаже и покупке скота, домов и имущества берут с каждого лана серебра по 3/100 (лана) и с пулов 3/100 (пула). Подати взимаются в Восточном Туркестане посредством раскладки по общинам, для чего народ разделен на тысячи, сотни и на семейства.
Первая опись и вместе с тем раскладка сделана была при покорении страны еще в средине прошедшего столетия; с того времени число; семейств в этих общинах подверглось большим изменениям, но подати собираются по прежнему положению, оттого в одних частях на каждое лицо приходится в месяц 6 пулов, 10 пулов и 12, а в других - от 1 до 2 и 3 тянга. 
При том так иногда, что люди достаточные дают 6 пулов, а бедные 3 тянга. В общинах, где на каждое лицо приходится в месяц 6 пулов деньгами, в год податная личность обязана вносить 2 ху пшеницы (3 пуда); в тех общинах, которые доставляют 10 пулов - 4 ху, 12 пудов - 15 ху.
Вносящие в месяц 1 тянга обязаны давать в год 10 ху, 2 тянга - 20 ху. Независимо от податей, взыскиваемых китайцами, есть также подать в пользу туземного правительства. Последний налог распределен таким порядком: податные лица в общинах, вносящих 6 пулов месячной подати, дают в месяц в пользу городских расходов от 1 до 2 тянга; дающие 10 пулов - от 3 до 4 тянга; платящие 1 тянга вносят 12, 2 тянга - 20, 3 тянга - 30 (тянга).
Непомерный сбор китайского и туземного правительства и неравномерная раскладка податей делаются еще более тягостными от незаконных поборов, которые налагают туземные чиновники в сообществе с китайскими мандаринами.
Хлеб и деньги, полученные в налог, китайцы употребляют на содержание войск; но этого, по-видимому, недостаточно, и потому на западные провинции отпускает пекинский двор до двух миллионов ланов серебра, или 4544 пуда и 74 фунта серебра; из этого числа, как говорят, до ½ миллиона ланов (1136 пудов и 14½ фунтов серебра) отпускалось на содержание войск Южной линии.
В последние годы, когда из Внутреннего Китая вследствие внутренних войн подвоз серебра был остановлен и в Джунгарии чувствовался сильный недостаток, китайцы Южной линии часть дани, отправляемой прежде в Пекин и Илю, обратили на свои расходы.
Военные силы китайцев в Шести городах простираются до 15 000 человек. Туземцы военной службы не носят. Первоначально туркестанцы имели свою милицию, но китайцы, находя это вредным, уничтожили ее и в Западном крае на всем пространстве его границ содержат войска из манджуров, китайцев, тунгусов и чахар, отстраняя совершенно туземцев от военного дела. Олоты обращены в скотоводов, а туркестанцы - в землепашцев.
Солдаты Южной линии вооружены, так же, как и во всем Западном крае - луками и стрелами, только небольшая часть - ружьями. Артиллерии, как говорят, мало, что видно из того, что против ходжи она употреблялась очень редко.
Пушки заменяют в китайских цитаделях крепостными ружьями, которые имеют прислугу из трех человек. Китайцы, как известно, дурные солдаты: войска, расположенные в Малой Бухарин, еще менее воинственны.
Занимая уединенные посты или же заключенные в своих крепостях, они ведут распутную жизнь и все без исключения курят опиум, отчего между ними бывает сильная смертность, физическая и нравственная слабость.
При восстаниях китайцы запираются в своей цитадели и в этом положении остаются до тех пор, пока из Или приходят свежие войска для их освобождения. Китайцы Западного края до того упали духом, что дозволяют киргизам в двух верстах от своих пикетов безнаказанно грабить свои казенные обозы.
В Чугучаке байджигитовцы нападают около самого города на торговые караваны, и когда купцы просят помощи у китайцев, то они обыкновенно отвечают: «Драться нехорошо». При таком состоянии китайцев защита страны от внешних нападений и внутренних беспорядков делается более и более трудной, тем более, что из Или и из Внутреннего Китая не могут давать значительных подкреплений.
Во время Джангира вспомогательные войска шли из Внутреннего Китая и Северной линии. В последнее восстание из внутренних провинций китайцы не имели возможности дать подкрепление; из Или послать войска также нашли неудобным без ослабления Кульджи, оттого и были употреблены в 1847 году ссыльные, а в последнее восстание - калмыки.
Китайцы имеют на случай войны в Малой Бухарин военные запасы в Лянчжоу и хлебные магазины в Комуле и Урумчи. Сношение с Внутренним Китаем производится: экстренное в месяц, а тяжелое в 4 и 5 месяцев; таким образом, после получения известия о восстании помощь и провиант могут быть посланы не ранее 6 месяцев.
С Кульджой сношения производятся в 18 и 20 дней, и больших подкреплений из войск Илийского округа ожидать трудно. Между тем неприятель, соединившись с туземцами, имеет все превосходства.
Во всех городах, оставшихся верными Китаю, постоянно чувствовался сильный недостаток в жизненных припасах, особенно в животной пище. Замечательные пункты на Южной линии в военном отношении суть: Аксу, через него Шесть городов сообщаются с Внутренним Китаем и Илей; затем Кашгар, подверженный внешним нападениям; Бурчук, лежащий в центре внутренних дорог, и Бюгур, защищающий дорогу в Китай; около этого города есть только одна тропинка.
Горы, окружающие Малую Бухарию, служат естественным оплотом от внешних нападений, а во время зимы, особенно когда выпадают большие снега, все горные проходы, исключая Теректинский (см. пути сообщения), бывают совершенно непроходимы.
Проходы в Куэнлуне и Болоре трудны и легко могут быть обороняемы незначительными силами. Только линия от Аксу до Янысара представляет более или менее удобные пути и требует искусственной защиты.
Город Кашгар по положению своему должен и мог бы быть для китайцев прикрытием от вторжения кокандцев и ходжей, но не достигает своей цели: необходимость поддерживать внутреннее спокойствие военной силой заставляет китайцев содержать в многолюдных городах более многочисленные караулы, чем на стратегических пунктах.
С 1825 года построены ими для помещения своих войск отдельные крепости. Китайские цитадели и вообще города Восточного Туркестана окружены толстой, вышиной от 6 до 8 сажен, стеной из глины и окопаны рвами в 3 сажени и менее глубины.
Стены вооружены несколькими башнями, которые походят на китайские беседки. Хотя по недостатку фланговой обороны китайские крепости и города Малой Бухарин не представляют особенной трудности и не могут выдержать правильной осады, но для азиатских войск они неприступны и могут быть взяты только голодом.
Южная линия есть сомнительное достояние Поднебесной империи. Народ ненавидит китайцев и поддерживает постоянные восстания и упорную борьбу. Только военные силы и строгие меры могут поддерживать спокойствие, и если китайское владычество до сих пор держится и попытки ходжей безуспешны, то причина этого заключается: во-первых, в несогласии, взаимной вражде самих туземцев и, во-вторых, во влиянии кокандцев.
При отстранении этих причин независимость Малой Бухарин, по крайней мере Шести городов, от Китая несомненная. Разберем подробно эти причины. Обременительные налоги, незаконные поборы, лихоимства и притеснения китайцев и беков, поставленных ими, раздражают народонаселение Шести городов, и они от души ненавидят как китайцев, так и своих чиновников. Положение китайцев в настоящее время так критично, что они должны бы стараться всеми мерами благорасположить к себе народ, но китайцы мало об этом думают.
Окруженные кругом враждебными элементами, они вымещают свою злобу на народе, который выносит все это терпеливо и утешается тем, что когда явится ходжа, он будет отомщен. Китайцы, сознавая свое бессилие, сделались подозрительными и злыми.
После каждого восстания они неистовствуют: предают все грабежу, насилуют женщин, разрушают мечети и предают казни для внушения страха дервишей и других бедных людей, а лиц же более или менее влиятельных, несмотря на их участие в мятеже, оставляют при прежних должностях, даже дают высшие шарики.
Эта политика напоминает турков, которые разбойников делали губернаторами провинции, в которой они свирепствовали. Исключение составляет казнь Шейх-ахуна, но это было сделано по представлению хакимбека и из корыстолюбивых видов, потому что Шейх-ахун считался самым богатым человеком в Кашгаре.
В обыкновенное время хотя явные грабежи оставляются, но притеснения сильны. Китайцы бьют на улицах всех, которые не сходят с лошадей, отнимают и бесплатно берут товары в лавках и даром обедают в ресторанах.
сякий китайский чиновник получает разные жизненные припасы даром, имеет клиентов из туземцев, которые находятся в их распоряжении как рабы. Подозрительность китайцев и туземных чиновников не знает пределов. 
Полиция бдительна и хорошо знает свое дело. В Кашгаре строго запрещается говорить о ходжах, и это слово подвержено гонению. В туркестанском языке ходжа значит господин и ко всякому имени прибавляют это слово, теперь же его начинают заменять словом ахун.
Патриотические песни также преследуются, но безуспешно. Кашгарские чиновники выбираются китайцами. Высшие из них комульцы и турфанцы; они, будучи чужды народу, которым управляют, заботятся только о собственных выгодах, чтобы составить состояние, и так как власть их зависит от китайцев, то во всем угождают своим покровителям.
Усвоив одни дурные стороны китайской цивилизации, они недоступны и важны к своим подчиненным, унижаются перед китайцами и проводят дни свои в пьянстве и в обществе женщин сомнительного поведения, доставляя эти же удовольствия китайским чиновникам, которые приезжают к ним в гости.
Мелкие чиновники копируют высших, но более их грубы и дерзки. Беки более китайцев притесняют своих единоверцев, налагают неправильные доходы, берут все даром, бьют на улице народ для показания своей власти.
Туземцы, не заплатившие подать, подвергаются наказанию до тех пор, пока не найдут средства удовлетворить или бежать; вообще, отговорки не принимаются. С иностранцами чиновники вежливы, но уклончивы и подозрительны.
Китайцам хорошо известны злоупотребления туземных чиновников. Автор книги «О Западном крае»4, долго служивший в Малой Бухарин, говорит: «Сильные притесняют слабых, и беки любят наживаться насилием; если бедный скопит сколько-нибудь имущества, то стараются высосать оное». Зная это, китайцы презирают чиновников, обращаются с ними надменно, но тем не менее поощряют их поступки, ибо это в их политике.
Китайцы доверяют только тем, которые притесняют, следовательно, не имеют ничего общего с народом. Они боятся всего более, чтобы чиновники не соединяли своих интересов с интересами народа, тогда они сделались (бы) для них опасными.
Жители Шести городов редко занимают высшие места, особенно кашгарцы, которые считаются самыми ненадежными подданными. В Кашгаре был из уроженцев его правителем один Кутлугбек, и тот не удержался.
Вообще чиновники, поднявшись до шестой степени, не могут служить на родине. Таким образом, китайцы достигают своей цели: чиновники составляют совершенно отдельный класс, отчужденный от народа и совершенно им преданный, только между низкими, особенно в селениях, есть патриоты, каковы были Халыкбек и Таирбек - артышские минбеги.
Итак, народ ненавидит китайцев и беков. При этом возникает вопрос: если китайцы сами слабы и обставлены в самой Малой Бухарин враждебными элементами, каковы кокандцы и народ, то что же (является) причиной того, что ходжи не имеют до сих пор успеха?
Жители Шести городов по причинам, объясненным выше, разделяются на две религиозно-политические партии - белогорцев и черногорцев, которые имели своих духовных патронов (пиров).  Между пирами этих партий происходила борьба за светскую власть над Малой Бухарией.
Вследствие чего дух партий принял политическое значение, как и права религиозных патронов заменились отношениями светских владетелей. Вражда между ними постепенно так усилилась, что целью их существования сделался антагонизм. Белогорец должен во всем противодействовать черногорцам, а черногорец - белогорцам. В этом заключается религиозный догмат и политические убеждения этих партий.
В то время, когда в Восточном Туркестане восторжествовала черногорская партия и вступила в борьбу за независимость родины с джунгарами и китайцами, белогорцы соединились с китайцами и, изгнав черногорских ходжей, взяли перевес.
Тогда в 1758 году белогорские ходжи были в свою очередь изгнаны и начали свои набеги для освобождения отечества, значение партии переменилось. Белогорцы сделались патриотами и теперь ревностно борются за независимость.
Черногорцы, как следует, сделались их оппонентами, но так как притеснение китайцев равно действует и на них, то они из оппозиции к своим врагам представляют только консервативную партию, поддерживающую современный порядок вещей.
Первоначально партии эти отличались цветом шапок: белогорцы носили белые, а противники их - черные, отсюда происходят и названия их. Таглык - горец есть нарицательное название, распространяемое на всех малобухарцев для отличия от низовых туркестанцев (кокандцы кашгарских эмигрантов называют таглыкскими).
В настоящее время внешних отличий не существует и вопрос: «Какой вы партии?» - считается нескромным, но тем не менее вражда их все еще сильна. Общеупотребительная брань: проклятие на твоего патрона! - показывает это расположение.
В городах число партий неравномерно, но в Кашгаре, Аксу и Куче более белогорцев, а в Янысаре, Яркенде и Хотане - черногорцев. В Кашгаре, собственно в городе, и в селениях, лежащих на северо-востоке, более белогорцев, а в селениях на юго-западе - черногорцев.
Чалгурты - потомки иностранцев, по языку и жительству принадлежат Восточному Туркестану, но пользуются правами иностранцев и, следовательно, более независимы. Они все принадлежат к одной из этих партий, но равно преданы претендентам и в восстаниях принимают деятельное участие.
Говорят, что вообще белогорцы многочисленнее черногорцев, но сила их уравновешивается тем, что все белогорцы, более или менее значительные по богатству, уважению, эмигрировали в Коканд и живут при своих патронах, а последний и самый значительный представитель их - артышский Шейх-ахун был казнен китайцами, а имение его конфисковано.
Из родовых шейхов этой партии остаются настоятели при гробе ходжи Аппака. Сунуджа-ходжа, главный шейх этой гробницы, употреблялся китайцами как посланник в Коканд и потому, надо полагать, что он не из числа фанатичных партизанов белогорской партии.
Черногорцы в качестве консерваторов остаются все на родине и своим патронам, маргеланским ходжам, посылают ежегодно богатые приношения. Представитель же партии в Кашгаре считается  ханарыкский Алим-ахун, потомок одного из шейхов Даниель-ходжи; этот ахун пользуется большим уважением своей партии и поддерживает это уважение ханжеством и таинственностью.
Ходжи из фамилии Аппаков, когда им удается брать Кашгар, тщательно заботятся, чтобы не делать различия, и дают одинаковые права духовенству той и другой партии, но все-таки не могут победить коренных принципов черногорской партии.
Китайцы не понимают всей важности этих партий и не пользуются для своих выгод; они черногорцев называют хаймоуза - черношапками; белогорцев - баймоуза - белошапками, но, по-видимому, дурно знают их значение. 
В высочайшем указе, обнародованном в 1830 году, сказано: «Князь черношапочных магометан пришел со всеми силами своего царства». Эти слова показывают совершенное незнание дела. Вражда этих партий есть главная причина, почему в Восточном Туркестане не может быть всеобщего восстания и почему ходжи не могли иметь больших успехов, а также причина, почему в этой стране не может быть никогда спокойствия.

Во всех странах, подверженных революциям, является особенный класс людей, любящих мятежи и беспокойства без всяких убеждений, так сказать, из любви к искусству. В Кашгаре и вообще в Малой Бухарин подобный класс составляют: дервиши, курильщики хашиша, азартные игроки и салтаны (пролетарии); они первые поднимают оружие при восстаниях и режут всех беков и китайцев, а при бегстве ходжей грабят дома его сановников и помогают китайцам.
Таким образом, настоящая внутренняя политическая обстановка Восточного Туркестана одинаково неблагоприятна как для владычества китайцев, так и для ходжей. Теперь обратимся к влиянию, которое имеют кокандцы на политическую будущность этой страны, и рассмотрим правила, которыми они руководствуются в отношениях своих (к) правительству Южной линии.
Влияние кокандцев на Восточный Туркестан основано, главным образом, на том, что в этом владении живут потомки кашгарских ходжей, претендентов на владычество над Малой Бухарией. На мусульманском Востоке потомки Магомета пользуются особенным уважением и под именем сеидов, шейхов, ходжей, эмиров составляют особый привилегированный класс, вроде духовного дворянства.
Духовенство в среднеазиатских государствах двух родов: родовое, пользующееся фанатическим уважением народа и имеющее влияние на владетелей, и сословие мулл, или улемов, которые соединяют в себе обязанность священнослужителей, юристов, судей и педагогов.
К первым принадлежат: потомки Магомета (сеиды и ходжи), потомки халифов и разных святых мужей (шейхи). Родовое духовенство имеет свою иерархию. Во главе их и вообще всего духовенства стоят один ходжа-калян, несколько ишан-накибов и ишан-сюдуров.
Эти лица должны быть исключительно из сеидов. Сословие улемов составляют один шейх-аль-ислам, два кази-каляна (генеральные кадии), один кази-аскар, заведующий судной частью в войсках, один раис, наблюдающий за благоверием, несколько кази-кузатов, алямов, муфтиев, ульаскаров, простых казиев и муфтиев.
Собственно священнослужители и вместе с тем народные педагоги суть: имамы, халфе, хатибы и муллы. Среднеазиатцы суеверны и фанатичны. Сеиды, пользуясь их невежеством, успели приобрести в народе благоговение; ученики и мюриды их рассказывают о чудесах, ими произведенных, и все этому верят.
Избавленные от смерти на основании слов Магомета: «Почитайте моих потомков, если бы они и не были того достойны: этим почтите меня» и основываясь на фанатической преданности народа, который видит в них чудотворцев, они безбоязненно вступают в борьбу с владетелями, делают им упреки, и те выслушивают, как добрые мусульмане, с подобострастием и сами верят в их сверхъестественность.
Таким образом, сеиды ограничивают деспотизм, а духовенство, как исполнители закона, имеют сильное влияние на управление. Борнс прекрасно охарактеризовал управление в Бухаре. По влиянию на правительство и народ весьма важно родовое духовенство, и потому считаем не излишним сказать подробно о известных фамилиях сеидов и шейхов, преимущественно о живущих в Кокандском ханстве.
Самая влиятельная фамилия сеидов по слепому уважению среднеазиатцев есть фамилия Миянов, иначе называемая Фарухи, или Сахиб-задэ; фамилия эта ведет род свой от халифа Омара, в ближайшем колене от имама Раббани, а по женской линии - от Фатимы, дочери Магомета.
1. Фамилия эта вышла в весьма недавнее время из Пейшвара. Представители этого почетного рода суть: в Бухаре - Миян-Фазыл-Улема-Кадыр, в Коканде - Миян-Бузрук, известный под названием Катта-азрета, брат предыдущего, и родственник ишан-Миян-Мухамед-Халиль, бывший в 1842 году посланником при нашем дворе.
Сын бухарского (эмира) Сахиб-задэ, рожденный от принцессы ханской крови, живет в Акче и имеет большое влияние на авганского Досмухамеда. Титул, присвоенный этой фамилии, - азрет (владыка).
2. Кашгарские ходжи. О происхождении этой фамилии мы говорили не раз; они живут в Коканде и Маргелане. Живущие в Коканде происходят от Сарымсак-ходжи и принадлежат к так называемой белогорской линии. Маргеланские происходят от Абдулла- и Патшахан-ходжей и принадлежат к черно-горской линии; титул, присвоенный этой фамилии, - тюря (принц).
3. Туркестанские ходжи, они принадлежат, как кашгарские, к чистой породе сеидов, т. е. происходят от Фатимы. Ходжи эти живут в городе Туркестане, или Азрете, и распространены между киргизами. Многие из них кочуют и по невежеству своему потеряли уважение оседлых среднеазиатцев.
4. Кассан-ходжи живут в Кассане и Намангане. Фамилия эта чрезвычайно многолюдна. 
5. Майдан-ходжи - в Анджане; фамилия многочисленная. Майданы разъезжают между дикокаменными киргизами, занимаются оспопрививанием и потому известны также под названием чикмэ-ходжей (оспопрививателей).
6. Омари - потомки шейха Антавуры, в Ташкенте. Кроме этих, много других незначительных фамилий, имеющих притязание на название ходжей. Шейхами в Коканде и Бухаре называются настоятели при храмах, воздвигнутых над могилами святых. Шейхи эти - или потомки мужа, прославившегося подвигами веры, при прахе которого (они) живут неотлучно, или потомки учеников этих святых.
Шейхи пользуются приношениями многочисленных поклонников, привлекаемых из дальних мест религиозной ревностью, и все чрезвычайно богаты. Надгробные здания мусульманских святых, мазары, хранят такие же богатства, как средневековые христианские монастыри.
Мазару принадлежат обширные земли, деревни и крестьяне. В Средней Азии более известны гробницы: Палван-Ахмед Джамши - в Ургендже (в Хивинском ханстве); Пахаведдина Накш-бенди - в окрестностях Бухары; ходжи Джагана - в Гиждаване (в Бухарском ханстве); Зенгибаба, ходжи Акрар-Вали - в Ташкенте и ходжи Ахмед-Ясави - в Туркестане.
В Кокандском ханстве, собственно в Ферганской долине, есть несколько мазаров, изобретенных воображением фанатических мусульман или корыстолюбием духовенства. В горах Алай, на юг от Маргелана, лежит богатый мазар Шаимардан; место это составляет одно из 11 мест, где предполагается похороненным Али.
Али, как известно, был убит в Куфской мечети, но тело его, как говорят мусульмане, было взято небесным верблюдом, который потом исчез. Около Оши есть камень, называемый Тахты-Сулейман «Соломонов престол» - гробница Асафа, который, по восточным преданиям, был визирем этого пророка, и гробница пророка Юнуса (Ионы).
Мы сами читали книгу о святых местах в окрестностях Оша. Из нее видно, что Магомет знал о существовании этого города и заповедовал всякому правоверному, хотя раз в жизни посетить Ошские святилища.
Эти гробницы всего лучше характеризуют грубое невежество и суеверие среди азиатских мусульман. Шейхов при Шаимардане называют ходжами, они живут в Маргелане, в квартале Мешхет. Шейхи ошские также многочисленны.
На поклонение в эти места приезжают ежегодно пилигримы с семействами из Коканда, Маргелана, Анджана и других городов Ферганской долины. Ходжи или сеиды, как сказано выше, изъяты во всех случаях от смертной казни и от телесного наказания, которому на востоке подвергаются и визири, и освобождены от всех повинностей и налогов.
Мияны и кашгарские ходжи пользуются предпочтительно известностью боговдохновенных и потому им предоставлены особенные почести. Мияны все одарены способностью делать чудеса и пользуются божественным откровением пророчить, и оттого (их) боятся владетели, воздают (им) почести, не предпринимают ничего без их советов и благословения, считают себя в числе их мюридов и послушников, а народ благоговеет бесконечно.
Члены этих двух фамилий могут вступать в родство с бухарским эмиром, кокандским ханом и другими владельцами. Они занимают высшие духовные должности. Бухарские ходжи-калян происходят из фамилии Миянов, кокандский Собирхан-тюря - из кашгарских ходжей. Ишан Миян-Халиль, бывший в 1842 году кокандским посланником при нашем дворе, имел звание ишана-накиба.
Сеиды стоят во главе управления, употребляются на важные, даже дипломатические посты. Кокандский посланец, бывший в 1829 году в Петербурге, был ходжа и имел звание ишана-сюдура. Сагиб-задэ и кашгарские ходжи чрезвычайно богаты, они постоянно получают приношения от набожных мусульман, имеют обширные земли и деревни, отданные им в пожизненную аренду. Другие ходжи бедны и для прокормления себя прибегают к разного рода мелким шарлатанствам, лечат бедных, продают талисманы и собирают приношения.
Кашгарским ходжам предоставлен титул тюря, присвоенный одним принцам ханской крови. Представители старшей их линии - Магтуми-Азям имеют права на почести, равные с ханом. В настоящее время число членов фамилии кашгарских ходжиев, живущих в Коканде и Маргелане, считается более двухсот человек.
Каратавские ходжи, живущие в Маргелане, не предпринимали до сих пор попыток произвести восстание. Причины этого, надо полагать, в том, что среднеазиатцы не признают их прав на светскую власть и, наконец, потому, что не имеют около себя партизан и потому, что белогорцы сильнее и многочисленнее.
Белогорские ходжи имеют последователей между кочевыми узбеками, киргизами, которые готовы во всякое время содействовать им. Кроме того, в Кокандском ханстве много кашгарских эмигрантов белогорской партии; они живут в деревнях около Анджана, Шахрихана и Карасу в числе 50 000 семейств под названием таглык.
Кроме того, живет их много и в городах, около Ташкента есть целое селение кашгарских эмигрантов Янги-Шаар. 56 000 таглыков преданы своим ходжам, составляют общество, готовое содействовать имуществом и собой.
Все богатые и влиятельные белогорцы живут в Коканде. Следовательно, ходжи сильны вещественно; что касается до нравственного их значения, то это выражается тем, что падение дома Бадахшанского приписывают гневу пророка за убийство ходжей.
Борнс, сообщая это известие, говорит: «Пока здесь будет существовать подобное мнение в пользу фамилии ходжей, члены ее останутся опасными соседями для китайцев». Дикокаменные киргизы убеждены, что одно из их поколений - машак - потому обеднело и рассеялось, что глава их способствовал китайцам захватить Джангир-ходжу.
На месте, где Джангир имел домик, кокандцы устроили молельню и приносят во имя его жертвы. Азиатцы считают каждого члена этой фамилии одаренным божественным вдохновением. Убеждение это так сильно, что самые пороки, которые они обнаруживают, принимаются за религиозное исступление, и на пьянство и разврат их (они) смотрят с благоговением. Основываясь на таком авторитете, молодые ходжи шатаются по улицам, бьют собак, заглядывают под покрывала женщин, и никто не осмеливается их останавливать.
Преданность кашгарцев, т. е. белогорской партии, к этим ходжам не знает пределов. Они считают их непогрешимыми, как католики папу. Китайцы знают хорошо влияние и значение ходжей на Восточный Туркестан.
Бадахшанским владельцам давали ежегодно пенсию за то, что Султаншах убил Бурханеддина и ходжу Джагана, и остановили выдачу пенсии, когда страной овладел кундузский мир. Пекинский кабинет, надменный с иностранцами, поддерживает постоянное сношение с Кокандом, посылает кокандскому хану и его министрам постоянные дары, не говоря об официальной уступке пошлины. Не знаем, как называют китайцы свои отношения к Коканду.
Предоставляя Коканду обширные привилегии, богдыханское правительство требует от них одного - иметь надзор за ходжами и не дозволять им предпринимать газат. Как кокандцы исполняют свое обязательство, видно из исторического очерка.
Первое сношение Китая с Кокандом и Средней Азией началось тотчас после покорения Восточного Туркестана. Ердене и Нарбута, как пишут китайцы, признали их владычество. Впоследствии, когда ходжи переселились в Коканд, китайцы начали входить в более тесные переговоры.
Посланники китайского двора посещали Коканд, а кокандцы сносились с хебе-амбанем Южной линии и получали богатые дары. С 1825 года отношения изменились. Кокандцы, увидев слабость китайцев, воспользовались ходжами и в 1831 году заключили договор, по которому им были предоставлены пошлины с товаров, привозимых иностранцами, и все иностранцы подчинены ведению кокандского аксакала.
Эта должность отдается кокандским ханом, как все должности в государстве, на откуп. первоначально в это звание назначались купцы, но в последнее время (должность) замещали по преимуществу военными.
Последние два аксакала были из сипаев и в чине датхи. Главный аксакал, имеющий права резидента, живет в Кашгаре, при нем состоят зекетчи - сборщик податей, газанчи - казначей, мирзабаши - правитель дел и несколько сипаев для разных поручений.
Назначение аксакалов в другие города зависит от него, и он, в свою очередь, отдает эти должности на откуп по цене, смотря по торговому значению и доходу города, в который нужно определить аксакала.
В этом отношении Хотан, как главный пункт мануфактурной производительности и место оптовых закупок, имеет высокое значение; говорят, что доходы, получаемые кокандцами с этого города, равняются доходам пяти других городов.
Место хотанского аксакала стоит 16 ямб, аксуйского - 8, яркендского - 6, турфанского и янысарского - 4; кроме того, аксакал назначает в разные селения для полицейского надзора и для сбора податей диван-беги и в улусы киргиз рода чонбагыш, ему подчиненных, ильбеги - приставов.
В Кашгаре он имеет курабашу - полицеймейстера, казиев - судей и имамов. При аксакале находится маклер, назначаемый ханом и потому называемый хан-даллаль; этот чиновник получает за посредничество при торговых делах иностранцев, если купля производилась на ямбу, с одной по 3 золотых, если на золото - с десяти - 1; за выходящие из Кашгара караваны он берет с каждого вьючного животного по 2 тянга.
Даллаль, или маклер обязан платить ежегодно в казну 1200 штук фу-чаю, т. е. около 3600 руб. серебром. Так как доходы его слишком обширны сравнительно с тем, что вносит он в казну, то аксакал назначает ему товарищей.
Доходы самого аксакала определить очень трудно, потому что они слишком сложны. Аксакал собирает пошлины 1⁄40 часть с товаров и со скота, принадлежащего мусульманам, с евреев и индусов. Кроме этого, аксакал пользуется подарками от купцов, требует от всех своих консулов также подарков; с анджанцев и чалгуртов, имеющих дома и хозяйства, он собирает подать на тех же основаниях, как в Коканде; с хлебных полей и с хлопчатобумажных плантаций берет с 10 батманов по 1; с садов, огородов и искусственных лугов сбор производится не с произведений, но с земли; мерой служит танап - 0,375 десятин.
С фруктовых садов за каждый танап берет 10 тянга, а с огородов и искусственных лугов - 5 тянга. От киргиз берут с 40 голов скота по 1. О значительности годового дохода аксакала может служить то, что при нас в 1 день собирали пошлины до 900 тилля - 4500 руб. серебром; несмотря на то, аксакал дает хану в год только 800 или 1000 тилля, посылает ему и его министрам подарки (тартуг). При нас Нормагомет-датха отправил ко двору 30 лошадей зеленого чая и 9 девяток, которые составляли 18 ямб, 18 шуб, шелковые материи и фарфор.
Все иностранцы подчинены кокандцам, чалгурты тоже. Это обстоятельство в совокупности с влиянием кокандцев на предприятия ходжей дает им то замечательное значение на территории Шести городов, которым они умеют пользоваться как нельзя лучше. ¼ часть населения Шести городов, около 145 000 душ, зависит во всех отношениях от кокандцев, и это делает их крайне бесцеремонными как в сношениях с китайцами, так и туземными властями.
Кокандский аксакал на официальном китайском языке носит титул шань-я (торговый старшина), но в сущности есть отдельный губернатор. Сначала туземные хакимбеки, которые называют себя шахами, тщеславные, как азиатцы, недоступные, как китайские мандарины, обращались с аксакалами надменно, говорили им ты, особенно когда аксакалы были из купцов.
Со времени назначения Байхана покровительственный тон изменился в отношении лиц равных. Байхан был чиновник и получил место аксакала из ошского зекетчи. Приехав в Кашгар, он запретил всем анджанцам сходить с лошадей перед туземными чиновниками, потому что это не в обычае кокандцев, а от туземцев стал требовать, чтобы ему оказывали согласно их этикету те же церемонии, какие хакимбеку.
Между ним и правителем Кашгара началась пикировка. Байхан побил какого-то кашгарского чиновника, не сошедшего перед ним с лошади, и потом, встретившись с хакимбеком, несомым на носилках, проскакал мимо, и один из его свиты задел носилки; обиженный бек приказал своим телохранителям схватить виновного.
Кокандцы сделали драку, народ принял участие, так что в городе началась общая свалка. Анджанцы устроили баррикады для защиты своих кварталов и разгорячились до того, что стали рубить саблями и стрелять из ружей.
Китайцы, узнавши о катастрофе, вступили в посредничество и, чтобы смягчить кокандцев, грозивших выездом и войной, обвинили хакимбека и лишили его места. Таким образом, аксакалы завоевали себе внешние почести, равные с правителями.
В Кашгаре иностранцы составляют почетное сословие и приобрели уважение народа. Есть народы, в сношениях с которыми уступчивость есть величайшая ошибка, которых, как говорится, нужно держать в черном теле и действовать страхом: при малейшей уступке, и еще хуже, если заметят слабость, то делаются требовательными и дерзкими.
Кокандцы принадлежат к разряду таких народов. В 1845 году, во время кипчаков, кокандским аксакалом был Намед-хан из ташкентских купцов. Дикокаменный киргиз из рода найман Тилля, преследуя своего врага, киргиза Алимбека, который, недовольный кипчаками, бежал на Тянь-Шань, Тилля, преследуя Алимбека, с шайкой через Кызыл вторгнулся в границу китайских пикетов, чтобы кратчайшим путем пройти на Терек.
Китайцы были так перепутаны этим движением и, не имея средств остановить (Тилля), обратились к кокандскому аксакалу с большими дарами, чтобы он запретил киргизам входить с оружием в границы. Намед-хан после этого стал сам возбуждать киргиз к подобным действиям в надежде получить еще подарки.
Доказательством, как кокандцы пренебрегают отношениями к китайскому правительству, служит то, что все кокандцы, служившие ходжам, живут спокойно в Кашгаре под покровительством аксакала. Китайцы, хотя знают участие этих лиц в мятеже, но не смеют их преследовать: кокандцы, как бы назло, дают им должности в Кашгаре.
Аксакал, назначенный Малибеком, - тот самый, который служил ходже и был у него минбашой. В пребывание наше в Кашгаре было два аксакала, и мы, будучи с ними в близких отношениях, знали хорошо их действия с китайскими и туземными властями.
Первый аксакал, Насырэддин-датха, был человек энергический, прямой и, как истый узбек, грубый; все деятельные участники последнего восстания находились при нем. Михтяр-Валихан был у него сборщиком податей - удайчей; казначей ходжи и многие другие, служившие ему, находились при нем.
Насырэддин, будучи в разладе с хакимбеком, делал ему беспрестанные неприятности и в сношениях с китайцами был дерзок и угрожал ходжой. По старой привычке китайцы и калмыки продолжали бесчинствовать на улицах, толпами разъезжали в базарные дни, немилосердно наказывали нагайками всех тех, которые не успевали отстраниться и очистить дорогу, и еще при нас гоняли ослов, навьюченных дровами, в свою крепость, и потом, взявши дрова, их пускали, так что бедные погонщики по целым неделям отыскивали своих животных.
Насырэддин остановил эти бесчинства, воспользовавшись следующим поводом: пьяный сибо, въехав верхом в кокандский караван-сарай, за что-то ударил нагайкой почетного кокандца. Кокандцы сбросили его с лошади и, избивши до полусмерти, отнесли в дынзу.
После этого и другого подобного случая явные насилия и буйства китайцев были остановлены. Насырэддин позволял себе вмешиваться и в дела туземцев; по его требованию были закрыты несколько публичных домов и запрещено распутным женщинам въезжать в город.
Как ревностный мусульманин, он сокрушался пренебрежению, которое кашгарцы оказывают обрядам религии, и убедил хакимбека назначить одного ахуна в звании раиса - блюстителя благоверия. Когда этот чиновник появился на площади со знаком своего звания, в чалме, с цепью на шее, (то) возбудил в народе шумное удивление.
Существование его было непродолжительно. Хакимбек хотел, чтобы он, раис, как духовное лицо, мог наказывать и анджанцев; аксакал же не хотел и слышать о подобном деле и справедливо выразился, что хакимбеку хочется выместить через раиса свою старую злобу на анджанцев; предположение это совершенно оправдалось, потому что на третий день раис исчез и более не появлялся.
Преемник Насырэддина - Нормагомет-датха был человек гуманный и вследствие долгого пребывания знал характер туземцев, и соблюдал наружный этикет, который у кашгарцев считается признаком образованности.
С хакимбеком и туземными чиновниками в частных делах он был дружен, обменивался подарками, представлялся амбаню, чего ни за что не хотел (делать) его предшественник, а в день китайского нового года послал амбаню подарки.
Одно обстоятельство ставило его в щекотливое положение. В последнее время против кокандского аксакала явилась сильная оппозиция бухарцев. Большей частью бухарцы имеют свою торговлю в Яркенде.
Купцы этой нации, пользуясь восстанием 1857 года, совершенно отделились от кокандцев, избрали своего аксакала Камиля и вместе с кашмирцами и бадахшанцами деятельно помогали туземному правительству против ходжи.
Когда после бегства Валихана все анджанцы были арестованы, бухарцам сделали исключение; с другой стороны, Садыкбек, правитель селения Ташмалык, присоединил к своему ведомству несколько душ горных таджиков, которые прежде платили зекет аксакалу.
Насырэддин-датха и Нормагомет на основании трактата, по которому все иностранцы с территории Шести городов были подчинены кокандскому аксакалу, требовали выдачи бухарца Камиля и возвращения в их зависимость таджиков.
Китайцы не могли отказать прямо, но медлили с исполнением. Кокандский посланник Мяд-Керим-бий, приехавший в Кашгар вместе с новым аксакалом, настоятельно требовал исполнения и грозил, что прервет всякие сношения.
Неизвестно чем кончилось это дело, но, должно полагать, что не в пользу бухарцев как по причине их малочисленности, так и потому, что китайцы не имеют с бухарским эмиром официальных сношений.
Подобный случай был прежде в Хотане, и виновник его был прислан в Кашгар к аксакалу в кандалах и под стражей. Эти два случая показывают, что китайцы, хотя косвенным путем, хотели бы ограничить ту власть, которую вынуждены были дать кокандцам.
После джангирского восстания китайцы думали наказать кокандцев и, прервав торговые сношения с Кокандом, послали в Бухару посла просить содействия эмира и (хотели) восстановить его против кокандцев.
Эмир уклонился от прямых сношений, предложенных китайцами; говорят, что эмир, как правовернейший монарх, считал неприличным иметь дела с идолопоклонниками, - мы же думаем, что отдаленность Бухары и необходимость проходить его послу через враждебные владения Коканда и кундузского мира были настоящей причиной этой умеренности.
С Кундузом китайцы также думали завести дружбу и от Мурадбека приезжал посол; но (так) как этот владетель не может иметь влияния на ходжей, то и сношение прервано. Происшествия 1830 года показали китайцам всю опасность для них кокандцев и привели постепенно к настоящим результатам.
Китайцы до того запуганы кокандцами, что предоставляют им полную свободу действий, переходящих иногда все границы умеренности, хотя хорошо знают ничтожность этого владения. Китайцы об азиатских народах знают очень мало, как о варварах, не стоящих внимания.
Мусульманский Восток известен им под названием Хой-хой-бу, начиная от Малой Бухарин до Мекки. Все среднеазиатцы носят имя анджанцев, включая сюда персиян, кабульцев и проч. Связь Коканда со спокойствием Южной линии заставила их обратить внимание на этих дикарей и следить за ходом событий в их земле.
Теперь они отличают Бухару - Айвухань от Коканда - Аньцзи-чжень. Внутренние распри этих владений хорошо им известны, тем более, что сами кокандцы мало это скрывают. Один из кашгарских аксакалов был казнен, а другие подвергаются при смене истязаниям и побоям, так что китайцы очень часто входили с просьбой о человеколюбии.
Знакомство китайцев с настоящим положением Коканда имело тот только результат, что (они) переменили церемониал в сношениях. В прежнее время посланниками в Коканд посылались китайцы, и кокандских послов принимал хебе-амбань.
Последний китаец в Коканде был при восшествии Ширали-хана; он приезжал для сожжения траурного костра по убитому хану Мадал. Употребление духовных лиц в том отношении выгодно для Китая, что им в Коканде оказывают более уважения, между тем как посланцев из китайцев подвергали разным унизительным церемониям, и хан, разговаривая с ним, не иначе относился, как словом кафир.
Кокандский посланец, бывший при нас, жил в посольном доме, около дворца хакимбека, который продовольствовал его и его свиту. Кокандцы мало обращают внимания на внешнюю церемонию и этикет, а заботятся о подарках, которые получают так же исправно, как и прежде.
Вообще нельзя не удивляться терпеливой политике китайского правительства относительно кокандцев, которые, пользуясь такими привилегиями, сами пренебрегают своими обязательствами и имеют дерзость настаивать на точном исполнении договора 1831 года, нарушая беспрестанно основные пункты этого союза.
Во всех восстаниях кокандцы принимают деятельное участие, и первыми из передававших город ходжам были представители кокандского хана - аксакалы. При таком порядке спокойствие Восточного Туркестана никогда не может быть установлено.
Правительство кокандское мало обращает внимания на это, потому что это не разрывает их сношения и не мешает им пользоваться прежними правами; что же касается до сущности, то прямая их выгода требует поддерживать настоящий порядок вещей.
Когда китайцы после долгого спокойствия начинают забывать или уменьшать дары и ограничивать их привилегии, они не препятствуют или даже желают, чтобы ходжи предприняли газат, как в 1847 году; и когда ходжи усиливаются и восстание принимает народный характер, когда ходжи отстраняют их вмешательства, - они стараются произвести несогласие в войске и своим бегством расстраивают ополчение ходжей.
Китайцы им обязаны скорым погашением всех восстаний. Таким образом, они в мирное время пользуются китайскими дарами и пошлиной, а во время восстания производят грабежи и берут подарки от ходжей.
Держать в постоянном страхе китайцев и туземных властей и поддерживать на- надежду возвратить свободу родины в ходжах и кашгарцах есть основной их принцип. Китайцы хорошо это понимают и от души ненавидят кокандцев.
Когда мы поехали для покупки чая в китайский город, народонаселение его встретило нас так недружелюбно, что мы должны были скрыться скорее в магазин, - это было первое посещение кокандцами китайского города после восстания.
Всюду слышалась брань и особенно часто слово «вор». Туземные чиновники также не любят кокандцев, потому что они пренебрегают ими и, главное, не отдают им поклонов. Несколько раз при нас были стычки с туземными беками.
В нашем сарае один кокандец поспорил со знатным беком; кашгарец поднял нагайку, чтобы ударить, но получил сам плюху от авганца, стоявшего возле; на помощь чиновнику бросилась его прислуга: дороги, лакеи, конюхи и другие лица, причастные к категории чиновников, сбежались со всех сторон.
Мы отразили нападение, причем отличились особенным усердием авганы, и заперли ворота. Толпа не снимала осады и бросала через стену камнями. По настоянию аксакала виновники драки - чиновник с синим шариком и еще несколько других - были наказаны розгами.
В Янысаре кокандский аксакал этого города побил ишкагу и со своими подчиненными осадил дом хакимбека, куда скрылся ишкага от побоев. На этот раз также обвинили туземного чиновника. Переводчики амбаня, молодые люди хороших фамилий, в нетрезвом виде поколотили двух кокандских извозчиков за то, что они не хотели исполнять коленопреклонения.
Аксакал принял в этом деле по настоянию всего иностранного общества горячее участие и хотел донести амбаню. Переводчики при посредничестве одного богатого и влиятельного кокандского купца едва отделались, заплатив 6 ямб штрафу, и публично просили извинения у аксакала.
После этого очень понятно, что туземные власти не любят кокандцев. Народ же имеет противоположное чувство, он видит в кокандцах оппозицию против властей, которые он ненавидит, и привык видеть в них начальников, потому что при восстаниях кокандцы стоят во главе управления; кроме того, родственные связи по бракам соединяют народ с иностранцами. Туземцы, если имеют чины или деньги, делаются недоступными; между тем как самые знатные кокандцы ведут знакомство со всеми слоями общества.
В связи с отношениями Коканда к Китаю находится также и участие, которое принимают дикокаменные киргизы в действиях ходжей. Киргизы своими кочевками огибают границы Восточного Туркестана от Аксу до Хотана и по соседству принимали участие во всех смутах, потрясавших эту страну с XVI века.
Все дикокаменные киргизы, хотя по месту своих кочевок принадлежат к пределам разных государств; но признают власть кокандского хана; в этом отношении исключение составляет род бугу, находящийся с 1852 года в нашем подданстве, но продолжающий платить кокандцам зекет и китайцам дань, и небольшое поколение в 500 юрт, кочующее около селения Ташмалык и совершенно зависящее от Китая.
По отношениям к Коканду киргиз можно разделить на подданных Коканда и на признающих его власть; первые пользуются одинаковыми правами с узбеками, служат в войске и занимают военные и гражданские места.
Другие платят зекет и обязаны давать вспомогательные войска в случае надобности. Относительно гражданского управления и в военном отношении Кокандское ханство разделяется на несколько наместничеств, или военных округов.
Дикокаменные киргизы по месту своих кочевок приписаны ведомству округов: Маргеланского, Ошского, Анджанского, Намагенского* и Ташкентского. Киргизы, которые кочуют в Ферганской долине, вносят налоги правителю города, около которого кочуют, записаны в войска этих округов и находятся в совершенном подданстве Коканда.
К этому разряду принадлежат племена: адгене, ичкилик, мундус, мунолдыр и частью найман; а поколения же, признающие только покровительство, принадлежат ведомству анджанского и ташкентского наместников.
К этому разряду принадлежат киргизы, кочующие на Памире и Куэнлуне. Для наблюдения за киргизами кокандцы имеют в их кочевках укрепления и особых чиновников - ильбеги, которые живут в их улусах.
Киргизы, кочующие в нагорье Сырт и по реке Нарыну, подчинены анджанскому правителю, который заведует и укреплениями: Куртка16 и Тугуз-Тарау на Нарыне и Джумгол на реке того же названия. Кочующие по Таласу и Чу подчинены ташкентскому наместнику; для наблюдения за ними и кайсаками построены укрепления: Чулак-курган, Авлие-ата, Соли-курган, Мерке, Пишпек и Токмак. Болорские киргизы имеют в своих кочевках два укрепления: Бустан-терек и Ташкурган на Памире.
В отношении этих киргиз, которые распространяются кочевками до Хотана, еще не установились правильные отношения. Для сбора зекета разъезжают в их улусах то маргеланские, то ошские сипаи. Чонбагыши платят зекет кашгарскому аксакалу.
При всем том: власть Коканда над киргизами слаба, и они мало слушаются хакимов, особенно в последнее время. Малибек взошел на престол при помощи киргиз и кипчаков. Алимбек-датха, теперешний кокандский визирь, есть дикокаменый киргиз; в хакимы и начальники войск назначено много киргиз.
Киргизы издавна принимают участие в восстаниях в Кашгаре. Киргизы худые мусульмане: о догматах веры имеют самое темное понятие, сохраняют шаманские порядки и грамоте не учатся, потому участие их в предприятиях ходжей нельзя объяснить ничем другим, как жаждой добычи; впрочем, чем более народ религиозно невежественен, тем более суеверен.
Мы встретили на Тянь-Шане фамилию киргиз из племени калмыки, которые были богаты. Они объяснили, что богатство их происходит оттого, что предки их Мамеке и Шопак служили братьям Бурханеддину и Ходиджану и что ходжи дали им благословение.
У них как святыня хранится железный треног, принадлежащий одному из этих ходжей. Киргизы уверяли нас, что когда у них заболевает лошадь, то стоит надеть этот треног, чтобы исцелить животное.
Как бы то ни было, киргизы были и будут деятельными участниками ходжей. При Джангире киргизы саяк, чирик, бассыз и бугу были партизанами ходжей, а чоибагыши сносились с китайцами, но тайно.
Один из родоначальников их Измаил по ненависти к Джангиру получил прозвание черногорца. Главные партизаны ходжей - киргизы, кочующие на Тянь-Шане: бугу, сарыбагыши и султу - не принимали прямого участия.
В 1846 году Тавеккель-ходжа, собирая приношения для предположенного газата, посетил аулы этих родов. Его всюду принимали с почтением и обогатили приношениями. Киргизы знают страх, внушаемый китайцам ходжой, и пользуются этим для корыстолюбивых целей.
Один из родоначальников чириков Турдуке, кочующий со своими родами по р. Кокшал около Турфана, был недоволен амбанем этого города; чтобы заставить его быть уступчивым, схватил какого-то сарта, навернул на него чалму и подступил к стенам Турфана, выдавая чалмоносца за ходжу; только красный шарик и ежегодные дары успокоили этого киргиза.
Киргизы существенной пользы хотя приносят ходжам очень мало, но важны для них в том отношении, что всегда готовы к их услугам. Замечательно то, что при появлении ходжей киргизы считают отношения свои к Коканду необязательными и не слушаются кокандцев, а исполняют только волю ходжей.
Киргизы, которых мы встретили на пути, только и говорят о газате и с нетерпением ждут, когда Бузрук-хан сядет на коня. Китайцы участие киргиз в восстаниях считают в связи с влиянием Коканда, и это еще более увеличивает в их глазах значение кокандского хана, но стараются подарками склонить киргиз на свою сторону и имеют в их улусах своих агентов.
Отношение китайцев с Тибетом дружественное, здесь они обращают все свое внимание и бдительность на то, чтобы не дозволить англичанам проникнуть в свои владения. Яркендский амбань принимает часто посольство от гильгитов и дарит их чаем, серебром и другими вещами, которые посланники - троглодиты уносят на своих плечах.
Основной принцип империи - не допускать иностранцев в свои владения - распространяется в Восточном Туркестане на англичан и русских, ибо армяне прежде жили в Кашгаре и имели свою церковь.
Опасения против англичан тем более сильны, что в Малой Бухарин господствует мнение, что Индийская кампания посылала агентов для того, чтобы вызвать ходжей в Кашмир, и предлагала им свою помощь.
В какой степени это справедливо мы не знаем. Говорят, что в 1855 или 1856 году, хорошо не помним, англичане приходили в Яркенд и были возвращены обратно. При нас поговаривали, что в Хотан приезжал агент, чтобы узнать о судьбе убитого европейца, которого, судя по времени и обстоятельствам, нужно принять за прусского ученого Адольфа Шлагинтвейта.
Китайцы отвечали, что европеец убит инсургентами, потому они не знают обстоятельств происшествия. В какой степени русские возбуждают опасение китайцев Южной линии и особенно туземных властей, можно судить по тому, как встретили наш караваи в Кашгаре.
Из всего вышесказанного очевидно, что состояние Восточного Туркестана в настоящую эпоху самое плачевное и одинаково неблагоприятно как для китайцев, так и для ходжей. Меры, принятые китайским и туземным правительствами весьма слабы, и, вообще, их политика не имеет никаких залогов к восстановлению спокойствия и тишины, а ограничивается строгой экзекуцией после мятежей, стеснительными и подозрительными происками в обыкновенное время, мерами, ведущими опять к мятежам.
Для того, чтобы ходжи имели успех, нужно чтобы изгладилась вражда между черногорцами и белогорцами, а это очень, очень трудно. Кокандцы всегда будут разыгрывать свою двуличную роль, ибо она для них выгодна.
Таким образом, беспорядкам в этой стране не предвидится конца. Последнее событие всего лучше выражает это безнадежное положение Малой Бухарин. С 1857 года туземными беками были приняты возможные меры к предупреждению внезапных набегов ходжей; китайцы объявили, как говорят, решение, что туземные власти должны защищать свой город от внешних нападений и что все те из них, кои при появлении неприятеля оставят свои посты, будут подвергнуты смертной казни.
Если это справедливо, то объявленная мера, без сомнения, будет действительнейшим средством к пробуждению беков от бездействия и беспечности. До сих пор они брали взятки, угнетали народ различными способами и, когда являлись ходжи, беки, не принимая никаких мер, скрывались в китайскую крепость, и только хакимбеки подвергались за нерадение штрафу или временной ссылке в Илю.
Вследствие нового решения беки поставлены в весьма неприятное положение: если ходжа возьмет Кашгар, то им грозит неизбежная смерть или под ударами ходжи, или же в китайском суде. Во избежание всего этого, они предприняли следующие меры:
1). Для получения своевременных известий о бегстве ходжей и вообще для наблюдения за их действиями (они) имеют агентов в Коканде и особенно в пограничном городе Ош (Тахт-сулейман), и (у) всех киргизских родоначальников, кочующих по Теректам, Узгену и Нарыну;
2). Составлено ополчение из жителей окрестных деревень числом до 100 человек. Из этого (ополчения) 500 человек из селений Астын- и Устун-Артыш, Бишкарым и Аргу обозревают черту караулов на северо-восток и часть в горах на северо-западной границе;
Ополчение это вооружено топорами, дротиками и ружьями в таком порядке, что тот, кто имеет топор, не имеет ни ружья и ни дротика и так далее. Они отправляют службу на своих собственных лошадях и в своей одежде, отличием их звания служат красные лоскутки с китайской надписью, пришитые к левому плечу;
3). Наделаны топоры и дротики, которые хранятся у городских ворот и при здании полиции, на тот случай, чтобы народ мог вооружаться против ходжей. Все кузнецы обязаны бесплатно сковать известное число этого оружия, а железо доставляет правительство;
4). Учрежден постоянный караул па городских стенах, на которые поочередно командируются чиновники и даже муллы. В тех случаях, когда почему-либо ждут нападения, караул усиливается, и почти все беки присутствуют на городских башнях.
На шести башнях, говорят, есть четыре пушки, оставшиеся от ходжи, но мне удалось видеть одну. (В связи) с известием о беспорядках в Коканде внимание кашгарского правительства было обращено на эту сторону, особенно когда караваны были задержаны в городе Оше и прямых известий не получалось.
В это время беспрерывно приезжали кашгарские агенты с известиями, по-видимому, неблагоприятными; у городских ворот усилили стражу, и один чиновник наблюдал за приезжающими и отъезжающими кокандцами.
По ночам по улицам разъезжали с факелами разъезды для предупреждения внутренних беспокойств и на стенах усилены были караулы. С 1857 года постоянно воспрещается ходить в 9 часов по улицам, и потому в каждом квартале стоят часовые и разъезжают ночные патрули под названием джесакчи.
ричиной такой тревожной заботливости туземных властей, как мы узнали после, был слух, что Валихан-тюре бежал в Кашгар. В числе мер, принятых для устранения беспокойств в народе, особенно памятен кашгарцам указ, изданный 5 марта, по следующему поводу.
усульманский праздник барат, который приходится (на) 15 число магометанского месяца шагбана, издавна праздновали в Кашгаре с особенным торжеством. К баратской вечерне обыкновенно собирались из отдаленных городов и деревень богомольцы к гробнице ходжи Аппака, родоначальника фамилии нынешних ходжей, который в мусульманском мире известен за одного из первоклассных святых.
Город Кашгар буквально переселялся в сады, окружающие этот надгробный храм; содержатели ресторанов, торговцы фруктами, сахаром, пирожками и разными съестными продуктами перекочевали в это место.
Ночью гробница, мечеть и другие здания были иллюминованы разноцветными фонарями, и после службы до другого дня продолжалось в садах гулянье. Хакимбек по приказанию китайцев для отвращения сбора такого многочисленного народа отдал 5 марта приказ, чтобы к 15 числу шагбана никто не смел идти к границе Аппака.
Все обвиненные в нарушении приказа должны были подвергнуться: мужчины - телесному наказанию, а женщины - лишению нарядов, в которые будут одеты; также воспрещалось собираться толпами на улицах и разговаривать.
Мы помним, что из всех стеснительных мер последняя возбуждала неудовольствие всех сословий, и всеобщее убеждение было такое, что святой Аппак не оставит безнаказанно это святотатство. Китайское правительство со своей стороны после восстания 1857 года ввело только одно новое правило.
Для скорейшего получения известия о восстаниях кашгарскому амбаню предоставлено право сноситься с цзян-цзюнем, что прежде производилось через яркендского хебе-амбаня. Действительно, слухи о бегстве ходжи были справедливы, как узнали мы после.
В октябре месяце Малибек, старший брат хана Худояра, явился в Маргелан и стал собирать войска против брата. Кашгарские эмигранты готовились в это время к газату и были на военной ноге. Тилля-хан, бывший в 1858 году янысарским правителем и начальником яркендского отряда, собрал своих кашгарцев и первый стал под знамя Малибека.
Кичикхан-тюря, пользуясь смутами в Коканде, бежал, чтобы предпринять газат, но, увидев, что соотечественники его были вовлечены в дело Малибека, оставил свое намерение и явился в лагерь Малибека в то время, когда он осаждал Коканд.
Вскоре прибыл к Малибеку и Валихан-тюря, которому он дал бунчук и обещал, что если возьмет Коканд, то сделает его ходжа-каляном, отдаст в его управление всех кашгарцев, а будущей весной пойдет сам на Кашгар, чтобы помочь ему овладеть этим городом.
Когда Малибек сделался ханом и отправил Нормагомета-датху аксакалом в Кашгар, Валихан успел выехать из Коканда, но бегство его было открыто и его привезли обратно под стражей. Вследствие этого, говорят, Малибек отнял у Валихана бунчук и знамя и передал их Каттахан-тюре, поручив ему главный надзор и ответственность за своими родственниками.
Малибек приказал, чтобы каждый день три раза все члены фамилии Аппаков являлись к Каттахану на салям, а о том, который не явится, доносить тотчас ему. Говорили также, что впредь за самовольные отлучки из Коканда хан объявил ходжам изгнание и тюремное заключение и что Валихана сослал в Туркестан.
Достоверность этих слухов была сомнительна, но было верно то, что хан принял предохранительные меры против вторжения ходжей в Кашгар и облачил Каттахана в звание главы семейства; а известие, что хан сослал Валихана в Туркестан была выдумка аксакала для приобретения выгод при переговорах кокандского посланника с китайцами.
по-видимому, кашгарские чиновники мало доверяли кокандцам. В это самое время слухи о бегстве хожди еще более усилились между народом, говорили, что Валихан находится у дикокаменных киргиз.
На всех площадях и в тавернах женщины и дети только и говорили о том, что скоро будет ходжа. Кашгарцы чрезвычайно боятся Валихана, и когда разнесся слух, что он идет опять на Кашгар, туземцы были в отчаянии.
Везде слышались слова: «Что мы будем теперь делать? Господин перережет теперь всех нас» и прочее. Когда им говорили, что в таком случае самое лучшее не пускать его и защищаться, они с удивлением спрашивали: «Разве можно сопротивляться ходже?».
илиция, набранная для защиты города, показывая на оружие, говорила: «Зачем нам его дали? Неужели мы будем стрелять в ходжу? Мы - мусульмане и заботимся о спасении наших душ!» Очень понятно после этого, что если опять придут ходжи, то город будет также легко взят, как и в 1857 году.
В заключение мы скажем несколько слов о характере и способностях ходжей, которые могут быть во главе будущих восстаний. Сарымсак-ходжа, бежавший от избиения китайцев, имел трех сыновей: Юсуф-ходжу, Пахаведдин-ходжу.
Старший жил в Бухаре и в 1830 году, вызванный кокандцами, произвел восстание. Второй был убит во время восстания 1825 года, третий - Джангир, известный претендент, казнен китайцами. Юсуф-ходжа оставил трех сыновей: Ишанхан-тюрю, известного более под именем Каттахан-тюри, Валихан-тюрю и Кичикхан-тюрю.
Старший из них был главой восстания 1847 года, он человек слабый, недальнего ума и время своего владычества ознаменовал сбором обширного гарема; Валихан-тюря, человек энергичный, неглупый, но подвержен курению хашиша и жесток; личность его мы обрисовали прежде.
Кичикхан-тюря не отличается особенными качествами; он несколько раз предпринимал газат, но безуспешно: в первый раз его поймал комендант Куртки и препроводил в Коканд; в 1847 и 1857 году он участвовал в восстаниях, по отдельных постов ему не поручали.
Джангир оставил одного сына Бузрукхан-тюрю. Как представитель старшей линии, он носит титул махтуми-азям; 38 лет, считается человеком ученым и святым, характера мягкого; его в Коканде и в Малой Бухарин чрезвычайно уважают, так что Валихан взял Кашгар его именем; на него возлагают теперь малобухарцы всю свою надежду, и киргизы с нетерпением ждут газата, во главе которого будет этот принц.
Кашгарцы говорят, что в Пекине есть отрасль ходжей из фамилии Аппак, происходящая от Турду-ходжи, который был взят в плен при покорении Восточного Туркестана. Ходжа этот имел титул гун. В 1856 году привезено было тело одного из его потомков для предания земле в фамильном склепе Аппаков.
Наиб этого ходжи, привезший тело, не знал тюркского языка и одет был в китайское платье.

V. Промышленность и торговля.

«Последний, пятый раздел монографии Шокана Уалиханова «Описание Алтышара, или Кашгара». Представляет собой анализ экономической ситуации в Восточном Туркестане. Отдельным подразделом дается описание действовавшей в то время денежной системы и принятых мер длины и веса.
Работа сохранилась в виде нескольких копий. Все списки почти идентичны, кроме начала и мелких разночтений, в основном стилистического характера. Две копии являются официальными отчетами Ш. Уалиханова о результатах путешествия в Восточный Туркестан. Другие списки - это автографы, авторизованные копии или черновые наброски. Они написаны осенью 1859 года в Омске или больным Уалихановым, или под его диктовку. Пагинация в этих делах из-за разрозненности отдельных листов в некоторых случаях перепутана.»

Промышленность в Восточном Туркестане менее развита, чем в соседних среднеазиатских владениях. Непомерные налоги останавливают успехи промышленности и торговли. Вследствие частых войн поля очень часто остаются невозделанными.
Поселяне во время войны отрываются от своих обычных занятий и после восстания перебираются за границу. Виды сельского хозяйства в Восточном Туркестане суть: хлебопашество, возделывание хлопчатой бумаги, конопли, конджута, искусственное луговодство, шелководство (только в Хотане), разведение табака, огородничество, садоводство и скотоводство.
Хлебопашество и разведение хлопчатой бумаги составляют главный предмет народного богатства, ими оплачивают туземцы свою подать китайцам, ими же давали дань монгольским ханам. Надо отдать справедливость туркестанцам в трудолюбии, с которым они обрабатывают неблагодарную почву для своих посевов.
Способ распашки, система орошения и время посева совершенно одинаковы, как в других среднеазиатских государствах. Перед распашкой поля наводняют из каналов и после посева снова напускают воду. Земледельческие орудия туркестанцев суть: плуг с деревянным сошником и доска с гвоздями, заменяющая борону.
Обмолотку производят лошадьми, гоняя их кругом столба, или же посредством каменного или деревянного чурбана, который привязывают к лошади за гужи - способ, заимствованный у китайцев. Землю пашут лошадьми, запряженными попарно, между тем как во всей Средней Азии для этого употребляются быки, а у киргиз - верблюды.
Почву удобряют навозом. Поля меняют через три года и даже более. Мельницы строят водяные и китайской конструкции. Хлебные растения, засеваемые в Малой Бухарин, следующие: пшеница сеется ранней осенью, а убирается в июне или июле месяце, наводняются же поля до шести раз; рис сеют в начале апреля и держат постоянно в воде, (он) снимается в конце августа и сентября. Джугара, или гаулян, сеется в апреле и снимается в конце сентября, орошается только два или три раза; из него делают хлеб и употребляют для корма скота, а стебель идет на отопление.
Ячмень и кукуруза употребляются вместо овса; первый сеется осенью, а вторая - ранней весной. Чечевица и просо сеются в небольшом количестве, последнее идет на приготовление бузы. Хлопчатую бумагу сеют в начале апреля, а убирают в конце сентября.
Плантации этого растения сначала орошают посредством узких канав, но не наводняют, а наводняют только тогда, когда растение начнет подниматься. Для очистки бумаги от зерна употребляется особенная машина.
онопля, из семян ее выжимают масло, а из цветов женского рода приготовляют одурящий экстракт бэнг (хашиш). Конопляные цветы для приготовления бэнга завертывают в капустные листы и парят в горячей золе, и потом в просушенном виде замешивают на молоке с мукой.
Хашиш принадлежит к числу замечательных продуктов вывозной торговли. Конджут, из семян его приготовляется масло (зыгыр), а из выжимок вместе с конопляными и хлопчатобумажными семенами и с соломенной сечкой делают лепешки, называемые куньджара, которые употребляются на корм верблюдам и коровам.
По неимению природных пастбищ, луговодство производится в больших размерах. Для засева искусственных лугов употребляется мусюй. Мусюй сеют в шесть лет один раз, сеют негусто и в начале апреля; в первый год трава эта не скашивается.
Мусюй требует частой поливки: через каждые десять дней. На второй год можно скашивать три раза, а в следующие - до шести раз. Первое кошение производится тогда, когда растение цветет. Мусюй употребляется вместо сена, продается снопами в 10 и 11 фунтов.
В день достаточно для одной лошади семи снопов. Свежий мусюй вреден и употребляется сухой; перед тем как кормить животное, посредством машинки делают сечку. Кроме того, в Малой Бухарин сеют марену, которая снимается на второй или третий год; это растение разводится, к несчастью, в весьма незначительном количестве.
Шелководством занимаются только в Хотане и окрестных ему селениях, уход и вынашивание червей совершенно одинаковые, как в других странах Азии: коконы носят под рукой. Табак преимущественно разводится в Уш-Турфане, он крепок, идет для продажи к дикокаменным киргизам.
В других городах Малой Бухарин табак родится очень мало и туземцами употребляется привозной из Коканда и Бухары; каршинский (табак) (в Бухарском ханстве) считается лучшим. Огородничеством туркестанцы занимаются с успехом.
Другие виды земледелия, как, например, садоводство, находятся в большом пренебрежении. Судя по культуре фиговых и гранатовых дерев, Малая Бухарин могла бы с успехом заниматься садоводством и обогатить свою флору разными фруктовыми и полезными растениями.
В Средней Азии из винограда делают особенную патоку, называемую ширни, и вино, а торговля сушеными плодами, миндалем, грецкими орехами и фисташками составляет одну из главных отраслей народного богатства.
В Малой Бухарин фрукты и плоды ограничиваются собственным употреблением хозяев и продажей на базарах в свежем виде; туркестанцы умеют сохранять в свежести плоды и дыни в продолжение всей зимы.
последнее время бухарские евреи стали делать в Кашгаре, по заказу анджанцев, виноградный спирт и мусаллес (вино); но туземцы употребляют водку, которую выкуривают из джугары, и бузу из Сорочинского пшена.
Винокурением в Восточном Туркестане преимущественно занимаются китайцы. Скотоводством в Малой Бухарин почти не занимаются. Недостаток луговых и пастбищных мест препятствует его развитию; только овцеводство, разведение яков и ослов составляет предмет занятий для жителей некоторых округов Малой Бухарин, и то в весьма незначительном количестве.
Долоны - жители Аксуйского и Турфанского округов разводят овец калмыцкой породы, к чему представляют удобства: для первых - луговые берега реки Тарима, для других - горные пастбища. В Хотане занимаются также разведением овец, дающих белые мягкие шкуры.
Эта порода, как бухарские овцы, довольствуется сухими и колючими растениями степной флоры. Як разводится в селениях Яркендского и Хотанского округов, имеющих положение в горах. В этом отношении известны селения Саркол на Памире, Санджу и Киллян в ущельях Куэнлуня.
слы, содержание которых гораздо дешевле и проще уход, предпочитаются туземцами Малой Бухарин для разводства. Другие животные пригоняются из соседних кочующих орд и содержатся в количестве, необходимом для разных потребностей, и потому относительно продовольствия мясной пищи Малая Бухария находится в совершенной зависимости от номадов.
В Малой Бухарин, как и во всей Азии, собственно мануфактур нет, а есть рукомесло. Этого рода промышленность находится здесь на низкой степени развития и ограничивается производством разных бумажных изделий.
адо полагать, что относительно мануфактурной производительности, Восточный Туркестан в течение многих веков не сделал никакого прогресса, ибо. Гуэн-тсанг, китайский буддист, посетивший около 645 г. от Р. X. Хотан, говорит, что край этот производит шерстяные ковры, тонкий войлок, тафту и почечный камень - произведения, которыми почти ограничивается и теперь его фабричная деятельность.
Рассмотрим подробно все мануфактурные продукты Шести городов:
I. Главнейший продукт по обширному производству составляют даба, бязь или мата. Кашгарская даба бывает двух сортов, которые известны в киргизской торговле под названием кок-джиекихам. Первый сорт имеет ширину от 6½ до 8 вершков, длину от 12 до 16 аршин.
Хам разделяется еще на несколько сортов: более тонкий - биш-бах (пятинитяный), стоит конец в Кашгаре 2 тянга и 10 пулов; турт-бах - от 1 тянга и 3 пулов до 1 тянга и 4 пулов; эти два сорта имеют от 12 до 14 аршин длины и от 6½ до 8 вершков ширины.
Низкие сорта хама суть: джувт-хам, от 10 до 12 вершков ширины и от 13 до 14 аршинов длины, ценой от 80 до 95 пулов; таха-хам - от 35 до 45 пулов и сам-су - лучший сорт последнего, называемый чи-зябу, стоит от 75 до 80 пулов; второй сорт - файзабатский - от 50 до 55 пулов; третий - артышский - от 41 до 44 пулов.
Независимо от этих родов дабы, в Кашгаре производят особенный род тонкой бязи. Шан-мата в 12 аршин длины и 12 вершков ширины. В Яркенде приготовляют один сорт дабы, известный под названием сары-буз, имеющий 11 аршин длины и от 10 до 12 вершков ширины; стоит на месте от 65 пулов до 1½ тянга.
Шиша, или даек, имеющий 10 вершков ширины и от 8 до 12 аршин длины, производится в Аксу и стоит от 30 до 35 пулов конец. В Хотане делают очень тонкий сорт бязи шан-мата, которая идет в казну, а в торговле встречается редко; она имеет от 10 до 12 аршин длины и 12 вершков ширины, на месте стоит от 80 пулов до 2 тянга. 
II. Бумажный холст (чекмень), имеет 17½ аршин длины и 8 вершков ширины, в Кашгаре стоит от 3 до 8 тянга; чекмень окрашивается в серый, коричневый, желтый и темно-синий цвета. В Яркенде делаются тонкие сорта этого холста, который употребляется на верхние кафтаны и стоит до 20 тянга.
III. Машру - грубая полушелковая материя, производится в Хотане, имеет длину от 7 до 8 аршин, а ширину 9 вершков, стоит на месте от 3 до 5 тянга; на ямбу же дают от 108 до 115 штук. Встречается и высокий сорт «машру», которого два куска стоят золотой.
IV. Войлок приготовляется в Хотане и в селении Бай в Аксуйском округе. Хотанский бывает большей частью длиной в 3, а шириной в 2 аршина, стоит от 3 до 3½ тянга, крашеный же - 5 тянга. Большие войлочные молитвенные ковры с цветами продаются от 12 до 13 тянга.
Войлок байский грубее, но большей величины в 4 аршина длины, стоит в Кашгаре серый от 2 до 5, белый до 6 тянга. Хотанский войлок вывозится в большом количестве в Коканд, Бухару и вообще на Восток и заменяет ковры, а байский идет в Кульджу и употребляется туземцами.
V. Ковры делаются в Хотане и Яркенде. Туркестанские ковры уступают в доброте туркменским, но имеют красивые китайские узоры. Они по виду бывают двух родов: с ворсом и без ворса; по материалу - шерстяные или шелковые, а по величине разделяются на большие - от 3 до 8 аршин длины (и малые) двухместные (чаруза) длиной в 2 аршина и одноместные (маруза) в 1 аршин. Шерстяные ковры большие стоят от 1 до 3 золотых, чаруза от 12 до 13 тянга и маруза от 3½ до 5 тянга.
Шелковые идут почти в одной цене. Кроме того, приготовляют ковровые дорожные мешки и чапраки на седла. Кашгарские эмигранты начали делать шелковые ковры с китайскими узорами и в Кокандском ханстве, в городе Маргелане.
VI. Тимпаи - бумажная, грубая материя, вроде тика, с темно-синими полосами, имеет до 8 аршин длины, продается парами по 3½ тянга каждая, или на золотой 5½ пар. Ее делают в Хотане, Яркенде и Аксу, она идет преимущественно в киргизские орды.
Лучший сорт этой материи, чрезвычайно любимый киргизами, делается в Намангане (в Кокандском ханстве) и известен под названием кара-каска; на месте производства лучший сорт стоит пара 2 р. 40 к. (12 тянга), а киргизы платят до 5 баранов.
VII. Дараи - шелковая бязь и шелковая армянина, приготовляется в Хотане. В Кашгаре первая стоит 2 р. 40 к. (12 тянга), а последняя 4 р. 40 к. (22 тянга). Дараи лучшей доброты делают в Маргелане и в Кашгаре, продается этот товар предпочтительно кокандской фабрикации.
VIII. Кожа. Город Аксу относительно кожевенного промысла пользуется в Малой Бухарин особенной известностью; аксуйский товар стоит 2 р. 40 к. (12 тянга), а подошвенная кожа на 2 пары - 60 копеек.
В Кашгаре и в других городах занимаются тоже этим промыслом, но производят кожи низкого достоинства, которые находят потребителей только между туземным бедным классом. В Яркенде и Хотане делают замшу из кожи монгольских коров (як) и употребляют на уздечные ремни и чапраки; кожа продается от 8 до 12 тянга.
В заключение должно заметить, что Яркенд производит грубые и небольшие гарусные шарфы, которые стоят от 30 до 40 пулов; а в Кашгаре с некоторого времени возвратившиеся из Коканда эмигранты начали выделывать одеяльные выбойки и опояски, вроде кабульских.
Кусок подкладочной выбойки стоит 1 тянга 5 пулов, одеяльная -2 тянга, а опояски - от 2 пулов до 2 тянга. Начали также делать шагрень, изволоченную кожу (кимсен). Эта промышленность получила начало не более двух лет и находится еще в младенчестве.
Вышепоименованные произведения удовлетворяют потребности жителей, составляют также и предметы народной торговли. Даба вывозится в Дикокаменную орду, в киргизскую степь, в Кульджу, а иногда в Коканд и Ташкент.
Калмыки предпочитают яркендский сары-буз. Кашгарская бязь пользуется у кочевников особым предпочтением по своей прочности и доброте. Бумажный холст и чекмень и сшитые из них халаты идут в Дикокаменную орду. Прочие затем изделия вывозятся в Коканд и Бухару.
Город Кашгар принадлежит с древнейших времен по своей обширной торговле к числу первоклассных рынков Средней Азии. Он был главным пунктом, через который Восток получал произведения Китая.
Торговый путь из Ферганской долины через Теректы в Кашгар был известен еще Птоломею. В настоящее время вся Средняя Азия получает через Кашгар чай, употребление которого в этих странах сделалось также общим, как у нас, поэтому все торговое значение Кашгара и прочих шести городов Восточного Туркестана было основано и основывается теперь на произведениях Китая и в особенности на вывозе чая.
Несправедливо мнение, что Восточный Туркестан есть ключ для торговых операций с Индией, ибо сношения этой страны с Индией производятся через Бухару, и только с Тибетом и Кашмиром существует непосредственное сообщение, которое не оживлено большой торговой деятельностью по причине трудности путей.
Торг внутренний производится преимущественно в известные дни, которые называются базарными. Каждый город и большие селения имеют раз или два в неделю, смотря по торговому своему значению, базарный день, в который стекается для купли и продажи народ из окрестных мест; в Кашгаре он бывает раз в неделю.
Базарные дни окрестные жители привозят хлеб, дрова и разные произведения своего недельного труда. Кроме того, в городах и больших селениях ведется постоянный торг в лавках, где продают съестные припасы, бакалейные и мануфактурные товары, разного рода посуду, готовое платье, меха и проч., и на торговых площадях, где исключительно производится оптовая распродажа хлопчатой бумаги, скота и проч.
В Кашгаре имеются особые базары: гундан - для продажи дабы, гайчан для скота и пахта-базар - для хлопчатой бумаги. Вообще внутренний торг более мелочной, и только даба, хлопчатая бумага и скот продаются большими количествами.
По сведениям кашгарского таможенного начальства, обыкновенно продается на гундане от 60 до 65 000 концов дабы в неделю. В Китайском Туркестане, как говорено нами выше, мало значительных капиталистов, и те вследствие обременительных налогов водворяются охотнее вне своего отечества в городах: Кульдже, Урумчи и Чугучаке.
Большая же часть туземцев занимается мелочной торговлей и выменом у дикокаменных киргиз скота. Китайское правительство боится эмиграции и потому неохотно дозволяет туземцам выезжать за границу и то по поручительству своего общества.
Эти мелочники весной отправляются на Иссык- Куль с товаром на нескольких лошадях и осенью возвращаются в Кашгар. При таком положении торговой деятельности туземцев во главе торговли стоят анджанцы - люди более или менее состоятельные.
Особенные привилегии и свобода, которыми пользуются иностранцы, приманивают сюда значительнейших капиталистов Средней Азии. Жители Маргелана, самого замечательного города в Коканде по своим мануфактурным произведениям, преимущественно ведут торговлю с Кашгаром.
Вообще торговля Восточного Туркестана находится в руках кокандцев и бухарцев, которые все торговые операции обращают на приобретение чая. По важности чайной торговли мы считаем необходимым обратить внимание на этот продукт.
В кашгарской торговле сорта чаев немногочисленны, и многие сорта, привозимые в Кяхту, Чугучак и Кульджу, здесь не встречаются, что зависит от вкуса потребителей. В Кашгаре различают пять сортов чая.
I. Зеленые чаи:
а) ак-чай, ящик стоит 90 ланов серебра;
б) гура-большой, имеет большие округленные листы, (стоит) 80 ланов ящик;
в) гура-мелкий - от 75 до 80 ланов; 
г) шивы-чай - от 55 до 60 ланов;
ж) кирк-мышвах-дар - от 45 до 47 ланов и 
з) простой кирк-ма - от 38 до 40 ланов.
В небольшом количестве продают зеленый чай в оловянных банках, весом около 2½ наших фунтов, и гинами (1½ фунта) в обертке(из) красной бумаги; банка первого стоит три золотых. Есть низший сорт зеленого чая, известный в азиатской торговле под названием ресми; чай этот подкрашен зеленой, краской и стоит от 25 и 30 ланов серебра. Последние два года его не было в привозе.
II. Цабет-чай - в тростниковых цибиках в 13 русских фунтов, двух сортов: мишик-куз (кошачий глаз), ценой 14 цибиков на ямбу, и ресми - простой - от 17 до 18 цибиков на ямбу. Вообще цены на этот чай в последнее время значительно возвысились; в прежнее же время он продавался на ямбу до 17 цибиков первого и 24 - второго.
III. Фу-чай - в четырехугольных плитках, оклеенных наглухо в бумажный картон, имеет вес 7½ русских фунтов; штука стоит от 10 до 11 тянга, а на ямбу дают от 60 до 63 штук.
IV. Цянь-лян-чай, известный у азиатцев под именем атбаш (конской головы), - в длинных цилиндрических цибиках, весом в 2 пуда 6 или 8 фунтов, стоит штука (бауза)* 9 ланов серебра, а на ямбу дают 5½ штук.
V. Джайнек-чай - в цилиндрических цибиках, весом 9 фунтов; бауза его стоит 1 лан и 4 цяна.
VI. Байховый чай требуется в кашгарской торговле весьма мало; при нас было привезено 80 ящиков (каждый ящик в 80 фунтов) ляпсинского чая, из числа коих 12 ящиков приобретены были нашим караваном по 17 ланов серебром для отвоза в Россию. Кирпичный чай, обыкновенный, в 2½ фунта весом, и калмыцкий, большой кирпич - в 3½ фунта, сюда никогда не привозятся и вообще не требуются в Среднюю Азию.
Весь чай, идущий в Западный край с Северной и Южной Тяньшанских линий, идет за границу из города Лянь-Чжеу в губернии Ганьсу по билетам, выдаваемым в этом городе, а оттуда через заставу Цзя-юй-гуань в город Гучэн (Урумчи)3, главное складочное место.
Из Урумчи, после оплачивания транзитной пошлины, чай развозится на север в Тарбагатай (Чугучак) и в Или (Кульджу) и на юг, в Аксу, откуда отправляется партиями в Кашгар, Яркенд и Хотан. В Лянь-Чжеу пошлины оплачиваются натурой 2⁄10, т. е. 8 процентов.
ранзитная пошлина в Гучэне очищается по сортам привозимого чая. Первый сорт: бай-хао, сянь-пянь, y-и, чжулянь, даэ-ча и пур-ча - со 100 джинов чаев этого сорта берут пошлины по 1 лану серебра; второй сорт: янь-аца-цзинь-чжуань, гуан-хэ, цянь-лян и болян - со 100 джинов этих чаев полагается 6/10 ланов серебра; третий сорт: большой кирпичный - да-джуань; с этого сорта со 100 джинов определено 3⁄10 ланов серебра.
Других пошлин с чаев, идущих на Южную линию, нет. Перевозка чая производится на верблюдах; вьюк бывает весом от 8 до 9 пудов, не более. Кроме чая, Южная линия получает из Китая ревень, торговля которым в Кяхте находилась постоянно в руках туркестанцев, фарфор и шелковые ткани. В последнее время отпуск этих предметов значительно уменьшился, так что шелковые материи получаются из Кульджи.
Складочный пункт чая в Восточном Туркестане есть город Аксу, из которого он развозится в Кашгар и Яркенд. В Аксу торговля чаем производится исключительно китайцами, и только в Кашгаре и Яркенде он перекупается азиатцами.
В этом отношении Кашгар стоит выше всех других городов. перации торговые на чай производятся азиатцами на серебро и золото; опиум есть единственный предмет, входящий также в размен чая; он получается из Мешхеда, стоит в Бухаре 50 и 56 золотых за пуд, а в Восточном Туркестане - от 2 до 2½ ямб, иногда поднимается до 3.
Все привозные товары из Коканда выменивают туземцы на местную монету, которую потом обращают в серебро, привозят также бухарские, хивинские, кокандские и персидские серебряные монеты; золото же обращается здесь в виде кокандских и бухарских тилля (червонцев).
Для заключения торга на чай кокандцы отправляются в китайский город, берут образчики чаев и, испробовавши их, делают условие при посредстве официального маклера. Определить годовой оборот чайной торговли весьма трудно.
Говорят, что через Ошскую таможню проходят ежегодно от 50 000 до 80 000 лошадиных вьюков чая, не считая чая, вывозимого бухарцами и бадахшанцами из Яркенда. Конечно, вывоз из этого города по причине дальности пути, до Бухары (65 дней ходу), и опасности его значительно меньше, чем из Кашгара, и, по свидетельству Бориса, в 1832 году привезено было из Яркенда 950 конских вьюков чая, или почти 200 000 фунтов, но в то время китайцы были во вражде с кокандцами, и потому подвоз чая на Южную линию был незначителен.
Привозные товары в Кашгаре суть следующие:
I. Русских фабрик: сукна, драдедам, ситцы, нанки, миткаль, зон, коленкор, холстинка, муслины для чалмы, гарусные и шелковые материи, мишурные и золотые парчи, канитель, рижский бархат, плис, тик, выдра, зеркала, сандал, кошениль, перец, гвоздика, нашатырь, ртуть, киноварь, разные металлы: железо, медь, олово и металлические изделия: самовары, чайники, тарелки, тазы, подсвечники, подносы, табакерки, пуговицы, очки, железные ковши, ручные гармонии, замки, перочинные ножички и прочие железные вещи; разного рода кожевенные товары; кроме того, идет сюда сахар, приготовляемый в маленьких головках от 5 до 8 фунтов. Также много идет в Азию деревянных сундуков, шкатулок, коробочек и прочее.
Сукна, привозимые в Кашгар, двух сортов: мезерицкое и корновое, ценой на Ирбитской ярмарке кусок первого 60 руб., а второго - 40 руб.; нанки московских и шуйских мануфактур. Лучшими считаются нанки, производимые московскими купцами Мединцовыми для кяхтинской торговли и братьев Ремизовых.

Русские товары продаются по ценам, означенным в нижеследующей таблице.

II. Бухарцы привозят в Кашгар из европейских произведений: швейцарские ситцы ярко-красного, алого цвета, французские и английские ситцы, английский и американский коленкоры. Кроме того, из Бухары получается: опиум, мерлушки сортов: данадар, каракули и яныфари, гузератская золотая парча и индиго.

Произведения европейских мануфактур продаются в Кашгаре по нижеследующим ценам:

III. Из мануфактурных произведений среднеазиатских государств бывают в привозе на кашгарский рынок следующие виды шелковых материй: шаи с мелкими полосками или же с большими пестрыми цветами; гульбара, вроде шаи, но более тонкая; дуруя, падшаи и бехасаб, полушелковые материи с яркими цветами и разные бумажные материи, известные под названием алача (они различных достоинств, ценой от 5 руб. за кусок до 20 коп.).
Эти товары производятся в Коканде и Маргелане, а частью в Намангане и Ходженте. Бухарские сорта тех же материй не привозятся в Кашгар, они в цене идут дороже кокандских, но мало разнятся по своим достоинствам.

Цена произведениям азиатским:

По количеству привоза и запроса первенство принадлежит произведениям России и, как видно из вышеприведенных таблиц, продаются лучше, чем азиатские и английские товары. Произведения великобританских фабрик получаются в Кашгаре главным образом из Бухары, через Мешхед, почему и известны под названием мешхеди.
Английские товары очищаются в Бухаре транзитной пошлиной, перекупаются туземцами и отправляются в Коканд и Кашгар, с уплатой по пути новых пошлин, как в Коканде, так и в Кашгаре. следствие этого английские товары в Кашгаре чрезвычайно дороги сравнительно с русскими.
Ситцы привозятся в незначительном количестве и пока не могут соперничать в Коканде и Кашгаре с русскими ситцами. Английские ситцы гораздо уже русских и хотя окрашены в яркие краски и имеют восточные узоры, но скоро линяют и непрочны; зато красный бумажный кашемир (Turkey red) и белый муслин с цветами чрезвычайно распространены и входят в необходимую для каждой кашгарской женщины потребность одежды.
Азиатские отпускные товары по преимуществу принадлежат к шелковым и полушелковым материям и по высоким ценам своим доступны для людей более или менее богатых. Бумажные же произведения не ввозятся в Кашгар потому, что туземцы предпочитают свои кокандским.
Напротив того, русские ситцы, саржа и нанки доступны для всех. Русские товары достигают Кашгара через Коканд и Кульджу. Пошлина за русские товары при отпуске их за границу берется 1% в город Семипалатинске или Петропавловске.
В Ташкенте они очищаются транзитной пошлиной, или зекетом, который предписывается алкораном, с мусульман берут 1⁄40 с капитала, т. е. 2½ процента, а с христиан - 1⁄20. Таким образом, купец, получив свидетельство от ташкентского зекетчи, может торговать беспошлинно в продолжение целого года во всех городах Кокандского ханства, но если в том же году он выедет в Россию или Бухару, то должен… вторичный зекет, потому что капитал его обращается тогда на новый годовой оборот.
В Кашгаре право пошлины уступлено китайцами кокандцам; взимаемая там пошлина не входит в категорию зекета, учреждения исключительно религиозного, и называется баж (подать). В Кашгаре со всех товаров, откуда бы они не были привозимы, кокандцы берут свой баж в той же мере, как и зекет, т. е. 1⁄40 часть с мусульман, а с христиан - 1⁄20.
Кроме Кашгара, баж берется в Турфане и Яркенде с караванов, приходящих прямо в эти города, и в этом случае в Кашгаре они освобождаются от пошлины. Вывозимые из Кашгара товары очищаются пошлиной в виде зекета в городе Оше.
Кашгар, который преобладает над другими городами в чайной торговле, служит также замечательным пунктом пригона скота. В Восточном Туркестане скотоводства почти не существует, и вся страна продовольствуется скотом, пригоняемым из киргизских орд.
Торговля с ордами дикокаменных киргиз, кочующих в Тянь-Шане, по Таласу и по Чу, и на Иссык-Куле, находится в руках кашгарских и уштурфанских торговцев и жителей кокандского города Намангана.
Наманганцы занимаются обширным садоводством и киргизской торговлей; у них производят изделия, исключительно потребные киргизам. Среднеазиатские бумажные товары киргизской руки, хотя крайне грубы, но прочны и потому нравятся киргизам, не требующим ни ярких красок, ни красивых узоров, а одной лишь прочности.
Бумажный полосатый тик покупается (ими) охотнее и дороже полушелковых материй; все родоначальники и богачи носят особенный сорт этой материи, называемый кара-каска, и платят за нее более чем втрое, потому что пара (2 куска) стоит в Намангане 16 тянга (3 р. 20 к.), а киргизы покупают ее по 5 баранов.
Кашгарцы вывозят к ним бязь, чекмень, машру и турфанский табак; все это киргизы покупают скоро, так что кашгарцы в лето успевают распродать два раза свои товары. Несмотря на притеснения киргизских родоначальников и грабежи, которым иногда подвергаются эти торговцы, ни что не останавливает их предприимчивости.
В последнее время и русские товары стали проникать в кочевья тяньшанских киргиз, но не в большом количестве: нужно для успешного водворения наших товаров, чтобы киргизы изменили свой вкус.
Впрочем, в этом отношении уже проявляется начало успеха. Бугинцы и сарыбагыши знакомятся с предметами роскоши для них, и женщины их начинают носить русские ситцы, коленкор и халаты из кокандских полушелковых материй.
Между тем они в совершенной от нас зависимости относительно красной юфты, а также железной и чугунной посуды; эти статьи составляют предмет необходимой потребности, и петропавловские татары, как нельзя лучше, пользуются выгодами их сбыта.
В Кашгар пригоняют ежегодно более 200 000 баранов; с караваном кашгарцев, пришедших одновременно с нами, было пригнано до 60 000 баранов. Цена барану в Кашгаре по 1½ и ¾ золотого, а после упала до ¼ золотого; на ямбу же давали около 60 баранов.
Из Кашгара гонят баранов в другие города. Уш-Турфан относительно пригона скота есть второй базар после Кашгара. Кроме торговых сношений с Китаем и с киргизами, Восточный Туркестан имеет сношение с Бадахшаном, Тибетом (Лех и Балты) и с Кашмиром.
Торговля с этими странами производится через Яркенд и Хотан, последний более замечателен по обширности торговли, чем Яркенд. Из Бадахшана получаются лошади и невольники из горных племен чатрар, вахан н сияхпуш.
Сверх того бадахшанцы привозят виноградный сироп (ширни) и разные камни: ляпис-лазури, бирюзу, а иногда рубины и яхонт. С Западным Тибетом производится более транзитная торговля в Кашмир и Восточный Тибет.
Туда отправляют кокандцы и бухарцы, живущие в Хотане и Яркенде, русское сукно, русскую парчу, галун, одноцветные нанки, коленкор - факт весьма замечательный, свидетельствующий в пользу наших товаров.
Из среднеазиатских продуктов, кроме мануфактурных изделий, идет в Тибет много драгоценных, но низкого разбора, камней и особенный низкий сорт бирюзы, который называется тибети. В Ладаке перепродают все эти товары кашмирцам, которые отправляют их в Хлассу и Нижний Тибет.
Торговля Восточного и Западного Тибета находится в руках кашмирцев, которые в Хлассе под названием каччи составляют почетное сословие. В Ладаке покупают кашмировые шали средних доброт, мед и невольников, которых продают правители горных владений Гильгит и Канжут.
Здесь покупают также пух знаменитых коз, которых родина лежит на равнине пастухов около Ладана, и породу малорослых тибетских лошадей, называемых тути. Из Тибета вывозят иногда английский коленкор, кисею, ситцы, разные пряности и лекарства.
Товары эти попадают в Ладак двумя путями: из Хлассы и из Кашмира. Впрочем, сношение Восточного Туркестана через Тибет с Индией ограничивается самым ничтожным транзитом. Неудобство пути мешает развитию этой торговли, так что азиатцы редко ездят далее Леха; а те, которые бывали в Индии, говорят с ужасом о горных дорогах, на которых для перевозки товаров употребляют коз, а люди только пешие могут карабкаться по узким тропинкам.
Хотя азиатцы, как известно, отличаются привычкой к преувеличиваниям, но тем не менее справедливо то, что дороги через Тибет в Индию чрезвычайно трудны, даже для простых путешественников.
Иначе англичане давно бы воспользовались таким близким соседством для распространения своего политического и торгового влияния, тем более, что Ладак принадлежит к владениям Лагорского раджи Сулаб-Синга.
Кроме чая, из Восточного Туркестана азиатцы получают некоторые произведения туземной промышленности. Главный отпускной продукт составляет хлопок; он стоит от 8 до 12 тянга (1 р. 60 к. до 2 р. 40 к.) за наш русский пуд.
Кашгарская бумага считается лучшей на территории Шести городов и хотя производится в большом количестве, но отпуск ее незначителен. Иногда по неурожаю хлопчатой бумаги она требуется в Коканд и отправляется также небольшими партиями на Северную линию.
Цена хлопка в Кашгаре несколько дороже, чем в Коканде, где верблюжий вьюк (от 15 до 16 пудов) стоит, смотря по урожаю, от 8 до 14 золотых. Кашгарский хлопок, как говорят, достоинствами выше кокандского, и жители умеют лучше обходиться с ним, чем в Коканде, где его снимают недозрелый.
Шелк хотанский, пуд его стоит на месте от 7 до 9 золотых, и (он) продается размотанный; в Кашгаре за пуд (его) платят от 8 до 11 золотых, а в Коканде - от 12 до 14 золотых, здесь его смешивают с местным шелком и отправляют в Бухару, в Лебаб; в Бухаре пуд этого шелка стоит от 16 до 17 золотых, и, перемешанный с лебабскими шелками, он доходит до Кабула.
Хотанский шелк, окрашенный в красный цвет, идет в Дикокаменную орду. Хотанский шелк, говорят, лучше качеством, чем шелк бухарский и кокандский; но и в Хотане не обращают внимания на воспитание шелковичных червей и не прилагают старания к улучшению породы.
При разматывании от небрежности шелк выходит с узлами и нечистый; за всем тем хотанский шелк может быть предметом вывоза. Бэнг, или хашиш, конопляный экстракт, вывозится в Коканд, Бухару, Персию и Тибет и пользуется на всем Востоке особенной известностью; лучшим считается янысарский, и стоит (он) в Кашгаре пуд 20 тянга, а в Коканде -30 и 40 тянга.
Хашиш, приготовляемый в Коканде, не имеет тех качеств, как янысарский, и цена ему 16 тянга. Самый главный отпускной предмет Шести городов есть бязь, она вывозится в Кульджу, Чугучак, Урумчи и в другие места Северной линии; также большое количество ее идет в Коканд, Ташкент и непосредственно через кашгарцев к дикокаменным киргизам.
Прогоняемый скот может служить доказательством значительного отпуска киргизам этого товара из Кашгара. Из Малой Бухарин идет немало дабы на Северную линию; из Кульджи в 1854 году было вывезено этого товара в киргизскую степь и в Семипалатинск 54 689 концов на сумму 22 858 рублей, а в 1855 году -110 545 концов на сумму 42 190 рублей.
Хотя в Кокандском ханстве многие селения и города занимаются исключительно производством бязи, но лучшая кокандская бязь продается сравнительно с кашгарской очень дорого, а низкие сорта бязи узки и непрочны.
По этой причине кашгарская даба требовалась постоянно и особенно ныне в большом количестве в Коканд. Меха вывозятся из Яркенда, Хотана и Аксу. Лисицы здесь двух родов: черная и караганка; хорошая лисица стоит от 2½ и 2¼ на золотой, куниц - 2 шкуры на золотой и дешевле; волк продается по три шкуры на золотой.
Мерлушку привозят из Хотана по преимуществу белую, но вывоз ее незначителен, а, напротив, в Малую Бухарию требуются мерлушки из Бухары и Коканда. Машру, чекмень и тимпаи идут в киргизскую торговлю, особенно первые два сорта.
Из этих материй делают готовые халаты для киргизской торговли; машру встречается в Кульдже и Чугучаке и идет оттуда также в Киргизскую степь. Ковры, войлоки и дарая составляют предмет внутренней торговли и более или менее обширного отпуска во владения Средней Азии.
Из этого общего очерка видно, что главнейший предмет кашгарской торговли составляет чай. Вся торговая важность Кашгара основана на вывозе этого продукта; в последнее время ташкентцы, пользуясь безопасностью пути через Заилийский край, стали чаще посещать Чугучак и Кульджу; но в этих городах получается преимущественно байховый и калмыцкий кирпичный чаи, а требуемые в Азию цабет, фу, атбаш и зеленый чай почти вовсе не привозятся в эти города; следовательно, кашгарская торговля не может бояться подрыва с этой стороны.
Англичане пытались провезти чай в Бухару из Бомбея; чай этот достигал Коканда, и высшие сорта зеленого чая: ак и гура продавались от 65 до 70 тилля ящик в 4 пуда, а средний сорт - от 38 до 42 тилля.
Несмотря на такую дешевизну, бомбейский чай не имел успеха, потому что был без аромата и вообще в достоинствах своих уступал кашгарскому. Азиатцы думают, что морское путешествие лишает чай букета и вкуса; говорят также, что купцы, привезшие этот чай, обещали обратить внимание на укупорку, но за всем тем, хотя привоз чая из Бомбея начался очень давно (в 1830 годах), но до сих пор англичане не достигли удовлетворительных результатов.
Все выгоды кашгарской торговли вследствие причин политических и географического положения находятся в руках кокандцев. Россия не имеет прямых торговых сношений с Восточным Туркестаном, хотя с 1800 годов правительство постоянно обращало свое внимание на эту страну.
В 1810 году были сделаны опыты основать торговлю с городами Аксу, Кашгаром и Яркендом; наши караваны беспрепятственно посещали эти города, и в 1813 году Рафаилов проник под защитой русского имени до самого Тибета, губернатор которого Махмуд выразил желание вступить в торговые сношения с Россией и прислать своего посланца.
Грузинский дворянин Мадатов также достиг этих стран и с успехом производил торговые обороты. Оба они в Кашгаре без всякого затруднения выменяли русские товары на серебро. До 1825 года наши азиатские купцы и один русский купец Пеленков посещали этот край, но с того времени вдруг прекратились наши сношения, и только изредка пригоняли татары своих баранов, вымененных в Дикокаменной орде, и то под именем анджанцев.
Приезд нашего каравана возбудил общее внимание, но старики помнили, что прежде приходили из России караваны с товарами на большие суммы. Бывшие с нами татары не скрывали своего имени, и это не мешало им производить свои дела.
Причины, почему русское купечество остановило свои сношения с Кашгаром, заключаются в следующем:
1). Физические трудности пути по гористой местности;
2). Опасности от нападения дикокаменных киргиз;
3). Открытие прямой торговли с Кульджой и Чугучаком.
Опасность пути при современном ходе дел не существует в наибольшем расстоянии. В прежнее время караваны сопровождались отрядами из Семипалатинска до озера Иссык-Куля, а теперь караван может совершенно безопасно дойти до Иссык-Куля и только за Заукинским проходом может нуждаться в конвое.
Тяньшанские киргизы, производящие грабежи, состоят из племен бедных и находящихся между собой во вражде; недостаток единодушия и, наконец, лошадей не позволяет им оконяться партиями более 100 человек, а предпринимать дальние поиски за караванами они не могут потому, что лошади, питаясь зимой подножным кормом, только к осени набирают тело.
Тяньшанские киргизы боятся наших бугинцев и при помощи последних могут быть во всякое время наказаны, а если караваны по занятии верховьев реки Чу будут сопровождаться небольшим казачьим отрядом до Терек-Давана, крайнего предела киргизских кочевок, то могут быть совершенно обеспечены от набегов.
Принимая в соображение, что от Иссык-Куля до Кашгара считается 12 дней караванного ходу, а до Терек-Давана 8 дней, отряд, стоящий на Иссык-Куле, может проводить караван и возвратиться на свое место в 16 дней.
С занятием верховьев реки Чу и по устранении влияния кокандцев торговые наши отношения в Кашгаре должны быть благоприятны. Естественные препятствия хотя представляют трудности, но не в такой степени, чтобы они были непреодолимы.
Горные перевалы проходимы на верблюдах; с мая до сентября нельзя опасаться больших холодов и снега; вода и пастбища для вьючного скота достаточны, а кизяк доставляет необходимое топливо.
Впрочем, можно также избрать путь, обильный топливом, например, по Нарыну, как сказано в описании обратного путешествия каравана, но тогда придется иметь столкновение с кокандцами укрепления Куртки.
Главное и справедливое опасение должны возбуждать в купечестве нашем частые восстания и политические перевороты в Восточном Туркестане; во время этих переворотов могут пострадать интересы на его купечества, которое не получило бы удовлетворения ни от китайцев, ни от кокандцев.
Вопрос: будут ли кокандцы, обладающие теперь торговлей Кашгара, препятствовать непосредственным сношениям наших купцов, не может иметь серьезного значения потому, что кокандское правительство всего более думает об увеличении сбора зекета.
Конечно, мы, как и все иностранцы в Восточном Туркестане, не можем быть, по крайней мере сначала, свободными от платежа кокандцам пошлины, предоставленной им китайским правительством. В некотором отношении торговля русскими товарами в Кашгаре через Коканд имеет выгоды, которых нет на пути через Дикокаменную орду, а именно: перевозка производится через наемных возчиков и по весьма дешевой цене, между тем как через Тянь-Шань должно иметь своих верблюдов или лошадей, которые подвергаются случайностям трудного пути и при неблагоприятных обстоятельствах вовлекают в излишние расходы и затруднения; но преимущество это не так еще важно, чтобы предпочесть путь через Коканд и подчинить торговлю нашу влиянию кокандцев, и оплачивать товары двойной пошлиной.
Со временем киргизы Большой орды и дикокаменные могут, подобно ордынцам области сибирских киргизов, заняться извозом, и настоящее затруднение устранится. Важность Кашгара и других городов Восточного Туркестана в торговом отношении основана на вывозе чая.
Но чай покупается, как уже было сказано, на золото и серебро, которые приобретаются главнейшим образом через продажу русских товаров. Запрос на наши товары значителен, и требования на них постоянны.
В 1855 году большая часть товаров, привозимых в Кульджу, была куплена кашгарцами для отвоза в свое отечество. Из Кашгара произведения наших фабрик: одноцветные панки, сукна, шерстяные материи и ситцы идут в Тибет и достигают Лхассы.
Это обстоятельство всего лучше свидетельствует о том, что в Восточном Туркестане мы могли бы сбывать свои товары, не опасаясь соперничества англичан. Прямые доступы из Индии через Гималаи так трудны, что в Тибете более употребляют наши товары, чем английские.
Правда, в последнее время товары европейских мануфактур значительно распространились в Средней Азии, особенно в Бухаре, - там они в большом употреблении, и вывоз их в Коканд и Кашгар увеличивается, хотя дальний транзит сильно поднимает цены.
Причины этого заключаются в том, что англичане умеют применяться ко вкусу потребителей, в этом им должно отдать справедливость. В Кашгаре широкий глазговский муслин употребляют на чадру, необходимую для каждой женщины.
Швейцарские ситцы и красный бумажный кашемир чрезвычайно нравится азиатцам. Если бы наши фабриканты более применялись ко вкусу азиатцев, то, конечно, английские товары были бы совершенно вытеснены.
Доказательством этого служит то, что несколько лет тому назад в Бухаре и Коканде носили чалму из белого муслина, привозимого из Индии; но теперь, когда подобные муслины делаются в России, вывоз их из Индии остановился. Сукно наше, как известно, вытеснило английское не только в Средней Азии, но и во всем Китае.
Нанки фабрики Мединцовых, делаемые для кяхтинской торговли, в большом ходу в Кашгаре и заходят в Кабул и Тибет. В Восточный Туркестан требуются ситцы ярких цветов - предпочтительно красные, люстрин, кумач также ярких цветов и сукна темных цветов, но, впрочем, и красное может иметь сбыт.
До сих пор этого рода сукно продавалось киргизам, а остальное количество, вывозимое в Коканд, отправлялось в Кашгар, ибо женщины в Малой Бухарин носят сапоги и башмаки из этого сукна. Вследствие влияния китайской моды, мужчины носят и охотно покупают материи одноцветные по преимуществу цветов, любимых китайцами; женщины же любят более яркие цвета и одеваются вследствие существующего обычая очень хорошо.
Из других произведений наших здесь хорошо покупается выдра, канитель, штоф и железные изделия; но котлы и железо в больших массах требуют много вьючного скота и очень скоро портят спину, а поэтому и продажная цена не может покрыть издержек, употребленных на перевозку; между тем как подносы, замки, тазы и разные мелочные металлические изделия продаются здесь с большой выгодой.
Во всяком случае наши товары, (сбываемые) непосредственно через наших купцов, могут быть продаваемы с большей выгодой, чем кокандцами. Если Россия будет иметь прямое торговое сношение в Малой Бухарин, то значение кокандцев и преобладание их как в торговом, так и в политическом отношениях должно пасть, ибо снабжение и продовольствие края скотом будет зависеть от нас; чайная торговля может тоже перейти в наши руки, и Азия будет получать его от наших купцов.
ак бы то ни было, выгодный сбыт наших товаров в этой стране несомненен. Мы же можем получать из Малой Бухарин хлопчатую бумагу, шелк, пух и дабу. Хотя производительные силы страны еще не развиты, но вследствие требований могут принять более обширные размеры, например, хлопчатая бумага и шелк, которые, как говорят, лучше качеством, чем среднеазиатские сорта этих продуктов.
(Монета, меры длины и веса).
осточный Туркестан, как китайская провинция, имеет свою медную монету по образцу китайских чохов, которые называются пул. Туркестанские пулы отливаются из красной меди и имеют круглую форму с четырехугольным в средине отверстием: на одной стороне - китайская надпись с именем города, для которого она предназначается, а на другой - то же самое, на китайском и турецком языках.
Туркестанские монеты бывают двух родов: дачан в два пула и чаучан в один пул; связка в 50 чаучанов или 25 дачанов составляет одну тянгу, равняющуюся на наши деньги 20 копейкам серебром. Монета эта чеканится в Аксу, где учрежден монетный двор.
С 1856 года, вследствие каких-то соображений китайского правительства, были введены в Восточном Туркестане пулы гораздо больше весом. Монета эта была также двух родов: одна в 20 пулов, а другая в 10 пулов.
Замечательно, что эта монета была введена только в Кашгаре и Яркенде, а в других городах продолжали обращаться мелкие пулы. Так как новая монета была грубого чекана, то ее стали подделывать дикокаменные киргизы и во множестве привозить ее тайно в Кашгар, где успевали пускать в оборот через городских своих агентов.
В последнее время почти все ходящие монеты были киргизской работы - недостаточного весу и смешанные с цинком, так что китайское правительство при всей своей беспечности обратило, наконец, свое внимание и 7 ноября объявило их недействительными.
Мера эта была необходимой для пресечения зла. Вознаграждения за убытки, которые претерпевало все население, и особенно лавочники и ремесленники, правительство не приняло на себя и в виде снисхождения объявило, что казна будет принимать старую монету на вес, как медь: за гин 3 тянга.
Оазалось бы, что подобное распоряжение должно было бы наделать много шуму, но, напротив, дело обошлось очень спокойно, и все равнодушно слушали, когда на базарах было объявлено громогласно, чтобы ямбу считать равной 800 тянга, а золотой - в 20 тянга.
Странно было положение правительства, которое, уничтожая действующую монету, не заменило ее другой. Количество допущенной к обращению монеты было крайне незначительно, и потому курс медной монеты на ямбу стал быстро возвышаться и с 800 тянга, который определило правительство, дошел до 460 тянга.
Затруднение в монете продолжалось до января, когда стали подвозить ее из Аксу, Хотана и Янысара, где постоянно обращались мелкие пулы; кашгарские же большие пулы пошли в Яркенд, где они и до сих пор обращаются.
Подобный кризис был и в 1855 году в мае месяце в Кульдже. Илийские чохи, как чохи во всем Китае, отливаются из желтой меди, в которой содержится ⅗ меди и ⅖ цинка; они считаются по весу: гин, лянь, цян и фынь; 750 чохов составляли гин.
По недостатку серебра, которое не получалось из Внутреннего Китая, илийское начальство пустило в ход большие монеты желтой и красной меди в 100 и 50 чохов и чугунные в 10 чохов; вследствие этого мелкие чохи стали переливать в большие, чем в особенности занимались поселенцы из южных губерний.
Наконец, правительство решилось объявить 100-и и 50-чоховые монеты недействующими и так же, как в Кашгаре, без всякого вознаграждения. Вскоре обнаружилось большое волнение. Бедные китайцы ходили по лавкам, требовали, чтобы от них принимали чохи в прежней цене, а в противном случае грозили, что разграбят рестораны.
Улицы были полны народа, который с неистовым криком требовал удовлетворения; драки и буйства вызвали полицейские меры. упечество требовало уничтожения чугунных и больших из красной меди монет и полного удовлетворения однообразной монетой, а в противном случае хотело прекратить торговлю.
Цзян-цзюнь, которому встретилась надобность выехать, был остановлен народом, требовавшим удовлетворения. Илийское начальство, наконец, вынуждено было удовлетворить сначала тунгеней, согласившись дать за 100 чохов 400.
Для удовлетворения китайцев, которые были упорнее и не соглашались на уступки по недостатку сумм, чиновники и цзян-цзюнь отдали свои деньги, а большие ярмаки оставили в обращении с понижением в цене.
Кроме медной монеты, в Восточном Туркестане обращаются в торговле кокандские и бухарские червонцы и китайские слитки серебра. Курс медной монеты относительно серебра и золота непостоянен; падение и возвышение его зависят от базара и от случайностей.
В наше пребывание были следующие изменения в курсе. В октябре месяце курс медной монеты на ямбу постоянно падал с 1800 до 1900 и 2400, а в ноябре дошел до 2600 тянга на большие пулы. На этой цифре последовало уничтожение этой монеты.
11 ноября был объявлен курс на ямбу 800 тянга новой монеты, а с 12 курс начал постепенно возвышаться на 600, 550, а в декабре дошел до 460 тянга; с января, после подвоза монеты, курс начал снова падать, сначала на 525 тянга, а в конце февраля был до 590 тянга и на этой цифре держался до нашего отъезда.
Относительно к золоту в червонцах кокандских имели (место) следующие изменения: большими пулами шло на червонец в октябре 58, потом 65, 75 и до 84 тянга, затем курс на червонцы быстро возвышался и 11 ноября дошел до 20 тянга, на другой день до 19, а в начале января поднялся уже до 14 тянга и только в конце февраля спустился на 17.
На ямбу постоянно разменивают червонцы 31½ и 32, смотря по величине ямбы. Слитки серебра у китайцев нескольких родов, собственно ямбой называется самый большой слиток, он имеет весу 50 или 51 китайских ланов, а на наш вес 4 фунта 45 или 56 золотников и принимается в торговле за 120 руб. серебром, следственно, кокандский червонец стоит около 3 руб. 75 коп.
Кокандский червонец имеет весу 1 золотник 11 дол[ей] довольно высокой пробы; (он) заключает в себе 20 или 21 кокандских тянга, тянга - серебряная монета весом в 77 гранов аптекарского веса; на наши деньги тянга стоит около 20 коп. серебром.
Бухарский червонец в Бухаре стоит 30 тянга, а кокандский в Бухаре - 17 тянга; цена бухарскому червонцу в Коканде одинакова с туземной. Медная монета в Коканде и Бухаре называется пул, выливается из красной меди; 24 пула составляют тянгу; тянга имеет в себе 4 мира; 6 пулов составляют мир.
Произведения земли определяются в Кашгаре на чарик, равный русскому полпуду. Чарик содержит в себе 4 исчака, а исчак - 4 чакса; вес этот применяется к китайскому таким образом: 6 чариков равняются 1 ху и содержат в себе 12½ гинов.
Мерой жидкости служит тоже китайский гин, равный почти 1½ русским фунтам. Для серебра и других ценных предметов употребляют китайские весы и считают: на сар, мыскал и фын. Для меры длины служит русский аршин и китайский чиза, равняющийся нашему полуаршину.
Некоторые товары продают на квадраты «байра». ерой земли принимаются китайское му и цин; первый равняется 1200 фунтам, а второй -120000 фунтам и содержит в себе 100 му. Ли, называемое туркестанцами юл, есть мера расстояния.
Ли содержит 271¼ русских саженей. 10 ли равняются 5 верстам и 2105⁄17 сажени. окандцы в Кашгаре употребляют русский аршин и русские весы; только относительно хлебных зерен и вообще для больших масс имеют свой вес - чарик, который равняется 12 нашим фунтам.
Кокандский чарик также разделяется на 4 исчака и 8 чакса. От не определительности мер и весов происходит много обманов, тем более, что правительство не обращает на это никакого внимания. В Коканде и Бухаре есть особенный чиновник для преследования этого рода злоупотребления.

Источник:
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 3 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985, 2-е издание дополнительное и переработанное, стр. 97 - 218.