Путешествие Семенова Тян-Шанского по Казахстану.

«Остальная часть участка занята кочевниками - киргизами волостей Лепсинского уезда. Производительность участка и его жизненные средства настолько достаточны, что в продовольствии ограда силою в 15 - 29 рот с соответствующим числом кавалерии и артиллерии не может встретиться никаких затруднений. Запасы хлеба (пшеницы и овса) имеются в огромном избытке в каждом поселении. У кочевников всегда можно получить порционный скот, юрты, лошадей и верблюдов для перевозочных средств. При надобности, вооруженные оседлые жители окажут серьезную поддержку войскам. Прекрасных проводников, джигитов и лазутчиков всегда можно найти в кочевом населении, добросовестная служба которых не раз уже подтверждена фактами в среднеазиатских войнах.”

В. П. Тихменев, И. Т. Пославский. “Военное обозрение восточной пограничной полосы Семиреченской области”. 1883 год.

Пикеты от Семипалатинска до Верного.

После нескольких легких перевалов, верст через двадцать от нашего ночлега на Теректы, мы начали спускаться в долину реки Лепсы и, наконец, увидели Чубарагачское, или Лепсинское поселение, расположенное на слиянии двух ветвей, образующих эту реку в продольной долине Семиреченского Алатау, имеющей форму удлиненного эллипса верст в двенадцать длины и до 7 ширины, со всех сторон замкнутого горами; главная ось этого эллипсиса была направлена от Северо-востоку к Юго-западу.
Обе сливающиеся ветви брали начало в высокой цепи, ограничивающей эллиптическую долину с юго-востока, а после их слияния соединенная река Лепса прорывалась через дикие ущелья менее высокой цепи, ограничивающей эллиптическую долину с юго-запада.
В 1857 году дороги через это ущелье не существовало; она проходила через не особенно высокий и безлесный перевал северо-западной цепи. Юго-восточная же цепь, более высокая, чем северо-западная, имела на своих вершинах снежные поляны, а скат ее, обращенный к эллиптической долине, на дне которой было расположено Лепсинское поселение, весь покрытый разнообразным лиственным лесом, носил название Чубар-агача (пестрого леса) и вполне его оправдывал, особенно в своем чудном осеннем убранстве.
Вообще Чубарагачская долина представляет местность хотя не столь грандиозную, как долины Тянь-шаня и Заилийского Алатау, но не менее привлекательную, чем лучшие долины французских Вогезов и Гардта в Баварском Пфальце, с которыми имеют большое сходство в своем осеннем убранстве.
Гипсометрическое определение дало мне для высоты дна Чубарагачской долины 820 метров абсолютной высоты. Лепсинский посёлок был довольно хорошо обстроен из осинового леса, и только подоконники и косяки были сделаны из елового леса.
Всех домов в Ленинском поселении было в 1857 году 440, а жителей: казаков мужского и женского пола – 763 человек, крестьян мужского и женского пола 1453 человек. Поселенцы этой русской колонии в Центральной Азии, как крестьяне, так и казаки, были чрезвычайно довольны климатическими условиями страны и, в особенности, ее привольем и плодородием, хотя при непривычке к местным климатическим условиям болезни на первое время были часты.
Но болезни эти зависели преимущественно от условий, неизбежно связанных с самим процессом колонизации. Преобладавшие болезни - цынга, дизентерия у детей и горячка - были в особенности обусловлены неприспособлением к местным условиям, отсутствием крова в климате, довольно дождливом и подверженном быстрым переменам температуры, недостаточностью медицинской помощи, плохим уходом за детьми при первых усиленных полевых и строевых работах и злоупотреблением плодами и ягодами.
В 1857 году под посевами Лепсинского поселения было занято озимым хлебом (рожью) 105 десятин, яровым хлебом 753 десятины (пшеницы 245 десятин, ярицы 210, овса 194, ячменя 60, проса 25, гороха 19). Сверх того, под посевами льна было 30 десятин и конопли 1 десятина.
Урожай этих хлебов в течение последних трех лет был следующий: проса сам-40, пшеницы -от сам-15 до 20, ржи и ярицы - от сам-12 до 15, овса - от сам-6 до 10. Урожаи льна и конопли были также превосходны. Хлеба в Чубарагачской долине, при достаточно дождливом климате, особенно в первую половину лета, в поливе не нуждаются, но при поливе (никак не более одного во все лето) дают больше зерна.
Корма для скота неимоверно хороши, так как травы растут здесь не менее роскошно, чем в лучших алтайских долинах. Только некоторые овощи, а именно: огурцы, арбузы и дыни, не вызревают вследствие ранних инеев, представляющих единственный дефект прекрасного климата Чубарагачской долины.
Во всё время моего посещения этой долины (в половине сентября 1857 года) температура по утрам была низкая и иней начались уже с начала сентября. 18 сентября, с раннего утра, я предпринял поездку верхом в горы, в сопровождении двух хорошо знакомых с окрестной местностью казаков, направившись к тому самому горному перевалу, по которому Карелин в 1840 году восходил на Семиреченский Алатау.
Подъём наш начался уже в одной версте на юго-восток от станицы. Весь горный скат был покрыт прекрасным лиственным лесом (чубар-агач), в состав которого входили следующие деревья и кустарники: осина (Populus tremula), тополь (Populus nigra, P. laurifolia), берёза (Betula alba), несколько видов ивы (Salix pentandra, S. fragilis, S. alba, S. amygdalina, S. purpurea, S. viminalis, S. stipularis, S. capraea, S. sibirica), дикая яблоня (Pyrus malus, P. Sieversii), рябина (Pyrus aucuparia), черёмуха (Prunus padus), а из кустарников два вида боярки - красная и чёрная (Crataegus sanguinea, С. melanocarpa), аргай (Cotoneaster nummularia, Potentilla fruticosa), малина (Rubus idaeus), дикий крыжовник и смородина (Ribes aciculare, Rib. heterotrichum, R. rubrum), крушина (Rhamnus cathartica), сибирская акация (Caragana frutescens), породы жимолости (Lonicera tatarica, L. xylosteum, L. hispida, L. coerulea, L. microphylla), калина (Viburnum opulus), черганак (Berberis heteropoda). Густо растущие деревья местами были сильно перевиты здешними лианами: породами клематиса (Clematis orientalis, Atragene alpina) и хмелем (Humulus lupulus).
Хвойного леса в Чубар-агаче еще не было. Поднимаясь в направлении к югу, мы пересекли ключик, который казаки называли Беремесевым, а в пяти верстах от станицы выехали на более значительный приток Бобольшой Лепсы, вдоль которого производилась рубка леса.
Встреченные мной по дороге обнажения горных пород состояли из грауваккового сланца с неясным напластованием и едва выходящего на поверхность почвы. На притоке Большой Лепсы встретились и хвойные деревья (Picea Schrenkiana).
В верховьях этого притока мы начали сильно подниматься в гору, сначала к юго-востоку, потом постепенно повернули, сначала к востоку и, наконец, к северо-востоку. Пестрый лес (чубар-агач) постепенно заменился травами, хотя и поблёкшими, но превосходящими вышиной всадника на лошади.
Травы эти принадлежали к семействам мальвовых (Althea ficifolia), зонтичных (Sium lancifolium, Bupleurum aureum, Bupl. exaltatum, Conioselinum Fischeri, Ferula soongorica, Anthriscus sylvestris, An. nemorosa, Conium masulatum, Schrenkia vaginata), сложноцветных (Inula halenium, Lappa tornentosa, Cirsium heterophyllum, Cirsium arvense, Onopordon acanthium, злаков (Dactylis glomerata, Elymus sibiricus, Deschampsia caespitosa, Calamadrostis sylvatica, Milium effisum, Lasiagrostis splendens).
Местами эти травы были сильно обвиты мышиным горошком, который достигал их вершины. Иногда роскошные заросли травы перемежались с рощицами деревьев, из которых рощицы яблонь имели вид садовых насаждений; яблоки в это время года уже совершенно созрели и показались нам очень вкусными.
При дальнейшем нашем подъеме сланец вдруг заменился гранитом, сначала мелкозернистым, выходящим на поверхность штоком, а потом и крупнозернистым. На его плоских скалах лепились еще уродливые ели, но затем лесная растительность окончательно исчезла. Из кустарников росли Potentilla fruticosa и арча (Juniperus sabina), ползущая по плоским скалам.
Но эти плоские скалы скоро изменились резко торчащими в виде зубьев или вертикально поставленных книг. Дорога наша, взобравшись на гребень, отделяющий приток Лепсы от главного ее течения, шла далее легкими перевалами, извиваясь между скалами почти на одном уровне, лишь чуть немного повышаясь, причем растительность была уже здесь совершенно альпийская, хотя уже сильно поблекшая, но все-таки я мог различить некоторые растения, как-то: Papaver alpinum, Alsine verna, Cerastium maximum, Ledum gelidum, Arnebia perennis, Aster alpinus, Ast. flaccidus, четыре вида генциан (Gentiana aurea, G. frigida, G. macrophylla, G. verna) и Dracocophalum altaiense.
По мере того, как мы шли вперед, мы встречали между скалами всё более и более груд свежего снега, набитого бураном. Ветер был невыносим по своей силе и холоду. Мы вынуждены были повернуть к западу и даже к северо-западу, чтобы попасть на спуск в главную Лепсу, и таким образом из гранитов вышли опять на сланцы, простирание которых на этот раз было совершенно ясное, а падение - вертикальное (85° к Сквкро-западу).
Отсюда перед нами открылся чудный вид на самую высокую часть Семиреченского Алатау.
Именно здесь верхняя долина Лепсы, загибаясь на десять вёрст, меняет свое направление: то она была направлена от 3апада Северо-запада к Востоку Юго-Востоку перпендикулярно к оси хребта, здесь же завернулась почти под прямым углом и потекла от Югу Юго-3ападу к Северу Северо-востоку, то есть почти от Юга на Север, продольно относительно простирания сланцев.
Во главе долины находился самый значительный из белков, и с него к двум или трем истокам Лепсы спускалась широкая снежная мантия. Верхняя продольная долина Лепсы имела немного более версты ширины, скаты ее были мягки, а дно поросло елью, хотя довольно редко, так как лесная растительность достигает здесь уже своего предела.
По долине извивается, подобно Чилику, река Лепса, но когда эта река повертывает под прямым углом, то прорывается через поперечную долину, где и направляется поперек простирания сланцев в скалистых щеках, между которыми, встречая препятствие, образует озеро.
Поэтому, хотя в верховьях Лепсы и существует горный проход в Китай, но местные жители предпочитали попадать туда через высокие скалы и перевалы, обходя верхнюю долину, которая в 1857 году считалась недоступной. Намерение мое пробраться лепсинским проходом на китайскую сторону не увенчалось успехом.
Убедившись воочию, что горный проход в это время был засыпан снегом, а погода впереди была неблагоприятная, я решился вернуться назад. Спускаться в верхнюю долину Лепсы было незачем, мы вернулись по той же дороге, по которой восходили.
Смеркалось, когда мы дошли до гранитных зубьев, и уже в ночной темноте спустились мы до первого ключика, где и ночевали в прекрасной роще, состоявшей из берёз, осины и яблонь. Этот проход был тот самый, по которому проходил Карелин в 1840 году.
19 сентября тем же путем, при пасмурной погоде, мы вернулись в Чубар-агач. С гор всё селение казалось Шахматной доской. Было видно, как, стекаясь за станицей, речки пробиваются после своего слияния сквозь передовой кряж диким ущельем.
В этом ущелье в моё время не было дороги, и в Чубар-агач нельзя было попасть с запада, иначе как через хребет, хотя и невысокий. Снег в самом Чубар-агаче выпадает обыкновенно окончательно только в декабре, а на западном склоне передового хребта и ещё позже и держится только до марта.
В это время года здесь устанавливается хорошая санная дорога; вообще зима очень мягкая, и значительных холодов совсем не бывает. Переночевав в Лепсинской станице, я решился выехать из неё 20 сентября. Проснувшись в седьмом часу утра, я был неожиданно поражён совершенно зимней картиной. Всё было покрыто густым инеем.
Травы не было видно, кроме высоких злаков (Dactylis, Calamagrostis, Lasiagrostis), но и те поникли своими колосьями под тяжестью инея, которым были совершенно убелены и лавролистные тополи. Густой туман не позволял различать предметов далее двух десятков шагов.
Тем не менее мы пустились в путь и, переехав версты две поперёк долины, стали быстро подниматься на её скат в направлении к западу. На этом пути нас ожидало замечательное зрелище. Туман начал быстро редеть и резко окончился чуть не стеной, за которой при дальнейшем подъёме небо было уже ясно и прозрачно.
С вершины перевала уже не было видно ни одного облачка, солнце светило тепло и ярко, термометр показывал 12° Ц в 8 часов утра, снежные вершины Семиреченского Алатау были совершенно безоблачны и ярко блестели на солнечных лучах, которые прекрасно освещали и скаты лесной зоны в её пёстром осеннем убранстве Чубар-агача.
Ни одной росинки не было видно на свежих еще травах горного перевала. Зато у наших ног в лепсинской долине вся широкая эллиптическая котловина в двенадцать вёрст длиной и семь шириной представляла собой настоящее «mare vaporum».
Цвет его был млечно-серовато-белый, похожий на цвет кучевых облаков (cumulus). Сначала оно как бы елегка колыхалось, но с самого верха перевала его поверхность казалась уже совершенно горизонтальной. Ни одного пятнышка не было видно на этом млечном море, и ничто не обличало в нём его характера.
То же жаркое солнце и та же сухость атмосферы сопровождали нас не только на нашем подъёме на вершину перевала, но и на спуске с него в низкий дол, во время которого мы всё более сближались с Лепсой, вырвавшейся из ущелья и красивой лентой изгибавшейся по долу.
На правом берегу реки широкое пространство было занято чубарагачскими пашнями, а на левом слегка холмистая местность, на пространстве от четырёх до пяти квадратных вёрст, представляла огромное чёрное пятно от пала, происшедшего прошлой ночью.

Источник:
П. П. Семенов-Тян-Шанский. «Путешествие в Тянь-Шань». 1856 - 1857 годы.