Раскопки средневековых городищ в Кыргызстане.

«В 10 верстах от Токмака стоит более тысячи пя­тисот лет башня Бурана - единственный памятник находившегося там когда-то города. И вот теперь этот памятник разрушается. Разрушается он не от ветхости и не от старости своего существования. Нет, граждане, Бурана простоит еще столько же... Еще в прошлом году (1918 год М. М.) ее начали подкапывать у основания, а теперь какие-то злонамеренные не­вежды, или как хотите назовите их, не довольствуются этим, решили использовать для своих надобностей те кирпичи, из которых она сложена, и начали разбивать ее вершину. Таким образом этот чудесный памятник, если не принять мер, скоро исчезнет с лица земли. Не буду говорить об исторической и археологической ценности этого памятника, но скажу только: не нашими руками создавался, не нам бы его разрушать. Итак, надеюсь от лица всех понимающих значение этой башни, что на эти строки будет обращено должное внимание. Ибо наше Семиречье не может похвалиться обилием старинных памятников. Еще раз взываю; «Граждане, спасите башню! и да не будет мой голос голосом вопиющего в пустыне!».

Газета «Голос Семиречья» (1919 года, 7 ноября, № 106). Инженер Сергей Кацман.

Исторические достопримечательности городища Бурана.

В конце XIX столетия Семиречье привлекло к себе внимание ряда всероссийских археологических организаций в связи с неожиданными открытиями. Летом 1885 года работавший по съемке культурных земель Джетысу землемер В. А. Андреев, видный краевед, владевший несколькими
местными языками, автор ряда литературно-этнографических работ, в том числе переводных народных произведений с узбекского и таджикского языков, обнаружил в районе Пишпека крупное средневековое христианское кладбище с большим числом намогильных галек, на которых были высечены декоративные кресты, «якоря» и надписи на неизвестном языке.
Несколькими днями позже подобное же кладбище с аналогичными намогильными гальками было обнаружено врачом Ф. В. Поярковым в 1,5 версты южнее минарета Бурана, ближе к Александровскому хребту. Первые сведения об этом в печати опубликованы Ф. В. Поярковым (сообщение через редакцию газеты «Восточное обозрение», помещенное в № 44 за 1885 год от 14 ноября).
В нем он писал, что «в 14 верстах от села Большой Токмак, в середине заброшен­ ной крепости (т. е. городища Бурана. - М. М.) стоит высокая башня из прекрасного жженого кирпича, частично разрушенная от времени, а частью разобранная окрестными жи­телями, как и окрестные сооружения, руины которых проступают на поверхности земли. Кто построил саму крепость и башню, старожилы не знают. Сама башня в техническом и архитектурном отношении хороша и жаль, что она может скоро совсем разрушиться».
Ф. В. Поярков в трех местах нашел более 20 камней с изображениями креста и надписями на неизвестном языке. Кресты были на всех камнях, надписи же на некоторых от­сутствовали. На одном камне было изображение, напоминав­шее русский «каток», которым молотят хлеб.
Позднее Ф. В. Поярков произвел небольшие разведочные археологи­ческие вскрытия на городище Бурана. При этом в непосредственной близости от башни он обнаружил следы окружавших ее монументальных кирпичных сооружений с остатками мусульманских захоронений.
Расшифровка в Петербурге надписей на камнях с креста­ ми из окрестностей Пишпека и Бураны, представляющих со­ бой несторианские эпитафии, вызвала повышенный интерес к тамошним кладбищам в научных кругах столицы и Моск­вы.
При усилившихся поисках новых подобных объектов бы­ло найдено несколько галек-кайраков с арабскими надписями. Окрыленный открытиями Ф. В. Поярков предполагал на собственные средства начать со следующего года более подробные разведки, но тогдашняя столичная Археологическая комиссия возложила изучение обоих семиреченских кладбищ в 1886 году на старшего чиновника особых поручений при семиреченском военном губернаторе Н. Н. Пантусова.
Тот, в свою очередь, самое ведение археологических раскопок доверил ученому садоводу пишпекского казенного сада А. М. Фетисову. Работы в основном были сосредоточены на кладбище близ Пишпека. На поверхности этого кладбища было зарегистрировано 611 намогильных галек.
Здесь А. М. Фетисовым было вскрыто 85 могил, а на кладбище у Бураны - 34. Из отчета, представленного Н. Н. Пантусовым в Археологическую комиссию, и его же краткого сообще­ния Русскому археологическому обществу видно, что автора интересовали только общие вопросы о способах погребе­ния джетысуйских несториан, безотносительно, на каком кладбище имела место та или иная могила.
Поэтому затруднительно установить, какие из находок следует приурочить к захоронениям у Бураны. По-видимому, типы погребений были более или менее общими в основных чертах на обоих кладби­щах. Покойников клали или в особые вместилища на дне одиноких или семейных могил на глубине около двух метров (и даже меньше) от поверхности земли, или в боковые ни­ши.
Тело помещали головой на запад, ногами на восток, лицом на север или вверх, а затем присыпали землей. Боковые стороны могилы выкладывали сырцовыми кирпичами или досками, а сверху погребение перекрывалось разгрузочным сводиком из двух наклонных сырцовых кирпичей.
В некоторых случаях голова или помещалась в особой нише, или прикрывалась жерновом. Могила доверху засыпалась землёй, а поверхность покрывалась жженым кирпичом. На скелетах были обнаружены остатки истлевших одежд, медные браслетики, просверленные раковины, бусы, перстни и серь­ги, в основном из сплава меди и серебра.
Шесть экземп­ляров серег были золотые. На кладбище из Бураны на шейных позвонках одного покойника был найден крестик. В октябре того же 1886 года инспектор народных училищ Семиречёнской области В. Д. Городецкий осмотрел развалины башни Бураны и по просьбе профессора Томского университета В. М. Флоринского направил ему сообщение о своих наблюдениях.
Они, при некоторых недочетах, оказались наиболее детальными из всех, появившихся в печати ранее описаний башни. В. М. Флоринский поместил текст В. Д. Городецкого полностью в своем капитальном труде о памятни­ках доисторической жизни первобытных славян.
Вероятно, за счет опечатки надо отнести указание, будто башня Бурана находилась «в 8 верстах» к юго-западу от Токмака. Автор в дальнейшем указал, что она была располо­жена «внутри четырехугольника, образуемого рекою и валом значительных размеров, ио не в середине его...
Ближайшая к башне сторона вала... открыта, но не на всем протяжении. Северо-восточная часть четырехугольника прилегает к упомянутой реке, которая подмывает эту сторону, обнаруживая кирпичи бывших здесь построек и черепки глиняной посуды.
В одном месте этой стороны найдены были две глиняные во­допроводные трубы. Площадь четырехугольника имеет около 3 - 4 квадратных верст и заключает в себе пять «курганов», из которых два можно назвать громадными, остальные мень­ше, но тоже значительной высоты и объема.
Кроме того, около башни со стороны, обращенной к Токмаку, находятся развалины бывшего строения с массой обожженного кирпича». Дальше В. Д. Городецкий привел довольно подробное описание общего вида и устройства башни, высота которой в то время, по измерению, произведенному одним из местных топографов, достигала 12 сажен.
Почти монолитная кладка минарета, внутри которого вьется лишь узкая винтовая лестница, по мнению В. Д. Городецкого, дает основание для заключения, что «это сооружение соответствует не башне в нынешнем смысле, а компактной колонне или столбу».
Он отметил отсутствие следов лестницы, по которой в древности могли бы проникнуть во входное отверстие, находящееся на высоте 5 аршин от современного уровня земли. Приведя до­ вольно подробное строительно-архитектурное описание башни, состоящей из правильного восьмиугольного основания и высящегося на нем круглого ствола с внутренней лестницей, автор обратил внимание на наличие на стене слева от окна вырезанных надписей, «по-видимому, арабскими письменами».
В конце «вступительной части» упомянутого труда В. М. Флоринского приложены в качестве иллюстраций рисунки: «Вид башни Бурана с запада в 1886 г.», ее разрез и фото общего вида башни 1891 года. На фото видна надпись: «П. Борель» - очевидно, имя автора фотографии.
При посещении Бураны В. Д. Городецкий, вероятно, осмотрел и раскопки соседнего несторианского кладбища. В этом же 1886 году он препроводил в Археологическую комиссию несколько снимков с несторианских намогильных га­лек.
В конце 1886 - начале 1887 годов Д. А. Хвольсон в трех предварительных статьях и заметках поделился результата­ ми дешифровки надписей некоторых намогильных галек и установил их принадлежность к XIII - XIV в.в. Он обратил внимание на довольно значительное количество камней, относящихся к 1648 - 1650 г.г. (датированных по селевкидской эре, т. е. 1338 - 1339 г.г. н. э.) с указанием: «умер от чумы».
Из этого Д. А. Хвольсон сделал вывод, что эпидемия чумы, свирепствовавшая в Западной Азии и в Европе в 1347 - 1351 г.г., в Средней Азии началась на 8 - 9 лет раньше. Пробудившийся интерес к Буране способствовал тому, что делавшиеся в районе находки различных древних объектов быстро становились известными широкому кругу лиц и могли быть своевременно зафиксированы ими.
Одной из наи­ более заметных находок такого рода явился клад золотых монет. Этот клад был обнаружен летом 1887 года, когда землекопы, работавшие на откосе сая Бураны, нашли вымытый водой сосуд, наполненный целыми и разрубленными на куски золотыми Кюветами.
Нашедшие продавали их по 20 копеек за штуку, а у перекупщиков цены быстро возросли до 2 рублей. Пока весть о кладе дошла до уездной власти, большая часть его содержимого успела разойтись по рукам, и в областное правление поступило только 8 монет.
Из отчета Археологической комиссии за 1887 год явствует, что в августе были найдены пять целых и 18 обломков золотых хорезмшахских монет, поступивших затем в Эрмитаж. В конце этого же года в Московское археологическое общество поступили от Ф. В. Пояркова из Токмака две намо­гильные гальки (кайраки) с арабскими эпитафиями.
Протокольная запись по этому поводу предлагает чтение на одном кайраке имени Абу Махмуда-ходжи и отмечает, что «по фор­ме и величине они современны (? - М. М.) несторианским, но как попали мусульмане на одно кладбище с несторианами, трудно объяснить; вероятно они погибли во время чумы».
Судя по изображениям, приведенным в книге, эти кайраки не старше XIII века. На плохо исполненных и трудно читаемых, но поддающихся разбору надписях трех кайраков (хотя в протоколе говорится о двух) нет имени Абу Махму­да.
Приурочивание их к несторианскому кладбищу, может быть, является случайным недоразумением, так как Ф. В. Поярков об этом не пишет. Находки же мусульманских кайра­ков, не столь многочисленных, как несторианские гальки, имели место на городище Бурана и позднее, но не на месте его несторианского кладбища.
Новое посещение Бураны В. Д. Городецким осенью 1888 года позволило ему внести в сделанное им прежде описание поправки (например, в ориентировке по странам света) и дополнения. Наиболее существенными являются производившиеся им обмеры, при которых высота башни в сохра­нившейся над поверхностью земли части была определена в 10 сажен 2 аршина 1/2 вершка (без указания, с какой сто­роны).
На территории городища им насчитано 6 «курганов» (т. е. возвышенных площадей) от когда-то значительных руин. При этом с западной стороны от башни четыре, а с се­ верной - два. Кроме керамических черепков В. Д. Городецким ничего найдено не было.
Находки между тем продолжались. В 1889 году Ф. В. Пояр­ков препроводил в Археологическую комиссию найденный у башни небольшой медный кубик, видимо игровой, наподобие костяного, поступивший затем в Русский исторический музей, а в Московское археологическое общество было до­ставлено еще десять намогильных галек с несторианских кладбищ близ Пишпека и Токмака, о чем доложил первого декабря на заседании общества М. В. Никольский.
Возможно, что здесь вкралась некоторая неточность, так как пишпекское кладбище было в полном распоряжении Н. Н. Пантусова. Последний собирал намогильные несторианские гальки до отправки их в центральные научные учреждения в уездном управлении.
Среди камней, доставленных Н. Н. Пантусовым, один имел вместо изображения обычного несторианского креста высеченный рисунок, напоминающий своим видом канделябр. Одновременно в Петербурге и в Москве шла интенсивная работа по дешифровке и анализу эпитафий несторианских галек, добытых как на пишпекском, так и на буранииском кладбищах, нашедшая отражение в ряде специальных трудов.
Результатом опубликования обработанного материала было решение продолжать исследования несторианских клад­бищ Джетысу, что вновь было поручено Н. Н. Пантусову. Тот осенью 1892 года возложил это на А. М. Фетисова, получившего у населения за свои археологические вскрытия и сохранявшееся в народе еще в первые два десятилетия после победы Великого Октября прозвище «чичкончи-тюря» («мы­шиный господин»).
Главное внимание и на этот раз было уделено кладбищу близ Пишпека, а основной целью ставилась добыча новых намогильных галек с эпитафиями.
На кладбище же у Бураны было обнаружено еще пять крупно­ зернистых и выветрившихся галек. С трех из них были сделаны фотографические снимки уже в г. Верном, куда эти камни тогда же были перевезены. Кроме раскопок могил, А. М. Фетисовым, как говорили М. Е. Массону в свое время жители Токмака, были произведены небольшие вскрытия и на городище Бурана, к западу от башни.
В предоставленном Н. Н. Пантусовым отчете в Археологическую комиссию об этом упоминаний нет. Раскопки у городища Бураны, удостаивавшиеся посещений приезжих специалистов, и внимание к башне Семиреченской администрации сделали руины древнего города мес­том весенних и летних прогулок.
Там стали устраиваться празднества («гапы» и саили»), а осенью 1892 года токмакское купечество разбило у башни садик и учредило от себя охрану памятника, для чего был нанят специальный сторож. Как уже упоминалось, в 1894 году появилась опубликованная в Ташкенте, а затем и в Петербурге под разными названиями статья Н. Ф. Петровского об идентичности Бураны с упоминаемым Мухаммедом Хайдаром городищем Мунора.
Почти одновременно в Томске вышел также уже упоминав­шийся выше труд В. М. Флоринского о первобытных славя­нах. В нем автор пытался провести параллель между бол­гарскими столпами, башней Бурана, минаретами Саурана, Узгенда, башнями около Кабула и буддийскими ступами.
По его мнению, «отнесение болгарских столпов к мусульман­ской эпохе следует признать ложной теорией; построение столпов, а может быть и самое название их, по всей вероятности, ведет свое начало из Центральной Азии».
А так как на этих памятниках нет балкончика для азончи и места для колоколов христиан, то «можно утверждать, что как болгарские столпы, так и башня Бурана, строились не в качестве минаретов, следовательно, не арабскими зодчими».   
В отношении же всех упомянутых среднеазиатских минаретов В. М. Флоринский пришел к выводу, «что они развились из индийской стопы на началах буддийских идей и принадле­жат к памятникам религиозного значения». Летом того же 1894 года, проездом к Иссык-Кулю и реке Или, городище Бурана посетил востоковед В. В. Бартольд, осмотревший его в сопровождении Е. П. Ковалева и учителя рус­ско-туземной школы в Токмаке В. П. Ровнягина.
Будущий академик засвидетельствовал, что характер постройки башни Бураны и особенно орнаментика заставляют предположить ее возведение мусульманами. Надпись же на левой стороне от окна башни является образчиком того арабско-сирийского шрифта, который встречается в Семиречье на некоторых на­ могильных камнях.
В своем отчете В. В. Бартольд отметил, что находящийся внутри четырехугольного укрепления высо­кий холм, по определению С. М. Дудина высотой до 3 сажен, по-видимому, сложен из сырцовых кирпичей. Около башни видны были следы древних могил.
Самое поселение около Бу­раны, по мнению В. В. Бартольда, не отличалось обширностью, так как выше несторианского кладбища в руслах реки и арыков не находят никаких предметов. С христиан­ского кладбища все встреченные ранее на поверхности и выкопанные намогильные камни были ко времени посещения им городища уже уверены, но водой иногда вымывались из земли вместе с обломками посуды и монетами целые гальки с крестами.
У населения В. В. Бартольд видел одну золотую монету с куфическими письменами, которая у киргизов служила тогда чем-то вроде амулета и считалась «лекарством против разных болезней, особенно горловых». Сведения о развалинах Бураны не прошли и мимо от­крывшегося в конце 1895 года в Ташкенте Туркестанского круж­ка любителей археологии.
На страницах издававшихся им «Протоколов» за первый же год его деятельности было помещено краткое описание городища Бурана и башни, выпол­ненное В. П. Ровнягиным и присланное им в Ташкент вице-председателю кружка Н. П. Остроумову, который и зачитал его на очередном заседании 28 октября 1895 года.
Из составленного описания, в ряде случаев конкретнее всех предшествую­щих, явствует, что пространство внутри стен буранинского городища («расположенного в 12 верстах к югу от Токмака») в то время было еще усеяно обломками жженых кир­пичей и битой старинной керамической утварью.
К северо- западу от него, в сторону развалин городища Ак-Пешин, В. П. Ровнягин отмстил небольшие холмики-курганы; в этом он находил подтверждение того, что Бурана и Ак-Пешин представляют остатки одного огромнейшего города, развали­ны которого тянулись в длину с юго-востока на северо-запад верст на 15 и в ширину верст на 5.
Бурану он считал аристократической частью города, а Ак-Пешин собственного­ родом с цитаделями, частными домами и тянувшимися в разные стороны улицами. Как строительную особенность самой бураниинской башни В. П. Ровнягин отметил разницу в составе растворов внутренней кладки и наружной облицовки («цемент внутри глинистый, а при облицовке известковый»).
Кроме общего описания башни, он указал на ее высоту (77 футов), диаметр основания (до 20 футов) и высоту призматического основания (до 13 футов). Башня охранялась, к входу в нее' была приставлена лестница. Вокруг башни, как это было видно на присланной им Н. П. Остроумову фотографии, был разбит садик.
В заключении В. П. Ровня­гин отметил, что киргизские предания о Буране и Ак-Пешине очень разноречивы, но все осведомители относят историю Бураны к глубокой древности. К вопросу о башне Бурана Туркестанский кружок любителей археологии возвратился еще раз на заседании 16 октября 1897 года, заслушав доклад об узгенских памятниках.
Вице-президент кружка Н. П. Остроумов обратил внимание собравшихся на сходство узгенской «башни» с башней Бура­на. При этом он «высказал предположение, что обе они служили минаретами при мечетях, в настоящее время уже раз­ рушившихся, и что, может быть, сооружение их относится к одному и тому же историческому периоду».
Разрешить вопрос о более точном определении этого периода в то время кружку не представлялось возможным. В 1897 году вышел из печати упоминавшийся выше отчет В. В. Бартольда о поездке в Среднюю Азию в 1893 - 1894 г.г.
В нем автор привел подробный разбор исторических сведений о долине реки Чу и сопоставил их с результатами своих наблюдений на месте, как бы подводя итоги предшествующих работ по изучению городища Бурана. При этом он от­ казался от высказанного им раньше предположения о на­хождении Баласагуна, столицы караханидов, а затем и кара-хытайских гурханов, на месте развалин Бурана.
Ему казалось, что, если только известия о нахождении Баласагуна в долине реки Чу соответствуют действительности, то «его с большей степенью вероятности можно отождествлять с Ак- Пешином, причем Бурана в таком случае могла составлять какое-нибудь загородное предместье...
Для окончательного решения вопроса о Баласагуне мы не имеем достаточно данных». Одновременное появление нового труда Д. Хвольсона о несторианских намогильниках из Семиречья исчерпало к тому времени материал о христианских гальках Джетысу.
На этом остановилось и непосредственное изучение городища Бурана, на долгое время прекратился приток свежих вещественных материалов; охладел интерес, возбужденный но­визной открытия христианских средневековых памятников.
Внимание столичных ученых и местных краеведов было от­ влечено на разрешение других вопросов. Стадия предвари­ тельного исследования Бураны была завершена. Прежний интерес к объекту постепенно остыл и у местного населения.
По традиции еще справляли саиль у Бураны. Выезжали туда иногда и на прогулки. В теплое время проводились очередные гапы. Но уже мало обращали внимания на новые находки. Некоторое время спустя прекратилась и охрана минарета.
Исчезла приставная лестница. Разросшийся было садик с 1900 года подолгу оставался без полива и начал чахнуть. Ко времени работ в районе Бураны перед первой мировой войной Чуйской изыскательской партии Отдела земельных улучшений по орошению в Семиреченской области у самого минарета остались только два полузасохших ствола и несколько таких же погибавших деревьев на месте бывшего сада.
Вскоре и они были срублены жителя­ ми села Покровского после волнений в Туркестане в 1916 году. В таком положении застала городище Бурана революция 1917 года. Первое время соблазн использовать кирпич с минарета стал заметно усиливаться у токмакского населения, а в 1919 году, благодаря полной безнаказанности такого рода поступков он принял угрожающий характер.
Это было частично приостановлено стихийно пробудившимся с революцией интересом широких кругов общественности ко всему окру­жающему. В местной прессе стали появляться небольшие за­метки и воззвания, бившие тревогу о судьбе Буранннского минарета, у которого в ту пору начали усиленно разбирать уцелевшие ряды кладки верхних частей.
Возглас «Спасите башню Бурану!» нашел отклик в среде токмакского учительства, решившего принять на себя заботу об охране памятни­ка и учредившего надзор за городищем. В это время на городище Бурана было зарегистрировано несколько случайных находок.
Особенно характерна по своему содержанию помещенная в газете «Голос Семиречья» (1919 года, 7 ноября, № 106) заметка за подписью инженера Сергея Кацмана. «В 10 верстах от Токмака стоит более тысячи пя­тисот лет башня Бурана - единственный памятник находившегося там когда-то города.
И вот теперь этот памятник разрушается. Разрушается он не от ветхости и не от старости своего существования. Нет, граждане, Бурана простоит еще столько же... Еще в прошлом году (1918 год М. М.) ее начали подкапывать у основания, а теперь какие-то злонамеренные не­вежды, или как хотите назовите их, не довольствуются этим, решили использовать для своих надобностей те кирпичи, из которых она сложена, и начали разбивать ее вершину.
Таким образом этот чудесный памятник, если не принять мер, скоро исчезнет с лица земли. Не буду говорить об исторической и археологической ценности этого памятника, но скажу только: не нашими руками создавался, не нам бы его разрушать.
Итак, надеюсь от лица всех понимающих значение этой башни, что на эти строки будет обращено должное внимание. Ибо наше Семиречье не может похвалиться обилием старинных памятников. Еще раз взываю; «Граждане, спасите башню! и да не будет мой голос голосом вопиющего в пустыне!».
Так, в 1921 году вешними водами было вымыто несколько экземпляров медных очень плохой сохранности монет XII века чекана династии Илеков. Тогда же Т. Миргиязовым была отмечена сделанная еще в 1915 году, но оставшаяся в ту пору не зарегистрированной в литературе находка большого медного котла на трех ножках, концы которых были оформлены в виде пасти ящероподобного дракона.
Котел в 1922 году попал к местному меднику, употребившему его на изготовление не­ скольких кумганов. К этому же периоду относятся и популярные заметки о городищах Чуйской долины, в том числе о Буране и его башне, помещенные в различных периодиче­ских ташкентских и казанских изданиях на узбекском и татарском языках.
Их автор Т. Маргиязов был тогда учителем в Токмаке. Несмотря, однако, на инициативу некоторых токмакских жителей в деле охраны Бураны, случаи использования ее жженых кирпичей для частного строительства продолжали повторяться еще до конца 1922 года, о чем тогда же был по­ставлен в известность Туркомстарис.
В принятом ЦИК и СНК Туркреспублики постановлении от 27 марта 1923 года за № 52 башня Бурана была включена в число наиболее цен­ных в историческом и археологическом отношении памятни­ков и передана для охраны в ведение общетуркестанского комитета.
Уже в 1924 году по заданию Туркомстариса (вскоре переименованного в Средазкомстарис) В. Д. Городецким снова бы­ла осмотрена башня Бурана и в полевом отчете отмечено, что вокруг ее городища есть следы пригородной окружной стены в виде отдельных отрезков оплывших валов.
Одновременно он посетил городище Ак-Пешин. В следующем 1925 году им совместно с профессором-арабистом А. Э. Шмидтом осуще­ствлена специальная экспедиция для выяснения историче­ской топографии дельты реки Чу и западного побережья Иссык-Куля, в частности, маршрутов, отмеченных в арабских средневековых источниках.
При посещении городища Бурана был собран некоторый подъемный материал в виде фрагментов утвари. Общая площадь былого города, окруженного стеной, от которой сохранялись следы в виде оплыв­ших валов, была определена В. Д. Городецким примерно в 20 квадратных километров.
По его мнению, Бурану следовало отождествлять с упоминаемым средневековыми арабскими географами городом Навакетом, а развалины Ак-Пешина с остатками Пенджикента. В том же 1925 году по поручению Средазкомстариса специальный осмотр башни Бураны с целью выяснения состояния и необходимых мер для обеспечения ее сохранности осуществлялся профессором-искусствоведом Б. П. Денике и архитектором М. ДА. Логиновым.
Исследование сопровождалось довольно подробной фотофиксацией наружного вида этого памятника. Б. П. Денике по архитектурным формам и орна­ментации башни Бурана указал на тесную связь ее с минаретом Узгена, минаретом XII века в Бухаре, минаретом в Термезе (423 г. х. 1031 г. н. э.), башнями XI - XII в.в. в Хорасане и предложил датировать семиреченский памятник XI -  X II в.в..
Позднее Б. П. Денике относил башню Бурана более определенно к памятникам XII века, а ее орнаментацию сравнивал с декором мавзолея Юсуфа ибн Кутайира в Нахиче­вани (1162 г. н. э .). Первоочередные ремонтно-реставрационные работы на башне Бурана начались в 1927 году.
Ответственным за эти работы был М. М. Логинов. В отличие от других подобного характера заданий по линии Средазкомстариса работа на Буране не сопровождалась уточненными обмерами и изготовлением детальных чертежей.
Главное внимание было на­правлено на восстановление нижней части башни, разрушенной местными жителями почти на трехметровую высоту от современного уровня земли. В пустые гнезда восьмигранного основания тогда было вложено двадцать новых арчовых балок взамен утраченных средневековых бревен.
По-видимому, эти балки служили не только для горизонтальной пере­вязки рядов кирпича основной кладки и связи ее с наружной декоративной облицовкой; весьма возможно, здесь мы сталки­ваемся с одним из приемов строительства, ослабляющих дей­ствие на строение столь частых в Средней Азии землетря­сений.
После того была восстановлена кладка ствола, при­ чем все сохранившиеся части орнаментальной облицовки были сохранены и только тщательно закреплены. В верхней части остова башни был заложен кирпичом наиболее разрушенный участок.
Этот ремонт, обошедшийся в 3366 рублей, потребовал изготовления 30000 жженых кирпичей, соответ­ствующих средневековым размерам. Для их обжига на месте была сооружена специальная печь. Ремонтно-реставрационным работам Средазкомстариса в 1927 году на Буране, как и на всех памятниках других райо­нов, предшествовало выяснение технического состояния их нижних частей, что было сопряжено с необходимостью зало­жения хотя бы незначительного шурфа у основания объекта.
Осуществление при этом обязательного археологического надзора, оправданного при такого рода работах, Самкомстарисом было поручено М. Е. Массону. В середине августа по завершении археолого-топографического обследования древнего Тараза (Аулиеата, ныне Джам­бул КазССР) М. Е. Массон вместе с М. М. Логиновым и коллектором Т. Миргиязовым выехал на Бурану для археологического надзора за намеченным шурфом у основания баш­ни.
В течение двух дней длилось вскрытие небольшого участка нижних частей минарета, за то же время М. Е. Массон в общих чертах ознакомился с самим городищем, изготовил кро­ки (на основе комплексной съемки) и сделал некоторые дополнительные наблюдения, не отмечавшиеся предше­ствующими исследователями.
Городище Бурана расположено на равнине с плоским рельефом. В четко различимой главной своей части (шахристан или шахри-дарун) оно имеет ориентированный по стра­нам света почти правильный четырехугольник, обнесенный оплывшими теперь стенами.
Более длинные, вытянутые по прямой линии вдоль северного и южного фасов, сохранились на 570 метров, а более короткие - на восточном и западном фа­сах - имеют около 520 метров. Таким образом, площадь всего буранинского шахристана несколько превышает 28 гектаров, т. е. близка по размерам средневекового городища Сайрам. 
Некогда высокие земляные стены шахристана имеющие ширину в оплыве до 20 метров, были сложены из мощных пахсовых блоков. В пролетах же ворот стены были сложены из сырцовых кирпичей (это заметно на западном фа­се).
Для большей устойчивости и удобства фланкирующего обстрела осаждавших шахристан врагов с наружной стороны через некоторые неравные промежутки (но не менее чем 40 метров) устраивалось до десятка и более выступавших нару­жу башен, примыкающих вплотную к стенам каждого фаса.
На их наличие указывают теперь кое-где сохранившиеся на земляных валах оплывы. В юго-западном х углу шахристана к городским стенам примыкало какое-то фортификационное сооружение. Городских ворот было несколько. В южном фасе их пред­ положительно было двое, причем одни располагались ближе к юго-западному углу шахристана.
В западном фасе ворота находились ближе к северной стене внутреннего города; в северной стене почти точно в середине. Восточная стена под­верглась наибольшему разрушению водой горного сая Бурана. Последствием особенно многоводного селя, по словам местного населения, был разлив Бураны в конце семидесятых годов прошлого столетия.
В 1927 году от восточного фаса городской стены еще сохранились жалкие отрезки уплощенных валов на протяжении 25 метров, 70 и 80 метров с юга на север. В этой части ворота были примерно в середине. На основании сказанного можно предположить, что дошедшие до нас в руинах стены шахристана с их воротами возводились с учетом планировки уже сложившегося здесь населенного пункта.
Внутренняя планировка шахристана Бураны определяется в основном начинавшимися от городских ворот улицами, ведущими к главному центральному месту, возможно, базару. С восточной стороны от него находился комплекс каких-то зданий: то ли культового, то ли административного харак­тера, связанных с местопребыванием правителя.
Вообще же без специальной археологической разведки определить это было невозможно. Близ северо-западного угла шахристана в микрорельефе усматривается обведенный стенами участок (70 х 60 метров), который, возможно, указывает на местонахождение некогда крупного средневекового караван-сарая.
Шахристан снабжался водой каналом, выведенным из Бурана-сая. Ложе главной магистрали, теперь в виде овра­жистого русла, начинается от юго-восточного угла шахристана, пролегает через его центральную часть и выходит за его пределы в середине северного фаса, близ ворот.
Ответвлением и одновременно спускным водосливом служило русло канавы, проходившей близ минарета и у северо-восточно­го угла шахристана и впадавшей в речку Бурана. В свое время шахристан был, видимо, сравнительно густо застроен зданиями из сырцовых и жженых кирпичей разных стандартов, встречающихся почти повсеместно как в кусках, так и в целом виде.
Интересно отметить наличие продолговатых кирпичей размером 27 х 13,5 х 4 см – 26 х 13 х 4 см. Среди подъемного материала попадались многочисленные фрагменты неполивной и глазурованной утвари, в том числе черепки так называемых «симоб-кузача» (сосуды для ртути), осколки разнообразной стеклянной посуды; разноцветные, иногда довольно крупные мастиковые и бирюзовые бусины; куски окислившихся или проржавевших железных предметов, среди которых оказался отрезок цепи из трех крупных про­ долговатых колец.
В конце 1927 года после закрытия ремонт­ных работ киргизами было выкопано несколько целых и об­ломков золотых монет общим весом 18 г. Они принадлежа­ли Хорезмшахскому чекану начала XIII века. По мере развития сколько-нибудь значительного феодального города Средней Азии, подле него начинал складываться пригород - рабад.
Иногда в зависимости от направления наиболее оживленных торговых путей, для большей защищенности от нападения врагов или более удобного топографического расположения, часть рабада с какой-нибудь стороны от шахристана проявляла особую жизнеспособность, сказывавшуюся в планировке городского типа.
В Самарканде, например, к X веку таковая сложилась на территории к юго- западу от тогдашнего шахристана (ныне городище Афрасиаб). Его обжитая и оформленная по-городскому площадь в ту пору в 1,5 раза превосходила размерами самаркандский шахри-дарун.
Когда же площадь в XI веке оградили особой стеной, он превратился в «шахри-бирун» (т. е. «внешний го­ род»), этот термин в специальной научной литературе иногда заменяется обозначением «шахристан № 2». Вместе с тем сплошь и рядом не только территорию пригоро­дов, но и весь прилежащий район культурных земель обносили дополнительной, особой внешней стеной «городской округи», причем делали это как в пору рабовладельческого общества, так и при феодализме.
У городища Бурана следов густо застроенного пригорода-рабада с городской планировкой в микрорельефе явно не проступало. Небольшой разведочный стратиграфический шурф, заложенный у обрыва правого берега магистрального канала примерно на 80 метров севернее ворот шахристана, и на­блюдения микрорельефа прилегающей поверхности показа­ли, что здесь на некотором протяжении лежит сплошной культурный слой в виде сброса брака, получаемого при об­ жиге разнообразной керамической утвари в печи (или в печах) конца XI - XII в.в.
Отсюда были взяты фрагменты большой глазурованной чаши - касы с типичным коричневым орнаментом, нанесенным по желтоватому фону, ряд фрагментов крупных корчаг-хумов, больших и малых кувшинов-куза, разных типов баночек, крынок, горшков с ушками для подвешивания при ношении, венчиков крышек так назы­ваемых «глиняных столов» и др.
Под этим слоем керамического брака залегают погребения людей, скелеты которых вытянуты с востока на запад. Че­репа их обращены на запад. Над одним из этих погребений, детально не вскрывавшихся, был найден продолговатый жже­ный кирпич, на лицевой поверхности которого имеется изображение креста, грубо выдавленного по сырой глине пальцем.
В отличие от четырехконечного орнаментального креста несторианских намогильных галек, крест на кирпиче шестиконечный с нижней косой перекладиной. Его появление в Семиречье, может быть, следует связывать с проживанием здесь в свое время какого-нибудь пилигрима из других восточных христианских общин.
Такого рода кресты на археологических местных памятниках христиан встречаются и в других районах Средней Азии. Во всяком случае, очевидно, была пора, когда на землях северной части пригорода Бураны, в непо­средственной близости от ворот шахристана, у идущей от них
большой дороги к берегам реки Чу, местные средневековые христиане хоронили своих покойников. Затем, по-видимому, захоронения им здесь были запрещены, а несторианской общине отвели под их кладбище свободный, должно быть, участок в южной пригородной части, примерно в 1 километре к юго-западу от южных ворот шахристана.
Как отметил уже в 1924 году В. Д. Городецкий, вокруг четырехугольного городища Бурана кое-где были видны остатки былой внешней стены в виде оплывших валов. Для проверки этого сообщения М. Е. Массоном на второй день пребывания были проделаны пешеходные маршруты по трем направле­ниям от северо-западного угла шахристана.
Один отрезок земляного вала бывшей окружной стены был отмечен при­мерно в 2 километрах к северо-западу, второй - в 1,5 километрах к северо- востоку и третий - к юго-востоку на расстоянии около 4 километров от исходной точки.
Один из местных информаторов убежденно говорил, будто в натуре есть худшей сохранности остатки второй стены городской округи. За недостатком времени проверить это, как и установить полную протяженность отмеченных следов первой внешней стены, тогда не имелось возможности.
Наметившиеся выводы о прошлом городища Бурана, по­лученные в результате общего археолого-топографического ознакомления, нуждались в сопоставлении с данными о ка­ком-нибудь другом крупном городище в ближайшем районе Чуйской долины.
Таковыми были намечены находящиеся в 6 километрах к северо-западу от Буранинского минарета и примерно в 8 километрах от теперешнего Токмака развалины городища под названием Ак Пешин или Ак-Бешим. Их осмотр археологической группой на обратном пути из Бураны в Токмак при ограниченности имевшегося времени был проведен за четыре часа.
Кроме беглого ознакомления с развалинами тогда была сделана комплексная съемка схематического плана центральных частей городища и заложен небольшой стратиграфиче­ский шурф в 300 метрах к западу от первоначального шахристана для проверки наблюдения, что и с этой стороны к нему при­ мыкал заселенный пригород.
Развалины Ак-Бешима красноречиво свидетельствуют о двух крупных периодах развития города. В конце первого он состоял из шахристана площадью свыше 20 гектаров, высокой цитадели в его юго-западном углу и пригорода, обнесен­ного, по словам окрестного населения, кольцом внешней стены, отстоящей в некоторых местах от шахристана на расстояний чуть ли не 1,5 километров.
Остатки ее легко различимы в виде оплыв­шего вала. Система укреплений первоначального шахристана, мощь профиля его стен, наличие значительных фланкирующих выступов былых башен, все это убеждает, что, возможно, древними строителями придавалось большое значение обороне города от врагов.
Судя по подъемному керамическому материалу, это имело место незадолго до завоевания Средней Азии арабами. По мере интенсивного роста города значительную часть обжитого рабада, примыкающую к шахристану с восточной и юго-восточной сторон, на грани I и II тысячелетий н. э. пришлось обвести новой высокой глинобитной сте­ной с круглыми башнями, особо обозначенными в южной части, и обращенной к хребту Киргизского Ала-Too.
Так сформировалась новая городская территория шахри-бируна площадью около 50 гектаров. Почти в середине его находится прямоугольная территория (300 x 235 метров), окруженная стеной с девятнадцатью башнями, из которых две на северном фасе устроены по бокам от ворот.
Их подлинное назначение можно будет установить лишь при археологическом вскрытии. Даже кратковременное попутное ознакомление с городищами Бурана и Ак-Бешим, расположенными рядом и форми­ровавшимися в средние века на одном из бывших путей в Кульджу, позволило отметить в истории их развития ряд да­леко не совпадающих этапов.
Историческая топография и подъемный археологический материал наглядно свидетельствуют, что Ак-Бешим сложился раньше Бураны, до арабского завоевания Средней Азии, и оформился как полноцен­ный раннефеодальный город с цитаделью, мощным шахристаном и рабадом.
После некоторого застоя, а, возможно даже упадка, Ак-Бешим в пору развитого феодализма снова начал расти и оформил в рабаде шахрн-бирун, обнесенный особой стеной. Встречающиеся на поверхности, правда, не­ многочисленные археологические находки XIV века преимущественно в виде фрагментов керамической утвари являются показателями, что жизнь на Ак-Бешиме продолжалась в какой-то мере и после монгольского завоевания. 
Оформление города на месте Бураны произошло значи­тельно позже. В пору развитого феодализма это нашло отра­жение только в виде прямоугольного в плане шахристана. При наличии стен городской округи нет и намека на оформление шахри-бируна.
Хотя кое-где на поверхности встречаются единичные экземпляры глазурованной керамики и кирпичей X века и старше, но наиболее интенсивная жизнь города приходится на XI - XII в.в. Город при этом был далеко не заурядным и отличался интенсивным строи­тельством различных зданий из жженого кирпича.
Представители господствующих классов пользовались известным благополучием, нарушавшимся временами, но, видимо, не­ надолго. Об этом свидетельствуют находки из ценных металлов. Больше всего зарегистрировано находок золотых динаров, иногда разрубленных на куски и принадлежащих в основном Хорезмшахскому чекану первой четверти XIII века.
С этим временем связан верхний культурный слой городища, а с первыми годами монгольского завоевания начался новый период быстрого и окончательного замирания. В последую­щие столетия городу временами придавалось явно особое административное значение.
Отождествление Бураны с городищем Мунора, упоминаемым в XVI веке. Мухаммедом Хайдаром Гурагани, общепризнано в среде современных ученых. В этой связи особый интерес представляет сообщение этого автора о виданной и прочитанной им на плите эпитафии «славного имама», «совершеннейшего шейха», «знатока как ветвей, так и основ законоведения» столичного ученого имама Мухаммед-факиха Баласагунского.
Конкретно учитывая общую историческую ситуацию, думается, что в передаче слова сотен в дате смерти этого ученого шейха (как 711 г.» соответствующего 1311 -1312 г.г. н. э., вместо 611 г. х.» приходящегося на 1214 - 1215 г.г. н. э.) допущена ошибка при разборе надписи на памятнике или при переписке рукописи.
Мухаммед-факих удостоен был звания духовного главы такого важного в административном отношении пункта, как Бурана, в XII веке, а скончался он в начале следующего столетия, незадолго до монгольского завоевания Средней Азии.
В XI - XII в.в. правительственную администрацию заставили уделить Буране особое внимание какие-то обстоятельства, что ощущается, в частности, по судьбе тамошней хри­стианской общины. Об этом свидетельствует упомянутый выше факт ликвидации ее кладбища у городских ворот северного фаса стены шахристана.
Община отнюдь не была сколь­ко-нибудь значительной. На се кладбище в южной части при­ города при многолетних исследованиях было найдено лишь несколько более трех десятков намогильных галек с крестами и соответствующими эпитафиями.
Показательно, что в них упоминается только один схоластик Кубук, учитель Ушина и священник Кутлук, а все остальные намогильные гальки принадлежат более или менее рядовым лицам. При этом обращают на себя внимание особенности в начертании букв и наличие некоторых выражений, отличающих буранинскис эпитафии от таковых же с памятников несторианского кладбища в районе Пишпека.
По-видимому, это связано с более поздним функционированием последнего. Самая ранняя дата на его намогильных гальках 1261 года, т. е. когда Бурана уже перестала существовать как видный населенный пункт. Подавляющее большинство галек (несколько сот) приходится на XIV век.
В эпитафиях 1338 - 1339 г.г. указывается, что жите­ли города умирали от страшной эпидемии чумы, начавшейся в Китае в 1334 году. Позднее, она проникла в страны Европы, где от нее погибло около 24000 000 человек, т. е. почти чет­верть всего тогдашнего населения.
В Семиречье эта чума в какой-то мере отразилась, безусловно, не только на крупной несторианской общине, но вообще на всем оседлом и кочевом населении области. Однако не одна чума была причиной замирания города. Известно, что местность в долине реки Чу не особенно пострадала и в пору монгольского нашествия, поскольку жители в основном подчинились завоевателям без особого со­противления.
Между тем, по недостаточно еще всесторонне изученной общей политико-экономической обстановке, уже во второй четверти XIII века начался упадок городской и вообще оседлой культурной жизни, в результате которого жители долин рек Чу и Талас покинули города.
Убедительного ответа на вопрос, что это был за город - работы на Буране 1927 года не дали. По прежнему непоколебимым оставалось высказывание В. Томашека, что именно в окрестностях Токмака была столица тюркского хакана, но без точной локализации ее местоположения.
В. В. Бартольд когда-то считал, что в окрестностях Токмака следует искать город Сарыг. Позднее, после посещения Бураны, он в своем отчете о поездке в Среднюю Азию в 1893 - 1894 г.г. с рядом оговорок высказывал предположение о тождестве городища Бурана с Баласагуном и одновременно допускал, что оно может быть загородным предместьем последнего, если только тот находился на месте Ак-Бешима.
Небезынтересным оставалось и мнение, высказанное В. Д. Городецким после его совместной поездки с А. Э. Шмидтом по Семиречью в 1925 году и заключавшееся в отождествлении городища Бурана с Навакетом. В приводимой в арабских источниках различной транскрипции названия этого города можно предпо­лагать указание авторов на «процветание», «богатство», в другом начертании - можно перевести как «новый город», учитывая относительно более позднее его формирование по сравнению с другими городами долины.
Как выяснилось лишь много позднее из оставшейся в свое время неопубликованной рукописи В. Д. Городецкого, аргументация в части признания Бураны за Навакет строилась на указании Н. I. de Goeje расстояния между этим городом и Пенджикетом в один фарсах.
Более убедительного отождествления Бураны с каким-либо средневековым городом отряду Средазкомстариса в 1927 году получить не удалось. Зато ряд новых наблюдений и фактов дало обследование самой башни этого городища.
Для выяснения состояния ниж­них ее частей и выявления их возможных деформаций по договоренности с архитектором М. М. Логиновым с восточной стороны у выступающего угла восьмиугольного основания минарета был заложен небольшой стратиграфический шурф.
Постепенно он был доведен до глубины 1,8 метров от уровня современной поверхности земли. При этом выясни­лось, что ряды кладки башни, находящиеся ниже современной поверхности, были разрушены добытчиками кирпичей не менее, чем наружные.
Одновременно убедились, что в кладку при сооружении памятника наряду с хорошо изготовленными кирпичными плитками попадали и «недожиг» и «пережиг», и при этом не целые, а разбитые на куски. Размер целых кирпичей 25,3 x 25,3 х 4 - 5 см.
Скреплявшие их растворы были различными: так, швы внутренних рядов (толщиной от 18 до 24 мм) лишь в нижней части заполнялись тонкой прослой­кой в 2 - 4 мм алебастровом и лессовом растворе (ганчхак), наложенного непосредственно на кирпич, и следом - значительно более толстым слоем земляного раствора, на который укладывали следующий ряд кирпича, имевшего сверху вновь тонкий слой ганчхака и т. д.
Только в наружных рядах кладки употреблялся сплошной алебастровый раствор с примесью кусочков толченых кирпичей и лишь отчасти земли. На глубине 1,5 метров был обнаружен слой сплошной кладки в один ряд кирпичей, поставленных на ребро и уложенных «в елку».
Измерения показали, что внешний край этой кладки выступает наружу от лицевой поверхности граней восьми­угольного основания более чем на 30 см. Ниже начиналась каменная кладка на растворе с примесью угля, которая постепенно расширялась и понижалась па расстоянии около 0,5 метров от края кладки и поставленных на ребро кирпичей; она оказалась облицованной правильно выточенными продолговатыми каменными плитами (30 х 15 см), положенными «рустиками» с разделкой швов двумя бороздками.
Всего в этом месте шурфа сохранилось 4 ряда кладки на высоту, считая со шва­ ми, 0,65 см. Уровень ее нижнего ряда лежит на глубине около 1,8 метров от современной поверхности земли. Бутовая кладка с ее фасадной плиточной обшивкой принадлежит более широкому, чем восьмиугольная часть башни, основанию в виде стилобата.
В плане оно может быть квадратным (или квадратным со скощёнными углами) либо правильным восьмиугольником. Промежуток в 0,45 метров между рядом кирпичей, стоящих ребром, и четвертым рядом каменной облицовки, вероятно, так­же был задекорирован, вернее всего такими же плитками.
Наблюдения показали, что над вертикально стоящими кир­пичами на одном уровне с ними прежде находилось не менее пяти рядов кирпичей, уложенных плашмя. Полученные результаты были признаны М. М. Логиновым достаточными для ведения изначальных ремонтных ра­бот сезона.
Для получения более детальных данных, в том числе глубины прочного фундамента, необходимо производство значительных по масштабу земляных работ с расчисткой нижних частей вокруг всего памятника, затраты на которые не могли быть произведены на сумму, отпущенную Средазкомстарисом на ремонт Бураны.
За отсутствием дополни­ тельных ассигнований дальнейшие земляные работы были перенесены на будущее. Расчистка непосредственно примыкающих к минарету (при заложении описанного незначительного стратиграфического шурфа) культурных наслоений показала, что они со­ стоят сплошь из строительного мусора разных возрастов.
В верхнем слое до 20 см мощностью были встречены кости жи­вотных, главным образом баранов. Ниже стали попадаться фрагменты керамической посуды преимущественно неглазурованной и отчасти зеленой поливы. На глубине 1 метра начали встречаться крупные куски корчаг-хумов, черепки глазурованной утвари XI - XII в.в. и одиночные фрагменты утвари.
Последние лежали на откосе бутовой кладки. При частич­ной расчистке в отвале минарета небольшой старой ремонт­ной кладки был встречен поливной керамический черепок XI века. Это могло служить намеком, что в указанном столетии под влиянием толчков землетрясении памятник уже нуждал­ся в ремонте, хотя возможно, что черепок попал в замазку щели, образовавшейся позднее.
Когда появились первые мусульманские минареты для возглашения с них призывов на молитву, точно не установ­лено. Как известно, на первых порах их сооружение в некоторых частях сложившегося арабского халифата встречало иногда даже известный протест, как недопустимое подражание языческим культовым башням и христианским колокольням.
Но уже в первых веках широкого распространения ислама в разных районах, где он стал господствующей религией, появилось несколько типов минаретов. Одни из них, в частности, в Средней Азии представляли собой самостоятельные сооружения в виде круглых в плане башен, иногда очень крупных размеров.
В Туркестане вопрос о минаретах был поставлен перед местными краеведами еще в 1909 году.  При этом трудности в их изучении часто возникали сразу же в связи со сложностью определения даты создания тех или иных объектов.
Коснулось это и башни Бурана. Еще в 1926 году такой активный исследователь среднеазиатской архитектуры, как Б. И. Засыпкин, утверждал, что следующим за минаретом Куня-Ургенча (который он датировал XI веком) «надо поставить минарет в городе Бухаре XII века, минарет в кишлаке Узгенте и башню Бурану близ Токмака Пишпекского района, около то­ го же времени».
По поводу заключения Б. Н. Засыпкина необходимо сде­лать некоторые уточнения. Датировка XI века сохранившегося в Куня-Ургенче минарета основана на найденной в земле в 1900 году в пределах этого городища свинцовой плите с надписью, что некий минарет построен хорезмшахом Абу-л- Аббасом Мамуном II в 401 году х. (1010 - 1011 г.г. н. э. ).
Где точно находились развалины этого минарета, не установлено. Есть достаточно оснований полагать, что надпись относится не к стоящему до сих пор на городище Куня-Ургенч минарету, а к другому, который высился там еще в конце XIX века. 
Не вызывает никаких сомнений приводимая автором «Китаб-и Мулла-заде» датировка 521 г. х. (1127 г. н. э.), в котором при Арслан хане Мухаммеде сыне Сулеймана в Буха­ре у Масджиди-Калян был отстроен большой минарет, известный в пароде под названием «Башни смерти».
Что же касается минаретов Узгена и Бураны, то сооружение их нельзя датировать «около того же времени» (т. е. Началом второй четверти XII века), так как они возведены намного раньше и отнюдь не одновременно. Узгент, лежавший па оживленной торговой дороге из Ферганы через Ош в Каш­гар, уже в X - XI в.в. являл собой зажиточный по тому времени городской административный пункт.
До наших дней в нем сохранились от феодальной поры стоящий отдельно полуразрушенный минарет и расположенные впритык один к другому три мавзолея. Южный имеет две даты - 582 год х. с указанием разных месяцев. Одна из них не совсем точно опубликована в 1897 году Туркестанским кружком любителей археологии - 1186 - 1187 г.г. н. э. вместо 1187 года.
Вторая - с указанием месяца мая 1186 года х. - прочитана М. Е. Массоном в 1927 году на месте. Тогда же из-за невозможности достать лестницу в связи с охватившим район активным басмаческим движением М. Е. Массону удалось издали с земли заметить на портале Северного мавзолея в персидской надписи только дату «в день среды четвертого месяца раби-II 547 г. х.»
(середина 1152 года и. э.), а в арабской надписи имя караханидского правителя тюрка Тогрул Кара-хакана Хусейна сына Хасана сына Али. Что касается наполовину сохранившегося крупного узгенского минарета, то у коридора его внутренней лестницы плоское перекрытие выполнено напуском кирпичей.
Вся на­ружная поверхность ствола минарета покрыта сплошными, примыкающими друг к другу резными орнаментальными поясами, среди которых характерен узкий поясок, состоящий только из кружков с углублением в середине.
Он является кирпичной трактовкой орнамента «сосочек», распространенного на памятниках XI - XII в.в. Наряду с ним в наружной декорации, кроме фигурной кирпичной кладки, имеет место алебастровый прорезной орнамент. Заслуживает внимания, что кирпич узгенского минарета больше всего напоминает кирпич Северного мавзолея.
На основании сказанного и с учетом истории Узгена (Узгенда), сооружение минарета мож­но отнести к середине или ко второй половине XI столетия. На минарете городища Бурана употреблен квадратный жженый кирпич (в среднем 25,3 х 25,3 х 4 пли 5 см).
Перекрытия ведущей на верх внутренней лестницы хотя и сделаны, как на минарете Узгена, напуском кирпича, но другим приемом, при котором в разрезе получается не плоскость, а сводчатый подъем. В наружной облицовке ствола минарета все декоративные кирпичные пояса фигурных кладок чередуются с широкими гладкими поясами из простых строительных кирпичей, уложенных горизонтальными рядами.
Совершенно отсутствует декорировка алебастровыми орнаментами гнезд наружных узорных поясов, как это имеет место в узгенском минарете. Бухарский минарет 1127 года по сравнению с Буранинским и Узгенским являет признаки архитектурного прогресса.
На Бухарском минарете применен квадратный кирпич крупного размера – 28 х 28 х 5 см. Внутренний лестничный ход на вершину минарета перекрывает настоящий арочный свод, а внутри прохода наличествуют орнаментальные выкладки из кирпичиков.
На наружной поверхности самого ствола минарета встречается резной кирпич, в том числе в поясах надписей. Весь пояс верхней надписи выложен из крупных керамиче­ских плит (54 х 31 х 6 см), покрытых зеленой глазурью. При­ веденных фактов вполне достаточно, чтобы признать за башней Бурана более раннее происхождение в ряду трех упомя­нутых минаретов. Что касается даты сооружения буранинского минарета, то М. Е. Массону первоначально казалось, что его можно отнести к X веку.
Это нашло отражение в представленном им Средазкомстарису по возвращении в Ташкент рукописном предварительном полевом отчете. Камеральная обработка всех полевых материалов 1927 года с привлечением археологических­ топографических данных и стратиграфических наблюдений культурных наслоений городища, не говоря уже о приведенных выше сопоставлениях строительной техники аналогичных памятников Узгена и Бухары, привели М. Е. Массона к заключению, что минарет Бураны, вероятнее всего, был возведен в 30 - 40-х г.г. XI века.
Это время приходится на пору правления в Семиречье и Восточном Туркестане караханндского государя Арслан-хана Сулеймана (1031 - 1032 - 1056). При этом заслуживает внимания, что работавший с М. Е. Массоном коллектор Т. Миргиязов, коренной житель Токмака, подробно передавая один из вариантов местной легенды о сооружении башни Бурана Арслан-ханом, сообщил бытующие в на­ роде некоторые детали из истории правления этого государя.
В частности, Т. Миргиязов упоминал, что Арслан-хан получил власть в Восточном Туркестане и в Семиречье после смерти отца, что он враждовал со своим братом, правившим в Та­ласе (Джамбул) и Исфиджабе (Сайрам), и что под конец жизни был им разбит, низвергнут и захвачен в плен.
Все эти факты засвидетельствованы историческими письменными ис­точниками и связаны именно с именем Арслан-хана Сулейма­на. Нельзя попутно не вспомнить, что Арслан-хан Сулейман, несмотря на свои победы над карахытаями, на которых он навел большой страх, не сумел поддержать авторитет главы государства среди прочих правителей династии Караханидов.
Если буранинский минарет действительно был сооружен по его распоряжению, то, может быть, созданием такого видного памятника он преследовал цель как-то воздействовать на психологию современных ему караханидов, недоверчиво и даже враждебно относившихся к нему как главе династии.
Впрочем, это опять-таки только домысел, а подлинное решение, кто был настоящим создателем минарета Бурана, для М. Е. Массона оставалось под вопросом. Завершение первых ремонтно-охранительных работ на башне Бурана осуществлялось Средазкомстарисом в 1928 году под руководством Н. М. Бачинского.
Тогда была настлана железная крыша над уцелевшей верхней частью минарета, выведена на 3 м наружу водосточная труба, а во входном проеме, ведущем к внутренней винтовой лестнице, установлена и наглухо забита дверь.
В связи с ликвидацией в Ташкенте в 1929 году Средазкомстариса, как органа среднеазиатского масштаба все последующие мероприятия по охране и изучению памятников Буранинского городища осуществлялись научными организациями Киргизской ССР.

Источник и фотографии:
М. Е. Массон. В.Д. Горячева. «Бурана. История изучения городища и его архитектурных памятников». Академия наук Киргизской ССР. Институт истории. Издательство «Илим». Фрунзе, 1985 год.

Источник: